Главная | Обратная связь

Универсалии разных уровней абстракции

Сравнивая различные универсалии, приводимые в данной книге, нетрудно убедиться, что они сформулированы на разных уровнях абстракции. При этом те из них, которые сформулированы в достаточно конкретных терминах, бывают обычно менее содержательными с точки зрения общелингвистической интерпретации.

Очевидно, с другой стороны, что очень многие универсалии представляют собой проявление каких-то более общих закономерностей также универсального характера и что если формулировать универсалии на этом более общем уровне, число их можно было бы существенно сократить. Так, например, большая часть универсалий, выражающихся в виде импликации («если α, то β»), может быть сведена к утверждениям о том, что если в языке имеется некоторое маркированное явление, то в нем имеется и соответствующее немаркированное явление [27]. Вообще уже из признания одних явлений маркированными в отношении других вытекает целый ряд следствий. Обычно, например, немаркированный элемент характеризуется относительно более высокой частотой встречаемости, нежели соответствующий маркированный (это прямо следует из известного закона Ципфа), всевозможные нейтрализации и синкретизмы, как правило, имеют место именно в маркированных формах (ср., например, типичный случай нейтрализации тех или иных грамматических противопоставлений в формах множественного числа, которое маркировано в отношении единственного; в формах будущего времени, которое также выступает обычно как маркированное в языке, и т. д. и т. п.); далее, в качестве архичлена (архифонемы и т. п.) выступает, как правило, не произвольный, а именно немаркированный член оппозиции (характерно, например, что при нейтрализации согласных в исходе слова по признаку глухости - звонкости в русском языке в функции архифонемы выступают именно немаркированные глухие, а не маркированные звонкие); точно так же немаркированный член оппозиции бывает обычно представлен большим количеством вариантов (аллофонов, алломорфов и т. п.), чем противопоставленный ему в языке маркированный член; группа маркированных (по некоторому признаку) элементов не превосходит по количеству группу соответствующих немаркированных; наконец, в определенных случаях естественно ожидать нулевое выражение немаркированного элемента и т. д. и т. п. [28].

Уже сами связи между данными признаками маркированности (иначе говоря, следствия из признания маркированности одного элемента в отношении другого) имеют универсальный характер, то есть характерны в принципе для любого языка, хотя в отдельных языках и могут встречаться нарушения того или иного из этих следствий.

Можно считать, с другой стороны, что во всех языках одни и те же категории выступают как маркированкые. Например, во всех языках, где представлены соответствующие категории, формы множественного числа выступают как маркированные в отношении единственного числа, а формы двойственного числа - в отношении множественного числа; женский род выступает как маркированный в отношении мужского рода, косвенные падежи - в отношении прямых падежей и т. п. [29]. Это и выражается в только что приведенных признаках маркированности.

Однако, если данные отношения выразить в столь общей форме, то мы неизбежно должны получить очень много исключений, хотя в общей совокупности языков соответствующие отношения действительно имеют место.

Можно сказать, что соответствующие отношения действительны на уровне общих принципов, по которым мы представляем язык (и, в частности, предполагаем те или иные универсалии, которые могут затем подтвердиться либо не подтвердиться). Если и считать их универсалиями, то очевидно, что они относятся к гораздо более общему уровню абстракции, чем закономерности, говорящие о наличии или связи тех или иных единиц языка.

Универсальные утверждения, предполагающие достаточно высокий уровень абстракции, имеют отношение не столько непосредственно к самим языкам, сколько к процедуре их рационального представления - в том смысле, что если мы описываем неизвестный язык, нам целесообразно прежде всего предполагать в нем соответствующие отношения. В отдельных случаях наши предположения могут и не оправдаться; тем не менее подобную процедуру следует признать целесообразной, а сами отношения - нормальными для языка, поскольку в целом они соблюдаются в абсолютном большинстве языков (можно сказать тем самым, что подобные отношения целесообразно принять в соответствующем языке-эталоне) [30].

Настоящий сборник отражает не только тот круг проблем, с которым связано исследование языковых универсалий, но и слабые места самого направления. Работа в области систематизации универсальных закономерностей только началась. Чрезвычайно важным представляется составление и постоянное пополнение свода единообразно описанных и рационально расположенных универсалий [31]; в прямой связи с этим находится проблема оптимальной записи универсалий и их логического преобразования. Очень актуальной является задача разработки методов обнаружения универсалий. Предстоит большая работа по выявлению связей между имеющимися универсалиями (иначе говоря, выявлению закономерностей более общего порядка) и рассмотрению причин тех или иных универсальных явлений (которые могут быть как лингвистического, так и экстралингвистического плана). Сделано пока что очень мало. Но уже сейчас можно сказать, что исследование универсалий представляет собой одно из самых перспективных направлений общего языкознания.

Примечания

1. См. в этой связи: Б. А. Успенский, Структурная типология языков, М., 1965, стр. 61.

2. В этом смысле возвращение к позициям универсальной грамматики на новом этапе можно усмотреть в работах В. Брёндаля (см. V. Brøndal, Ordklasserne. Partes Orationis. Studier over de sproglige Kategorier, København, 1932, есть французский перевод; idem, Morfologi og Syntax. Nye Bidrag til Sprogets Theori, København, 1932) и отчасти И. И. Мещанинова.

3. Терминологически это старое неразличение генеалогических проблем и проблем структурных отразилось, между прочим, на том обстоятельстве, что почти до XX в. «морфологию» как область грамматики повсеместно называли «этимологией» (поскольку этимология отождествлялась со словообразованием, а словообразование, как область, позволяющая прояснить преимущественный смысл слова, считалось основной областью морфологии).

4. См. P. Diderichsen, The foundation of comparative linguistics: revolution or continuation? в книге: Paul Diderichsen, Helhed og Struktur. Udvalgte Sprogvidenskablige Afhandlinger, København, 1966, стр. 348-351; ср. P. Diderichsen, Udvikling og struktur i sprogvidenskaben, ibidem, стр. 277.

5. См. особенно классификации Шлегелей, В. Гумбольдта, Штейнталя - Мистели, М. Мюллера, Дж. Бэрна, Ф. Финка. Об экстралингвистической направленности типологических классификаций XIX в. см. V. Skаličкa, Sur les langues polysynthétiques, «Archiv Orientální», ročn. XXIII, 1955, № 1, стр. 12; Б. A. Успенский, Структурная типология языков, M., 1965, стр. 50-51.

6. N. S. Trubеtzкоу, Grundzüge der Phonologie, TCLP, VII, Prague, 1938 (Русский перевод: H. С. Трубецкой, Основы фонологии, М., 1960); R. Jakobson, Kindersprache, Aphasie und allgemeine Lautgesetze, Sur la théorie des affinités phonologiques entre les langues и др. работы в издании: Roman Jakobson, Selected writings, vol. I (Phonological studies), s-Gravenhage, 1962. См. также самостоятельную постановку проблемы в статье: В. W. and Е. G. Aginsky, The importance of language universals, «Word», vol. 4, 1948, № 3.

7. R. Jakоbsоn, Typological studies and their contribution to historical comparative linguistics, «Proceedings of the 8-th International Congress of Linguists», Oslo, 1958 (также в изд.: R. Jakobson, Selected writings, vol. I (Phonological studies), 's-Gravenhage, 1962). Русский перевод: P. Якобсон, Типологические исследования и их вклад в сравнительно-историческое языкознание, «Новое в лингвистике», вып. Ill, М., 1963, стр. 95-105.

