 |
|
О конкурсе традиционных 3 страница
Отец мой, существующий везде,
Не допущу греха и слабости в себе.
Я сын твой, я для радости тебе
Твою собою славу преумножу...
Какой молитвы смысл будет приятнее Ему? Что должен делать я или все вместе мы? каким путём идти?
Отец мой, существующий везде,
Не допущу греха и слабости в себе…
Но где же силы взять, чтоб так сказать? И чтобы сказанное выполнить потом!
Род Анастасии
— Скажи, Анастасия, как случилось так, что ты и прародители твои в глухом лесу, от общества отдельно, на протяжении тысячелетий жили? Если, как ты утверждаешь, всё человечество — единый организм, у всех единые имеются истоки, то почему твой род среди других, словно изгой?
— Ты прав, у всех единый есть родитель. И есть родители, которых видим мы. Но есть ещё у каждой человеческой судьбы свобода выбора пути по воле собственной, ведущего к определённой цели. Средь прочего, от воспитанья чувств зависит выбор.
— И кто ж тогда так воспитал далёких прародителей твоих, что до сих пор твой род так отличается? Ну образом жизни, что ли, понятием своим?
— Ещё в далёкие те времена... В далёкие сказала, а было всё как будто бы вчера. Я лучше так скажу: когда настали времена и человечество не сотворять совместное, а разбирать творенья Бога устремилось, когда копье уже летело и шкуры преданных зверей на теле людей достоинством считаться стали, когда сознанье всех менялось и устремлялось по пути, ведущему к сегодняшнему дню, когда не к сотворенью, а к познанью устремилась мысль людская — вдруг стали люди разбирать, как, вследствие чего мужчина, с женщиной сливаясь, великое удовлетворенье способны испытать. Тогда впервые мужчины женщин стали брать, а женщины себя мужчинам отдавать не ради сотворенья, а для того, чтоб получить приятное двоим удовлетворенье.
Казалось им, как и сейчас живущим людям кажется, оно приходит каждый раз, когда слиянье происходит мужского, женского начал, их плоти, видимых их тел.
На самом деле удовлетворенья от слиянья только плотских тел неполны, скоротечны. В деяниях лишь утешных другие планы человеческого «я» участия не принимают. А человек стремился к ощущенью полноты, тела и способы соединения меняя, но до сих пор сполна его не получая.
Последствием печальным плотских тех утех являлись дети их. Их дети были лишены осмысленных стремлений к цели для претворения Божественной мечты. И стали женщины рожать в мученьях. И дети подрастающие в муках были жить обречены, отсутствие трёх планов бытия им не давало счастье обрести. Так до сегодняшнего дня мы и дошли.
Одна из первых женщин, когда в мученьях родила своё дитя, увидела, что девочка новорождённая её при родах ножку повредила и такой хиленькой была, что даже плача звук не издавала. Ещё увидела та женщина, как тот, кто с нею плотскою утехой наслаждался, к рожденью равнодушным оставался, с другою женщиной утехи стал искать. И женщина, что стала матерью случайно, на Бога вознегодовала. Грубо схватила девочку новорождённую свою, от всех подальше, в лесную чащу, не обжитую людьми, бежала. В отчаянье остановившись, чтоб дыхание перевести, со щёк своих слезу рукой стирала, на Бога всякий раз слова со злобою бросала: «Зачем в Твоём, как Ты считал, прекрасном мире есть боль, есть зло, есть отреченье? Я не испытываю удовлетворенье, когда на мир, Тобою созданный, смотрю. Я вся в отчаянии и злобой вся горю. Я всеми брошена. И тот, к кому ласкалась я, сейчас с другой ласкается, меня забыв. И это Ты их создал. Он Твой, меня предавший, изменивший мне. Она, его сейчас ласкающая, тоже ведь Твоя. Они Твои творенья, да? А я? А я их задушить хочу. Я злобой вся на них горю. Безрадостен мне мир Твой стал. Что за судьбу Ты для меня избрал? И почему уродливо, полумертво дитя родилось от меня? Я не хочу, чтоб видели его. Нет радости во мне от созерцания такого».
