 |
|
Человек, обнимающий Солнце
ЯСНЫЙ ДЕНЬ
Е ИЗДАНИЕ
Автор сердечно благодарит Игоря Бахтиярова, Владимира Владимирова, Татьяну и Василия Делковых, Николая и Ирину Жуковец, Дана и Светлану Зениных, Евгения Кулешова, Татьяну Каменскую, Ирину Лабунцову, Александра Михайловского, Александра Разбойникова, Петра Пискунова и Веру Бакланову за помощь в оформлении, издании и распространении книги.
Спасибо вам, друзья, вы навсегда в моём сердце.
Аннотация
В книге рассказывается о двух удивительных девочках из никому неизвестного горного хутора, которые обладают чудесными способностями, талантами и мировоззрением. Несмотря на то, что они живут вдали от людей, в глухом и недоступном уголке планеты, им очень подробно известно о нашей цивилизации и об истории её возникновения. Их знание о нас настолько своеобразно и неожиданно, что порою чувствуешь лёгкий шок и не можешь поверить. Но любой здравомыслящий человек, внимательно осмотревшись вокруг, поймёт, что в их рассказах есть доля правды, и немалая.
Книга предназначена для широкого круга читателей.
Пролог
Предрассветным утром я гулял по пляжу и наслаждался одиноким и безлюдным побережьем. Столь рано на морском берегу обычно никого не бывает — отдыхающие спят ещё часа три-четыре, и по прошествии этого времени лишь немногие первые «жаворонки» тянутся к лазурному великолепию портала океана. Они приходят с намерением погрузить свои тела в прозрачную, незамутнённую и незагрязнённую воду, зная, что с утра она чиста и прекрасна. Но их знание верно только наполовину, потому что между ночью и днем существуют минуты, позволяющие видеть море ещё более молодым и юным, таинственным и одухотворённым. Именно таким предстаёт оно в момент утренних сумерек и рассвета. Придите к нему вместе с восходящим солнцем, и море в тишине и одиноком молчании заговорит с вами. Оно расскажет вам о том, как где-то за километры от песчаного пирса стая дельфинов рассекает прозрачные воды, наполняя их звуками своего диковинного общения; о том, что там — в солёных пустотах на палубе судна дежурный моряк думает о доме и детях; о том, что в другой части света, к которой она — безграничная бездна синей мглы — имеет доступ, под ветвями агавы и пальм сидит чернокожий мальчик и смотрит на полную луну, рассыпавшую на поверхности морского пространства лунный снег. Еще много интересного может поведать оно — приветливое, переливающееся в лучах восходящего солнца южное море. Лишь малость воображения — и его рассказы начинают звучать в вашем разуме, являя вид реальных впечатлений. Гуляя, я слушал и воспринимал их...
Глава 1
Знакомство
Лишь вчера
Мир мне объятья раскрывал.
Лишь вчера
Легко леталось мне во сне...
Из песни А. Пугачёвой «Белая дверь»
Идя по пляжу, босыми ногами я иногда заступал в воду, иногда шагал по песку, и ногам было холодно. Прохладно им было, но я ничего не имел против. Потому что очень приятно гулялось мне в то раннее утро, когда я чувствовал море не только глазами и носом, но и кожей. Но и сердцем.
Удивительный разговор о сердце услыхал я в час восхода. У самой воды на моём пути стояли двое. Взрослый мужчина и маленькая девочка стояли и смотрели на горизонт. Смотрели на очень тёплый, тихий и чарующий свет впереди. Первые лучики этого розового света падали в воду, и пустыня перед нами сверкала золотыми огнями, облагораживая душу. Огни света отражались в серо-голубых добрых глазах взрослого мужчины и на сияющем лице малышки.
— Сияешь? Отчего ты так сияешь, Леночка? — негромко и тепло спросил мужчина. Лёгкий ветерок взял в свои ласковые руки прядь волос девочки и, очевидно, играясь, набросил ей на лицо эту пышную прядь. Девочка естественным движением головы откинула каштановые волосы назад и, улыбаясь, ответила:
— Ой, папочка, мне так тут нравится. Так хорошо.
— А чем ты чувствуешь, что тебе хорошо? — спросил Лену отец.
Дитя задумалось, опустив голову. Опять воцарилась тишина, прерываемая лишь легким шумом первых дочерей прибоя. Чтобы не нарушать это задумчивое молчание, я тоже остановился, перестав шлёпать ногами по воде. Мне почему-то стало интересно, какое-то чувство не позволяло идти дальше. Уже в тот миг это загадочное чувство сказало: «Не пройди мимо, Максим». И я не прошёл. Я остался.
Я видел, как серьёзно, но со всё тем же лёгким сиянием в глазах, без напряжения, девочка думала. Мгновение, и вот она улыбнулась вновь. Она ответила отцу, прижав маленькую ладошку к груди:
— Здесь моя радость. Это мое сердце. Оно вдруг превратилось в такое большое-пребольшое. Оно хочет всех обнять...
Я был зачарован. Дальше идти я просто не мог. Мне стало легко и хорошо, так, как будто сердце маленькой девочки действительно обняло меня, согрело своей светлой детской любовью. Да, наверное, все так и случилось, потому что с того момента и на весь день легкость и радость не покидали мою грудь. Было очень легко...
Чуть позже на пляж приехала на машине молодая семья — смуглый черноволосый парень, белокурая стройная девушка с голубыми глазами и их дети — мальчик и девочка. Они остановились неподалеку от нас, желая скорее всего того же, что хотели и мы — встретить солнце.
Маленькие дети, радостно смеясь, первыми выскочили из автомобиля и побежали к воде. Поравнявшись со мною, Леной и ее взрослым спутником, они остановились у самой кромки гигантской голубой степи. Девочка присела на корточки и опустила руки в море, а мальчик подошёл к Лене и принялся с детской простотой ее рассматривать. Лена повернулась к нему, улыбнулась и сказала:
— Привет.
— Привет — улыбнулся мальчик.
Две пары чистых и ясных детских глаз несколько секунд изучали друг друга, потом Лена спросила:
— Как тебя зовут?
— Женя. А тебя?
— Меня — Лена.
Женя кивнул в сторону мужчины с добрыми глазами, стоящего рядом с Леной, и поинтересовался:
— А этот дядя — твой папа?
— Да, это мой папочка, — произнесла Лена, обняв своего отца и прижавшись к нему ласково и нежно. Её отец счастливым взглядом отвечал ей, и мы — я и успевшая выбраться из легковушки молодая чета, любовались этой трогательной сценой.
Сестра Жени, всё время где-то гулявшая, всем интересующаяся и любопытная, вдруг очутилась возле меня. Я заметил это, посмотрев себе под ноги. Малышка стояла почти вплотную передо мною — задрав голову и хлопая глазами, она разглядывала моё лицо. Достав из пакета яблоко, я протянул его девочке. Действительно, дети радуются каждому пустяку, и нет ничего светлее и естественнее, чем детская радость. Девочка улыбнулась, обнажив жемчужные зубки, и взяла яблоко. Она держала его в руках и не ела. Она смотрела на меня и улыбалась, как будто чего-то дожидаясь.
Я решил продемонстрировать ребенку, что нужно делать с яблоком. Выудив из сумки другое, я показал его малышке, потом поднес ко рту и, подмигнув девочке, откусил кусочек. Она сделала то же самое со своим, и, смотря мне в глаза, засмеялась. Не выдержав, засмеялся и я...
Наш хохот привлек внимание Жени.
— Что это за дядя? — спросил он у Лены, и, видя нас с его сестрой смеющимися, хихикнул сам.
— Не знаю, — ответила Лена, глядя на меня и улыбаясь.
Мы смеялись. Наш с незнакомой девочкой смех стал чередоваться — она отсмеётся, успокоится, и тогда, в ответ на её радостный взгляд, начинаю гоготать я. Но нарочно делаю это неестественно жутким голосом, что ещё больше зажигает хохотунью. Женю и Лену это тоже развеселило, они подбежали ко мне, и вскоре все три малыша смеялись, не имея сил, чтобы успокоиться, потому что я ещё два или три раза проделал это, с баса перейдя на сопрано. Дети смеялись, глядя мне в глаза, а я, млея от огоньков их взглядов, находился на вершине блаженства. Когда ребята успокоились, я достал из сумки следующие два яблока и угостил Лену и Женю. Мальчик и девочка приняли подарки, и Лена сказала:
— Спасибо.