8. Из работ Гринберга в области универсалий (помимо опубликованных в настоящем издании) укажем особенно: J. Н. Greenberg, Essays in linguistics, Chicago, 1957; idem, The nature and uses of linguistic typologies, «International Journal of American Linguistics», vol. 23, 1957, № 2; idem, Is the vowel consonant dichotomy universal?, «Word», vol. 18, 1962, № 1-2; idem, Some universals of word order, «Proceedings of the IX International Congress of Linguists. Aug. 27-31, 1962», ed. by H. G. Lunt, The Hague, 1964 (тезисы); Дж. Гринберг, Некоторые обобщения, касающиеся возможных начальных и конечных последовательностей согласных, «Вопросы языкознания», 1964, № 2; J. Н. Greenberg, Some generalisations concerning initial and final consonant sequences, «Linguistics», № 18, 1965 (английский вариант предыдущей работы); idem, Synchronic and diachronic universals in phonology, «Language», vol. 42, 1966, № 2; idem, Language universals, «Current trends in linguistics», ed. by T. A. Sebeok, vol. Ill (Theoretical foundations), The Hague - Paris, 1966; idem, Language universals; with special reference to feature hierarchies, The Hague - Paris, 1966 (развернутый вариант предыдущей работы).

9. См. «Universals of language», Report of a conference held at Dobbs Ferry, New York, April 13-15, 1961, ed. by J. H. Greenberg, The M. I. T. Press, Cambridge (Mass.), 1963, 2d edition: Cambridge (Mass.), 1966. Второе издание отличается от первого лишь незначительной аранжировкой и небольшими дополнениями в отдельных статьях.

10. См. Sol Saporta, Phoneme distribution and language universals, «Universals of language», Cambridge (Mass.), 1966, стр. 61-72.

11. Warren Соwgill, A search for universals in Indo-European diachronic morphology, ibidem, стр. 114-141.

12. Содержательный доклад Якобсона по техническим условиям не мог быть включен в настоящее издание, поскольку он уже опубликован в русском переводе; см. Р. Якобсон. Значение лингвистических универсалий для языкознания, в хрестоматии В. А. Звегинцева «История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях», ч. II, М., 1965, стр. 383-395. Ср.: Roman Jakobson, Implications of language universals for linguistics, «Universals of Ianguage», Cambridge (Mass.), 1966, стр. 263-278.

13. Joseph В. Casagrande, Language universale in anthropological perspective, ibidem, стр. 279-298.

14. Charles E. Osgood, Language universale and psycholinguistics, ibidem, стр. 199-322.

15. О системе записи универсалий см.: Б. А. Успенский, Структурная типология языков, М., 1965, стр. 182-185.

16. См. Sol Saporta, Phoneme distribution and language universal, «Universals of language», Cambridge (Mass.), 1966, стр. 64, 66.

17. См. J. Н. Greenberg, Synchronic and diachronic universals in phonology, «Language», vol. 42, 1966, № 2, стр. 509.

18. Ch. Hockett, A course in modern linguistics, New York, 1958, стр. 93.

19. Р. Menzerath, Typology of languages, «Journal of the Acoustical Society of America», vol. XXII, 1950, № 6 P Menzerath, W. Meyer-Eppler, Sprachtypologische Untersuchungen, «Studia Lingüistica», а. IV, 1950, № 1-2.

20. Иначе говоря, если приводить все универсалии к виду импликации (это удобно для единообразной записи универсалий; ср. Б. А. Успенский, Структурная типология языков, М., 1965, стр. 182-183), то в случае «простых» универсалий в графе «имплицирующее условие» условия действия универсалии ставятся для одного языка, тогда как в случае сложных универсалий условия ставятся для нескольких языков.

21. См. об этом: J. Н. Greennberg, Synchronic and diachronic universals in phonology, «Laguage», vol. 42, 1966, № 2.

22. См. об этом: Sol Saporta, Phoneme distribution and language universale, «Universals of language», Cambridge (Mass.), 1966, стр. 70 (прим. 2).

23. Ср. Б. А. Успенский, Некоторые гипотетические универсалии из области грамматики, «Конференция по проблемам изучения универсальных и ареальных свойств языка. Тезисы докладов», М., 1966, стр. 93.

24. См. V. Н. Yngve, A model and a hypothesis for language structure, «Proceedings of the American Philosophical Society», vol. 104, № 5, 1960.

25. См. И. Лeсepф, Применение программы и модели конфликтной ситуации к автоматическому синтаксическому анализу, «Научно-техническая информация», 1963, № 10; Л. Н. Иорданская, О некоторых свойствах правильной синтаксической структуры, «Вопросы языкознания», 1963, № 4.

26. См. примеры такого рода универсалий в нашей только что цитированной работе.

27. Ср. В. В. Мартынов, Семиотика, кибернетика, лингвистика, Минск, 1966, стр. 123.

28. См. подробнее: J. Н. Greenberg, Language universale, «Current trends in linguistics», ed. by Т. A. Sebeok, vol. III (Theoretical Foundations), The Hague - Paris, 1966, а также idem, Language universals: with special reference to feature hierarchies, The Hague - Paris, 1966. Там же и конкретные иллюстрации к только что приведенным положениям.

29. См. цитированные работы Дж. Гринберга.

30. Ср. Б. А. Успенский, Отношения подсистем в языке и связанные с ними универсалии, «Вопросы языкознания», 1968, № 6, стр. 12-13.

31. Свод универсалий, предложенный в нашей книге «Структурная типология языков» (М., 1965, стр. 186-222), в настоящее время мог бы быть значительно дополнен.

Ч. Ф. Хоккетт

ПРОБЛЕМА ЯЗЫКОВЫХ УНИВЕРСАЛИЙ [1]

(Новое в лингвистике. - Вып. 5. - М., 1970. - С. 45-76)

Введение

Языковая универсалия - это некоторый признак или свойство, присущее всем языкам или языку в целом. Утверждение о существовании предполагаемой языковой универсалии представляет собой некоторое обобщение о языке.

«Единственными полезными обобщениями, касающимися языка, являются индуктивные обобщения» (Вloomfield, Language, 1933, стр. 20). Это указание весьма важно для нас, потому что наша цель - не изобретать языковые универсалии, а открывать их. Но как открывать их - не очень ясно. Было бы справедливым утверждать, что задачи, которые преследует поиск универсалий, совпадают с общими задачами лингвистики по крайней мере в двух отношениях. Во-первых, это утверждение истинно в эвристическом смысле: мы не можем быть уверены, и это касается любой области лингвистического анализа, что тот или иной анализ не приведет к обнаружению чего-либо существенного для поиска универсалий. Во-вторых, правдоподобие (если не неизбежная истинность) этого утверждения обнаруживается, когда мы принимаем одно из возможных определений лингвистики как отрасли науки, той отрасли, цель которой определить место человеческого языка во вселенной. Эта формулировка оставляет интересующую нас проблему универсалий неопределенной в той мере, в какой нерешенной является общая проблематика лингвистики. Только в том случае, если (что крайне неправдоподобно) эта проблематика будет полностью решена, мы будем точно знать, что такое лингвистика, и в тот же самый момент исчезнет всякое основание для существования проблемы универсалий. Трудно установить сколько-нибудь заметные различия между «поиском языковых универсалий» и «определением места человеческого языка во вселенной». Скорее, это два пути описания одного и того же - модернистский и старомодный.

