 |
|
Глава четырнадцатая 8 страница
Эван кивнул и внимательно посмотрел на нее, прежде чем задать ей следующий вопрос, несмотря на то, что он уже знал ответ.
– А ты? Все еще живешь с отцом? Ее глаз едва заметно дернулся.
– Нет, – голос был ровным. – Я стала жить отдельно еще в пятнадцать.
– Ого! – он не мог скрыть удивления. – Для этого нужна смелость.
Она покачала головой и усмехнулась.
– Да нет, если ты, конечно, помнишь моего папашу…
– Так почему же ты не поехала к матери во Флориду? Она ведь живет в Орландо, не так ли?
Кейли покачала головой с явным сожалением.
– Нет. У нее там новая семья, и для меня не нашлось места. Она сказала, что мне надо было переехать к ней, когда я была маленькой, а сейчас…
Помолчав, она добавила:
– Да какая разница.
Шагов десять они прошли молча. Потом она решила заговорить снова, отогнав невеселые мысли:
– Ну а ты-то зачем вернулся в это мрачное место?
– Вообще-то, Кейли, я приехал сюда, чтобы поговорить с тобой.
Внезапно сердце Кейли, помимо ее воли, наполнилось детской радостью. Ее лицо просветлело.
– Со мной? Да ты шутишь! О чем?
– Это очень странная тема. Помнишь, когда мне было семь лет, у меня были отключки?
Она кивнула.
– Конечно. Они с тобой еще случаются?
Он отрицательно покачал головой.
– Нет, это не совсем так. Просто некоторые из моих блокированных воспоминаний начинают возвращаться, и я хотел поговорить с тобой об одном из них особо, – он вздохнул. – Ты мне очень поможешь.
Кейли немного смутило направление, которое принимал их разговор. Она не знала, к чему именно вел Эван.
– Ладно, давай. Я попытаюсь вспомнить. Спрашивай.
Он продолжал:
– Ты помнишь, когда мы были совсем маленькими и нам было по семь… У твоего отца была видеокамера, и он снимал кино в подвале… Это был Робин Гуд или что-то вроде того?
Теплота в глазах Кейли исчезла, как тухнет свеча под дуновением ветра.
– Что именно ты хочешь узнать?
Ее голос был ломким и холодным, как лед. Эван попытался сформулировать вопрос как-нибудь по-другому, но с языка слетали только неуклюжие и бестактные слова.
– Просто… Так он… – он замялся. – Что произошло там, в подвале?
– Это было очень давно, – сказала она. – Я была ребенком.
– Я знаю, но… – Эван осекся, заметив холодный взгляд Кейли.
– Так ты приехал лишь для этого? – разозлилась она. – Спросить меня о дурацком Робин Гуде? – Ощущение счастья оттого, что она снова его увидела, испарилось, и ее сердце снова оделось в привычную броню.
– Конечно же нет, – попытался успокоить ее Эван. – Но мне кажется, что в тот день снами, возможно, произошло что-то плохое.
Кейли посмотрела на окурок в своей руке и, зло швырнув его на асфальт, растоптала оранжевый огонек.
– Да какой вообще в этом смысл? – крикнула она.
Вопросительное выражение глаз Эвана сменилось нежностью, и он шагнул ей навстречу.
Она вздрогнула, когда он прикоснулся к ее лицу. На мгновение ему показалось, что она собирается убежать, но она просто стояла и молчала.
– Что бы там ни произошло, это не твоя вина, понимаешь? – его голос был успокаивающим, и так хотелось верить ему. – Мы не могли остановить это.
Эван почувствовал, как под его ладонью задрожала ее щека, и слезы хлынули ручьем из ее глаз.
– Эван, я…
– Слушай, Кейли, – осторожно сказал он. – Возможно, то, что я сейчас скажу, покажется тебе дерьмом собачьим, особенно учитывая, что я не появлялся в твоей жизни целых семь лет, но ты была всего лишь маленькой девочкой, и ты не заслуживала…
Кейли резко от него отшатнулась. На ее лице отразились противоречивые чувства. Она раздраженно вытерла рукой слезы с лица.