— Спасибо, дядя, — поблагодарил меня Женя.
Пока он и незнакомая мне девочка — его сестра, ели яблоки, Лена не отрываясь смотрела на меня, оглядывала меня своими искрящимися огоньками с ног до головы. Девочку больше интересовал я, чем фрукт в ее руках. Она подошла ко мне и, улыбаясь, произнесла:
— Меня зовут Лена. А тебя?
— А меня — Максим.
— А меня — Женя, — не переставая хрустеть яблоком, вмешался в разговор мальчик. Его сестру звали Светой...
Так я познакомился с детьми, а после — и со всей взрослой половиной нашей группы. Мы некоторое время разговаривали с отцом Лены и родителями Жени и Светы, стоя на дороге первых морских волн, стремительно несущихся, но оседающих у наших ног. Дети играли, а мы говорили, и я даже не помню — о чём. Помню только, что было очень легко. И очень приятно.
Взрослого спутника Лены звали Олегом. Он предложил нам всем пойти прогуляться в горы. Парень с девушкой отказались, сказав, что собираются уезжать и приехали на пляж только для того, чтобы проститься с морем. Я же наоборот согласился...
Мы с Олегом и Леной, стоя у дороги, смотрели, как их белая машина удаляется в другие места, в другую жизнь, и Лена, подняв руку, махала автомобилю вослед. Затем, повернувшись и посмотрев сначала на отца, а потом на меня своими радостными глазами, она, улыбающаяся и милая, сказала:
— Пойдёмте.
И поскакала вприпрыжку по дороге в сторону изумрудных гор, спрятавшихся в густых лесах, хвое и листве, в траве лугов и в цветах. Мы пошли за ней. Золотой круг провожал нас, поднимаясь над морской водой. Золотая звезда уже тогда знала, наверное, куда мы уходим. Она как будто радовалась тому, что там, в горах, я подружусь с Леночкой и познакомлюсь с тайной, которая изменит всю мою жизнь...
Глава 2
Дочь Солнца
Дитя с безоблачным челом
И лучезарным взглядом,
Пусть изменилось всё вокруг
И мы с тобой не рядом,
Пусть годы разлучили нас,
Прими в подарок мой рассказ...
Л. Кэрролл «Алиса в зазеркалье»
Часть дороги мы шли молча. Мы любовались природой. И Леночка любовалась. Она, как только мы забрели в рощу, вдруг вся притихла и перестала скакать и кружиться. Она шла впереди нас по дороге, то смотря себе под ноги, то задирая голову и наблюдая за чем-то вверху, то с интересом глядя по сторонам. Но вокруг ничего не было — ни магазинов с игрушками, ни качелей-каруселей, ни сладостей и прочего. Вокруг был только лес. Густой и живой, молодой и старый, дикий и привыкший к человеку лес. Он больше всего интересовал маленькую девочку. Она шла, дотрагиваясь до кустов и листвы, распрямлённая и красивая, несмотря на то, что её возраст не превышал восьми-девяти лет. И уже тогда я почувствовал нечто, светлым кольцом окружающее её, нечто, привлекающее и вдохновляющее бабочек садиться на её плечи; пыльцу — падать на неё сверху — с каких-то больших жёлтых цветов, облаком красоты и блаженного аромата; птиц — не бояться её и петь даже тогда, когда она легко и осторожно... прикасалась к ним.
— Как ты это делаешь? — спрашивал я у неё.
Её детские светящиеся глаза смотрели на меня, и она тихо отвечала:
— Я их люблю...
Чуть позже мы свернули с туристского маршрута и углубились в густую чащу. Точнее, первой это сделала Лена. Она шла впереди нас по дороге, но в один момент пути она почему-то свернула в кусты и исчезла в зелёных зарослях деревьев и цветов. Мы с Олегом переглянулись, и он, пожав плечами, последовал за своей дочерью, а я — за ними. Некоторое время мы карабкались по бездорожью прямо в гору — через кустарник, заросли толстостебельных трав и папоротника. Кое-где нам на пути встречались кучки мусора, красноречиво подтверждающие близкое присутствие курортных баз отдыха, но мы игнорировали эту дисгармонию в окружающей среде, созданную самым невоспитанным сыном природы. Мы взбирались всё дальше и дальше, и вскоре всякие признаки цивилизации исчезли.
— Куда ты завел нас, Сусанин-герой? — спросил я у девочки, когда мы достигли маленькой полянки среди хвойных деревьев, усыпанной цветами всех сортов и оттенков, которые нам дарит свет.
— Не знаю, ребята, — выразительно ответила она, — я сам здесь впервой.
Подобрав хворостину у себя под ногами, я, посмотрев на Олега, сказал:
—Давайте отрубим Сусанину ногу!
Потом медленно пошёл к Лене. Она заливисто, но как-то просяще смеясь, отступала, а затем повернулась и побежала. Я погнался за ней. Убегая, сквозь хохот, Лена в рифму просила меня:
—Не надо... Не надо, я вспомнил дорогу.
Не обращая внимания на её просьбу, я прыгнул, пытаясь схватить её за ногу, но она вильнула в сторону, и я пролетел мимо неё — смеющейся и весёлой. Сделав вид, что недоволен, я уселся на траву и сказал:
—Ну, я так не играю. Ты бегаешь, как лошадь...
Я предложил Олегу и Лене разделить завтрак, который захватил утром с собой. Они согласились. Мы ели бутерброды и запивали их нарзаном. Мы разговаривали и шутили, потом Лена встала и ушла в чащу. Она вскоре вернулась, неся что-то в руках. Она положила это перед нами на траву, и мы увидели, что в аккуратно и умело свёрнутой гибкой и сухой коре она принесла нам ягод.
— Сколько ягод! Они все съедобные? — спросил я.
— Они хорошие и вкусные. Кушайте, — радостно заявила малышка. Мы, прибрав оставшийся после пикника мусор, принялись за ягоды. Лена не ела. Она сидела, обняв руками ноги и положив подбородок на колени, смотрела перед собой. Добрыми глазами смотрела. О чем-то думала, наверное. Потом тихо запела.
Она запела. Сначала я не прислушивался к этому тихому детскому пению. Но, постепенно песня маленькой девочки проникла в меня, превратив всё моё существо во внимание. Эта песня... Она что-то сделала со мной. Что-то сотворила с моим сердцем. Нежная и тёплая, она ласково лилась по поляне. В столь раннем возрасте у Лены был абсолютный слух и звонкий голос. Девочка пела грустную песню. Исполняла от всей души, но негромко, положив голову на колени и отключившись от окружающей действительности. Глаза её были не печальны, а всё так же светлы и добры. Она выводила нараспев, осмысленно и выразительно:
Ночь где-то солнце прячет,
Звёзды сияют прямо,
Маленький мальчик плачет,
Бомба убила маму...
Взрослые люди воюют,
Взрослые люди дерутся,
Дети их ярость чуют,
Но дети не разберутся.
Что делят взрослые дяди?
Что так глядят упрямо?
Денег ли, власти ли ради
Бомба убила маму?..
Мелодия была прекрасной. Союз мелодии и голоса поразил меня. К тому же песню исполняло совсем юное создание. Простые, но глубоко затрагивающие душу слова, запомнились. Я помню их до сих пор.
Прекратив есть ягоды и разинув рот, я слушал Лену. Вскоре она это заметила. Она окинула моё удивленное лицо детским чистым взглядом, улыбнулась и зазвучала другими, уже весёлыми и радостными, ритмами и стихами...
Я не отрываясь следил за тем, как красиво и естественно, без стеснения и робости пела маленькая солистка. Как будто вся чистота природы собралась тогда в ней, сидевшей на густой траве поляны, поющей радостно и светло. Её брови приподнялись, а глаза сверкали солнечным огнём от вдохновения, наполнявшего её сердце. Если бы вы только знали, как она радовала слух своим голосом. Сколько же любви в нём читалось, сколько веры. Сколько мягкости и тепла. А ведь девочка была ещё совсем мала.
«Что же из неё вырастет? В какого ангела она превратится, когда станет взрослой?» — подумал я тогда.
