Главная | Обратная связь

Жизнь на кончике иглы

Его жизнь висела на волоске,

причем тончайшем волоске.

А. И. Солженицын, "Раковый корпус"

Обычно человек и не догадывается, что воспринимать земное бытие во всей его полноте и многоцветии – невыразимое счастье, бесценный дар. Айбар стал в этом убеждаться, ощутив, что в последнее время краски окружающего мира для него стали тускнеть, терять первозданную яркость, а каждый прожитый день оставлял в душе горький осадок. Он вдруг почувствовал, что ярко-желтые, оранжевые оттенки цветовой гаммы почему-то не воспринимаются его зрением, словно их нет в природе; а к горлу стала часто подступать тошнота.

Вот уже почти три часа Айбар Арыстанулы, сидя в четырех стенах своего современного и уютного кабинета, погружен в горестные размышления, перебирая в памяти события последних дней. И никак не может выкарабкаться из этого моря гнетущих мыслей на желанный берег успокоения. А за окном кипит повседневная жизнь. Легкими ртутными шариками скользят автомобили. Доносятся приглушенные голоса людей, слышится беззаботный детский смех. В воздухе еще почти не чувствуется дыхание неуловимо приближающейся весны. Но этот день выдался на редкость солнечным. Плотный снег на обочине дороги уже стал сереть и подтаивать, крыши домов повлажнели, а на запотевших оконных стеклах набухали крупные золотистые капли. От внезапного порыва ветра состарившийся клен вздрогнул, со скрипом выгнулся – так сладко потягивается разминающий свои кости человек, сидевший на ветке воробей камнем упал вниз. Сноп жарких солнечных лучей отразился на столе Айбара.

Неизвестно, сколько времени неподвижно просидел молодой человек, отрешенно глядя в окно. Багровое солнце уже клонилось к закату. По крыше массивного здания стека­ли его лучи, как истаивает и сочится нежный жир казы^[i].

Еще с детства Айбара охватывала непонятная грусть при виде заходящего солнца. С усилием стряхнув с плеч огромную невидимую тяжесть, он встал и почувствовал, как за­текли и онемели ноги, словно в них впились тысячи иголок. Айбар кое-как приковылял к большому зеркалу, висевшему справа от двери. Края подтаявшего, будто кусок казы, красного солнца лизнули поверхность зеркала и заполыхали багряным пожаром. Айбар надеялся увидеть в отражении привычный облик красивого юноши с черными, как смоль, волосами, с высоким чистым лбом, с прямым носом, с округлым овалом миловидного лица. Но от неожиданности остолбенел.

Сквозь отсветы пламенеющего пожара на него смотрел усталый изнуренный человек с неприглядной внешностью. "О, боже, неужели это я! Это – Айбар Арыстанулы?". Под глазами темные круги, потухший взгляд. Точь-в-точь покойник, восставший из гроба, который жалобно просит: "Нет-нет, не торопитесь меня хоронить, я еще живой...".

Кончик носа побелел, словно его испачкали мелом. Только брови оставались прежними – черными и густыми. Задумчиво погладив дрожащей ладонью гладкую поверхность зеркала, Айбар продолжал напряженно вглядываться в свое отражение. Краски заходящего светила стали блекнуть. Жалкий образ в зеркале был похож на истощенного, заплутавшего в пустыне путника, над головой которого пронесся страшный песчаный ураган. Это сравнение невольно пришло Айбару на ум.

Несколько часов назад красотка-секретарша с крутыми бедрами и шаловливым взглядом кокетливых глаз, постояв перед ним и подрагивая сверх меры надушенной грудью, нерешительно спросила:

– Что это с вами?

Вопрос подействовал на него, как брызги ледяной воды. "А что это со мной в самом деле?" – растерянно подумал он. Сначала решил было, как случалось не раз, показать свой кру­той нрав и выдворить бесцеремонную секретаршу из кабинета, но сдержался. Ему было не по себе от неимоверной тяжести на душе. Он резко поднялся, и кресло жалобно заскрипело.

– А что это со мной?

– Не знаю, Айбар Арыстанулы, – испуганно залепетала секретарша, – но вы сейчас ничуть не похожи на того красивого молодого человека, который сидел здесь месяц, даже неделю назад... Вам принести чаю со сливками или...

– Не надо, можете идти, – холодно ответил он.

Красотка, подобно угодливому бармену, угадывающему желание клиента по небрежному взгляду, понимала своего начальника с полуслова. Если бы он распорядился: "Закрой дверь на защелку и разденься", она тут же бы исполнила любое его желание. Однако на этот раз она была напугана не только ледяным тоном своего начальника, но прежде всего тем, как он ужасно выглядел. Постукивая каблучками и по привычке виляя бедрами, секретарша выскользнула из кабинета.

Айбаром овладела необъяснимая тревога. "Что же со мной происходит?" – стал доискиваться он. – Что со мной случилось? Может, я заболел или по беспечности влип в ка­кую-то неприглядную историю? И действительно, Айбар вовсе не был похож на двадцативосьмилетнего молодого человека в самом расцвете сил, талантливого программиста крупного бизнес-центра, автора оригинальных тестов для новой компьютерной технологии. Глаза помутнели, румянец на щеках исчез, лицо приобрело пепельный оттенок. Он стал похож на блеклую траву, едва пробившуюся из земли в тени высокого дома. Кажется, достаточно малейшего дуновения ветерка, и его унесет. Засучив рукав до локтя, Айбар принялся внимательно осматривать кисть правой руки, переворачивая ладонь. Кровеносные сосуды едва проступали, спрятавшись в толще мышц. Попытался нащупать пульс, но биения его не ощутил. Насторожили Айбара и темные круги под глазами. И на лбу появилась какая-то сумрачная тень, или это линии морщинок? Не в силах избавиться от навязчивых мыслей, Айбар, вернувшись на место, безвольно рухнул в кресло. Потом включил компьютер. Сосредоточившись, легко нашел новую программу. Постепенно увлекшись, из сплетения хаотических линий выделил синие и зеленые. Синий круг – сумма налогов бизнес-центра, зеленый – чистая прибыль. И чем больше он увеличивал круг по возрастающей красной линии, тем заметнее уменьшался зеленый круг и расширялся синий. А непомерное увеличение синего круга неизбежно приведет к банкротству. Поступательно развивая красную линию и осторожно увеличивая соотношение дебета и кредита, а затем уменьшая его, он снова и снова напряженно вглядывался в экран монитора. И вдруг у него заломило в висках, в глазах потемнело. "Что это с вами?" – явственно возникла в созна­нии недоуменная фраза секретарши, и Айбару почудилось, что он сходит с ума. Указательный палец сбился с клавиа­туры и задрожал. Айбар поспешно выключил компьютер.

Пока он в одиночестве обитал в кабинете, спустились сумерки, и сотрудники фирмы разошлись по домам. Видимо, обидевшись на его холодность, не попрощавшись уда­лилась и секретарша. Айбар взглянул в окно, за которым во дворе темнел силуэт могучего старого клена. Какая неимоверная силища! Это с какой же поры он так внушительно и гордо высится, охватив крепкими корнями глубины каме­нистой почвы, молча встречая и провожая бесконечную, череду времен года; весну и лето, осень и зиму? Если вдуматься, наверняка этот клен-старожил был безмолвным сви­детелем и кровавого красного переворота, видывал и жестокие годы потрясений, когда не один очаг погас навсегда, и страшный смерч сталинских репрессий. На его веку скоротечное время правления Хрущева, который пугал, гневно стуча по столу башмаком: "Я покажу вам кузькину мать", сменилось периодом Брежнева, еле читавшего свои выступления и ронявшего из дрожащих рук исписанные листы. Дотянул почтенный старец-клен и до лет, выпавших на становление нашего независимого государства. Надо же! Те люди, говаривавшие когда-то, что, мол, недолго осталось скрипеть этому старикану, вот-вот ему придет конец, вот-вот его могучий с виду ствол, источенный внутри червями, станет трухой и гниль уничтожит его, — эти люди сами исчезли в жизненной круговерти, не оставив следа. Сегодня человек есть, а завтра, глядишь, его уже и нет, словно никогда и не бывало. А древний клен по-прежнему высится на том же самом месте. "Какая несокрушимая мощь, какая страсть к жизни", – не раз поражался Айбар, любуясь деревом. В его раскидистой кроне шумит вечность, а мы в срав­нении с ним всего лишь гонимые ветром шары перекати-поля, подобные высохшему бычьему желудку. А для беззащитного существа все напасти тут как тут – куда ни ступишь, везде подстерегает беда: всяческие вирусы, всевозможные хвори, пронизывающие, выматывающие душу ветры – все это наносит вред живущим, изводит их, будет губить и впредь.

