Главная | Обратная связь

Автобиография В. Н. Ефремова

 

Шанхай, октябрь 1939

Я родился в апреле 1895 года в Новочеркасске, Донской области. В 1914 году я окончил классическую гимназию и поступил в Николаевское кавалерийское училище в Петрограде. В октябре 1915 года я вступил в армию в звании хорунжего, в 1917 году мне было присвоено звание сотника, а после начала революции отправился в Ташкент, где в то время были мои родители.

В 1918 году я бежал из России в Китай и вступил в антибольшевистские силы адмирала Колчака в городе Кульдже, Синьцзянской провинции. После разгрома армий адмирала Колчака в 1919 году я перебрался в Дихуафу1, столицу провинции Синьцзян, а в 1920 году – в Ланьчжоу-фу, столицу провинции Ганьсу.

В 1921 году я прибыл в Пекин, а оттуда в августе того же года в Кейджо2 (Чосен3), где проживали моя сестра и ее муж, господин С. В. Чиркин4. Г-н Чиркин был до 1913 года русский вице-консул в Кейджо, а в настоящее время служит в Корейской железнодорожной администрации (Тетсандо).

В Кейджо стал учителем русского языка в военном штабе Школы иностранных языков (Каикоска) и Коммерческого училища (Джен Рин Якко) в Ринзане.

В 1922 году я получил место на золотом руднике (Chosen Syndicate Ltd – Heian Hakudo), где я работал в течение шести лет до 1928 года. В 1928 году я отправился в город Мукден (Хотен), где работал на протяжении четырех лет во французской коммерческой фирме L. Rondou & Co., Ltd. В 1932 году эта фирма закрылась, и я уехал в Шанхай и устроился во французскую муниципальную полицию. В течение следующих двух с половиной лет я работал в Политическом департаменте и еще четыре года на железнодорожных станциях. В декабре 1938 года у меня закончился долгий отпуск и я решил поменять свою работу. В январе 1939 года я подал заявление на должность в речной полиции Китайской морской таможни. Мое заявление было одобрено и я служил в речной полиции до апреля месяца этого года, когда был сокращен. На момент сокращения меня уверили, что первая вакансия в речной полиции будет предоставлена для меня.

Кроме моего родного языка я говорю, читаю и пишу на английском и французском языках, говорю по немецки и немного по японски.

Василий Н. Ефремов 8/67 Пере Робер Телефон 76123.

Перевод с английского Р. О. Андреева и М. Н. Ивлева

 

Воспоминания 1919

 

В Верный5 мы прибыли благополучно. Прожил я там месяц и потом был командирован с небольшой партией техников в Джаркентский уезд для орошения горной площади «Тишкан»6. Здесь я не долго орошал и сговорившись с другим техником – некто Кулькиным – бежали в Китай. Бегство само по себе ничего особенно интересного не представляет. Жили мы на самой границе в Карагаш, выселки «Баскунчак»7, у реки «Хоргос», которая и являлась границей Китая. Хор-гос – большая горная речка, летом во время половодья представляющая из себя страшное стихийное чудовище. Шум от ворочания стопудовых камней слышен за несколько верст. В начале августа Хор-гос начинает быстро спадать и в середине месяца он уже переходим в некоторых местах. Как граница – Хоргос охранялся весьма слабо и русскими и китайцами.

 

Карта Семиреченской области

 

12 августа утром мы с Кулькиным выехали из Баскунчака, проехали несколько верст вниз по Хоргосу. Потом, когда увидели что нас никто не видит, переехали через реку и очутились в Китае, недалеко от поста китайской пограничной стражи. На посту нас не хотели сначала пропускать, но Кулькин подарил начальнику поста свой бинокль и нас пропустили. Вот то, когда мы легко вздохнули, подумать только – мы в Китае, где нашего брата не арестовывают, не расстреливают и даже не обыскивают. На другой же день из города Суй-Дин8 (на полдороге к Кульдже9) мы на радостях отправили с оказией письмо в Джаркентский исполком, в котором извинились, что по независящим от нас обстоятельствам мы покинули на время Советскую Россию, но надеемся скоро вернуться, когда начнут вешать большевиков.

На другой же день по прибытии в Кульджу (главный город Илийского края) мы поступили в формировавшуюся там бригаду от Омского правительства10. Кулькин на ролях писаря, а я обер-офицером для поручений при контрразведке, как «знаток Туркестана».

Кроме нашей бригады была здесь и другая военная организация – полковника Сидорова11 – представителя от отряда Атамана Анненкова12, который фактически не признавал правительства Колчака, действовал самостоятельно, и Омское правительство в отношении его было бессильно сделать что-нибудь. Подобных атаманов в Сибири было много, из которых самой крупной величиной являлся атаман Семенов, поддерживаемый японцами. Все эти атаманы сильно вредили правительству Колчака, представляя из себя, как их называли умеренные газеты «большевиков справа».

