Главная | Обратная связь

Глава четырнадцатая 24 страница

ника по истории партии, который заменил бы явно устаревшие, уже не отвечавшие новым представлениям узкого руководства о месте и роли партии в жизни страны труды В.И. Невского, Н.Н.Попова, Ем. Ярославского.

Впервые предложение о подготовке учебника по истории партии Сталин внес на рассмотрение ПБ 7 апреля, однако в тот день вопрос сочли неподготовленным, а потому его обсуждение отложили. И все же спустя всего девять дней, 16 апреля, Сталин сумел настоять на одобрении своей инициативы. Решением ПБ создали авторскую группу, включавшую трех членов ЦК: заместителя заведующего Агитпропом, старого коминтерновского работника В.Г. Кнорина; руководителя группы печати КПК, вскоре утвержденного в должности заместителя заведующего Агитпропом П.Н. Поспелова; председателя Центрального совета Союза воинствующих безбожников СССР, а двумя годами ранее еще и по совместительству председателя правления Всесоюзного общества старых большевиков до его ликвидации Е.М. Ярославского. Им предложили «положить в основу работы (указания) проект т. Сталина и предложенную им схему периодизации (событий) истории ВКП(б)». Задание следовало выполнить за четыре месяца, посему авторов освободили от исполнения всех обычных обязанностей. Вместе с тем в решении отмечалось, что создаваемая книга должна послужить учебником для секретарей райкомов, которым предстояло переучиваться на создаваемых Ленинских курсах¹⁵.

...Помимо внутриполитического направления нового курса, проводимого группой Сталина, существовал столь же важный внешнеполитический. Но вот здесь-то наступивший 1937 г. принес только осложнения и неудачи. Прежде всего не оправдывались надежды на столь необходимое присоединение Великобритании к Восточному пакту после отречения 10 декабря 1936 г. пронацистски настроенного Эдуарда VIII. Форн оффис продолжал свое прежнее стояние

«над схваткой», как и прежде, фактически потворствуя агрессивным планам Гитлера.

Столь же бесперспективным оказалось упование на укрепление советско-французских отношений, выработку на основе договора от 2 мая 1935 г. тесного «технического» сотрудничества генеральных штабов двух стран. Париж интересовало лишь одно — какую конкретно помощь СССР может оказать Франции, если она подвергнется нападению со стороны Германии, при этом игнорировалось иное возможное развитие событий — нападение Германии на Советский Союз либо Чехословакию. На столь откровенно односторонний характер обсуждаемой проблемы вынужден был обратить внимание В.П. Потемкин в беседе с генеральным секретарем МИД Франции Леже. В ответ советский полпред услышал весьма странное обоснование позиции Ке д'Орсе. Мол, тесное сотрудничество генеральных штабов Франции и СССР может привести к «отходу Англии от Франции и потере последней по крайней мере 60% той военной помощи, которую в случае нападения Германии французы могли бы получить извне».

Анализируя сложившуюся ситуацию, в советском полпредстве не исключали, что военный министр Эдуард Даладье и его сторонники в правительстве стремятся добиться от Москвы признания, что советская военная помощь не сможет стать достаточно эффективной. Пытаясь пресечь подобные настроения, Москва 17 февраля сообщила Парижу, что советская военная помощь будет непременно оказана любыми путями. Либо через территорию Польши и Румынии, либо, если Варшава и Бухарест откажутся пропустить части Красной армии, воздушным и морским путем¹⁶.

Стала исчезать уверенность в надежности как союзника и Чехословакии. Советскому полпредству в Праге в январе удалось узнать о начавшихся секретных германо-чехословацких консультациях. О том, что проводятся они ради подписания двустороннего пакта,

построенного на «принципе расширения Локарно», и снятия проблемы, порожденной подстрекаемыми из Берлина устремлениями судетских немцев о присоединении населенных ими районов к Германии.

Мало того, 15 февраля полпреду С.С. Александровскому пришлось сообщить в Москву еще одну не менее удручающую новость. Премьер М. Годжа начал активную кампанию «за ревизию внешней политики Чехословакии в сторону от Парижа — Москвы и в направлении к Берлину». Полпред констатировал: «Эта кампания прямо затрагивает интересы тех стран, которые твердо стоят на принципах коллективной безопасности и неделимости мира. Она, несомненно, действует разлагающе не только на страны, колеблющиеся в этих основных вопросах, но даже и на такие составные части мирного фронта, как Малая Антанта»¹⁷.

