Здавалка
Главная | Обратная связь

Как наступил для леди Тифен благословенный час прозрения



 

Сэр Тристрам де Рошфор, сенешал Оверни и владелец Вильфранша, был суровым и прославленным воином, поседевшим в войнах с англичанами. Так как его владения находились возле границы и он являлся стражем постоянно угрожаемых местностей, он не знал покоя даже во времена мира и всю жизнь провел в облавах и нападениях на проходивших через его провинцию брабантцев, отставших солдат, мародеров, вольных стрелков и занимавшихся разбоем лучников. Порой он возвращался победителем, и с десяток повешенных покачивалось на верхушке его башни. В других случаях его походы не бывали столь удачными, и он и его отряд спешили, пришпорив коней, проскочить подъемный мост, ибо слышали настигающий их топот копыт и свист стрел. Лют был Рошфор на руку, и лютым было его сердце, враги ненавидели его, но не любили и те, кого он защищал, — дважды его брали в плен, и дважды выкуп за него выжимали избиениями и пытками из умирающих от голода крестьян и разоренных фермеров. Трудно сказать, кого следует больше бояться овцам — волков или сторожевых собак.

Замок Вильфранш был суров и угрюм, как и его владелец. Широкий ров, высокая наружная стена с башенками по углам и главной башней, грузной и черной, вздымавшейся над всеми постройками, — вот каким он предстал в лунных лучах нашим путникам. При свете двух факелов, вставленных в узкие бойницы по бокам тяжелых ворот, они уловили блеск чьих-то свирепых глаз и беглые отсветы на оружии стражи. Однако двуголовый орел Дюгескленов служил пропуском в любую французскую крепость, и едва они миновали ворота, как увидели старого рыцаря, стража границ; он бежал им навстречу, протянув руки и приветствуя своего прославленного соотечественника. Не менее обрадовался он и сэру Найджелу, когда ему объяснили, по какому делу приехал англичанин, ибо эти лучники из Белого отряда были для него хуже ножа — они разгромили две экспедиции, которые он послал против них. Для него, заявил оверньский сенешал, будет праздником, когда он узнает, что последний лучник перешел границу.

В эти дни в домах крестьян царила острая нужда, но в замке всегда имелось в избытке все необходимое для пиршества. Уже через час гости сидели вокруг стола, ломившегося от огромных пирогов и кусков мяса, а среди них стояли более изысканные блюда, которыми славятся французы: тушенные в пряностях орталаны и винноягодники с трюфелями. Леди Рошфор, жизнерадостная дама, любящая посмеяться, сидела слева от своего воинственного супруга, а леди Тифен — справа. На другом конце поместились Дюгесклен, сэр Найджел, сэр Амори Монтикур из ордена госпитальеров и сэр Отто Харнит, странствующий рыцарь из королевства Богемии. Если прибавить к этому Аллейна и Форда, четырех французских оруженосцев и замкового капеллана, то это и была компания, собравшаяся в тот вечер и весело пировавшая в замке Вильфранш. Дрова трещали на огромном очаге, соколы в шапочках спали на своих нашестах, свирепые шотландские борзые в ожидании подачки теснились на изразцовом полу; возле гостей стояли щеголеватые, одетые в лиловое маленькие пажи; все смеялись и обменивались шутками, за столом царило дружелюбие и спокойствие. Присутствующие и думать забыли о бедняках, которые сидели в шалашах вдоль всей опушки и, ежась под своими лохмотьями, смотрели безумными голодными глазами на яркий теплый свет, падавший золотыми полосами из сводчатых окон замка.

Когда ужин был окончен, словно по волшебству, исчезли раздвижные столы, и слуги расставили скамьи перед очагом, ибо в воздухе ощущался резкий холод. Леди Тифен откинулась на спинку мягкого кресла, и ее длинные ресницы низко опустились над блестевшими глазами. Аллейн, смотревший на нее, заметил, что дыхание у нее стало коротким и отрывистым, а щеки — бледнее лилий. Дюгесклен время от времени внимательно поглядывал на нее и проводил широкой смуглой рукой по курчавым черным волосам с видом человека, чем-то сильно озадаченного.

— Местные жители, — сказал богемский рыцарь, — как видно, не слишком хорошо питаются.

— Ах, эти канальи! — воскликнул лорд Вильфранш. — Вы не поверите, но когда меня взяли в плен при Пуатье, голод был единственным средством, каким моей жене и молочному брату удалось из них выжать деньги на выкуп. Эти злые псы предпочли бы, чтобы их трижды подтянули на дыбе или целый час раздавливали им большие пальцы, чем расстаться хотя бы с одним денье ради их отца и законного господина. А вместе с тем не у одного имеется старый чулок, набитый золотыми монетами, — он его припрятал в потайной уголок.