Вскоре после моего приезда наша бригада кончила свое формирование, перешла на русскую территорию и на первых порах одержала две победы над большевиками. Собственно говоря, бригада значилась у нас только на бумаге, в действительности же было не больше трехсот человек очень плохо обмундированных и вооруженных. Отряд Сидорова действовавший одновременно с нашей бригадой исчислялся всего лишь в 60 человек. Я в этих операциях не участвовал, так как незадолго до этого заболел тифом. Выздоровел я в ноябре месяце и в середине декабря был уже на фронте. К этому времени обстановка несколько изменилась. Колчак пал, а Анненков продолжая еще держаться подчинил себе нашу бригаду, так что командование фронтом перешло к его представителю здесь – вышеупомянутому полковнику Сидорову.

Настроение в бригаде было неважное. Последнее сражение в конце ноября было для нас неудачным. Силы у нас были недостаточны чтобы предпринимать наступления, кроме того ощущался большой недостаток в патронах. Боялись, что к большевикам придет подкрепление и тогда наша песня спета.

Желая предупредить неприятеля, Сидоров решился все же пойти в наступление и попробовать взять Джаркент13. В конце декабря мы однажды ночью всем отрядом вошли в город, но ожидаемой паники у большевиков не произошло. Мы продержались до 9 часов утра, расстреляв массу патрон[ов] и уложили нескольких красноармейцев. Видя что путного из всего этого не выйдет и принимая во внимание наш скудный запас патрон[ов], Сидоров приказал отступить.

Наши потери в этом бою: два легко-раненых и ни одного убитого; у большевиков же было человек 15 убитых и раненых. Одного товарища – Лавринова в (неразборчиво – Р. А., М. И.) уложил я. Это было утром за час до нашего ухода. Большевики цепью, перебежками наступали на нас. Мы сначала не могли их хорошо рассмотреть и думая, что это наш левый фланг отходит, подпустили их шагов на 200 (дело происходило на Соборной площади), но потом разобравшись стали стрелять и уложили нескольких.

 

Церковь в Джаркенте. Современный вид

 

[В] Лавринова (фамилию его я узнал несколькими месяцами позже в Кульдже от беженцев из Джаркента) я стрелял дважды. Сначала я выстрелил в него идущего и промахнулся. Лавринов спрятался за дерево, но постояв немного за прикрытием вышел и стал сбоку. Я выстрелил вторично и на этот раз попал; мне было видно, как он, взмахнув руками, упал навзничь. Я как спортсмен почувствовал удовлетворение. Это был наш предпоследний бой под Джаркентом. Большевики не заставили себя долго ждать с реваншем. В 20-х числах января 1920 года к ним пришло подкрепление и они легко вышибли нас с наших позиций. Мы моментально докатились до китайской границы. Но здесь нас встретили китайские войска и заявили, что пропустят нас в Китай лишь в том случае, если мы сдадим им наше оружие. Тогда Сидоров решил идти напрямик через хребет Алатау14 в Лепсинск15 на соединение с Атаманом Анненковым, сохраняя таким образом оружие.

Посмотрели на карту; на ней значился перевал Казан, к которому мы и решили дерзнуть. Казаки жившие у подножия Алатау заявляли, что горы эти считаются непроходимыми и что старожилы не запомнят и пр. и пр., но мы остались непреклонны указывая на то, что по карте эти горы считаются определенно проходимыми. Много рассуждать нельзя было, так как приходилось спасаться от преследования большевиков. Сидоров приказал двигаться. Вот тут-то и начинаются наши страдания. Большевики не преследовали нас. Выслали правда небольшой отряд – проследить за нашими действиями, не вступая в бой.

Это дало нам возможность спокойно отступать без особых мук охранения. К этому времени отряд наш был силою около 150 человек при которых находились 3 женщины и 2 ребенка. Остальная часть нашей бригады успела окольными путями удрать в Китай. Большевики относительно нашего поражения писали в газетах (об этом также нам стало известно несколько месяцев спустя в Кульдже), что разбив белогвардейские банды, загнали их частью в Китай, а частью в горы где они все погибли в снегах.

Дорога наша вела вверх по реке Хоргосу, который берет свое начало у перевала Казан. Это несколько облегчало нам движение так как проводников, знающих этот перевал, у нас не было, но самым главным неудобством было то, что мы, при столь поспешном отступлении, не успели захватить с собой нужного количества продуктов.

Чаю хватило на неделю, хлеба и баранины на 2 дня, а соли совсем не было. На третий день нашего путешествия мы уже начали есть конину. Ехали мы глубоким ущельем без всякой дороги. Страшное летом чудовище – Хоргос, зимой переходим вброд в любом месте. Природа была замечательная по своей красоте и я от души восхищался, пока голод не давал себя чувствовать. Охота также была богатейшая, но убивать нам почти не приходилось, так как двигались мы в количестве полутораста человек, с шумом, распугивая не только диких козлов, но и медведей и барсов. Впрочем все же изредка приходилось стрелять; прапорщик Александров промахнулся стреляя в барса, а одному казаку удалось убить дикого козла (илика) что явилось настоящим десертом после конины.