Впрочем, что скрывать: утром, направляясь на работу, Айбар завернул в поликлинику к знакомому врачу. Тот вначале обрадовался, будто увидел в живых всех своих предков до седьмого колена, встретил его с распростертыми объятиями, но после того, как измерил кровяное давление и внимательно обследовал зрачки, стал мямлить, сникать и затухать – так тлеют горящие угольки, на которые брызнули водой. Уложив Айбара на длинную и узкую кушетку, врач придирчиво осмотрел суставы, гениталии, даже помял их пальцами, тщательно оглядел также паховые и подмышечные железы, обследовал горло. Внезапно оживившись, он молча сел за стол и долго что-то писал, пока в авторучке не закончилась паста. Айбар вынул из кармана золотое перо и подал доктору. Наконец после томительного ожидания доктор спросил глуховатым голосом:

– Чувствуете ли вы слабость в теле, не притупился ли интерес к жизни?

– Да, примерно с неделю ощущаю какую-то тяжесть.

– Такие молодые и красивые джигиты, да еще при немалых деньгах, время проводят азартно и веселятся ночи напролет…

– Откровенно говоря, после Нового года не мог отказать друзьям и вместе с красивыми девушками частенько бывал в ночных барах, казино и ресторанах.

– Прошу простить за прямой вопрос, но... приходилось ли вступать в интимные отношения со случайными девушками?

– Да я вроде бы предохранялся... Хотя... кто его знает, может, меня бес попутал, и я слишком увлекся.

Врач, склонившись над столом подобно вопросительному знаку, снова долго писал. По его вызову пришли две медсестры в марлевых масках, засучили Айбару рукава до локтя, чтобы взять кровь из вены на анализы. Увидев в вене засохший след от иглы, в нерешительности застыли. Знаками показали доктору. Врач взглянул на Айбара, но ничего не спросил. Может, пожалел? Махнув рукой, он поторопил девушек: "Делайте скорей!.. Пошевеливайтесь!..". Медсестры взяли кровь и поспешно исчезли. С трудом избавившись от странного оцепенения, Айбар стал медленно одеваться. Происходило что-то непонятное для него, и он едва выдавил застрявшие в горле горькие слова:

– В чем дело? Что ты от меня скрываешь, уважаемый? У меня серьезная болезнь?

– Пока ничего определенного сказать не могу. Жду в среду, тогда поговорим обстоятельно.

– И все-таки, что же ко мне прицепилось, не опасный ли вирус? Не томи душу, брат, скажи!

Слово "опасный" вымолвил с трудом, сдавленным голосом. Будто с отвращением проглотил горькое лекарство. И тут его сознание помутилось. Все вокруг закрутилось волчком, и ему показалось, что он летит вверх тормашками в тартарары. В учащенном ритме заколотилось сердце. Вскоре ощущение беспамятства прошло, Айбар очнулся, расслаб­ленно поднялся с места и неуверенными шагами двинулся к двери, через силу и вяло пробормотав: "Ладно, в среду приду".

Казахи народ суеверный, они всерьез полагают, что среда — день удачи. Отец Айбара, собираясь в дорогу по каким-либо делам или с отчетом к областному руководству, тоже старался приурочить поездку к среде. Ныне же, что начальство скажет – то и неписаный закон. И только исполнив его, угодишь начальству. Отец Айбара – Арыстан был известным юристом-правоведом не только в районе, но и области. От многих своих коллег он отличался тем, что всегда стремился докопаться до сути, найти истину и свободно ориентировался в дебрях бесчисленных законов.

Последние двадцать лет Арыстан работал прокурором в отдаленном районе, рано вставал, поздно ложился. Много денег не нажил, но прочный авторитет заимел. После обретения страной независимости не держался в стороне, храня накопленные знания под спудом. Когда повсеместно обсуждали проект Конституции, он в письменном виде изло­жил свои предложения, деятельно участвовал в принятии дополнений и пояснений к Уголовному кодексу. Особенно последние пять лет его имя было у всех на слуху. Если в районе или даже области совершалось тяжкое преступление, то сведущие люди говорили, что непременно надо посоветоваться с Арыстаном, уж он-то поможет разобраться в запуганном деле. Ему звонило множество людей в поисках справедливости. К нему приезжали просители со всех концов области в надежде получить дельные советы и найти истину. В народе стали твердить: "Арыстан^[ii] – настоящий поборник справедливости, он всегда укажет правильный путь".

И единственным сыном этого видного юриста, районного прокурора, почетного гражданина, его наследником и опорой был как раз Айбар. Арыстан-ага холил его и лелеял, все поступки сына считал правильными, а когда юноша закончил школу, устроил по этому поводу грандиозный той. Айбар, еще не встречавший на своем пути каких-либо невзгод и препятствий, был довольно способным, и школу закончил с золотой медалью. "Времена изменились, из развитого социализма нас мигом кинуло в жесткие объятия капитализма, и если в кармане будет пусто, то с тобой никто и здороваться не станет", – с такими мыслями заботливый отец, умеющий наперед просчитывать все ходы и варианты, определил своего единственного на учебу по программе "Болашак", считающейся самой качественной образовательной системой в республике. Надо сказать, Айбар с честью прошел жесточайший отбор. Получил престижную путевку для обучения в столицу Великобритании. В то лето отец, щедро расходуя собранные тяжким трудом средства, вторично справил роскошный той. Сам областной аким, специально приехавший на это торжество, долго и пространно произносил тост за дастарханом. Потом путешествие за гра­ницу, учеба в Кембриджском университете недалеко от Лондона, глубокое погружение в пучину английской грамматики – все это, конечно, занимательная, но долгая история – вроде нескончаемого повествования восточной сказки "Тысяча и одна ночь".

Всеми почитаемый отец-правовед денно и нощно истово молился о том, чтобы сын без малейших препон одолевал ступени карьеры, устремлялся выше и выше и чтобы на его пути не было помех. Даже принес жертву Создателю – жирного тельца. Чадолюбивый отец жаждал только одного, чтобы счастье сопутствовало его единственному сыну, чтобы тот всех сумел убедить в своей исключительности. Хотел, чтобы сын достиг тех высот, которых не удалось достичь отцу, и тем самым вознес его, Арыстана, еще выше. И вот этот сын, на которого родителями возлагалось столько надежд, в полном смятении, сам не свой, словно придавленный могущественной десницей Всевышнего, в полуобморочном состоянии сидел в темном кабинете.

"В чем же я промахнулся?" – мрачно гадал Айбар.

В субботу Айбар проснулся позже обычного. Глянул в окно: было пасмурно. Айбар теперь жил в столице и занимал уютную двухкомнатную квартирку, приобретенную фирмой, где он работал. Лишь накануне сослуживцы помогли ему переехать сюда. Да это и нельзя было назвать переездом – всего два чемодана одежды, обитый бархатом длинный диван, купленный ему фирмой, небольшой стол да четыре стула, тоже предоставленные в пользование ею. Стол во время обеда он передвигал на кухню, а когда хотел поработать – перетаскивал в комнату, ставшую домашним кабинетом. Поскольку иной мебели не было, просторная и пустая вторая комната казалась ханским дворцом.

Сделав небольшую пробежку по комнатам, старательно приседая, Айбар немного размялся. Подумал, как обрадуются отец и мать, когда узнают, что он получил почти в центре города весьма приличную квартирку. Чтобы сделать сюрприз родителям, он не стал раньше времени оповещать их о том, что начальство выделило ему кредит для покупки собственной квартиры и теперь ищет подходящее жилье в добротном кирпичном доме. Айбар скрывал эту тайну, как казахи всю зиму хранят масло в тщательно завязанном бурдюке.

