 |
|
Михаил Ромм. Штурм Пика Сталина
---------------------------------------------------------------
М.Д.Ромм
Изд. "Молодая Гвардия", 1937. Тираж 15000
OCR: Антон Чхетиани
---------------------------------------------------------------
I.
Таджикско-Памирская экспедиция и ее руководитель. - Цели и задачи
восхождения на пик Сталина. - Дорога из Москвы в Ош.
Большой кабинет уставлен книжными шкафами, завален образцами минералов.
На стене висит фотография: широкий глетчер, словно недвижная река, течет
между двумя грядами обрывистых снежных пиков. Лед, снег и камень. Суровый
пейзаж своей обнаженной рельефностью напоминает макет.
Из-за письменного стола встает высокий, слегка сутулый человек. Я
всматриваюсь, стараюсь разглядеть его лицо. Лицо не расплывается в
официально-любезную улыбку, не становится подчеркнуто серьезным. Николай
Петрович Горбунов смотрит спокойно, чуть-чуть благожелательно.
Первая встреча, обычно определяющая отношения, складывается просто и
легко.
На столе лежит карта Таджикистана: на востоке - Памир, величайший
горный узел Азии, квадратом врезавшийся в рубежи Китая, Индии и Афганистана.
К западу от Памира - территория бывшей Восточной Бухары, страна, рассеченная
снеговыми хребтами на ряд широтных речных долин, отделенная от Афганистана
извилистой лентой Пянджа. Между этими двумя частями - область огромного
оледенения, страна гигантских глетчеров и снежных вершин, заброшенный на юг
кусок Арктики, таинственный западный край Памирского нагорья, еще недавно
лежавший на картах сплошным белым пятном.
Наклонившись над картой с карандашом в руках, Николай Петрович
рассказывает, раскрывает передо мной перспективы экспедиции.
Таджикистан, юго-восточная окраина нашего Союза, последний вошел в
семью советских республик. В стране, освобожденной от двойного гнета царизма
и местных феодалов, разоренной войсками эмира Бухарского, бандами Энвера и
шайками басмачей, только в 1926 году собрался первый учредительный съезд
советов.
Новый порядок жизни пробивал себе дорогу в тьме почти поголовной
неграмотности, в сложном переплете родового уклада и магометанской религии.
На месте разрушенного Энвером-пашой кишлака Дюшамбе возник
социалистический город Сталинабад. Распланированные квадраты новых улиц
заменили глиняный хаос кривых переулков.
Шоссейные дороги разбежались от Сталинабада радиусом во все стороны, и
там, где в серой пыли проселков издавна медленно громыхали огромные колеса
арб, зашуршали по гудрону шины сошедших с конвейеров автомобилей.
Над библейскими силуэтами верблюдов на горных тропах Дарваза и Памира
возникли стремительные тени самолетов.
Сотни школ и больниц были построены в далеких кишлаках, где раньше
мулла и знахарь заменяли учителя и врача.
Ликвидировалась неграмотность, создавалась национальная интеллигенция,
женщина завоевывала себе равноправие, становясь в ряды строителей новой
страны. Край разительных географических контрастов, край пустынных нагорий
Памира и буйного плодородия Ферганского оазиса, субтропических джунглей
речных долин и вечных снегов на вершинах гор - стал краем самолетов и
верблюжьих караванов, гудронированных шоссе и головоломных оврингов,
комвузов и кое-где еще просачивающейся за афганский рубеж золотой дани Ага-
хану, живому богу исмаилитов.
Лицо страны менялось. Стирались постепенно белые пятна с географической
карты Таджикистана. Но геологически Таджикистан до 1932 года оставался почти
сплошным белым пятном.
Богатейшие недра страны были не разведаны, не изучены.
Пятилетний план поставил перед Таджикистаном проблему индустриализации.
Промышленность требовала сырьевой базы.
Нельзя было разведывать недра Таджикистана обычным порядком, мерной
поступью Союзгеоразведки. СССР догонял передовые страны Европы и Америки,
Таджикистан догонял СССР.
Разведка недр должна была вестись масштабом широких теоретических
прогнозов. Таджикистану требовалась помощь лучших научных сил Союза.
Эта помощь была подана в 1932 году в форме большой научной экспедиции,
направившей десятки своих отрядов и сотни научных работников в ущелья и
речные долины Таджикистана. Экспедиция включала отряды географические,
геологические, энергетические, ирригационные. Она изучала недра и сельское
хозяйство, экономику и эволюцию социальных отношений. Ока должна была дать
первый черновой набросок края во всех разрезах, основу для дальнейшего,
более специального и углубленного изучения.
В экспедиции, названной Таджикской комплексной экспедицией - сокращенно
ТКЭ, - принимали участие акад. Ферсман, профессора Наливкин, Наследов,
Преображенский. Под их руководством пошла в пустыни Памира, на ледники
Дарваза, в зной и джунгли южного Таджикистана младшими сотрудниками,
прорабами, коллекторами кипучая и бодрая молодежь московских и ленинградских
вузов.
Свыше 200 научных работников приняли участие в экспедиции. Ее
исследования покрыли площадь около 100 квадратных километров. Такова же,
примерно, была протяженность маршрутов всех ее отрядов.
Экспедиция делала свое дело в трудных и опасных условиях, несла
человеческие жертвы. На Памире в горном обвале погиб прораб одного из
отрядов - Масловский. В Центральном Таджикистане среди участников экспедиции
свирепствовала малярия.
Но все это не останавливало исследователей, продолжавших работу.
Недра страны выдавали свои тайны. Карта Таджикистана покрывалась
кружками и значками, отмечавшими золото, свинец, олово, медь, моноциты,
цирконы, флюорит, берилл, вольфрам, радий.
Открытия экспедиции становились объектами промышленной разведки.
Начиналось строительство рудников, перекраивалась наново экономика страны.
На севере Таджикистана, возле Ходжента, славившегося фруктами и
хлопком, наметился большой горнорудный район Кара-Мазара, с залежами цинка,
свинца, серебра, радия, урана, висмута, вольфрама.
В Пенджикентском районе выявлены Кштутские месторождения коксующихся
углей.
В окрестностях Сталинабада обнаружены миллионные запасы фосфоритов,
могущие полностью обеспечить удобрениями сельское хозяйство Средней Азии.
Южный Таджикистан оказался богатым залежами соли.
Вчерне подсчитаны неисчерпаемые ресурсы водной энергии Таджикистана,
достигающие 15 миллионов киловатт.
Опыт 1932 года был удачен. Большая научная экспедиция, покрывающая
огромную территорию, ведущая работу под единым руководством, оказалась
целесообразной формой изучения малоисследованных областей Таджикистана.
Экспедицию решено было превратить в постоянно действующее учреждение
при Совнаркоме СССР. Она была переименована в Таджикско-Памирскую (ТПЭ).
Слово "комплексная" было вычеркнуто из ее названия, так как сельское
хозяйство, проблемы ирригации, экономика остались за пределами ее работ.
Сорок отрядов ТПЭ должны были вести на Памире и в Северном Таджикистане
геологические, геохимические, поисковые, энергетические, гидрологические,
метеорологические исследования, углубляя и уточняя результаты прошлого года.
Трудные задачи стояли перед экспедицией в неисследованной области
Западного Памира, в этом сплетении грандиозных горных цепей, где на стыке
хребтов Петра I и Академии наук, господствуя над десятками высочайших пиков,
поднимается на 7 495 метров над уровнем моря снежный массив пика Сталина,
самой высокой вершины СССР.