– Заткнись, Эван. Ты просто теряешь время.
Ее голос был усталым. Эван снова попытался надавить на нее.
– Кейли, ты хороший человек. Ты не должна ненавидеть себя только из-за того, что твой отец был чертовым извращенцем…
– Заткнись! – закричала она. В этот момент мимо них проехал грузовик, и ее голос смешался со звуком его гудка. – Кого ты пытаешься здесь убедить, Эван? Ты приперся сюда черт знает откуда, чтобы поднять со дна всю эту муть, только потому, что у тебя, видите ли, плохие воспоминания? Ты никогда не приехал бы, чтобы повидаться со мной! Ты хотел, чтобы я поплакала у тебя на плече и сказала, что теперь все стало намного лучше? Тогда пошел ты на хуй, Эван! – ее голос перешел в вопль. – Лучше не будет, понял? Ничто и никогда не становится лучше!
Прежде чем он успел что-либо ответить, она развернулась и побежала вниз по дороге, к огням Риджвуда. Все извинения, оправдания и объяснения вылетели у Эвана из Головы, и он просто стоял там, на дороге, Не способный что-либо ответить ей. Она остановилась и, развернувшись, спросила:
– Если я была такая чудесная, то почему ты никогда не звонил мне? – Годы боли звучали в ее голосе. – Почему ты оставил меня гнить здесь?
Она повернулась и побежала прочь. Эван ощутил, как чувство вины проникает в каждую клетку его организма.
></emphasis>
Весь следующий день Эван посвятил непрерывному угрюмому созерцанию. Он сидел на травянистом холмике и смотрел, как мир движется мимо него. Он пропустил уже несколько лекций и все сидел и плыл куда-то. После разговора с Кейли Эван не мог думать о чем-либо другом. Он просто сидел, рукой поглаживая шрам от сигаретного ожога, и смотрел в пустоту. Час за часом он анализировал сказанное им накануне: его слова, его тон, то, что она сказала ему, то, что он ответил ей, отчаянно пытаясь понять, почему все пошло так неправильно. Он слишком зациклился на своих проблемах, он был слишком эгоистичен и поглощен событиями последних дней, чтобы считаться с ее чувствами. Эван удрученно вздохнул. Так здорово увидеть ее снова, и было бы так правильно, если бы они были вместе, будто и не жили порознь все эти годы.
Когда они были детьми, Эвану всегда казалось, что мир становится светлее, когда Кейли входила в комнату. Он не представлял жизни без нее, но все изменилось после того случая с почтовым ящиком Халпернов.
Потом они расстались. С глаз долой – из сердца вон. Ее детская улыбка померкла и была поглощена прошлым. Эвану казалось, что он забыл ее, но вчерашний разговор доказал обратное. Когда она посмотрела ему в глаза там, у дешевой придорожной закусочной, и когда на ее лице расцвела теплая улыбка узнавания, в тот самый момент Эван Треборн понял, что заново влюбился в Кейли Миллер.
Но даже если у него и был шанс что-то тогда исправить, он все испортил по собственной эгоистичной глупости. «Как я мог быть таким идиотом?» – снова и снова повторял он.
Он так хотел узнать от нее то, что произошло на самом деле, что наплевал на будущее, Которое могло у них быть. «Я испортил жизнь Ленни, а теперь испортил жизнь ей».
Ярко-желтый диск пролетел над его головой и врезался в дерево позади. Эван поднял глаза и увидел одного из братства «Тета» – того самого козла Хантера. Он искоса посмотрел на Эвана.
– Чего это ты такой печальный? Что, твой бой-френд подавился дерьмом и умер?
– Пошел ты… – у Эвана не было сил огрызаться.
Студент хотел было отпустить еще какую-нибудь шуточку, но передумал и оставил Эвана наедине с его черным настроением.
