Главная | Обратная связь

профессиональный выбор личности

О. Клочкова

Влияние представлений об успехе на

профессиональный выбор личности

В последнее десятилетие слово «успех» не сходит со страниц печатных изданий, экранов телевизоров. Прилавки книжных магазинов и лотков завалены грудами книг с броскими заглавиями – «Как добиться успеха», «101 шаг к успеху» и проч. Страницы газет и журналов испещрены заметками о людях, добившихся успеха. Тема успеха все чаще становится предметом пристального интереса ученых различных специальностей и направлений.

Причины всплеска общественного и научного интереса к феномену успеха в общем-то очевидны. Процесс трансформации нашего общества неизбежно затронул сферу идеалов и ценностей. Успешность любых общественных преобразований определяется не только объективными изменениями, происходящими в экономической и политической сферах, но и соответствующей трансформацией системы ценностей и идеалов. Понятие же успеха обладает самой непосредственной связью с ценностными ориентациями личности. Оно во многом формирует систему ценностных приоритетов, которые служат основой определения жизненной стратегии личности. Поэтому изучение феномена успеха, его смыслового содержания имеет большую научную значимость.

Вместе с тем сразу же отметим, что исследование данного вопроса не ограничивается только потребностями научного знания. Определение направленности доминирующих стратегий индивидуального поведения обладает и высоким уровнем практической значимости, позволяя в известной мере выявить вектор общественного развития. Важно выяснить, например, соответствуют ли доминирующие жизненные стратегии общественным нормам, не представляют ли новые модели успеха потенциальной угрозы стабильности существования социума.

Современная отечественная и зарубежная научная литература о феномене успеха насчитывает тысячи наименований. Между тем само понятие «успех» зачастую употребляется в различных значениях и, следовательно, нуждается в уточнении для целей данной работы. Смешение различных трактовок успеха часто приводит к казусам, иногда ставящим специалистов в тупик. Так, в одном опросе ВЦИОМ в августе 1994 г. 64% респондентов согласились с тем, что «привыкли довольствоваться малым и не гнаться за успехом, богатством» (не согласились с этой позицией 27%). Но всего месяцем позже 60% респондентов напрямую причислили самих себя к людям, «которые во всех действиях ориентируются на успех» [6].

Очевидное противоречие в результатах опросов объясняется, по нашему мнению, тем, что в первом случае респонденты выражали свою позицию по отношению к модели социального успеха. Сама формулировка вопроса, ставящая знак равенства между успехом и богатством, не могла не подтолкнуть именно к такой трактовке. Напротив, заявляя о своей ориентации на успех, респонденты явно вкладывали в понятие успеха личностный смысл, наполняли его своим содержанием. Таким образом, отправной точкой для нашего анализа должно быть четкое различение «личностного» и «общественного» успеха.

«Личностный» успех в социально-психологической литературе зачастую трактуется как «психологический», относящийся «к опыту достижения целей, набор которых является лично значащим для конкретного лица, нежели для его родителей, организаций или общества» [18]. Его еще называют «истинным» успехом: «Истинный успех внутри нас самих − в душевном покое (мир разума) и счастье. Когда он вне нас, он проистекает от самоотдачи, а не от своекорыстия» [17]. Положительный результат в данном случае − индивидуальное самосовершенствование, индивидуальные достижения человека; следовательно, «богатство личности, ее задатков и дарований определяют меру личного успеха» (Резник Т.Е., Резник Ю.М., с. 27). Соответственно, исследуется такой тип успеха прежде всего тем дисциплинарным рядом, где анализ ведется с позиций индивида, личности (психология, философия, этика).

Критерии личного успеха достаточно нечеткие, однако однозначно выделяется реализованная «экзистенциональная установка», т.е. внутренняя свобода, или «состояние свободного духа», по Н.А. Бердяеву (Бердяев, с. 370). Вместе с тем, на наш взгляд, универсальным и свойственным любой культуре является понимание личного успеха как результата определенных индивидуальных действий. В такой трактовке успех – также во всех культурах – достаточно четко отграничивается от понятий «удача», «везение» как результатов случайного стечения обстоятельств – расположения звезд, уникальных врожденных способностей, «дара свыше» и т.п. Успех, в противоположность удаче, есть умение индивида распорядиться всеми имеющимися у него ресурсами (включая талант и другие возможности, в том числе ситуативные). В «Сказке о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкина удача выпала на долю старика, успеха же (временного) достигла старуха.