Но сама проблема, как бы ее ни формулировать, является важной; показательно, что время от времени мы откладываем в сторону разные наши узкопрофессиональные дела и пересматриваем основы нашей науки. В чем мы действительно можем быть уверены относительно всех языков? Каковы тут наиболее вопиющие пробелы? Можно ли назвать такие исследования, которые могут иметь решающее значение? Каковы важнейшие различия в мнениях специалистов и как они могут быть устранены?

В данной работе мы коснемся пяти вопросов: в разделе «Введение» делается ряд допущений и предостережений и указывается на некоторые опасности; этот раздел можно рассматривать как расширение или даже как разъяснение процитированного ранее сжатого замечания Блумфилда. Раздел второй суммирует некоторые признаки, обнаруживаемые (если автор не ошибается) во всех человеческих языках, но чуждые той или иной системе коммуникаций животных, отличной от человеческой. В разделе третьем предлагается набор признаков, специфичных для языка; иными словами, если коммуникативная система имеет все признаки, входящие в этот набор, то предлагается считать ее языком. В разделах четвертом и пятом перечислены немногочисленные признаки, соответственно фонологические и грамматические, которые, как представляется, присущи всем человеческим языкам, однако они не обусловлены с полной очевидностью теми признаками, которые могут рассматриваться в качестве критерия при определении языка.

1.1. Установление языковой универсалии должно основываться как на экстраполяции, так и на эмпирическом материале.

Естественно, что мы не хотим откладывать обобщения до тех пор, пока мы не получим полной информации обо всех языках мира. Следует поэтому формулировать обобщения как гипотезы, которые будут проверяться по мере того, как в наше распоряжение будет поступать новая эмпирическая информация. Но это не так просто. Если бы даже мы обладали полной информацией о всех живых языках, то оставались бы только что вымершие языки, информация о которых недостаточна. Представлять, что мы имеем достаточную информацию также и об этих мертвых языках, бессмысленно, поскольку это означало бы представлять себе невозможное. Вселенная, видимо, устроена так, что информация о всей совокупности фактов недоступна - по крайней мере в том смысле, что имеются события в прошлом, оставившие о себе лишь неполные свидетельства. Конечно, мы всегда стремимся расширить эмпирическую базу наших обобщений; мы также постоянно стремимся распространить наши обобщения обо всем, что мы наблюдали, на нечто не-наблюдавшееся и даже вообще ненаблюдаемое.

1.2. Установление языковой универсалии зависит как от определения, так и от эмпирического материала и экстраполяции.

Если в очередном языке, информация о котором становится доступной, отсутствует некоторый признак, ранее считавшийся универсальным, то мы можем считать, что имеем дело с неязыком, и спасти тем самым наше обобщение (ср. Kemeny, 1959, стр. 97-98). Можно избежать проистекающей отсюда тривиальности с помощью разных процедур, но все они предполагают, что решение принято заранее и такие решения суть определения. Мы можем решить, что любая система, обнаруживающая некоторый набор эксплицитно перечисленных признаков (определяющий набор), должна быть названа языком. Тогда универсальность некоторых выбранных признаков окажется тавтологией. Конечно, для каждого последующего цикла поиска универсалий сам перечень может быть пересмотрен.

1.3. Признак может быть широко распространенным или даже универсальным, не будучи существенным.

Легче всего это показать с помощью следующего приема. Предположим, что все языки мира, за исключением английского, должны вымереть. С этого момента любое утверждение, справедливое для английского языка, представляло бы собой и синхронную языковую универсалию. Поскольку мертвые языки могут не обладать признаками, которые мы считаем универсальными или широко распространенными среди живых языков, то одна лишь распространенность признака едва ли может свидетельствовать о его существенности.

1.4. Различие между универсальным и просто широко распространенным не обязательно релевантно.

Обоснование - то же, что для 1.3. Вероятно, все мы чувствуем, что универсальность некоторых признаков можно охарактеризовать как «случайную» - с таким же успехом они могли бы оказаться просто широко распространенными. Это ничего не говорит нам о том, как проводить различие между «случайно» и «существенно» универсальным. С другой стороны, та черта, о которой эмпирически известно, что она просто широко распространена, тем не менее не может считаться «существенной» универсалией, хотя она и может оказаться симптоматичной для универсалии такого рода.

1.5. Поиск универсалий не может быть успешно отделен от поиска содержательной таксономии языков.

Под «таксономией» здесь понимается не генетическая классификация, а то, что можно называть также «типологией». Допустим, что некоторый признак, считавшийся ранее важным и универсальным, отсутствует в каком-то вновь открытом языке. И все же этот признак может оставаться важным - в той мере, в какой его отсутствие в новом языке есть факт, типологически важный для этого языка.

Напротив, если некоторый признак в самом деле является универсальным, тогда он таксономически нерелевантен.

Вот пример, иллюстрирующий пункты 1.4 и 1.5. Когда-то считали, что все языки различают имена и глаголы - в соответствии с некоторым подходящим и достаточно формальным определением этих терминов. Одна из форм данного утверждения - все языки имеют два различающихся типа основ (возможно, в дополнение к разным иным типам), которые в зависимости от их отношения к флексии (если она существует) и к синтаксису могли бы быть отнесены к именам и глаголам. В этой форме обобщение оказывается неверным для языка нутка, где все грамматически не изменяемые основы обладают одним и тем же набором возможных флексий. Различие между именем и глаголом на уровне основ столь широко распространено, что его отсутствие в нутка, безусловно, заслуживает того, чтобы быть отмеченным с типологической точки зрения (1.5). Однако оказывается, что даже в нутка на уровне грамматического изменения слова в целом появляется нечто, очень похожее на противопоставление имя/глагол. Таким образом, хотя нутка вынуждает отказаться от обобщения в одной его форме, оно тем не менее может быть сохранено в модифицированном виде (1.4).

Грамматика Пор-Руаяля представляет собой попытку описания языковых универсалий и основание для таксономии. В основе ее лежит предположение о том, что любой язык должен тем или иным способом выражать все звенья грамматико-логической схемы, описанной в Грамматике. Источником этой эталонной системы, бесспорно, была латынь. Любой другой язык мог бы быть типологически охарактеризован перечислением тех способов, с помощью которых его механизм соответствия универсальной схеме отличается от латинского языка. От этой классической точки зрения на общую грамматику и на таксономию отказались не потому, что она в каком-либо отношении нелогична, а потому, что она оказалась неуклюжей для многих языков: она скрывает различия, которые мы стали считать существенными, и обнажает те, которые сейчас для нас тривиальны.

1.6. Широко распространенные (или универсальные) признаки скорее всего могут быть существенными, если они проявляются в разнообразных условиях.

1.7. Широко распространенные (или универсальные) признаки имеют тем больше оснований считаться существенными, чем с большим трудом они распространяются от одного языка к другому.

Если при некоторой данной таксономии мы обнаруживаем, что языки самых различных типов тем не менее обладают некоторым общим признаком, то этот признак, вероятно, является существенным. Едва ли, однако, это так, если речь идет о легко распространяющемся явлении. Так, тот факт, что многие языки мира имеют фонетически сходные слова со значением 'мама', более важен, чем столь же широко распространенный общий фонетический облик слов для обозначения 'чая'. (О первом из двух слов см. R. Jakobson, 1961.)