Район пика Сталина интересен не только для географа. Хребты Академии
наук и Петра I образуют своеобразный метеорологический рубеж. На их склонах
и вершинах осаждается влага Средиземья, Каспийского и Черного морей,
принесенная западными ветрами. Она питает мощные фирновые поля, из которых
образуется целая система огромных ледников. В них берут начало почти все
реки Среднего и Южного Таджикистана. Стремительно низвергаются они с
западных склонов Памирского нагорья и растекаются по долинам. Иссушенная
почва впитывает в себя их мутные воды, и выжженная солнцем лессовая степь
превращается в край богатейшего плодородия.
Западные ветры, лишенные влаги, несут дальше на восток свое сухое
дыхание. И поэтому к западу от хребтов Академии наук и Петра I - - утопающие
в зелени кишлаки, рощи грецких орехов и фисташек, белая пена египетского
хлопка, багрянец персиков и прозрачный янтарь виноградных гроздьев, а к
востоку - область мирового минимума осадков, безводная и бесплодная пустыня,
лед, скалы и галька памирских нагорий.
Горные реки Таджикистана дики и капризны и причиняют нередко много
вреда. Уровень воды в них неожиданно и резко меняется, меняется подчас и
самое русло.
Некоторые из них никуда не впадают. Оросив сотни тысяч га, они теряются
в песках. Пустыня в конце концов побеждает реку.
Чтобы овладеть этими реками, чтобы заставить их орошать хлопковые поля
и плодовые сады таджикских колхозов по точному расписанию агрономической
науки и послушно вращать турбины гэсов, надо прежде всего изучить режим
несущих влагу западных ветров и питающих реки ледников.
Цепь метеорологических станций, расположенных в широтном направлении, -
Красноводск, Ашхабад, Сталинабад, Гарм, Рохарв, Кара-Куль, Мургаб - изучает
этот сложный метеорологический комплекс. Но на наиболее ответственном
участке, на самом метеорологическом рубеже, в хребте Академии наук, звенья
этой цепи отсутствовали. И после того, как экспедиции Крыленко и Горбунова в
1928, 1929 и 1931 годах создали необходимые географические предпосылки, было
решено восполнить эти недостающие звенья. Для этого 37-й отряд ТПЭ
заканчивал в этом году постройку на леднике Федченко, на высоте 4300 метров,
высочайшей в мире постоянной гляциометеорологической обсерватории, и 29-й
отряд ТПЭ, сформированный совместно с ЦС ОПТЭ из наших лучших альпинистов,
должен был совершить восхождение на вершину пика Сталина и установить там
метеорологический прибор, отмечающий силу и направление ветра и передающий
результаты своих записей автоматическими радиосигналами на радиостанцию этой
обсерватории.
Кроме того альпинисты 29-го отряда, поднявшись на вершину пика Сталина,
почти на километр вознесшуюся над соседними снежными гигантами, должны будут
нанести на карту расположение горных хребтов и ледников, проникнуть в
последние тайны памирского белого пятна.
Я слушаю рассказ Горбунова, бессменного начальника ТПЭ, и под этот
рассказ карта Таджикистана оживает: могучие потоки, низвергающиеся с крутых
склонов гор, таящие в себе десятки Днепростроев электроэнергии, растекаются
по буйному
плодородию лессовых долин и исчезают в песках пустыни, Грядами
неприступных вершин высятся цепи памирских гор, и там, в хребте Академии
наук, отделяющем Памир от Дарваза, мне чудится огромный массив пика Сталина,
высочайшей вершины СССР, которую нам предстоит покорить.
Через несколько дней мы уже ехали с Горбуновым на юго-восток. Все
вагоны обращены коридором к солнечной стороне, В купе - тень. И все же
невыносима жарке.
Давно проплыли мимо нас в окнах вагона приволжские леса и поля и
зеленые степи Поволжья. Остались позади предгорья Урала и песчаные барханы
пустыни.
Поезд идет цветущим оазисом Ферганской долины, останавливается на
маленьких, тонущих в зелени станциях, расцвеченных гармонической пестротой
халатов и тюбетеек, поясных платков и узорных рукояток ножей.
Воздух по-азиатски легок и прозрачен - сухой, лишенный влаги воздух
величайшего континента выжженных зноем степей и безбрежных пустынь.
На горизонте встают снежные зигзаги Алайского хребта. В Андижане мы
покидаем вагон. Автомобиль должен доставить нас в Ош, маленький киргизский
городок, первый этап нашего путешествия. В Оше находится база всех памирских
отрядов ТПЭ.
Дорога из Андижана в Ош идет безлесными холмами, чертящими свои
закругленные контуры на легком небе юга. Скупой и манящий пейзаж
среднеазиатских предгорий. Оазис Оша ложится зеленым пятном на рыжую степь.
Мы проезжаем улицами старого города - глухие глиняные стены с маленькими
резными дверями - и попадаем в новый город - Киргизторг, Госбанк, почта и
телеграф.
Густая, тяжелая пыль азиатских дорог плотными клубами поднимается
из-под колес автомобиля и встает за нами сплошным, непроницаемым облаком.
Мы минуем почти весь город и въезжаем во двор дома, где помещается база
ТПЭ.
На дворе базы навалены мешки с ячменем, ящики со снаряжением, одеждой,
продуктами, вьючные сумы. Несколько в стороне раскинуты палатки, в которых
живут, в ожидании выхода в поле, научные работники экспедиции.
Одна из таких палаток предназначена для меня. Я устанавливаю в ней сумы
и вьючные ящики, в которых хранится мое походное снаряжение, раскладываю
спальный мешок и с наслаждением растягиваюсь на нем. Я - дома.
II.
Ошская база ТПЭ. - Геологи и альпинисты. - Тренировка на Сулейман-баши.
- Формирование каравана. - Памирская . караванная тропа. - Памирстрой. -
Высочайшее горное шоссе в мире. - Политическое и культурное значение новой
автотрассы.
С раннего утра на базе пронзительно ревут ишаки и верблюды, ржут
лошади, басисто гудят полуторатонки. Отряды формируют караваны и уходят на
Памир.
Склад базы выдает продовольствие и снаряжение. Прорабы и научные
работники укладывают в штабеля мешки и ящики и терпеливо метят их краской,
ставя номер отряда.
Под навесами, среди палаток, идут производственные совещания.
Внизу - па берегу Ак-Буры - раскинул свой лагерь геолог Марковский.
Спасаясь от жары под большим тентом, он лежит на брезенте между пиалами с
чаем и чашками с урюком.
Марковский объединяет группу памирских отрядов ТПЭ. Каждый день он
собирает начальников отрядов и обсуждает с ними подробности будущей работы.
Почтенные геологи лежат на брезенте на животах, головами вместе, ногами
врозь, образуя своеобразную восьмиконечную звезду.
Шесть отрядов будут делать геологическую площадную съемку Восточной и
Юго-восточной части Памира. Эта работа была начата в прошлом году отрядами
ТКЭ. Площадной съемкой было покрыто около четверти территории Восточного
Памира между озером Кара-Куль и Мургабом. Остальная часть была пройдена
только маршрутной съемкой.
Два отряда будут вести поиски золота. Экспедицией 1932 года на Памире
обнаружены два золотоносных пояса,, две дуги - северная и южная. В прошлом
году была исследована только западная половина северной дуги и обнаружены
россыпи промышленного значения в районе озера Ранг-Куля, в области южной
золотоносной дуги. Теоретический прогноз проф. Наливкина предсказывал
наличие россыпных и коренных месторождений промышленного значения и в
северном золотоносном поясе. Предстояло поэтому обследовать восточную часть
северной дуги и южную дугу на всем ее протяжении.
Отряд Клунникова будет продолжать на Южном Памире разведку
месторождений редких элементов - моноцита и циркона.