К концу учебного дня, когда разошлись последние студенты, Эван принял решение. Тампер был прав: ему надо сжечь все дневники. Его прошлое было прошлым, и независимо от того, насколько ему это было больно, он должен оставить все позади.
Когда Эван вошел в комнату, Тампер сидел на его кровати в позе лотоса и булькал чилимом, осторожно держа в огромных руках приспособление для курения травы, как мать держала бы ребенка.
Эван с отвращением посмотрел на него.
– Если тебе хочется курить эту гадость, так будь добр, делай это на своей кровати.
– Какая муха тебя укусила? – прокашлял Тампер между затяжками. – Можешь сам курнуть, если есть желание.
Он кивнул головой в сторону телефона в углу.
– Какой-то чувак оставил тебе сообщение.
На телефоне горел красный огонек индикатора оставленных сообщений, который Эван едва удостоил взглядом. Схватив полотенце, он скатал его в жгут.
– Весь коридор провонял, – сказал он раздраженно. – Ты мог хотя бы открыть окно.
Эван закрыл полотенцем щель под дверью, чтобы запах марихуаны не просочился наружу. Тампер улыбнулся и издал приглушенный кашляющий звук, который мог означать согласие.
Эван нажал на кнопку автоответчика и наклонился над телефоном, чтобы лучше слышать. «У вас. Два. Сообщения», – сказал механический голос автоответчика с паузами.
«Привет, Эван. Это профессор Картер». Эван скорчил гримасу. Одной из лекций, которые он сегодня прогулял, была психология. «Хотел узнать, почему ты сегодня не сдал свою работу. Меня это беспокоит. Позвони мне, и мы договоримся о дне, когда ты сможешь ее закончить. Помни о том, что я тебе сказал».
Тампер оторвался от кальяна и посмотрел на Эвана с комично-осуждающим выражением лица. Аппарат издал скрипучий визг. «Следующее сообщение».
Слова вылетали их динамика с быстрым, лихорадочным рычанием, от которого у Эвана застыла в жилах кровь. «Что ты сказал моей сестре, ты, гондон?»
Несмотря на то, что он не слышал голос Томми Миллера семь лет, он тотчас узнал его. «Прошлой ночью она звонила мне и рыдала около часа».
Было слышно, как он тяжело и зло дышал. «Она сказала, что ты приезжал… Какого хера ты опять трахаешь ей мозги? Ты уже однажды разбил ей сердце, или тебе этого было недостаточно, а?»
Он кричал так громко, что его слова искажались динамиком. «Почему бы тебе от нее просто не отстать?»
Эти крики так удивили Тампера, что он выронил кальян из рук, пролив воду на покрывало Эвана, выхватил из-под двери полотенце и быстро начал промакивать им воду с кровати.
Для Эвана же не существовало более ничего, кроме этого голоса. Томми то ли рыдал, то ли всхлипывал. «Кейли… Она… Она убила себя сегодня ночью! Она мертва! Как и ты!» – прошипел он.
Колени Эвана подогнулись, и он упал на пол. Его голова дергалась, рот открылся, глаза смотрели в одну точку.
Тампер не видел происходившего за его спиной.
– Офигеть, братан. Плохие новости, – сказал он, указывая на покрывало. – Мне кажется, это не отстирать.
Но Эван не слышал, что ему говорил сосед. Все его чувства были наполнены звуками рушащегося на куски мира.
></emphasis>
Совершенно случайно у Эвана остался номер старика с трейлерной стоянки. Эван не помнил, что именно он ему наплел, но тем не менее старик дал ему всю необходимую информацию. Пропустив мимо ушей пять сообщений от матери, Эван надел единственную чистую рубашку и доехал до Саннивейла в каком-то ступоре. Уже подъезжая к кладбищу, он осознал, что здесь, в южном конце, ближе к автостраде, также похоронен и его отец. Эван взял букет роз, купленный этим утром, медленно пошел к небольшой группе людей, собравшихся вокруг священника.