Следует также учитывать, что даже те признаки, распространение которых затруднено, могут проникать из одного языка в другой, если носители этих языков долгое время находились в тесном контакте. Уже одно это обстоятельство, если бы даже не было никаких других, делает сомнительными любые обобщения, базирующиеся исключительно на языках Западной Европы. И действительно, некоторые из таких обобщений опровергаются даже при поверхностном знакомстве с одним из неевропейских языков. Однако сопоставительное изучение, которое базируется исключительно на европейских языках, также имеет некоторые достоинства: в настоящее время наши сведения об этих языках более глубоки и более детальны, чем сведения о любых других языках, так что и сами обобщения также могут быть более глубокими. Придется дольше ждать момента, когда соответствующее более широкое исследование подтвердит или опровергнет их, но тем не менее эти сведения имеют ценность.

1.8. Универсальные признаки важны, если можно показать, что их наличие в системе не определяется наличием признаков «определяющего набора», а если и определяется, то в неочевидной форме.

Понятие «определяющий набор» было введено в пункте 1.2. Примеры, иллюстрирующие данное положение, см. в пп. 5.7 и 5.6.

Вторая часть этого положения нуждается в обосновании. Картографы эмпирически установили, что для того, чтобы любые две непрерывные области, имеющие общую границу (а не только точку), надежно отличались по цвету, всегда нужно не более четырех цветов. Вероятно, это топологическое свойство плоскостей и сферических поверхностей, но его связь с математическими определениями этих поверхностей настолько неочевидна, что ни один математик До сих пор не преуспел в формальном доказательстве этого предположения. Если будет доказано или даже продемонстрировано, что необходимо пять цветов, а не четыре, то значение этого вывода ничуть не уменьшится оттого, что он содержится в самих исходных посылках.

1.9. Универсальный признак имеет больше оснований считаться существенным, если имеются коммуникативные системы (особенно нечеловеческие), которые им не обладают.

Предположение, что мы можем больше узнать о человеческом языке, изучая коммуникативные системы животных, на первый взгляд может показаться странным; но и минутного размышления достаточно, чтобы понять, что мы можем знать, что представляет собой данный предмет, только в том случае, если мы знаем также, чем он не является. Ограничивая свои исследования человеческим языком, мы постоянно рискуем принять случайное совпадение за универсалию - кроме того, мы обходим задачу четкого определения той области вселенной, на которую должны распространяться наши обобщения. Допустим, установлено, что некоторый признак повторяется в каждом из известных языков, но отсутствует в некоторой коммуникативной системе животных. В ряде случаев это может вызвать включение данного признака в наш определяющий набор. В любом случае, это, видимо, один из способов избежать тривиальности при составлении нашего определяющего набора.

Приведенная точка зрения требует обширной программы исследования коммуникативного поведения животных, поскольку зоологам известно около миллиона существующих видов, и никто никогда не может с точностью указать, где именно в этой обширной совокупности можно обнаружить некоторую релевантную особенность (или значимое ее отсутствие). Кто бы мог подумать пятнадцать лет назад, что нечто существенное для лингвистики мы можем узнать, наблюдая пчел!

Можно предложить ограничить задачу, введя соответствующее определение. Мы могли бы просто утверждать, что коммуникативная система не является языком, если она обнаруживается не у человеческих существ. Этого вполне достаточно; однако тогда мы должны попросить наших собратьев - антропологов и биологов определить для нас вид «человек». Серьезный ответ включал бы утверждение: «человеческие существа - это говорящие гоминиды». Круг замкнулся бы, и мы ничего бы не добились. Лучше определять язык без ссылки на человека. Если при этом окажется, что на нашей планете говорить могут только человеческие существа, это будет важным эмпирическим обобщением.

Сравнение с нечеловеческой коммуникацией полезно и в другом отношении. Замечено, что во многих языках существует слово детской речи типа мама. Если мы зададимся вопросом, есть ли в сигнальной системе гиббонов этот признак, мы обнаружим, что дать формально точный отрицательный ответ на этот вопрос довольно трудно. Вопрос был неудачно поставлен. Сомнительно называть «словами» сигналы гиббонов. Тем самым мы приходим к необходимости более внимательного изучения того, что мы имеем в виду, говоря о «словах» в разных языках, и почему, собственно, мы испытываем неловкость, употребляя слово «слово» при рассмотрении сигналов гиббонов; подобные пути исследования могут привести к выработке более содержательных проблем сравнения и некоторого важного обобщения о языке.

1.10. Проблема языковых универсалий не независима от нашего выбора допущений и от методологии анализа отдельных языков.

Это очень тривиальное, но тем не менее важное утверждение. Обобщать мы должны, используя нашу информацию об отдельных языках; мы должны собирать сведения о некотором языке в терминах некоторой единой схемы анализа. Последняя включает как методологические понятия, так и представления о том, чем должен быть язык. Таким образом, изучение отдельных языков и поиски универсалий диалектически дополняют друг друга, что может одинаково обусловить перенесение с одного на другое как ошибочных, так и истинных утверждений.

Чтобы приблизить такую систему гипотез к истине, обратимся к способу обработки данных конкретных языков; при этом можно воспользоваться методом взаимоисключающих гипотез. Каково бы ни было излюбленное представление исследователя об устройстве языка, перед ним всегда возникает вопрос: «Можно ли удовлетворительно описать язык, если допустить, что он не соответствует облюбованной схеме?» Если это оказывается возможным сделать, то гипотеза об устройстве языка должна быть либо отвергнута, либо пересмотрена. Если же сделать это не удается, значит данная гипотеза может быть условно принята. Ведь гипотезы о языковых универсалиях (как и вообще всякие гипотезы) представляют собой, по определению, предположения, которые надо пытаться опровергнуть, а не убеждения, которые надо защищать.

2. Поиски универсалий путем сравнения с системами животных

Перечисленные ниже признаки устройства языка обнаруживаются в каждом языке, о котором имеется надежная информация, и любой из них, видимо, отсутствует по крайней мере в одной из известных коммуникативных систем животных (ср. 1.9). Не все они логически независимы и не все с необходимостью принадлежат к нашему определяющему перечню. Этот пункт будет рассмотрен отдельно в разделе 3.

Все эти признаки, за исключением трех последних, детально описаны в другом месте (Hockett, 1960). Полное их повторение здесь излишне, и автор уклоняется от задачи заменить предшествующее исследование переформулированным и столь же детальным изложением. Поэтому читателю предлагается рассматривать данный перечень как кратчайший конспект, а за более полной информацией обращаться к только что указанному исследованию.

2.1. Вокально-слуховой канал. Канал для любой языковой коммуникации является вокально-слуховым.

Коммуникация у некоторых животных слуховая, но не голосовая (например, у сверчков); другие животные имеют системы с совершенно отличными каналами (танцы пчел кинетико-осязательно-химические).

Формулировка этого первого признака исключает из категории «человеческий язык» письменный язык точно так же, как и африканские сигналы барабанов. Это исключение сделано сознательно (обсуждение мотивировки см. ниже, в разделе 3).

2.2. Рассеянная передача и направленный прием: все языковые сигналы передаются широковещательно и воспринимаются направленно.

Эти свойства - следствие самой природы звука, бинаурального слуха и способности к перемещению, и таким образом, они вытекают из сказанного в пункте 2.1. Узкоканальная передача редка в животном мире, но встречается в нервных клетках колоний кишечнополостных. Направленный прием - это общее правило, исключением из которого является случайная маскировка. Пример последнего: там, где много сверчков, установить местоположение сверчка по его сигналу затруднительно даже другому сверчку.

2.3. Быстрое затухание: все языковые сигналы недолговечны.

