 |
|
Съем. Часть первая.
(Стомп)
Осенью всегда льет дождь, парни. Всегда. Он навевает тоску и вообще, становится как-то уж слишком хреново. Когда светит там всякое солнце и погода, типа, теплая, думаешь о том, что не так уж все плохо, блин. Работаешь себе целый день, толкаешь наркоту в смысле. Даже не замечаешь поддевок этого кренделя Бэкса. Иногда даже удается перепихнуться с какой-то цыпочкой, которая подсела на героин. Все не так уж и плохо. Понимаете, парни, вообще-то плохо, оно всегда плохо, и когда солнце, и когда дождь. Но, когда вот тепло, типа, солнце и все такое, то все проблемы они как бы не так ярко воспринимаются. Я, наверное, не совсем точно излагаю, да? Но, вы же понимаете о чем я? Да? Так вот, а потом тепло постепенно уходит. День становиться короче и темнеет раньше. И вместо солнца – дождь. И листва падает с деревьев, и это уж совсем херовое зрелище. Работаешь в том же режим, клиентов такое же количество. Понимаете, люди, употребляющие наркоту, не подвластны влиянию погоды, или там изменениям длины дня. Перепихи тоже случаются, но, понимаете, парни, когда сидишь себе за столиком, потягиваешь пиво, а за окном “Двух Собак” льет дождь, как-то уж совсем на душе отвратительно становиться. Не только у меня. Даже цыпочки, которые дают, они какие-то, блядь, пассивные становятся. Даже хуй, и тот, кажется, негативно реагирует на погоду. Какой-то он блин вялый становиться. У всех настроение падает, у Бэкса тоже. Его подколки воспринимаются уже особенно болезненно, да и более жестоки они. Вот такая тема.
В этот день было все как обычно. Я проснулся в своей холодной конуре. Ломка медленно подкралась ко мне во сне, и сейчас царапала своими когтями по нервам, выворачивая всего на изнанку. Может быть, парни реально прикалываются надо мной, в смысле, справедливо? Надо будет тут прибраться. Запах, ну, я привык, но все равно, я же не собака там какая. Башка болит, тело ломит. Потом классический завтрак: несколько бутербродов с колбасой и сыром, чашка какого-то чая, и утренняя порция ширки. Вмазался и сел в кресло, закрыл глаза, через несколько минут меня накрыла волна облегчения. Я беру с собой свою дневную порцию: шприц и порция героина.
Я роюсь в своем белье, наконец, нахожу джинсы, футболку и свитер под горло. Не знаю, я в отличие от парней совсем не обращаю внимание на всякие там лейблы и все такое. Ну, есть так есть. Шо есть, то и ношу. Натягивая спортивную куртку, надеваю кроссы, кое-как зачесываю копну непослушных волос и выхожу из квартиры.
С неба льет как из ебаного ведра. Ветер такой, что пипец просто. Швыряет в меня воду, опавшие листья и какую-то грязь. Я натягиваю на башню капюшон куртку и быстро шагаю к автобусной остановке.
Ловлю маршрутку и еду в “Две Собаки”. Бэкс уже на месте. Всего-то десять часов утра.
- Привет, урод, - чаще всего так он приветствует меня.
- Привет, - говорю я, делая вид, что совсем не обиделся.
Да я, блядь, и не обиделся. Нормально все. Все в норме, парни.
Начинаем наш рабочий день. Он заключается в том, что мы с Бэксом сидим за столиком, пьем пиво и ждем.
Бэкс рассказывает, как он вчера кого-то оттрахал. Заметьте, не просто там какую-то подсевшую на ширку чиксу, а элитную девочку, у которой папа юрист, а мама какая-то там, блядь, телеведущая.
Я, молча, его слушаю и только киваю головой. Ну, а что я могу ему сказать. У меня такая роль – слушать рассказы Бэкса и молча переносить его оскорбления.
Иногда к нам подходят клиенты. К Бэксу – пафосные чуваки. Они приезжают чаще всего на дорогих тачках, паркуются возле входа в паб, и затариваются у Бэкса коксом или же экстази. Это самый ходовой товар. Иногда, у Бэкса звонит мобильный телефон, тогда нам надо ехать в другой конец города, везти товар. Платят, как правило, на порядок больше. Но, такое случается крайне редко.