В прихожей раздался телефонный звонок. Он поднял трубку. Услышал девичий голосок. Какой приятный и нежный – отметил Айбар. "Да, это я", – в некоторой растерянности ответил он. Девушка на другом конце провода от души рассмеялась. "Не узнал меня, Айбар? Начальник отдела бизнес-центра! Программист, завладевший шикарной квартирой в центре столицы!.. Любимчик начальства!.. Конечно, зачем ему такие простые смертные, как мы!" Он замялся и сказал: "Я что-то вас не узнаю". Нежный переливчатый голос внезапно понизился на один тон: "Я – Аяулым, подруги меня называют Ая... Между прочим, твоя сослуживица... Сижу в соседней комнате. Кстати, мы с тобой не раз чаевничали с шутками-прибаутками!.." – "Да-да, теперь вспомнил, мы встречались в ресторане, и я приглашал вас на танец".

"Номер твоего телефона я узнала от Сарсена, он помо­гал тебе вчера перевозить вещи, вот и решила позвонить, узнать, что ты сейчас делаешь".

"Аяулым, я ничего не делаю, просто собираюсь позавтракать".

"Зря я так, – спохватился Айбар, покусывая губы и слегка волнуясь, но не опуская трубку. – Я не должен был с такой теплотой произносить ее имя. Черт возьми, напрасно я назвал имя девушки так задушевно. Все проблемы с девушками начинаются с телячьих нежностей".

Аяулым: Может, встретимся?.. Ведь сегодня суббота.

Айбар: Не знаю, пожалуй, это неудобно.

Аяулым: У меня есть варенье из смородины, я привезу, быстренько диктуй адрес!

Айбар: Как-то неудобно приглашать тебя на завтрак, у меня шаром покати, холодильник я собираюсь купить на следующей неделе.

Аяулым: Да ты не смущайся! Какие могут быть претензии к холостяку? Ладно, я скоро буду.

Положив телефонную трубку на рычаг, Айбар задумался. Его даже в жар бросило от овладевшего им смятения. "Кажется, эта девица ведет себя чересчур бесцеремонно. Всего лишь два-три раза поздоровался с ней в офисе, несколько раз вместе пообедали, откровенных разговоров не вели, не секретничали, так что же из этого? То ли излишне вольное поведение вообще свойственно современным раскованным девушкам, или эта красотка с овальным личиком, прямым носиком, крохотной родинкой над верхней губой и с очаровательными ямочками на щеках напросилась в гости неспроста.

Коротко звякнул дверной звонок.

У вошедшей в квартиру с непринужденным видом Аяулым от улыбки четко обозначились на матовых щечках восхитительные ямочки, а изящный носик задорно приподнялся вверх. Когда она улыбнулась, обнажив белые зубки, похожие на молочной спелости кукурузные зерна, Айбар почувствовал, как его охватило внезапное желание. Смутившись от нахлынувшего волнения, он кинулся снимать и вешать ее куртку, подхватил принесенный девушкой пакет и принялся суетливо сновать по квартире, не чувствуя под собой ног. Судя по тому, что Аяулым приехала почти мгновенно, значит, звонила она не издалека. Хотел было спросить об этом, но сдержался.

– Вчера после переезда мы немного посидели с помогавшими мне ребятами, осталось вино... Может, выпьем чуток? – стеснительно предложил Айбар, боясь ненароком спугнуть девушку.

Аяулым молча кивнула и ободряюще улыбнулась.

– Вообще-то в этом доме пока нет бокалов для вина, так что будем пить как наши предки – из пиал.

Родинка с просяное зернышко над верхней губой Аяулым показалась такой симпатичной. Ровные белоснежные зубки, обнажающиеся при смехе, еще сильнее распалили Айбара.

– Прекрасное вино, давай выпьем за тебя, — сказал Айбар, собираясь вторично осушить пиалу.

Выпитое на голодный желудок вино моментально его опьянило. И тут Айбар уловил, что, разливая вино, угощая девушку, в очередной раз предлагая ей выпить, без умолку тараторит только он сам. Аяулым же с тех пор, как переступила порог его квартиры, не произнесла ни слова. Она молча подчинялась ему, послушно пила вино. Глаза ее лучились, ямочки на щеках подрагивали, родинка над губой то зазывно приближалась, то лукаво отдалялась, словно магнит притягивая к себе возбужденного парня. Он был заворожен ее загадочно-таинственным взглядом.

Не выдержав, Айбар порывисто обнял девушку и долго целовал ее в чувственные губы, как будто срывал с ветки спелые вишни. Спустя некоторое время Аяулым слабым истомным голосом прошептала: "Больно". Он резко поднял со стула изящную, как статуэтка, девушку, схватил ее в охапку и сначала закружил в ритме вальса, втайне надеясь, что у нее закружится голова и Аяулым станет более подат­ливой, а потом, не размыкая крепких объятий, отнес на диван и опустил на спину.

Он даже не ожидал, что ангелоподобная Аяулым так легко покорится его воле. Его тело охватил порыв страсти, и мир калейдоскопом завертелся в его глазах.

Возможно, он так бы и еще лежал на тесном диване, приникнув к медовым губам Аяулым, как вдруг она нетерпеливо оттолкнула Айбара и вскочила. "Ой, я сейчас сгорю", – выдохнула она и тут же лихорадочно стала раздеваться, а ему, оторопевшему от такой стремительности, велела принести воды. Спотыкаясь, Айбар опрометью бросился на кухню. Вылив остатки вина и ополоснув пиалу, наполнил ее водой из-под крана и кинулся обратно, впопыхах расплескивая жидкость себе на брюки. Заскочив в спальню, от изумления вытаращил глаза, а его сердце чуть не выскочило из груди. Безвольно распластавшись, обнаженная красавица возлежала на диване как в забытьи, а ее нагота источала притягательный свет. Айбар наклонился, вдыхая аромат двух прекрасных возвышенностей, подобных опрокинутым пиалам. Вожделение овладело всем его существом. Рука непроизвольно потянулась к желанной ложбинке между бедрами...

Однажды – было это в детстве – Айбар вместе с чабанами и их отарой побывал в Кызылкумах. Пустыня и есть пустыня: вокруг без конца и края, до самого горизонта расстилались пески. Куда ни глянешь – неохватное серо-желтое марево. Подобно огромным морским волнам: преодолеешь один бархан, за ним вздымается другой, далее – третий и все они спутывают шаг, затягивают в свою сыпучую зыбь, безмолвным величием подавляя волю. Нестерпимая жажда мучит путника, и он, бедный, в тщетной надежде достичь проблескивающий на горизонте мираж – прозрачную гладь озера, пытается двигаться, с неимоверным усилием делая каждый последующий шаг. Он устремляется вперед и вперед. Солнце нещадно печет голову. Путник обливается потом... Айбару в эти сладостные мгновения интимной близости с Аяулым снова почудилось, что он так же умирает от жажды, как в те запечатлевшиеся в памяти дни, проведенные в пустыне. Как бы преодолевая бархан за барханом, он все глубже и глубже погружался в девичье лоно и все сильнее охватывало его ненасытное желание идти дальше. Айбара мучила жажда, обильный пот ручьями струился изо всех пор – начиная со спины и до самых кончиков пальцев. Он карабкался на гребень бархана – захватив девичьи груди в ладони, делая суматошные хватательные движения, двигался взад-вперед, соприкасаясь своей грудью с ее горячим телом. До его слуха донесся слабый постанывающий девичий голосок, будто отзывавшийся приглушенным эхом за песчаными барханами: "Совушка моя... Душа моя...".

И тут Айбар внезапно очутился в призрачном состоянии между сном и явью. "Как мы уместились вдвоем на таком тесном диване?" – успел подумать он в полудреме. Но вот мигом исчезла пустыня, растворились зыбкие миражи, ему показалось, будто он очутился в зеленом оазисе. Щебечут птицы, колышется сочная и пышная трава, бормоча что-то свое, серебрится родник. Айбар хочет набрать в пригоршню воды и напиться, но живительная влага просачивается сквозь пальцы. Наклоняется к студеной воде, но она исчезает куда-то. Не понимая, грезится это или происходит наяву, он кое-как собрался с мыслями и открыл глаза. В комнате стало темнее. Шторы на окнах были задернуты, а дверь закрыта. Перед ним белело лицо Аяулым.

Она сидела на нем. Девичьи груди казались теперь еще больше.

Айбару почудилось, что он попал в рай, который доселе был для него недоступен – такое неизъяснимое блаженство переполняло его существо.

Аяулым, выгнувшись всем телом, подобно гибкому луку, коснулась язычком его члена. Подождала, пока затвердеет его огненный кинжал. Через некоторое время, приподняв ягодицы, опустилась на него. Мощь клинка была непомерной! Он все глубже и глубже проникал в девичье лоно.

