 |
|
Отношение, мышление, деятельность – и воля
В целостном человеческом бытии можно выделить три этапа или уровня. Но чтобы понять их, надо сперва уточнить свое представление о человеке. Посмотрите на себя и попытайтесь понять, что определяет вашу индивидуальность. Что составляет сущность вашего «Я»? Для начала попытаемся найти свой индивидуальный центр, психическое существо, которое также называют душой[4]. Мейстер Экхарт называл это «внутренним человеком» (мы дальше будем говорить просто «Я»). Глядя внутрь себя, мы можем создать некоторое фундаментальное представление о себе. Точнее, можем построить это представление. Если максимально абстрагироваться от конкретных ситуаций и стараться понять, какого это «Я» «само по себе», - увидим, что оно создается совершенно произвольно. На этом этапе мы можем придать ему любые привлекательные для нас черты.
Отношение есть первый, наиболее интимный этап (уровень) специфически человеческого бытия. Содержание всякого отношения – деятельность[5] по постоянному выделению своего «Я» из наличной ситуации[6]. Любая конкретная ситуация – это всегда «Я» - «Я» в ситуации. Когда я растворяюсь в ситуации и вижу только внешний мир, «Я» - целостная основа моего бытия – исчезает. Гурджиса отрабатывал отношения с помощью метода «помнить себя»; у В. Франкла есть прекрасное понятие «ценность отношения». Когда мы бессильны что-либо сделать и не можем изменить ситуацию, - мы тем не менее можем и должны определить свое отношение к происходящему. «Значимы не наши страхи и не наша тревожность, то, как мы к ним относимся... человек, сталкиваясь со своей судьбой и вынужденный ее принимать, все же имеет возможность реализовать ценности отношения»[7].
Наиболее глубокая и важная часть моего «Я» - то, что проявляется, когда я бессилен. Но я могу по-разному это переживать. И если волевым усилием я актуализирую свое «Я», - мое поведение и мое переживание ситуации изменится. «Я» сохраняется всегда, при всех, любых внешних обстоятельствах – но не просто остается, а всякий раз может (для меня – должно) выделяться волевым усилием. Но кроме этого усилия мне не надо абсолютно ничего – я определяюсь только самим собой и из себя самого. Если мне удается это сделать, то я – бог. По крайней мере, как трактовал его Августин[8].
Отношение – это тяжелый и постоянный труд. Когда мы не осознаем «Я», то в ситуации всегда доминируют мыслительные и деятельностные стереотипы: то, что составляет нашу худшую часть, то, преодолению чего мы посвящаем нашу жизнь.
Вероятно, самое трудное – удержать своя «Я» в заурядной, обыденной жизни, ибо заурядность есть выражение очень устойчивых автоматизмов. Сделать любой свой шаг способом реализации «Я» - по отношению к этой цели данный текст является средством. Самая выразительная возможность оценить свое продвижение с его помощью предоставилась мне в кресле у стоматолога. Когда сверло входит в зуб – остается ли еще что-то, кроме боли и страха? Где в это время «Я»? «Помнить», выделить его в этот момент трудно. В какие-то моменты, когда сверло подходило к пульпе, это удавалось, «Я» растворялось в переживании боли. Но даже как поставленная цель отношение снова возвращало «Я», лишь только становилось чуть легче. И в целом весь этот опыт подтвердил, как помогает собственному становлению работа по актуализации «Я».
Специфика отношения в том, что оно – начальный и в этом смысле определяющий этап (уровень) нашего существования. Если мы не сделали волевого усилия здесь, - все последующее существование в каждом его моменте будет ущербным. Но выделив «Я», мы тем самым ставим себя в зависимость от ситуации и обстоятельств, теряемся в них, и они – вместе с нашими стереотипами[9] – начинают нас контролировать. И ведь нельзя выделить «Я» раз и навсегда – это приходится делать заново в каждой ситуации: например, чтобы, когда я прищемил палец, мое «Я» (бессмертная душа!) не исчезало на кончика пальца. И в принципе невозможно проделать эту работу одним только интеллектом: чтобы удержать «Я», всегда необходимы волевые усилия. Так в дзэн-буддизме, когда ученик с помощью медитации пытается понять, что же такое «Я», учитель может ударить его и спросить: А где же теперь твое «Я»?
