Здавалка
Главная | Обратная связь

Отличный повод не идти на работу



Когда приходит время возвращаться из поездки, мне уже накануне отъезда кажется, что я дома. То есть, когда я начинаю складывать в сумку свои вещи, мысленно я уже в пути. Это дурная привычка, от которой я никак не могу избавиться. Застегивая сумку, я сразу же готов тронуться в путь, поэтому я начинаю свои сборы как можно позже. Чем меньше дней остается до отъезда, тем дальше отодвигается день моего возвращения, в том смысле, что мне тяжелее дождаться, когда пройдут пять дней, чем пролетят десять.

Уже накануне отъезда меня стала одолевать предотъездная лихорадка. Я уезжал. Я возвращался в Италию. Я возвращался туда, где оставил все. Я провел около девяти месяцев в Кабо-Верде. Сейчас я разительно отличался от того человека, каким приехал сюда. Можно сказать, в течение девяти месяцев, что я прожил здесь, я вынашивал в себе нового человека. И вот я родился заново. Я вновь появился на свет. Но только отчасти. Я не собираюсь утверждать, что после того, как я уехал из дому и через девять месяцев вернулся назад, мне жилось легко и я был счастлив. Нет, этого не было. Но зато я понял, что в путешествии мы приобретаем опыт, который, как я думал раньше, может принести только время. Время, проведенное в пути, ускоряет процесс. Эта поездка позволила мне разобраться в самом себе, но прежде всего она изменила мое отношение к жизни, и теперь жизнь каждый день приносит мне новые знания, которые помогают моему духовному росту. В каждом из нас сидит не одно-единственное «я», а множество «я». Мы, можно сказать, это собрание членов товарищества собственников жилья, на котором присутствует толпа совершенно разных людей. Один из них человек терпимый, другой слишком обидчивый, третий ругается по любому поводу, четвертый молчит как рыба, а пятому рот не заткнешь. Та часть меня, которая приобрела свой жизненный опыт на острове и встречалась с Софи, нравилась мне больше всего. Она была моим любимым «я», благодаря которому моя жизнь становилась значительно лучше и я жил в гармонии с миром, поэтому я отправил его на капитанский мостик, дал ему штурвал в руки. Но временами, даже сейчас, появляется некто, кто вытягивает из меня наружу наследие прошлого, мои самые примитивные, неразвитые части, которые захватывают власть надо мной. Они превращают меня в человека, над которым я в ту минуту теряю контроль, а потом начинаю стыдиться, что мне пришлось быть таким. Я еще продолжаю работать над собой, и я знаю, что мне предстоит долгая и трудная работа. Но эта новая часть меня, которую я обрел, которую произвел на свет, она, в общем, мне нравится. Я многим обязан Софи. Я последовал ее примеру, ее образу жизни, я вступил на путь, на котором нашел неизвестную мне раньше часть самого себя. В лице Софи я приобрел для себя друга, который любит меня и может мне помочь. Это Софи открыла мне глаза, научила по-новому смотреть на мир. С ее помощью я увидел то, что до поры оставалось для меня невидимым. Я мог делиться с ней своими мыслями, без стеснения раскрывать перед ней свою душу, непрерывно слушать ее, учиться у нее. Без нее жизнь не открылась бы передо мной с такой полнотой. Я полностью доверился Софи и положился на ее дружеское расположение ко мне, на ее ум и тонкое отношение к жизни. Софи казалась мне хранителем реального мира. Именно благодаря ее жизнелюбию я научился прощать себя и, прежде всего, любить себя и видеть свои хорошие стороны. До встречи с ней я не был подготовлен к жизни. Я был лишен дара замечать красоту окружающего мира, но, когда я научился видеть ее, она принесла мне спасение. Красота спасла меня.