«Общественный», «социальный» успех предполагает несколько иной механизм функционирования. Во-первых, действие, приводящее к итоговому положительному достижению цели, протекает на социальном уровне, и результат действия имеет социально объективированные параметры; во вторых, оценивание этого результата происходит не только самим индивидом, но и − непременно − социальной группой, обществом, и именно социальный резонанс предопределяет оценку результатов человеческой деятельности как успешных. Социальный успех в большей степени чем личный поддается измерению «посредством рейтинговых оценок, шкал популярности, показателей численности поклонников или единомышленников» [12, с.27], так как оценивание в данном случае основывается на использовании социально-статусных критериев. Поскольку сам социум не однолинеен и иерархичен, понятие социального успеха более многомерно, чем понятие «личного» успеха. Для измерения уровневой расположенности видов социального успеха нередко применяется «масштабирование» − как «успешного события», так и референтной группы, в которой происходит оценивание этого успеха. Уровень события, т.е. рамки протекания деятельности, можно измерить шкалой, где отсчет ведется с «узкого круга знакомых, друзей или родственников» до масштаба «коллектива, организации, города и даже государства» [12, с.28].

Признание, или, иначе, реферирование успеха представляет собой соотнесение результатов с некими нормативами, и только в случае превышения этих самых нормативов, т.е. стандартного уровня, достижение признается успехом. При этом «превышение планки» действительно как для общественного успеха, базирующегося на внешних социетальных нормах, так и для личного, использующего для оценки индивидуальные стандарты.

Итак, подытожив сказанное, можно определить успех как положительно оцененное достижение, значимо превысившее социетальные либо личные нормативы, итог целенаправленной и эффективно организованной человеческой деятельности.

Возникает закономерный, но почему-то достаточно редко задаваемый вопрос о соотнесении личного и социального успеха. В принципе всякое общество предлагает индивидууму определенную модель социального успеха, и такая модель является одним из ярких и непременных выражений социальной мифологии: она определяет, чего должен стремиться достичь человек и как, какими способами он может этого достичь. Модели успеха воплощаются в образах конкретных людей, добившихся социального признания, а также «кристаллизуются» в мифах, сказках и т.п. Освоение и усвоение данных представлений происходит в юности.

Модель социального успеха может приниматься индивидом, становиться для него личностной моделью, и в таком случае его индивидуальные действия направлены на получение общественного признания или хотя бы на избежание неудачи (т.е. того, что считается неудачей в данном обществе); в других же случаях в силу тех или иных причин модель социального успеха оценивается индивидом как неприемлемая и вырабатывается жизненная стратегия, призванная достичь специфического личного успеха.

Все это заставляет нас внимательно проанализировать проблему цивилизационных различий в понимании успеха и цивилизационных моделей успеха. До сих пор, излагая основные компоненты понятия «успех», мы абстрагировались от его конкретных воплощений, приближаясь тем самым к сторонникам подхода «социально-психологической перспективы», когда изначально принимается, что «установка на успех в больших и малых сообществах представляет из себя, по существу, один и тот же психологический феномен, т.е. одну и ту же имманентную человеческой психике мотивацию на личностные достижения и признание» [13, c. 188]. Однако существует иной взгляд на природу успеха, отрицающий универсально-родовое начало и различающий культурные типы успехов, «доминирующие в тех или иных общественных системах (к примеру, в античности, византийском, арабском или протестантском мирах)». [там же]

Культурологи сегодня довольно часто говорят о дальневосточной (конфуцианской), индийской, исламской и других цивилизационных моделях успеха. Например, в Китае на протяжении почти всей его истории в общественном сознании господствовала модель успеха, главной составляющей которой было успешное продвижение чиновника по службе - с самой низкой до самой высокой государственной должности. Главным средством достижения успеха и самим условием для начала карьеры было получение хорошего образования и сдача экзамена на первую (низшую в чиновничьей иерархии) должность. Китайская литература полна нравоучительных историй о молодых людях, которые приехали из деревни в город сдавать экзамены, неоднократно проваливались на них (но не отчаивались), преодолели множество соблазнов, все-таки добились своего и сделали затем прекрасную, успешную карьеру [14].