И повторяющийся горячечный шепот Аяулым: "Совушка моя... Душа моя...", "Совушка моя...".

Вдруг лихорадочно двигавшаяся вверх-вниз девушка со стоном вскочила с него. Огненный кинжал внезапно обна­жился, выскочив из ножен. Айбар подумал, не сделал ли ей больно. Почему так все закончилось? Разгоряченное тело, плавящееся подобно мягкому свинцу, никак не остывало.

"Совушка! Иди сюда, душа моя...".

Девушка скатилась с дивана. Теперь она лежала на полу лицом вниз и подогнув колени под себя. Белоснежные ягодицы напоминали два округлых айсберга. Безвольно при­подняв голову, Айбар не мог ничего понять. Девушка – в густой паутине распущенных волос – простонала: "Совушка моя!.. Войди сзади!..". Только теперь до него дошло намерение Аяулым. И Айбар, погружая в нее огненный кинжал, взмолился: "О, не подведи!.. Не слабей, оставайся таким же крепким клинком!" А до его слуха доносилось: "Совушка моя, душа моя...". Айбар уподобился пловцу, борющемуся с морскими волнами и обессилев­шему от этой борьбы. Казалось, что временами слышится рокот волн. А перед глазами маячат два круглых холма. Припав к ним, цепляясь за них обеими руками, он хочет их поцеловать. Срываясь с этой крутизны, с изнеможением припадает к ее спине. Из-за рокота волн раздается слабое, отдаленное: "Совушка, душа моя!» Он и представить не мог, что окажется таким энергичным лодочником. Но вот лодка его опрокинулась, и он упал в воду. Его огненный кинжал сник. Удовлетворившись, девушка бессильно распласталась на полу. Ресницы ее едва вздрагивали.

Что же это было? Любовь или безумная страсть?

Потом обессиленный Айбар долго лежал на диване, мучительно пытаясь разобраться, как же случилось, что он предался такой постыдной похоти с первой встречной? К чему приведет эта случайная связь? К страданиям или же просто останется незначительным эпизодом в его скрытой от других личной жизни? Так как же это произошло? Красивая, броская девушка, как говорят казахи, "в двенадцать – нераскрывшийся бутон", и вдруг с такой неистовой страстью отдается первому попавшемуся мужчине. Воспринимает ли она свой поступок с осуждением или же наоборот – как должное? Без малейших угрызений совести? А с каким лицом он встретится вечером со своей невестой Жансаей, с которой уже обручен? Проницательная Жансая не похожа на других девушек, она пронизывает тебя насквозь своими глазами, как рентгеновскими лучами, и сразу же распознает все твои тайные желания и помыслы. От нее ничего не скроешь. Конечно, он давно не мальчик, в его-то возрасте интимные отношения с женщинами дело естественное, науку любви он постигал не только по эротическим брошюркам и журнальчикам, но даже и в кошмарном сне представить не мог, что однажды предастся таким греховным действиям. Гнетущие думы не давали ему покоя, бередили душу и заставляли тяжко страдать.

Через некоторое время Айбар нехотя поднялся и, опустошенный, мысленно проклиная все на свете, нетвердой ватной походкой направился в ванную. Полностью открыв кран с горячей водой, принялся ожесточенно тереть мочалкой тело, словно хотел избавиться от невидимой грязи на душе. Обтерся махровым полотенцем. С шумом распахнув дверь, вошел в спальню, мельком глянул на немого свидетеля недавней бурной оргии, расшатанный диван со скомканными простынями. Аяулым в комнате не было. Он и не слышал, когда покинула квартиру девушка с очаровательной родинкой над верхней губой, с прямым носиком и овальным матовым лицом, с сочными, влажными губами.

Про себя Айбар удивился, что она ушла как бы крадучись, не попрощавшись. Открыв входную дверь, окинул взглядом площадку, лестницу. Тихо. Ни души... Захлопнув дверь, защелкнул ее на замок.

Плюхнулся навзничь на диван, пружины под его телом жалобно застонали. Посмотрев на часы, Айбар испугался. До свидания с Жансаей оставалось всего-навсего полчаса. На мгновение ему почудилось, что любимая Жансая смотрит на него прекрасными смородиновыми глазами, просвечивающими насквозь, подобно рентгеновским лучам, пристально и подозрительно, будто что-то чувствует. А что будет в действительности, если это невинное и нежное ангельское создание с трепетной душой ликующего в утреннем поднебесье жаворонка узнает о сегодняшнем? О Всевышний! Спаси и сохрани своего раба, который, как мог, стремился найти свое место в жизни, перенес немало трудностей, карабкаясь наверх, пытаясь утвердиться. Не дай, Создатель, развеяться в дым самым бессмысленным образом радужным мечтам и чистым помыслам!

На скорую руку одевшись и даже не посмотрев в зеркало, Айбар стремглав выскочил на улицу.

До обычного места свидания он добрался с опозданием на целых полчаса. Раньше гордая красавица Жансая, если Айбар не успевал минут на десять, не дожидаясь, уходила. Потом в отместку мучила его, тая обиду в течение долгой недели. И он несказанно удивился, увидев возле большого рекламного щита изящную фигурку Жансаи, закутанную в черную каракулевую шубку. Нахмурившись, она неотрывно и внимательно вглядывалась в лицо Айбара, подбежав­шего с виноватой улыбкой. Лицо молодого человека заполыхало от стыда. "Прости, Жансая, вчера занялся обустройством квартиры, лег очень поздно, вымотался, представля­ешь, просто голова идет кругом", – заискивающе улыбаясь, стал он оправдываться перед невестой. По-прежнему не проронив ни слова, Жансая продолжала хмуриться, спрятав подбородок в мягкий мех своей шубки. Айбар почувствовал себя так, будто с лихвой нализался соли. Тонкие брови девушки, белое миниатюрное личико, словно выточенное из слоновой кости, бездонные глаза, подобные темным заколдованным озерам в дремучем лесу, окаймленным по берегам шелковистой травой-муравой, их глубокий завораживающий взгляд с первой же встречи лишили его сердце покоя. Притянули к себе, заставили безоглядно влюбиться именно в эти темные, отливающие хрусталем озера – ее бездонные очи.

Таких глаз Айбар прежде никогда, ни у кого не встречал.

Раньше он и не предполагал, что в девичьих глазах мо­жет скрываться такая затаенная печаль, такая невысказанность, такая глубина чувств.

Когда Айбар впервые увидел эти бездонные родниковые очи, то невольно и мечтательно подумал: "Вот бы нырнуть в них хоть разок...".

А когда впервые бережно прикоснулся губами к краешку этих прекрасных глаз и поцеловал их, то почувствовал, что вот-вот потеряет сознание от счастья.

И тогда он решительно и восторженно заявил: "Ты моя навеки!» И эти слова, и то переполнившее его чувство свежи в памяти, хотя с тех пор минуло немало времени. Айбар никогда не уставал глядеть в эти колдовские очи. И как только коснется краешка черных, как смородина, бездонных глаз жаркими губами, то опять чуть ли не впадает в беспамятство. И не может уразуметь, в чем же великая тайна этого удивительного чувства.

Вот и сейчас он рванулся было, чтобы поцеловать девушку в глаза. Однако Жансая слегка отступила. У Айбара возникло ощущение, будто его тело подхватило внезапно налетевшим ураганным ветром и швырнуло в безлюдную пустыню.

Загорелись огни уличной рекламы, и все вокруг стало причудливо меняться, окрасилось в бледно-зеленые, синие и розовые тона.

– Пойдем к нам домой, – тихо вымолвила Жансая, – папа и мама сказали: "Посмотрим на твоего суженого, бла­гословим". Об этом они говорили еще неделю назад, но я пыталась отговориться, в общем, сопротивлялась как могла, но в конце концов они приперли меня к стенке. Велели, чтобы сегодня я тебя привела обязательно.

Эти слова поразили Айбара как гром среди ясного неба. Разве такое по казахским обычаям? Он сам собирался позвонить отцу-правоведу, досконально знающему все законы и испробовавшему при подготовке нового Уголовного кодекса, как говорится, на зуб и вкус всевозможные силлогизмы. Хотел сказать: так, мол, и так, приезжайте вместе с мамой в Астану!.. Получил квартиру, есть еще одна важная новость!.. Именно так и думал поступить. И лишь потом, без суеты и спешки, в соответствии с вековечными традициями, заслать сватов в дом невесты.

