 |
|
Глава двадцать третья
У Нельсона выдался тяжелый день. Но жизнь его давно уже состоит из защиты от тех, кто хочет его увольнения, подбадривания впадающей в уныние команды, споров с Мишель, требующей, чтобы он вовремя возвращался домой, и стремления поймать убийцу. Он думал, что вчерашние похороны Скарлетт слишком тяжелое испытание. Господи, маленький белый гроб, братья и сестры Скарлетт, потрясенные, страдающие в своих новеньких черных одеждах, появление родителей Люси Дауни и сознание, что он не оправдал их надежд. А потом необходимость подняться и читать вслух о воскресении и жизни. Он увидел среди собравшихся Рут и задался вопросом, не разделяет ли она его уверенности, что этот текст понравился бы автору писем?
И кроме того, Рут. Не следовало ложиться с ней в постель. Это совершенно непрофессионально и предосудительно. Он изменил Мишель, которую любит. Собственно, он был неверен ей еще дважды, но, успокаивает себя, эти мимолетные эпизоды ничего не значили. В таком случае Рут что-то значит? Она не его тип женщины. Но та ночь, нужно признать, была потрясающей. Рут, казалось, понимала его полностью – он никогда не испытывал такого с Мишель. Она как будто чувствовала его, прощала и доверялась так, что при воспоминании об этом у него и сейчас подступают слезы. Почему она это сделала? Что увидела в нем? Для нее он недостаточно интеллектуален. Ей нравятся щегольски одетые профессора с теориями о гончарных изделиях железного века, а не какой-то необразованный полицейский с севера.
Тогда почему Рут спала с ним? «Первый шаг сделала она», – говорит себе Нельсон в сотый раз. Его вины здесь нет. Он может только предположить, что на Рут, как и на него, повлиял ужас произошедшего, обнаружение тела Скарлетт, сообщение об этом родителям девочки. Единственным избавлением от этого ужаса был банальный секс без всяких церемоний. Надо признать, один из лучших за всю его жизнь.
Он не знает, как теперь вести себя с ней. Рут не из тех, кто станет лить слезы, клясться в вечной любви и упрашивать его уйти от Мишель. Он разговаривал с ней несколько раз по телефону, и она казалась в полном порядке – профессиональной, спокойной, несмотря на происходящие жуткие вещи. Его это восхищает. Рут стойкая, как и он. Вчера он видел ее на раскопках, и она была невозмутима. Подходя, он наблюдал за ней, она была полностью поглощена работой и наверняка не догадывалась о его присутствии. Почему-то ему захотелось, чтобы она подняла взгляд, помахала рукой, улыбнулась, даже подбежала и обняла его. Конечно, она ничего подобного не сделала. Просто занималась своей работой, как он – своей. Это было разумным, достойным поведением.
Он хорошо поговорил на раскопках с этим Эриком Андерсеном. Разумеется, Эрик – старый хиппи, слишком старый, чтобы собирать волосы косичкой и носить кожаные браслеты. Но он сказал Нельсону кое-что интересное. Оказывается, под Солончаком погребен доисторический лес. Вот почему там иногда находят странные пни и куски древесины, даже принесенные из Северной Америки. Говорил Андерсен и о ритуалах. «Представьте себе похороны, – сказал он. – Сперва труп, затем доски гроба, потом камень на кладбище». Нельсон содрогнулся, вспомнив гроб Скарлетт – маленький деревянный ящик, совершающий последний путь.
Он вернулся с раскопок и неожиданно встретился с начальником. Суперинтендант Уайтклиф – профессиональный полицейский с высшим образованием, любящий льняные костюмы и туфли без шнурков. Возле него Нельсон чувствует себя неопрятным более, чем обычно. В нем еще со школы живет ощущение, что руки и ступни его слишком велики. Однако Нельсон не позволит начальнику его третировать. Он хороший полицейский, и Уайтклифу это тоже известно. Он не собирается быть козлом отпущения в этом деле.
– А, Гарри, – сказал Уайтклиф, давая понять, что Нельсон должен был бы встретить его здесь, хотя он и не предупреждал о приезде. – Уезжал по делам?
– Проверяю версии.
Он ни за что не добавит «сэр».
– Гарри, нам нужно поговорить. – Уайтклиф сел за стол Нельсона, тонко давая почувствовать собственное превосходство. – Требуется еще одно заявление.
– Нам нечего сказать.