Та женщина не положила — грубо бросила в траву лесную едва живой комочек — дочь свою. С отчаяньем и злобой прокричала снова обращаясь к Богу:
— Никто пусть не увидит дочь мою! А Ты смотри. Смотри на те мученья, что средь Твоих творений происходят. Она не будет жить. Я не смогу кормить рождённое дитя. Сжигает злоба молоко в моей груди. Я ухожу. Но Ты смотри! Смотри, как много в мире, созданном Тобой, несовершенства. Пусть умирает пред Тобой рожденье. Пусть умирает средь творенья, что создал Ты.
Со злобой и отчаяньем от девочки своей бежала мать. А девочка новорождённая одна, беспомощным комочком и едва дыша, одна осталась на траве лесной. Прамамочка далёкая моя в той девочке, Владимир, и была.
Идущие с Земли Бог ощутил отчаянье и злобу. Печаль и состраданье было в Нём к рыдающей, несчастной женщине. Но любящий её, невидимый Отец не мог менять её судьбу. На женщине, в отчаянье бегущей, свободы, им же данной, был венец. Сам каждый строит человек свою судьбу. План материальный не подвластен никому. Лишь человек один его хозяин полноправный.
Бог — личность. Отец всему, не во плоти Он существует. Не во плоти. Но комплекс всех энергий в Нём вселенских, весь комплекс чувств, присущих человеку, есть. Он радоваться может и переживать, грустить, когда один из сыновей иль дочерей свой путь к страданью выбирает. Отцовской нежностью ко всем пылает Он и каждый день для всех без исключенья всю Землю солнца лучиком любви ласкает. Он каждым днём надежды не теряет в том, что дочери Его, Его сыны Божественным пойдут путём. Не по указке, не под страхом, свободой пользуясь, определят они свой путь к совместному творенью, к возрожденью и к радости от созерцания его. Он верит, наш отец, и ждёт. И жизнь собою продолжает. Весь комплекс чувств людских в нашем Отце.
Представить сможет ли хоть кто-нибудь, что чувствовал Отец наш Бог, когда в его лесу, среди его творений новорождённое Его дитя тихонько умирало?
Не плакала та девочка и не кричала. Сердечко маленькое замедляло ритм. Лишь иногда своими губками она искала сосок живительный, хотела пить.
Нет плотских рук у Бога. Всё видящий, не мог Он девочку к груди своей прижать. Отдавший всё, что может ещё дать? И тогда, вселенную способный заполнить всю энергией Своей мечты, над лесом тем в комочек сжался. В комочек маленький, способный разнести при быстром расширении вселенские все необъятные миры. Он концентрировал над лесом энергии Своей любви. Любви ко всем своим твореньям. Он воплощался через них в деяниях своих земных. И они...
Уж посиневших губ в траве лежащей девочки коснулась капелька дождя, и тут же тёплым ветерком подуло. Упала с дерева пыльца, и девочка её вдохнула. И день прошёл, и ночь настала, а девочка не умирала. Лесные твари, звери все, Божественной объяты негой, ту девочку своим детёнышем признали.
Шли годы, девочка росла и девушкою стала. Лилит могу её назвать.
Когда она ступала по траве, рассветом озарённой, «Лилит» — всё радостно кричало! Лилит улыбкой озаряла и ласкала мир, Богом созданный вокруг неё. Лилит всё окружающее принимала, как мать свою и как отца воспринимаем мы.
Уж повзрослевшая, она всё чаще к краю леса подходила. Тихонько прячась средь травы, кустов, она следила, как люди, так похожие на неё, какой-то странной жизнью жили. Всё больше от творений Бога отделялись, жилища строили, ломая всё вокруг, в шкуры зверей зачем-то одевались. И восхищались, убивая Божью тварь, и восхваляли тех, кто убивал быстрее. Из омертвевшего всё что-то создавали. Ещё тогда Лилит не знала, что, из живого мёртвое творя, при этом умными людьми они себя считали.