Три палатки на базе занимают участники 29-го отряда экспедиции, который
получил задание совершить восхождение на пик Сталина. В списках личного
состава экспедиции, в графе "профессия", против их фамилий значится
"альпинист". Трудная и опасная профессия, когда речь идет о том, чтобы взять
одну из высочайших вершин земного шара.
Центральный совет ОПТЭ, формировавший совместно с ТПЭ 29-й отряд,
выделил для него своих лучших и опытнейших альпинистов. Большая часть из них
находится уже на Памире, на подступах к пику Сталина. В Оше остались трое:
начальник оперативной группы отряда инженер Гетье, председатель мос- ковской
горной секции ОПТЭ Николаев и врач отряда Маслов. Они резко отличаются от
остальных своей "прозодеждой":
короткие штаны вместо верховых рейтуз и тяжелые, окованные триконями
башмаки вместо сапог.
Они очень разные, эти три "покорителя вершин". Гетье я знаю давно. Лет
пятнадцать тому назад мы впервые встретились с ним на боксерском ринге в
жестокой схватке на первенство тяжелого веса. Вскоре после этого он перешел
на работу тренера. Он дал советскому боксу таких мастеров и чемпионов, как
Михайлов и Иванов, Тимошин и Репнин.
Затем Гетье увлекся альпинизмом. Упорно и методично, как и все, что он
делает, он стал изучать нелегкую технику горовосхождения. Зимой и весной его
можно было встретить на Ленинских горах с тяжелым рюкзаком за спиной.
Высокий, широкоплечий и широколицый, с приплюснутым носом боксера, спокойный
и медлительный, он тренировался в работе с ледорубом и веревкой. Летом он
уезжал на Кавказ. Обе вершины Эльбруса, Тетнульд, Гестола, Безенгийская
стена - таков его альпинистский актив.
В альпинизме Гетье привлекает его спортивная сторона - трудная и
напряженная борьба с опасностями гор, борьба, в которой неверный шаг нередко
означает гибель. Он любит широкий и свободный уклад экспедиционной жизни,
так непохожий на размеренное городское существование. Он любит и знает в нем
каждую деталь, каждую мелочь. И теперь в Оше он проверяет снаряжение,
исправляя его недостатки. В кузнице Памирстроя он наладил выковку новых
станков для рюкзаков. Узбеки- сапожники, сидя на дворе базы, заменяют по его
указанию негодные ремни. сыромятью.
Николаев, доцент одного из московских втузов, - прямая
противоположность Гетье. Небольшого роста, легкий и стройный, с четким
орлиным профилем и застенчивой мечтательной улыбкой, он влюблен в горы.
Восхождение на- пик Сталина представляется ему романтическим подвигом,
который призваны совершить советские альпинисты. Он думает о нем днем и
ночью. Его мучит опасение, что он может не попасть в штурмовую группу,
которая будет брать вершину. Эта группа должна формироваться, перед самым
восхождением, когда выяснится, кто из альпинистов хорошо переносит высоту.
Доктор Маслов, невысокий, коренастый блондин, совмещает в своей персоне
врача отряда, художника и альпиниста.
Доктор Маслов - хлопотун. Он постоянно разбирает и перебирает свои
вещи, "наводит порядок". И все же в аптечке у него обычно можно обнаружить
тюбики с краской, а легко бьющиеся склянки с лекарствами лежат в опасном
соседстве с кошками. Очевидно, многообразие функций сбивает его. Доктор
обладает удивительной способностью внезапно исчезать. Вот мы собрались
куда-нибудь: на утренний завтрак, на купанье, на прогулку. И когда все
готовы уже выступить в путь - доктор бесследно исчезает. После долгого
ожидания он появляется как ни в чем не бывало с безмятежной улыбкой на
устах. Однако рассердиться на него всерьез никому не удается: его
беспредельная доброта и товарищеская услужливость обезоруживают.
На краю города воздушно-легким серым контуром высятся скалы Сулейман-
баши. Альпинисты ежедневно тренируются на них в скалолазании.
Я иду с ними. Узкими улицами старого города мы выходим к подножью горы.
По травянистому склону поднимаемся к скалам.
Мы выбираем самые трудные места, где скалы кажутся неприступными.
Непонятно, как можно взобраться по их гладким отвесам. Гетье ощупывает скалу
руками. Вот найден маленький, незаметный для глаза уступ - есть за что
ухватиться рукой. Еще одна неровность - сюда можно поставить ногу, вернее
пальцы ноги. Мягким движением подтягивается Гетье на полметра вверх. Две
ноги и одна рука прочно прилепились к скале. Вторая рука шарит выше по
камню, ища, за что ухватиться. И так, шаг за шагом, человек, как кошка, под-
нимается вверх по скале, висит над обрывом, преодолевает кулуары и траверсы.
Прекрасная школа для мускулов и нервов. Все мышцы тела работают равномерно,
внимание напряжено.
После часовой работы мы отдыхаем в темной, прохладной пещере.
На вершине Сулейман-баши - маленькая старинная мечеть. Когда-то
киргизские женщины приходили сюда лечиться от бесплодия. Камень, к которому
прикладывались чающие исцеления, гладко отполирован.
Мечеть в запустении. Никто больше не верит в чудодейственность камня.
От бесплодия лечатся у врачей. У входа в мечеть на матрасике лежит
старик-узбек в тюбетейке и пьет чай из старинной кашгарской пиалы.
Мы возвращаемся на базу. Гетье, Николаев и Маслов принимаются за
разборку и укладку вещей. Десятки вьючных ящиков с продовольствием и
снаряжением должны быть заброшены к подножью пика Сталина. Консервы, кошки,
ледору- бы, палатки, спальные мешки, ледниковые очки, ватные костюмы,
аптечки...
Через несколько дней после нас в Ош прибывают передовые из отряда
Крыленко - альпинисты Рубинский и Ходакевич. Отряд Крыленко будет продолжать
исследование ледников на северных склонах хребта Петра I и подступов к пику
Сталина с запада. Рубинский - инструктор физкультуры, Ходакевич - слесарь
22-го завода, добродушный гигант с огромными руками и ногами. Они
располагаются в соседней палатке и приступают к формированию каравана.
Древняя караванная тропа из передней Азии в Китай, Индию и Афганистан
проходила когда-то через Ош. Тысячелетиями ходили, позвякивая бубенцами, по
этой тропе караваны верблюдов. Это был торговый путь мирового значения.
Рельсы железной дороги соединили Ош с Ташкентом, Самаркандом, Москвой.
Красные товарные вагоны с надписью "Ср.-аз. ж. д." вытеснили верблюдов.
Но в Оше цивилизация кончалась, и седая древность вступала в свои
права.
Товары и люди перегружались на верблюдов и лошадей, и. как и встарь,
шагали караваны по узкой тропе, извивавшейся по горным ущельям, зигзагами
поднимавшейся на крутые перевалы.
Тропа вела из Оша к предгорьям Алайского хребта, перекидывалась через
него перевалом Талдык. После Талдыка у Сарыташа от главной тропы шло
ответвление на восток, в Китай, на Иркиштам и Кашгар.
Главная тропа пересекала тридцатикилометровый простор Алайской долины и
перевалом Кызыл-Арт поднималась к пустынным нагорьям Восточного Памира ма
высоту 4 тысяч метров. Изредка встречались здесь юрты кочевых киргизов. Пять
киргизских родов - Ходырша, Теиты, Кипчак, Найман, Оттуз-Угул - враждовали
из-за скудных высокогорных пастбищ. Под властью родовых старейшин
объединялись и богатые манапы и бедные пастухи, пасшие их стада.
Караванная тропа шла дальше. В самом сердце Памирского нагорья она
проходила через Мургаб, маленькое военное поселение.