Мышление есть продолжение и конкретизация отношения. «Я» делается в мышлении более «подробным», а соответствие с ситуацией – более многоплановым. В мышлении «Я» включает конкретные цели и ценности; мышление есть деятельность по самоопределению в конкретной ситуации. «Чтобы понять мышление как функцию... надо выйти за пределы рассмотрения того, что и как происходит внутри мыслящего тела (будь то мозг человека или человек в целом, обладающий мозгом), рассмотреть ту реальную систему, внутри которой эта функция осуществляется – систему отношений: мыслящее тело и его предмет»[10]. Так же, как и отношение, мышление реализуется в каждой ситуации – в противном случае оно может быть лишь «манипулятивным интеллектом». Мышление можно рассматривать как интеллектуально-волевой континуум: как и в других этапах (уровнях) бытия, интеллект и воля здесь слиты и взаимоопределяют друг друга. Разделяя их и раздельно оперируя ими, мы совершаем искусственный акт, прибегаем к особой технике работы. Абсолютно необходимо постоянно отдавать себе отчет в целях такой работы, в искусственном характере этих идеализаций, в невозможности прямо переносить их на реальность. Предмет мышления – это реальность субъективная (интериоризированная): то, что находится внутри мыслящего субъекта, все его представления, все содержание сознания. Но эта реальность ничуть не менее «реальна», чем материальная («объективная»): в момент сверления зуба боль для меня гораздо реальнее, чем все окружающие предметы.
Функция интеллекта в мышлении – представить наиболее точно и полно «Я», цели, ценности и средства субъекта, реконструировать все компоненты ситуации; функция воли – изменить самого субъекта, чтобы тот смог использовать данную ситуацию для достижения цели[11]. Воля требуется для любого выхода из стереотипов, из привычного хода внутренней жизни. Гурджиев доказал иллюзорность наших утверждений о том, что наши движения произвольны; тем более это относится к нашим мыслям и чувствам. На столе у Т. Эдисона была табличка: «Нет такой уловки, к которой не прибегал бы человек, чтобы избежать настоящих трудностей, связанных с процессом мышления». Наиболее распространенная из таких уловок – использование универсалий (понятий, применяемость которых в новой ситуации не подвергается сомнению), изолированных и понимаемых как проявление самодостаточного интеллекта. Смысл универсалий – освободить человека от необходимости самопределения и волевого усилия в каждой новой ситуации. расширяя свои представления
за пределы наличной ситуации, мы выдаем себе индульгенцию на будущую леность; это изысканно маскируется и опытными данными (из других, прошлых ситуаций), и общественным признанием универсалий. Стихийное нежелание каждый раз совершать работы мы прячем за «объективность» своих представлений.
«Самопроизвольный рационализм является одной из форм антирационализма. Он означает произвольную остановку мышления на ряде абстракций»[12].
Понятия творят идолов
Лишь удивление постигает нечто.
Григорий Нисский.
В качестве контрдовода я предъявляю себе упрек в релятивизме. Но потом я смотрю: а откуда он исходит. Если я хочу заблокировать мыслительное движение, показать, что так нельзя, а так как я делал раньше, - можно, и не надо мне ничего менять, - то упрек в релятивизме снимается автоматически. Если же я пробую работать, отдавая себе отчет в ограниченности своих взглядов и а необходимости превзойти их, выйти за их пределы, - то я принимаю упрек. Универсалии превращаются в опорные пункты; я сознаю их ограниченность, но пользуюсь до тех пор, пока нет других средств для движения.
В этом смысле отнюдь не противоречат друг другу понимание бога как чистого мышления у Аристотеля и как чистого действия (actus purus) у Фомы Аквинского[13].
«Поворот, совершенный христианством в понимании человека, состоит в том, что центр внимания теперь наряду с разумом входит и воля, и подчас трудно сказать, какая из этих способностей является главной»[14].
«Иоганн Дунс Скот (1266-1308) резко разводит ум и волю как различные способности. Основное различие между ними состоит в том, что ум обнаруживает себя необходимым образом, а воля свободна... Разведение ума и воля явилось решающим аргументом для противопоставления научно-теоретического и нравственно практического отношения к миру»[15].
«... целостность человеческого существования есть не вопрос интеллекта, но вопрос воля в самом прямом смысле этого слова. Разум способен поднимать любые вопросы – и правильно, что он это делает, - но ожидать от него ответы на последние вопросы бытия – значит требовать от него слишком многого. Природа разума не такова. Ответы скрыты в глубине нашего существа и извлечь их можно лишь великим усилием воли»[16].