Ко мне же подходят в своем большинстве тинэйджера всякие, или совсем опустившиеся торчки. У меня чаще всего берут травку и героин.
В тот день наркозависимых чикс, готовых открыть мне вход в свою дырку за дозу не было. Честно говоря, трахаться мне и не хотелось особо. Я весь разбит, чуваки. Не знаю, погода это, или еще какая-то херня.
Ближе к часам двум дня у нас типа обеденный перерыв. Бэкс берет себе полноценный обед из трех блюд и неизменный коньяк. Сидит себе, не спеша ест, листает какой-то журнал типа Maxim. Пафосный, блядь, бизнесмен. Я же перебиваюсь гамбургерами и чаем. Нет, я не жлоб какой, просто поймите, я получаю меньше чем Бэкс, да и вообще, мне хватает пары бутербродов с котлетой и чашечки чайку. И ни хера я не читаю, просто смотрю на то, как Бэкс жрет.
А он мне говорит:
- Блядь, урод, не смотри на меня.
Ну, а я отвечаю:
- Прости, типа, друг, - и отворачиваюсь в другую сторону, рассматриваю людей, которые по улице ходят туда-сюда, туда-сюда...
Во-от.
Потом опять сидим. Ждем клиентов. Между тремя и семью часами – мертвое время, почти никто не приходит. Клиентура потом прет после семи, но, в основном к Бэксу. Понимаете, модные чуваки едут в клубы, или к своим девочкам, всякие топ-мальчики приходят пропустить по кружечке пива, ну и все такое. Вечером город оживает, и всякие пафосные мудаки вылезают из своих нор. Моя же клиентура отоваривается с утра. Закупят все, что им необходимо и живут себе еще один денек спокойно.
После обеда я иду в туалет. Запираюсь в кабинке и достаю свои принадлежности. Уже пора, я пожрал и ломка понемногу подступает. Дико хочется срать, а еще подташнивает. В специальную мерную ложечку сыплю героин, набираю шприцем необходимое количество воды, смешиваю. Потом нагреваю все это делом зажигалкой. Сажусь на толчок. Набираю ширку в шприц и откладываю его в сторону. У меня уже все руки, блин, исколоты, трудно найти вену. Я достаю из кармана джинсов тонкую резинку, перетягиваю руку чуть выше локтя. Разрабатываю руку: типа качаю вверх-вниз, пока не проступают очертания вен. Беру шприц и ввожу в себя дозу. Все как всегда. Спускаю штаны и просто сижу на толчке с закрытыми глазами, чувствуя, как облегчение накрывает меня. Ломко уходит, и это, типа, хорошо. Теперь, продержусь до вечера. Потом просто сру, кидаю использованный шприц и пакетик из-под героина в толчок, спускаю воду и выхожу.
А потом я просто сижу. Бэкс куда-то свалил. И я один и меня, парни накрывает одиночество. Его чувство, такое, блядь, приятное и, в то же время, так колет сердце.
Я думаю о себе и, вообще обо всем. Вот я живу значит, ширяюсь, пью пиво, меня унижают мудаки типа Бэкса и Факера. Обычная жизнь, все так живут. Блядские средства массовой информации, ну, ТиВи, МТВ, всякая хуйня типа тех же журналов, что Бэкс читает, внушают нам, вдалбливают в мозги, что типа в мире все такие бля крутые, все такие красивые, трахаются по двадцать шесть раз в неделю и покупают себе одеколоны разные за сто баксов. Хуйня все это, парни! Подавляющие большинство парней – это вот такие уроды и неудачники как я. И чиксы, в основном, или слишком худый, или же жирные свиньи. А то, что нам внушают с газетных страниц и экрана телевизора – полная чушь. Все эти топ-мальчики и топ-девочки, лишь продукт рекламы. Их вообще правительство придумало, чтобы вдалбливать в головы таких парней как я, что мы уроды и неудачники. Осознав это, мы теряем способности к чему-либо и становимся полностью контролируемыми. Ну, вы понимаете, о чем я тут говорю, да?