Наиболее же ярко обозначившийся путь западных демократий к Мюнхену, который предстояло пройти через аншлюс Австрии всего за полтора года, выразился при слишком затянувшемся решении испанского вопроса.

Советский Союз, желая как можно быстрее добиться восстановления мира на Пиренейском полуострове, но отнюдь не за счет республиканского правительства, поддержал соглашение, достигнутое в Комитете по невмешательству 16 февраля. Оно запрещало с ночи с 20 на 21 февраля выезд волонтеров в Испанию для участия в боевых действиях. Подтверждая твердую заинтересованность в том, чтобы не допустить дальнейшего роста численности итальянских и немецких войск, сражавшихся на стороне Франко, СНК СССР принял 20 февраля декрет, повторявший практически текст соглашения «О воспрещении отправки и вербовки добровольцев для Испании»¹⁸. Тем самым вполне официально и юридически была подтверждена изначальная позиция Кремля, настаивавшего на полном запрете появления на Пиренейском полуострове каких бы то ни было иностранных военнослужащих.

Несколько иначе пришлось поступить узкому руководству при решении задачи по введению контроля, призванного обеспечить соглашение от 16 февраля. Представители Германии и Италии в Комитете по невмешательству категорически воспротивились участию в столь важной и ответственной миссии СССР. И лишь для того чтобы максимально ускорить проведение в жизнь запрета на дальнейшее пополнение итальянских и немецких частей в Испании, И.М. Майский заявил 26 февраля в Лондоне:

«...Я получил от моего правительства инструкцию заявить, что в настоящий момент оно не заинтересовано ни с политической, ни с какой-либо другой точки зрения в присутствии своих морских сил в Средиземном море или в Атлантическом океане на большом расстоянии от их собственных морских баз. В соответствии с этими инструкциями я предлагаю, чтобы контроль над зоной, назначенной для советского флота, а именно в Бискайском заливе, был поручен Англии или Франции»¹⁹.

Такое решение должно было лишний раз доказать отсутствие каких-либо политических или территориальных интересов Советского Союза на юго-западе Европы, а также вызвать понимание и положительный отклик в Лондоне и Париже.

Оставалось добиться последнего — полного вывода всех иностранцев, сражавшихся в Испании на стороне как мятежников, так и законного правительства. Действуя таким образом, Кремль отлично знал о существовавшем реальном соотношении сил «добровольцев», из Италии — около 60 тыс. солдат и офицеров, из Германии — около 20 тысяч, и подлинных добровольцев-антифашистов чуть ли не из всех стран мира, пришедших на помощь республике, подвергшейся скрытой агрессии. Ведь численность иностранцев-антифашистов, находившихся в Испании всего по нескольку месяцев, за весь период гражданской войны в совокупности не превысила и 30 тысяч человек. Советских же добровольцев — советников, танки-

стов, летчиков — в 1937 г. было одновременно примерно 150 человек.

В Москве не сомневались, что республиканская армия даже без поддержки иностранных добровольцев сумеет подавить мятеж. И действительно, на фронтах в те дни обозначился существенный перелом. 6 февраля франкистский корпус «Мадрид» (30 тыс. человек, около 100 орудий, до 100 танков, 70 самолетов), в который раз попытался захватить столицу, развернув наступление в районе реки Харамы. Однако после нескольких дней отступления республиканцы стянули к месту прорыва пять дивизий и остановили мятежников. Спустя месяц, 8 марта, взять Мадрид попытался итальянский экспедиционный корпус (40 тыс. человек, 200 орудий, 120 танков, 90 самолетов). Сражение под городом Гвадалахара, продолжавшееся две недели, закончилось полным разгромом итальянских интервентов. Испанская республика доказала, что может защитить себя.