Оппозиция мышления и воли (как следствие противопоставления мышления и деятельности) в науке Нового временя образовалась сложным образом. В частности, из того, что наука стремилась быть, с одной стороны, « «практичнее», чем античная философия, с другой – «объективнее», чем религия.
«Аристотель употреблял его [понятие «praxis», деятельность], в сущности, для обозначения свободной деятельности личности... для него наивысшей формой praxis, т.е. деятельности, которую он ставил выше даже политической деятельности, является созерцательная жизнь, посвященная поискам истины. Идея, что созерцание – одна из форм бездеятельности, была для него немыслимой»[17].
«... никакое знание не может само себя обосновывать и доказывать; всякое знание предполагает еще высшее знание как свое основание и нет конца этому восхождению. Это – вера, добровольное удовлетворение естественно образующимся в
нас мнением, которое мы признаем потому, что только при нем можем выполнить свое назначение; лишь вера подтверждает знание и повышает его до степени достоверности и убеждения... Эта вера не есть знание, она есть решение воли придавать значение знанию... Воля есть жизненный принцип разума, она сама – разум, когда она берется в своей чистоте и независимости»[18].
«Наука так и не стряхнула с себя отпечаток своего возникновения в процессе исторического переворота позднего Ренессанса. Она оставалась прежде всего антирационалистическим движением, основанным на наивной вере. Когда наступила нужда в мышлении, оно заимствовалось из математики, сохранившегося реликта греческого рационализма, который следовал дедуктивному методу. Наука отвергала философию. Иными словами, ее не беспокоило обоснование или объяснение своего смысла, и она сохранила вежливое безразличие к опровержению ее Юмом»[19].
«... если я люблю мудрость, и часто слишком люблю ее, то потому, что она очень напоминает мне жизнь»[20].
«Все ментально развитые люди, достигшие уровня выше среднего, должны так или иначе, или хотя бы время от времени или же для определенных целей, разделять ум на две части - ... активную часть, которая одновременно свидетель и воля и которая наблюдает мысли, рассматривает, отвергает, исключает, принимает, вносит поправки и изменения – Хозяин в Доме Разума, способный к самоуправлению, самраджа...»[21]
«Воля составляет известный модус мышления, точно так же, как и ум»[22].
Но уже в Чхандогья-унавиннаде: «Поистине, если кто-то верует, то он мыслит. Не веруя, не мыслят, лишь веруя, мыслят»[23].
Все, что я хотел сказать по данному вопросу, выражено выбором и очевидностью цитат. Как заметил еще Спиноза, когда Петр говорит про Павла, мы больше узнаем про Петра, чем про Павла.
Есть очевидность этапов (уровней) человеческого существования (отношение – мышление – деятельность) наложить на шкалу «ценность[24] - средство», то наиболее полным носителем «ценности» выступит отношение; мышление содержит эти функции примерно в равной пропорции; деятельность чаще будет выступать как «средство».
Волевым полаганием мы выделяем из ситуации «Я» - но для чего? Только чтобы добиться его максимальной состоятельности в данной ситуации. Именно в этом – «средственная» функция мышления и деятельности. Однако в мышлении «Я» конкретизировано. Помимо цели «достойно пережить» в ситуацию добавляется еще одна цель – «нечто сделать». перефразируя Мейстера Экхарта, можно сказать, что человек есть то, к чему он стремится. Цель – опорный пункт, средство для реализации «Я»: я должен нечто совершить, использовав для этого данную ситуацию. В мышлении я пытаюсь это сделать и только в случае неудачи я возвращаюсь опять «в отношение» и стараюсь достойно (соответственно «Я») перенести выдержать ситуацию. Ценность, самодостаточность необходимо задавать каждой ситуации. И также необходимо осознавать искусственный характер такого задавания: это – волевой акт. Я понимаю частный и временный характер данной ситуации, но я волевым усилием выделяю ситуацию из причинно-следственной сети, придаю ей полную уникальность и делаю окончательной точкой своего существования.
Воля для того и требуется, чтобы действовать так, как будто другого шанса достичь цели не будет; воля убирает успокаивающее намерение сделать (исправить) потом, в будущем.
Самое мышление может быть рассмотрено в качестве средства – то, благодаря чему я могу реализовать «Я». Но искусственно ему можно придать и роль ценности. Рациональное обоснование: я понимаю, что выхожу из целостного процесса жизни, - но делаю это намеренно. Цель – максимально развить, усовершенствовать мышление как инструмент (искусственность состоит только в том, что я понимаю временный и частный характер этого выхода). Только рассматривая мышление как ценность, я могу развить его максимально, а в этом случае – я наиболее эффективно смогу продвигаться к цели.