Чтобы слышать чью-либо речь, необходимо быть в соответствующее время в пределах слышимости. Следы человека или животного стираются гораздо медленнее. Это свойство затухания также следует из 2.1.

2.4. Чередуемость: взрослые члены языкового коллектива являются поочередно то передатчиками, то получателями языковых сигналов.

У некоторых видов сверчков стрекочут только самцы, однако реагируют на это стрекотание как самцы, так и самки.

2.5. Полная обратная связь: передающий языковой сигнал сам получает это сообщение.

Имеются патологические исключения (ср., например, 2.4). В некоторых видах кинетико-визуальной коммуникации, как, например, в брачном танце колюшек, передающий не всегда может воспринимать некоторые основные признаки посылаемого им сигнала.

2.6. Специализированность: прямые энергетические следствия языковых сигналов обычно биологически несущественны; существенны лишь пусковые эффекты (triggering effects).

Даже шум горячего спора не может хоть сколько-нибудь поднять температуру воздуха в комнате на благо присутствующим в ней. Самец колюшки не будет ухаживать за самкой, если ее брюшко не раздуто от икры; раздутость является здесь составной частью ее сигнала самцу; прямые следствия этой раздутости биологически явно релевантны.

2.7. Семантичность: языковые сигналы функционируют, обеспечивая корреляцию и организацию жизни общества, поскольку существуют ассоциативные связи между сигнальными элементами и признаками мира; короче - у некоторых языковых форм есть денотаты.

Раздутость (заполненность икрой) брюшка самки колюшки является частью действующего сигнала, но не «символизирует» ничего другого.

2.8. Произвольность: отношение между значимым элементом языка и его денотатом не зависит ни от какого физического или геометрического сходства между ними.

Итак, по нашему мнению, семантическая связь является скорее произвольной, чем иконической. Есть маргинальные исключения, в том числе следы звукоподражания. В танце пчел направление к цели соответствует направлению танца; этот способ является, таким образом, иконическим. Связь между пейзажем и изображающей его картиной иконическая; связь между пейзажем и словом пейзаж' произвольная.

2.9. Дискретность: допустимые сообщения в любом языке составляют скорее набор дискретных, чем непрерывных единиц.

В языке любое высказывание должно отличаться от любого другого, равного по длине высказывания, по крайней мере на целый фонологический признак. Высказывания не могут быть безгранично подобны друг другу. А танцы пчел могут: набор возможных танцев составляет двойной континуум.

В непрерывной семантической системе (обладающей признаком 2.7, но обратной системам с признаком 2.9) семантика должна быть скорее иконической, чем произвольной. Но дискретная семантическая система не предполагает с необходимостью ни иконичности, ни произвольности; таким образом, для языка 2.8 независимо от 2.7 и 2.9.

2.10. Перемещаемость: языковые сообщения могут от-носиться к вещам, удаленным во времени или пространстве от времени и места сообщения.

Имеется в виду удаленность от перцептивного поля участников коммуникации. Сигналы гиббонов никогда не перемещаемы; танцы пчел перемещаемы всегда. Языковые высказывания с одинаковой свободой могут быть как «перемещаемыми», так и «неперемещаемыми».

2.11. Открытость: новые языковые сообщения создаются легко и свободно.

Мы можем передавать сообщения (то есть создавать предложения), никогда не передававшиеся ранее, и быть при этом понятыми. У пчел это тоже возможно, у гиббонов - нет.

На самом деле это свойство отражает два отдельных языковых факта, которые заслуживают особого рассмотрения.

2.11.1. В языке новые сообщения свободно создаются комбинированием или трансформацией старых сообщений или по аналогии с ними.

Это означает, что каждому языку присуще грамматическое структурирование (структурная организация на грамматическом уровне, grammatical patterning).

2.11.2. В языке как новые, так и старые элементы легко получают новую семантическую нагрузку под влиянием языкового или ситуационного контекста.

Это означает, что в каждом языке постоянно появляются новые идиоматические выражения.

Открытость танцев пчел может быть описана как следствие особого вида структурной организации; бесспорно, нет никаких свидетельств создания пчелами новых идиом.

2.12. Традиция: условности языка передаются обучением и научением, но не по наследству.

Гены обеспечивают возможность овладения языком и, очевидно, обобщенный стимул, поскольку животные не могут выучиться человеческому языку; в то же время едва ли можно предотвратить усвоение языка человеком. Танцы пчел, вероятно, передаются по наследству.

2.13. Дуальность (структурной организации): каждый язык имеет как кенематическую подсистему, так и плерематическую подсистему.

На более привычном языке это скорее фонологическая и грамматическая (или лексико-грамматическая) подсистемы языка. Говорить о коммуникации в общем виде более удобно с помощью вышеназванных необычных терминов, заимствованных у Л. Ельмслева, поскольку они устраняют нежелательное здесь дополнительное указание на то, что физическим каналом системы с дуальной организацией должны обязательно быть звуковые волны.

Благодаря дуальности структурной организации громадное количество минимальных семантически функциональных элементов (плерем, морфем) может выражаться и выражается в комбинациях относительно малого количества минимальных, бессмысленных, но смыслоразличающих элементов (кенем, фонологических компонентов). Ни одна система, коммуникации животных, из известных автору, не обнаруживает сколько-нибудь значительной дуальности структурной организации.

Некоторые современные исследователи подозревают, что человеческий язык имеет не две, а по крайней мере три основных подсистемы, например: фонемную, морфемную и семемную [2]. Для целей настоящей работы этой возможностью можно пренебречь; заметим лишь, что система с тройным характером структурной организации будет обладать a fortiori теми же свойствами дуальности. Существенно лишь противопоставление между системой коммуникации с одной подсистемой и системами более чем с одной подсистемой.

2.14. Уклончивость: лингвистические сообщения могут быть ложными или бессмысленными с точки зрения логики.

Я могу утверждать, что от Земли до Луны десять миль или что все непрозрачные твердые тела внутри зеленые до тех пор, пока их не выставят на свет. В мире животных сознательное искажение истины, видимо, крайне редкое явление.

Этот признак не является независимым. Вероятно, он зависит от семантичности (2.7), перемещаемости (2.10) и открытости (2.11). Без семантичности нельзя проверить осмысленность и истинность сообщения. Без перемещаемости ситуацией, к которой отсылает сообщение, всегда будет непосредственный контекст, так что ложное сообщение обнаруживается мгновенно. Без открытости вряд ли возможно порождение бессмысленных сообщений, хотя ложные сообщения возможны: гиббон, в принципе, может послать сигнал о пище, хотя она и не была найдена. Можно, однако, представить себе такую систему (используемую каким-то биологическим видом или комплексом машин), которая обладала бы этими тремя основными признаками, но никогда не давала бы ложных сообщений.

Следует отметить также, что без признака, названного здесь «уклончивостью», невозможна формулировка гипотез.

2.15. Рефлексивность: в языке предметом сообщения может быть само сообщение.

Предметом танцев пчел является местонахождение (добычи), но сами танцы не могут быть предметом их танцев. И это свойство также, по-видимому, производно и основывается в большой мере на 2.11.2.

Соблазнительно переформулировать это свойство как «универсальность»: на (человеческом) языке можно сообщать о чем угодно. Рефлексивность, по-видимому, вытекает из универсальности, Трудность здесь чисто эмпирическая: если действительно существуют вещи, о которых мы не можем сообщать, то уже самый факт, что мы не можем сообщить о них, может помешать нам узнать, что они существуют. В любом случае механизм открытости (2.11.2), позволяющий порождать идиоматические выражения, гарантирует возможность сообщать с помощью языка все, что может быть достоянием нашего опыта.