Двигались мы целый день гуськом по какой-нибудь едва заметной, вытоптанной дикими зверями, тропинке, поминутно слезали и шли пешком. Часов в 5 мы останавливались на ночлег в какой-нибудь еловой рощице на склоне горы. Лошадей спутывали и пускали пастись, корм для которых в виде прошлогодней травы «кепец» везде был в изобилии и лошади в общем питались значительно лучше людей. Моментально разводили костры (в топливе мы не ощущали недостатка), готовили шашлыки из конины и, наевшись, расстилали попоны около костра и ложились спать.

На шестой день мы прибыли к «Казан-Кулю» (большое озеро лежащее у подножия перевала «Казан», согласно карты). Впереди отряда ехал капитан Бекимов (киргиз)16. Он осмотрев озеро донес, что оно непроходимо и не обходимо, и что нужно искать какого-нибудь другого перевала.

День только начинался и Сидоров решил, не теряя время повернуть назад и свернуть в первое ущелье налево где мы надеялись найти перевал «Кара-Кезын». Так мы и сделали. Я ехал в конце отряда и только успел проехать с полверсты по новому ущелью как последовала снова команда поворачивать назад. Оказалось, что это ущелье так завалено снегом, что двигаться нет никакой возможности. Да и не удивительно, так как в этих горах считается проходимым зимой только один перевал «Казан». Хотя еще не было поздно, Сидоров приказал отряду устраиваться на ночлег, а сам с несколькими казаками снова отправился на разведку озера «Казан-Куль».

Уже ночью было получено от Сидорова донесение, в котором он извещал, что миновал озеро и приказывал отряду к завтрашнего утра выступить. На другой день около 10 часов утра мы подъехали к «Казан-Кулю». Оказалось, что озеро это за лето очень высоко наполнилось водой; с наступлением холодов покрылось льдом. С течением времени вода постепенно просачиваясь через камни и песок ушла совершенно, а лед оседал, лег наконец на дно. Берега с боков, представляли из себя отвесные гранитные скалы, с нашей же стороны крутой берег был покрыт толстым слоем льда, представлявшего из себя почти отвесный, саженей 10 вышины, ледяной спуск, казавшийся совершенно непреодолимым. Обойти озеро ничуть нельзя было, а для того, чтобы ломать лед у нас не было ломов и достаточного количества топоров. Так или иначе, но Сидоров с разведчиками прошел это озеро, следовательно должны были пройти и мы.

Первым спустился казак прибывший с донесением от Сидорова, а за ним стали спускаться и мы. Люди слезали с лошадей, садились на лед и скатывались как на санках. Лошади тоже сидя по собачьи или лежа на боку сталкивались людьми и скатывались на дно. В течение часа весь отряд спустился вполне благополучно если не считать незначительные ушибы и ссадины полученные преимущественно лошадьми. Отсутствие серьезных увечий при переходе этого «чертова» озера объясняется тем, что лед по мере оседания на берег, ломался, образуя небольшие выступы, которые при спуске, давали возможность задерживаться, являясь чем то вроде ступенек на большом расстоянии.

Противоположный берег был полог и очень удобен для подъема. Часам к 3 мы встретили наконец нашу разведку во главе с Сидоровым, который и приказал нам останавливаться на ночлег. Место для ночлега было выбрано замечательное. Узкое ущелье защищенное от ветров громадными разных цветов скалами. Кроме того растительность в виде елей и неизменного «кепца» обеспечивало нам тепло, а лошадям питание. По словам Сидорова дальше идет сначала крутой, а потом пологий подъем на самый перевал Казан, который на следующий день решено было преодолеть.

Когда все люди расположились на отдых и развели костры, оказалось, что человек 40 недостает. Эти 40 человек во главе с штабс-капитаном Шевагиным испугавшись озера и неизвестности впереди, прямо с места ночевки повернули обратно в надежде ночью незаметно проехать мимо большевистских постов в Китай. Как я потом узнал большевики сняли свою заставу в Хоргосской щели так, что «лихой» отряд дезертиров без боя вступил в Китай, сдал китайцам оружие в д. Мазар и рассеялся затем по разным местам Илийского окр[уга].

На другой день была послана разведка, для окончательного выяснения перевала. С этой разведкой поехал и я. Как только мы подъехали к «обо» (искусственная каменная насыпь обозначающая присутствие перевала) началась страшная метель заставившая нас вернуться обратно. Часов в 12 была послана другая разведка. Мы с нетерпением ждали результата. К вечеру разведка вернулась и сообщила, что не может преодолеть глубокого снега доходящего на перевале свыше 2-х аршин глубины.

Настроение в отряде упало; многие завидовали ушедшим дезертирам с шт[абс] – к[апитаном] Шевагиным. Решено было еще пытаться преодолеть перевал.

На другой день снова отправилась с утра разведка и вернувшись подтвердила донесение предыдущих разведчиков. Здесь в первый раз обычная уверенность и присутствие духа оставили Сидорова, он в первый раз созвал всех офицеров для общего решения этого тяжелого вопроса.