В развитом мышлении противопоставление ценности и средства снимается: обе категории употребляются ситуативно, и указать заранее, в какой функции выступит тот или иной объект, невозможно. Определять это приходится заново в каждой ситуации.
Деятельность есть материализация мышления, проявление его во внешних, предметных действиях. В более широком смысле этот термин может применяться для обозначений конструктивных (следовательно, осознанных и целенаправленных) изменений на любом этапе (уровне). В дальнейшем мы будем придерживаться более узкой трактовки во всех случаях, где это специально оговаривается.
Мышление может рассматриваться как «внутренняя деятельность»: преобразования происходят внутри субъекта в результате планирования деятельности. На этапе (уровне) деятельности наиболее очевидна воля, поскольку здесь она вынесена «вовне», и наиболее привычна, поскольку легче ломать других (особенно обладая властью), чем менять себя. Однако если мы проявили слабость в мышлении на этапе (уровне) подготовки деятельности, все дальнейшие проявления будут необходимо ущербными. Деятельность есть однозначное и частное следствие мышления. Пытаться изменить нечто внешнее, но изменив предварительно себя, - значит только ускорить прошлую деятельность, ту, от которой хотим избавиться. «...Дело, которое здесь может привести к цели, не имеет ничего общего с какой-либо «деятельностью», с какими-либо внешними человеческими делами, а сводится к «делу» внутреннего перерождения человека через самоотречение, покаяние и веру»[25].
Недавняя общественная «перестройка» очень точно иллюстрировала (и по методам и по результатам) бессмысленность такой «деятельности». До того, как предпринять нечто в плане внешних действий, никто не потрудился совершить внутренние изменения. Политические и хозяйственный субъекты получили больше свободы и стали активнее, но воспользоваться этой свободой сумели прежде всего те, кто был подготовлен к ней всей предшествующей жизнью (так называемым «застольем»). И делают они то же, что и раньше, только активнее. Так что «перестройка» все-таки явилась «ускорением»: ускорилось то, к чему мы шли все годы и от чего наивно и страстно желали уйти. «... Самые причины этого трагического крушения наших прошлых мечтаний нам теперь, при желании вдуматься в них, вполне ясны: они заключаются не только в ошибочности намеченного плана спасения, а прежде всего в непригодности самого человеческого материала «спасителей» (будь то вожди движения или уверовавшие в них народные массы, принявшиеся осуществлять воображаемую правду и истреблять зло)... Какие же гарантии мы имеем теперь, что мы опять не окажемся в жалкой и трагической
роли спасителей, который сами безнадежно пленены и отравлены тем злом и той бессмыслицей, от которой они хотят спасать других... можно ли верить, что сама жизнь, полная зла, каким-то внутренним процессом самоочищения и самоопределения, с помощью сил, растущих из нее самой, спасет себя, что мировая бессмыслица в лице человека победит сама себя и насадит в себе царство истины и смысла?»[26]
«... Воля имеет два конца – один внутренний, опирающийся в метафизические глубины, в которых и совершается это истинное, подлинное дело, другой – наружный, проявляющийся во внешних действиях, в образе жизни, или жизнь этого вовне обращенного конца человеческой воли, не безразлична для внутреннего существа души, хотя никогда не может заменить ее и выполнить ее дело. Она играет для этого внутреннего существа души двоякую подсобную роль»[27].
«Внутренняя» и «внешняя» деятельность при достаточно развитом мышлении не могут противопоставляться друг другу. «Внутреннее дело» всегда делается для чего-то, оно тоже элемент деятельности в широком смысле. Для этой деятельности характерен масштаб: я хочу совершить что-то значительное и для этого очень многое должен изменить в себе. «Внешнее» дело при этом, как правило, выходит за пределы физической жизни и со стороны может быть не видно вовсе – отсюда могут возникнуть представления о замкнутости «внутреннего» дела на себя, его самодостаточности. Но в той или иной форме (религиозной, моральной) для субъекта всегда существует «для чего?»: я занимаюсь самосовершенствованием, пусть даже результаты этой деятельности не смогут увидеть современники. Этот вопрос каждый решает для себя в зависимости от масштаба своей личности и волевых способностей.