Как ни парадоксально, но советская (или, точнее, позднесоветская) модель успеха отчасти напоминает китайскую. Но прежде всего надо решить вопрос о допустимости использования самого понятия «успех» применительно к российской и советской цивилизационной традиции. Так, в довольно интересной статье «Личный успех и солидаризм» Д.В. Драгунский попытался доказать, что в советское время «успеха не было» [5]. Однако из приводимых им многочисленных и любопытных примеров можно сделать вывод, что в СССР не было общественного признания индивидуальных действий, характерных для западного общества и западной модели успеха. Более того, такие действия не только не признавались, но и всячески порицались, преследовались как «обуржуазивание», «обрастание» (вещами), «карьеризм», «индивидуализм» и пр. Вместе с тем существовали собственные, специфически советские представления о том, какие достижения можно признать успехом и какие индивидуальные действия следует предпринимать, чтобы достичь успеха; эти представления восходили к дореволюционной традиции и воплощались в образах конкретных людей, добившихся социального признания. Одним из необходимых действий было носившее отчасти ритуальный характер подчеркивание «личной скромности»: так, любой награждаемый произносил ритуальную фразу: «Эта награда принадлежит не мне, а всему нашему коллективу» или даже «всему советскому народу».

Если не углубляться в давнее прошлое, то для позднего СССР это был успех по формуле «через образование в интеллигенцию»: в образе жизни интеллигенции скромный достаток и практическое отсутствие сбережений компенсировались престижностью и общественной полезностью профессии (как в «Иронии судьбы»: «У нас с Вами, Надя, очень нужные профессии, но, судя по зарплатам, этого не скажешь»). «Выйти в люди» в советские времена означало в первую очередь получить образование и не заниматься физическим трудом. Одним из главных достоинств так называемых интеллигентных профессий считался их творческий характер, что, в свою очередь, высоко ценилось в обществе, противопоставившем «духовное» и «материальное» (традиция такого противопоставления очень характерна для российской цивилизации в целом). Еще в конце 80-х гг. опрошенные школьники и студенты ставили на одно из первых мест в списке своих ценностей «интересную работу». При этом желание «заработать много денег» занимало в иерархии их жизненных целей одно из последних мест [7].

В период перестройки и в самом начале 90-х гг. советской модели успеха была противопоставлена американская (протестантская по происхождению). Трагикомический парадокс заключается в том, что внедрение новых образцов пропагандировала интеллигенция, которая затем от этого больше всего и пострадала.

Американская культурологическая модель успеха включает в качестве своего основного слагаемого материальный успех, а главным средством достижения этого успеха является упорный труд. Данная модель, представленная в виде образца, известна еще как «американская мечта»: «с помощью упорного труда из чистильщика сапог – в миллионеры».

То, что во главу угла ставится материальная составляющая успеха, нуждается в очень важном уточнении. Во-первых, материальный успех индивидуума, достигнутый в соответствии с установленными в обществе нормами, рассматривается как «богоугодное дело» (в терминах протестантской этики), т.е. как необходимый вклад в процветание общества. Как писал один из крупнейших американских исследователей «американской мечты» Джеймс Траслоу Адамс, это «не просто мечта об автомобилях и высокой зарплате, − это мечта о таком социальном порядке, при котором каждый мужчина и каждая женщина смогут расправиться во весь тот свой рост, к достижению которого они внутренне способны, и получить признание – в качестве таковых, каковы они есть, − от других людей, вне зависимости от случайных обстоятельств, своего рождения и положения» [16 p. 374−375].