Моя задача не сводилась к тому, чтобы просто отыскать в себе и развить свои лучшие качества. Я должен был научиться смотреть и видеть. Если перед картиной Пикассо поставить человека, незнакомого с историей живописи, он, возможно, увидит только сплошную мазню, скопище уродов и искаженные пропорции. Картина покажется ему неумелым детским рисунком. Зато ему наверняка понравится картина Боттичелли. Но любой человек, который изучал историю искусства и знает, как надо смотреть на живописное полотно, понимает, что Пикассо является одним из величайших гениев двадцатого века. Необходимо учиться видеть мир и вещи, из которых он состоит.

Софи научила меня этому и полностью изменила мои отношения с другими людьми. Я понял, что могу добиться того, что хотел; я научился уважать самого себя; я понял, что значит знать себе цену. Я научился видеть. Это она объяснила мне, что для того, чтобы стать свободным духом, необходимо выработать строгую самодисциплину. В то утро, когда я и Софи с Анджеликой улетали с острова, мы были похожи на дружную семью. Да мы и были одной семьей.

Время в полете пронеслось незаметно. Анджелика почти все время спала. Она просыпалась как раз к часу кормления. Я и Софи были еще одеты по-летнему. Мы не спешили надевать свитера, нам хотелось как можно дольше ощущать на теле легкую одежду, но кондиционер нагнетал в салон самолета прохладный воздух, поэтому нам пришлось по очереди идти в туалет переодеваться. Софи ушла первой, а я остался с Анджеликой. Я смотрел на спящую девочку. Я уже много раз держал ее на руках и укачивал, но этот случай особенно врезался мне в память. Иногда девочка была похожа на маму, иногда я различал в ней черты Федерико. Уши, без сомнения, были его: точь-в-точь, как у Федерико, маленькие и с тем же завитком странной формы.

Мы везли ее показать дедушкам и бабушкам.

Как сильно изменилась жизнь за последний год…

Я дотронулся пальцем до ее носа и провел по нему вниз, пока не коснулся губ. Личико Анджелики приняло удивленное выражение, малышка приоткрыла глаза, пошевелила губами, потом закрыла глаза и снова погрузилась в сон.

Вереница мыслей пролетела в моей голове, пока я держал девочку на руках и вглядывался в ее лицо. Я представлял себе Федерико, качающего дочь на руках или играющего с ней. В это время вернулась Софи, и я обратил внимание, что впервые вижу ее в джинсах и спортивной фуфайке. Софи казалась совсем другой женщиной. После нее я тоже пошел переодеваться. Я несколько месяцев носил только сланцы, и теперь, когда стал надевать ботинки, оказалось, что мои ступни здорово раздались, потому что с трудом влезали в обувь. Мои ноги просто раздирали ботинки. Мне очень нравится надевать фуфайку или свитер на загорелое тело. Больше всего мне нравится делать это в сентябре. Только что прошло лето, ты натягиваешь на себя легкий голубоватый свитер, и из рукавов выглядывают коричневые от загара руки. Блеск! Особенно в паре с короткими белыми брюками. Не знаю почему, но мне больше нравится, когда сверху ты одет по-зимнему, а снизу по-летнему. Контраст сводит меня с ума. Например, ветровка и бермуды. Или тенниска с короткими рукавами и вязаная шерстяная шапка. В любом случае, тело должно быть загорелым. Но ты никогда не поймешь, как сильно ты загорел, пока не окажешься среди тех, кто не жарился под солнцем, или не увидишь свое отражение в зеркале родного дома.

Софи пробыла в Италии десять дней. Нужно было показать внучку бабушке и дедушке. Все это время Софи провела в моем доме. Кое-кто стал даже подозревать, что у меня с ней связь. Я считаю, что думать так вполне нормально… для них.

В кино обычно показывают, как женщина с ребенком на руках стучит в дверь и говорит: «Это твоя дочь».

Я и Софи собирались прийти домой к родителям Федерико со словами: «Это ваша внучка».