Предисловие к работе над текстом
- Что я сумел изменить в себе в процессе создания текста? Насколько он отличался от демонстрации того, что я сделал ранее, насколько я в процессе написания соответствовал «Я», - а не был только техническим описателем себя вчерашнего?
- Я делал все, что мог, чтобы текст был перформативным, но очень далек от мысли, что это мне удалось в какой-то удовлетворительной мере. Сделать, совершить сейчас я больше ничего не могу, но я обязан определить отношение к этому.
- «Ты обязан сам отвечать за свою глупость (слабость)».
- Зафиксировав свою несостоятельность, я отношусь к ней в соответствии со своим «Я», я должен достойно перенести эту неудачу, извлечь из нее все ценное и действовать дальше.
- О чем этот текст? Он не о воле, отношении, мышлении и деятельности. Все это – только средства, подходы и материал для саморазвития. Текст – это то, в чем я меняя себя, и описание того, как я намереваюсь это делать. Я стремлюсь развиться, изменить себя – и мне для этого нужна прежде всего воля, смелость в мышлении. Я должен выйти из внутренних мыслительных стереотипов и следовать новым представлениям, отдавая себе отчет в необходимости их превосхождения. Написание текста есть (в той степени, в какой он не демонстративный) моя деятельность в этом направлении. Зачем же я стремлюсь его опубликовать?
- Я не могу уйти от демонстративности: «Смотрите, что я придумал и сделал!» Я показываю свое отношение к этому.
Но есть еще нечто кроме этого. Первое. Я описываю средство жесткого внешнего контроля: теперь известно, что я предполагаю сделать, и тем самым я отрезаю себе возможность обратного хода (более строго – формирую для себя ситуацию собственной деятельности).
Второе. Мое «внешнее» дело – разработка методов развития мышления. Преуспеть в нем я могу только тогда, когда мои цели я не могу достичь иначе, чем через потенциальных пользователей своего текста, это – результат моей внутренней работы и если он не достигнут, то работу по изменению себя надо продолжать до тех пор, пока вы не почувствуете необходимость в такой же работе для себя, не выйдете из замаскированной «опытом» и «объективностью» самодостаточности, из представления «я знаю, как надо...»[28] Я искусственно полагаю как ценность свое внутреннее развитие и выворачиваюсь из себя со своими сопутствующими переживаниями – чтобы кто-то смог с моей помощью успешнее сделать такую же работу для себя. Только с такой установкой читатель воспринимает текст, и эту установку я пытался и пытаюсь создать. Традиционные же ожидания при чтении – не изменить себя, а «узнать» для того, чтобы сохранить себя прежним, подтвердить правильность своего сегодняшнего существования. Кому этого достаточно...
Если у кого-то из авторов хоть раз возникал вопрос «на каком основании я считаю свои достижения ценными для других» или «откуда исходит мое предположение, что написанное мною нужно читателю» и он пытался на этот вопрос ответить, - этот автор мой союзник и партнер.
Демонстративный текст предъявляет достижения, он исходит из уверенности, что автор в данной области достиг чего-то большего, чем будущие читатели. Перформативный текст предъявляет авторскую работу по достижению чего-то, трудности и сомнения автора. Предпосылка здесь – то, что достичь чего-то человек может только сам. Я могу лишь помочь ему в этом, но отношение, мышление, деятельность и воля должны быть его. Я предъявляю вам методы развития мышления не потому, что полагаю, будто оно у меня развито больше, чем у вас. Но я рискну предположить, что у меня больше сомнений, исканий и переживаний в этой области, которая составляет главный смысл моей жизни. Насколько это приближает меня к цели - судите по тексту: задуманный как перформативный, он все несет в себе самом и не отсылает читателя во внешние по отношению к нему ситуации. «Пусть каждый идет своим путем, пусть наши пути совпадут, и я буду с вами... Я до конца останусь среди вас, безвестный и жалкий проповедник, который учит счастью других, будучи сам несчастен»[29]. Пока хватит мужества, я буду ломать и стараться превосходить себя – чтобы, глядя на меня, то же делали и вы, поскольку я считаю это единственно достойным для человека существованием. Начало этого – обязательно здесь и сейчас в отношении, восприятии и методах работы с текстом[30]. Здесь и сейчас я должен изменить свое отношение, мышление и деятельность для того, чтобы завтра я смог стать другим. Текст окончен, работа продолжается.