Второй важнейший аспект американской модели успеха – необходимость упорного труда для достижения успеха. Здесь влияние протестантизма ощущается особенно сильно. Сыграла свою роль сама его идея, согласно которой богатство оправдывалось. Протестантские догмы осуждали нежелание быть богатым, приравнивая его к нежеланию быть здоровым. Признаком истинной веры считалось не столько внешнее выполнение работником религиозных предписаний, сколько «честное выполнение своих обязанностей» [2, с.137]. Леность и праздность в глазах большинства американцев с давних времен выглядят едва ли не основным пороком, а труд и прилежание – главными добродетелями. С зеркальной ясностью отразил это американский фольклор в сказках, легендах, песнях, пословицах. Герой американского фольклора все время трудится, и если не работает киркой, лопатой, топором, буром или каким-нибудь иным инструментом, то рассчитывает, прикидывает, выгадывает, рационализирует. Недаром одним из главных героев устного народного творчества, эдаким символом «американского духа» стал лесоруб Пол Баньян – работяга, человек недюжинной физической силы. У него много «двойников» − похожих на него персонажей американского фольклора под другими именами [9]. В то же время в России в качестве символических образов широко эксплуатируются фольклорные типы Ивана-Дурака и Емели, воплощающие «особую сказочную стратегию, исходящую из собственных, нестандартных решений, нередко противоречащих здравому смыслу, но, может быть, именно поэтому приводящих к успеху» [13, с. 5].

Именно на материале в первую очередь протестантской культуры исследовалась западными психологами мотивация достижения. Д. Макклеланд находился под сильным влиянием идей М. Вебера и видел следующую психологическую связь: при воспитании детей в системе ценностей протестантской морали у них особенно развивается чувство самостоятельности и личной ответственности, что сказывается на выраженности мотива достижения успеха, а такая выраженность, в свою очередь, ведет к усиленной предпринимательской деятельности, которая через прибыли и использование технических изобретений способствует развитию экономики. Макклеландом и его последователями были проведены сравнительные исследования выраженности мотивации достижения в различных социокультурных средах [15]. Однако фактически в этих исследованиях изучалась выраженность мотивации достижения успеха (в западном смысле) в других цивилизациях, т.е. закономерности, характерные для западной цивилизации, переносились на незападный мир с его собственными закономерностями.

Мы не случайно останавливаемся на американской модели успеха столь подробно. Важно увидеть ее качественные отличия от еще одной модели успеха – гедонистической (при том, что есть и внешнее сходство).

Гедонизм (стремление к получению наслаждений) имеет и свою противоположность – аскетизм (более-менее полный отказ от каких-либо наслаждений, которые дает материальный мир). Можно говорить о гедонистической и аскетической моделях успеха. В первом случае индивид полагает главным слагаемым успеха получение разнообразных жизненных наслаждений, условием доступа к которым является материальная обеспеченность. Способ достижения этой обеспеченности особой роли не играет, может носить прямо антиобщественный (криминальный) характер, но при этом длительный упорный труд оказывается для индивида неприемлем, ибо противоречит самой сути гедонизма. Аскетическая же модель успеха предполагает в качестве главного критерия достижение некой идеальной, духовной цели – мистического откровения, научного открытия (вне связи с широким социальным признанием) и т.п.

Есть основания полагать, что гедонистическая и аскетическая модели успеха, во-первых, универсальны, т.е. не связаны с какой-либо определенной культурой, а, во-вторых, получают распространение в моменты острых цивилизационных кризисов, когда общество не дает индивидуумам сколько-нибудь ясных ориентиров. Классическим примером такого кризиса является, в частности, закат и падение Римской империи. И действительно, в то время как античная модель социального успеха (сознательное служение государству добродетельного гражданина) все более выхолащивалась, значительная часть общества погрузилась в безудержный гедонизм и разного рода извращенные наслаждения; но, с другой стороны, десятки тысяч (!) людей уходили от «погрязшего в грехе» мира в пустыни и глухие чащобы, становились отшельниками, изнуряли себя молитвами и постами в надежде на милосердие Бога и мистическое откровение свыше. И то и другое в равной мере способствовало гибели античной цивилизации [3].

Итак, в состоянии нормы (при всей условности данного понятия) общество характеризуется наличием определенной цивилизационной модели социального успеха: оно диктует индивидууму, чего он должен достичь, и подсказывает, как он может этого достичь. Индивидуум по общему правилу усваивает эту модель успеха в качестве данности; при этом он может стремиться к достижению социального успеха, может и не стремиться к нему (мотивация достижения успеха и мотивация избегания неудачи), но он в любом случае определяет свою жизненную стратегию на основе принятых в обществе критериев социального успеха.