В его голове возникла картинка из детства: Кейли протягивает ему руку, когда гроб отца опускают в землю. Эван никак не мог поверить, что ее больше нет. Чем ближе он подходил, тем отчетливее слышен был мягкий голос священника, вещающий о смерти и воскрешении. Эван увидел женщину, рядом с которой стоял хорошо одетый мужчина и которая время от времени бросала кинжальные взгляды на того или другого скорбящего. Как он понял, это были мать Кейли и ее муж.
Эван смотрел на Джорджа Миллера и на стоявшего рядом Томми. При виде их обоих у него сжались от ярости кулаки, и шипы роз, прорвав обертку, впились ему в ладони. Он колебался несколько долгих, неприятных секунд. Ему очень хотелось попрощаться с Кейли, но он также понимал, что Томми бросится на него сразу же, как только увидит. Пока никто его не заметил, и Эвану пришлось с сожалением уйти к своей машине, из которой он наблюдал за церемонией.
Отец Бирн, надев на лицо профессионально скорбное выражение, прощался с пришедшими на похороны людьми. Мать бедной девушки со слезами на глазах попрощалась с ним и пошла к своей машине, демонстративно проигнорировав Томми и его отца. Священник подумал о том, какой счастливой могла бы быть Кейли, если бы ее родители уделяли ей столько же времени, сколько они тратили на то, чтобы ненавидеть друг друга. Перед тем как последовать за отцом к выходу, Томми бросил последний взгляд на простенькое надгробие. Этим людям явно была нужна Божья помощь.
Когда все ушли, отец Бирн увидел, как к могиле подошел молодой человек с печальным выражением лица, он был примерно одного возраста с братом покойной. Отец Бирн подошел поближе, чтобы получше рассмотреть его. Молодой человек положил на могилу Кейли большой и явно дорогой букет роз. Теперь священник был уверен, что молодой человек не желал, чтобы его увидел кто-нибудь из Миллеров, но в то же время было ясно, что Кейли была для него близким человеком.
Потом молодой человек положил к надгробью еще что-то и, развернувшись, зашагал прочь, ни разу не посмотрев назад. Когда он исчез из виду, отец Бирн подошел к могиле.
Рядом с цветами лежала сложенная квадратиком бумажка.
В четырех словах, которые были написаны на листе, было столько же скорби и печали, сколько было на лице этого молодого человека. Священник почтительно прочитал записку и, снова сложив ее, аккуратно положил на место.
«Я вернусь за тобой».
Глава четырнадцатая
Необходимо понять, что история – это не только даты и места, не только имена в пыльных учебниках или экспонаты в музеях, это выбор, который мы делаем. Каждый из нас.
Каждое решение, принимаемое нами, посылает волну вероятности бежать впереди нас, и следы того, что «могло бы быть» или «могло не случиться», разбегаются в стороны от наших путей, как бегут трещины по льду перед носом ледокола. В какой-то момент каждый из нас оглядывается назад и думает: «А что было бы, если бы я был там, а не здесь, и поставил бы на красное вместо черного?»
Мы играем с этими мыслями до тех пор, пока не устаем от них, хотя некоторые мудрецы утверждают, будто каждый не сделанный нами выбор существует отдельно, изолированно, хотя и параллельно с уже принятыми решениями. Вот уж совсем непонятно, что с этим делать. Если все вероятные варианты где-то проигрываются, то имеет ли вообще смысл что-либо выбирать? Можно голову сломать в попытках разгадать эту тайну.
Я твердо уверен в том, что выбор рождает жизнь и нередко ответствен за смерть. Я часто думал, что было бы со мной, если бы не эти дневники и не моя проклятая способность возвращаться в прошлое. Осталась бы Кейли в живых? Смогли бы мы остаться вместе, или мой мир продолжил бы распадаться на куски уже без нее? Если и существуют ответы на эти вопросы, то я не хотел бы их знать. Сейчас уж точно не хотел бы. Персонаж одной из пьес Шекспира – не помню, какой именно – говорит, что, мол, время все расставит по своим местам. Эта фраза имеет двойной смысл, и если бы я услышал ее сразу же после самоубийства Кейли, то воспринял бы эти слова, скорее всего, как руководство к действию, хотя на самом деле они служат предупреждением.