Она стремилась к людям, чтоб сказать о том, что радость может принести для всех. Она совместного желала сотворенья и радости от созерцания его. Всё больше возрастала в ней потребность к рожденью нового живого Божественного сотворенья.
Свой взор она всё чаще направляла на одного. Среди других невзрачным он казался. Недалеко копьё метал, в убийствах неудачливым считался, задумчив был и часто тихо пел, уединившись, мечтал о чём-то часто о своём.
Однажды вышла Лилит к людям. Живительных даров лесных собрав, несла в сплетённой из лозы корзине она людской толпе, стоявшим у убитого слонёнка, о чём-то спорящим мужчинам. И он был среди них, её избранник. Ее увидев, замолчали все. Собой Лилит прекрасною была. Стан обнажённый не прикрыв, не ведала она, что у мужчин над всем желанья плотские уже преобладали. Они к ней бросились толпой. Она, дары свои поставив на траву, смотрела, как похотью глаза бегущих к ней горели. И он, её избранник, побежал за всеми.
Ещё на расстоянии Лилит вдруг ощутила, как струн тонких её души волна агрессии коснулась. И, сделав шаг назад, она вдруг повернулась и побежала от приближающихся воинов-мужчин.
Гнались за нею долго, вожделением горя. Она легко бежала и не уставала, а гнавшиеся потом (ударение на первом о)обливались. Не суждено к Лилит им было прикоснуться. Не знали те, кто возжелал прекрасное догнать, чтобы прекрасное познать, внутри себя таким же нужно обладать.
И воины от бега утомились. из виду потеряв Лилит, обратно побрели и заблудились. Потом дорогу всё ж нашли.
Один в лесу блуждать лишь продолжал. Устал, присел на дерево упавшее, запел. Лилит, тихонько прячась, наблюдала и слушала, как песню пел тот, к кому она стремилась, тот, кто со всеми мужчинами за нею гнался. Пред ним всё ж вышла в отдалении она, чтоб показать дорогу к его стану. И он пошёл, не побежал за ней. Когда до края леса так они дошли, когда увидел он костры и стан свой, про всё забыв, к нему бежать пустился. И на бегущего избранника Лилит смотрела. То билось необычно сердце в ней, а то вдруг замирало, когда Лилит твердила про себя и повторяла: «Будь счастлив ты среди других, любимый, счастлив будь. О, как хочу, песню не грустную, счастливую твою услышать здесь, в моём лесу».
Бегущий вдруг остановился, в задумчивости к лесу повернулся, потом на стан взглянул и снова к лесу взор направил. Вдруг он копьё отбросил и уверенно пошёл. Он шёл туда, где спрятавшись Лилит стояла. Когда укрытие её он мимо проходил, не отрываясь, вслед ему Лилит смотрела. Быть может, взор любви его остановил. Он повернулся и пошёл к Лилит. С ней рядом встал, она не убежала. В его протянутую руку свою ладонь, ещё робеющую, возложила. И вместе, взявшись за руки, они пошли, ещё ни слова не сказав друг другу. К полянке, где Лилит взрастала, шли поэт, отец мой, и прамамочка моя.
Шли годы, продолжался род. И в каждом поколенье моих предков стремленье хоть кого-нибудь обуревало прийти туда, где жил другой народ, так схожий внешне, но с другой судьбой. И шли они под видом разным. То среди воинов терялись, то среди жрецов, то как учёные стремились представать. поэтами, своей поэзией блистали. Они пытались рассказать, что есть иной путь к счастью человека, что рядом Тот, Кто создал всё, лишь от Него не надо закрываться, в угоду меркантильной суете, в угоду не Отцу, а сущностям иным не надо поклоняться.