А невеста, надо сказать, не из простой семьи. Общее у них с Айбаром только то, что Жансая тоже училась в Великобритании по программе "Болашак", но выросла – подобно алому тюльпану Сары-Арки – именно в этом городе, воспитывалась в русском духе. Дочь вице-министра. В се­мье самая младшая из трех дочерей. Старшая сестра, обучаясь в Москве, познакомилась с немцем из Германии и без родительского благословения уехала с ним после окончания учебы в город Кельн. Там определилась на работу, потом родила ребенка. Только через четыре года родители, оскорбленные до глубины души выходкой дочери, на неделю съездили в Германию, чтобы повидать внука. Средняя сестра училась в Евразийском университете на историческом факультете, тоже пошла по стопам старшей: не сказав родителям ни слова, сошлась с парнем-корейцем. Тот или возит товары для продажи в Южную Корею из Казахстана, то ли, наоборот, доставляет товары из Южной Кореи в Казахстан, – толком об этом никто ничего не знает. Однако он оказался далеко не простым парнем, а бизнесменом с достатком. Так вот, шелестя "зелеными", он завоевал сердце девушки-казашки. В тот день, когда дочь поставила ро­дителей перед фактом, объявив, что выходит замуж за корейца, у заместителя министра подскочило давление и срочно пришлось вызывать врача. Поправлялся целую неделю. Но выяснилось, что новый зять – не такой уж и простак, а себе на уме: войдя в дом с почтительными словами "папа, мама", шустро взялся хлопотать по хозяйству – выбивать пыль из ковров, ремонтировать сломанные стулья, ездить на базар за овощами и фруктами, одним словом, своей услужливостью пришелся ко двору. Сраженные простотой и деловитостью сноровистого зятя, родители возблагодарили судьбу за такое прибавление в семействе. "Ладно, лишь бы были счастливы", – смирившись с обстоятельствами, они благословили молодых и приобрели им на окраине города отличную трехкомнатную квартиру.

Но в минуты откровения заместитель министра сокрушался: "О-хо-хо, до чего странен этот бренный мир! Доче­рям мы ни в чем не отказывали, души в них не чаяли. Но вот одна вышла замуж за немца, вторая – за корейца, неужели мне так и не суждено обрести свата-казаха, с которым мы бы жили душа в душу, а перво-наперво вместе бы съели куйрык-бауыр^[iii]". При этих словах его глаза увлажнялись. Как знать, так оно или нет, но об этом Айбару рассказывала Жансая.

– Пойдем к нам, – повторила Жансая. Задумавшийся Айбар растерялся, не зная, что сказать.

– Весна нынче вроде ранняя, – невпопад брякнул он. Глаза Жансаи сердито сверкнули. Рекламные огни периодически меняли цвета, то ярко загораясь, то угасая. Стрелки часов показывали половину восьмого вечера. Неожиданно поднялся резкий и пронизывающий ветер.

– Даже не знаю... Я намеревался пригласить отца, чтобы сначала он побывал у вас. Согласно обычаям, – промямлил Айбар.

– Велели, чтобы я привела тебя во что бы то ни стало, – строгим тоном, не терпящим возражений, ответила Жансая.

Деваться было некуда, и Айбару пришлось согласиться. Заглянув по пути в ближайший цветочный магазин, он купил роскошный букет алых и пунцовых роз. Взявшись за руки, они вышли на улицу. Посыпал мелкий снежок. "Будем ловить такси", – вздохнул Айбар и стал было голосовать, но Жансая прыснула: "Ни к чему, мы находимся возле нашего дома".

Обычно они встречались недалеко от высотного дома с огромным рекламным щитом на фронтоне. Оказалось, в этом доме и жил замминистра. Айбар заметно стушевался. В подавленном состоянии он поплелся за девушкой. Они вошли в подъезд, лифтом поднялись на нужный этаж и оказались на просторной и чистой лестничной площадке. Жансая нажала на кнопку звонка. Дверь открыла расторопная, небольшого росточка, девушка-домработница. Айбар держался скованно, от растерянности не зная, куда девать цветы, кое-как ухитрился, обливаясь потом, снять обувь. Увидев перед собой пожилую, но миловидную женщину, смутился. Мать Жансаи – точная копия дочери, сходство было таким поразительным, что если бы убрать с лица и со лба морщинки и завернуть ее, точно куколку, в каракулевую шубку, то получилась бы вылитая Жансая... Молодым звонким голосом она радушно поздоровалась с Айбаром и пригласила его в гостиную. Когда разволновавшийся Айбар вошел в огромную комнату, уставленную дорогой мебелью, с яркой под потолком люстрой, он, наконец, спохватился и, высоко подняв букет, неловко вручил его хозяйке. То ли мать Жансаи была высокомерной особой, или же, напротив, лишенной светских привычек, она небрежно бросила букет на стол, стоявший в центре комнаты. Шелестя расшитым домашним халатом, присела на краешек дивана. "Папу срочно вызвал министр, – приветливо пояснила она. – А ты не стесняйся, сынок, садись вот сюда, это я настояла на знакомстве с тобой, захотелось увидеть того, с кем встречается и проводит время моя дочь".

Подвижная и улыбчивая домработница, вертясь веретеном, стала накрывать на стол.

Жансая удалилась в свою комнату, чтобы переодеться, и, видимо, умышленно выходить оттуда не спешила. Ее мать и Айбар остались вдвоем в огромной гостиной. Воцарилась тишина. Ее нарушало лишь звяканье чайных ложечек в пиалах. Мать Жансаи, несмотря на некоторую полноту, легко поднялась и придвинула к гостю вазочку со сладостями. "Пей чай, не стесняйся", – приободрила она. После затянувшегося молчания осмелился вставить слово Айбар.

– Как ваше здоровье?

Мать Жансаи, с видимым удовольствием выпившая две пиалы горячего чая, горделиво выпрямилась и охотно стала рассказывать:

"Здоровье, сынок, дает Аллах. Вырастила трех дочек, уже обзавелась внуками, хвала Всевышнему. Все в порядке. Мы, что называется, не идем во главе кочевья, но и не отстаем. Еще давным-давно мой отец-дехканин, почитаемый людьми и приносящий достаток в семью своим трудовым кетменем, говаривал: "Человек, довольствующийся тем, что имеет, не стареет и не портится". Сам он никогда не завидовал достатку других. Не нищенствуя даже в тяжкие времена благодаря своему честному труду и праведным устремлениям, отправился в вечность в девяносто семь лет, довольный прожитой жизнью. Когда я, бывает, в чем-то ошибаюсь или от чего-то переживаю, он является всегда ко мне во сне и, серчая, укоряет: "Дочь моя, что же это ты так?". Извини, что я отвлеклась. Знаю, нынешняя моло­дежь предпочитает говорить коротко и ясно, прямо и конкретно. Для нее наши долгие речи – признак отсталости. Моя Жансая не такая, как старшие дочери. Выросла она немногословной и скрытной, как казахи говорят, подобно закрытому кипящему казану. Обучаясь по программе "Болашак", вы долго находились рядом, общались, делились всем, что имели, в том числе и гостинцами, присланными из родного края. Я не буду, как некоторые родители, читать мораль и нудно допытываться: "Если женишься на моей дочери, то будешь ли ее ценить? А что ты сможешь ей дать?". Скажу откровенно: ее отец – человек резкий и прямой. Я рада, что его сейчас нет дома. Он ничего не таит и сразу же напрямик высказывает все, что у него на уме. Да и начальству это не всегда по нраву... Ой, опять отвлеклась, не о том начала... В общем, я не собираюсь тебя терзать и заставлять клясться, мол, буду беречь ее, как зеницу ока, буду всю жизнь но­сить на руках. Такие клятвы ни к чему. Если ты ее и в самом деле любишь, то сам оценишь по достоинству, а еже­ли уподобишься бездумному порхающему мотыльку, то проживешь бессмысленную и бесполезную жизнь, как многие другие. Так вот, у меня к тебе всего один-единственный вопрос, и прошу ответить на него откровенно и без околичностей", – сказала мать Жансаи, протягивая пиалу с остывшим чаем домработнице.

От этих слов Айбар почувствовал озноб, а тело будто окатило холодной волной.