Сейчас мне нужно немного времени, чтобы собраться с мыслями и чувствами и вспомнить, что именно произошло в тот день. Теперь, глядя назад, в прошлое, отягощенный грузом переживаний и душевных травм, виной которым моя самоуверенность, я не могу представить ни одного столь неразумного решения. Как мог я быть таким глупым, думая, что смогу переделать историю по своему желанию? Причинная связь, судьба, время – как ни назови, эта сила обрушивается на тебя, подобно ревущей реке, от рождения к смерти, от Большого Взрыва к Энтропии. Мне казалось, что я смогу выйти из этого потока, пройти назад по берегу и изменить направление течения так, как мне этого хочется. Однако если реку перекрыть плотиной, то она просто выйдет из берегов, и горе тому, кто построил свой дом у ее русла.
Я это сделал. Я повернул время вспять и дал ему новое направление, будучи уверенным, что история примет эти перемены и продолжит свой ход, не заметив их. Некоторое время так и было. На какой-то период я создавал для себя прекрасный маленький мирок, что-то вроде водоворота в реке, но давил на прошлое, а прошлое давило на меня.
Давило все сильнее и сильнее.
А затем все начало рушиться, и к тому времени, когда я понял, что двигаюсь по спирали, ведущей вниз, я был настолько далеко от границы, которую пересек, что не мог ее разглядеть.
Вы, наверное, спросите: «Зачем он все это делал? Что толкало его на это безумие?»
Ответ на эти вопросы ясен как день: несмотря на то, что мне стыдно в этом признаться, я бы сделал то же самое, даже если бы знал обо всех разрушительных последствиях. Прости меня, Господи.
Почему же я тогда так поступил? Зачем было рисковать не только своим будущим, но и жизнями тех, кого я когда-либо знал? Зачем?
Потому что я любил ее.
></emphasis>
Тампер мудро решил не появляться в тот день в общежитии, и когда Эван вернулся с похорон Кейли, комната была пуста. Он был признателен своему другу за это. Тампер не знал, как вести себя в подобных ситуациях, и, несмотря на то, что Эван питал симпатию к этому толстому варвару, все же иногда ему необходимо было побыть в одиночестве. Воротник рубашки душил его, и он торопился переодеться. Зашвырнув рубашку в корзину с грязным бельем, Эван ощутил слабый аромат роз. Этот запах остался на рукаве рубашки и нес за собой ощущение печали. Когда он посмотрел на себя в зеркало, его глаза невольно скользнули к ожогу на груди, и он удержался от желания его снова потрогать. Зажившая рана выглядела как странное клеймо или шрам племенного обряда. На какое-то время его разум обратился ко всему, что этот шрам представлял, то есть к опасной возможности изменять прошлое. В тишине Эван смотрел, как гаснут последние лучи солнца. На кровати перед ним лежали все его дневники – целая коробка тетрадей. Он почти сделал это. Он взял коробку и вынес все тетради к лифту, и нажал кнопку вызова, стараясь не думать о том, что намеревался сделать. Эван был готов бросить в огонь все свои записи. Уничтожив их, он останется ни с чем, навсегда лишившись возможности что-либо менять и причинять зло. С этого пути его не свернуть. Дверь лифта открылась, и он увидел стоявшую в кабине красивую блондинку. Она посмотрел на Эвана, и его сердце екнуло. На секунду ему показалось, что это Кейли.
– Привет, – девушка посмотрела на него вопросительно. – Вниз едешь?
– Извини, – Эван услышал свой голос, словно он шел откуда-то издалека. – Нет.