Я был близко знаком с родителями Федерико. Его мама в какой-то мере была и моей матерью. Когда она приходила в школу на родительское собрание, она с согласия моего отца интересовалась и моими успехами. Следовательно, мне полагалось чувствовать себя довольно спокойно, но я испытывал все что угодно, но только не спокойствие. Я был страшно взволнован. Нужно было придумать, как себя вести, чтобы не вызвать у них слишком сильного потрясения.

Я позвонил в дверь и сказал:

— Это Микеле, я вернулся и зашел навестить вас.

Дверь мне открыла Мариэлла. Джузеппе в это время чинил стул в подвале. Я представил Софи под другим именем, сказал, что это моя приятельница, с которой я познакомился в самолете.

— Какая хорошенькая… как ее зовут? — спросила Мариэлла, глядя на Анджелику. — Это твоя дочка?

— Нет, не моя, я сейчас все объясню. Я пойду позову Джузеппе. Ты не могла бы пока приготовишь нам кофе?

Я спустился в подвал, где Джузеппе возился со стулом. На отце Федерико была рубашка сына. Увидев меня, Джузеппе удивился, потом подошел и обнял меня. Он всегда рад меня видеть, так как меня и его связывают теплые отношения, а также потому, что я напоминаю ему сына. Мы поднялись в дом. Мариэлла плакала с Анджеликой на руках. Я понял, что Софи нашла выход из затруднительного положения, сразу же сказав ей правду. Она, конечно, умела найти нужные слова.

Так что для Джузеппе нам ничего не надо было придумывать, жена сказала ему, кто была Софи и кем приходилась им эта девочка.

Довольно трудно описать выражение лица бабушки и дедушки. Они не могли оторваться от девочки. Они были счастливы, потрясены и никак не могли поверить в происшедшее чудо. Они просто не понимали, что с ними происходит.

Все десять дней Софи ежедневно приходила к ним, бывало, что она оставляла у них Анджелику. Однажды, когда меня там не было, они заговорили о том, какую фамилию будет носить девочка, что пора уже ее окрестить, и о других житейских вопросах. Все, что нужно было сделать, они сделали.

Посидев с родителями Федерико, мы пошли в бар к Франческе. Как только мы вошли в бар, она сразу же улыбнулась мне, вышла навстречу и обняла меня. Мне было очень приятно, когда она прижалась ко мне. Потом она заметила Софи с Анджеликой и отстранилась от меня, словно увидела мою жену с ребенком.

Франческа прервала молчание, сказав Софи:

— Я Франческа, подруга Микеле.

— А я Софи, — сказала та, — а она Анджелика.

Франческа обернулась в мою сторону:

— Софи? Та самая Софи?

— Да.

— А девочка чья?

— Попробуй угадай…

— Нет, этого не может быть!

— Это так.

У Франчески слезы выступили на глазах, и она расплакалась.

Софи передала ей в руки дочку Федерико. Франческа стала нянчить девочку, укачивать ее, как обычно делают, когда хотят, чтобы ребенок заснул.

На следующий вечер мы все вчетвером ужинали у меня дома. Почти вчетвером.

Я был рад, что вернулся домой.

Мы о многом успели поговорить. В последнее время я стал довольно сносно говорить по-французски, но Софи говорила по-итальянски намного лучше, чем я по-французски.

Когда Франческа собралась уходить, мне это показалось странным. Более того, казалось странным, что я остаюсь в доме с другой женщиной. Хотя причина этого нам была вполне понятна.

В ту ночь я и Софи не спешили расходиться по разным комнатам.

— Есть в Франческе что-то особенное, — сказала она мне, прежде чем уйти спать.

Через десять дней Софи уехала в Париж к своим родителям.

С родителями Федерико у нее сейчас прекрасные отношения. Они часто разговаривают по телефону, Софи обещала им перед отъездом в Кабо-Верде навестить их вместе с Анджеликой, они же собираются потом приехать к ней на остров.

Я тем временем должен был перестроить свою жизнь. В первую очередь я навестил отца и сестру. Я не знал, как отец отнесся к письму, которое я послал ему. Независимо от того, какие чувства оно пробудило в нем, я был счастлив, когда шел к отцу и сестре. Мне хотелось увидеть их, собраться всей нашей семьей.