Потом тропа разветвлялась. Разветвления ее шли в Китай, Афганистан,
Индию. По одному из этих разветвлений прошли караваны Марко Поло,
знаменитого венецианца, в конце XIII века проникшего в Китай и Индию. По
одной из этих троп прошел в 1603 году иезуит Бенедикт Гоэс.
Путь на Афганистан проходил по Западному Памиру, через Хорог - крайний
пункт нашей территории. Здесь тропа шла мимо шугнанских кишлаков. Следы
родового быта сохранились и здесь, сохранились и остатки кастового деления.
Двадцать дней караванного пути отделяли Ош от Мургаба и тридцать - - от
Хорога. Ош был городом караванщиков и чиновников, пересадочным пунктом с
железной дороги на вьючную тропу.
На Памир уезжали, словно в далекую и опасную ссылку. Брали с собой из
Оша "временных памирских жен" и перед отъездом устраивали пьяные проводы.
Три года тому назад в Ош приехал Федермессер, дорожный
строитель-практик. В потертом портфеле он привез постановление СНК СССР о
сооружении автомобильной дороги Ош - Хорог.
720 километров труднейшего горного пути по извилистым ущельям,
каменистой пустыне и перевалам, достигающим 4800 метров высоты, надо было
проложить в два года.
Задание казалось невыполнимым в такой короткий срок. Однако работа
закипела. На окраине города над воротами маленького домика появилась вывеска
"Памирстрой". Из ворот выезжали автомобили с изыскательскими партиями,
прокладывавшими трассу.
"На хвосте" изыскательских партий шли строители. Проект издавался тут
же в поле. По проекту 4500 рабочих - русских, киргизов, узбеков, таджиков -
строили дорогу.
В Москве проект мытарствовал по инстанциям, кочевал из одной канцелярии
в другую,. На строительстве рабочие с лопатами и винтовками в руках брали
один десяток километров за другим, штурмовали перевалы.
Проект обрастал резолюциями, поправками, дополнениями, строительство -
автомобильным парком, ремонтными мастерскими, столовой, клубом,
хлебопекарней, школами для рабочих-националов.
Дорога была окончена почти одновременно с утверждением проекта.
Широкая лента шоссе легла старой караванной тропой. Четкий ритм
автомобильного мотора ворвался в мерное позвякивание бубенцов на шеях
верблюдов и сократил путь из Оша в Хорог с сорока дней до четырех.
Пролетарская рать Федермессера и конвейер Горьковского автомобильного
завода, выбросивший на новую дорогу сотни автомобилей, сорвали паранджу
легенд с Памира, включили величайшее горное плато - "крышу мира" - в план
социалистического строительства.
И Памир для Оша - уже не таинственная страна легенд, а просто соседняя
Горно-Бадахшанская область, то же, что Калуга или Рязань для Москвы.
Ежедневно уходят на Памир и приходят с Памира автомобили, и шоферы
привозят письма, написанные два дня тому назад в Мургабе и четыре дня тому
назад - в Хороге.
Ошские счетоводы и машинистки прикидывают, не съездить ли им на год-
полтора на работу в Мургаб, где платят двойные оклады. И, решив вопрос
положительно, отправляются к врачу на осмотр - можно ли ехать, так как
Мургаб все-таки на высоте 4 тысяч метров.
Памирстрой в Оше был не только управлением строительства. Он был здесь
первым большим предприятием, показавшим организацию и темпы крупного
производства. Он втягивал в ударнейшую работу тысячи местных жителей,
привлекал сотни квалифицированных рабочих со стороны. "Памирстрой" с хорошей
многотиражкой, клубом, школой, кинематографом стал также культурным центром
Оша.
Белые домики дорожных мастеров на шоссе и рабочие лагеря были
проводниками новой культуры в далекие узбекские и киргизские кишлаки, в
летовья кочевников.
И наконец - Памир. Революция проникла сюда в 1921 году. Она нашла
натуральное хозяйство, примитивное земледелие на карликовых полях,
разбросанных по горным кручам, где земля меряется не на гектары и даже не на
квадратные метры, а на тюбетейки, примитивное скотоводство, промывание
золота на бараньих шкурах, торговлю опиумом, продажу женщин в Афганистан,
сифилис, трахому, почти поголовную безграмотность. Революция вступила в бой
с косным, веками устоявшимся патриархально-родовым бытом, с заветами шариата
и адата, с делением на касты. Не так-то легко было вырвать корни старого
быта. Он проявлял необычайную устойчивость, изумительную способность
проникать в новые формы жизни, наполнять эти формы своим содержанием.
Революция выкорчевывала вековой уклад рабства и эксплоатации. Но
коммуникационная линия революции была в этой битве слишком растянута. До сих
пор революция шла на Памир старой караванной тропой, сорокадневными
переходами из Оша в Хорог. Теперь она идет туда широкой лентой автотракта.
Строительство дороги принесло в глухие памирские кишлаки новые формы
труда и культуры. Крестьяне, тюбетейками носившие землю, пастухи, пасшие в
горах овец, учатся на дорожного мастера или шофера.
Новая дорога изымает Памир из-под зарубежного влияния. Не надо
забывать: те же киргизские роды - Ходырша, Тенты, Кипчак, Наймая,
Оттуз-Угул, - что кочуют по пустынным нагорьям Восточного Памира, живут и в
прилегающей к нашим границам части Кашгарии. Из Мургаба идет прямая дорога в
Кашгар, и Кашгар ближе к Мургабу, чем Ош.
He надо забывать: Хорог лежит на берегу Пянджа, и по Другому берегу
расхаживают солдаты афганской пограничной стражи. И на обоих берегах живут
те же племена шугнанцев.
Автомобильная трасса сорвала для таджиков Памира паранджу легенд с
Советского союза так же, как для нас - с Памира.
Растет поток советских товаров и советской литературы, проникающих в
глухие кишлаки. Тот, кто читает газеты, не шлет больше золота Ага-хану. И не
Ага- хану, а Ленину поставлен памятник в Хороге...
III.
Ош - Кара-Куль. - По перевалам Алайского хребта. - Заалайский хребет. -
Перевал Кызыл-Арт. - Памир - величайший горный узел Евразии. - Маркан-Су. -
На озере Кара-Куль.
7 июля Гетье, Маслов и Николаев уезжают из Оша в Бордобу. Там их будет
ждать караван, пришедший из Алтын-Мазара, где уже с месяц находится наша
подготовительная группа. Через два дня тем же путем отправляемся и мы с
Горбуновым.
Дорога идет мимо полей хлопковых колхозов. Справа на горизонте встает
Алайский хребет. В прозрачном воздухе горы поразительно легки: не горы, а
серые, бесплотные тени гор с матовыми бликами снегов на вершинах.
Мы проезжаем через узбекские селения. Глиняные домики утопают в густой
зелени, красивые резные двери скрывают внутренность дворов.
Потом узбекские селения сменяются киргизскими кишлаками. Киргизки в
белых платках и нарядных халатах едут верхом, держа перед собой на седлах
ребятишек.
Среди бурых глиняных старых кибиток - белые здания совхозов и школ. Мы
останавливаемся возле одной из школ. Орава ребят, бронзовых, косоглазых,
похожих на буддийских божков, выбегает на крыльцо. Волосы заплетены в мелкие
косички и завязаны пестрыми ленточками.
Дорога входит в предгорья. Крутые травянистые склоны с выходами
коренных пород теснят нас со всех сторон. Шоссе серпантинами поднимается на
первый перевал - Чигирчик. С перевальной точки южный склон круто падает вниз
на много сотен метров. По склону вьются зигзаги шоссе.