Совсем другое дело, когда общество оказывается в состоянии глубокого кризиса и сами критерии успеха оказываются размытыми и многообразными, в обществе одновременно сосуществуют несколько моделей успеха. В таком случае следует говорить о мотивации выбора жизненной стратегии и, следовательно, о мотивации выбора личностной модели психологического успеха, ибо индивидуум, определяя свою жизненную стратегию, естественно, желает в результате ее реализации достичь успеха (но успеха именно психологического, личного, поскольку общепринятой модели социального успеха нет и возможны самые разные варианты выбора).

Если говорить о современном российском обществе, то теоретически можно предположить наличие в нем четырех моделей успеха:

− старая советская модель («через образование в интеллигенцию», приоритет духовных ценностей над материальными);

− американская модель (с помощью упорного труда – к богатству как награде за труд и общественной ценности);

− гедонистическая модель (с возможно наименьшей растратой усилий – к богатству как источнику наслаждений);

− аскетическая модель (с помощью отказа от материальных наслаждений – к достижению некой идеальной, духовной цели).

Легко заметить, что представленные модели успеха, во-первых, различаются тем, что под успехом понимается приобретение материальных или духовных благ, и, во-вторых, тем, направлена ли активность стремящегося к успеху индивидуума на удовлетворение общественных или исключительно личных потребностей. Выделение данных двух факторов позволяет составить следующую таблицу:

	Направленность на удовлетворение общественных потребностей	Направленность на удовлетворение индивидуальных потребностей
Направленность на приобретение материальных благ	Протестантская модель успеха	Гедонистическая модель успеха
Направленность на приобретение духовных благ	Советская модель успеха	Аскетическая модель успеха

 

Есть основания полагать, что все незападные общества разместились бы в той же клетке, что и советская модель успеха. В общественном одобрении деятельности, направленной на приобретение материальных благ, видел качественное отличие протестантизма от всех других религиозных систем такой авторитет, как М. Вебер [2]. С другой стороны, общество разрушается, если большинство индивидуумов устремляется к удовлетворению своих индивидуальных потребностей без оглядки на это общество (гедонистическая и аскетическая модели).

Эмпирические данные, касающиеся трансформации моделей успеха в российском обществе в 70−90-е гг., отчасти подтверждают эти теоретические размышления. Монополия классической советской модели социального успеха, согласно социологическим исследованиям, начала разрушаться еще в конце 70-х – начале 80-х гг. Тогда, в частности, вырос престиж профессий продавца, официанта, шофера и существенно снизился престиж профессий учителя, инженера или ученого [19]. В шкале ценностей главными оказывались деньги, комфорт, благоустроенный быт. Высшее образование начало терять свою притягательность, и соответственно профессия педагога также ее потеряла, поскольку становилось все очевиднее, что больших денег это ремесло не приносит. Упорный труд в новой формирующейся модели не рассматривался как средство достижения успеха, ибо ценились в первую очередь «нужные связи», сама возможность доступа к дефицитным благам и т.п.

Параллельно с этой гедонистической моделью психологического успеха складывалась и аскетическая модель. Так называемое «поколение дворников и сторожей» отказывалось от советской модели социального успеха, но не ради денег, а ради достижения «высших», идеальных целей. Успех здесь означал не социальное признание (как, впрочем, и в случае с гедонистической моделью, поскольку выбор ее до поры до времени также вызывал активное общественное порицание), а «работу для вечности».

С конца 80-х гг. средства массовой коммуникации в России начинают активно пропагандировать «американскую модель успеха». Однако поскольку при этом подчеркивается роль материального благосостояния как главного слагаемого успеха и одновременно принижается необходимость длительного упорного труда как главного средства достижения успеха, в сознании общества американская модель, по-видимому, фактически отождествляется с гедонистической; последняя же не только обретает все права гражданства, но и получает самое широкое распространение и, в известной мере, общественное признание.