Он пошел назад к своей комнате, крепко прижимая к груди коробку с тетрадями. И теперь, оставшись один в темной комнате, он сделал выбор. Перевернув коробку, он вывалил все дневники на покрывало и начал их раскладывать в стопки, пытаясь найти какую-то определенную тетрадь. Он быстро нашел ее. На обложке была пожелтевшая наклейка с надписью «7 лет». Эта тетрадь была самой старой. Взяв ручку, он пролистал испачканные чернилами страницы с потрепанными уголками, пока не нашел то, что искал. Затем он начал лихорадочно писать, втискивая слова в узкие поля. Быстрый убористый почерк контрастировал с аккуратными печатными буквами, которыми он писал в детстве.
«Говорят, что жизнь немного больше, чем просто сумма человеческого опыта, – писал он, изливая свои мысли на бумагу. – Если это правда, то я понятия не имею, кем сейчас являюсь. – Эван подавил очередной приступ тоски. – Я никогда не знал Кейли».
Закончив, он перевернул страницу, выискивая глазами отмеченный ранее абзац. Глубоко вздохнув, он начал читать, шевеля губами.
И снова почувствовал давление в черепе, появившееся из ниоткуда, как гром среди ясного неба, но теперь это не было для него неожиданностью, и Эван не пытался противиться. Как опытный пловец, он расслабился и позволил волнам увлечь его. Его голова склонилась на грудь. Он почувствовал, как искажается пространство. Комната начала дрожать и расплываться, и откуда-то издалека он услышал странный отголосок слов немолодого мужчины. Он чувствовал, как это начинается: отключение от настоящего и падение в прошлое. Мир Эвана уменьшился в размерах…
…И двигался, дрейфуя и скользя, как масло на поверхности воды. В светлой большой гостиной Джордж Миллер посмотрел поверх новой видеокамеры и бросил на Томми злой взгляд.
– Заткнись, кретин.
Потом он повернулся к Кейли и Эвану, глядя на то, как двое детей хихикают и улыбаются друг другу.
– А теперь надевай свой костюм, Эван. Пообещай мне, что это будет нашим маленьким секретом. – Мистер Миллер одним глотком осушил свой стакан. – Думаешь, ты сможешь?
Эван слегка покачнулся, нетвердо стоя на ногах, словно разучившись ходить. Мальчик кивнул и начал неуклюжими движениями стаскивать с себя одежду.
Мистер Миллер хищнически усмехнулся, отставляя в сторону пустой стакан и бросив жадный взгляд на раздевающегося Эвана.
– Эй, ребята, а знаете, что я придумал? – с фальшивым восторгом в голосе сказал он. – У меня есть отличная идея. Давайте спустимся в подвал. Там прямо как в темнице!
Кейли радостно захлопала в ладоши.
– Это будет здорово! Как в настоящем замке!
Она, казалось, не заметила произошедшей с Эваном перемены. Сияющую еще секунду назад улыбку на лице семилетнего мальчика сменило мрачное выражение.
Ее отец приглашающе махнул рукой и последовал за ними с видеокамерой в руках. Кейли танцевала и кружилась, отчего ее платье развевалось.
– Я дева Марианна, – провозгласила она торжественно.
Мистер Миллер попросил Эвана снять полиэтиленовые чехлы с двух старых кресел и поставить их перед штативом, пока он монтировал на него свою камеру.
– Ну вот… – сказал он. – Вы двое садитесь в кресла, и…
Какой-то треск заставил его вздрогнуть.
– Что ты там делаешь? – прошипел он. У входа в подвал, натянув на глаза капюшон, стоял Томми.
– Я что говорил насчет того, чтобы дверь в подвал была закрыта, идиот?!
Томми насупился.
– Но я хотел посмотреть!
– Ты увидишь мой кулак, если сейчас же не сделаешь то, что я тебе сказал! – заорал его отец. – А теперь проваливай и закрой эту чертову дверь!
– Ну и не нужен мне ваш дурацкий фильм! – Губы Томми задрожали от обиды, и он с силой хлопнул дверью.