Я вошел в мастерскую, и отец, едва увидев меня, сразу же улыбнулся. Я понял, что он тоже рад меня видеть. Мы обнялись. Такого между нами уже давно не было. Бывает, что люди при встрече молча застывают на месте, крепко обхватив друг друга руками. Наши объятия, напротив, были недолгими. Отец на мгновение прижал меня к груди, смущенно похлопав ладонью по спине, но все равно это было здорово. Сестра увидела меня через застекленную перегородку офиса и тоже вышла поздороваться со мной. Я не думаю, что теплая встреча с отцом была как-то связана с моим письмом, мы просто очень давно не виделись. В углу мастерской стояла моя машина, накрытая брезентом. Отец привел ее в порядок. Я оставил ее с царапинами, вмятинами, с разбитым задним фонарем, а теперь она была как новая. У моего отца золотые руки. Я говорю это совсем не потому, что люблю его. Мой отец спрятался в мастерской, в ней он нашел для себя убежище и утешение. Он все время пропадал на работе, даже по субботам и воскресеньям, ему там легче дышалось, чем дома со мной, моей сестрой или с дедушкой и бабушкой. С моей машиной он сотворил просто чудо, так что даже я это заметил, хотя в таких вещах я ничего не смыслю. Он сказал мне, что решил не продавать ее, но если я еще не передумал, то он купит ее у меня. В ином случае я сразу же могу ее забрать. Это, безусловно, был знак любви. Я предупредил отца и сестру, что вечером приду к ним ужинать, и объяснил, что все эти дни у меня будет жить девушка Федерико и его дочь.

— Его дочь?! — удивились они.

Я рассказал им все как было. Моя сестра заплакала.

Несмотря на то что я решил не продавать машину, я все же оставил ее в мастерской отца, а сам взял велосипед.

Вечером за ужином мы договорились, что в доме надо побелить потолок и стены и провести мелкий ремонт. Опыт, приобретенный на работе в гостинице, позволял мне чувствовать себя большим специалистом, хотя моему отцу, мастеру на все руки, был нужен помощник, а не эксперт.

В следующие выходные мы работали вместе. Мне было приятно проводить целый день бок о бок с ним. Нам уже давно не доводилось оставаться вдвоем. Отец непрерывно, словно плотину прорвало, разговаривал, и я наконец-то снова увидел его смеющимся, как в детстве на фильмах с Пеппоне или доном Камилло. Он просто заболел этими фильмами, так что и я их посмотрел не один раз. Другой его болезнью стали вестерны с Джоном Уэйном. Говорили мы также о маме, и это стало для меня полной неожиданностью, потому что в доме он таких разговоров никогда не заводил. Образ мамы вставал перед нами только в минуты нашего уединения. А мне тогда так было необходимо поговорить о ней с отцом.

Я даже спросил у отца, не появлялось ли у него желания сойтись с другой женщиной, и в ответ он сказал, чтобы я крепче держал лестницу.

Он мне рассказал несколько историй про себя и маму, о которых я ничего не знал. С мамой он познакомился в мастерской, когда ему было двадцать пять лет. Мастерская ему тогда не принадлежала, он был только учеником. Сохранилась прекрасная черно-белая фотография моего отца тех лет: красивый, улыбающийся парень с темной шевелюрой, в белой футболке с закатанными рукавами. Классический тип «крепкого парня», как тогда называли таких молодых людей. Моя мать пришла в мастерскую со своим отцом, папе она сразу понравилась, но он и слова ей не сказал, потому что она была не одна. Зато потом, сраженный молниеносной симпатией, отец стал искать ее в соседнем поселке, где, как он узнал, жила мамина семья. Его поиски продолжались до тех пор, пока он не встретил ее, не начал за ней ухаживать и не женился на ней.