И все же ситуация в Европе в целом оставляла желать лучшего. Слишком очевидным стал поворот в политике Парижа и Праги. С 31 декабря 1936 г. прекратил действие лондонский договор 1930 г. об ограничении и сокращении морских вооружений (он обеспечивал превосходство британских ВМС), к которому так и не примкнули Италия и Япония. Великобритания и Франция продемонстрировали странную, если не сказать преступную, пассивность после заявления Гитлера 30 января в рейхстаге о том, что Германия убирает свою подпись под Версальским договором. Все это вынуждало узкое руководство несколько скорректировать свою внешнюю политику, вернее, лишь ее тактику, оставив в неприкосновенности прежние цели. А для этого, как по традиции велось во всех странах мира, провести демонстративные перестановки на ключевых для решаемой проблемы дипломатических постах.

И здесь приходится признать, вполне возможным, что снятие Н.Н. Крестинского, возглавлявшего

в НКИД европейское направление, могло быть связано не с его политическим прошлым или не только с ним, а с теми замыслами, ради которых М.М. Литвинов и затеял перетасовку кадров. На должность, которая освободилась после перевода Крестинского в наркомюст, был назначен В.П. Потемкин, человек более гибкий, нежели его предшественник, уже не раз доказавший умение успешно добиваться того, что требовало узкое руководство. Вдобавок он лично знал, что было немаловажно, большинство видных дипломатов и политиков Франции и Великобритании.

Были проведены и другие перестановки²⁰. Скорее всего, очевидный для всех даже просто читающих газеты неуспех советского внешнеполитического курса породил у узкого руководства предощущение грядущего столкновения с руководством широким. Такой же просчет развития ситуации оно уже однажды, в 1934 г., продемонстрировало весьма необычным способом. Как и три года назад, широкое руководство вполне могло использовать неудачу дипломатии как формальный предлог для открытой критики группы Сталина в целом или, по меньшей мере, только Молотова и Литвинова. Пока лишь таким предположением можно объяснить беспрецедентное решение, которое ПБ приняло 14 апреля 1937 г.

Названное «О подготовке вопросов для политбюро ЦК ВКП(б)», оно гласило:

«1. В целях подготовки для политбюро, а в случае особой срочности — и для разрешения вопросов секретного характера, в том числе и вопросов политики, создать при политбюро ЦК ВПК(б) постоянную комиссию в составе тт. Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича Л. и Ежова.

2. В целях успешной подготовки для политбюро срочных текущих вопросов хозяйственного характера создать при политбюро ЦК ВКП(б) постоянную комиссию в составе тт. Молотова, Сталина, Чубаря, Микояна и Кагановича Л.»²¹.

Сохранился и инициативный документ, объясняющий членам ПБ необходимость создания странного, не предусмотренного уставом партии органа, практически образующего внутри ПБ то узкое руководство, которое до той поры существовало лишь фактически.

В записке, автором которой был сам Сталин, отмечалось: «Вопросы секретного характера, в том числе вопросы внешней политики, должны подготавливаться для политбюро по правилу секретариатом ЦК ВКП(б). Так как секретари ЦК, за исключением т. Сталина, обычно работают либо вне Москвы (Жданов), либо в других ведомствах, где они серьезно перегружены работой (Каганович, Ежов), а секретарь ЦК т. Андреев бывает часто по необходимости в разъездах, между тем как количество секретных вопросов все более и более нарастает, секретариат ЦК в целом не в состоянии выполнять вышеозначенные задачи. Я уже не говорю о том, что подготовка секретных вопросов, в том числе вопросов внешней политики, абсолютно невозможна без участия тт. Молотова и Ворошилова, которые не состоят членами секретариата ЦК. Ввиду сказанного предлагаю политбюро ЦК ВКП(б) создать постоянную комиссию при политбюро ЦК ВКП(б) для подготовки, а в случае необходимости — для разрешения вопросов секретного характера, в том числе и вопросов внешней политики, в составе тт. Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича Л. и Ежова». А далее следовал текст, который дословно был включен в решение как второй пункт²².

Неоспоримым доказательством того, что решение ПБ от 14 апреля появилось как следствие неудач нового внешнеполитического курса, является обоснование создания необычной комиссии. Прежде всего — срочная «подготовка» и «разрешение» вопросов именно внешней политики. И все же данная проблема при всей ее очевидности явно служила только предлогом, лишь формальным основанием для более важного. Напоминание о секретности вопросов внешней политики должно было пресекать желания не только

обсуждать, но даже просто интересоваться ими. А еще преднамеренное раскрытие состава двух комиссий лишний раз указывало партократии, что в действительности во главе страны стоит не ПБ, а узкое руководство, а также и то, что сама власть не является одноуровневой.