— А почему же они тогда не покупают себе пищу? — спросил сэр Найджел. — Клянусь апостолом, мне показалось, их кости вот-вот проткнут кожу.

— Это они от злости и зависти худые. У нас тут есть такая поговорка: «Побей мужика — он тебя погладит, погладь мужика — он тебя побьет». Не сомневаюсь, что так же дело обстоит и у вас в Англии.

— Ma foi, нет, — отозвался сэр Найджел. — Среди моих спутников есть двое из того же сословия, и я не сомневаюсь, что они в эту минуту полны вина, как бочки в вашем подвале. Если кто их изобьет, они его так «погладят», что он век не забудет.

— Мне это непонятно, — ответил сенешал. — Сколько я ни встречал английской знати и рыцарей, никто бы не стерпел дерзости от черни.

— Может быть, милорд, в Англии бедняки добрее и сдержаннее, — рассмеялась леди Рошфор. — Боже мой, вы даже представить себе не можете, насколько мужичье безобразно! Плешивые, беззубые, скрюченные, сутулые; что до меня, то я не постигаю, как, будучи благ, господь бог мог создать таких людей. Я просто не выношу их вида, поэтому мой верный Рауль обычно идет впереди меня с дубинкой и прогоняет их с моего пути.

— А все-таки и у них есть душа, достойная госпожа, и у них есть душа! — пробормотал капеллан, седой старик с усталым, терпеливым лицом.

— Да, я слышал, как вы им это твердили, — заметил владелец замка, — и что касается меня, отец, хотя я верный сын нашей святой церкви, но полагаю, что полезнее было бы вам совершать церковное служение и учить детей моих воинов, чем ходить по деревням и внушать этим людям мысли, которые у них без вас никогда бы не возникли. Я слышал, как вы объясняли им, что их души ничем не хуже наших и будут пребывать на том свете наравне с усопшими из древнейших оверньских родов. Я же лично уверен в одном: на небесах много храбрых рыцарей и доблестных джентльменов, которые отлично знают, как получше устроиться, потому нам нечего бояться, что мы окажемся в одной толпе со всякими мужиками и свинопасами! Перебирайте свои четки, отец, читайте свою псалтырь, но не встревайте между мной и теми, кого король отдал мне.

— Бог да поможет им! — воскликнул старик священник. — Более высокий властитель, чем ваш, дал их мне, и я заявляю вам здесь, в вашем собственном замке, сэр Тристрам де Рошфор, что вы совершаете тяжелый грех в отношении этих несчастных и что придет час — может быть, он уже близок, — когда рука господня тяжело покарает вас за ваши деяния.

Сказав это, священник встал и медленно вышел.

— Чума его забери! — воскликнул французский рыцарь. — Но скажите мне, сэр Бертран, что можно сделать со священником? Ведь с ним нельзя биться, как с мужчиной, и его нельзя уговаривать, как женщину!

— О, сэр Бертран знает, хитрец! — заявила леди Рошфор. — Разве мы все не слышали, как он в Авиньоне выжал из папы пятьдесят тысяч крон?

— Ma foi, — заметил сэр Найджел, глядя на Дюгесклена с ужасом и с восхищением, — разве у вас сердце не екнуло? Вас не охватил страх? Разве не почувствовали вы на себе проклятие?

— Я не обратил внимания, — небрежно отозвался француз. — Но клянусь святым Ивом! Этот ваш капеллан, Тристрам, показался мне очень достойным человеком, и вам следовало бы прислушаться к его словам! Хоть я и не придаю значения проклятию плохого попа, я бы очень огорчился, не получив благословения от хорошего.

— Послушайте, дорогой супруг! — воскликнула леди Рошфор. — Берегитесь, прошу вас, я вовсе не желаю ни быть обреченной на гибель, ни получить паралич. Я помню, как вы однажды разгневали отца Стефана, и моя камеристка сказала, что у меня за неделю больше выпало волос, чем за целый месяц.

— Если это признак греха, то, клянусь апостолом, у меня на душе, наверное, очень много грехов, — заметил сэр Найджел, и все рассмеялись. — Но если я смею дать вам совет, сэр Тристрам, помиритесь вы с этим добрым стариком.