Выдерживая паузу, хозяйка будничным тоном распорядилась, чтобы домработница задернула портьеры на окнах с уличной стороны и снова разогрела чай. И только после этого спросила:

– Скажи мне, что такое счастье в твоем понимании? Айбар ослабил туго затянутый узел галстука.

– Знаете, мы привыкли постоянно общаться на англий­ском и русском языках, если не так выражусь на казахском, то заранее прошу меня простить, апа, – начал он. – Конечно, счастье – очень емкое и обширное понятие. И каждый его понимает по-своему. Одни считают себя счастливыми, если каждый день едят досыта, другие – если имеют краси­вую жену, теплое жилище, а если еще и двоих-троих детей – то это для них вершина счастья; третьи, уверовав, что уже всего достигли, начинают похваляться перед друзьями-приятелями и чваниться; есть и такие, для кого пиком счастья становится достижение поставленной перед собой цели, для иных счастье – это постоянная борьба, а для кого-то предел счастья – супружеское ложе; немало и таких, кто вполне обходится беспечно прожитыми днями. У тысячи людей столько же разновидностей счастья. Что ка­сается меня, то по натуре я меланхолик, все таю в себе. Предпочитаю много читать и больше размышлять. В детстве я почти не играл со своими сверстниками и уйму вре­мени проводил в библиотеках, поэтому отец прозвал меня "философом". Нет, я не писал, как философ, научные трактаты, не издавал книг, но до сих пор, когда приезжаю в родные места, односельчане называют меня "философом". Признаться, мне претит чрезмерность. И даже неумеренно радоваться – не в моем характере. Я не смеюсь над тем, что веселит других, меня не привлекают те развлечения, которые притягивают других. Я все делаю по-своему, говоря современным языком, – я в оппозиции. Ко всему. Порой, когда выдается свободное время, раздумываю, а ту ли я выбрал профессию, может, лучше было бы заняться писа­тельским трудом, ежедневно поверяя бумаге свои мысли? Что за профессия – программист? Погрузиться с головой в компьютерные дебри, бесконечно сравнивая и сопоставляя линии, анализируя их по отдельности, заранее прогнозируя тот факт, что с изменением одной цифры эти линии будут видоизменяться в определенном направлении... Иногда мне становится муторно от того, что подобная участь предопре­делена мне отныне и навсегда. В глубине души я даже опасаюсь, как бы эта тоска, эта неудовлетворенность собой и тем, что я делаю, однажды не довела меня до крайности.

– Понятно, – кивнула хозяйка, – пей чай.

А сама подумала: "И дочь у меня не из разговорчивых, как бы соединение этих двух молчунов не уподобилось озеру, из которого не вытекает ни одна речушка!»

– Но не все так мрачно, апа, как может показаться. Мы еще молоды, оба грамотные профессионалы. Я думаю, что в жизни нам повезет.

– А какая у тебя группа крови?

– Резус отрицательный, первая группа.

– Апырмай^[iv], как же это ты с такой горячей кровью до сих пор ничего не натворил, ничего не поджег, и все еще не женат!... Ну, ладно. Что-то я разболталась. Не обижайся, я говорю об одном, а потом перескакиваю на другое. Чем человек старше, тем больше он сомневается. Душенька моя, Жансая, где ты там запропастилась? Как бы твой гость не заскучал. Выходи к нам.

На зов матери из своей комнаты вышла Жансая. Она полностью соответствовала своему имени (жансая по-казахски – «душевная прохлада». – Прим. переводчика). Она так и светилась, словно луна, вышедшая из-за туч. Открыв сервант, достала бутылку. Выбрала хрустальные бокалы. Домработница, ловким движением откупорив бутылку, стала разливать вино в мелодично позванивавшие фужеры. Повеяло тонким ароматом изысканного букета дорогого напитка. Мать Жансаи – было заметно, что она немного волновалась, – взяла в руку бокал с пурпурно-красным вином.

– Счастья вам, пусть Аллах вас поддержит, – произнес­ла она дрогнувшим голосом.

Легкий и нежный звон содвинутых бокалов зазвучал ласкающей слух приятной музыкой. Терпкое вино согре­ло Айбара, подняло настроение. Он и второй фужер осушил до дна. Когда поднимал третий, вдруг почувствовал тошноту. Айбару внезапно припомнились в подробностях дневные утехи, которым он с такой страстью предавался с Аяулым в своей квартире. "Не следовало мне так поступать", – с запоздалым раскаянием подумал он. И уж наверняка не должен был, сидя рядом со своей бесценной возлюбленной, данной ему Всевышним, с этим трепетным утренним жаворонком, вспоминать такие греховные сцены. Но как ни стыдился он случившегося, однако дьявольское наваждение не исчезало: перед его взором по-прежнему маячил несчастный путник, умирающий от жажды, обливающийся потом, одолевающий зыбучие барханы, рвущийся вперед и вперед... Он не мог и представить, что в постельных баталиях можно дойти до такого душевного и физического истощения. Тогда, днем, влажные губы девушки отдавали терпкостью... И эта терпкость, усиленная сладковатым привкусом красного вина, вызвала приступ непреодолимой, вязкой тошноты. Расплескивая вино, Айбар еле-еле поставил бокал на стол, сдавленным шепотом попросил прощенья и опрометью кинулся в ванную комнату. Запершись изнутри и пустив воду, стал шумно опорожнять желудок, упершись лбом в холодную раковину. Рвота была такой сильной, что казалось, еще чуть-чуть, и его всего вывернет наизнанку.

А еще ему мнилось, что нахмуренные бездонные очи любимой Жансаи пронизывают его насквозь.

Как только Айбар приехал на работу и скинул пальто, тут же включил компьютер. Легко нашел нужный файл. Еще по пути в офис он обдумал одну методику и решил включить ее в прежнюю схему. Она органично вписалась в нее. Все сошлось, как он предполагал. Потом сосредоточенно стал делать необходимые расчеты, время от времени све­ряясь по логарифмической таблице. Внезапно пришедшая на ум методика окрылила его и вызвала необычайный при­лив сил. Охваченный вдохновением, стремительно орудовал клавишами компьютера. Вдруг раздался телефонный звонок. Досадливо поморщившись, Айбар снял трубку.

– Слушаю.

Голос того самого доктора.

– Айбар Арыстанулы, найдите время и загляните в поликлинику.

Айбар внезапно вспылил.

– Дорогой, выкладывайте все по телефону, я чрезвычайно занят подготовкой новой программы на тендер, ми­нистр не любит выкрутасов, на счету каждая минута.

– Будет лучше, если вы все-таки сами зайдете.

– Мир, что ли, перевернулся? Что там стряслось?

– Вы помните, что неделю назад сдавали кровь на анализы, или уже успели забыть?

– Да, припоминаю, действительно сдавал...

– Так вот, в связи с этим обстоятельством я вас в срочном порядке приглашаю в поликлинику. Прийти нужно немедленно, программа, министр, тендер подождут, все это не дороже человеческой жизни, – разгневанно выпалил врач и бросил трубку.

И почему доктор так разгорячился, а ведь вроде бы сдержанный и спокойный человек. Или же в самом деле случи­лось что-то серьезное, или ненароком чем-то задел его за живое?..

Вдохновение улетучилось, как и не бывало. Работа застопорилась. Айбар стал сбиваться с ритма, а тут куда-то запропастился нужный файл. Неожиданно сдавило виски, мысли начали разбегаться. Вошла секретарша и сообщила: "Начальник вызывает". Порывисто вскочив с кресла, Айбар быстрым шагом одолел длинный коридор и зашел в кабинет президента бизнес-центра. Садиться на предложенный стул не стал, а так и продолжал стоять, словно аршин проглотил. Президент поднялся со своего места, подошел к Айбару вплотную, лицом к лицу, и, не снимая очков, остановился.

– Я назначил тебя – способного программиста – без малейших колебаний начальником отдела. Через полгода сделал своим заместителем. Купил тебе квартиру в столице. Ты ездишь на иномарке, у тебя в приемной личная секретарша, у тебя сотовый телефон, все твои расходы оплачивает фирма, я положил тебе самый высокий оклад.

Эту фразу он произнес рассерженным тоном, отчеканивая каждый слог, по-прежнему не снимая очков и все более распаляясь. Повисла зловещая тишина. Так перед бурей обманчиво спокойствие моря, но вот-вот на темном безбрежье волн разыграется неистовый шторм.

Президент впился колючим взглядом в его глаза. Айбару показалось, что за зеленоватыми стеклами очков полыхают опасным огнем желтые глаза рыси, на душе стало тревожно, а по спине забегали мурашки.

