Главная | Обратная связь

Философия культуры И. Хейзинги

Йохан Хейзинга (1872-1945) — выдающийся голландский куль­туролог, сторонник герменевтического подхода к истории. Он отри­цает целесообразность абстрактно-теоретического осмысления куль­туры, считает несуществующими объективные законы истории и, сле­довательно, невозможным построение объективной и систематизи­рованной исторической и культурологической теории. Цель и способ познания он видит в выявлении основных настроений и мировоз­зрения эпохи, которое достигается через «вживание» исследователя в духовную суть событий. Произведения Хейзинги соединяют в себе глубину и многосторонность исторического анализа с яркой художе­ственной формой изложения. Они способствовали расширению об­щественного интереса к истории, оказали воздействие на становле­ние историографического жанра «портретирования» эпохи, описания ее ментальности.

С 30-х годов Хейзинга обращается к критике современной ему культуры («В тени завтра: Анализ культурного недуга нашего вре­мени», 1935г.; «Человек и культура», 1938г.; «Замученный мир», 1943 г.). Кроме того, взгляды ученого формировались в полемике с Утвердившейся в 30-е годы фашистской идеологией. Все это во многом предопределило специфику теоретико-культурологических построений ученого.

Хейзинга выделяет три основные характеристики культуры, нали­чие которых говорит, по его мнению, о существовании ее как феноме­на. Первая из них — равновесие между материальными и духовными Ценностями, а также между различными группами духовных ценностей: интеллектуальными, религиозными, эстетическими. Равновесие,

[346]

как считает ученый, характеризует расцвет какого-либо историческо­го культурного типа, что, в свою очередь, обеспечивает гармоничное развитие культуры и личности. В требовании равновесия проявляет­ся протест историка против хаотичности и эклектичности культуры второй четверти XX в., против культа собственности, вещного фети­шизма, обесценивания духовных ценностей.

Вторая особенность культуры состоит, согласно Хейзинге, в том, что в основе культурной деятельности лежат вечные метафизиче­ские идеалы. Идеалы культуры должны ощущаться как надличностные, императивные ценности, осознаваемые разумом, нравственно-эс­тетическим чувством, а не выражать субъективные потребности и практические цели индивида, отдельной группы или нации. В во­просе о культурных идеалах. Хейзинга сближается с неокантианст­вом. В основе его теории лежит доведенная до предельной логиче­ской абстракции практическая ориентация, осознание противоре­чий социального бытия, поиск эстетического регулятора общественного и индивидуального существования, протест против узкого практицизма и утилитаризма, лишающих культуру творче­ских импульсов и перспектив развития.

Третья особенность культуры, с точки зрения Хейзинги, — «гос­подство над природой», понимаемое им не как подчинение человеку стихийных сил природы и не как познание ее закономерностей, но как покорение и обуздание животных инстинктов самого человека, как вытеснение грубых эгоистических стремлений идеей обязанно­сти и служения. Материальная культура, которая воплощает степень практического овладения человеком силами природы, расценивается Хейзингой как способ приспособления, как результат борьбы за су­ществование, свойственной также животному миру, и исключается из сферы культурных явлений. Культура понимается Хейзингой как об­раз жизни, проникнутый нравственно-эстетическими идеалами, что соответствует кантовско-шиллеровской и просветительской тради­циям и, с другой стороны, придает специфику и чрезвычайную при­влекательность его историко-культурологическим сочинениям, посвя­щенным идеалам какой-либо культурной эпохи.

Идеалистическое понимание культуры определяет представление Хейзинги об историко-культурном процессе. Прогрессирует, по его мнению, техника, политическая организация, условия бытового ком­форта и другие факторы общественной жизни, которые не включа­ются Хейзингой в понятие культуры; прогрессируют потому, что об­разуют в своей совокупности некоторую объективную систему явле­

[347]

ний, способную развиваться по имманентно присущим ей законам. Что же касается культуры, то Хейзинга полагает, что ее следует рас­сматривать исключительно как способ и результат духовной деятель­ности. В силу этого, по заключению ученого, можно говорить об изме­нении культуры, но нецелесообразно использовать понятие «прогресс». Там, где достигается равновесие ценностей, где человек чувствует се­бя господином своих страстей и желаний, — там существует культура. Если эти условия нарушены — культура приходит в упадок, незави­симо от того, сколь впечатляющими кажутся ее внешние формы. По­этому общества прошедших эпох могли быть и, как правило, были более культурными, чем современное, в котором искажены идеалы и несоразмерны ценности. Задача критики современной культуры вы­нуждает Хейзингу к значительному искажению действительности и идеализации ранних стадий культуры.