2.16. Способность к обучению: говорящий на одном языке может выучить другой язык.

В одном из научно-популярных рассказов (не без основания отвергаемых издателями) однажды были изображены неземные существа с коммуникативной системой, подобной человеческому языку во всех отношениях, за тем исключением, что ее условности передавались от поколения к поколению только по наследству. Эти существа могли выучить новый язык, но ценой невероятных усилий. Похоже, что относительная легкость, с которой люди на Земле усваивают другие языки, является следствием самого устройства языка и обусловлена свойством 2.12.

Вполне возможно, что животные обладают этой способностью гибкой реадаптации в большей степени, чем мы предполагаем, но по крайней мере некоторые системы совершенно не допускают такой возможности (танцы пчел, брачный танец колюшки).

3. Определение языка и основные гипотезы

Признаки устройства языка, описанные выше, по общему признанию, достаточно разнообразны. Перечисление этих признаков первоначально не было ориентировано на поиск языковых универсалий. Этот перечень, скорее, является результатом ряда сопоставлений человеческой речи с коммуникативным поведением некоторых других животных. Он включает все, что давало подобное сопоставление. Поэтому оказалось, что некоторые положения прямо относятся к языку как «абстрактной» системе (хотя «абстрактное» по-разному понимается разными исследователями). Другие положения относятся, скорее, к организмам, использующим эту систему, третьи, наконец, - к тому, как эти организмы используют или усваивают эту систему. По этой же причине в одних положениях упоминались физика и биология (наименее «абстрактный» способ изложения), в других - нет.

При осмыслении этих шестнадцати признаков устройства языка с позиций задач настоящей работы прежде всего нужно решить вопрос о письме. Следует ли нам попытаться выделить определяющий набор свойств, который охватывал бы системы письма (по крайней мере, некоторые из них) наряду с языками в устной форме? Или нам следует отнести системы письма к тому же классу, в который входят и сигнализация барабанами, и другие, без сомнения, вторичные и производные явления, стоящие вне «языка»?

Каждая из альтернатив могла бы быть оправдана. В конце концов, мы могли бы принять их обе. Однако в настоящей работе я не буду учитывать письмо. Причины следующие:

1) Язык в устной форме - это часть «общего знаменателя культур», и его древность не подлежит сомнению. Любое обобщение о языке в устной форме представляет в то же время предположение об универсалиях человеческой культуры (Murdock, 1945). Письмо - позднейшее изобретение, и оно не получило еще распространения во всех человеческих обществах. Хотя это само по себе и не мешает попытке определить, что общего у всех устных и письменных языков, представляется разумным разделить всю задачу на две части: 1) явления, соотносящиеся с универсальностью культуры, и 2) явления, такой соотносительности не имеющие.

2) Одним из важнейших признаков систем письма является их относительное постоянство, прямо противоположное быстрому затуханию и исчезновению, характерному для устной речи (2.3). Если попытаться охарактеризовать устный и письменный языки одновременно, то нужно опустить из характеристики и быстрое затухание, и исчезновение, и относительное постоянство. Но относительное постоянство письма - важнейший источник его грандиозной силы, а быстрое затухание речи (и ее дочеловеческих праформ) было тем решающим фактором, который определил эволюцию человеческой коммуникации во всем ее многообразии, Анализ устного и письменного языка как единого целого таким образом лучше всего проводить после детального рассмотрения каждого из них в отдельности.

3) Системы письма крайне разнообразны по своему устройству, так что трудно быть уверенным в том, какие именно признаки являются общими для всех систем письма.

Обладают ли системы письма дуальностью (2.13)? С известной точки зрения обладают лишь немногие. В древнеирландской и кельтской графике, например, есть кенемы, состоящие из некоторых элементарных штрихов, и плеремы, репрезентируемые некоторыми комбинациями этих штрихов; денотатами плерем были фонемы древнеирландского языка. С этой точки зрения английское письмо не характеризуется дуальностью, поскольку плеремы (буквы) английского языка не построены из какого-то малого набора более простых кенем. Если же считать, что дуальность системы письма состоит в том, что она имеет общую с соответствующим устным языком плерематическую подсистему, которая манифестируется кенематически «звуковой субстанцией» в устной речи и «графической субстанцией» в письменной речи, то тогда встает вопрос, как различать древнеирландское и современное английское письмо или английское и китайское письмо?

Понятно, на все эти вопросы можно дать ответ. Автор считает себя вправе не рассматривать эти вопросы здесь.

Приняв это решение, определяющим множеством для языка мы можем считать набор следующих признаков: 2.11. открытость; 2.10. перемещаемость; 2.13. дуальность; 2.8. произвольность; 2.9. дискретность; 2.4. чередуемость; 2.5. полную обратную связь; 2.6 специализированность; 2.3. быстрое затухание; 2.2 широковещательность с направленным приемом. Любая система, обладающая этими десятью свойствами, будет называться в таком случае языком; любой язык, носителями которого являются подобные нам существа, будет называться человеческим языком. Каждый язык обладает также семантичностью (свойство 2.7), поскольку противопоставление произвольности (свойство 2.8, входящее в определяющий набор) и иконичности было бы бессмысленным без нее. По-видимому, но не столь очевидно, каждый язык обладает уклончивостью (2.14) и рефлексивностью (2.15) - по крайней мере это справедливо для каждого человеческого языка.

Для того чтобы показать значимость признаков определяющего набора, можно принять язык таким, каким мы его знаем, и посмотреть, к чему привело бы поочередное удаление каждого из этих признаков.

Язык, лишенный открытости, порождал бы только конечное число целостных сообщений. Порождение ложных высказываний было бы возможным, формирование гипотез - нет.

Язык, лишенный перемещаемости, не позволил бы его носителям говорить о прошлом и будущем. Планирование было бы невозможно. Вымыслы - а потому размышления, литература, наука - были бы исключены.

Язык, лишенный дуальности, был бы чрезвычайно неуклюж, поскольку все плеремы должны были бы отличаться друг от друга. Трудно вообразить какие-либо существа, хотя бы отдаленно похожие на нас, которые были бы в состоянии пользоваться подобной системой или по крайней мере воспроизводить ее. Возможно, однако, что дуальность - просто обычный для млекопитающих путь создания коммуникативной системы, обладающей всеми другими релевантными свойствами. Не исключено, что неземные существа могут быть отличны в этом отношении.

Система, лишенная произвольности, или совершенно не обладает семантичностью, или же имеет иконическую семантику. Первая из этих возможностей совершенно чужда языку. Система с иконической семантикой ограничена кругом лишь тех предметов и ситуаций, которые могут быть скопированы, нарисованы или изображены в виде диаграмм. Решающее значение произвольности убедительно показывается в рассказе Свифта о встрече Гулливера с лапутянами.

Вместо дискретности мы можем встретить непрерывный набор сигналов (что, например, наблюдается у пчел). Однако непрерывная семантическая система обязательно должна иметь иконическую семантику (Hocket t, 1960, стр. 413).

Именно чередуемость позволяет человеку перевоплощаться в других говорящих или вести беседы с самим собой.

Полная обратная связь также важна для человеческого языка.