— Получит четыре серебряных подсвечника, — сердито ответил сенешал. — И все-таки мне хотелось бы, чтобы он не вмешивался в жизнь этих людей. Вы даже представить не можете, какие они безмозглые и упрямые. Рядом с ними мулы и свиньи кажутся высокоразумными существами. Бог знает, насколько я был терпелив с ними. Всего на прошлой неделе, когда мне понадобились деньги, я позвал в замок Жана Губера, у которого, как всем известно, есть целая шкатулка, полная золотых монет, и она спрятана в каком-то дупле. И даю вам слово, я только стегнул по спине этого болвана. А потом объяснил, насколько мне эти деньги нужны. Я посадил его на ночь в мою темницу, чтобы он там обдумал мои слова. И что же этот пес сделал? Утром мы обнаружили, что он разорвал на полосы свою кожаную куртку, связал их и повесился на оконной решетке.

— Что до меня, то я не могу понять такой низости! — воскликнула супруга сенешала.

— А еще была такая Гертруда ле Беф, красотка, каких мало, но гадкая и озлобленная, подобно им всем. Когда во время последнего праздника урожая здесь был молодой Амори де Валанс, ему девушка приглянулась, и он даже намеревался взять ее в услужение. Что же делают она и ее негодяй отец? Они связывают себя вместе и бросаются в озеро, где глубина в пять мечей. Даю слово, что Амори был ужасно огорчен, и прошло много дней, прежде чем он оказался в силах забыть о ней. Ну как можно служить людям, которые так безрассудны и неблагодарны?

Пока сенешал Вильфранша рассказывал подробности о злых кознях своих подвластных, Аллейн не мог отвести глаз от лица леди Тифен. Она откинулась на спинку кресла, ресницы ее опустились, лицо стало бескровным, и он сначала решил, что путешествие, вероятно, утомило ее и что силы ее покинули. Но затем вдруг наступила перемена, ее щеки вспыхнули, она медленно подняла веки, а в глазах появился такой блеск, какого он до сих пор никогда в человеческих глазах не видел, причем устремлены они были не на присутствующих, а на темный гобелен, закрывавший стену. Так изменилось выражение ее лица и таким оно стало неземным, что Аллейн даже в самых своих отрешенных грезах об архангелах и серафимах никогда не рисовал себе столь сладостных, женственных и вместе с тем мудрых лиц. Взглянув на Дюгесклена, Аллейн заметил, что и тот пристально наблюдает за женой, и, судя по тому, как дрогнули его черты и на кирпичного цвета лбу выступили капли пота, было видно, что он глубоко взволнован замеченной им переменой.

— Вы себя плохо чувствуете, госпожа моя? — спросил он с трепетом в голосе.

Она не отрывала пристального взгляда от стены и лишь после долгого молчания ответила. Ее голос, звучавший до сих пор чисто и ясно, был тих и глух, словно доносился издалека.

— Я чувствую себя очень хорошо, Бертран, — сказала она. — Благословенный час прозрения снова наступил для меня.

— Я заметил, как он приближался, да, я заметил! — воскликнул он, проводя рукой по волосам с тем же ошеломленным видом. — Это нечто очень странное, сэр Тристрам, — проговорил он потом. — И я, право же, не знаю, какими словами объяснить это вам, вашей достойной супруге, сэру Найджелу и остальным чужеземным рыцарям. Мой язык скорее способен произносить слова приказов, чем объяснять подобные явления, которые я и сам-то не вполне понимаю. Одно могу сказать: моя жена из очень благочестивого рода, господь бог в своей великой премудрости наделил ее чудодейственными силами, и Тифен Ракнель была известна во всей Бретани еще до того, как я впервые увидел ее в Динане. Эти силы всегда служат добру, они дар господа, а не дьявола, в чем и заключается разница между белой и черной магией.

— Может быть, следовало бы послать за отцом Стефаном? — предложил сэр Тристрам.

— Было бы лучше, если бы он присутствовал! — воскликнул госпитальер.

— И захватил с собой флягу святой воды, — добавил богемский рыцарь.

— Нет, джентльмены, — ответил сэр Бертран. — Приглашать сюда священника нет нужды, мне кажется, что своей просьбой об этом вы как бы набрасываете тень или кладете пятно на доброе имя моей жены, будто все еще можно сомневаться, откуда идет ее сила — сверху или снизу. Если у вас действительно есть сомнения, прошу вас, выскажите их, чтобы мы могли все это обсудить подобающим образом.

— Если речь идет обо мне, — заявил сэр Найджел, — то я слышал из уст вашей супруги такие слова, которые убедили меня, что по красоте и доброте с ней никто не может сравниться, кроме одной женщины. Если кто-либо из джентльменов другого мнения, я сочту для себя большой честью слегка схватиться с ним или поспорить на этот счет тем способом, какой ему будет угоден.