А положение наше действительно было серьезно так как отступление нам было отрезано озером «Казан-Куль». Если можно было спуститься на дно то о подъеме на эту ледяную глыбу, да еще с лошадьми, нечего было и думать. Так или иначе, а нужно было искать перевала и чем скорее тем лучше так как запасных лошадей у нас осталось только две и конину мы получали уже теперь строго по порциям.

Один из офицеров – артиллерист капитан Григорьевский заявил между прочим, что это не «Казан», а «Джильды» и что для того чтобы попасть на Казан, нужно поднявшись двигаться по широкому плато в противоположную от перевала Джильды сторону и затем снова спуститься в ущелье, которое и будет лежать у подножья Казана. Слова Григорьевского долго обсуждались; многие не соглашались с ним, но тем не менее приходилось искать какой-нибудь другой перевал. Тяжело было сознавать, что, преодолев столько и уже подойдя к самому перевалу, должны вернуться и искать где-то другого перевала потому только, что не можем преодолеть какую-нибудь версту сплошного снежного сугроба.

На другой день утром выехала разведка под командой Григорьевского для розысков другого перевала. Поздно вечером вернулись наши разведчики и заявили что нашли «Казан». Григорьевский оказался прав – мы были у перевала Джильды, который считался зимой непроходимым. Снова появилась у нас надежда на спасение. На другой день утром мы двинулись к Казану.

Поднялись вверх, свернули влево и выехали на плато, сплошь покрытое глубоким снегом. Лошади тяжело ступая, двигались медленно. Мороз был большой. Отросшие у меня за последнее время, борода и усы покрылись инеем настолько, что буквально сковало мне рот. Ориентировались мы соседними гребнями гор, держа направление на две возвышенности едва заметные впереди. Ехали молча, оттого ли, что было больно открывать скованные льдом рты, или оттого что сознавали что поднимись буран и мы, потеряв все ориентировочные пункты, непременно погибнем. Наконец, проехав верст 30, мы преодолели это снежное поле и стали спускаться в ущелье, богатое травой и топливом. Температура сразу изменилась. По дну ущелья протекала маленькая горная речка, через которую был перекинут незатейливый мостик, что свидетельствует о пребывании здесь летом киргиз-кочевников. Через мост вверх вела заметная тропа – путь к перевалу. В этот же день была послана разведка к отысканию самого перевала.

Увы! Здесь нас ожидали такие же испытания, как у злополучного «Джильды». Двое суток подряд по 2 раза в день выезжала разведка, возвращаясь всегда с неизменным ответом: «нельзя преодолеть снега». Место стоянки тоже оказалось не особенно удобным. Если у Джильды изобиловали барсы, то здесь нас буквально одолели волки, зарезав одну лошадь (что не мешало нам на другой день доесть ее) и давая симфонические концерты по ночам. Приходилось принимать всяческие меры к охранению, выставлять посты, стрелять в воздух из винтовок.

Кроме этого все запасные лошади были съедены и пришлось уже спешить одного всадника, так что конину стали получать в ограниченном размере. Сначала я из-за отсутствия соли не пил навара, но в это время с этим не приходилось считаться и от зеленовато-коричневого бульона не оставалось ничего. Настроение у всех было отчаянное. Даже Сидоров, привыкший всегда действовать самостоятельно, теперь терялся и спрашивал у нас совета. Один только Григорьевский не терял надежду, не пропускал ни одной разведки и все обещал нам, что завтра он обязательно найдет перевал. После двухдневных бесплодных попыток, Сидоров созвал всех офицеров на совет.

Большинство из нас предлагали вернуться обратно к озеру, оставив лошадей попытаться влезть на ледяную гору и пешком уйти в Китай. Григорьевский в единственном числе старался убедить нас еще искать перевал, обещая что завтра он обязательно найдет его. Я ничего не советовал, Сидоров тоже в нерешительности молчал. В конце-концов он склонился в сторону Григорьевского решив пожертвовать последний день на розыски перевала.

На другой день разведка в составе Сидорова, Григорьевского и 4 казаков снова отправилась на поиски Казана. Мы оставшиеся не надеялись на успех и сегодняшней разведки. К обеду однако разведка не вернулась. Стало смеркаться – их все нет. Это было хорошим предзнаменованием. Предположить, что они заблудились из-за бурана мы не могли, так как погода стояла ясная. Наконец мы поужинали и легли спать когда наконец явились два казака из разведки и сообщили, что перевал найден. Моментально мы все вскочили и как по команде огласили горные вершины громким «ура».

 

Знак Семиреченского казачьего войска (для офицеров). 1912 г.

 

Сидоров прислал мне записку в которой сообщает, что найден перевал Кара-Муз-Даван (Черный Ледяной Перевал) ведущий к истокам реки «Уртак»17 впадающей в Бараталу18. На другое утро отряд наш после трехдневного отдыха двинулся снова. Вид у нас был неважный. От голода нас всех сильно подвело, и то обстоятельство, что при постоянном пребывании на воздухе нам приходилось смотреть на белый снег, отразилось на зрении; глаза у всех покраснели и стали слезиться.