Мистер Миллер подождал еще секунду, чтобы убедиться в том, что мальчик ушел, а затем повернулся к Кейли и Эвану.
– Ладно, актеры, вы готовы? – его голос звучал заговорщицки и в то же самое время непринужденно. – Итак, в этой части истории Робин Гуд женится на деве Марианне, ним надо поцеловаться и делать так, как делают взрослые.
Услышав слово «поцелуй», Кейли подмигнула Эвану и хихикнула. Мальчик скептически посмотрел на ее отца.
– Ну, Кейли, снимай платье, – спокойно сказал мистер Миллер.
Веселое настроение девочки как рукой сняло, и она уставилась в пол. На ее щеках появился румянец стыда.
Видеокамера заработала, когда мистер Миллер щелкнул переключателем.
– Поехали!
Эван молчал, спокойно наблюдая за ним. Когда Кейли так и не среагировала, в тоне ее отца появились угрожающие нотки.
– Да ладно, это все равно что принять ванну. Не надо из этого делать проблему.
Он посмотрел в объектив, стараясь держать детей в рамке.
– Ты тоже, Эван, – добавил он резко. В подвале стало совсем тихо. Слышно было только, как крутится кассета. – Давайте! – прикрикнул мистер Миллер.
Незаметно для всех дверь подвала тихонько приоткрылась, и из-за нее появилось испуганное и одновременно любопытное лицо Томми. Отец Кейли хотел было еще раз прикрикнуть на детей, но внезапно наткнулся на горящий от ярости взгляд Эвана. Ни секунды не колеблясь, Эван подошел к Кейли и прикрыл ее уши своими ладонями.
– Который час? – невинно поинтересовался он.
Миллер удивленно моргнул. Он не привык к тому, что семилетние сопляки осмеливаются дерзить ему.
– Который час? – повторил он. – Самое время для того, чтобы ты встал, куда тебе велено, черт побери!
Улыбка тронула губы мальчика, и он покачал головой.
– Ответ неверный, гондон.
Матерное слово застало Миллера врасплох, и от удивления у него открылся рот.
Эван продолжил спокойным и размеренным тоном:
– Позволь мне сказать, что это такое. Для тебя это момент решения. В следующие тридцать секунд ты откроешь одну из двух дверей. Первая дверь – при неправильном выборе – навсегда травмирует тебя.
Челюсть мистера Миллера шевелилась, но изо рта не выходило ни звука. Он был ошарашен тем, что эти взрослые слова слетают с уст маленького мальчика, и его взгляд метался по подвалу в поисках того, кто так жестоко его разыгрывает.
– Что случилось с…? – пробормотал он ошеломленно. – Как это у тебя получается? Кто научил тебя таким словам? Кто тебя подослал?
Эван продолжал, повысив голос:
– То, что ты сегодня хотел сделать, превратило бы твою прекрасную дочь в пустую оболочку, ее доверие к людям было бы подорвано больным папашей-педофилом.
Джордж Миллер даже задохнулся от этих обвинений.
– И, в конце концов, это приведет ее к самоубийству. – Эван бросил на него взгляд, полный ненависти. – Отличная работа, папочка.
– Кто… – хрипло прошептал мистер Миллер. – Кто ты?
Сейчас ему было на самом деле страшно, как никогда в жизни.
Мальчик убрал с ушей Кейли свои ладони и отмахнулся, словно это не имело значения.
– Скажем так, за тобой пристально наблюдают, Джордж. У тебя есть возможность выкинуть все свое порно и обращаться с Кейли как… – Эван выдержал эффектную паузу. – Скажем, как любящий отец должен обращаться со своей дочерью. Договорились, папа?
– Д-да, – ответ прозвучал так, словно мистера Миллера кто-то душил.
Холодная улыбка Эвана стала еще шире.
– А теперь слушай внимательно, гондон. Еще раз облажаешься, и я тебя кастрирую, ты, жалкий сукин сын!