Все выше и выше предгорья. Большие гранитные массивы обступают дорогу,
скалы нависают над нею, грозя обвалом.
Мы останавливаемся в узком ущелье, вылезаем из машин и подымаемся по
проторенной тропе на крутой склон. Тропка ведет к небольшому естественному
водоему. Сверху, наполняя его, падает каскадом вода. Это - целебные теплые
ключи. Температура воды - 28 . Мы принимаем ванну, смываем дорожную пыль и
едем дальше.
Вскоре мы обгоняем отряд Клунникова, два дня тому назад вышедший из Оша
на лошадях. Мы застаем его на привале. На костре варится каша, невдалеке
пасутся стреноженные лошади. Клунников, загорелый, веселый, размахивает
только что убитым сурком.
Еще несколько времени мы едем ущельем. Затем горы расступаются,
открывая широкую котловину, прорезанную бурной рекой. В середине котловины -
белые постройки Гульчи. Здесь находится комендатура - управление памирскими
пограничными отрядами.
Мы заходим в клуб комендатуры. В большой комнате стоит биллиард. Давно
истертое биллиардное сукно заменено шинельным. Корявые шары, тарахтя,
катаются по нему взад и вперед.
От Гульчи дорога идет вдоль китайской границы в 30 - 40 километрах от
нее. Каждое ущелье ведет за рубеж, каждое ущелье - путь для кулацких банд и
зарубежных басмачей. Мы заряжаем винтовки...
Мы обгоняем длинные караваны верблюдов. Особенно красивы кашгарские
караваны: большие откормленные животные, разукрашенные коврами,
наголовниками и султанами, идут мерным шагом, позвякивая бубенцами. Рослые
кашгарцы шагают рядом по дороге. Впереди на ишаке едет караван- баши -
начальник каравана, почтенный седобородый старик.
В ущелье, по которому идет дорога, острым профилем вклинивается гребень
скалы. На скале - силуэт часового. Это - Суфи-Курган, следующий после Гульчи
военный пост.
За Суфи-Курганом ущелье расширяется. По обе стороны от шоссе, метрах в
сорока, поднимаются отвесные каменистые террасы с причудливыми бастионами
скал. Автомобиль идет как бы по дну огромной траншеи.
Еще несколько десятков километров, и ущелье превращается в широкую,
покрытую травой горную поляну. Это Ак-Босага или Ольгин луг. На Ольгином
лугу - место привала караванов. По обе стороны дороги на протяжении
нескольких километров поляна заставлена рядами вьюков. Они закреплены на
деревянных станках, имеющих форму крутой крыши. Такой вьюк Можно целиком
положить на спину верблюда. Огромная поляна - вся в медленном, размеренном
движении. Тысячи разгруженных верблюдов величаво и неуклюже шагают, двигаясь
по большим кругам, - это погонщики выводят животных, чтобы дать им остыть
перед ночным отдыхом. Утром с поразительной быстротой и сноровкой они
погрузят тюки на двугорбые спины и поведут свои караваны дальше, к
следующему привалу.
В Ак-Босаге мы ночуем, раскинув свои палатки рядом с базой Памирстроя.
Из Ак-Босаги начинается подъем на перевал Талдык, лежащий в Алайском
хребте.
Автомобиль медленно ползет вверх по зигзагам дороги, поднимается на
перевальную точку.
Высота перевала - 3 626 метров над уровнем моря.
По обе стороны шоссе - неисчислимое количество сурков. Жирные яркорыжие
зверьки, завидя автомобиль, поспешно бегут к своим норам. У входа в нору -
короткая борьба любопытства и страха. Страх побеждает, и зверек исчезает,
как бы проваливаясь сквозь землю.
После Талдыка дорога входит в узкое ущелье. Несколько времени мы едем
между отвесными склонами гор, и затем внезапно перед нами раскрывается
двадцатикилометровая ширь Алайской долины, обрамленной снеговыми гигантами
Заалайского хребта.
В ясную погоду это зрелище незабываемо по своей грандиозности. Шести-
семикилометровые вершины встают прямо над долиной сплошным сверкающим
барьером с востока на запад, насколько хватает глаз. Это скопище снежных
пиков, глетчеров, фирновых полей как-то даже смущает своей безудержной
расточительностью.
Мы пересекаем долину. Река Кызыл-Су - "красная вода" - течет по ней
извилистыми руслами. Вода в реке действительно кирпично-красного цвета.
Пронзительный ветер дует, как обычно, вдоль Алайской долины. Приходится
надеть полушубки. { Мы проезжаем мимо колонны тракторов, работающих над
прокладкой дороги.
Шоссе входит в предгорья Заалая, в ущелье, соединяющее Алай с долиной
Маркан-Су. У подножья холма - небольшая казарма: пограничная застава
Бордоба. Возле нее - несколько палаток одного из отрядов нашей экспедиции и
юрты, в которых живут рабочие Памирстроя.
Нас встречает помначальника заставы Синюков, молодой краском, четкий,
красивый, подтянутый. У него на груди - значок ГТО. Этот значок я вижу также
у многих бойцов. Здесь, на высоте 3 600 метров, где мы начинаем ощущать
действие высоты, пограничники сдают нормы по комплексу ГТО.
В уютной комнате комсостава - чисто накрытый стол. Катюша, жена
Синюкова, угощает колбасой из архаров - горных козлов. Эта колбаса -
приготовления собственной колбасной мастерской - гордость пограничной
заставы.
Из Бордобы мы должны идти походом по Алайской долине в Алтын-Мазар. Но
из Ленинграда не прибыл еще альпинист Шиянов с метеорологическим самописцем,
который будет установлен на пике Сталина. В нашем распоряжении несколько
дней. Мы прощаемся с гостеприимными бордобинцами и едем дальше, на Памир, к
Кара-Кулю и в Мургаб.
За заставой дорога пересекает бурную речку и входит в горы. Начинается
крутой подъем по узкому ущелью. Стрелка анероида медленно скользит по шкале:
3500 метров - 3700 метров - 3 900 метров. Автомобиль хрипит и задыхается.
Сеня Тюряев, наш шофер, вылезает у каждого ручья из машины, набирает воду и
доливает радиатор. Мы пользуемся этими остановками, тоже вылезаем и делаем
снимки. Наши движения становятся все медленнее и медленнее. Высота дает себя
знать. Воздуха не хватает. Малейшее усилие вызывает одышку. И когда стрелка
анероида переваливает за 4 тысячи метров, мы начинаем двигаться, как в
замедленной съемке в кино.
Пейзаж по обе стороны дороги неправдоподобен. Обнаженные каменистые
горы поражают яркой расцветкой скал - бурой, красной, зеленой. Такой же
окраски и реки, несущие частицы размытых пород. Справа от дороги ярко-
зеленая малахитовая река сливается с красной. Зеленый цвет побеждает.
Красный поток на месте слияния точно обрезан ножом. Не меняя окраски,
зеленая река продолжает свое течение.
Крутыми серпантинами дорога ползет на перевал Кызыл-Арт. По краям
дороги - скелеты верблюдов, павших в борьбе с высотой и непосильным грузом.
Тарахтит мотор, воют шестерни. 4100 метров, 4200 метров, 4300 метров. Мы -
на перевале. Он отмечен могильным холмом. На холме - черепа архаров с
большими загнутыми рогами, к ним привязаны ленточки, тряпки и хвосты яков.
По обе стороны дороги - крутые отвесы голых скал.
С трудом переводя дыхание, мы выходим из машины. В висках стучит, череп
сжат железными тисками.
В расселинах камней растут жесткие цветы - ярко-желтые, голубые, синие,
с пряным, тяжелым ароматом.