Хейзинга— представитель аксиологического направления куль­турологии (И. Аделюнг, М. Арнольд, И. Герер, С. Пуфендорф, Э. Сэпир). Сближаясь с экзистенциалистскими умонастроениями, он скло­нен трактовать культуру не отвлеченно, а как момент непосредствен­ного бытия человека. Общий вопрос о наличии и отсутствии культуры превращается, таким образом, в частный вопрос об истинном и неис­тинном существовании личности, о ее отношении с культурой, что, со своей стороны, отражается на вопросе о критериях качества и разви­тости культуры и общества.

Обращаясь к критике культуры второй четверти XX в., Хейзинга исследует науку, философию, мораль, искусство, личность; стремится обнаружить корни кризиса в явлениях духовного порядка. Будучи близ­ким в этом отношении ко многим современным западным филосо­фам, он все же не ограничивается анализом общественного сознания, а пытается выявить те социально-политические силы, которые так или иначе ответственны за кризис культуры и пытаются спекулиро­вать на нем.

Так, причину кризиса науки Хейзинга усматривает в узурпации ее политическими силами, в том, что наука не только вооружает политику все более совершенной техникой, в том числе военной, средствами связи, управления и т. п., но уступает политике самое главное и неотъемлемое свое право — право на истину. Проповедуя агностицизм и релятивизм, наука приходит к мировоззренческому бессилию. Она разоружает че­ловека идейно, воспитывает в нем утилитарно-практическое отноше­ние к знанию, к духовным ценностям вообще. Человек оказывается во власти всевозможных псевдонаучных учений, выдаваемых за особые

[348]

истины. Эти «науки» служат идеологическим инструментом при под­готовке политических переворотов, открывают путь к фашистской дик­татуре, как это имело место в Германии в начале 30-х годов.

Справедливо осуждая мировоззренческий оппортунизм, указывая на опасность нравственного индифферентизма ученого, Хейзинга ру­ководствуется утопическим идеалом бескорыстной и социально-ней­тральной науки, «чистого» незаинтересованного разума.

Философией общества периода упадка Хейзинга представляет фи­лософию жизни — «систематизированный философский и практи­ческий антиинтеллектуализм», доктрина, «подтанцовывающая жиз­ни». Внимание Хейзинги привлекает не непосредственное теорети­ческое содержание этого направления философской мысли, а тот факт, что философия жизни, в отличие от позитивистской науки, определила стратегию жизни и поведения как господство инстинк­тов, как игру разума, наслаждающегося собственной мощью и ли­шенного этического содержания. В центре внимания Хейзинги взгля­ды фашистских эпигонов философии жизни, тот факт, что идеи, пло­дотворные для науки и философии, могут быть опасными в общественной практике.

Для Хейзинги как историка культуры особое значение имеет об­ласть искусства, которое он считает универсальным языком культуры, образно-конкретньм выражением мировоззрения своего времени. Уси­лившиеся в современном искусстве иррационализм и субъективизм приводят, с точки зрения ученого, к утрате его общедоступности и общественного интереса к нему. Образовавшийся вакуум заполняет коммерциализированное массовое искусство, используемое полити­ческими силами как средство психоманипулирования.

Хейзинга закономерно обращается к одной из центральных про­блем философии и социологии XX в., квалифицируя господствую­щий тип личности как «полуобразованный». Полуобразованность яв­ляется, по его мнению, результатом поверхностного и несистемного усвоения культуры, распространяемой средствами массовой инфор­мации, ориентированности на групповые ценности. Неразвитое и не­индивидуализированное сознание, в котором эмоции перевешивают разум, Хейзинга обозначает термином «пуэрилизм» (от лат. puer — юно­ша, мальчик). Большое впечатление производят на такое сознание внешние эффектные формы демонстрации силы: парады, марши, по­литическая символика. Будучи ослепленным, находясь в состоянии массового гипноза, пуэрилистическое сознание оказывается легкой жертвой государственной пропаганды.