Я посмотрел на Олега. Он, наверное, уже привык к музыкальной одарённости своей дочери, потому что безо всякого удивления, просто улыбаясь, наблюдал за ней.
А она всё пела. Пела новые песни с незатейливыми, но всё же имеющими какой-то особенный глубинный смысл словами. Мелодии с прекрасными мотивами и стихи были мне совершенно незнакомы. Я их никогда не слышал раньше, но в тот момент я не догадался спросить у Лены, что она поёт, и кто это сочинил.
Когда она закончила, и сидела среди цветов с развевающимся на лёгком ветерке каштановым чубчиком, улыбающаяся и ждущая моих оценок, я долго смотрел на неё. Смотрел так, что она перестала улыбаться и серьёзным, но ласковым взглядом отвечала мне.
Я сказал:
— Лена... Как красиво, Лена...
— Спасибо, Максим.
— За что же, Лена?
— За слово «красиво».
— Это тебе спасибо...
Потом наступила тишина. По крайней мере, для меня. Я прилёг на траву и попытался думать. Лена обращалась ко мне, и Олег разговаривал с ней, но я их не слышал. Я думал о детях.
Великий поэт и эрудит Халил Джибран писал:
«Ваши дети — это не ваши дети.
Они — сыновья и дочери зова жизни, адресованного ей самой. Они появляются на свет при вашем содействии, но рождены не вами.
И хотя они находятся при вас, но вам они не принадлежат.
Вы можете дать им свою любовь, но не свои мысли, ибо у них есть собственные мысли.
Вы можете приютить у себя их тела, но не их души, ибо их души живут в обители завтрашнего дня...
Вы можете попытаться стать подобными им, но не пытайтесь уподобить их себе.
Ибо жизнь не течёт вспять и не задерживается во дне вчерашнем...»
Совсем недавно я запомнил эти строки, запомнил только потому, что они полностью противоречили моему едва начинающему формироваться отношению к воспитанию детей. Действительно, я считал, что всё написанное выше — полная чушь, ибо, как можно думать так? Как можно называть своих детей не своими?
Глядя на Лену, я невольно воспроизвёл в памяти слова поэта, и мне показалось, что он не на шутку прав... «Ваши дети не ваши ... не пытайтесь уподобить их себе...»
«Правда!» — думал я. — Чувствую, что в его словах много правды. Но не могу понять эту правду. А ведь она важна...
Лена ушла в дальний угол полянки и собирала там цветы. А мы с Олегом, развалившись на душистой траве, смотрели, как белые и лёгкие, словно пух, облака бежали по синему-синему небу.
— Олег, — позвал я его, желая спросить кое-о-чём.
— М-м, — промычал он сонно и как будто издалека, хотя лежал рядом.
— Скажи, Олег, где Лена научилась так петь?
— Я не знаю, — немного помолчав, ответил он.
— Как это — «не знаю»? Ты же её отец. И не знаешь. Как так может быть?
Олег молчал. Я приподнялся и посмотрел на него. Он лежал в траве, его лицо утопало в густой зелени. Он лежал с закрытыми глазами и улыбался.
«Приятный тип, — подумал я. — Улыбается всё время. Но только немного странный, как мне кажется».
— О чём ты думаешь, Олег? Чего ты улыбаешься? — поинтересовался я, надеясь, что он сейчас расскажет что-нибудь смешное.
Он открыл глаза и взглянул на меня. Потом закрыл их снова. И ответил с такой же, как и прежде, лёгкой улыбкой на лице:
— Я улыбаюсь, потому что мне хорошо. Очень хорошо — солнце светит... Как ярко оно светит! — последнее предложение он произнёс как-то странно. Не было никаких суетливых эмоций в его тихих словах. Чувствовалось только спокойное и лёгкое блаженство.
— Любишь загорать? — спросил я с непониманием.
— Нет... — ответил он. — Я люблю солнце.
— Солнце?
— Я люблюСебя, обитающего там…- добавил он еле слышно.
— Как это, интересно?
— Думаю, мне будет трудно объяснить это тебе сразу. Это вообще необъяснимо. Нужно испытать Ясный День, чтобы это понять.
— Ясный день?
— Да.
— Как это?
Олег открыл глаза и посмотрел в небо. Он посмотрел на солнце, пробивающееся сквозь ветви сосен к нам в тень, и спросил меня:
— Ты видишь это Солнце, Максим?
— Конечно же, я вижу его, — опять удивился я.
— Когда ты увидишь это Солнце, тебе не надо будет рассказывать про Ясный День. Тебе вообще ничего не будет нужно в тот миг, когда его лучи коснутся тебя. Ясный День - это состояние, при котором ты узнаешь, кто ты есть на самом деле. Когда это произойдет, тебе уже не нужно будет верить, ты будешь точно знать...
Что-то до странности знакомое было в его словах. Что-то, что я уже слышал. Когда-то. Давным-давно. Слышал, но совершенно забыл. Что же это?
— Ясный день, — повторил я вслух, не заметив, что Лена подошла к нам. Она взглянула на меня, потом на отца, а после опять на меня. На её голове красовался венок из луговых цветов. Она присела возле меня и положила голову на мою руку. Она что-то отвязала у себя за шеей и вытащила из-за пазухи странный амулет на верёвочке. Девочка рассматривала его, и я, любопытства ради, тоже взглянул на него, не переставая думать о словах Олега. Но амулет оказался до того необычным, что я забыл, тут же забыл про всё.
Лена держала в руках квадратную чёрную пластину небольших размеров. Тем не менее было чётко видно, что в центре пластины, на фоне белого земного горизонта и ночного звёздного неба изображался человек. Точнее, это был черный силуэт человека, на который из космического пространства опускался столб белого света...
«Странное украшение», — подумал я.
Лена повернула амулет, и я увидел другую его сторону с не менее таинственной картинкой. Там было белое солнце с отходящими от него лучами. Лучи оканчивались изящными ладонями рук. Не знаю, почему, но я вдруг почувствовал что-то родное, что-то далёкое и забытое, но родное...Чувства были настолько сильными, что я даже вздрогнул... Я начал всматриваться в это Солнце, желая запомнить каждую его деталь, и вдруг... С талисманом на моих глазах стало твориться что-то необычное. Картинка с белым солнцем стала исчезать в какой-то дымке... и вот... нет её! Вместо неё — ярко-белая, светящаяся дымка, и другая, другая картинка! Всего лишь на несколько секунд появилась золотая двуглавая птица, похожая на какой-то герб. Я даже толком не успел разглядеть её. Запомнилось только, что в одной лапе она держала Земной шар, а в другой — большой меч...
Я мотнул головой, протер глаза, и это видение исчезло. Вместо него — вновь белое солнце...
«Что за чертовщина!» — подумал я.
— Что это ты там держишь в руках? — спросил я Лену.
— Это оберег.
— Какой он у тебя... — я хотел его охарактеризовать, но не нашёл подходящего слова.
— Какой? Какой он у меня? — заулыбалась Лена, отстранившись от моей руки и заглядывая в глаза.
— То ли мне померещилось, то ли...
— Тебе не померещилось, вовсе не померещилось.
— Что же это было?
— Это был герб. Это был герб старинной Страны.
«Бред какой-то», — подумал я и ничего не ответил... Я хотел было встать, но не смог, потому что неожиданно почувствовал... На мгновение мне показалось, что возле нас кто-то или что-то есть. Кто-то или что-то огромное. Оно было растворено в природе, окружающей нас. И природа отреагировала на диковинную вещицу в руках маленькой девочки. Я услышал, что наступила загадочная тишина. Перестали петь птицы. Куда-то делся ветер с его приятным шуршанием в листве и траве. Стрекотание кузнечиков как будто бы прекратилось. Казалось, что гигантское существо природы, живущее своей жизнью и своими ритмами, на полянке, где мы сидели, замерло и прислушивалось к нам. Как если бы мы позвали природу по имени...
Лена, не замечая моего замешательства, взяла и повесила эту вещицу прямо мне на шею.
— Ты чего это, Лена? — спросил я, опешив.
— Я дарю тебе его.
— Но я не могу принять такой подарок. Он должно быть очень ценный, — я встал с земли.