Они стремились рассказать и погибали. Но даже когда женщина одна или мужчина оставались, они своей любовью находили друга среди живущих образом иным — и продолжался род, не изменявшийся с первоистоков своими помыслами, жизни образом своим.
Чтоб
чувствовать
деянья всех
людей
— Анастасия, подожди, — меня как будто током мысль кольнула, — ты говоришь, что погибали все. И длится так тысячелетья. И все попытки безуспешны, всё человечество идёт своим путём?
— Да, все попытки были безуспешны моих прамамочек, отцов моих.
— Все погибали, значит, да?
— Все погибали, кто в люди шёл и говорить стремился.
— Так это же одно лишь означает — и ты погибнешь, как и все. Ты тоже стала говорить. И здесь надеяться на что-то просто глупо. Ну, если никому не удалось мир, образ жизни общества сменить, зачем же ты...
— К чему о смерти преждевременно твердить, Владимир? Смотри, вот я и продолжаю жить. И рядом ты, и сын взрослеет наш.
— Но что уверенность в тебя вселяет? Что заставляет верить, будто победишь именно ты и вопреки попыткам неудачным твоих предков. Ты, как они, всего лишь говоришь.
— Всего лишь говорю, считаешь ты? Когда-нибудь ты в фразы внимательнее вдумайся мои. Не для ума они. Нет информации в них, ранее не излагавшейся, но люди их читают, и чувства бурные во многих возникают. Всё потому, что так построены они, что люди много понимают между строк. Поэзия их собственной души пробелы недосказанного заполняет. И говорю теперь об истине Божественной не я, они её сами открывают. Всё больше их становится, теперь их не свернуть с пути мечты, присущей только Богу. Ещё и миссия моя не завершилась, а в душах многих претворилось желанье то, что ждал Творец. И это главное.
Когда душа в мечте к чему-то устремилась, то обязательно, поверь, всё обязательно и в жизни претворится.
— Тогда скажи мне, почему такими фразами всё ранее не излагалось?
— Не знаю. Может быть, Творящий блеснул энергией какой-то новой! Говорящей по-новому о том, что видим каждым днём вокруг себя, что видим, но значенья должного не придаём. И чувства не обманутся мои, я ясно чувствую, Он снова все энергии Свои приводит в ускоренье. Рассвет грядёт для всей Земли. Земные дочери Его, сыны познают жизнь такую, какой творила жизнь энергия Божественной мечты. И ты, и я причастны к тому будем. Но главное! Но главное, они, те, первые, кто ощутить сумел те мысли, что сложились между строк, те мысли, что, как музыку души, энергии Творца в людей вселили. Всё получилось! Всё произошло! Уж в мыслях новый мир стремятся строить люди.
— Ты как-то в общем говоришь, Анастасия. Скажи конкретнее, что люди должны делать, какой и как, ну, этот мир построить, в котором счастливыми все будут жить?
— Сейчас конкретнее, Владимир, не могу. Трактатов на Земле немало в жизни человечества бывало. Пред многими из них впадали люди в преклоненье. Но только все бессмысленны они. Трактаты мир не в силах изменить, и доказательством тому всего одна лишь точка служит.
— Какая точка? Не пойму.
— Та точка во Вселенной, где предел всему определён. Та точка, на которой всё человечество сейчас стоит. И всё зависит от того, в какую сторону оно направит следующий шаг. Всё это говорит о том, что нет в трактатах смысла никакого. Всё человечество от сотворения живёт лишь чувствами влекомо.
— Постой, постой. Я что же?.. я, что ли, не умом всё в своей жизни делал?
— Владимир, ты, как все другие люди, умом своим вокруг себя соотношение материи менял, стремясь посредством материальным ощущенья испытать, те ощущенья, о которых интуитивно знает каждый человек. Которых ищет каждый и найти не может.
— Какие ощущенья? Что каждый ищет? Ты о чём?
— О том, что ощутили люди там, в первоистоках, когда их жизнь была ещё в раю.
— И что же, значит, хочешь ты сказать, я столько дел умом своим перелопатил для того, чтоб чувства эти райские познать?