Перевал Кызыл-Арт - граница Киргизии и Таджикистана - один из двух
перевалов в Заалайском хребте, ведущих из Алайской долины на Памир. Мы стоим
у северного рубежа этого величайшего нагорья, этой "крыши мира", охваченной
квадратом снеговых хребтов - Заалайским с севера. Академии наук - с запада,
Гиндукушем - с юга, Кашгарскими горами - с востока.
В самом сердце Евразия лежит Памир, словно голова гигантского спрута,
от которого во все стороны щупальцами разбегаются горные цепи. Хребет
Каракорум соединяет его с горами:
Тибета, с Гималаями и горами Индокитая, Алайский хребет - с системой
Тянь- Шаня; Кунь-Лунь тянется от него на восток, цепь Гиндукуша отходит к
юго- западу в Афганистан.
Все грандиозно в этом грандиозном горном узле. Нагорье Памира лежит на
высоте 4 тысяч метров и только в южной своей части спускается до 2500
метров.
Самая высокая вершина Памира Музтаг-Ата, расположенная на китайской
территории, имеет 7 750 метров, сбросы - продукты: разрушения - западной
части Памирского нагорья образуют в Дарвазе пласт толщиной в 5 километров.
В ледниках Памира берут начало реки, текущие в Китай и в собственно
Таджикистан. Сары Кольский хребет, идущий с севера на юг, образует
водораздельную ось Памирского нагорья.
Маркан-Су и Гез текут к востоку, сливаясь на китайской территории и
образуя Кашгар-Дарью. Голубая лента Вахан-Дарьи окаймляет Памир с юга.
Вахан- Дарья дает начало величайшей водной артерии Средней Азии - Аму-Дарье,
называемой в верхнем своем течении Пянджем. Вахан-Дарья получает это
название после впадения в нее реки Памир. Ниже Памира Пяндж принимает в себя
стекающиеся с западных склонов южного Памира Гарма-Чешму, Гунт и Бартанг.
Из северо-западного угла Памирского нагорья вытекает образованная
слиянием Сельдары, Коинды и Саук-Сая Муксу. Сливаясь с Кызыл-Су, она
образует Сурхоб, который, после слияния с Хингоу, получает название Вахш.
Вахт пересекает весь Таджикистан с северо-востока на юго-запад и впадает в
Пяндж вблизи границы Узбекистана.
Теории о древнем происхождении Памирского нагорья опровергнуты
исследованиями последних лет. Памир молод. Совсем недавно - геологически
недавно, всего несколько миллионов лет тому назад, - вздыбили космические
судороги земную кору складками памирских хребтов. Памир встал со дна моря,
простиравшегося от Каспия до границ Монгольской пустыни.
Новая смена геологических эпох. Гигантские ледники сплошной шапкой
накрыли Памирское нагорье. Затем произошло потепление, ледники отступили и
сохранились лишь на больших высотах, на уровне около 4 с четвертью тысяч
метров.
Суровый пейзаж Восточного Памира до сих пор несет на себе печать
ледникового периода. Широкие корытообразные долины, "троги", ложа бывших
ледников, с плоским дном и почти отвесными склонами прорезают здесь
Памирское плоскогорье в разных направлениях. Крутые края этих долин гладко
отполированы льдом древних глетчеров.
В юго-западной части Памира горные потоки изгрызли этот ледниковый
ландшафт, изрезали широкие ледниковые долины, пропилили в них глубокие
каньоны, в которых реки бушуют перекатами и водоворотами.
Северо-западный Памир, район хребта Академии наук и пика Сталина, и
сейчас еще представляет собой область огромного оледенения, запоздалый
пережиток ледниковой эпохи.
Памир исключительно интересен для геолога. В этом "показательном"
горном узле он может найти разрешение самых общих, теоретических проблем
своей науки.
Но не только для геолога интересен Памир; его окаймленный снежными
хребтами квадрат врезается клином в территорию Китая и Афганистана. Узкий
афганский коридор и хребет Гиндукуша отделяют его от Индии. Памир - наш
форпост в Средней Азии, вокруг него скрещиваются враждебные нам полити-
ческие влияния.
Уже давно столкнулись здесь в своем стремительном беге на восток
царская Россия и Англия, видевшая в завоевании русскими Памира угрозу
северным подступам к Индии.
Еще в 1872 - 1873 годах состоялось соглашение, по которому сфера
русского влияния распространялась на правый берег Пянджа, а сфера
английского - на афганские владения на левом его берегу. При этом за исток
Пянджа была ошибочно принята река Памир, а не Вахан-Дарья. Таким образом к
Афганистану отошла большая область, часть Вахана, расположенная между этими
двумя реками.
Англия обязалась удерживать афганцев от вторжений на территорию,
расположенную по правому берегу Пянджа.
Однако соглашение не прекратило борьбы. Она продолжалась в скрытой
форме. Началась своеобразная кадриль английских и русских экспедиций на
Памир.
Затем англичане "не сумели" сдержать рвущихся в бой афганцев и
китайцев, которые заняли часть Южного Памира, создавая буфер между русскими
владениями и Индией. Матерой английский контрразведчик полковник Янгхезбенд
появился в 1890 году на Памире, намереваясь закрепить создавшееся положение.
Царское правительство ответило трехлетней экспедицией полковника
Ионова, прошедшего весь Памир до северных перевалов Гиндукуша и
уничтожившего афганский отряд у озера Яшиль-Куль. Экспедиция закончилась
постройкой поста Памирского (Мургаб), где остался казачий гарнизон.
Для точного определения русско-афганской границы была создана англо-
русская комиссия. И царский генерал Швейковский снова согласился на
проведение границы по реке Памир, а не по Вахан-Дарье.
После революции гражданская война на Памире продолжалась несколько лет.
Контрреволюционные силы пользовались деньгами и оружием из-за рубежа.
Красная армия одержала окончательную победу в 1921 году.
С перевала Кызыл-Арт дорога идет по склону горы. Долина Маркан-Су -
"Долина смерти" - раскрывается перед нами страшной каменистой пустыней,
словно высохшее русло необъятно-широкой реки. Голые, зализанные давно
исчезнувшими глетчерами красно-бурые склоны гор окаймляют ее. Щебень долины
отливает бурыми и зеленоватыми тонами. Расцветкой она напоминает
распластанную кожу гигантского удава. Вдали видны полуразвалившиеся стены,
здания пограничной заставы. Погранзаставу на Маркан-Су пришлось сиять -
слишком трудно было доставлять фураж. Долина ведет в Китай. Наши три машины,
спускаясь в Маркан-Су, соблюдают боевую дистанцию.
Пронзительный западный ветер, поднимая пыль, метет по до" лине. Если он
усилится и перейдет в ураган, - мелкий щебень закружится в вихревой пляске.
Каменные смерчи, пойдут по долине узкими конусами, грозя гибелью караванам и
автомобилям.
По Маркан-Су мы едем быстро - километров восемьдесят в час. Всем
хочется скорее миновать это проклятое место. Вдали столбом крутится смерч.
"Долина смерти" остается позади. Мы поднимаемся на маленький перевал.
Перед нами в огромной пустынной котловине - темно-синяя ширь Кара-Куля.
Скалистый полуостров вдается в большое озеро, разрезая его на две части.
Грандиозный массив Курумды поднимает свою двуглавую вершину на высоту 6500
метров.
В километре от озера - белое квадратное здание пограничной заставы.
Мешки ячменя сложены бруствером перед входом и на углах стен. По стене ходит
часовой. Перед погранзаставой - стоянка автомобилей. Несколько машин
Памирстроя и Совсинь-торга отдыхают после трудного пути.
На снежных вершинах загораются алые отсветы заходящего солнца.