— Да, он ценный. Потому что многие добрые дяди и тёти носили его. У себя на груди. Возле золотого сердечка... — лепетала девочка, поднимаясь вслед за мной.
— Вот поэтому и забери его обратно, — перебил я её, снимая талисман с шеи. Но Лена остановила меня. Она сказала:
— Я не могу его забрать. Теперь уже не могу. Ведь я же подарила. От всей души...
Она была немного растерянна. Складывалось впечатление, что ребенок не понимал, почему я не хочу брать талисман себе. Лена могла расстроиться, а мне не хотелось, чтобы она печалилась. Я решил поискать поддержки у Олега и, беспомощно взглянув на него, попросил:
— Олег, объясни ей...
Олег выглядел весьма веселым. Было похоже, что происходящее развлекало его. Он спросил, улыбаясь:
— Что объяснить?
— Ну как, что? Это же, наверное, драгоценная вещь. Она еще может понадобиться твоей дочери. Деньги всегда нужны.
— Лена не моя. Пусть решает сама.
Девочка дёрнула меня за майку. Я взглянул вниз и увидел её светящиеся добром глаза.
— Максим, ведь я же от чистого сердца. Ведь дарить так приятно. Так хорошо. Если мне хорошо, то нужно, чтобы и другим было хорошо. Чтобы и тебе. А тебе все равно нехорошо. Почему, Максим?
Её взгляд был умоляющим и светлым. И мне вдруг показалось, что я чего-то не понимаю. Не Лена, а я.
— Прости меня, Лена, — приглушенным голосом сказал я.
— За что? — она ласково и внимательно смотрела на меня, смотрела, как будто зная, но все же желая услышать, за что я извиняюсь.
— За то, что мне было нехорошо. Но теперь мне хорошо. Очень. Правда, — я улыбнулся, забыв о деньгах и драгоценностях и подумав о сердце маленькой девочки. — Обещаю хранить твой подарок и никогда с ним не расставаться. Обещаю помнить о тебе и твоей доброте.
Её лицо перестало быть серьёзным. Как луч солнца, заиграла на нём радостная улыбка. Она опять принялась дергать меня за майку и просить:
— Наклонись, Максим. Наклонись.
Я присел перед ней на корточки, и она сняла с себя венок из цветов и надела его на мою голову.
— Вот теперь всё правильно. Тебе хорошо, и ты в цветах, — заключила она.
Она была права. Мне было хорошо. И цветы были не только под ногами. Они лежали на голове. Они цвели в сердце...
Мы не торопясь шли обратно. Дорога серпантина зигзагами исчезала в зелёных зарослях. Лена опять беззаботно скакала и прыгала впереди нас. В её руках всеми оттенками радуги переливался букет красивых цветов. Иногда нам встречались люди, и тогда Лена брала из своего букета цветы и дарила их прохожим. Прохожие были очарованы. Они брали из её рук цветочки и называли её кто как:
«Ах ты мой котёночек».
«Спасибо, золотце».
«Это мне? Моя же ты красавица!».
«Ты посмотри, дорогой. Похоже нам дарят цветы. Спасибо, солнце!» — слышал я реплики приятно удивлённых и умилённых людей. Маленькая девочка творила с ними чудеса. Обыкновенные чудеса. Потому что люди, получавшие от неё подарок, вдруг сами становились тем, что дарила Лена. Они на моих глазах превращались в цветы.
Я посмотрел вокруг. Мне самому захотелось нарвать цветов и раздавать их людям. Но нас окружала густая роща деревьев, в тени которых не было того, что я искал. Я догнал Лену и сказал:
— Дай и мне чуть-чуть.
Она, улыбаясь, удивлённо смотрела, а потом, очевидно поняв мои намерения, отделила от своего букета добрую половину и передала её мне. И я сказал:
— Чур, следующие мои. А твои — за ними, ладно?
— Ладно, — звонко ответила девочка.
И я с большим усердием принялся высматривать на дороге очередную «жертву». «Жертва» долго не шла. Но вот я заметил, как из-за поворота, образованного песчаным серпантином и стеной густых зарослей деревьев, появились три фигуры. Три человека медленно брели, сокращая расстояние между собой и желающим подарить цветы.
«Что они скажут, когда я предложу им цветы?» — подумал я, позволив смущению овладеть рассудком. Я был смущён. Стеснение и что-то вроде робости сковывали меня и мои действия, заставляя волноваться.
Выбрав из букета три самых красивых цветка и зажав их между большим и указательным пальцами левой руки, я пошёл дальше, опустив глаза в землю.
«Смотреть не буду. Услышу шаги перед собой, вытяну руку с цветами вперед и скажу — это вам», — решил я, чтобы не стесняться.
Так я и шёл, не поднимая глаз. Вскоре послышались шаги. Мы сближались с идущими нам навстречу. Когда шарканье ног по грунту дороги совсем приблизилось, когда я увидел эти женские ноги, я сделал так, как решил. Я протянул руку с цветами, и, остановившись, но не глядя на тех, к кому обращался, сказал:
— Это вам.
Раздался звонкий лучистый смех. Я поднял голову и осмотрелся. Передо мной стояли три девушки. Чуть сбоку Лена умирала от счастливого смеха. У неё был очень заразительный смех. Мне самому стало смешно. Я спросил:
— Чего ты гогочешь?
— Как ты... — она покатывалась, не в силах ответить. — Максим... как смешно ты сделал.
— Да ну тебя, — сказал я ей, перестав смущаться и наполняясь счастьем, легко передающимся от этой девочки.
Я снова посмотрел на девушек. Они недоумённо улыбались, глядя то на меня, то на смеющуюся Лену.
— Ну что же вы не берёте? — спросил я.
— Это нам? — поинтересовалась одна из них.
— Вам, вам. Кому же ещё?
Они взяли цветы. Каждая прикоснулась к моей руке. Они поблагодарили меня и спросили:
— Почему вы дарите нам цветы, молодой человек?
— Потому что вы красивые.
Они заулыбались пуще прежнего.
— Потому что ты скоро будешь мамой, тётенька, — сказала Лена, подойдя к девушке, стоящей в центре встреченной троицы. Только после этих слов маленькой девочки я заметил, что девушка, к которой она обращалась, беременна. Лена дала ей ещё один цветок и сказала:
— Не выбрасывай его, пока не завянет, тётенька. И вы, тётеньки, тоже не выбрасывайте.
— Как тебя зовут, милая? — одна из девушек присела перед Леной, взяв её за плечи и тепло разглядывая её.
— Лена.
— Мы не выбросим, Лена. Ни за что не выбросим эти цветы. Правда, девчонки?
— Правда, — ответили её подруги.
Потом та, которая была беременна, еще раз тихо проговорила:
— Правда...
Мы двинулись дальше. Теперь наступила очередь Лены дарить цветы. Но она не думала об этом. Она беззаботно и вприпрыжку бежала, дотрагиваясь свободной рукой до листочков кустов, растущих возле обочины. Скорее всего, девочка даже не обратила внимания на показавшегося вдалеке человека. Он быстро приближался к нам. Он миновал Лену, но малышка не дала ему цветок. Он шёл навстречу мне.
«Как же так? — подумал я. — Она, наверное, забыла. Она, наверное, считает, что я должен...».
Я посмотрел на встречного. Его возраст не превышал пятидесяти лет. Он был одет в серый костюм с галстуком; на его пиджаке, возле нагрудного кармана, висел бридж с какой-то надписью — что-то вроде: «Федеральный судья... и т. д.». В руках он нёс чемоданчик... Его лицо имело типичные чиновничьи формы: стандартные лоснящиеся щёки, стандартный нос... И ещё. У него были стеклянные, неживые глаза.
Я видел, как Лена остановилась и обернулась. Она смотрела на цветок в моей руке, на то, как, не заметив подарка, мужчина зацепил эту руку, пройдя мимо. Цветок упал на землю. Мужчина же, почувствовав столкновение, остановился, обернулся и злобно уставился на меня.
— Ты чё, козёл, с травой на башке, — сказал он хриплым голосом, глядя на мой венок. — По роже захотел?
Ему показалось, что я толкнул его. Не зная, что ответить, я безмолвно стоял, сжимая букет в руке. У меня было слишком тёплое настроение, чтобы на грубость отзываться грубостью.