— А ты, Владимир, сам помысли, для чего ты все дела свои творил.
— Как для чего? Как все и я обустраивал жизнь свою, своей семьи. Чтоб чувствовать себя других не хуже.
— «Чтоб чувствовать» — слова ты произнёс.
— Да, произнёс.
— Теперь понять сумей. «Чтоб чувствовать»... деянья всех людей.
— Ну как же — «всех». И наркоманов действия, что, тоже поиском являются тех ощущений?
— Конечно. Как и все, они стремятся эти ощущения найти, идя своим путём. Земное тело подвергая истязаниям, употребляют зелье, чтоб на миг, хоть приблизительно оно им ощущение великое помочь познать смогло.
И пьяница, все забывая, морщась, горькую отраву пьёт лишь потому, что поиск ощущения прекрасного и в нём живёт.
И напрягает ум учёный, причудливый изобретает новый механизм, считает, будто механизм ему и всем другим поможет удовлетворение познать. Но тщетно.
За свою историю немало людская мысль бессмысленного наизобретала. Владимир, вспомни, и тебя предметов множество, там, где живёшь ты, окружает. И каждый тот предмет считается достижением научной мысли. Труд множества людей затрачен для появления его. Но только мне скажи, пожалуйста, Владимир, какой из них тебя счастливым, удовлетворённым жизнью сделал?
— Какой?.. Какой?.. Ну может быть, отдельно взятый — никакой. А вместе все предметы жизнь всё же сильно облегчают. Машина легковая, например. За руль садишься и едешь куда хочешь. На улице дождь, холод, а в машине можно отопление включить. На улице жара, все потом обливаются, а ты кондиционер включаешь — и вокруг тебя прохлада. А в доме, вот на кухне, например, для женщин множество приспособлений существует. Посудомоечные машины даже есть, чтоб женщин от труда освободить. И пылесосы тоже есть, чтобы уборку облегчить и время сэкономить. Всем ясно, множество предметов способны облегчать нам жизнь.
— Увы, Владимир, иллюзорны облегченья эти. Своею жизнью сокращенной да страданьями всё человечество за них и вынуждено каждый день платить. Чтоб получать бездушные предметы, работой нелюбимой, как рабы, всю жизнь и вынуждены заниматься люди. Предметы появляются бездушные вокруг, как индикатор степени непонимания человеком вселенской сути бытия.
Ты — человек! Внимательнее посмотри вокруг себя. Чтоб получить очередной свой механический предмет, заводы строятся, чадя смертельным смрадом, безжизненной становится вода, и ты... Ты, человек, для них всю жизнь свою нерадостной работой должен заниматься. И не они тебе, а ты им служишь, изобретая, ремонтируя и поклоняясь им. Меж тем Владимир, мне скажи, кто из великих мудрецов учёных изобрёл и на каком заводе произвёл вот этот механизм для услуженья человеку?
— Какой?
— С орешком белочку, что под моей рукой.
Я посмотрел на руку Анастасии. Она держала её протянутой, ладонью вниз, примерно в полуметре над травой. А на траве, как раз под ладонью, на задних лапках рыженькая белочка стояла. В передних лапках белочка держала кедровую шишку. Мордашка рыжая то к шишке опускалась, то задиралась вверх, и круглые блестящие глазёнки белочки смотрели на лицо Анастасии. Анастасия улыбалась, глядя на зверька, не шевелясь, и руку на весу по-прежнему держала. И белочка в траву вдруг шишку положила, захлопотала как-то вся над ней и лапками передними, своими коготками лущила шишку, маленький орешек из неё достала. И снова встав на лапки задние, подняв свою мордашку, словно протягивала тот орешек для Анастасии, как будто бы просила его принять из её лапок. Но по-прежнему не шевелясь, сидела на траве Анастасия. И белочка, склонив головку, быстро надкусила скорлупу орешка и лапками своими, коготками очистила зерно от скорлупы и положила на листок травы зерно ореха. Потом она всё новые орехи из кедровой шишки стала доставать, надкусывала скорлупки и ядрышки на листик складывала. Анастасия опустила руку и положила на траву ладонью вверх. И белочка все ядра чистые в ладонь с листа переложила торопливо. Анастасия второй своей рукой слегка погладила пушистого зверька, и белочка вдруг замерла. Потом поближе к Анастасии подбежала и встала, как-то радостно пред нею трепеща, заглядывая ей в лицо.