Специализированность - это признак, настолько общий для коммуникативных систем (человеческих и животных), что по отношению к типам поведения, лишенным этого признака, некоторые исследователи не решаются даже применять термин «система» или термин «коммуникация». Во всяком случае, специализированность делает возможной коммуникацию на том энергетическом уровне (в прямом физическом смысле слова), который удобен для участвующих в коммуникации особей. Нет необходимости повышать энергетический уровень, сообщая о крупномасштабных предметах коммуникации, и понижать его, сообщая о мелочах.

Быстрое затухание означает, что уже переданные сообщения не загромождают канал и не препятствуют передаче новых сообщений (как это бывает, когда есть доска, но нет тряпки, чтобы стереть написанное). Таким образом, чрезвычайно срочные сигналы смогут проходить по каналу. С другой стороны, это означает, что (сведения о) важности того или иного сообщения должны храниться внутри приемника (если они вообще должны где-либо храниться). Если измерять «период внимания», нужный слушателям для восприятия длинного и разветвленного предложения, по общей для всех животных шкале, то он будет весьма значительным. Эволюция способности обладать таким «периодом внимания», бесспорно, обусловливается свойством быстрого затухания вокально-слуховой коммуникации и связана с развитием перемещаемости, а также с такими нелингвистическими явлениями, как изготовление орудий и пользование ими. Быстрое затухание - не «случайное» свойство человеческого языка. Поэтому развитие письма, позволившее преодолеть нежелательные последствия быстрого затухания, было настоящей революцией.

И рассеянная передача, и направленный прием также имеют свои достоинства и недостатки. Крик предостережения может сообщить собратьям нечто о местонахождении опасности, но в то же время если опасность - это хищник, то крик сообщит ему о местонахождении передатчика.

Если принимать во внимание только современный «цивилизованный» мир, переживающий период мирного развития, то быстрое затухание, рассеянная передача и направленный прием могут показаться , относительно несущественными. Но стоит задуматься о жизненных условиях, характерных для большей части человеческой истории, и тотчас видишь, что эти признаки важны и не могут считаться второстепенными. Они - часть нашего наследия от доисторических времен, они обусловили нашу эволюцию и эволюцию языка; они и сейчас с нами, и их потенциальные вредные последствия устраняются лишь при наличии специальных технических условий.

Тем не менее в определенном смысле открытость, перемещаемость и дуальность (вместе с тем свойством - оно не включено в определяющий набор, - что язык передается по традиции), можно считать определяющими, или ядерными, или центральными свойствами человеческого языка. Анализ того, что известно о вокально-слуховой коммуникативной системе современных гоминидов (исключая человека), позволяет думать, что вокально-слуховая система протогоминидов, должно быть, была лишена по крайней мере этих трех или четырех признаков. Последние являются инновациями человека или гоминидов. В других отношениях человеческий язык нельзя четко выделить из коммуникации гоминидов в целом.

Теперь мы готовы сделать некоторые обобщения, находящиеся за пределами определяющего множества.

3.1. Любое человеческое общество имеет язык.

Неверно было бы приводить в качестве контрпримера монастырь монахов-траппистов [3]: не было бы необходимости в запрете на разговор, если бы не существовала возможность разговора.

3.2. Ни один (биологический) вид, за исключением человека, не имеет языка.

С течением времени это утверждение может быть опровергнуто новыми зоологическими открытиями. В этом утверждении не содержится никаких предположений относительно вымерших видов и родов гоминидов (неандертальцев, питекантропов, австралопитеков).

3.3. Любая человеческая коммуникативная система, обычно именуемая (устным) языком, в нашем понимании тоже является языком.

Автора беспокоит возможность того, что под определение языка может подойти ряд человеческих систем, которые обычно не именуются «устным языком» (spoken language) и которые он не хотел бы сюда включать, например язык свиста у масатеко (Cowan, 1948). Производный характер таких систем очевиден, но неясно, как же формально оправдать их исключение.

3.4. У любого человеческого языка есть вокально-слуховой канал (2.1).

Этот признак был исключен из определяющего перечня, поскольку обусловленные им признаки (рассеянная передача, направленный прием, быстрое затухание) представляются гораздо более важными в структурном отношении. Можно вообразить другие каналы - скажем, свет или тепловые колебания, которые давали бы те же следствия. Поэтому данное утверждение не тривиально.

3.5. У любого человеческого языка есть традиция (2.12).

Если мы сконструируем и построим комплекс машин, общающихся между собой при помощи языка, то данный признак у них будет отсутствовать.

3.6. Любой человеческий язык можно выучить (2.16).

Возможно, это следует из предшествующего.

3.7. В любом человеческом языке есть как интонационная система, так и не-интонационная система; эта дихотомия пронизывает как кенематику, так и плерематику.

В английском, например, есть сегментные (не-интонационные) морфемы, которые получают отражение в сегментных фонологических признаках, и интонационные морфемы, которые получают отражение в интонационных фонологических признаках. Говорящий одновременно передает и не-интонационное, и интонационное сообщение. Гипотеза состоит в том, что такая организация присуща всем человеческим языкам. Отсюда не следует, что фонетическим «сырьем» для интонации непременно является высота голосового тона, как это имеет место в английском языке.

Если это обобщение верно, то оно весьма знаменательно, поскольку представляется (в данный момент), что нет абсолютно никаких причин, почему бы система, подобная языку во всех других отношениях, должна была бы обладать этим свойством. Большая часть письменных систем им не обладает.

Соблазнительно другое обобщение об интонации, но оно базируется на весьма ограниченном материале: большое число самых разных языков (английский, другие европейские языки, китайский, японский, самоа, фиджи) имеют «весьма бесцветную» утвердительную интонацию, несмотря на: 1) различие фонематических структур интонации (при фонетическом подобии интонации в этих языках) и 2) большое несоответствие остальных элементов интонационной системы.

3.8. В любом человеческом языке как плерематическая, так и кенематическая системы (независимо друг от друга) - иерархические.

Грамматически высказывание состоит, например, из предложений (clauses), предложение - из синтагм (phrases), синтагма - из слов, слово - из морфем. Фонологически высказывание состоит из макросегментов, макросегмент - из микросегментов, микросегмент - из слогов, слог - из фонем, фонема - из фонологических компонентов. (За исключением «морфемы», «фонологического компонента» и, возможно, «высказывания», термины, употребленные в разъяснении данного обобщения, не принадлежат самому обобщению.)

3.9. Человеческие языки сильнее различаются кенематикой, чем плерематикой.

3.10. Человеческие языки различаются сильнее на низших уровнях. По крайней мере это верно для плерематики.

Эти два утверждения не являются универсалиями, но, может быть, свидетельствуют о некоторых универсалиях. Например, в 3.10 утверждается, что все языки обладают некоторыми общими крупными синтаксическими структурами, как бы разнообразны не были мелкие структуры, из которых строятся компоненты крупных структур. Утверждение 3.9 можно оспаривать на том основании, что у нас нет надежного способа измерять и сравнивать указанные различия. В настоящее время это, бесспорно, так; но интуитивно данное утверждение представляется автору верным, и, вероятно, могут быть найдены формальные средства для подтверждения (или же опровержения) этого впечатления.

4. Грамматические универсалии

В обобщениях предшествующего раздела упоминается грамматика (или плерематический уровень), но эти обобщения не принадлежат к числу обобщений о собственно грамматике, потому что они касаются соотношений грамматики и других аспектов языковой структуры. Из сказанного ранее мы знаем (или допускаем), что в любом языке существует грамматическая система и что грамматическая структура является иерархической. В дополнение можно с достаточной уверенностью предложить еще следующее.