Видя, что я молча стерпел обидное слово, он, решив, что отомстил мне достаточно, сказал:
— Смотри по сторонам, когда по дороге идешь. А то можешь без головы остаться, придурок.
Сказав это, он продолжил свой путь. А я остался стоять, чувствуя, как хорошее настроение улетучивается секунда за секундой. В глубине души закипала злость. Мне всё больше и больше казалось, что этого так оставить нельзя. И я решил догнать обидчика. Я уже собрался было бежать за ним, как вдруг почувствовал уже знакомое дёрганье за майку. Я посмотрел вниз и увидел Лену. Она улыбнулась мне, потом, присев, подняла с земли упавший цветок и вложила его в мою руку.
— Не злись на него, пожалуйста, Максим. Лучше пожалей его, пожалуйста, — просила она, как-то странно произнося местоимения «него», «его»... Я тогда не обратил на это странное произношение особого внимания, потому что сама просьба меня удивила.
— Почему я должен его жалеть?
— Потому что он жалкий.
— Но почему, Леночка?
— Потому что он злой. Потому что у него глаза пустые.
— Ну и что же?
— Это значит, что он никого не любит. Он не любит лес. Он не любит небо и звёзды. И море не любит. И людей. У него нет любимых...
— За что же его жалеть, Леночка? За то, что он никого и ничего не любит?
— Да. Потому что его тоже никто не любит.
С самого начала этого разговора у меня уже была заготовлена для маленькой девочки обширная нравоучительная проповедь о злых людях и о том, что, если их жалеть, то они усядутся на голову, и о том, что добро должно быть с кулаками и еще много всего прочего. Но последняя её фраза, произнесённая с особой интонацией, с интонацией неописуемого участия, поразила меня. И я вдруг понял, как тяжело жить тому человеку, который недавно прошел мимо нас. Правда, чистая правда, что его никто не любит. Никто во всём белом свете. Потому что любить могут живые люди, в глазах которых ещё горит огонь, глаза которых не абсолютно пусты. Но живые люди избегают мертвецов, подобных этому человеку. Живым людям невыносимо с такими. И поэтому мертвецы одиноки. Абсолютно одиноки. Во всём белом свете одни.
Напрашивался ещё один вывод. Чем больше ты любишь, тем больше любят тебя, тем счастливее ты себя чувствуешь.
Я вспомнил слова: «Возлюби ближнего своего»... И поразился опять. В этих трёх словах, в трёх простых словах — великая формула счастья. Ближний — это тот, кто тебе дорог. Одни считают ближними свою семью, другие — семью и друзей, третьи — улицу, четвёртые — город. Есть такие, для которых дорог целый народ. Наверное, такие есть. Может есть и такие, для которых ближний — это любой человек. А может быть не только человек? А может быть вообще всё, что рядом? И возможно, что говоря: «Возлюби...», под словом «ближний», Он имел ввиду весь мир. Любить, самозабвенно любить весь мир — не это ли счастье? Ведь тогда весь мир будет самозабвенно любить тебя...
Я посмотрел на Лену и пожалел в душе оскорбившего меня человека. Потом я подумал:
«Откуда же в столь ещё маленькой девочке такое большое, огромное понимание человека? Откуда? Может быть прав Олег, говоря: «Она не моя?»
— Чего мы ждём? — спросил он, когда догнал нас.
— Тебя, — сказали мы с Леной хором.
Он улыбнулся, и мы пошли дальше. Мы с Леной забыли про злого человека. И опять принялись раздавать цветы. И опять стало хорошо. Необыкновенное счастье опять расцветало в сердце чудесной музыкой, той, которую я уже слышал когда-то. Когда-то в детстве...
Глава 3
Имя
«Это слово, которое не есть слово, однажды было распространено по всему земному шару, и оно всё ещё сохраняется, как отдалённое замирающее эхо в сердцах некоторых привилегированных людей...»
Е. П. Блаватская
«Разоблачённая Изида»
Мы спустились к пляжу. Тёплая музыка из детства окутала моё сердце ласковой пеленой. Ретроспектива счастливых кадров из ленты детства волной любви захлестнула сознание, и я превратился в маленького ребёнка. Все проблемы, заботы, страхи и комплексы оставили меня. У Лены же их, судя по всему, просто не было. И поэтому мы с ней веселились, как могли. Раздарив все цветы, мы принялись петь песни. Сначала мы спели напару песенку из детского фильма «Красная шапочка». У нас это очень мило получилось, и люди улыбались, когда мы вместе с Леной повторяли слова внучки-путешественницы, носившей красный головной убор:
А-а, в Африке горы вот такой вышины.
А-а, в Африке небо вот такой ширины.
А-а, крокодилы, бегемоты,
А-а, обезьяны, кашалоты,
А-а, и зелёный попугай,
А-а, и зелёный попугай!
Потом мы решили спеть «Крылатые качели», потом мы исполнили «Над нами огромное небо», затем ещё что-то.
Удивительный дар маленькой девочки, её умение вкладывать всю душу в песню привлекали внимание многих отдыхающих, которые уже заполнили весь пляж. Когда мы проходили мимо группы сидевших в тени деревьев молодых людей, один из них сказал:
— Эй, артисты! Ай-да к нам.
— К вам? — спросила Лена.
— Да, к нам. Мы ведь тоже поём, — ответила ей молодая девушка. — У нас есть, к тому же, инструмент.
Мы увидели под деревом гитары, гармошку и даже саксофон.
— Где же вы поёте? — спросил я.
— Вообще-то мы — студенты. Сейчас на каникулах. Помимо отдыха катаемся в электричках и веселим народ. А народ, в свою очередь, иногда подкидывает нам деньжат. Свои деньги у нас давно кончились, а на море хочется ещё побыть, — ответили мне.
— Понятно, — сказал Олег.
— Ясно, — сказал я.
— Пошли за мной, — радостно воскликнула Лена. — Я знаю хорошее место.
— Что, прям вот так сразу? — переглянулись озадаченно студенты.
— Да!
Музыканты задумались.
— Ну, что ж, пойдем — после некоторой паузы произнёс один из них, шутливо окая.
— Пойдемте, — стали окать другие, вставая и собираясь. Лена, смеясь, подтвердила:
— Да-да, пойдем.
И мы пошли. Мы отстранённо и легко брели по горячему песку мимо шума прибоя, детских ликующих криков, смеха и радости пляжных отдыхающих. Праздник жизни радовал меня в тот день. Мне было не жарко, но тепло, несмотря на то, что солнце нещадно палило. Было какое-то приятное светлое тепло, оно было в сердце. И вокруг. Вокруг, возле нас — идущих, лежащих, плавающих, смеющихся, плачущих, воюющих, мертвых и живых. Оно окружало людей и меня, но тогда я не обратил на это новое и все же давным-давно знакомое чувство должного внимания. Я невольно сосредоточился на другом. Чем радостнее билось мое сердце, тем теплее становился талисман, подаренный Леной. Случилось даже так, что некоторое время он жёг мою грудь, как горчичник. Он реагировал на радость. Чем больше радости наполняло мою грудь, тем горячее он становился. Это странное свойство небольшого талисмана в тот день немного озадачило меня, и я, думая над этим, шёл молча, пока Олег и Лена болтали со студентами-музыкантами.
Через некоторое время мы прибыли на центральную, если можно так выразиться, площадь базы отдыха, в одном из стационарных домиков которой жил я и те, с кем я приехал на море. Студенты принялись готовиться, раскладывать свои инструменты, а я присел на корточки в тени дерева. Олег уселся на железные перила, огромным обручем охватывающие площадь и болтал ногами, а Лена подошла и сдула на меня одуванчик.
— Вот я тебе задам, — сказал я ей шутливо, но как-то задумчиво.
Мой, украшенный морщиной глубокомыслия лоб, наверное, привлек её внимание. И она, как будто догадавшись о ходе моих мыслей, вдруг произнесла:
— Там, на чёрном талисмане буковки, они очень похожи на те, которые были давно-давно в Риме и которыми сейчас называют лекарства и букашечек с травкой.
— Про что ты говоришь?
— Ну, про буковки же! Я говорю про буковки, которыми врачи называют лекарства.
— Про латынь?
— Про неё самую. Буковки на талисмане похожи на латынь. Но читаются они не слева направо, а справа налево.