Кара-Муз-Даван отстоял далеко от нашего места стоянки и к перевалу мы попали часа в 3. Перевал этот представляет из себя какую-то горную породу, довольно хрупкую, которая, превращаясь в пыль и смешиваясь под влиянием ветров со снегом действительно делает этот перевал «черным ледяным». У подъема на перевал мы миновали большое обо – сложенная куча камня для обозначения перевала. Перевал этот был вышиной около 13 тысяч футов. Вследствие разряженного воздуха, кровь сильно приливала к голове и лица у всех нас были темно-коричневые. С одной женщиной случился даже обморок.

С перевала как на ладони представилась вся долина Уртака и следующая цепь гор отделяющая названную долину от долины реки Бараталы. Спуск к Уртаку был небольшой, так как мы выходили к его истокам, но довольно тяжелый. Зимой этот перевал настолько заваливается снегом, что считается непроходимым и только наша крайняя нужда заставила опровергнуть это мнение. В особенности много снегу лежало на спуске.

Спускались мы в течение часа. От разведки Сидорова и Григорьевского остался глубокий след в виде коридора. Нам приходилось здесь слезать и идти поверху держа лошадей в поводу. Под конец коридор этот так углубился, что лошади уходили в него с головой. Наконец спуск кончился и мы выехали к речке – увы замерзшей. Снова мы оказались на китайской территории. Двинулись дальше вниз по ущелью. Скоро стало смеркаться. По дороге стал встречаться лошадиный помет, что свидетельствовало об обитаемости этого ущелья. У нас явилась надежда, что сегодня нам удастся спать в юрте и поесть хлеба с солью (действительно самая необходимая пища). Стало совсем темно, а ожидаемых ночевников все нет и нет. Люди и лошади страшно устали, некоторые предлагали остановиться и заночевать, но отсутствие дров заставляло идти дальше. Наконец один из казаков заявил, что он слышал собачий лай. Настроенные пессимистично, мы сначала не поверили ему, но вскоре действительно явственно услыхали лай собак. Как мы обрадовались!

Минут через тридцать мы наконец подъехали к 2-м киргизским юртам где встретились с нашей разведкой. И какой это был чудный вечер, если бы не одно очень печальное событие. Григорьевский отморозил себе обе ступни ног и не мог ходить. На другой день предполагалось переехать в долину Бараталы, куда нас должен был проводить через перевал Кара-Кезын киргиз – хозяин юрты.

Выехали мы все на другой день в хорошем настроении, голод утолили и знали что блуждать больше не придется. Перевал был недалек и через полчаса пути мы стали подниматься. Поднимались недолго так как верховья долины Уртака лежали очень высоко над уровнем моря.

Через 2 часа мы были уже на перевале. Кара-Кезын был намного ниже Кара-Муз-Давана и без снега. Отсюда открывался великолепный вид на всю широкую долину Бараталы, в середине которой тянулась цепочка деревьев, обозначающих русло реки. Баратала лежала ниже Уртака и поэтому спуск в долину был очень длинен. В этот день мы успели спуститься только к предгорьям, и очутились перед сторожевым постом калмаков (монголы обитающие долину Бараталы). Калмаки напустили снача[ла] на себя начальствующий вид и спросили имеем ли мы пропуск от китайских властей. Мы в количестве ста с лишним человек не стали особенно считаться с этим начальством и заявили им, что желаем переночевать у них и на другой день отправиться дальше к перевалу Сарканд, для чего нам потребуется проводник; за все эти услуги мы обещали дать им две винтовки. Калмаки стали торговаться и выторговали себе еще 50 тедз (китайская монета Vio дол.). На этом и порешили.

На другой день мы спустились к реке и вдоль нее проехали к ущелью ведущему к перевалу Сарканд. Саркандский перевал или Кара-Сарык считался хотя и трудным, но проходимым круглый год, вышиною он был около 15 тысяч футов. На другой день махнули и через Сарканд. Перевал действительно был очень трудным по своей длине и крутизне, но мы так наловчились за последнее время в преодолении разных препятствий, что нам все было нипочем. Единственно кто настрадался – это Григорьевский со своими отмороженными ногами. Ночевали мы у киргиз в Саркандском ущелье, куда прибыли только ночью.

 

Атаман Б. В. Анненков. Художник Наталья Пономаренко, 2008

 

Из этих гор мы на другой день выехали и ночевали в деревне Покотиловке19 и на следующий день были уже в станице Саркандской20 в расположении армии генерал-майора Атамана Анненкова. В первый же день прибытия в Сарканд мы узнали много новостей о положении в Сибири, которые в Кульдже до нас не доходили или их просто скрывали. Оказалось, что правительство Колчака уже перестало совершенно существовать. Где-то на востоке Сибири задержались еще какие-то белые части с Семеновым, но и они отходили под напором красных. В «гостях» у Анненкова был атаман Дутов21 – инспектор кавалерии, походный атаман всех казачьих войск и начальник Туркестанского края22. Сдав Семипалатинск23 и Сергиополь24, мы настолько уменьшили наш плацдарм, что небольшие части Копальского и Лепсинского уездов вернее было бы назвать не Туркестанским краем, а краюшкой от Туркестана!