– В том-то и дело, Гарри, – вздохнул Уайтклиф, – нам необходимо что-то сказать. Пресса жаждет нашей крови. Ты арестовал Мэлоуна, потом выпустил…
– Под залог.
– Да, под залог, – раздраженно сказал Уайтклиф. – Это не меняет того факта, что у тебя нет улик для обвинения его в этих убийствах. А он у тебя единственный подозреваемый. После репортажей с похорон этой маленькой девочки нужно показать, что мы не сидим сложа руки.
Похороны «этой маленькой девочки». Уайтклиф в аккуратном черном галстуке был там, соболезновал родителям Скарлетт. Но для него это просто работа, хорошая мина при плохой игре. По приезде домой его не выворачивало наизнанку, как Нельсона.
– Я не сижу сложа руки, – сказал Нельсон. – Вкалывал до изнеможения несколько месяцев. Мы обыскали на Солончаке каждый дюйм…
– Я слышал, ты разрешил там работать археологам.
– Вы видели, как они работают? – спросил Нельсон. – Изучают каждый дюйм земли. У них все спланировано, они ничего не пропускают, ничего не оставляют без внимания. Нашим экспертам до них далеко. Если там есть что найти, они найдут.
Уайтклиф улыбнулся. Насмешливая, понимающая улыбка вызвала у Нельсона желание ударить его.
– Гарри, похоже, ты увлекся археологией.
Нельсон хмыкнул.
– Там, разумеется, много чуши, но свое дело они знают, этого нельзя отрицать. И мне нравится, как организованно они ведут работу. Я люблю организованность.
– А что эта Рут Гэллоуэй? Кажется, она с головой ушла в расследование.
Нельсон насторожился.
– Доктор Гэллоуэй оказала нам большую помощь.
– Она нашла тело.
– У нее была теория. Я счел, что ее стоит проверить.
– Есть у нее еще теории?
Уайтклиф снова улыбался.
– Теории есть у всех, – сказал Нельсон, вставая. – Они ничего не стоят. Вот улик у нас нет.
И тем не менее он понимает, что от Уайтклифа не отвяжешься. Ему придется делать заявление для прессы, и что, черт возьми, он скажет? Мэлоун был единственным подозреваемым, и поначалу казалось, что они на верном пути. Он соответствовал тому, что Уайтклиф назвал бы «психологическим портретом преступника». Был связан с семьей Хендерсонов, был бродягой, помешанным на всей этой ньюэйджерской ерунде, как и автор писем. И на теле Скарлетт нашли множество следов ДНК. Только они не совпадали с ДНК Мэлоуна. Без этой улики Нельсон вынужден был его выпустить, обвинив только в пустой трате времени полицейских.
Скарлетт связали, заткнули ей рот, и она задохнулась. Потом кто-то отнес ее тело на место хенджа и там закопал. Означает ли это, что убийца должен был знать о хендже? Рут сказала, что существует тропа, ведущая прямо к захоронению Скарлетт. Значит ли это, что полиция должна была ее найти? Не наблюдал ли убийца за полицейскими, посмеиваясь над ними? Он знает, что убийцей часто бывает известный семье человек, кто-то близкий. Насколько близкий? Не убийца ли отправлял сообщения на телефон Рут? Наблюдает ли он и за ней? Нельсон содрогается.
Его наверняка будут винить, если он не найдет убийцу Скарлетт. И вскоре пресса непременно свяжет это убийство с Люси Дауни. Журналисты, разумеется, не знают о письмах, его смешают с грязью, если о них станет известно, но это его отчего-то не беспокоит. Для прессы у него времени нет – вот почему вопреки фантазиям Мишель его не назначат начальником полиции, – но он сделал все, что мог. Он хочет найти убийцу ради семей Люси и Скарлетт. Хочет упрятать этого мерзавца в тюрьму пожизненно. Люси и Скарлетт этим не вернешь, но по крайней мере справедливость восторжествует. Звучит с холодной библейской образностью, что удивляет его, но, если вдуматься, в этом и заключается работа полиции: защищать невинных, карать виновных. Святой Гарри Мститель.
Шум внизу заставляет его распрямиться. Он слышит голос дежурного сержанта. Кажется, тот кого-то увещевает. Может, пойти выяснить? Нельсон встает и направляется к двери. И неожиданно сталкивается со своим свидетелем-экспертом, доктором Рут Гэллоуэй.