— Спасибо! — в адрес белочки произнесла Анастасия. — Ты сегодня хороша, как никогда, красавица. Иди, иди же, хлопотушка. Найди избранника, красавица, достойного себе. И руку протянула в сторону ствола развесистого кедра. Вокруг Анастасии вприпрыжку белочка два раза обежала и бросилась стремглав по направлению, указанному ей рукою человека и, вскочив на ствол, исчезла в кроне кедра. А на ладони, протянутой ко мне, лежали чистые ядра кедрового ореха. «Действительно! Вот это механизм, — подумал я. — сама продукт срывает, сама его приносит, ещё и чистит от скорлупы, ухода за собой не требует зверёк, ремонта, электроэнергию не потребляет».
Попробовав орешков, я спросил:
— А полководцы — Македонский, Цезарь, правители, что войны затевали, Гитлер тоже, что ли, чувства первоистоков те искали?
— Конечно. Чувствовать себя они хотели правителями всей Земли. Считали подсознательно, что ощущение такое сродни тому, что все интуитивно ищут. Но ошибались в том они.
— Считаешь, ошибались. почему ты так считаешь? Ведь никто ещё весь мир завоевать не смог.
— Но завоёвывали города и страны. За город шло сраженье, победы достигали, но скоротечное удовлетворенье завоеватели от той победы получали. И к большему(поставить знак ударения на о) завоеванию они стремились, войны продолжали. Завоевав страну, и не одну, не радость, а заботы получали. И страх всё потерять, и вновь пытались удовлетворение искать путём воинственных свершений. Их ум, погрязший в суете, уже не мог их привести к мечте Божественных великих ощущений. Печален был конец у всех воинственных правителей земных. И обозримая, известная сегодня всем история о том гласит. Но только, к сожаленью, суета, метанья, догматов меркантильных череда не позволяют тем, кто в дне сегодняшнем живёт, определить, где, в чём их ощущение Божественное ждёт.
ТаЕжный обед
Каждый раз, когда я бывал в тайге у Анастасии, на её полянке, всегда брал с собой что-нибудь поесть. Брал с собой консервы, печенье, герметично запечатанное в целлофан, рыбу, нарезанную ломтиками, в вакуумной упаковке. И каждый раз, возвращаясь от Анастасии, я обнаруживал свои запасы неиспользованными. И каждый раз она ещё подкладывала мне гостинцев. В основном это были орешки, ягоды свежие, завернутые в листья, сушёные грибы.
Мы привыкли есть грибы, хорошо проваренные, прожаренные, маринованные или солёные. Анастасия ест их сушёными, без всякой обработки. Я сначала боялся их даже пробовать, потом попробовал — ничего. Кусочек гриба во рту от слюны размягчается, его можно сосать, как конфету, можно глотать. Потом я даже привык к ним. Однажды ехал из Москвы в Геленджик на читательскую конференцию. И целый день питался грибами, что дала Анастасия. И Солнцев, директор Московского центра, машину вёл и тоже ел эти грибы. А когда я выступал на конференции, предложил их попробовать сидящим в зале, и люди не испугались. Кому хватило — взяли по грибочку, тут же съели, и ни с кем ничего плохого не приключилось.
Вообще я не помню случая, когда бывал в гостях у Анастасии, чтобы мы специально садились поесть. Пробовал на ходу то, что Анастасия предлагала, и чувство голода ни разу не пришло. Но в этот раз...