Теперь любой, познакомившийся с данным решением ПБ, уже сам при желании мог легко вычислить истинный высший уровень, который вроде бы составляли только те, кто и образовал обе комиссии. То есть именно те, кто и без того вот уже почти десять лет входил в неформально узкое руководство, — И.В. Сталин, В.М. Молотов, Л.М. Каганович. Остальные же члены комиссий — К.Е. Ворошилов, Н.И. Ежов, А.И. Микоян, В.Я. Чубарь — как бы составляли всего лишь второй уровень властной группировки.

Если принимать такое структурирование за истинное, то за пределами обладания реальной властью оказывалось слишком много людей, не без основания считавших себя принадлежащими к высшему эшелону. Три члена ПБ — А.А. Андреев, М.И. Калинин, С.В. Косиор; три кандидата в члены ПБ — А.А. Жданов, Я.Э. Рудзутак, Р.И. Эйхе; четыре члена ОБ — Я.Б. Гамарник, А.В. Косарев, А.И. Стецкий, Н.М. Шверник. И уже поэтому можно было предполагать, что все они якобы находятся на некоем третьем уровне власти. А ниже их или наравне с ними, как это опять же представлялось по решению ПБ, находились не только зампреды СНК СССР — Н.К. Антипов, В.И. Межлаук, но еще и нарком иностранных дел (!) М.М. Литвинов, прокурор СССР А.Я. Вышинский, заведующие отделами ЦК Я.А. Яковлев и Л.З. Мехлис, а также Б.М. Таль. То есть именно те, кто играл ведущую роль в подготовке главного в то время для Сталина дела — политических реформ.

Потому-то с очень большой долей уверенности можно утверждать, что второй истинной целью решения ПБ от 14 апреля являлась сознательная дезинформация широкого руководства о том, кто же в действи-

тельности обладает властью. Ведь далеко не случайно Каганович, уже утративший положение второго секретаря ЦК ВКП(б), занял место в слишком легко поддававшейся вычислению, но на самом деле не существовавшей тогда «тройке». Вместе с тем оказались «в тени» члены подлинной группы Сталина, весьма активно действовавшие именно в те самые дни, — Литвинов, Вышинский, Яковлев, Стецкий, Таль.

Истинные намерения группы Сталина проявились не столько в решении ПБ от 14 апреля, сколько в иных акциях, несравненно более значимых для нее по своим результатам. Прежде всего в тех, которые позволяли предельно возможно расширять широкое руководство, одновременно обретая в нем надежных и благодарных союзников. Это позволило бы усилить таким образом влияние в ЦК хотя бы на короткий срок, столь необходимый для проведения через пленум избирательного закона.

Решением ПБ от 23 апреля из структур и из-под контроля Северо-Кавказского (только что переименованного в Орджоникидзевский), Сталинградского, Саратовского, Горьковского, Свердловского, Ленинградского, Восточно-Сибирского крайкомов и обкомов вывели партийные организации автономных республик — Дагестанской, Кабардино-Балкарской, Северо-Осетинской, Чечено-Ингушской, Калмыцкой, Немцев Поволжья, Марийской, Мордовской, Чувашской, Удмуртской, Коми, Карельской, Бурят-Монгольской. Напрямую, начиная с 1 июня, их подчинили ЦК ВКП(б)²³. На этом основании подняли ранг первых секретарей их обкомов, предоставив им всю полноту прав, присущих такой должности, практически уравняли с теми, кому они еще вчера должны были беспрекословно подчиняться.

Достижению той же цели послужило и еще одно решение ПБ, принятое в тот же день. В соответствии с ним Казахский крайком преобразовывался в ЦК КП(б) Казахстана, Киргизский обком — в ЦК КП(б) Киргизии, Закавказский крайком ликвидировался,

а взамен его создавались ЦК компартий Азербайджана, Армении и Грузии²⁴. Круг первых секретарей нацкомпартий возрастал с пяти до шестнадцати человек.