В станице Саркандской находился штаб генерала Щербакова25 – начальника южной группы и войскового атамана Семиреченского каз[ачьего] войска. Дутов находился в Лепсинске, а командующий армией атаман Анненков в селе Осиновке26. Больше других атаманов меня интересовала личность Анненкова. Анненков был известен в Семиречье как спортсмен – офицер 1-го Сибирского казачьего] полка в Джаркенте. За какую-то темную историю был разжалован в рядовые, но с объявлением войны был восстановлен в чинах где и дослужился до есаула (Анненков 1908-го года выпуска из училища). В Гражданскую войну он начал свою карьеру организацией небольшого отряда в окрестностях Омска. С падением эсеровского правительства осенью 18 года Анненков с небольшим отрядом двинулся на юг усмиряя на своем пути непокорные деревни, проявляя при этом большую жестокость, убивая и грабя население.

Колчак с места стал в оппозицию к этому атаману-разбойнику не сразу признавшего Колчака и скорее насаждавшему, чем искоренявшему большевизм. Правительство не давало ему средств на существование, но от активных и решительных мер против него воздерживалось. Прибыв в Семиречье и захватив несколько сел Анненков засел на отдых, занимаясь грызней с командиром 2-го корпуса27 в Семипалатинске, от которого он юридически зависел и частями корпуса действовавшими в том же направлении. Здесь Анненков развернул свой отряд в Дивизию, назвав ее Партизанской, произвел себя в полковники28, выдумал какую-то экзотическую форму: шляпы вместо фуражек, рубахи расшитые галунами, шаровары с генеральскими лампасами29 всех цветов радуги. Выпустил массу офицеров из нижних чинов, назначая их на ответственные должности и затирая настоящих офицеров. Отменил форму обращения между рядовыми и офицерами, заменив: «господин» – «братом» (брат есаул), «здравия желаю», «благодарю», «рад стараться» и «слушаюсь» – «привет», «благодар», «стар» и «есть».

Отдание чести делалось тоже иначе, походившее скорее на какое-то отмахивание. Полки его Дивизии носили громкие наименования: «гусар смерти», «голубых улан», «Лейб-Атаманского», «Кирасирского» и т. п. Офицеры Дивизии – безграмотные или полуграмотные со зверскими, красноармейскими рожами, носили «атаманскую прическу» – челку спускающуюся до глаз и чуб слева. Как между собой, так и к самому атаману, офицеры должны были обращаться на ты. Упоенный властью Анненков производил особо заслуженных в флигель-адъютанты.

 

Казаки-анненковцы. Семипалатинск, 1918–1919. Слева казак станицы Конюховской Петропавловского уезда П. Г. Шевелев

 

Дисциплина в Партизанской дивизии была чисто разбойничья, главным если не единственным наказанием была казнь, носившая название «ликвидации», а лица занимавшиеся этим из любви к искусству – «ликвидаторами». Суд в Парт[изанской] Дивизии существовал только на бумаге. «Ликвидировать» кроме самого Анненкова могли по своему усмотрению и начальники частей и гарнизонов. Я знал нескольких «анненковцев» – молодых людей за которыми насчитывалось по несколько сотен «ликвидаций»30.

Все же нельзя отрицать в Анненкове наличности некоторых положительных качеств. Был всегда спокоен и выдержан. В обращении с подчиненными был ласков и очарованный визитер никогда не догадывался, что обаятельный атаман, выслушав его просьбу и обещая исполнить ее, посылает иногда вслед за ним пару ликвидаторов, чтобы отправить его куда Макар телят не гонял. Анненков был великолепным кавалеристом, артиллеристом, пулеметчиком, телеграфистом, шофером, джигитом, хорошо стрелял из винтовки и револьвера, рубил шашкой, обладал громадной физической силой, был строен, молод, красив, одним словом был военным с головы до ног.

Самым ярким качеством Анн[енкова] была его беззаветная храбрость, много раз он спасал критические положения стремительной атакой, бросаясь первым и своим примером воодушевляя других. Но хорошим, тонким стратегом, каким должен быть начальник дивизии и командующий армией в особенности, Анненков не был. Анненков выигрывал небольшие сражения, при взятии какого-нибудь села с небольшим гарнизоном; когда же большевики заняв и укрепив целый плацдарм включая туда три деревни, Анненков ничего не мог сделать – операции велись несогласованно и большевики под конец сдались сами, вынужденные к этому отсутствием всякого рода продовольствия31. Анненков был бы хорошим командиром эскадрона, в лучшем случае командиром полка, но не больше.

 

Анненковские офицеры

 

До конца 19-го года все же положение на Семиреченском фронте было сносное. Наши части в лице 5-й дивизии32 2-го корпуса хотя и черепашьим шагом, но продвигались вперед, захватив наконец и Копал33. К этому времени в связи с общим отступлением в Сибири прибывает сюда атаман Дутов, отступивший через Тургайские степи с 20 000 человек. Отступление его носило беспорядочный характер и если бы только большевики выслали в погоню за ними небольшой отряд, то от этих 20 тысяч, дай Бог, чтобы дошла половина.