Современное российское общество предоставляет индивидууму широкий диапазон выбора жизненных стратегий и моделей успеха. Очень ярким примером может служить интервью с мужчиной 36 лет, рассказавшим о двух своих друзьях (интервью было получено в ходе одного социологического исследования в г. Москве в середине 1990-х гг.). Первый друг воплощает модель профессиональной самореализации, почти не зависимой от внешних обстоятельств. Это ученый, неукоснительно работающий по 8−10 часов в сутки, зарабатывающий совсем немного и признанный лишь в очень узком кругу людей своей профессии. Респондент уважает этого своего друга, восхищается им и, по его словам, «где-то по-хорошему» завидует. Однако тут же добавляет, что сын этого человека «пошел по плохой дороге, даже впутался в сомнительные дела с наркотиками. Молодым ведь деньги нужны, этот весь аскетизм им, естественно, чужд».

Второй «модельный» друг, врач, оставил свою профессию, «и теперь у него несколько магазинов, склады и все прочее». Этот человек стал богат, однако, по мнению респондента, он в душе очень несчастен, «утратил вообще всякое духовное измерение» и вынужден «покупать старых друзей». Приходя в гости к этому другу, респондент чувствует себя униженным и испытывает сложную смесь зависти («конечно, ему все доступно, что он видит вокруг») и отвращения [1].

Здесь, как нам представляется, очень зримо представлены и аскетическая, и гедонистическая модели успеха, и сама проблема выбора между различными жизненными стратегиями и представлениями об успехе.

Результаты исследований также свидетельствуют, что советская модель успеха в 90-е гг. не исчезла, а трансформировалась в определенном направлении. В рамках этой модели ценность образования если и снизилась, то осталась достаточно высокой. Казалось бы, этому противоречат данные социологов о крайне низких практически во всех группах населения оценках образования и квалификации в их отношении к успеху [6]. Однако здесь опять сказывается методологически важное различие между социологическим и психологическим пониманием успеха: респонденты не чувствуют связи между образованием и материальным успехом, но если успех понимать как «частная жизнь плюс социальное признание минус деньги», то эта связь более очевидна. Как отмечают О.М. Здравомыслова и И.И. Шурыгина, один из самых распространенных ответов на открытый вопрос «Что означает для Вас выражение “успешный человек”? – «Человек, которого уважают близкие» [7]. «Близкие» в соответствии с советской традицией часто не уважают тех, кто не имеет высшего образования и не стремится к его получению.

Проведенный в мае 2000 г. опрос ВЦИОМ показал, что на вопрос «Кем бы Вы хотели видеть своего ребенка (внука, внучку)?» большинство респондентов по-прежнему называют «советский набор» престижных профессий − врач, учитель, инженер, квалифицированный рабочий. При этом предпринимателем, бизнесменом хотят видеть своего ребенка всего 10,5% респондентов, владельцем банка − 7,1%, владельцем магазина − 3,2% [10]. И это в обществе, где владелец банка получает в тысячи раз больше, чем учитель!

Однако из сказанного вместе с тем следует, что, по-видимому, именно гедонистическая модель успеха атрибутируется сегодня населением в качестве модели социального успеха. Так, на вопрос, каким людям в России легче всего добиться успеха в жизни, респонденты в первую очередь называют тех, кто «имеет связи», «имеет преуспевающих родственников», «спекулянтов, махинаторов». Трудолюбие как способ достижения успеха занимает одно из последних мест. Главным слагаемым социального успеха является богатство [6]. Материальное же благосостояние в глазах «гедонистов» ценно тем, что дает свободу и наслаждения [7, с. 68−69]. Жизненная стратегия, направленная на достижения таких целей, по определению не требует упорного повседневного труда.

Можно предположить, что сущность трансформации моделей успеха, произошедшей в России в 1970−1990-е гг., составляет переход от господства советской модели (интересная, престижная, общественно полезная работа, способ достижения – образование) к преобладанию гедонистической модели (материальное благосостояние как условие свободы, занятия любым интересным делом, получения наслаждений; способ достижения – любой, но не упорный повседневный труд). Вместе с тем в современном российском обществе советская модель, как уже было сказано, не исчезла, а трансформировалась в понимание успеха как «частной жизни», одобряемой и принимаемой «близкими»; ценность образования продолжает оставаться высокой, а в самое последнее время даже несколько растет [11]. Помимо этого можно говорить о существование в обществе аскетической и «американской» моделей успеха как периферийных (о существовании аскетической модели свидетельствует, например, проблема тоталитарных сект, привлекательных для части молодежи).