Я живу сам, один, в своей холодной вонючей конуре. У меня никого нет. Даже девушки нет. Прикинь? И не было девушки. Девушкам не нужны такие торчки тупые как я, у которых на лбу написано “не способен к прогрессу, регрессирующая инфузория”. Девочки выбирают умников типа Бэкса, которые смело шагают по чужим трупам и вообще...
Нет, вы наверное не понимаете. Я не имею в виду секс, ведь это лишь обычная физика, это обычный трах, фач или как вам хочется. Секс, это ведь та же мастурбация, различие лишь в том, куда ты суешь свой член, в пизду или в кулак (а так же банан, бутылку и разное другое, фантазия ведь богатая). У меня регулярные перепихоны. Пугающе регулярные. Это уже вошло в привычку, как послеобеденно опорожнение желудка, ширка на завтрак, обед и ужин. Эта регулярность окончательно убила в сексе для меня хоть какую-то заманчивость. Это, блядь, как регулярная бездумная мастурбация у прыщавых подростков.
Понимаете, парни, я хочу, чтобы кто-то был рядом. Чтобы были настоящие друзья, которые помогут в ближайшую минуту. Помогут, это просто вот так сядут и выслушают все, что накопилось у тебя на душе, а не будут прикалываться, как этот урод Бэкс. Я хочу, чтобы у меня была настоящая девушка. Хотя бы на некоторое время. Которая бы сказала: “да, Стомп, ты торчок, да ты упал уже окончательно, но я тебя люблю и готова пройти с тобой весь путь до конца.” Христос терпел, страдал за нас уродов блядских, почему же мы, обычные смертные, не следуем его примеру? Почему в мире осталось так мало доброты, сострадания, настоящих чувств? Почему всему на смену пришла ширка, кокс, трах и телевидение?
Я вот обо всем этом думаю, и чувствую, что мне уже совсем херово. Проблема в том, что у всех моих знакомых уже сложился стереотип, что я типа урод, мудак и нарк. Все знакомые девчонки в лучшем случае смеются надо мной, а то и просто на хуй посылают. Перепихон вот только с Алиной возможен. И то, когда она пьяная или под наркотой. Чем я и пользовался несколько раз, но даже она, в последнее время шугается от меня, словно от чумы. У меня маленький словарный запас и внешность типичного торчка, так что подойти к девушке на улице и попытаться познакомится с ней, чтобы при этом она не стала звать на помощь милицию, для меня очень и очень проблемно. Ну, вы понимаете, да?
Я разговаривал со Стэном, о мне рассказывал о своих приколах по интернету. Ну, что типа ты создаешь себе ту оболочку, какаю захочешь.
Я послушал, послушал, да взял себе это на заметку. Ну, стал иногда посещать интернет-клубы, сидел в разных чатах, общался там с разными людьми, девочками. Вроде так нормально общался. Но, вы понимаете, это все вертуалка. Ты общаешься, а потом все заканчивается тем, что ты идешь в туалет и вмазываешься. И все.
А потом, я нашел спесиализированный чаты, где, типа, можно разместить свою анкету и познакомиться с девушкой, которой как и тебе так же одиноко. Там сидят такие же люди как и ты. Им всего лишь необходима любовь, и немного секса.
Бабулька.
(Бэкс)
- Молодые люди, извините, пожалуйста, - справа от меня послышался голос какой-то старушенции.
Мы с Стомпом только что доставили пять грамм кокса одному знакомому мудаку по кличке Суп. Продажа вместе с доставкой, так сказать. Получили свои бабки и по быстрому свалили из его ссаной квартиры. Мы отошли на несколько сотен метров от его дома, и сейчас я отсчитывал Стомпу его долю в две сотни зеленых.
- Какого хера, Бэкс, мы занимаемся доставкой? – стонал мудак, - меня и так всего колбасит уже...мне срочно надо вмазаться, друг.
- Заткнись, - ответил я и отдал уроду его лэвэ.
- Несолидно как-то, Бэкс, мы, блядь, драгг-диллеры, а не какие-то мальчики на побегушках, - ныл Стомп, засовывая бабки в карман своей забыченной куртки.