— Как на иврите?
— Иврите?
— Ну да, еврейский язык.
— Да-да, как по-еврейски. Там семь буковок, и читаются они наоборот. Эти буковки странные, но если присмотреться, то они похожи на латынь. Прочти их, когда никого не будет рядом. Если ты прочтёшь, ты узнаешь, как Его зовут.
— Его?Кого это – Его?— шутливо спросил я, принимая слова девочки за игру.
— Просто Его.
— Но кто это?
— Ты не поверишь…
— Как так? Ну-ка, скажи, кто это – Он? Теперь я точно от тебя не отвяжусь, пока не скажешь.
— Это ты…
— О чем ты говоришь, Лена? Не понимаю.
Посмотрев на меня с некоторой долей наигранной укоризны, она сказала:
— Я говорю про Его Имя. На самом деле это твое настоящее Имя. Это слово, если его произнести... Это очень доброе слово. Оно... Оно очень сильное. Но ты никогда не говори его просто так и тем более вслух. Только в опасности. И тогда оно соберёт всё добро, находящееся рядом, и прогонит опасность...
И опять мне показалось, что рядом кто-то есть. Опять возникло ощущение наполненности окружающего пространства чем-то живым и разумным. Чем-то огромным, похожим на пропасть, на бездну. Может быть, это чувство было только плодом моего разума? Тогда почему студенты вдруг перестали заниматься своими инструментами, и все дружно сначала уставились на нас, а потом принялись удивлённо оглядываться? Почему некоторые из проходивших мимо людей вдруг останавливались, растерянно моргали и с интересом, но всё также растерянно начинали озираться. Ни студенты, ни прохожие не могли слышать нашего разговора с Леной, но все они чуяли то же, что и я. И чем ближе к Лене находился человек, тем более сильными становились ощущения...
— Привет, Максим. — обратился ко мне кто-то. — Где тебя носит?
Я оглянулся и увидел девчонку из нашего домика. Она с большими сумками проходила мимо меня.
— Я гуляю. А ты куда с сумками-то?
— Как куда? Мы же сейчас уезжаем! Ты что, забыл?
Сначала до меня не доходило, но потом я понял. Я почти опоздал на автобус. Вон он стоит, уже заведённый, а возле его открытой двери собрались наши «туристы». Все с сумками. Все готовы к отъезду. Один я не готов. Один я забыл про то, что сегодня и сейчас должен отбыть домой. Ну, конечно же, я совсем забыл.
Знакомая девчонка стояла и смотрела, как я растерянно соображал, потом сказала, слегка улыбаясь:
— Да не волнуйся ты. Твоя сестра собрала все вещи. Мы все уже готовы. И вещи все готовы. Вот тебя только ищем, да найти не можем. Гуляка!
— А я взял, да и нашёлся, — сказал я. — Давай помогу нести сумки. Тяжёлые небось.
— Да уж, тяжёлые.
Я взял у неё сумки, и мы пошли к автобусу. Там мне сказали, что у меня ветер в голове, что я растяпа, ну и так далее. Я довольно-таки спокойно всё это выслушал, ответил что-то невнятное и помог сложить сумки в багажник. Затем мы все расселись по местам. Быстро расселись, потому что водитель попросил поторопиться. Он стоял возле открытой двери автобуса и докуривал сигарету, когда на площади заиграла музыка.
Музыка, как музыка, но вдруг... Мы все услышали этот чудесный звонкий детский голос. Голос Лены. Она пела одну из самых моих любимых песен. И исполнение было безупречным. Площадь как будто замерла. Все остановились и слушали знакомые слова незнакомого красивого голоса маленькой девочки:
Слышу голос из прекрасного далёка,
Голос в утренней серебряной росе.
Слышу голос, и манящая дорога
Кружит голову, как в детстве карусель...
Мы все слушали. Я это заметил. Мои попутчики прильнули лицами к окнам автобуса. В салоне стало удивительно тихо, хотя пять минут назад он гудел, как улей с пчёлами. Да и на улице всякое движение прекратилось. Все, кто был в это время на площади, подошли к студентам, чтобы посмотреть на юное дарование. Даже продавцы мороженного оставили свои лотки и смешались с гигантской толпой, окружившей крохотный оркестр. Из-за этой толпы я не видел ни Лену, ни Олега. Зато я слышал этот волшебный голос. Студенты даже не посмели подпевать. Они не хотели портить это волшебство. В самом деле, происходило что-то нереальное. Как в кино...
Когда пение прекратилось, наступила глубокая тишина. Все молчали. Было тихо, как в лесу зимой. Потом кто-то хлопнул в ладоши, ещё и ещё, и вот уже гром аплодисментов захлестнул площадь и наш автобус. Все сидящие в автобусе тоже хлопали.
Водитель уже перебрался в кабину, и, поаплодировав некоторое время, закрыл дверь и принялся заводиться.
Люди в салоне стали возражать, они хотели остаться и посмотреть на концерт. Но водитель сказал, что у него строгий график и что он не может ничего поделать. Смирившись с этим, люди успокоились. А я...
До меня только тогда дошло, что в суматохе я не взял у Лены и Олега никаких координат, чтобы с ними связаться. Я вообще ничего не знал о них, у меня не было никаких путей для общения с ними, которое так сильно хотелось продолжить. Я даже не попрощался с ними...
Вдруг осознав, что весь пережитый день и события были похожи на сказку, на радостную счастливую сказку, которую, возможно, я больше никогда не увижу, я бросился к кабине водителя. Просил остановиться, говорил, что сам найду способ добраться до дома, но все попытки уговорить водителя оказались тщетными. Он объяснял, что должен доставить каждого из нас в целости и сохранности, всё дальше уезжая от музыкальной группы студентов. Никто из пассажиров не мог понять, что я расстаюсь с чем-то необыкновенным, поэтому никто не поддержал меня.
Махнув рукой в сторону кабины, я прошёл в конец салона и посмотрел в задние стёкла. Другие тоже смотрели. Толпа, окружившая Лену, вдруг повернулась к нам и замахала руками, как будто говоря: «До свиданья!».
— Смотрите, они нам машут.
— Да ну?
— Правда, нам!
— Чего это они? — то тут, то там возле задних стёкол раздавались возгласы удивления. Многолюдная толпа сотней рук провожала автобус. И среди этой сотни я пытался отыскать ту одну, ту единственную ручку, которая, я знаю, махала мне, именно мне, прощаясь. И вся толпа по просьбе юной обладательницы этой руки махала именно мне. И я был растроган. Мне захотелось плакать.
Глава 4
Человек, обнимающий Солнце
В глубинах Своего разума Ты владеешь всем Знанием, и тайны будущего ведомы Тебе.
Любые сердечные устремления открыты Твоему взору; Ты знаешь все решения прежде, чем кто-либо их примет.
Для Твоего всеведения нет непредвиденного; Твое провидение не знает случайного.
На всех стезях Своих Ты прекрасен; промыслы Твои неисповедимы; Твое знание превыше мирского понимания.
Переделанное изречение Эхнатона.
(около 1350 г. до н. э.)
Поездка на море надолго запомнилась мне. Первые дни после приезда я часто думал об Олеге и Лене и об их удивительном отношении к жизни и ко всему, что происходит в ней. Наша жизнь — это череда непрерывных событий, порою радостных, часто монотонных и скучных, иногда ужасных и пугающих, горестных и печальных. Любое событие заставляет нас переживать его в себе, реагировать на него импульсами своей натуры и часто, очень часто наши реакции — это страдание. Многие лица омрачены выражением страдания, которое люди прячут под искусственной маской благополучия и довольства, удовлетворения и даже счастья. Но увидев однажды сияющие глаза маленькой Лены и красоту Олега, я понял, что искусственное счастье — это всего лишь маска, которую никогда не спутаешь со светом счастья настоящего.
Там, на море, гуляя вместе с маленькой девочкой, я невольно любовался необычным притягивающим светом. Светом настоящего счастья, с которым она принимала любые подарки жизни.
— Скажи, что такое, по-твоему, счастье? — задал я тогда малышке взрослый вопрос.
— Счастье — это когда много улыбок, когда много любви. Это — когда много-много добра. Счастье — это когда всем хорошо. Когда радостно.