Итак, подведем некоторые итоги. В данной статье выдвинут ряд теоретических положений, нуждающихся в подтверждении с помощью эмпирического исследования.

1. Гедонистическая модель успеха воспринимается сегодня большинством населения страны как модель социального успеха. При этом можно предположить, что большинство россиян не дифференцируют американскую и гедонистическую модели успеха, не видят различий между ними.

2. Личная модель успеха конструируется сегодня по одному из четырех образцов: гедонистическая, трансформировавшаяся советская, американская и аскетическая модели. Вероятно, гедонистическая и советская модели наиболее распространены, а американская и аскетическая модели занимают периферийное положение. Интерес представляет также вопрос о мотивации выбора той или иной модели успеха в трансформирующемся обществе, когда сам этот выбор становится возможным и, более того, актуальным, но этот вопрос относится скорее к сфере психологии, а не социологии.

3. То, какой модели успеха придерживается индивидуум, оказывает непосредственное воздействие на его профессиональный выбор. В самом деле, специалисты солидарны в том, что притязание на общественное признание является одним из важнейших факторов, определяющих профессиональный выбор [8]. Но что есть общественное признание в трансформирующемся обществе, где конкурируют различные модели успеха? Вероятно, что, например, советская модель успеха мотивирует выбор профессий из «советского набора»: учитель, врач, инженер, а гедонистическая модель ориентирует на выбор престижных и высокооплачиваемых профессий, но это предположение, несомненно, нуждается в уточнении.

Предложенная модель восприятия успеха довольно нетрадиционна, так же как и постановка исследовательских задач. Однако некоторые специалисты сегодня подчеркивают тот очевидный факт, что наше общество является в значительной мере больным, а состояние массового сознания можно даже охарактеризовать как шизофреническое [4]. Для изучения больного сознания и кризисного общества нужны новые подходы, новый инструментарий. Традиционные подходы, позволяющие добиться успеха при изучении здоровых общественных механизмов, далеко не всегда оказываются эффективными.

Литература

1. Арутюнян М.Ю. Мужчины и женщины: образы и модели успеха // Народонаселение. 1998. № 1.

2. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

3. Грант М. Крушение Римской империи. М., 1998.

4. Грушин Б. Социотрясение по-российски // Независимая газета. 2001. 8 февраля.

5. Драгунский Д.В. Личный успех и солидаризм // Этика успеха. 1997. № 11.

6. Дубин Б. Успех по-русски // Мониторинг общественного мнения. 1998. № 5.

7. Здравомыслова О.М., Шурыгина И.И. От 80-х к 90-м: трансформация моделей успеха // Народонаселение. 1998. № 1.

8. Климов Е.А. Как выбирать профессию. М., 1990.

9. Лапицкий М.И. Не по «щучьему велению», а по здравому разумению (Тема труда в американском фольклоре) // Американский характер. М., 1995.

10. Масскоммуникативные и культурные предпочтения россиян (май 2000 г.) // Мониторинг общественного мнения. 2000. № 4.

11. Общественное мнение. 2000. М., 2000.

12. Резник Т.Е., Резник Ю.М. Жизненные стратегии личности: поиск альтернатив. М., 1995.

13. Согомонов А.Ю. Текст корпорации: «страх успеха» или «дух сотрудничества» // Этика успеха. 1994. Вып. 3.

14. Фицджеральд С.П. Китай. Краткая история культуры. СПб., 1998.

15. Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность. М., 1986. Т. 1−2.

16. Adams J. T. The Epic of America. Boston, 1931.

17. Huber R.M. The American Idea of Success. − N.-Y., 1971.

18. Mirvis P.H., Hall D. T. Psychological Success and the Boimdaryless Career // Journal of Organizational Behavior. − 1994. Jul. Vol. 15 (4).

19. Sass J., Jaeckel M. The Compatibility of Family and Work // Families with Small Children in Eastern and Western Europe. Ashgate, England, 1997.