Эту историю я уже слышал, но мне было неизвестно то, в чем он признался мне в эти два дня. Оказывается, отец написал ей множество любовных писем, на которые мама отвечала ему, и они до сих пор хранятся у отца в шкатулке. Как бы мне хотелось прочитать хоть одно из этих писем. Кстати, по поводу писем. За выходные дни, проведенные вместе, ни я, ни отец ни разу не намекнули на письмо, которое я написал ему, и я не думаю, что перемена, происшедшая с отцом, была связана с этим письмом. Но, в любом случае, что-то в наших отношениях изменилось.

Во время одного из перерывов в работе мы решили пойти съесть мороженое. Впоследствии мой отец перестал вести себя со мной так, как в эти два дня, со временем он стал суше, но что-то уже произошло между нами, и наши отношения заметно потеплели. Его потуги раскрыть мне свою душу и неуклюжие попытки выразить любовь ко мне наполняли мое сердце нежностью. Впрочем, я уже не раз говорил: я люблю его, и ничего не могу с этим поделать.

Вторым важным делом после моего возвращения стала задача найти себе работу. Только теперь, независимо от того, какая работа мне подвернется, все должно быть не так, как раньше. Раньше на работе меня преследовал страх, потому что я не видел альтернативных решений, я держался за свою работу из боязни потерять ее, потому что не знал, чем я еще могу заняться. То, что произошло со мной потом, все, что мне пришлось испытать, и все, чему я научился, я тогда и вообразить себе не мог. Теперь же я предоставил свободу своим творческим способностям. Я не был больше одинок. Я чувствовал, что жизнь протянула мне руку помощи.

Всегда очень важно понять, что тебя беспокоит, разобраться, почему ты испытываешь страх в одной ситуации и не боишься в другой. Определить движущие мотивы и скрывающиеся за ними причины.

Первые два месяца я работал электриком. Вернее, электриком работал мой старый приятель Филиппо, а я был его помощником. Мне было интересно с ним работать. К счастью, повзрослев, он сильно изменился, взялся за ум, как сказала бы моя бабушка. Он всегда отличался буйным, задиристым характером. В детстве, если ты был его другом, тебе нечего было бояться, но уж если ты ему не нравился, то жизнь твоя была совсем не сахар. Он всегда лез в драку. Он славился тем, что никогда не робел, даже если против него собирались втроем или вчетвером. О нем потом стали рассказывать легенды в духе фильмов Брюса Ли. Один парень говорил, что видел, как Филиппо пришел в цыганский табор за украденным у него мопедом и при этом избил пять или шесть человек. С годами рассказы о нем пополнялись все новыми подвигами. Однажды Филиппо якобы вздул самого Годзиллу, и в этом у нас никто не сомневался, потому что рассказ шел из надежного источника. Кто знает, правдивыми были все эти истории или нет, но Филиппо помимо крепкого тела обладал еще дикой силой. У него нет впечатляющей мускулатуры, зато он представляет собой сплав нервов и наделен характером, необходимым для драки. Я думаю, что кроме физической силы в драке нужно проявлять еще и характер, а у него он всегда был. Однажды в школе я назвал его «проблемным парнем». Филиппо тоже потерял одного из своих родителей и, возможно, поэтому проявлял симпатию ко мне. У нас было что-то общее. Потом настало время, когда я прекратил встречаться с ним, потому что он был неуправляем, как свободно плавающая мина. Ты шел с ним выпить пива, и он тут же создавал вокруг себя напряженную обстановку. Достаточно было двусмысленного взгляда, брошенного в его сторону, или комплимента, сказанного его девушке, как тотчас же начинался настоящий цирк. Ему настолько нравилось пускать в ход кулаки, что часто перед дискотекой он устраивал для себя своеобразную разминку на парковке. Сейчас же, о чудо эволюции, он превратился в спокойного отца семейства.