— А что заставляет тебя быть такой радостной, Лена?
— Я рада, потому что все люди вокруг — мои знакомые. Все цветы и травы, все зверюшки и птицы в лесу — мои знакомые. Лес — мой большой и добрый друг. У меня много друзей, — с этими словами она рукой показала на пляж, к которому мы приближались. Пляж был усеян многочисленными отдыхающими.
— И я всех их люблю, — добавила она.
— Ты хочешь сказать, что любишь всех этих людей? — удивленно спросил я.
Она посмотрела на меня ласково и с недетской осмысленностью мягко ответила:
— Да, Максим. Очень люблю.
— Как можно любить человека, которого не знаешь? — вслух размышлял я над словами девочки.
— «Я» знаю их всех. И тебя «Я» тоже знаю, — в тот раз она снова как-то странно произнесла местоимение я... Её интонация выделяла это слово, неся в себе некий глубинный смысл. Здесь и далее, используя разные шрифты, я стараюсь подчеркнуть это её особенное смысловое произношение, которое, как вы вскоре поймете, обладало сакральным внутренним значением. Тогда же, ещё не зная этого значения, я, взглянув на Лену, просто сказал:
— Действительно, меня ты уже знаешь. Но знать всех невозможно. Даже жизни не хватит, чтобы перезнакомиться со всеми этими людьми и пообщаться с ними. Наша жизнь так коротка, Леночка.
Она улыбнулась и ничего не ответила. Она взяла мою руку обеими своими и прильнула щекой к моему локтю. Так мы и стояли некоторое время. Потом я другой своей рукой погладил ее по волосам. Она опять заговорила. Тихо, самозабвенно и пылко она произнесла:
— Счастье — это море. Счастье — это Вселенная в зрачке каждого глаза. Счастье — это бьющееся сердце в груди ближнего. Это музыка природы в тишине горного леса. Это — журчание ручья. Счастье — это ты, Максим; это — Олег. Счастье — когда я могу видеть вас, когда я могу видеть их, — она вновь показала рукой на пляж. Потом тихо воскликнула: «О, Боже, сколько света! Неужели ты не видишь, Максим? Свет везде! О, Боже, сколько света...»
Она отпустила мою руку и, обратив свои ладони к солнцу, закружилась. Она кружилась и смотрела в небо, на огненный шар и облака. Она говорила удивительные слова, а я завороженно слушал её — кружащуюся маленькую красавицу:
— Песок окутан светом. Небо золотое. Твои волосы, твои глаза, Максим, залиты светом. Свет окружает нас. Счастье окружает нас. Мы утопаем в волнах этого счастья, как в океане. Но люди не чувствуют, они не видят. Ты не видишь, Максим, что счастье заливает всю Планету... В этом счастье живут наши души, и, если ты знаешь свою душу, ты знаешь всех...
Уже тогда эти слова показались мне слишком необычными, тем более для языка девятилетней девочки. Может ли ребенок сказать такое? Может ли? Если бы я своими ушами не услышал вышесказанное непосредственно от Лены, никогда бы не поверил, что это — слова маленького ребёнка...
Может быть, действительно, мы многое не знаем о наших детях? И, наверное, потому, что «наши дети — не наши...». Они рождаются и живут возле нас, а мы порою даже не представляем, что целый мир, гигантский и своеобразный мир, спустился на Землю и заключил в себе ребёнка. Этот мир – это очень сокровенное нечто. Очень сокровенное… Это — другая жизнь, другая реальность… По крайней мере, так показалось мне, когда я увидел другую жизнь, услышал и почувствовал её в глазах Лены, в её поступках и словах, во всей красоте, которая царила рядом с малышкой. Другая жизнь постепенно приоткрывалась и мне, преподнося свои шокирующие грани ровно настолько, насколько хватало во мне силы понимать её. Стараясь понять, я остро нуждался в обществе смуглого мужчины с пшеничными волосами и его маленькой красавицы- дочки. Их присутствие казалось мне необходимым из-за множества накопившихся вопросов... Да, события последующей жизни приносили мне много вопросов. Судите сами...
Мне снился сон. Невероятно красивый и чёткий сон. Я видел себя где-то на природе, на лесной полянке, среди благоухающей травы и тысяч цветов необычных и ярких красок. Полянку окружали хвойные деревья, как будто светящиеся изумрудной зеленью — настолько насыщенным был цвет их кроны. Пели птицы, стрекотали кузнечики — мне это было ясно слышно в моём сне.
Помню, что просто и беззаботно я гулял по полянке, вдыхая запах лесных трав и любуясь красотой леса, когда вдруг зазвучали голоса. Неведомо откуда доносившиеся голоса пели торжественную, добрую и ласковую песню, благость которой, наверное, не сможет передать ни один из живущих на Земле. Потом я увидел, как под звуки этой песни из чащи леса вышел человек. Он приближался ко мне медленно и величественно. Его обрамлял нимб света, сиявший ярко, подобно солнцу. Возле головы свет как бы сгущался и был особенно ярок. Когда мои глаза привыкли к свету, и, когда человек подошёл ко мне довольно близко, мне открылись черты его внешности — необыкновенная, ангельская красота.
Незнакомец был высокого роста. У него были длинные, золотистые вьющиеся волосы, белая кожа и большие добрые глаза. Его одежда — чёрный хитон, сверху до низу расшитый золотыми свастиками, полностью прикрывала тело, но не могла скрыть Геркулесовой мощи.
Подойдя ко мне, незнакомец несколько минут рассматривал меня. Он смотрел мне в глаза. И я не мог отвести взгляда. Не мог, потому что чувствовал — там, за этими добрыми глазами, кроется великая сила. Мне почему-то показалось, что древность этой силы огромна.
— Кто ты? — спросил я у великана.
— Мой прекрасный Бог, Я – это Ты. Я тот, кого Ты в себе называешь «Я», — ответил он.
Помолчав, но так нисколько и не определив, кто же все-таки стоит передо мною, я повторил вопрос:
— Кто ты? Что ты есть такое?
— Где-то глубоко в сердце Ты всегда будешь помнить меня, Максим, - ответил он.
Его голос был спокойным, мягким и тихим. Но ясным. И само его присутствие наделяло меня какой-то отрешенностью, защищенностью, небывалым спокойствием и даже блаженством. Не хотелось ничего делать. Не было возможности как-либо волноваться. Было только блаженство.
Он глазами показал мне наверх — на круг яркого света возле его головы. Почему-то подумалось: он хочет, чтобы я смотрел на этот свет. И я начал смотреть.
Яркий свет, окружавший великана, пульсировал. Светящееся гало вздрагивало каждую секунду, к тому же оно дышало - то расширялось, то сужалось медленно и плавно.
Чем больше я вглядывался в этот свет, тем сильнее растворялась в нем фигура великана. В конце концов, она просто пропала. Вместо нее я увидел странную, но жутко завораживающую, притягивающую, как магнит, картину. В белом сиянии появилась золотая двуглавая птица, мощная и ярая, как само Солнце. Она была похожа на тех двуглавых орлов, которыми сегодня украшены гербы многих европейских государств, но в существенных деталях она отличалась от них. В одной своей лапе птица держала Земной шар, в другой – меч, острием кверху. Над головами располагались семь звезд, своей конфигурацией напоминающие какое-то знакомое созвездие. Под птицей, алая с белой окантовкой, помещалась царская мантия, в которой мы привыкли представлять средневековых королей и правителей. На мантии буквами, напоминающими древнеславянский шрифт, было написано: «Сва Раса»… Странно, но мне почему-то стало тепло, тепло до слез. Как будто я увидел что-то из далекого-далекого прошлого… Почему-то нахлынули слезы…
Вскоре Птица исчезла. Вместо нее я вновь увидел странного человека.
— Что это было? — только это я смог выдавить из себя, не в силах отойти от поражающих ощущений.
— Ты видел Мой самый священный Образ. Еще это герб чудесной Страны…
— Какой страны?
— Я покажу Тебе одно из ее поселений…
— Как это? Не понимаю... Кто ты?
Незнакомец молчал.
— Кто ты? — повторил я вопрос.
— ...
Поняв, что ответа не будет, я решил подумать сам. Тем более, что какая-то, пока еще субъективная, догадка вертелась в голове. Через несколько секунд она осенила меня:
— Твоё Имя написано на талисмане? Это Твоё тайное Имя, да?