– За последнюю декаду в твоей работе нет ни малейших сдвигов. Я только слышу: "Ввожу новую программу", "это будет ноу-хау", "освоил японскую методику". Но это всего лишь пустые слова. Никаких существенных результатов я не вижу.

– Разве вы забыли, что я перевел годовой отчет на новое процентное соотношение программы?

– Нет-нет-нет! Это нововведение действительно принесло нам немалую выгоду. В итоге мы высвободили двух бухгалтеров, сэкономили в заработной плате, раньше справились с годовым отчетом. И все же... Мне, например, неизвестно, чем ты занимаешься в последнее время. Говорят, зачастил в какой-то ресторан на окраине города, увлекся азартными играми, охотно участвуешь во всевозможных оргиях, одним словом, до меня дошли весьма нелестные слухи о твоих похождениях?

Айбар почувствовал себя так, будто перед ним внезапно разверзлась бездонная пропасть. Лицо его покрылось красными пятнами. От замешательства он не знал, что сказать, и мгновенно сник.

– В общем, смотри, дыма без огня не бывает! Вляпаешься – потом беды не оберешься. Ты знаешь, я дважды повторять не люблю, – жестко заключил президент. Каждое его слово причиняло почти физическую боль. Из апартаментов своего начальника Айбар вышел как побитый.

Вернувшись в свой кабинет, снял со спинки кресла пиджак и торопливо надел его, тут же собираясь уйти. Но секретарша принесла красную папку и заставила подписать какие-то срочные бумаги. Когда девушка наклонилась, в глубоком вырезе ее клетчатого платья мимолетному взгляду Айбара открылись налитые соблазнительные груди. Возникло желание дотронуться до них пальцами и погладить. Их размеры поразили Айбара. Это же надо ухитриться совместить осиную талию с таким пышным бюстом. Тьфу, тьфу!.. Черт бы ее побрал, подобные красотки и заманивают простаков в свои сети, сбивают человека с праведного пути. Он неохотно отвел глаза в сторону. "Все, я к врачу. Буду в два часа", – сказал Айбар, направляясь к двери.

С другого конца длинного коридора появился знакомый силуэт. Собирался пройти мимо, но проклятое сердце так и встрепенулось. Это была Аяулым, искусно накрашенная, в легкой модной куртке, у висков кокетливые локоны, вместо обычной прически множество косичек. Поравнявшись с ним, девушка приостановилась, приглушенно хихикнула. "Что, Айбар, не узнал?". Протянув обе руки вперед, тонкими пальцами слегка коснулась его руки, многозначительно улыбаясь, приникла взглядом: глаза в глаза. "Как не узнать? Разве тебя можно с кем-нибудь спутать?" – воскликнул Айбар, озираясь по сторонам. Хрупкие пальчики де­вушки очутились в его сжатой ладони. "Больно", – прошептала Аяулым, приподняв подбородок и полузакрыв глаза. "Отойдем в сторонку", – предложил Айбар. "Я провожу тебя до выхода", – ответила Аяулым. Цокая каблучками рядом с ним, девушка источала волны нестерпимого жара, колдов­ство это или таинственный магнетизм – Бог весть, но едва она приблизилась, его тело сразу стало гореть огнем, под воздействием этих непонятных чар Айбар почти перестал соображать. Силился что-то произнести, но потерял мысль. Выйдя на крыльцо, повернулся к девушке, словно тень следовавшей за ним, и хотел с облегчением сказать "Ладно, пока", но язык не повиновался. Расслабленно подошел к своей автомашине, стоявшей во дворе, ключом открыв дверцу, сел за руль. Аяулым, обогнув машину спереди, подскочила к правой дверце и подала знак, чтобы он открыл. Пришлось подчиниться. Девушка тут же впорхнула в кабину.

– Зачем ты так, Ая? А если президент смотрит в окно?

– Ничего страшного, я тебе не помешаю, высадишь через квартал, успеешь...

Айбар завел двигатель, и машина плавно выкатилась со двора. Выехали на просторный проспект.

– Притормози, – попросила Аяулым, – немного посижу рядышком и пойду.

Пальчики девушки заскользили по его груди и, поглаживая, стали спускаться все ниже и ниже. Полные девичьи бедра сметанной белизной невольно притягивали к себе. Когда она успела обнажиться? Его лицо коснулось ее лица, а учащенное дыхание смешалось с ее дыханием... Что было дальше, он не помнил. Мотор, урчащий, как сытый кот, заглох.

Будто сквозь вату слышал жаркий шепот Аяулым: "Наслаждайся! Я вся горю!.. Еще немного... Сейчас я тебя отпу­щу..." – "На обочине дороги, средь бела дня, в машине... стыдно..." – в смятении думал растерянный Айбар, не в силах избавиться от наваждения. "Совушка моя!.." – "Как увижу ее, тут же теряю дар речи, мысли улетучиваются, рассудок покидает меня, и я полностью оказываюсь в ее власти. Неужто это и есть настоящая любовь? Или же пагубная страсть?" – "Совушка моя!.. Душа моя!..".

Голос разума наконец-то достиг его сознания: "Хватит, остановись! За беспечность, за безволие потом придется расплачиваться".

"Все, Аяулым, хватит, до свидания, до вечера, встретим­ся в ресторане... там, где мы были недавно!.. В девять вечера!.."

Набравшись решимости, Айбар еле оторвал от себя девушку и поспешно высадил ее из машины. Облегченно вздохнув, захлопнул дверцу. Мотор, как довольный кот, снова заурчал. Айбар сразу же включил повышенную передачу и рванул вперед по проспекту. Сердце его бешено колотилось, показалось, что вся кровь прихлынула к голове.

В ушах зашумело. Временами темнело в глазах, и он чуть не выпустил из рук руль. "Черт возьми, – в сердцах думал Айбар, – неужели у меня нет никакой выдержки? Каким образом эта хрупкая девица, действуя, как заправская террористка, в разгар дня берет меня в полон и легко подавляет мою волю? Может, она – колдунья? Недаром же говорят, что существуют ведьмы в привлекательном женском обличье, умеющие парализовать волю любого человека. А вдруг она и есть то самое дьявольское отродье, исчадие ада, погрузившее меня в мерзкое болото греха? Едва услышу ее постанывающее "Совушка моя" (и где только она выискала такое?), моментально теряю голову, как увижу тонкие пальчики, податливое и мягкое, как пух, тело, соблазнительные груди, похожие на две перевернутые пиалы, с алеющими сосками, покатую крутизну ее бедер, тут же лишаюсь выдержки, спокойствия, обо всем на свете забываю и лечу, подобно мотыльку, прямо в огонь. Лезу из кожи вон, становлюсь на четвереньки, как охотник, берущий лису в тесной норе, обливаюсь потом, словно человек, очутившийся в бане с соленой водой, теряю сознание от пряного запаха духов, готов умереть, задыхаясь в горячих объятиях!"

До поликлиники, расположенной на городской окраине, Айбар добрался быстро. Припарковав машину, вошел в здание и направился к знакомому кабинету. По широкому коридору туда-сюда сновали медсестры в белых халатах. От них исходил острый запах йода и других лекарств. Подойдя к двери, Айбар нерешительно постучал. Услышав пригла­шение, зашел в кабинет, переводя дыхание, сел на предложенный стул и посмотрел в окно. Врач – гораздо старше Айбара по возрасту – попросил медсестру выйти и стал пристально вглядываться в его лицо.

– Застегните брюки, – миролюбивым тоном после непродолжительного молчания сказал доктор. – Ничего, бывает, вы, видимо, в спешке забыли это сделать. М-да... Все мы когда-то торопились, порой забывая застегнуться... Все преходяще... Итак, Айбар Арыстанулы, диагноз, прямо скажем, неважный. Есть казахская пословица: "Тот, кто скрывает свою хворь, умрет не болея". Но перейдем ближе к делу. Так вот, неизвестно когда и при каких обстоятельствах вы смогли заразиться, но у вас в крови обнаружен синдром приобретенного иммунодефицита. Другими словами, у вас выявлен вирус СПИДа.