Появление Дутова имело для нас роковое значение. Наш небольшой участок и так бедный после постоянных реквизиций и конфискаций, должен был принять 20 000 голодных оренбуржцев, наполовину больных тифом и совершенно небоеспособных. Несколько тысяч здоровых после небольшого отдыха, были правда собраны под командой генерала Бакича34, представляя из себя северную группу, занимая станицу Урджар35, но вскоре под напором большевиков, наступавших с Семипалатинска, принуждены были отступить к китайской границе, а в январе 20-го года Бакич со всей своей группой был уже в Китае36 в городе Чугучак37, сдав оружие китайцам.

К этому времени начались непорядки и в южной группе – целые роты во главе с офицерами двух пехотных полков 5-й дивизии стали переходить к большевикам. Анненков решил убрать их с фронта и не желая держать и кормить у себя в тылу ненадежный элемент он решил их всех ликвидировать. Полки были разоружены и эшелонами отправлены в несуществующий рабочий лагерь. По дороге их встречал киргизский полк и безоружных рубил. Таким способом Анненков ликвидировал около 3000 солдат взявших Копал и доблестно сражавшихся в течении года против большевиков38. Такие меры недальновидного атамана не остановили, а наоборот увеличили недовольство в войсках. Переходить стали не только солдаты, но и офицеры – кадровые, проведшие Германскую войну. К этому прибавились частые восстания целых сел с гарнизонами. Все они подавлялись с большими жестокостями.

Наконец в 30-х числах февраля (так в тексте – Р. А., М. И.) вспыхнуло большое восстание в селе Герасимовке39, где находились артиллерийские склады, и одновременно большевики взяли Копал и напали на деревню Уч-Арал40, где чуть не захватили в плен самого Атамана Анненкова. Это была агония нашей власти.

Из Уч-Арала Анненков отбил большевиков, проявив при этом шедевр храбрости, но это было его последней победой – его лебединой песней. Во главе восставших в Герасимовке стал помощник Анненкова – полковник Асанов41. Получив сразу столько тревожных сведений Анненков увидел, что оставаться более нельзя. Собрав свои полки числом около 7 тысяч (около 1 тысячи разбежались дорогой) Анненков минуя восставшие села прошел к Джунгарским воротам (ворота Мира)42, где занял неприступную горную позицию, назвав ее «Орлиным гнездом»43.

 

Атаман Оренбургского казачьего войска А. И. Дутов

 

В ночь восстания в Герасимовке и измены Асанова Сидоров и я находились в Лепсинске. Здесь же находился и штаб Дутова. Получив телефонограмму Асанова признать власть большевиков, Дутов посоветовавшись с Сидоровым решили также бежать. В эту же ночь тихо вышли из Лепсинска и направились старой дорогой к Саркандскому перевалу. В селе Покотиловке к нам присоединился Атаман Щербаков с несколькими семиреченскими офицерами и мы все вместе, перевалив через Кара-Сарык (Саркандский перевал), снова вступили на китайскую землю в знакомые для меня места долины реки Бороталы.

Дошли мы до крепости Джимпань44, где, простояв больше месяца и сдав оружие «джен-шеу-ши» (командующий войсками Илийского округа), получили наконец разрешение ехать в Чугучак и Кульджу. Дутов со своими оренбуржцами отправился в Суйдин (город в 40 верстах от Кульджи), Щербаков с семиреками и Сидоров с несколькими офицерами (я в том числе) прибыли в Кульджу. Анненков же все это время продолжал еще находиться в «Орлином гнезде».

 

Анненковцы. Семипалатинск, 1918

 

Сначала Анненков, заняв такую неприступную позицию, решил отдохнуть и выждать. Кормить же 6 тысяч человек, в верности которых Анненков не был уверен, он не желал. Сначала он распустил киргизские полки, оставив им оружие и отдав приказание (киргизы эти – жители гор, в которых и находился Анненков со своим отрядом) убивать всякого пытающегося вернуться к красным. После этого он объявил в отряде о своем разрешении желающим перейти к красным. Около двух тысяч человек, преимущественно крестьян местных сел выразили желание уйти. Немного из них вернулось домой – по дороге «добросовестные» киргизы ограбив, убивали их45. Теперь Анненков за благонадежность своего отряда кажется мог быть спокоен, но он нашел, что ушло недостаточно. Кроме того к этому времени Анненков определенно решил уйти на территорию Китая, чтобы выждав там с небольшим, но безусловно преданным ему отрядом, при первом удобном случае возобновить борьбу с большевиками, действуя в другом месте, где бы он мог рассчитывать на поддержку местного населения. Решив еще уменьшить свой отряд, Анненков пошел на вторую провокацию. Он перестал кормить свой отряд, за исключением своего личного конвоя и Лейб-Атаманского полка. Несчастные партизаны выменивали у монгол хлеб на последнюю одежду, в то время как лошади околевали массами, если предварительно не съедались.

