Главная | Обратная связь

Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного

РАЗДЕЛ 4. О Восторге и Удовольствии как чувствах,
противостоящих друг другу

Но можем ли мы в силу этого сказать, что прекращение неудовольствия или его уменьшение всегда вызывает неудовольствие? Или утверждать, что прекращение или уменьшение удовольствия всегда сопровождается удовольствием? Ни в коем случае. Я утверждаю лишь следующее: во-первых, существуют удовольствия и неудовольствия, по природе безусловные и независимые друг от друга; во-вторых, чувство, которое возникает в результате прекращения или уменьшения неудовольствия, не обладает достаточным сходством с безусловным удовольствием и поэтому нельзя считать, что оно имеет одинаковую с ним природу или имеет право называться тем же самым словом; и, в-третьих, на основании того же самого принципа прекращение или ограничение удовольствия не напоминает безусловное неудовольствие. Нет сомнения, что в первом чувстве (устранении или смягчении неудовольствия) есть нечто, не причиняющее страдания и не неприятное по своей природе. Это чувство, во многих случаях весьма приятное, но во всем столь отличное от безусловного удовольствия, не имеет известного мне названия; но это не мешает ему быть весьма реальным и резко отличным от всех других. Со всей уверенностью можно утверждать, что все виды удовлетворения и удовольствия, какими бы отличными друг от друга ни были способы их воздействия, для души того, кто их испытывает, носят безусловный характер. Конечно, воздействие безусловно; но причиной может быть и в данном случае служит какое-либо отрицательное явление (privation).

И вполне резонно, что мы должны и по названию отличать два явления, столь различные по природе,— удовольствие, которое представляет собой просто удовольствие, взятое само по себе, безотносительно чего-либо, и такое удовольствие, которое не может существовать безотносительно и к тому же связано с неудовольствием. Было бы очень странным, если бы эти чувства, столь различные по своему происхождению, столь различные по своим последствиям, путали одно с другим, потому что в обычном употреблении для их обозначения используется одно и то же общее название. Когда мне представляется возможность говорить об этом виде относительного удовольствия, я называю его «восторг» (delight); и я приложу все усилия, чтобы не употреблять это слово ни в каком ином смысле.

Я сознаю, что оно обычно не используется в том значении, которое я ему придал; но я считал, что лучше взять слово уже знакомое н ограничить его значение, чем вводить новое слово, которое, может быть, не будет так хорошо восприниматься в языке. Я бы никогда не осмелился предпринять малейшие изменения в наших словах, если бы характер языка, приспособленного скорее для целей коммерции, чем философии, и характер моего предмета, который уводит меня с общепринятого пути исследования, не обязали меня некоторым образом так поступить. Я буду пользоваться этой вольностью со всеми возможными предосторожностями. Поскольку я употребляю слово «восторг» для обозначения того ощущения, которым сопровождается устранение неудовольствия или опасности, то, говоря о безусловном удовольствии, я буду большей частью называть его просто удовольствием.

Раздел 5. Радость и Печаль

Необходимо заметить, что прекращение удовольствия воздействует на дух тремя путями. Если, продлившись положенное ему время, оно просто прекращается, то следствием будет безразличие; если его резко оборвут, то наступает беспокойное чувство, называемое разочарованием; если объект утрачен настолько безвозвратно, что нет никакого шанса насладиться им еще раз, то в душе возникает аффект, который называется «печаль» («grief»). Я думаю, однако, что ни один из них, включая даже самый сильный— печаль, никак не напоминает безусловное неудовольствие. Человек, печалящийся о чем-либо, позволяет своему аффекту расти в своей груди; он наслаждается им, он лелеет его; но этого никогда не происходит, если речь идет об истинном неудовольствии, которого ни один человек никогда не выносит добровольно в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Что печаль, хотя она и далека от простого приятного чувства, тем не менее добровольно терпят, понять не так уж трудно. Печаль характерна тем, что она постоянно держит в центре внимания свой объект, представляет его в самом приятном виде, повторяет все обстоятельства, которыми он сопровождается, до самых последних мельчайших потребностей; возвращается к каждому отдельному моменту наслаждения, много размышляет о каждом из них и находит тысячу новых совершенств во всем, что не было достаточно хорошо понято прежде; в печали все же главное — удовольствие, и страдание, переживаемое нами, нисколько не похоже на абсолютное неудовольствие, которое всегда неприятно и от которого мы хотим избавиться как можно скорее. В «Одиссее» Гомера, изобилующей столь многими естественными и трогательными образами, наиболее сильное впечатление производят те, которые возбуждает Менелай, рассказывая о плачевной судьбе своих друзей, и о том, как он сам ее переживает. Он, правда, признается, что часто дает себе отдых от таких печальных размышлений, но тут же замечает, что как они ни печальны, но приносят ему удовольствие.

Часто их всех вспоминая, об них сокрушаясь и плача,
Здесь я сижу одиноко под кровлей домашней; порою
Горем о них услаждаю я сердце, порою забываю
Горе, понеже нас скоро холодная скорбь утомляет ⁴.

С другой стороны, когда мы выздоравливаем, когда избегаем нависшей опасности, разве мы испытываем радость? В этих случаях чувство весьма далеко от того приятного и сладостного удовлетворения, которое дает нам надежная перспектива получения удовольствия. Восторг, возникающий в результате неудовольствия разного вида, выдает источник, откуда он появился, своим основательным, сильным и суровым характером.

Эдмунд Бёрк