[349]

Особенно острой критике Хейзинга подвергает государство как общественно-политический институт. Ученый подчеркивает сущностную враждебность государства культуре, противоположность их ин­тересов и способов жизнедеятельности.

Хейзинга не анализирует социальных и экономических основа­ний преодоления кризиса культуры и личности, всю проблему он сводит к восстановлению в человеке личностного, индивидуального начала. Сторонник интуитивистских и эстетических методов в исто­риографии, он твердо и последовательно отстаивает позиции просве­тительского рационализма, когда речь идет о существовании (о спа­сении — в контексте его размышлений) культуры.

Ученый призывает общество к самоограничению, доходящему до аскетизма. Не возлагая надежд на разум и науку, он, подобно И. Канту, Н. Бердяеву, П. Флоренскому и многим другим мыслителям, советует ограничивать права разума, чтобы дать место вере. Хейзинга призыва­ет к строгим формам жизни и мышления, к «очищенной человечно­сти», милосердию, вводит экзистенциальное требование ориентации на смерть, определяющей меру жизненных сил. Мыслитель обращает­ся к экуменизму, считает необходимой опору на христианскую этику с привлечением организующих и эзотерических возможностей дру­гих религий — построение «цивилизации гуманной», основанной на интернациональном правопорядке, самоценности человечества и его культуре.

Особую известность принесла Хейзинге концепция игрового эле­мента культуры. Опубликованная в 1938 г. в книге «Homo Ludens», она соединила в себе культуркритические и историографические воззре­ния ученого.

Хейзинга рассматривает игру в нескольких аспектах: как вид дея­тельности, как форму происхождения культуры, как обязательный эле­мент всякой культурной активности, как движущую силу развития культуры.

Игра, согласно Хейзинге, — экзистенциальная и витальная кате­гория. Потребность в игре не связана с какой-либо ступенью разви­тия культуры, с какой-то формой миросозерцания. Хейзинга опреде­ляет игру как «свободное действование», обладающее собственным временем и пространством, стоящее вне обычной жизни, но полно­стью овладевающее участниками. Настоящая игра не связана с мате­риальной пользой, но дает радостное возбуждение, раскрывает чело­веческие способности, сплачивает группу. Игра воспитывает «челове­ка общественного», способного добровольно и сознательно участвовать

[350]

в жизни коллектива, подавлять свои эгоистические интересы, руково­дствоваться понятиями солидарности, чести, самоотречения и т. п. Хейзинга подчеркивает эстетичность игры, присущую ей гармонию и кра­соту, которые создаются свободным полетом фантазии и творчеством при одновременном соблюдении строгих правил действия и игровой морали. Хейзинга соединяет-шиллеровско-романтическое понимание игры как свободно-творческой активности с трактовкой ее как спо­соба организации деятельности и общения, подчеркивая при этом нравственную сторону «честной игры».

Особую ценность и уникальность концепции Хейзинги придает стремление проследить роль игры во всех культурных сферах: в по­эзии, философии, науке, юриспруденции, войне, быту — во всей исто­рии. Однако ученый не ставит своей целью проанализировать сам культурный материал, так как его задача — заявить тему с открытой культуркритической функцией. Произведение Хейзинги, посвящен­ное игре, можно рассматривать как культурологическую утопию, как создание образа «настоящей» культуры с тем, чтобы противопоста­вить его европейской культуре второй четверти XX в. Хейзинга созда­ет концепцию игры с отчетливо выраженным политическим, прежде всего, антифашистским, смыслом, сознательно оставляя за скобками тот факт, что только игрой культура не возводится и не развивается. Игра, в понимании голландского историка, — один из культурных идеалов и одна из трансцендентальных метафизических ценностей. Первые были предметом исторических сочинений ученого; вторые — его теории культуры. Поэтому «Человека играющего» Хейзинги мож­но рассматривать не только как великолепный образец европейской эссеистики, как «классическое» сочинение по теории игры и краткую антологию игр разных эпох и народов, но прежде всего как образец политической публицистики, как сочинение, наряду с другими про­изведениями голландского ученого отражающее гуманистическую тра­дицию в науке XX в.

[351]