Подобные меры обязательно должны были привести к размыванию своеобразного единства широкого руководства. Единства не столько взглядов, сколько общих интересов, которое неизбежно возникло за почти десять лет пребывания большинства региональных первых секретарей на своих весьма высоких и довольно самостоятельных постах. Остро необходимо это было для группы Сталина потому, что ЦК еще не стал «машиной для голосования», сколь бы послушным он ни выглядел. Несмотря на давнюю внешне выражавшуюся лояльность, от него все еще можно было ожидать любых, самых непредсказуемых сюрпризов.

Чуть позже узкое руководство провело наконец и подлинную, а не мнимую реорганизацию, только не партийного, а государственного органа. 25 апреля решением ПБ упразднили просуществовавший с конца августа 1923 г. Совет труда и обороны — рабочий орган СНК СССР, в компетенцию которого входило осуществление хозяйственных и финансовых планов, корректировка их в зависимости от политической и экономической обстановки, контроль за наркоматами в области хозяйственных мероприятий и обороны. Взамен него, но в тех же, по сути, целях — «объединение всех мероприятий и вопросов обороны», и также при СНК СССР образовали Комитет обороны. В его состав включили председателем — председателя СНК СССР В.М. Молотова, членами — И.В. Сталина, наркома путей сообщения Л.М. Кагановича, наркома обороны К.Е. Ворошилова, заместителя председателя СНК СССР В.Я. Чубаря, наркома оборонной промышленности М.Л. Рухимовича, наркома тяжелой промышленности В.И. Межлаука. Спустя два дня Комитет обороны пополнили еще и кандидатами — заместителем наркома обороны, начальником ПУР РККА Я.Б. Гамарником, наркомом пищевой промышленности А.И. Микояном, секретарем ЦК А.А Ждановым, наркомом внутренних дел Н.И. Ежовым²⁵.

Так наряду с двумя иллюзорными комиссиями ПБ появился подлинный, обладающий всеми необходимыми юридическими правами постоянно действующий властный орган, призванный решать все важнейшие вопросы по ключевым для страны в условиях приближавшейся войны проблемам. В его состав вошли далеко не в равной степени как наркомы, хотя и занимавшие одновременно высшие партийные посты — члены ПБ, секретари ЦК, так и партийные функционеры, что ускорило давний процесс слияния обеих властных структур.

Концентрация полномочий внутри СНК СССР выразила характерную тенденцию, вскоре проявившуюся и в установлении абсолютного и монопольного контроля за всеми без исключения назначениями номенклатуры. Если прежде ОРПО занимался изучением и представлением кандидатур лишь в структурах партии — начиная с секретарей обкомов, крайкомов и выше, то теперь его функции существенно расширились. В соответствии с решением ПБ от 11 мая на заведующего ОРПО Г.М. Маленкова возложили «обязанности давать заключения по всем предложениям отделов ЦК, касающихся назначения и перемещения работников». Самих же заведующих отделами обязали «представлять в органы ЦК свои предложения о распределении работников только с заключения заведующего ОРПО»²⁶. Иными словами, под контроль ОРПО были поставлены утверждения в должностях уже и государственных служащих соответствующих рангов — от наркомов союзных республик до начальников главков, заместителей наркомов и наркомов СССР, чем прежде вполне самостоятельно занимались отраслевые отделы ЦК, вносившие свои предложения непосредственно в секретариат.

Этим решением и был образован прежде отсутствовавший, единый для всей страны своеобразный отдел кадров номенклатуры ПБ. Он не только сконцентрировал в одних руках проведение всей кадровой политики, но и необычайно высоко вознес самого Маленкова, фак-

тически вплотную приблизив его к узкому руководству. Скорее всего, это произошло потому, что тот сумел доказать за полтора года пребывания на посту заведующего ОРПО верность идеям политических реформ. Георгия Максимилиановича не ввели, что было бы вполне естественным, ни в одну из двух только что образованных комиссий ПБ, ни в Комитет обороны, и все же его уже можно было считать членом более значимой, хотя и действующей за кулисами власти, группы Сталина.