Я с трудом выхожу из автомобиля. Меня мучает приступ горной болезни.
Жестокая головная боль, озноб, страшная слабость. Пульс 140. Я лежу на
земле, укрытый кошмой, пока ставят палатки. Потом, не раздеваясь, забираюсь
в спальный мешок. С трогательной заботливостью опытной няни ухаживает за
мной завхоз нашей ошской базы. Он укутывает меня полушубком, дает воды. В
полузабытьи слышу я, как разводят костры, готовят пищу. Затем лагерь
стихает.
В соседней палатке идет производственное совещание. Горбунов,
Марковский и начальники отдельных партий обсуждают детали предстоящей
работы.
С трудом вылезаю из мешка и выползаю из палатки. Несмотря на болезнь, я
заворожен изумительным зрелищем. В утреннем солнце золотятся снежные вершины
гор, обступивших со всех сторон котловину, и синеет озеро Кара-Куль,
таинственный Кара-Куль - обетованная земля Свена Гедина.
Меня сажают в машину. Шофер включает скорость. Он тоже болен. Его
треплет малярия и от высоты болит голова. Мы быстро минуем Маркан-Су,
взбираемся на Кызыл-Арт и начинаем спуск по серпантинам. Шофер гонит машину.
Она прыгает на ухабах, рессоры прогибаются, кузов тяжело оседает. При такой
езде автомобиля хватит ненадолго.
Бордоба... Я слезаю с машины и с трудом иду к казарме. Я захожу в
комнату Ивченко, начальника заставы. Его нет дома, жена его недовольно
смотрит на незнакомого путника. Но мне безразлично, желанный ли я гость или
нет. Я а изнеможении валюсь на постель и засыпаю мертвым сном...
IV.
Жизнь в Бордобе. - Отряд Григорьева. - Возвращение Горбунова. - Приезд
Шиянова и Каплана. - Караваном по Алайской долине и Терс-Агарскому ущелью. -
Охота на кииков. - Мазарские Альпы. - Алтын-Мазар.
Я живу в Бордобе, ожидая возвращения Горбунова из Мургаба. Моя палатка
стоит возле лагеря одного из, отрядов нашей экспедиции.
Григорьев, прораб отряда, студент Ленинградского вуза, каждое утро
уезжает с одним из рабочих в очередной геологический маршрут. Он делает
съемку южных склонов Заалайского хребта к востоку от Бордобы.
Я частенько заглядываю на заставу и беседую с бойцами. Командир Черный,
пышащий здоровьем, крепкий, загорелый, белозубый донбассовский забойщик,
рассказывает о своей жизни, о работе в шахтах и у раскаленных печей в
"горячем" цехе металлургического завода.
- Тяжелая работа, - говорю я,
- Тяжелая, - соглашается Черный. - Да на легкой я почитай что отродясь
не бывал.
И он улыбается - ослепительно и добродушно.
Через три дня приезжает из Одна начальник заставы Ивченко. Ивченко -
украинец, у него крепкий круглый череп, умные лукавые глаза. В его
причудливо изогнутых губах таится веселая усмешка.
Он работает на Памире с 1926 года и прекрасно знает местные условия. О
чем бы он ни говорил - о своем детстве, о том, как он работал батраком у
немки- колонистки, об охоте на кииков и архаров, о борьбе с басмаческими
шайками, - рассказ его всегда сочен, красочен и щедро приправлен забористым
украин- ским юмором.
Ивченко - хороший хозяин. Он умело использует местные ресурсы.
Прекрасно, по промысловому, поставлена у него охота на архаров, кииков,
сурков. Его колбасная мастерская пользуется всепамирской славой.
Из Алтын-Мазара приходит присланный за нами Гетье караван - три
верблюда и одна вьючная лошадь. Караван привел узбек Елдаш, рабочий нашего
отряда. С ним пришли два караванщика-киргиза. Елдаш - красивый парень,
похожий на турка, с большими черными глазами на выкате и великолепными
усами. Один из киргизов - пожилой, тихий человек, другой - молодой, веселый
и озорной. Ивченко он не нравится. По его мнению, он раньше "ходил в
басмачах".
С Памира возвращается Н.П. Горбунов. Благодушно улыбаясь, он вылезает
из машины. Его нос, опаленный солнцем и ветром, ярко багровеет. Из-за пазухи
торчат головы трех жалобно пищащих гусенят, пойманных на озере Ранг-Куле. С
увлечением рассказывает о том, как он ловил их, гоняясь за ними на складной
резиновой лодке. Это редкие у нас индийские гуси. Они предназначены для
Московского зоопарка.
Вместе с Николаем Петровичем приезжает Марковский. Веселые голубые
глазки блестят на его сожженном, облупившемся лице.
Марковский уже не первый год в Средней Азии. Не одну тысячу километров
сделал он верхом по горным перевалам и долинам Таджикистана, не один десяток
ледников исходил в тяжелых башмаках альпиниста.
Отряд Григорьева подчинен Марковскому. Марковский чувствует себя в
Бордобе на положении гостеприимного хозяина. Он неизменно любезен я
внимателен, хотя в душе мало нас уважает. Человечество делится для
Марковского на две несколько неравные части: на геологов и негеологов. Смысл
существования негеологов для него не совсем ясен.
Ведутся нескончаемые разговоры на геологические темы. Для непосвященных
в великую науку о строении земной коры эти раз. говоры непонятны: палеозой,
мезозой, интрузии, магма, пегматитовые жилы..,
19 июля приезжает, наконец, Шиянов с радиостанцией. Широкоплечий, с
почти классической фигурой атлета, с быстрыми, легкими движениями, он в
несколько минут устанавливает свой "шустер" (маленькая палатка для
высокогорных походов), раскладывает вещи, раздевается, умывается и сразу же
как-то очень складно и хорошо входит в жизнь нашего лагеря.
На следующий день Шиянов на небольшом холме над нашими палатками
производит испытание радиостанции.
Радиостанция имеет крупные недостатки. Термограф (указатель
температуры) не действует, прибор не приспособлен Для перевозки караваном,
не разбирается удобно на несколько частей. На большой высоте его очень
трудно будет нести.
Николай Петрович в широчайшем альпийском костюме сидит на земле, сложив
ноги по-турецки, и разбирает детали радиостанции. Шиянов забивает в землю
штыри для растяжек.
На холм поднимается молодой человек в пальто и кепи.
- Позвольте представиться, - говорит он. - Моя фамилия Каплан. Я
кинооператор ленинградской фабрики "Россфильм" и иду с вами на пик Сталина.
Наши физиономии невольно расплываются в улыбки, которые мы стараемся
выдать за улыбки приветственные. Этот юноша меньше всего похож на опытного
альпиниста.
- А как у вас со снаряжением? - спрашиваем мы.
- Все в порядке. В Оше получил полушубок и башмаки.
- А палатка, спальный мешок, ледоруб, кошки, теплое белье, наконец хотя
бы свитер?
- Свитер? Хм... Свитер... Это егеровская фуфайка? Есть, как же, есть.
Улыбки переходят в хохот. Шиянов в восторге делает заднее сальто.
Каплан невозмутимо ждет дальнейшего развития событий.
Оказывается, что у него всего 300 метров пленки. Вместо того чтобы
создать захватывающий документальный фильм о восхождении на пик Сталина,
Ленинградская фабрика решила делать в Хороге сюжетный памирский фильм, и для
него Каплан должен был заснять на пике Сталина два эпизода.
Однако лучше 300 метров, чем ничего. Мы коллективно снабжаем Каплана
всем необходимым для похода. Он поедет с нами. Итак, бордобинское сиденье
окончено. Наш отряд в сборе. Мы собираемся в поход по Алайской долине, к
Алтын-Мазару и к леднику Федченко. Но не так-то просто тронуться в путь.
