 |
|
IX. ШАРЛЬ АРЕСТОВАН
Заслышав шум, который все усиливался, приближаясь к гостинице «У фонаря», славная г-жа Тейч вышла за дверь и еще издали, в свете факелов, которыми вооружились несколько самых восторженных зрителей, узнала двух своих постояльцев и сержанта Пьера Ожеро, возвращавшихся к ней с триумфом.
Страх, посеянный Тетрелем среди жителей города, принес свои плоды; урожай созрел: глава «Пропаганды» пожинал ненависть.
Примерно тридцать добровольцев предложили Пьеру Ожеро обеспечивать безопасность его ученика, считая возможным, что гражданин Тетрель воспользуется темнотой, чтобы осуществить против него какой-нибудь злой умысел.
Однако сержант поблагодарил их и сказал, что сам будет следить за безопасностью юноши, потому что он за него отвечает.
Чтобы поддержать добрые намерения своих провожатых — они еще могли понадобиться ему впоследствии, — Ожеро решил угостить их главарей стаканчиком пунша или горячего вина.
Как только он предложил им это, кухня гостиницы «У фонаря» заполнилась людьми; они принялись греть вино в гигантском котле, растапливать сахар и смешивать все это со спиртом.
Гости разошлись в полночь с криками «Да здравствует Республика!», обменявшись до этого бесчисленными рукопожатиями и клятвами о заключении оборонительного и наступательного союза.
Когда последний любитель горячего вина покинул гостиницу, когда за ним заперли дверь, а ставни закрыли столь тщательно, что сквозь них не мог просочиться свет, Ожеро с серьезным видом обратился к Эжену:
— Теперь, мой юный ученик, следует подумать о вашей безопасности.
— Как о моей безопасности? — вскричал юноша. — Разве вы не говорили, что мне нечего опасаться и вы за меня отвечаете?!
— Конечно, я отвечаю за вас, но при условии, что вы будете делать то, что я сочту нужным.
— Что ты будешь делать и то, что я сочту нужным, — поправила славная гражданка Тейч, проходя мимо.
— Правильно, — сказал учитель фехтования, — только мне кажется странным, что мы обращаемся на «ты» к сыну моего генерала, который к тому же маркиз. Ничего, привыкнем. Стало быть, я говорил, что отвечаю за тебя, но при условии: ты будешь делать все, что я сочту нужным.
— Ну, и чего же ты от меня хочешь? Я надеюсь, ты не посоветуешь мне совершить какую-нибудь подлость?
— Эх, господин маркиз, — сказал Ожеро, — не стройте подобных предположений, или, разрази гром Республику, мы поссоримся.
— Полно, милый Пьер, не сердись; что ты мне предлагаешь? Говори скорее.
— У меня множество оснований не доверять человеку, который прячется за носом такого размера, будто мы на карнавале. Во-первых, он не будет драться.
— Почему же он не будет драться?
— Да потому, что он, по всей видимости, страшный трус!
— Хорошо, а если он все-таки будет драться?
— Если он будет драться, тут ничего не скажешь; тогда мы рискуем всего лишь получить удар шпагой или пулю; ну, а если он не будет драться?..
— И что же тогда?
— Тогда совсем другое дело! Если он не будет драться, опасность возрастает, если он не будет драться, тебе могут отрубить голову, я же хочу избавить тебя от этого.
— Каким образом?
— Я возьму тебя с собой в казарму парижских волонтеров; ручаюсь, что там он не станет тебя искать.
— Прятаться? Ни за что!
— Тише, мой юный друг! — сказал старший сержант, нахмурившись. — Не говори подобных вещей Пьеру Ожеро: он кое-что смыслит в отваге; нет, ты не будешь прятаться, ты всего-навсего будешь там ждать.
— Чего я буду там ждать?
— Секундантов гражданина Тетреля.
— Его секундантов? Он же пришлет их сюда, а я даже не буду знать, что он их послал, поскольку меня здесь не будет.
— Ну, а малютка Шарль, который ничем не рискует, не для того ли он появился на свет, чтобы оставаться здесь и сообщать нам о том, что тут будет происходить? Тысяча чертей! До чего же у вас скверный характер: во всем вы видите только сложности.
— Ты видишь, — поправила его гражданка Тейч, во второй раз проходя мимо них.
— Ты видишь! Ты видишь! — повторил эти слова старший сержант, как бы внушая их себе. — Однако мамаша Тейч права… Ладно, решено, ты пойдешь ко мне.
— И как только что-нибудь произойдет, ты прибежишь в казарму, не так ли, Шарль?
— Даю твое честное слово.
— А теперь, — сказал Ожеро, — пол-оборота налево!
— Куда мы идем?
— В казарму. — Через двор?
— Через двор.
— А почему не через дверь?
— Если мы выйдем через дверь, какой-нибудь зевака может нас заметить и, от нечего делать, проследить, куда мы направляемся, а во дворе я знаю одну надежную дверь, которая выходит в переулок, где и днем никого не сыщешь; так, петляя по переулкам, мы доберемся до казармы, и ни одна душа не будет знать, куда подевались пташки.
— Ты не забудешь о том, что обещал, Шарль?
— Хотя я и моложе тебя на два года, я, как и ты, всегда держу слово, Эжен; впрочем, за сегодняшний день я стал старше — твоим ровесником; прощай, спи спокойно, Ожеро позаботится о твоей безопасности, а я позабочусь о твоей чести.