Однако наиболее важным, прежде всего для население страны, особенно для технической интеллигенции, а также и для широкого руководства оказалось решение, принятое ПБ 28 апреля и оформленное как совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О работе угольной промышленности Донбасса». Выглядевшее в целом как документ чисто экономического характера, призванный искоренить недостатки в данной отрасли и, в частности, упорядочить зарплату, он содержал выпадавший из контекста третий пункт, в котором указывалось:

«Осудить применяемую некоторыми партийными и в особенности профсоюзными организациями практику огульного обвинения хозяйственников, инженеров и техников, а также практику огульных взысканий и отдачи под суд, применяемую и извращающую действительную борьбу с недостатками в хозорганах. Обязать Донецкий обком КП(б) Украины и Азово-Черноморский крайком ЦК ВКП(б) исправить допущенные в этом отношении ошибки и разъяснить всем партийным организациям Донбасса, что их прямой обязанностью, наряду с выкорчевыванием вредительских элементов, являются всемерные поддержка и помощь добросовестно работающим инженерам, техникам и хозяйственникам»²⁷.

Дабы ни у кого не оставалось сомнений, ради чего не только принято, но и предано широкой гласности данное постановление, 5 мая ПБ еще одним своим решением предложило «прокурору Союза ССР т. Вышинскому пересмотреть судебные приговоры и снять

судимость с инженеров и техников угольной промышленности Донбасса, осужденных по производственным делам без достаточных оснований или на протяжении последующей работы показавших себя добросовестными и преданными делу работниками»²⁸.

А 15 мая «Правда» под заголовком «Что делает прокуратура в связи с решением СНК СССР и ЦК ВКП(б) о Донбассе» дала большое интервью с Вышинским. В нем он воспользовался возможностью напомнить, выделив особо, важнейшее положение преамбулы постановления: «Некоторые хозяйственники в порядке самостраховки увольняют с работы лиц, виновность которых не только не доказана, но даже не расследована». Развивая данную мысль, Вышинский заявил: «В ряде случаев неудовлетворительно велось расследование дел хозяйственников и специалистов, а судебные органы осуждали некоторых работников без достаточных оснований». Вышинский предупредил всех причастных к такого рода преступлениям:

«Прокуратура потребовала из Донбасса все дела лиц, осужденных по производственным преступлениям в 1934, 1935, 1936 и 1937 гг., для их сплошной проверки. После просмотра этих дел в Москве прокуратурой Союза приговоры, вынесенные без достаточных оснований, будут опротестованы. В отношении лиц, осужденных по производственным делам без достаточных оснований, а также в отношении лиц, которые в последнее время показали себя честными и добросовестными работниками, будет возбужден вопрос о снятии с них судимости».

Все сказанное Вышинским выглядело отнюдь не самокритикой. Открыто било и по сотрудникам областного и краевого управления НКВД, которые возбуждали дела о вредительстве и вели по ним следствие; и по обкому и крайкому, которые не только потворствовали беззаконию, но и слишком часто провоцировали его — в том признался на декабрьском 1936 г. пленуме ЦК С.А. Саркисов; и по наркомюсту, в полном подчинении у которого находились суды.

Глава шестнадцатая

 

1 мая 1937 г. страна в двадцатый раз отмечала праздник военным парадом и демонстрацией трудящихся в Москве, на Красной площади. Особенность данного дня в краткой, общедоступной форме традиционного приказа выразил нарком обороны К.Е. Ворошилов. Говорил он только о положении в стране: «Победы социализма записаны ныне в великой Сталинской конституции СССР, открывающей новую полосу в строительстве советского государства. Сталинская конституция СССР знаменует собой расцвет подлинной советской демократии, еще более тесную связь всех трудящихся масс с органами советской власти, обеспечивает еще более широкое и всестороннее участие их в управлении своим собственным государством»¹.

Об ином аспекте ситуации поведал в пространной, на полосу, статье «Единство международного пролетариата — высшее веление переживаемого момента» генеральный секретарь ИККИ Георгий Димитров. Выражая оценку положения в мире, не столько свою, сколько узкого руководства, он прозорливо предсказал то, что действительно произошло через два месяца в Азии, через десять и шестнадцать месяцев в Европе. Начал он с самого главного, самого тревожного:

«Вся международная обстановка в настоящий момент находится под знаком лихорадочной подготовки фашизмом нового передела мира путем захватничес-

кой войны. Гитлер усиленно готовит удар против Чехословакии, уничтожение которой как самостоятельного государства, согласно фашистской концепции, необходимо для «умиротворения Европы». Германский фашизм готовит поглощение Австрии... Японская военщина со своей стороны всячески старается разбить демократическую оппозицию у себя дома, чтобы с тем большей агрессивностью напасть на китайский народ».