Я с презрением посмотрел на него. Урод тратил все деньги на наркоту, а ему не мешало бы приодеться, купить нормальный парфюм, посетить, блядь, парикмахера. Мне даже как-то неловко было стоять рядом с этим чмо.
- Мы бы лучше стояли в “Двух собаках”, - не унимается Стомп, и я еле сдерживаю себе, чтобы не дать ему по щщам.
- Ты, блядь, ничего не смыслишь в бизнесе, урод, - я делаю огромные усилия, чтобы не сорваться, - этот крендель Суп, очень, блядь, перспективный клиент, мы получили за одну ходку по несколько сотен зеленых, ты, урод, в это время в ипаных “собаках” вряд ли заработал себя и на бокал вонючего пива, - негодую я.
- Нах вдвоем, брат, нах вдвоем? – стонет Стомп, уроду действительно плохо и если он не вмажется в скором времени, то будет совсем хреново, парни.
- Таковы правила, - я пристально смотрю ему в глаза, - таковы правила, урод.
- Ох, брат, ох, брат, - шепчет Стомп.
Нах я с ним тусуюсь, спросите вы? Стомп приводит клиентов, много клиентов, таких же жалких уродов, как и он сам. Но эти уроды готовы отдать последнюю копейку за дозу.
На мне – шерстяной костюм Ralph Lauren, кожаные Carnaby, голубая рубашка Gucci, галстук в спокойных тонах Paul Smith и серое в легкую клетку шерстяное пальто Tommy Hilfiger. От меня приятно пахнет парфюмом Paul Smith. Я раз в неделю посещаю парикмахера.
Теперь же посмотрим на Стомпа: старые, порванные внизу джинсы Wrangler, китайские кеды, индийский (да-да!) реглан и турецкий пуховик. Пахнет от урода хреново. Волосы на голове жирные и спутанные.
- Стомп, блядь, ты бы хоть приоделся, - не выдерживаю я, и говорю это, даже не пытаясь скрыть презрение.
- Бэкс, друг, ты же знаешь, у меня нет денег, и вообще, мне так плохо, брат, - хнычет мудила.
- Бля, Стомп, урод ты, ты получаешь столько же лэвэ сколько и я, может немного меньше, но все равно, бля, достаточно, чтобы выглядеть как нормальный стос, а не как ебаное чмо, - уже негодую я.
- Друг, ты же знаешь, мне нужны бабки...у меня ломка, друг, мне херово, честно, друг, - мудак уже чуть не плачет, но мне его совсем не жалко, наоборот, мое презрение к нему все растет.
- Стомп, блядь, я тоже употребляю кокс, экстази и курю травку, как паровоз, и что, блядь, что, мудила ты? Всегда надо оставацца стосом, бля, я на уродом! – я со злостью смотрю на урода.
- Ты не ширяешься, друг, это совсем другое, - слабо выдыхает он.
- Ты, бля, хоть когда трахался в последний раз? – спрашиваю я с презрением.
- На прошлой неделе, - дебильная улыбка появляется на его лице.
- С кем? – я искренне удивлен.
- Да есть одна цыпочка, - отвечает придурок с довольной рожей.
- Наверное, ебанутая какая-то, раз дает трахать себя такому уроду как ты, - отвечаю я.
- Ты не прав, Бэкс, не прав, очень хорошая девочка, могу и тебе организовать, - скалиться в свои тридцать два Стомп.
- Да боже упаси, - меня аж передергивает от мысли, что мой член будет в пизде, где до этого побывал хер Стомпа и ему подобных чупов.
- Зря, брат, - отвечает Стомп обиженно.
Возможно, продолжайся разговор в том же духе еще несколько минут, и я бы дал пиздюлей этому мудаку прямо тут, при людях, но как раз в тот момент, когда я уже готов был сорваться, нас окликнула стоящая возле лавки с двумя сумками бабка.
- Молодые люди, извините, пожалуйста, - говорит она нам.