Айбар окаменел. Ему показалось, что земля уплывает из-под ног. От кого-то он слышал, что осетр, ударившись головой о камень, теряет ориентацию и, не зная, где поверхность воды, а где дно, начинает метаться из стороны в сторону. Сейчас он был подобен этой несчастной рыбе. Возможно, Айбар еще долго продолжал бы неподвижно сидеть, тупо уставившись в невидимую точку, если бы врач не закашлялся, поднося ладони ко рту, и если бы у него не вызвало приступ нервического смеха то, как доктор, нелепо размахивая руками, выталкивает за дверь толстушку-медсестру, попытавшуюся войти в кабинет. А чему смеяться-то? Спохватившись, Айбар замолк. Судорожная усмешка на мгновение исказила его лицо и исчезла. Узкий бумажный лист с начертанной на нем диаграммой был похож на извивающегося в руках врача удава. Еле слышно Айбар прошептал: "Может, вы ошиблись, а вдруг это анализ не мой, а другого человека?".

Врач покачал дынеобразной бритой головой: "Нет, к сожалению, это не ошибка, я сам ходил и дважды перепроверял".

И снова установилось тягостное молчание.

Летом Айбар, соскучившийся по родителям, отпросился у начальника и на недельку съездил к ним в памятные с детства южные края. Как раз тогда его отец отменил приговор по нашумевшему скандальному делу о тяжком преступлении и отправил его на доследование. Прослышав, что это громкое дело снова будет рассматриваться в судебном заседании, Айбар напросился на процесс. И что же он увидел? С двух сторон выступали свидетели, защитник и обвинитель. Обе стороны пререкались до самого вечера. Обвиняемый, убивший человека, признался во всем. И все же адвокат совсем замучился, пытаясь понять причину преступления: "Каков же мотив убийства?" Этот неразрешимый вопрос напомнил Айбару силлогизм Кизеветтера: "Кай – простой смертный, и он впоследствии не избежал кончины, так какова разница между Каем и тем человеком, кото­рому насильственно прервали жизнь? Кай должен был умереть, поскольку так было предначертано ему судьбой. А тот человек, которому выпала участь погибнуть от ножа преступника, продолжал бы жить, если бы не трагическое стечение обстоятельств. Если следовать силлогизму Кизеветтера, то естественная смерть Кая – законна. А внезапная смерть человека от руки преступника – незаконна. Пока Айбар продирался сквозь дебри мудреных силлогизмов, судья объявил: "Подсудимый приговаривается к смертной казни через расстрел". Услышав приговор, Айбар взглянул на преступника, находившегося между двумя полицейскими, тот застыл подобно изваянию. Видимо, правы те люди, которые утверждают, что человек, почуявший дыхание смерти, уже не ощущает себя, и когда он идет, его ноги едва касаются земли. Когда полицейские подхватили под руки осужденного – тот сам идти не мог –, он будто плыл над поверхностью пола. Айбар тогда так и застыл, глядя ему вслед. Перед Айбаром мгновенно промелькнула та кошмарная картина в зале суда, и ему подумалось, что он сам и тот преступник, справедливо осужденный на смерть, в сущнос­ти, получили одинаковый приговор. И Айбар в отчаянье выкрикнул:

– И что за напасть привязалась ко мне?

Врач положил ему на плечо тяжелую руку.

– Я объясню, – сочувственно сказал он, привычным жестом погладив бритую голову. – В вашем организме, до­рогой мой, а точнее – в крови, присутствует белковый иммунодефицит, то есть под воздействием вируса стали разрушаться иммунные вещества, которые должны противостоять всякой внешней и внутренней инфекции, всему тому, что может нанести вред организму. А разрушает все это ВИЧ-инфекция. После многоступенчатого постепенного развития эта инфекция полностью разрушает человеческий организм. Он начинается с момента, когда вирус проникает в организм, и длится обычно две-три недели, а иногда и несколько месяцев. Это говорит о том, что в организме идет невидимая, но мощная и яростная борьба. Кстати, в этот период ни вирус, ни антитела обнаружить в организме невозможно. Но в это же самое время ВИЧ инфицированный может заразить другого человека. Вторая стадия делится на три периода. Во время первого повышается температура тела, опухают небо и горло, появляется кашель, на теле возникают фурункулы, гнойнички, опухают подмышечные, паховые и шейные железы. Во втором периоде в организме разрастаются ВИЧ-антитела и начинают планомерно уничтожать защитные, кровеобразующие вещества и поддерживающие нормальный баланс красные кровяные тельца. В третьем периоде опухают лимфатические узлы. Человек в эти периоды еще сохраняет рабочую и половую активность. В третьем периоде резко снижается вес человека, начинается диарея, один за другим выходят из строя внутренние органы. В конце концов развивается сам СПИД. А СПИД – это неминуемая мучительная смерть. На последней стадии развития ВИЧ-инфекции человеческий организм истощается и ослабевает до крайности, он уподобляется шару перекати-поля, который от малейшего дуновения ветерка катится то в одну, то в другую сторону. Больной уже не переносит ни жары, ни холода, становится похожим на окончательно обветшавший дом: ремонтируешь одну стену, а вторая заваливается. Такие страшные заболевания, как разновидности рака, саркома Капоша, отек легких, отказ центральной не­рвной системы, прогрессируют в основном под воздействием иммунодефицита. Выражаясь понятным языком, в человеческом организме существуют тысячи, миллионы вирусов и всевозможных бактерий, которые беспрестанно плетут нить жизни, ни на миг не прекращают борьбу за жизнь. А проникшие в организм антитела, подобно отвратительным монстрам, пожирают эти необходимые бактерии, полностью уничтожая их. Таким образом, организм разрушается изнутри. То, что антитела присутствуют в составе крови, свидетельствует о том, что она поражена ВИЧ-инфекцией. Увы, в вашей крови мы как раз и обнаружили белковые соединения антител.

Айбар, похолодевший от ужаса, в неспешных и замысловатых объяснениях участливого доктора уловил скрытый подтекст, беспощадно ясный смысл которого сводился к следующему: "Вы крепко влипли и допустили роковую ошибку, из-за которой Создатель, взвешивая на весах справедливости ваши поступки, намерен забрать обратно врученную вам как бесценный дар жизнь". Но как же так? Неужели для него отныне остались в прошлом все наслаждения этого мира, все, что будоражило кровь, заставляя ее восторженно пульсировать в жилах, все радости бытия?.. Неужели все мои помыслы и мечты о том, что я достигну своей цели, надежды на высокое предназначение, сокровенные мечты, которые изо дня в день манили вдаль, как недосягаемые горные вершины в далеком сизом мареве, – неужто все это внезапно разбилось вдребезги, как хрустальная ваза, нечаянно выскользнувшая из рук?! И это все?! Постигал, учился, находил, терял, обнимал, любил, ненавидел, принимал, отвергал, упивался, чувствовал и все это промелькнуло так стремительно? Как куцый хвостик годовалого стригунка-жеребенка? О всемогущий Создатель, ты лучше бы послал коварную смерть не мне, еще не раскрывшему лепестки цветку, а той болтливой девяностолетней старухе, моей соседке, которая, дрожа и трясясь от дряхлости, каждое утро выгуливает свою собачонку, или тому бедолаге-бомжу, что ежедневно роется в мусорных контейнерах, или тому отвратительному забулдыге, который, напившись до скотского состояния и потеряв человеческий облик, в пьяном кураже избивает свою жену и детишек. Ведь в мире предостаточно таких, которые никому не нужны, которые живут только для того, что есть, пить и спать.

Оцепенение, сковывавшее Айбара, прошло. Ему уже не сиделось на месте, он порывался встать, надо было что-то делать, действовать, предпринимать, но какая-то сила не давала ему подняться. Отрывочные бессвязные мысли густым роем непрестанно кружили в его голове. Огромный и бесконечный мир моментально стал крохотным в его созна­нии и мог уместиться на ладони.

Доктор, будто в чем-то провинившийся перед Айбаром, уткнулся в бумаги и, не глядя на него, стал быстро строчить, не поднимая глаз.

– Уважаемый, так что же... неужто нет никакой надежды? – набравшись решимости, спросил Айбар, запинаясь и тяжело дыша. – В конце концов... я ведь не ребенок, говорите откровенно.

– Я же только что объяснил. Сейчас в организме идет ожесточенная борьба между вирусами и антителами белка.

– И... на чьей стороне будет победа?

– А это покажет время, Айбар. Успокойтесь. Все не так трагично и безысходно, как вам могло показаться. Сейчас начинайте принимать вот эти лекарства, я составлю схему, по которой их с