Главная | Обратная связь

УЖЕСТОЧЕНИЕ АНТИРЕЛИГИОЗНОЙ ПОЛИТИКИ

В эти годы уполномоченные в какой-то степени еще защищают Церковь от произвола местных советских и партийных властей, и Карпов строго наказывает им не вмешиваться во внутреннюю жизнь Церкви, но понимают он и его подчиненные внутреннюю жизнь Церкви крайне узко. Так, уполномоченные СДРПЦ не считают внутренним делом Церкви проповеди знаменитого хирурга архиепископа Тамбовского Луки (Войно-Ясенецкого), лауреата Сталинской премии по медицине, отсидевшего до войны 11 лет в лагерях и тюрьмах и прошедшего через пытки. Тамбовский уполномоченный в своем доносе Карпову видит антисоветчину в следующих цитатах из проповедей архиепископа-врача: "Пятнадцать лет были закрыты и связаны мои уста... примите мои утешения, мои бедные голодные люди. Вы голодны отсутствием проповеди слова Божия. Храмы наши в пепле, угле и развалинах... свои храмы очищайте от грязи... храмы Божии должны вновь восстановиться и вера засиять новым пламенем".

Еще больше уполномоченный возмущен тем, что Лука принимает обновленцев только через публичное покаяние, при котором кающийся поизносит следующие слова во всеуслышание: "В малодушии своем убоялся я страданий за Христа и избрал путь лукавства и неправды". На тему этой присяги Лука произнес проповедь, подчеркивая гонения, которым подвергались верные Патриарху.

И уж совсем нетерпимо в глазах уполномоченных появление Луки на медицинской конференции в рясе и клобуке. Карпов по этому поводу направляет протест в Министерство здравоохранения. Обвиняют архиепископа и в том, что он дает справки о праве совершать богослужения священникам, не имеющим приходов. В этом случае гнев Карпова удалось укротить тамбовскому благочинному, сообщившему, что ввиду нехватки храмов и зарегистрированных священников, катакомбные православные общины носят в области массовый характер, многие из которых окормляются мирянами. Наличие в селениях священников, готовых к окормлению и регистрации общин, будет способствовать выходу общин из подполья и ликвидации катакомб.

6 июня 1951 г. Карпов пишет Сталину: "Со второй половины 1948 г. все без исключения ходатайства групп верующих об открытии церквей... категорически отклоняются". Одновременно идет все более заметное закрытие храмов на территориях, бывших под оккупацией. Так, общая численность действующих православных храмов в СССР упала с 14,5 тыс. в начале 1949-го до 11,5 тыс.

1 января 1951 г. Карпов в этом письме предлагает некоторую модификацию: закрывать по 200-300 храмов на землях, бывших под оккупацией, одновременно открывая по 20-30 в год в восточных районах СССР.

В том же 1948 г. открылась последняя семинария, Саратовская, после чего все ходатайства и местных архиереев, и Патриарха об открытии дополнительных семинарий и третьей академии в Киеве получили категорический отказ.

1948 г. оказался таким роковым по ряду причин. Во-первых, из-за начала холодной войны и после провала попыток в предыдущие два года экспортировать коммунистическую революцию в Италию, Францию и Грецию. Сталин избрал изоляционистскую политику, при которой поддержка советской внешней политики Церковью уже не имела большого значения. Попытка превратить Московскую Патриархию в своего рода православный Ватикан, созвав межправославную конференцию в Москве в честь 500-летия фактической автокефалии Русской Церкви, не удалась. Судя по архивным документам, замысел этот озвучил впервые Патриарх Алексий в письме Карпову 13 января 1947 г. Предполагалось, что съедутся все патриархи, и конференция получит значение чуть ли не Восьмого вселенско-православного Собора. Но Константинополь напомнил Московской Патриархии, что созывать межправославные форумы - прерогатива Вселенского патриархата. Восточные патриархи на конференцию не явились, прислав только своих представителей. Причем греческие Церкви согласились участвовать только в богослужениях, но не в конференции, которая таким образом превратилась лишь в совещание Церквей стран, находившихся под советской властью. Это убедило Сталина, что Московская Патриархия не имеет для его политики, внутренней или внешней, особого значения. Следовательно, нечего с нею и считаться.

Перемену в политике сразу почувствовало местное партийно-правительственное начальство. Это были люди поколения, которое росло и начинало свои карьеры под лозунгами уничтожения религии как зла, мешающего построению утопии безбожного рая на земле. Оно было смущено и дезориентировано неожиданными переменами в религиозной политике во время войны и сразу после нее.

С первыми намеками на ужесточение антицерковной политики старые кадры воспряли. Идут сообщения в 1949-1953 гг. о произвольных изъятиях у верующих храмов без согласования с Советом.

Так, в Кемеровской области, где на 25 районов было всего 15 православных храмов и молитвенных домов, открытых в 1945-1947 гг. по ходатайствам "значительных групп верующих", местные власти с марта 1949 г. начали запрещать совершать богослужения, неоправданно завышать налоги на духовенство и закрыли 5 молитвенных домов. В другом случае храм был закрыт накануне Пасхи под предлогом его ветхости, хотя построен он был лишь двумя годами раньше и был в отличном состоянии. На протесты Совета ДРПЦ облисполком никак не прореагировал. Престарелый Новосибирский митрополит Варфоломей, бывший узник, в письме Карпову жалуется: "...по произволу местных властей верующие лишены возможности собираться для молитвы в свои храмы... мы, приставленные к этому делу, беспомощны". Он просит Совет принять срочные меры. Карпов жалуется верховному прокурору РСФСР, тот направляет дело в Кемеровскую прокуратуру, которая отвечает, что это юрисдикция облисполкома, а не прокуратуры(?). Председатель облисполкома в письме Маленкову опротестовывает требование Совета открыть храм. В ход идет заезженная фраза из довоенного арсенала, "широкие слои трудящихся" якобы требуют ликвидации храмов, хотя в другом документе говорится о большом количестве шахтерской молодежи, посещающей храмы. В конце концов после вмешательства Агитпропа Карпова был достигнут компромисс: из обоих закрытых властями храмов в Кемерове один власти все же открыли снова, другой остался закрытым.

В соседнем Анжеро-Судженске произошел скандал в связи с тем, что местные власти разрешили общине строить храм в центре города на возвышенности, в результате чего он стал самым высоким и красивым строением города. Общину заставили разобрать уже фактически законченный храм. Компромисс был найден: храм был перенесен за город, где он не заметен.