Мы тормозим. Я, типа, уважаю старость и все такие дела. У меня тоже была бабулька, такая нормальная, вареньем меня угощала и вообще любила. Она померла год назад. Я уважаю старость, парни. Я не из тех мудаков, которые не уступят старухе или какому кренделю старому место в метро. Нет, парни, это не про меня.
- Да? – спрашиваю я.
Я старался, чтобы мой голос звучал вежливым, но из-за этого мудака Стомпа, которые меня накрутил, вопрос вышел несколько натянутым.
- Вы бы не помогли мне донести пакеты, - просит бабка и показывает на стоящие рядом сумки.
- Без проблем, бабушка, - отвечаю я и подхватываю сумку.
Тяжелая, килограмм десять.
- Бери, бля, - тихо говорю я Стомпу, и тот нехотя поднимает вторую сумку.
Мы поднимаем сумки бабульки и хуячим вниз по улице.
- Ой, сыночки, ой, спасибо, милые мои, - начинает благодарить нас старая.
- Да ну, что вы, бабушка, всегда рады помочь, - галантно улыбаюсь я.
- Я вот, сыночки, получила продовольственный набор в ЖЭКе, - объясняет бабулька, показывая на сумки.
- Неплохой набор, тяжелый такой, - улыбаюсь я.
Мудила Стомп молча тянет сумку. Ему очень плохо, ломка. Урод.
- Раньше нам по домам носили, - объясняет бабулька.
- Да уже, демократы чертовы, - киваю я.
- Не то, что раньше, - кивает грустная бабулька.
- Бабушка, а вам далеко нести? – спрашиваю я.
- Ой, сыночки, сколько сможете, мне далеко, - она называет улицу...мда, далеко.
- Нам просто поворачивать на Горького, - извиняюсь я.
- Ой, хорошо, сыночки, хорошо, я потом еще молодых людей попрошу, - радуется бабулька.
- Нет проблем, - отвечаю я.
- Сейчас редко встретить таких культурных молодых людей, как вы, - говорит бабушка, - все наркоманы какие-то или нацисты, лысые такие.
- Скины, - подсказываю я, чувствуя груз пакета с экстази в кармане пальто.
- Да-да, скины, для кого мы воевали? – грустит бабулька.
Я с улыбкой вспоминаю Факера с его нацистскими наколками.
- А вы сами живете? – перевожу я разговор в более спокойной русло.
- Да, сынок, муж мой помер два года как, а доченька моя, сейчас в Ленинграде, преподает, - отвечает бабулька.
- И что, никто не приходит помогать? – спрашиваю я.
- Приходит раз в неделю девочка из социальной службы, милая такая, такая же молодец, как и вы, сыночки, - отвечает бабулька.
Мы идем некоторое время молча.
- Раньше вот по другому было, - говорит старая, - когда мы жили во время войны в Казахстане, так дети лет по семь-девять сидели возле подъезда и ждали, как подойдет старый человек с сумками, они тут же их подхватывали и помогали донести...без денег, просто так.
- Ага, киваю я.
Мы подходим к улице Горького.
- Бабушка, нам поворачивать тут, - говорю я.
- Ой, спасибо сыночки, ставьте тут, я передохну, может еще кто-то поможет, - говорит бабулька.
- Хорошо, до свидания, - говорю я.
Стомп что-то бормочет.
- Спасибо вам, сыночки.
Мы уходим.
- Ипаная старуха, - шипит мудак Стомп.
Я со всего размаха бью ему в нос.
- Бля, ты чего? – испуганный урод хватается за кровоточащий нос.
- Не говори, блядь, так про старых, - отвечаю я и иду вниз по Горького.
“Бля, бля”, - слышу сзади сопение вонючего урода.
“...свет во мне гаснет...”
(Ира)
Как он мог?
Не знаю. И что теперь?
Да ничего! Ничего! Даже если тот, кого считаешь единственным, надежным и искренним другом приходит только затем, чтобы в тебя кончить, то что? Ни хрена! Если мать считает меня дурой из-за того, что еще не вышла замуж, не нашла себе какого-нибудь дико, серьезного мужика в очках и с галстуком, что я человеческий мусор.