Наверное, я долго размышлял над смыслом произнесённой Анастасией молитвы, потому и не заметил, как она успела накрыть, если можно так назвать, большой стол.
На траве, на разных больших и маленьких листьях, лежали яства. Они занимали площадь больше квадратного метра. И всё очень красиво уложено, украшено. Клюква, брусника, морошка, малина, смородина черная и красная, земляника сушёная, грибы сушёные, какая-то кашица желтоватая, три маленьких огурчика и два небольших красных помидора. Множество пучков разной травы, украшенных лепестками цветов. Какая-то белая жидкость, похожая на молоко, стояла в деревянном маленьком корытце. Лепёшки, не понятно из чего сделанные. Мёд в сотах, посыпанный разноцветными крупинками цветочной пыльцы.
— Присаживайся, Владимир, попробуй хлеба насущного, что Бог послал, — предложила Анастасия, хитро улыбаясь.
— Вот это да! — не сдержался я от восторга. — Это ж надо, как красиво ты всё сервировала. Прямо как хорошая хозяйка в праздник.
Анастасия обрадовалась похвале, как ребенок, засмеялась, сама не отрываясь, глядя на свою сервировку, вдруг всплеснула руками и воскликнула:
— Ой-ой, тоже мне, хорошая хозяйка, а специи забыла. Ты же любишь специи острые, разные. Любишь, да?
— Люблю.
— А хорошая хозяйка о них и позабыла. Сейчас я быстро. Я исправлюсь.
Она посмотрела вокруг себя, чуть отбежала в сторону, чего-то сорвала в траве. Потом в другом месте, потом среди кустов сорвала и вскоре положила между огурцами и помидорами маленький пучок, составленный, как букетик, из разных по виду травинок, и пояснила:
— Это специи. Они острые. Если захочешь, попробуй. Теперь всё есть. Ты отведай всего понемножку, Владимир.
Я взял огурец, посмотрел на разнообразие таёжной пищи и сказал:
— Жалко, хлеба нет.
— Есть хлеб, — ответила Анастасия, — вот смотри. — и подает мне какой-то клубень. — Это корень лопуха, я его так приготовила, что он тебе вкусный хлеб, и картофель, и морковку заменит.
— Не слышал, чтобы лопух в пищу употребляли.
— Ты попробуй. Не беспокойся, из него раньше очень много вкусных и полезных блюд готовили. Ты сначала попробуй, я его в молоке держала. Размягчила...
Я хотел спросить, где она молоко взяла, но откусив огурец... Я не стал ничего говорить, пока не съел этот огурец и без хлеба. Клубень, заменяющий хлеб, я взял у Анастасии, но так и не попробовал, так и держал его в руке, пока не съел этот огурец.
Понимаете, этот обыкновенный на вид огурец на самом деле сильно отличался вкусовыми качествами от тех, что я раньше ел. Таёжный огурец обладал приятным, ни на что не похожим ароматом. Вы, наверное, знаете, как отличаются по вкусовым качествам и аромату огурцы, выращенные в теплицах, от растущих на грядках в открытом грунте? В открытом грунте растущие намного лучше по вкусу и аромату. Огурец Анастасии также, а может, и сильнее, отличался в лучшую сторону от тех, что я ел раньше с грядки. Я быстро взял помидор, попробовал и тут же съел его весь. И его вкус был необыкновенно приятным. Он тоже превосходил по вкусу все помидоры, что раньше доводилось есть. Ни огурец, ни помидор не требовали соли, сметаны или масла. Они были вкусны сами по себе. Как малина, яблоко или апельсин. Никто же не будет сластить или солить яблоко, грушу.
— Ты где взяла эти овощи, Анастасия? В деревню бегала? Что это за сорт?
— Я их сама вырастила. Понравились тебе, да? — спросила она.
— Понравились! Я такие в первый раз ем. А у тебя, значит, огород есть, теплица? Ты чем грядки вскапываешь, где удобрения берешь, в деревне?