4.1. Любой человеческий язык содержит инвентарь единиц, которые меняют свои денотаты в зависимости от элементарных признаков речевой ситуации.

Иначе говоря, любой язык имеет деиктические элементы (по терминологии Блумфилда - «субституты»): в английском - это личные местоимения, указательные местоимения, местоименные наречия и т. д.

4.2. В любом человеческом языке среди деиктических элементов представлен элемент, обозначающий говорящего, и элемент, обозначающий адресата.

Первое лицо и второе лицо местоимений единственного числа универсальны. Кажется, нет внутренней (кроющейся в самом определении языка) причины, почему это должно быть так; и все-таки, если мы попытаемся вообразить систему, лишенную их, мы получим нечто очень непохожее на систему естественного языка.

4.3. Каждый человеческий язык содержит такие элементы, которые, ничего не обозначая, обусловливают различия в обозначаемом тех сложных форм, в состав которых они входят.

Подобные элементы суть маркеры (markers), например англ. and: Match and book обозначает нечто отличное и от match or book, и от match book, но само and ничего не обозначает. Допущение, что такие элементы должны обозначать нечто точно так же, как man, sky, honor или unicorn, породило менталистское философствование, населяющее вселенную абстрактными сущностями, а человеческий ум понятиями такими же бесполезными, как и светородящий эфир.

Существуют также и нечистые маркеры, например англ. in, on, которые обозначают некую сущность и одновременно обладают функцией маркера. Возможно, что следует высказать допущение лишь об универсальном наличии маркеров (чистых или нечистых).

4.4. Каждый человеческий язык имеет имена собственные.

Собственное имя есть форма, которая обозначает только то, что она обозначает. Если она обозначает более чем одну вещь в разных встречаемостях, то класс вещей, который может быть ею обозначен, не обладает ни одним общим критериальным свойством, кроме несущественного свойства быть обозначенным именем собственным. Все американцы с именем Ричард, по всей вероятности, мужчины, но многих мужчин не зовут Ричардом; поэтому, впервые встретив какого-то человека, никоим образом невозможно на основе его свойств заключить, что его имя должно быть Ричард.

Форма может быть именем собственным и в то же время не только им: Robin/robin «Робин/малиновка», John/john «Джон/парень», Brown/brown «Браун/коричневый». Данное обобщение не отрицает этой возможности.

4.5. Во всех языках имеются грамматические элементы, которые не принадлежат ни к одной из трех, только что перечисленных специальных категорий.

В целях сравнения полезно отметить, что все сигналы в танцах пчел - деиктические элементы и что ни один из выкриков гиббона не принадлежит ни к одному из трех перечисленных типов элементов.

4.6. В каждом человеческом языке имеется по крайней мере два основных уровня грамматической организации.

Там, где их ровно два, вполне хороши и традиционные термины «морфология» и «синтаксис». Там, где граница между морфологией и синтаксисом размыта, более пристальный анализ часто вскрывает особый, промежуточный между морфологией и синтаксисом уровень. Приведем пример из такого языка, как испанский. Внутренняя организация dando, me и lo - это морфология; участие dándomelo в более крупных формах - это синтаксис; структуры объединения dando, me и lo в dándomelo обычно не относят ни к морфологии, ни к синтаксису.

Однако 4.6 сомнительно в другом отношении: более глубокое проникновение в языки типа китайского может показать, что их лучше описывать, не прибегая ни к дихотомии «морфология - синтаксис», ни к более сложной трихотомии.

Во многих языках с четкой дихотомией «морфология - синтаксис» фонологическая и грамматическая структуры скоррелированы, то есть грамматические элементы в основном являются также и различающимися фонологически единицами. Из этого правила есть, однако, много исключений, так что данное утверждение указывает скорее на морфофонологическую таксономию, чем на универсалии.

4.7. Ни один человеческий язык не имеет грамматически однородного словаря, даже если исключить уже упомянутые три специальные категории элементов (деиктические элементы, маркеры и собственные имена).

Всегда существуют формы, различающиеся степенью употребительности. Поэтому всегда можно говорить с полным основанием о формальных классах слов.

4.8. Основное противопоставление классов форм «имя» - «глагол» является универсальным, хотя не всегда на одном и том же уровне.

Об этом уже говорилось в связи с 1.5.

4.9. В каждом человеческом языке можно встретить тип предложения двучленной структуры, консти-туенты которой разумно было бы именовать «тема» и «рема» («topic» and «comment»).

Порядок конституентов может быть различным. Для китайского, японского, корейского, английского и многих других языков типично упоминание сначала того, о чем пойдет речь, а затем того, что о нем говорится. В других языках наиболее типичная аранжировка - предшествование ремы или ее части теме. Это обобщение относится, конечно, только к простому предложению. В каждом языке, очевидно, существуют предложения также и иных типов.

4.10. В каждом языке различаются одноместные и двухместные предикаты.

В предложении Mary is singing одноместным предикатом является is singing. В предложении John struck Bill предикат двухместен.

Пункты 4.9 и 4.10 в некотором отношении вызывают сомнение. Мы склонны находить эти структуры в каждом языке, но, вообще говоря, возможно, что мы находим их потому, что мы их ожидаем, а ожидаем мы их потому, что они предполагаются некоторыми наиболее известными нам глубинными свойствами языка. Для некоторых языков иная схема, значительно менее очевидная для нас, может на самом деле более соответствовать фактам. Хотя это справедливо для всех предложенных обобщений, это, видимо, в особенности справедливо для указанных двух обобщений.

5. Фонологические универсалии

Из уже сказанного мы знаем (или допускаем), что каждый человеческий язык обладает фонологической системой, что фонологическое структурирование всегда иерархично. Тогда собственно фонологические обобщения следует рассматривать в пределах этих предварительных допущений.

5.1. В каждом человеческом языке избыточность, измеряемая в фонологических терминах, близка к 50%.

Суть дела в том, что, если избыточность значительно превышает эту величину, коммуникация становится неэффективной, и люди говорят быстрее или неряшливее; значительное снижение этой величины ведет к непониманию, и люди замедляют темп речи и артикулируют более отчетливо.

Возможно, что, если измерить избыточность в лексико-грамматических терминах, ее величина будет примерно такой же; возможно также, что эта приблизительная величина характерна для самых различных коммуникативных систем, по крайней мере для используемых людьми. Печатный английский текст (Shannon, 1951) дает эту же величину избыточности для букв.

5.2. Малопродуктивно считать универсалиями фонемы

Мы можем, конечно, говорить вполне обоснованно о фонемах при рассмотрении любого языка. Но их положение в иерархии фонологических единиц меняется от одного языка к другому, и, кроме того, оно в некоторой степени зависит от предубеждений или симпатий исследователя. Но, с другой стороны, статус фонологических компонентов установлен раз и навсегда по определению: фонологические компоненты суть минимальные (далее неделимые) единицы фонологической системы. Если вся фонологическая структура иерархична, то точная организация этой иерархии, меняющаяся от одного языка к другому, становится важным основанием для классификации, но не основанием для обобщений рассматриваемого типа.

На Кавказе имеются языки (Kuipers, 1960), фонологические системы которых можно описать с помощью дюжины фонологических признаков, объединяющихся в 70-80 фонем, которые в свою очередь соединяются в примерно вдвое большее количество слогов. Каждый слог состоит из одной из семидесяти с лишним согласных фонем, за которой следует одна из двух гласных фонем. В подобном случае очевидно, что гласные «фонемы» лучше рассматривать просто как два дополнительных фонологических при