— Не следует мне бросать тень на даму, которая и моя гостья и жена моего боевого товарища, — сказал сенешал Вильфранша. — Вдобавок я заметил на ее плаще серебряный крест, а этот знак подтверждает, что в тех странных силах, какими она, по вашим словам, обладает, нет зла.

Эти доводы решительно повлияли и на богемца и на госпитальера, и они заявили, что все их возражения окончательно исчезли, и даже леди Рошфор, которая до того сидела, дрожа и крестясь, перестала поглядывать на дверь, а ее страх сменился любопытством.

— Среди способностей, которыми наделена моя жена, — сказал Дюгесклен, — есть удивительный дар провидеть будущее; однако эта сила находит на нее очень редко и быстро исчезает, ибо ею нельзя управлять. Благословенный час прозрения, как она называет его, наступал всего лишь дважды с тех пор, как я знаю ее, но я могу поклясться, что все предсказанное ею действительно сбылось. Накануне сражения под Орейем она сообщила, что это будет несчастный день и для меня и для Карла Блуасского. Еще солнце не село, а он уже был мертв, я же стал пленником сэра Джона Чандоса. Она не на все вопросы может дать ответ, а только на те…

— Бертран, Бертран, — воскликнула леди Дюгесклен тем же далеким голосом, — благословенный час проходит. Воспользуйся им, Бертран, пока можно!

— Сейчас, любимая. Скажи тогда, какая судьба меня ожидает.

— Опасность, Бертран, неотвратимая смертельная опасность, она подползает к тебе, а ты и не знаешь.

Французский воин оглушительно расхохотался, и его зеленые глаза весело заблестели.

— В какую минуту за все двадцать лет это бы не было правдой? — воскликнул он. — Опасность — в самом воздухе, которым я дышу. Но разве она уже так близка, Тифен?

— Здесь… сейчас… совсем рядом с тобой, — запинаясь, произнесла она, и лицо ее свела судорога, точно она смотрела на что-то ужасное, от чего слова стынут на губах.

Дюгесклен обвел взглядом затянутую гобеленами комнату, щиты, столы, столик с изображениями святых, буфет с серебряными подносами и сидевших полукругом изумленных друзей. Стояла глубокая тишина, в которой слышалось только учащенное дыхание леди Тифен и легкое посвистывание ветра за стеной, вдруг донесшего до них далекий звук пастушьего рога.

— Опасность пусть подождет, — заявил он, пожав широкими плечами. — А теперь, Тифен, скажи нам, чем кончится война в Испании.

— Я вижу смутно, — ответила она, с усилием во что-то вглядываясь и хмуря лоб, словно была вынуждена напрягать зрение. — Передо мной горы, высохшие равнины, блеск оружия, воинственные клики. Но кто-то шепчет мне, что неудача принесет вам победу.

— Ха, сэр Найджел, как это вам нравится? — удивился Бертран, покачав головой. — Точно мед с уксусом — полусладко и полукисло. А вы ни о чем не хотели бы спросить мою жену?

— Конечно, хотел бы. Я желал бы узнать, достойная госпожа, как обстоят дела в замке Туинхэм и, главное, что делает моя дорогая супруга.

— Отвечая на этот вопрос, я должна коснуться рукою того, чьи мысли с силой устремлены к названному вами замку. Да, сэр Лоринг, кто-то шепчет мне, что здесь есть другой человек, он более глубоко вопрошает, чем вы.

— Упорнее меня думает о моем собственном доме? — воскликнул сэр Найджел. — Боюсь, госпожа, что в этом деле вы все же ошибаетесь.

— Нет, сэр Найджел. Подойдите сюда, молодой английский оруженосец с серыми глазами. А теперь дайте мне вашу руку и положите вот сюда, мне на лоб, чтобы я могла увидеть то, что видели вы. Какая картина встает передо мной? Туман, туман, клубы тумана, и среди них высится квадратная черная башня. Вот он тает, утончается, поднимается кверху, и я вижу замок на зеленой поляне, неподалеку берег моря, а на расстоянии выстрела из лука большая церковь. По лугам протекают две речки, между ними стоят палатки осаждающих.

— Осаждающих? — воскликнули в один голос Аллейн, Форд и сэр Найджел.