— В деревне я только семена у одной знакомой женщины взяла. Место им подобрала среди травы, и они выросли. Помидоры осенью посадила, потом под снегом прятала, а с весной они и стали вырастать. Огурчики весной посадила, и они, маленькие, успели созреть.
— Но почему они такие вкусные, сорт, что ли, новый?
— Обыкновенный сорт. Они отличаются от огородных потому, что, когда росли, получили всё необходимое. В условиях огорода, когда растения стараются оградить от соприкосновения с другими видами, когда их рост удобрениями ускоряют, они не могут вобрать в себя всё необходимое и стать самодостаточными, чтобы понравиться человеку.
— А молоко откуда у тебя, лепёшки из чего? Я думал, ты животную пищу вообще не употребляешь, а тут молоко...
— Это молоко не от животных, Владимир. Молоко, перед тобой стоящее, дал кедр.
— Как кедр? Разве дерево способно молоко давать?
— Способно. Только далеко не каждое. Кедр, например, способен. Попробуй, в напитке этом многое заключено. Не только плоть может питать стоящее перед тобою молоко от кедра. Не пей сразу всё, два или три глотка попробуй, иначе не захочешь больше есть ты ничего, насытившись одним.
Я выпил три глотка. Молоко было густым, с приятным, слегка сладковатым вкусом. Ещё от него исходило тепло, но не такое, как от подогретого коровьего молока. Непонятное, нежное тепло согревало всё внутри и, казалось, меняло настроение.
— Вкусное это кедровое молоко, Анастасия. Очень вкусное! А как нужно «доить» кедр, чтоб получилось такое?
— Не доить. Ядрышки молочные палочкой специальной в ступке деревянной нужно спокойно, вдумчиво, с хорошим настроением растирать, растирать. И воды живой, родниковой добавлять понемножку, так и получится молоко.
— А что, никто из людей об этом никогда не знал?
— Раньше многие люди знали, но и сейчас в деревеньках таёжных иногда пьют кедровое молоко. В городах совсем другую пищу предпочитают, не столько полезную, сколько удобную для хранения, транспортировки, приготовления.
— Всё правильно ты говоришь, в городах надо всё быстро делать. Но это молоко... надо же, какое дерево этот кедр! Один кедр может давать и орехи, и масло, и муку для лепёшек, и молоко.
— И ещё многое необычное может давать кедр.
— А что необычного, например?
— Прекраснейшие духи из его эфирного масла можно сделать. Самодостаточные и целебные духи. Никакие искусственные их аромат не смогут превзойти. Эфиры кедра собою дух Вселенной представляют, лечить способны плоть, преградою служить недоброму для человека эфиры кедра могут.
— Ты сможешь рассказать, как получить духи такие из кедра?
— Смогу, конечно, но ты, Владимир, ещё немножечко покушай.
Я потянулся, чтобы взять помидор, но Анастасия остановила меня:
— Подожди, Владимир, не ешь так.
— Как?
— Я приготовила всего разного для тебя, чтобы ты всего сначала попробовал, чтобы он полечил тебя.
— Кто он?
— Твой организм. Когда ты всё перепробуешь, он отберёт сам себе необходимое. Ты захочешь поесть отобранного больше. Твой организм сам определит, чего ему не хватает.
«Надо же, — подумал я, — в первый раз она изменила своим принципам».
Дело в том, что Анастасия два раза лечила меня, какие-то болячки внутри. Точно не знаю, какие, но я их ощущал сильными болями в желудке, печени или почках. А может, во всём сразу. Боли были сильными, и таблетки обезболивающие не всегда помогали. Но я знал: приеду к Анастасии — она вылечит, у неё это быстро получается. Но на третий раз она лечить меня отказалась. Даже боль полностью своим взглядом не сняла, заявила, что раз я не меняю образ жизни и не убираю то, что способствует заболеванию, то и лечить меня нельзя, так как лечение в таком случае только вредит. Я тогда на неё сильно обиделся и не повторял больше просьбу о лечении.