Перейдя к непосредственным задачам пролетариата, Димитров сознательно напомнил, повторив, суть решений VII конгресса Коминтерна:

«Главное теперь заключается в том, чтобы, укрепляя дальше единство рабочего класса в национальном масштабе, найти общий язык, общую платформу, обеспечивающую возможность пролетариату выступать единым фронтом в международном масштабе, своевременно сосредоточивать свои главные силы на тех участках борьбы против фашизма, которые являются наиболее важными в каждый данный момент».

Димитров, несомненно, учел более чем годовую практику народных фронтов Франции, Испании и особенно — борьбы в поддержку испанского республиканского правительства. Именно потому ему пришлось осудить позицию лидеров Второго и Амстердамского интернационалов, упорно отклоняющих предложения компартии Испании и ИККИ о совместных действиях в защиту испанского народа. Кроме того, Димитров вынужден был принять во внимание то, что происходило в СССР: августовский и январский процессы, февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б), обвинившие Троцкого и троцкистов во всех смертных грехах. И на основании такой четко выраженной позиции сформулировал четыре «необходимо» в их принципиальной последовательности.

1. «Сосредоточить борьбу против главного врага, против ударного кулака реакционной части крупной буржуазии — против фашизма».

2. «Обуздать находящихся в рядах рабочего движения врагов единого фронта».

3. «Дать самый решительный отпор всем, кто ведет клеветническую кампанию против СССР».

4. «Ведя борьбу против фашизма, бить со всей беспощадностью по его троцкистской агентуре».

Наконец, в качестве своеобразного дополнения и в виде явной уступки коммунистам-ортодоксам, Димитрову пришлось вспомнить, но лишь в конце статьи и весьма бегло, еще и о пятой «необходимости» — борьбы с реформизмом².

Ворошилов, обращаясь к красноармейцам и командирам РККА, лишь единожды вспомнил о троцкистах. Вспомнил только для того, чтобы значительно повысить ценность новой конституции, принятию которой, как следовало из текста приказа, те яростно сопротивлялись. Димитров, давая установку мировому коммунистическому движению, также сказал о троцкистах, и опять же лишь по ассоциации — всего лишь как об агентуре главного противника — фашизма. И Димитров, и Ворошилов использовали понятие «троцкизм» как условное, обобщенное обозначение не конкретного врага, а всего, что мешало тогда продвижению вперед; как ставший ритуальным, просто привычным риторический прием. Не более того.

Но трудно представить, что член ПБ и генеральный секретарь ИККИ высказывали собственные, ни с кем не согласованные взгляды, лишь случайно совпавшие. Несомненно, подобная оценка троцкизма как явления уже малозначительного, практически ушедшего в прошлое, была отражением общего мнения узкого руководства на конец апреля. Это лишний раз подтверждает стремительное изменение оценок событий, происшедших через двое суток в Испании.

...Начиная с осени 1936 г. в Каталонии, ставшей автономной республикой (провинцией) с собственным правительством — генералидад, решающую роль в политической и экономической жизни играла анархо-синдикалистская профсоюзная организация — Национальная конфедерация труда (НКТ). Она установила практически полный контроль над национализированными ею же промышленными предприятиями, сельскохозяйственными кооперативами, возникшими как результат аг-

рарной реформы, над органами местного самоуправления. Итогом этого явилось своеобразное двоевластие, при котором и генералидад, и органы центрального правительства присутствовали в Каталонии чисто номинально. Не довольствуясь достигнутой властью, анархо-синдикалисты рассматривали свои достижения как первый этап социалистической революции, настойчиво стремясь перейти ко второму — установлению классического либертального коммунизма, да еще в масштабах всей Испании. Стремясь добиться именно такого развития событий, они противопоставляли себя коммунистам, по их мнению, партии порядка и этатизма.