Возле палаток сложен наш груз - вьючные ящики и вьючные сумы, распухшие
до крайних пределов рюкзаки, спальные мешки, ящики с продовольствием,
метеорологический самописец, киноаппарат, тренога, казаны, чайники,
сковороды, полушубки. Мы выдергиваем стойки из палаток, и наши уютные
двухместные домики мягко ложатся на землю складками брезента. Мы скатываем
их в тугие, толстые валики, втискиваем в чехлы и Присоединяем к остальной
поклаже.
Караванщики с ироническим недоумением смотрят на эту груду вещей:
неужели мы думаем, что все это уместится на двух верблюдах и одной вьючной
лошади?
Действительно, Гетье просчитался, прислав нам такой маленький караван.
Неблагополучно и с верховыми лошадьми. Лошадь, купленная для Горбунова,
захромала и выбыла из строя. На четырех человек остался только мой Федька,
почтенный пожилой конь, который однако на пробных проездках показал полное
отсутствие "аллюров".
Выручает Марковский. Из отряда Григорьева он выделяет нам до Алтын-
Мазара двух вьючных лошадей и молодого жеребчика Пионера под верх.
Начинается погрузка каравана. Это - трудное и сложное дело, требующее
большого искусства и многолетнего опыта. Прежде всего караванщики
прикидывают груз на каждое животное. Груз этот распределяется на две равные
по весу части. Один из караванщиков вводит верблюда между двумя половинами
лежащего на земле груза. Верблюд пронзительно ревет. Караванщик дергает за
веревку, привязанную к продетому в ноздри верблюда куску дерева, и неуклюжий
"корабль пустыни" подгибает сначала передние, потом задние ноги и неохотно
подставляет под груз натруженные мозоли своих горбов. Через его спину
перекидывают аркан и затем вьючат вещи одновре- менно с двух сторон,
притягивая их все время арканом. Когда животное завьючено, караванщики
начинают изо всех сил растягивать вьюки в стороны, чтобы посмотреть, не
ослабнут ли арканы. Будет хуже, если это случится в пути, и вьюк развалится.
Сверх основных вьюков прикрепляются чайники, рюкзаки, всякая мелочь.
Навьюченный верблюд с усилием встает. Его отводят в сторону и
принимаются за следующего.
Вьюки надо распределять так, чтобы они не стирали животному бока. Иначе
можно за один день пути вывести верблюда или лошадь из строя.
Эта нелегкая процедура осложняется своеобразной погрузочной
дипломатией.
Рабочие отряда Григорьева норовят нагрузить своих лошадей полегче и
самые тяжелые и неудобные вещи навьючить на верблюда. Киргизы-караванщики
стараются незаметно подсунуть рабочим Григорьева небольшие, но увесистые
ящики с консервами.
Елдаш, который был бы нам очень полезен в походе, заболел и остается в
Бордобе.
Николаю Петровичу надоедает погрузочная канитель, и он решает идти с
Шияновым вперед. Мы уславливаемся, что они, пройдя примерно половину
дневного перехода, будут нас ждать на тропе.
Наконец все готово. Мы с Капланом закидываем за плечи винтовки и
фотоаппараты, приторачиваем к седлам плащи и полушубки, и караван трогается
в путь.
Цивилизация, - дома, кровати, столы, шоссе, автомобили - остается
позади. Впереди - приволье похода.
Мы спускаемся в широкую каменистую долину, переходим в брод несколько
рукавов обмелевшей реки и выходим на тропу.
От Заалайского хребта в Алайскую долину выпирают чукуры - поросшие
густой травой холмы древней морены. Тропа Бьется между ними. Она проложена с
удивительным Искусством, эта тропа, ведущая в обход погранзаставы, на долины
Маркан-Су в Алай.
Она проходит от погранзаставы в каком-нибудь километре, но караван,
идущий по ней, надежно скрыт в чукурах и с погранзаставы не виден. В 1932
году по этой тропе прорвался из Китая в Алай Аид-Мерек, один из отважнейших
басмаческих курбашш. В Алае он думал найти поддержку местных киргизов; он
нашел смерть в жестокой схватке с вышедшими за ним в погоню пограничниками.
Зеленое море чукуров поглощает нас.
- Караван наш затерялся в долине, словно иголка, - говорит Каплан.
И действительно, только сейчас мы ощутили, как просторен и безграничен
Алай. Верблюды и лошади кажутся игрушечными...
И все же он движется вперед, этот маленький, игрушечный караван,
оставляя за собой километр за километром.
Мерно раскачиваясь, несут свой груз верблюды. За ними, пожевывая удила,
идут вьючные лошади. Караванщик-киргиз тянет заунывную песню. На пригорках в
позе внимательно наблюдающего часового стоят сурки. При нашем приближении
они быстро ныряют в норы.
Справа, отделенная от нас тридцатикилометровой долиной, встает красная
каменистая гряда Алайского хребта. Слева - один за другим раскрываются
снежные гиганты Заалая. Купаясь в лучах солнца, ослепительно блестят
фирновые поля пика Ленина.
Солнце... Палящее, сверкающее солнце Памира. Оно неизменно
сопутствовало нам в течение всех восьмидесяти дней похода, расцвечивая мир
яркими красками...
Время от времени наш путь пересекают реки, стекающие с ледников Заалая.
Тропа зигзагами спускается по береговому обрыву между высокими столбами
выветрившихся песчаников. Красные от размытых пород потоки быстро текут по
каменистым руслам.
Караван переходит вброд разлившуюся на несколько рукавов реку и снова
углубляется в чукуры.
Мы идем без привала целый день: с груженым караваном нельзя делать
привалов.
Солнце уже склоняется к западу, а Горбунова и Шиянова все еще нет.
Продолжаем путь до темноты. Нам кажется, что мы скоро выйдем из полосы
чукуров на открытую часть Алайской долины и увидим там наших товарищей. Но
это - наивное предположение неопытных путешественников. Чукуры тянутся один
за другим, и мы снова чувствуем себя ничтожно-маленькими, игрушечными в этом
беспредельном море зеленых холмов.
Караванщики уже давно настаивают на ночлеге. Мы решаем остановиться. Я
хочу вернуться на несколько десятков метров назад, где я видел хорошую
ложбинку. Молодой караванщик внезапно начинает протестовать. Он ударяет
ладонью по земле, указывая, что хочет остановиться именно здесь. Я повора-
чиваю лошадь. Старик-киргиз, ведя в поводу верблюдов, идет за- нами. Но
молодой садится на землю и что-то кричит. Я беру у него из рук повод вьючной
лошади, которую он вел, и продолжаю путь. Караванщик остается один.
Некоторое время он сидит на земле. Потом встает и идет за нами.
Вскоре мы располагаемся на ночлег в небольшой ложбине. Караванщики
разгружают верблюдов и лошадей, мы ставим палатки.
Наступает ночь. Каплан укладывается, я остаюсь дежурить. Я лежу в
душистой степной траве, прислушиваюсь к пофыркиванию лошадей, пасущихся
рядом с лагерем, и смотрю в небо. Яркие созвездия медленно плывут к западу.
Кажется, что ощущаешь плавное и стремительное вращение земного шара.
Утром мы посылаем молодого киргиза в Бордобу с письмом к Марковскому и
Ивченко. Отсутствие Горбунова и Шиянова тревожит нас. Кроме того караванщики
уверяют, что у нас слишком мало арканов.
Около полудня со стороны Бордобы показывается группа всадников. Даже в
шестикратный Цейсс они кажутся маленькими жучками, медленно ползущими вдоль
берега