Он внимательно смотрел на меня и молчал.
Поражённый, я тоже стоял молча, не зная, что ещё спросить. Видя это, Гигант повернулся и пошёл обратно в лес. Я вдруг почувствовал, что за время столь короткого разговора сильно привязался к этому Геркулесу. Мне не хотелось с Ним расставаться.
— Постой, куда же Ты? — крикнул я Ему. Он оглянулся и сказал:
— Мой прекрасный Бог, мы с Тобой ещё увидимся.
— Где, где увидимся? Как это произойдет?
Онулыбнулся, указал на полянку и ответил:
— Запомни это место. И пусть все люди запомнят это место.
Сказав это, Он скрылся в лесной чаще...
Медленно прихожу в себя после сна. Открыв глаза, вижу свою комнату, хотя мне кажется, что в ней я не был целую вечность. Все также лежу в постели, укрытый легким одеялом, но чувство такое, что я вернулся в далёкое прошлое.
Свет полной луны через окно падает мне на глаза. Окно открыто, и слышится, как во дворе поёт сверчок. Лёгкий ветер треплет листья растущего возле окна абрикоса, и они, цепляясь за каменную стену дома, приятно шуршат в ночи.
Мои мысли немного путаются, но все они обращены к тому, что приснилось мне. Что это было? Кто разговаривал со мной? Реальность ли Онили всего лишь сон?
«Конечно же, это сон», — думаю я, принимаясь вспоминать каждую деталь сновидения. Сначала я видел природу. Потом зазвучала песня. Как будто ангельский хор пел добрую, нежную, сердечную песню. Я припоминаю её торжественные слова, переданные голосами самих красоты, любви и ликующей радости:
Солнечное утро, звон колоколов;
Необъятно небо, как она – Любовь.
В то благое утро в комнате своей
Ты проснешься будто в храме королей.
Ты откроешь очи, Ты увидишь Свет
Ты познаешь вечность – то, что смерти нет.
Солнце улыбнется сквозь ночи туман…
Счастья вихри смоют вековой обман.
И тогда, как будто заново рожден
Ты увидишь Бога и пройдет Твой сон.
То, что Ты увидишь, будет ярче дня.
Вспыхнет мысль: «О Боже! Бог же – это я!»
Встанешь Ты с постели, выбежишь во двор.
Там в росы капелях, словно в блестках бор…
Хор ликует птичий, и цветут цветы…
Ты глядишь – не веришь: Боже, всюду Ты!
Всюду, словно звезды, там цветы горят…
Среди бездны неба видишь Счастья взгляд.
Ты кричишь от Счастья – растворилась Тень.
Жизнь уходит в Солнце, Жизнь, как Ясный День…
Эту песню Жизни только тот поймет,
Кто во Тьме великой видел свой Восход.
Нет прекрасней чувства, нет нежней Мечты…
Все на Свете создал – Бог великий – Ты…
Мне становится не по себе. Несколько мгновений назад я еще пытался увериться, что видел странный сон, но слова... Откуда такие слова в моей голове? Конечно же, это слова песни, которую я слышал там. Её пели для каждого из нас. Те, кто исполнял её, Тот, от Чьего имени она исполнялась —кто ОНИ такие?
Ещё многие вопросы роятся в моём сознании, воспалённом необычностью пережитого опыта, так что большую часть ночи я увлечённо размышляю. Я думаю и не замечаю, как начинает светать. За окном поют петухи. Птицы тоже принимаются петь в сумерках утра, освещённых заходящей за горные спины полной и бледной луной.
«Скоро взойдёт солнце», — думаю я, тем самым отвлекаясь от размышлений.
Я осматриваю комнату. В полутьме предстают предо мною очертания мебели и комнатных растений, стены и дверной проём. Через окно видно светло-фиолетовое небо с мигающими звёздами. Почему они так загадочны сегодня? Почему так таинственно поёт сверчок во дворе? Что случилось со мною? Как будто первый раз — снова, как много лет тому назад — я вижу этот мир. Как будто я родился только сейчас. Вот только что.
Я ощущаю приятный, благодатный запах. Он похож на запах благовоний в храмах, но помимо этой схожести он кажется мне живым и освежающим. Даже осязаемым. Спустя некоторое время я начинаю понимать, что этот благодатный живой запах исходит от меня. Чувствую, что так пахнет талисман, лежащий на моей груди под майкой. Многие месяцы я носил его, не снимая, как и обещал Лене. Я свыкся с ним настолько, что уже почти забыл о его существовании. Но талисман, оказывается, сам способен напоминать о себе. Какой чудесный запах он источает!
Я вспоминаю маленькую Лену. Вспоминаю её искренность и доброту. От чистого сердца она подарила мне эту диковинную вещицу. И этот талисман — как будто частичка её маленького, но благородного и такого доброго сердечка, лежащая сейчас на моей груди, заставляет меня улыбнуться.
Я мысленно говорю:
«Никогда я не расстанусь с тобой, мой талисман. Буду везде и всегда носить тебя с собой, а ты будешь напоминать мне о маленькой девочке, которая когда-то, в солнечный полдень, подарила тебя мне, попросив быть счастливым».
Я включаю свет и вытаскиваю талисман из-под майки, ещё раз внимательно осматриваю его. Вот они — эти «семь буковок», про которые говорила Лена. Действительно, чем-то они напоминают латинский шрифт. Я легко, как и прежде, читаю слово — справа налево — так, как учила меня малышка. Простое, ничем не примечательное звучание. Однако, Лена сказала, что оно хранит тайну Его Имени. И впервые после нашей встречи я серьезно задумываюсь над словами девочки.
«Ты не поверишь… Он – это ты…» — воссоздается в памяти её искренняя речь.
«Себя,живущего в Солнце… Ты видишь это Солнце?» — спрашивал меня Олег.
Ясный день... Олег рассказывал и про что-то, что он называет ясным днём. Про какое-то состояние.
«. Ясный День - это состояние, при котором ты узнаешь, кто ты есть на самом деле. Когда это произойдет, тебе уже не нужно будет верить, ты будешь точно знать...» — отрывки из рассказа Олега, гуляющие по галереям сознания, как ветер в просторных залах огромного дворца, не дают покоя. Мне почему-то очень интересно. Что знают эти двое — маленькая девочка и её отец?.. Они говорили о какой-то прекрасной стране, некогда существовавшей на территории нынешней России. По их словам, всякая историческая память об этой стране, будь то предания, документы или летописи, была совершенно стёрта по всему миру, и особенно у русского народа, приверженцами христианской религии. Если это правда, тогда почему христианские иезуиты так стремились предать забвению всякую информацию об этой стране? Что это за страна? Какова, в конце-концов, тайна крещения Руси, тайна православия? Почему существует эта тайна — разве праведникам есть что скрывать?..
Что знают эти двое — маленькая девочка и её отец? Ведь они знают что-то значимое не только для меня, но, может быть, для многих. Может быть, для всего человечества. Но что? И почему это знают только они? Только два человека?
«А вдруг их больше, чем два?» — думаю я. — «Вдруг их гораздо больше?»
«Этот талисман ценный. Потому что многие добрые люди носили его возле сердца», — говорила Лена.
«Многие люди... Значит, их много. Но кто они? Они как-то связаны с Ним? Он... это я?.. Боже, как всё сложно. Но очень хочется понять. Очень интересно», — размышляю я, всё больше увлекаясь тайной, лишь слегка приоткрывшейся мне в момент знакомства с Леной, её отцом и во время странного сна...
Интерес заставляет меня перечитать кучу литературы как духовного, так и научного содержания. В книгах я пытаюсь найти нечто похожее на услышанное. Долгое время ничего подобного не встречается, но однажды в «Философском словаре» Жерара Леграна в пояснении к слову «Бог», я читаю:
«Бог»: по-гречески the-os — слово неизвестного происхождения; на латыни deus, соотносится с древним индо-европейским сочетанием, обозначающим «ясный день».
«Опять ясный день!» — восклицаю про себя. — «Что же в конце концов кроется здесь?»
Последний вопрос просто не даёт покоя ни днём, ни ночью. Я много размышляю, пытаясь понять суть, саму суть связи слов «Бог