— Да, это так, и они ведут упорную атаку на замок, ибо их огромное множество и они полны отваги. Смотрите, как они с яростью штурмуют ворота, хотя у них всего несколько лестниц, а остальные ряд за рядом осыпают стены своими стрелами. Среди них много вожаков, они кричат и машут, а один рослый человек с белокурой бородой стоит перед воротами, топает ногой и натравливает толпу, как доезжачий собак. Я вижу женщину, нет, двух, они стоят на стене, они подбадривают лучников. Те пускают вниз тучи стрел, мечут копья, швыряют камни. А! Высокий вожак упал, остальные отступили. Но туман снова густеет, я больше ничего не вижу.

— Клянусь апостолом, — сказал сэр Найджел, — я не допускаю мысли, чтобы в Крайстчерче могли разыграться такие события, и я совершенно спокоен за главную башню, пока моя любимая супруга вешает ключ от наружного двора в изголовье своей постели. Но не отрицаю, что вы описали замок не хуже, чем мог бы сделать я сам, и я глубоко поражен всем, что видел и слышал.

— Мне хотелось бы, леди Тифен, — заявила леди Рошфор, — чтобы вы, воспользовавшись своими особыми способностями, сказали мне, куда делся мой золотой браслет: когда я охотилась с соколом на второе воскресенье рождественского поста, он исчез без следа.

— Нет-нет, — запротестовал Дюгесклен, — не подобает растрачивать столь великую и дивную силу ради удовлетворения любопытства или на розыски в угоду даже столь прекрасной даме, как хозяйка Вильфранша. Задайте достойный вопрос, и с помощью божьей вы получите достойный ответ.

— Тогда я спрошу, — воскликнул один из французских оруженосцев, — в этой войне между англичанами и нами на чью победу можно надеяться?

— Победят обе стороны, и каждая останется при своем, — ответила леди Тифен.

— Значит, мы по-прежнему будем владеть Гасконью и Гиенью? — воскликнул сэр Найджел.

Леди Тифен покачала головой.

— Французская земля, французская кровь, французская речь. Это французские земли, и Франция их получит.

— Но не Бордо же? — взволнованно спросил сэр Найджел.

— Бордо тоже часть Франции.

— Ну, а Кале?

— И Кале тоже.

— Пусть я тогда буду проклят, и пропади они пропадом, эти предсказания! Если от нас уйдут Бордо и Кале, что же останется Англии?

— В самом деле, кажется, вашу страну ждут плохие времена, — заметил Дюгесклен. — При самых смелых наших планах мы не помышляли о Бордо. Клянусь святым Ивом, эта новость согрела мое сердце. Значит, наша дорогая родина действительно станет в будущем великой, да, Тифен?

— Великой, богатой и прекрасной! — воскликнула она. — Еще вижу, как в далеком грядущем она ведет народы, своенравная королева среди других стран, великая на полях сражений, но еще более великая в дни мира, быстро мыслящая и искусно действующая, чей единственный государь — суверенная воля ее народа от песков Кале до синих южных морей.

— Ха! — воскликнул Дюгесклен, и его глаза вспыхнули торжеством. — Вы слышите, что она говорит, сэр Найджел? А она никогда не произнесла до сих пор ни слова неправды.

Английский рыцарь угрюмо покачал головой.

— А что же будет с моей бедной страной? — спросил он. — Боюсь, что возвещенное вами сулит ей мало хорошего.

Леди Тифен сидела, приоткрыв губы, тяжело дыша.

— Боже мой! — воскликнула она. — Как понять то, что мне открывается? Откуда они, эти народы, эти горделивые нации, эти мощные государства, что встают предо мной? Я смотрю на них, а за ними возникают другие, и еще, еще до самых дальних вод. Они движутся, они толпятся! Весь мир отдан им, полон стуком их молотов и звоном их колоколов. Они называются разными именами и управляются по-разному, но все они англичане, ибо я слышу голоса одного народа. Я переношусь за моря, куда человек еще никогда не плавал, и я вижу огромную страну под другими звездами и чужое небо, и все-таки это Англия. Где только ее сыны не побывали! Чего только они не совершали! Ее флаг вмерз в лед. Ее флаг обожжен солнцем. Она лежит за другими землями, и ее тень осеняет моря. Бертран! Бертран! Мы погибли, ибо побеги от ее побегов не уступают нашим изысканнейшим цветам.

Ее голос перешел в отчаянный вопль, она воздела руки и снова опустилась в глубокое дубовое кресло, бледная и обессилевшая.

— Кончилось, — с досадой сказал Дюгесклен, приподняв сильной смуглой рукой ее поникшую голову.

— Принесите вина для дамы, оруженосец! Благословенный час прозрения миновал.

 

Глава XXX







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.