– Господи! – Нельсон протягивает руки, чтобы поддержать ее.
– Ничего.
Рут отскакивает, словно он заразный. Несколько секунд они смущенно глядят друг на друга. Рут выглядит дико – волосы в беспорядке, пальто расстегнуто. «Господи, – думает Нельсон, – может, она ненормальная?»
– Извини, – говорит она, снимая промокшее пальто, – но я должна была приехать.
– В чем дело? – бесстрастно спрашивает Нельсон, отходя за свой стол.
В ответ Рут швыряет на стол книгу и лист бумаги, в котором он сразу узнает ксерокопию одного из писем. Книга ничего ему не говорит, но Рут раскрывает ее и показывает надпись на титульном листе.
– Смотри! – настойчиво произносит она.
Чтобы успокоить ее, Нельсон смотрит. Потом смотрит снова.
– Кто это написал? – спокойно интересуется он.
– Эрик. Эрик Андерсен.
– Ты уверена?
– Конечно, уверена. И его любовница это подтверждает. Эти письма написал он.
– Его любовница?
– Шона. Моя… коллега из университета. Она его любовница. Если угодно, бывшая. Так или иначе, она признается, что письма писал он, а она помогала ему.
– Господи. С какой стати?
– Потому что он тебя ненавидит. Из-за Джеймса Эгара.
– Джеймса Эгара?
– Студента, которого обвинили в убийстве полицейского.
Этого Нельсон никак не ожидал. Джеймс Эгар. Беспорядки в связи с подушным налогом, полицейские, приехавшие на автобусах из пяти участков, улицы, полные слезоточивого газа и плакатов с лозунгами, попытки сдержать толпу, студенты, плюющие ему в лицо, переулок, где обнаружили тело Стивена Нейлора, только что поступившего на службу, двадцатидвухлетнего, заколотого кухонным ножом. Джеймс Эгар, идущий к нему с пустым взглядом, держащий окровавленный нож, словно чужую вещь.
– Джеймс Эгар был виновен, – категорично заявляет Нельсон.
– Он совершил в тюрьме самоубийство, – напоминает Рут. – Эрик винит в этом тебя. Джеймс Эгар был его студентом. Он считает, что ты ложно обвинил Эгара.
– Чушь. Там было с десяток свидетелей. Эгар определенно виновен. Ты хочешь сказать, что Андерсен писал все эти письма, весь этот… вздор… из-за какого-то студента?
– Так говорит Шона. Якобы Эрик тебя ненавидел и пытался помешать раскрыть убийство Люси Дауни. Думал, письма собьют тебя с толку, как телеграфные ленты Джека-потрошителя сбили с толку полицейских в Йоркшире.
– Он хотел, чтобы убийца остался на свободе?
– Он считает тебя убийцей.
Рут говорит это невыразительно, не выдавая, что у нее на уме. Внезапно Нельсона охватывает ярость при мысли о Рут, Эрике, Шоне – всей этой ученой публике, чрезмерно сочувственных деятелях, встающих на сторону злоумышленников, а не полиции.
– Ты определенно согласна с ним, – гневается он.
– Я ничего об этом не знаю, – устало говорит Рут. Она в самом деле выглядит утомленной – лицо бледное, руки дрожат, осознает Нельсон. И немного смягчается.
– А что Мэлоун? Он написал стихотворение о Джеймсе Эгаре. Помнишь? Даже предложил мне его как образец своего почерка.
– Катбад был другом Джеймса Эгара, – поясняет Рут. – Они оба учились в Манчестере.
– Он причастен к написанию этих писем?
– Он отправлял их, – говорит Рут. – Эрик писал письма с помощью Шоны, а Катбад отправлял их из разных мест. Помнишь, он сказал нам, что был почтальоном?
– А последние письма? Я думал, Андерсена тогда не было в Англии.
– Эрик отправлял их Катбаду электронной почтой. Тот отпечатывал и отсылал.
– Ты разговаривала с Андерсеном?
– Нет. – Рут опускает голову. – Я поехала к Шоне, а от нее к тебе.
– Почему не прямо к Андерсену?
Рут поднимает глаза и твердо встречает взгляд Нельсона.
– Потому что я его боюсь.
Нельсон подается вперед и кладет ладонь на ее руку.
– Рут, думаешь, это Андерсен убил Люси и Скарлетт?
И Рут отвечает, так тихо, что он едва ее слышит:
– Да.