Молодые люди пожали друг другу руки, и старший сержант едва не расплющил ладошку Шарля, сжав ее в своем кулаке; затем он повел Эжена во двор, а Шарль тем временем морщился от боли, пытаясь разлепить свои пальцы.
Преуспев в этом, юноша, как обычно, взял ключ и подсвечник, вернулся в свою комнату и лег спать.
Но едва лишь он улегся, как дверь отворилась и г-жа Тейч вошла на цыпочках, показывая жестом, что ей нужно сообщить нечто важное.
Юноша уже достаточно свыкся со своеобразными манерами г-жи Тейч, и его не особенно встревожило ее появление в номере в столь неурочный час.
Приблизившись к его кровати, она прошептала:
— Бедный ангелочек, послушай!
— Боже мой, гражданка Тейч, — спросил Шарль со смехом, — что там еще стряслось?
— Рискуя нарушить ваш покой, я должна сообщить вам, что здесь случилось.
— Когда случилось?
— В то время, когда вы были в театре.
— Значит, что-то произошло?
— Ах! Еще бы! Они явились сюда.
— Кто же?
— Люди, что уже приходили за гражданами Дюмоном и Байлю.
— Ну, и я полагаю, что они нашли их так же, как в первый раз.
— Они искали не их, моя прелесть.
— Кого же они искали?
— Они искали тебя.
— Меня? Ах! И за что же мне такая честь?
— Видимо, они ищут автора той записки, помните?
— В которой я советовал моим землякам как можно скорее уехать?
— Да.
— Ну и что?
— Ну и они зашли в вашу комнату и перерыли все ваши бумаги.
— В этом отношении я спокоен: в них не было ничего против Республики.
— Да, но они нашли акт из трагедии.
— А! Из моей трагедии «Терамен».
— Они унесли его с собой.
— Негодяи! К счастью, я знаю его наизусть.
— Знаете ли вы, почему они его унесли?
— Оттого, полагаю, что стихи пришлись им по вкусу.
— Нет, не поэтому; они увидели, что почерк в этой рукописи тот же, что и в записке.
— А! Это осложняет дело.
— Бедное дитя, ты знаешь закон: всякого, кто приютит у себя подозреваемого или поможет ему бежать…
— Да, его ждет смертная казнь.
— Поглядите, как он судит об этом, чертенок, он словно говорит вам: «Да, ждет бутерброд с вареньем».
— Я говорю об этом так, дорогая госпожа Тейч, потому что это меня не касается.
— Что вас не касается?
— Смертная казнь.
— Почему же это вас не касается?
— Потому что гильотины удостаивается лишь тот, кому уже исполнилось шестнадцать лет.
— Ты в этом уверен, бедный мальчик?
— Разумеется, я справлялся об этом; вдобавок я вчера прочел на стене новый приказ гражданина Сен-Жюста, который запрещает приводить в исполнение всякое постановление об аресте до тех пор, пока ему не представят все документы и он не допросит обвиняемого… И все же…
— Что? — спросила г-жа Тейч.
— Подождите; принесите мне чернила, перо и бумагу. Взяв перо, Шарль написал:
«Гражданин Сен-Жюст, меня арестовали незаконно, и, надеясь на твою справедливость, я прошу разрешения предстать перед тобой».
И он поставил внизу свою подпись.
— Вот, — сказал он г-же Тейч. — В нынешние времена нужно быть готовым ко всему. Если меня арестуют, вы передадите эту записку гражданину Сен-Жюсту.
— Господи Иисусе! Бедный малыш, если случится такая беда я обещаю тебе, что сама отнесу ее и отдам ему прямо в руки, даже если мне придется просидеть в приемной целые сутки.
— Вот и все, что требуется; ну, а теперь, гражданка Тейч, поцелуйте меня и спите спокойно, я постараюсь сделать то же самое.
Госпожа Тейч поцеловала своего гостя и удалилась, бормоча:
— Поистине, Господи, настоящие дети перевелись на земле: один ребенок вызывает на дуэль гражданина Тетреля, а другой просит, чтобы его отвели к гражданину Сен-Жюсту!
Госпожа Тейч закрыла за собой дверь; Шарль задул свечу и уснул.
На следующее утро, около восьми часов, когда он привадил в порядок свои бумаги, слегка перепутанные после вчерашнего обыска, вдруг в его комнату влетела гражданка Тейч с криком:
— Они пришли! Они пришли!
— Кто? — спросил Шарль.
— Люди из полиции, которые пришли арестовать тебя, бедный малютка! Шарль живо спрятал на груди под рубашкой второе письмо своего отца, то, что было адресовано Пишегрю; он опасался, что письмо заберут и не вернут ему.
Полицейские вошли в комнату и предъявили юноше постановление об аресте; он заявил, что готов следовать за ними.
Проходя мимо гражданки Тейч, он взглянул на нее, как бы говоря: «Не забудьте».
Гражданка Тейч ответила ему кивком, означавшим «Будь спокоен!». Сбиры увели Шарля.
Путь в тюрьму пролегал мимо дома Евлогия Шнейдера. Мальчик собрался было попросить, чтобы его отвели к человеку, которому он был рекомендован и с которым они вместе обедали накануне, но, увидев у входа гильотину и рядом с ней пустой экипаж, а на крыльце метра Никола, он припомнил вчерашнюю сцену и с отвращением покачал головой, прошептав:
— Бедная мадемуазель де Брён! Да хранит ее Бог! Мальчик принадлежал к числу тех, кто еще верил в Бога; поистине, это был сущий ребенок.