Примечания:
[1] Перформативные высказывания – утверждения, которые, в отличие от констативных высказываний, не просто описывают некоторые действия, а сами являются такого рода действиями, акциями. Например, перформативные высказывания «я обещаю», «я клянусь» тождественны самим актам обещания и клятвы. (Хабермас Ю. Понятие индивидуальности // Вопр. Философии. 1989. № 2. С. 35). Иначе перформативный текст можно назвать аутологическим – относящимся к самому себе: текст сам своей формой и содержанием воплощает то, о чем пишется.
[2] В. Франкл приводит описание отношения к собственной книге узника фашистских концлагерей: «Подростком я думал, что расскажу миру, что я видел в Освенциме, в надежде, что мир однажды станет другим. Однако мир не стал другим, и мир не хотел слышать об Освенциме. Лишь гораздо позже я действительно понял, в чем смысл страдания. Страдание имеет смысл, если ты сам становишься другим» (Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990. С. 43).
[3] «Непостижимая» эффективность математики в исследованиях человеческой рефлексии // Вопр. Философии. 1990. № 7. С. 56.
[4] Сатпрем. Шри Ауробиндо, ли путешествие сознания. Л.: Изд-во ЛГУ. 1989. С. 92
[5] В традиционном смысле.
[6] «Человек, и только человек, перестает «сливаться» с формой своей жизнедеятельности, он отделяет ее от себя и, ставя перед собой, превращает в представление» (Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М., 1984. С. 181). «В созерцании я забываю и теряю себя, совершенно не сознавая своего состояния, но сознавая только бытие вне себя» (Фихте И. Г. Назначение человека. СПб., 1905. С. 37).
[7] Франкл В. Цит. соч. С. 79, 174.
[8] Согласно Бл. Августину, Бог не определяется никакими внешними обстоятельствами, а только самим собой. Он равен самому себе и не содержит в себе различий, так что знание, хотение, действие и бытие образуют в нем неразличное целое.
[9] Парацельс говорил, что только лучшая часть человека – человек.
[10] Ильенков Э. В. Цит. соч. С. 42.
[11] «Только насилие над собой есть воля», - писал А. А. Зиновьев. Фанатизм есть слабость воли, фанатик не может отказаться от своих догм. Декартовское «легче менять свои желания, чем порядок мира» относительно и зависит от средств, которыми располагает субъект. Тем, у кого средств больше, - проще менять порядок «объективного мира», чем себя (как Наполеону, Гитлеру, Ленину); те, у кого их меньше, - предпочитают менять субъективную реальность, внутреннюю модель мира – но опять же не себя.
[12] Уайтхед А. Н. Избранные работы по философии. М., 1990. С. 263.
[13] Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. М., 1980. С. 9.
[14] Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. М., 1980. С. 419.
[15] Гусейнов А. А., Иррлитц Г. И. Краткая история этики. М., 1987. С. 262.
[16] Судзуки Д. Т. Лекции по дзэн-буддизму. М., 1990. С. 70 – 71. Сумские учителя осознали эту истину в результате длительной индивидуально-психологической практики и одновременно через процесс обучения своих учеников. Они пытались взорвать интеллектуальные апории посредством «Му» (бессмысленный звук в ответ на вопрос ученика), где нет и следа деятельности разума, а только абсолютная воля, превозмогающая интеллект (с. 71).
[17] Фромм Э. Иметь или быть? М., 1986. С. 118.
[18] Фихте И. Г. Цит. соч. 1905. С. 76, 106.
[19] Уайтхед А. Н. Цит. соч. С. 72.
[20] Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1990. С. 95.
[21] Сатпрем. Цит. соч. С. 57.
[22] Спиноза Б. Этика. М.; Л., 1932. С. 25.
[23] Древнеиндийская философия: Нач. период. М., 1972. С. 129.
[24] Ценность – то, что для своего существования не нуждается ни в каком обосновании, но само есть обоснование всего; объект, взятый в его самодостаточности.
[25] Франк С. Л. Смысл жизни // Вопр. философии. 1990. № 6. С. 82.
[26] Там же. С. 79.
[27] Там же. С. 127.
[28] Не бойтесь сумы, не бойтесь тюрьмы, / Не бойтесь мора и глада, / А бойтесь единственно только того, / Кто скажет – «я знаю, как надо»!/ (А. Галич) И бойтесь всего себя – в той своей части, где вы знаете, «как надо», - только отсюда появляются внешние идолы, кумиры, фетиши.
[29] А. А. Зиновьев – тот, который создал и отважился заявить себя как «суверенное государство».
[30] Текст «замкнут на себя»: понять начало можно только после того, как прочитаешь конец.