Что для нее любовь? Наверное, это машина, дача и счет в банке одновременно. Как бы она радовалась, если бы мы, да с детишками, да к ней! Зачем это мне? Кого смогу вырастить я, не желающая еще жить для других? Я ненавижу, когда она тычет меня рылом во все это дерьмо. Она просто не может понять, что я хочу просто нормально пожить, не взваливая на себя всей бытовухи. Почему она считает, что это моя самая святая обязанность?
А Диме было мало всех тех шлюх, с которыми он тусуется? Значит, и ему я со своей дружюбой не сдалась, раз наплевал на тот барьер, который мы с ним договорились не переступать. А кто меня вообще уважает в таком случае? Ни одной подруги, ни парня, ни хрена.
Но, почему я ругаю его? Разве не я позволила ему? Разве я не хотела его в тот вечер? Кто вел себя вчера так, чтобы дать понять, что я готова? Зачем мне это было нужно? И было ли?
Мне было хорошо с ним той ночью, но, я променяла нашу дружбу, на десяток первоклассных оргазмов, кто я, после этого?
Могу ли я винить его в том, что он не уважает меня, если я сама...сама...обычная шлюха...идущая на поводу у собственного влагалища.
Теперь и Димки для меня нет. У всех свои заморочки, а я всюду не удел, так поболтать минут десять – и вали отсюда, не до тебя нам. Наплевать в душу, кончить в меня – все, уебывай.
Я ненавижу свой институт, тех людей которых я вижу, родителей и знакомых. Я просто патологически не могу быть счастливой, да и вообще… Я никогда не смогу быть как другие, может и не...
...А почему нет?
Достаю из шкафа отцовскую бритву. Папа узнал, что мама ему изменила, сел в машину и сбросился с моста. А бритва осталась. У него были очень красивые руки. Но кому нужны руки, если все отношения людей это круговорот спермы по влагалищам?
Как раз наполнилась ванна. Хотела помыться, но теперь планы другие. Снимаю халат ложусь в воду. Вспоминаю папу и как его потом хоронили... Он синий был, а его покрасили немного... И руки белые были, а глаза закрыты. И меня тоже будут хоронить… Больше ни лекций, ни разговоров ни о чем… ни проблем и ругани с мамой… хорошо…
Я с силой провела бритвой по запястью. Острая боль обожгла руку, но не так сильно, как я думала. Я постаралась засунуть порезанную руку поглубже в воду, но что толку? Розовый оттенок воды усиливался с каждой секундой. Я стала смотреть в потолок. Самое страшное это ощущение дикого страха перед физиологическими процессами организма. Мне хочется содрать с себя тело, словно жутко тесный и толстый скафандр. Невольно все мои мысли сосредоточены на крови, сильными толчками вырывающейся из порезанных артерий.
Я... не знаю. Я не знаю что теперь... В конце концов, то, что Дима засунул в меня свой член это можно было бы пережить... Но я не переживу! Я уже умираю! Я совершила самоубийство, но пока не умерла. Я уже убила себя. В данный момент я умираю. С каждой секундой все больше.
Мне страшно, безумно страшно. Я, кажется, плиту не выключила. Да! Что же, вдруг она... Как же тогда... Надо бы пойти... Я выключу, а там, потом, гнлядишь... может перебинтую... поздно... уже все... Я хочу пошевелить телом, но оно уже не подчиняется, только бешено работающий мозг еще сохраняет способность жить, это последний очаг жизни. Моей... Последний...
С огромным трудом переваливаюсь через край ванной. Господи! Какая страшная вода! Бардовая, словно немного сизая – это сама смерть я уже купаюсь в смерти, она меня… не отпустит. Падаю на пол, вокруг кровь. Хлещет из раны, в глазах круги, а потом темнеет... Телефон... Я хочу вызвать скорую... Руки скользят по залитой кровью плитке...
...и мама как будто мне смотрит в глаза... говорит, что я хорошая была... и что бабушка скоро приедет... и еще...
Скорую! Я ничего не вижу, это тело уже не мое. Одна душа... Душа?..
...глотаю темноту захлебываясь... и сознание, растворяясь в крови, вытекает на кафельный пол...
...свет во мне гаснет...