Как-то утром, во время работы, Филиппо сказал мне, что, когда он и его жена зачинали сына, она, вероятно, спала. Я невольно рассмеялся. Его жена работала медицинской сестрой, и, когда ее рабочая смена не совпадала с графиком его работы, она, ложась спать, просовывала в штанины пижамы только одну ногу, а вторую оставляла свободной, так что Филиппо, вернувшись домой, при желании мог взять жену во сне, не разбудив ее. Возможность брать женщину в полусонном состоянии стала для меня открытием.

Поработав электриком, я устроился работать в цех, где упаковывал в специальные стаканчики ароматические свечи. Одновременно я не забывал перелистывать свою волшебную записную книжку, так что, благодаря старым знакомствам, сумел опубликовать несколько статей и интервью в разных газетах и журналах. Моя записная книжка была для меня кладезем открывающихся возможностей, и, когда мне случалось терять ее, это становилось для меня настоящей трагедией. К счастью, я все время ее находил.

Одновременно я продолжал писать свою книгу, а вскоре позвонил Эльзе Францетти и спросил, по-прежнему ли ей интересно взглянуть на мою рукопись. Эльза согласилась ознакомиться с моей книгой, и через месяц я передал ей первый вариант. Это был скорее черновик, в нем многое надо было переделать и исправить. Книга, тем не менее, Эльзе понравилась, и она ее опубликовала. Одна моя мечта уже воплотилась в жизнь. Ведь я не мечтал написать бестселлер, я просто хотел написать книгу.

Книга перестала быть просто мечтой; теперь книги стали тем, чем я хотел заниматься в жизни. У меня появились новые замыслы. Мои мечты превращались в мои проекты.

«Начни записывать мысли, которые приходят тебе в голову, и, быть может, потом, когда ты сядешь за работу, ты поймешь, что тебе хочется написать не книгу, а песню», — сказал мне Федерико, и оказался прав. Меня не раз удивляло, что мой новый образ жизни и желание по-новому выразить себя находили отклик у других людей. Когда я высказывал свои идеи, предлагал новые проекты, мне почти никогда не отказывали. Я так и не смог понять, почему так получалось: с одной стороны, возможно, мои идеи были привлекательны, а с другой стороны, быть может, когда человеку легко и хорошо, это сразу заметно по его виду, и люди начинают верить в него и хотят разделить с ним частичку его радости.

Или, скорей всего, прав был Иисус, сказав: «Проси и получишь».

Итак, одну книгу я уже написал, на днях должен закончить вторую и продолжаю писать статьи и брать интервью в качестве фрилансера.

Я спокоен. Живу своей жизнью. Бывает, что в течение нескольких дней я вообще ничего не делаю. Иногда, когда я видел, что денег у меня достаточно, я переставал работать. Я отказывался горбатиться ради того, чтобы купить себе то, что мне не нужно. Я правильно рассчитывал свои расходы и был совершенно свободен в организации своей жизни. Я стал художником своего времени.

Раньше предлогом не являться на работу мне служила какая-нибудь неприятность: прием у врача, сдача анализов, похороны, заявление о краже в полицию, дорожное происшествие. Я мог отпроситься с работы и отсутствовать там несколько часов только в том случае, если у меня действительно случалось что-то плохое. Я не мог прогулять работу из-за того, что был необыкновенно счастлив и хотел просто побродить по городу или отдохнуть на природе, или потому, что мне хотелось переспать с девушкой. Оставалось надеяться минимум на высокую температуру. Ради похорон я мог отпроситься, ради дня рождения — никогда.

Все эти мои рассуждения привели к тому, что у людей обо мне создалось совершенно иное представление: многие считали, что я просто не хочу работать, что я лентяй, который не желает гнуть спину, что я бездельник.

Это все правда, но если завтра, проснувшись, я почувствую себя не в духе или у меня будет плохое настроение, если я пойму, что меня ждет скверный день, то, клянусь, я на весь день уйду на работу.

Но завтра я проснусь отцом… Ну что же, мне кажется, что это отличный повод не идти на работу.







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.