Руки Джорджа инстинктивно закрыли пах, и он нервно кивнул.
– И еще кое-что.
Эван наклонился к уху Кейли и прошептал ей что-то. Она неуверенно смотрела в пол, прежде чем поднять глаза на отца. Поежившись, она взглянула на Эвана, ища поддержки.
– Давай, – сказал он. – Скажи ему. Не бойся.
Его уверенность придала ей немного храбрости, и она повернулась к Джорджу.
– Не смей меня больше трогать.
– Я-я не буду.
Кейли подняла с пола свой костюм.
– Мне холодно, и я хочу одеться.
Эван усмехнулся и поманил Миллера пальцем поближе.
– Знаешь что, Джордж? Если хочешь сделать что-нибудь хорошее, научи хоть немного своего сыночка Томми держать себя в рамках, потому что он настоящий садист.
Стоя на площадке лестницы, Томми побелел, услышав свое имя. Его пальцы нащупали какую-то вещь – одну из кукол Кейли – и нервно начали скручивать ей голову. Перед глазами Эвана все снова затуманилось и съежилось.
Проснувшись, он широко заулыбался, вспоминая случившееся, но его радость тут же погасла, когда в голову ему вонзились кинжалы боли. В этот раз было по-другому. Прежде, в два первых возвращения, не было ничего серьезного. Так, легкое недомогание. Сейчас все было намного хуже. Теперь он чувствовал, как его мозг разрывается. Перед его глазами мелькал водоворот красок, звуков и запахов, сменяющихся и превращающихся в бурю хаотичных, разрозненных воспоминаний. С большой скоростью они мелькали в его памяти, словно короткие видеоклипы.
Детский смех, когда он возил Кейли в маленьком красном автомобильчике по двору Кэганов… Они играют в детской комнате семейного ресторана… Он раскачивает ее на сделанных из автомобильной покрышки качелях…
Он никак не мог остановить этот поток нахлынувших воспоминаний.
Повернувшийся к подростку в кинотеатре Томми… Пронзительная боль, когда вспыхивает пропитанный бензином мешок на свалке… Мама, увозящая его навсегда от дома… Любовь, расцветающая в его душе, когда Кэйли выходит из автобуса и попадает прямо в его объятия… Возбуждение и радость, когда он везет ее на раме своего велосипеда, проезжая мимо матери в саду..
Последствия измененных событий сталкивались с настоящим ошеломляющей волной. Эван снова видел прекрасную, улыбающуюся Кейли в своих воспоминаниях, но теперь она была беззаботной и счастливой, без всякого следа неуверенности и беззащитности, которые всегда присутствовали на ее лице раньше.
Пикник в лодке, солнце плещется в воде… Его губы чувствуют теплоту ее губ под огнями новогодних фейерверков… Кейли в великолепном платье встречает с ним рассвет после школьного бала…
Поток воспоминаний внезапно прервался от какого-то внутреннего удара, и тело Эвана сжалось. Он застонал от судорожной боли, пронизывающей его с ног до головы. Он почувствовал, что его верхняя губа стала мокрой, и потянулся к ней. Из ноздрей потоком лилась кровь. Когда он попытался встать, чья-то рука потянула его вниз.
– Эван? – услышал он сонный женский голос. – Дорогой, ты в порядке?
Щелкнул выключатель, и яркий свет осветил комнату. Эван был потрясен.
Мрачная маленькая комнатка, которую он делил с Тампером, исчезла. Он каким-то образом оказался в постели под розово-белым покрывалом. Все в этой комнате указывало на то, что здесь живут девушки.
– Эван, в чем дело?
Он повернул голову, чтобы посмотреть на говорившую. Со своей половины кровати на него смотрела заспанная Кейли. На ее лице отразилось беспокойство. Увидев ее, он едва не упал в обморок.
– О, Господи! Эван, у тебя кровь!
– Кейли, – только и смог сказать он. Она была, вне всякого сомнения, самым прекрасным существом, которое он когда-либо видел.