 

Джунгарский Алатау. Фото М. Ивлева

 

Выдержав около месяца так свой отряд, Анненков оповестил о присланном якобы большевиками воззвании, призывающем всех вернуться в Россию при полной амнистии. Не зная судьбы первых ушедших и принуждаемые голодом и холодом еще около двух тысяч человек попалось на удочку. На этот раз Анненков обошелся без помощи киргиз. Уходящие группами должны были проходить через узкое ущелье, где их всех верноподданные лейб-атаманцы расстреляли из пулемета46. Такими гуманными мерами Анненков уменьшил свой отряд почти на две трети.

Следующей реформой Анненкова было удаление из отряда женщин и детей; им было разрешено выехать в Китай, а мужьям – офицерам отряда сопровождать своих жен и детей. Таковых набралось около 50 человек. Было назначено время и место откуда они должны были двинуться. Проезжать они должны были через урочище Канагат, где на постовой службе находилась 1-я сотня «доблестного» Лейб-Атаманского полка с командиром сотни есаулом Васильевым47 – любимцем атамана Анненкова. Как только они прибыли на Канагат, Васильев тотчас же отделил женщин и девочек подростков, приказав отвести их в офицерское собрание, остальных же приказал ликвидировать. Несчастных мужчин (главным образом офицеров Оренбургского полка) и детей отвели в ближайший овраг где шашками и порубили всех. С оставшимися семь офицеров сотни с Васильевым во главе устроили оргию. Когда «господа офицеры» насытились вдоволь, несчастные жертвы были переданы солдатам и переходя из рук в руки полуживыми были отведены в тот же овраг и также ликвидированы. Как ирония вспоминаются начертанные на стенах Николаевского Кавалерийского Училища слова Прудона: «Воин должен быть святым!»

На другой день утром Васильев явился к Анненкову и сообщил, что проезжавшие через его заставу женщины и несколько их мужей бранили атамана и что он, Васильев, не смог этого стерпеть и «выдал им расписку»[2](т. е. ликвидировал). Анненков поблагодарил Васильева за службу и этим дело должно было закончиться, если бы не один случай.

Семилетняя дочь одного из казненных офицеров Оренбургского полка оказалась живой в куче казненных тел. Палач неудачно ударил шашкой по плечу не перерубив даже ключицы. Девочка упала и ее сочли мертвой. Когда ликвидаторы ушли, она выбралась из оврага [и] направилась обратно в лагерь Анненкова. Первым ее заметил капитан Федяй, который и рассказал мне эту историю. Федяй отнес несчастную девочку в медицинский околоток, где ей была оказана медицинская помощь и где она рассказывала, как передают, с поразившим всех удивительным спокойствием о происшедшем эпизоде.

Дело было вечером. Девочку уложили спать, а на другой день Федяй отнес ее к Атаману Анненкову (вскоре после посещения его есаулом Васильевым), как доказательство этого преступления.

Анненков выслушав Федяя вскоре отпустил его приказав не болтать о происшедшем. Вслед за этим он кликнул одного из своих конвойцев, приказав доликвидировать несчастную девочку, что им и было исполнено.

Сначала Анненков думал замять эту историю, но обстоятельства сложились иначе. В тот же день к Анненкову явился командир Оренбургского полка Завершинский48, который от лица всего полка требовал наказания извергам. Оренбургский полк уже с прибытием атамана Дутова, считался Анненковым ненадежным, видя в нем разделение симпатий между ним и Дутовым. Не исполнить законного требования полка, многочисленного и храброго, грозило конфликтом, который мог окончиться весьма гадательно, принимая во внимание ненадежность всего отряда. (Безусловно преданными частями Анненков считал только свой личный конвой и Лейб-Атаманский полк.) Анненков решил пожертвовать несколькими близкими сердцу лейб-атаманцами и этим сохранить спокойствие отряда.

 

Анненковский артиллерист

 

Своего любимца – есаула Васильева, Анненков однако предупредил, и тот своевременно удрал в Китай и таким образом избег наказания. Остальные шесть человек были арестованы и преданы военно-полевому суду, который, признав их виновными в убийстве с целью грабежа и насилия, приговорил к смертной казни.

Шесть смертников были выданы Анненковым Оренбургскому полку где они и должны были быть казнены таким же способом, как они казнили оренбургских офицеров и их жен и детей (т. е. зарублены шашками).

Мне от нескольких очевидцев приходилось слышать описание этой казни, превращенной в многолюдное зрелище. Насколько помню, постараюсь передать ее.

Оренбургский полк был выстроен у подошвы небольшой горки или холма, здесь же находились многочисленные зрители пришедшие от нечего делать посмотреть представление. Приговоренные в нижнем белье, находились на вершине горы откуда поодиночке спускались вниз. Первым явился Гонаго49, громадного роста со зверской рожей, известный в бытность свою начальником гарнизона дер. Герасимовки, как редкий ликвидатор и насильник женщин.

На суде, по прочтении приговора, Гонаго, как передают, рыдал до истерики; здесь же перед казнью он набрался мужества. С горы вниз он спустился вприпрыжку и подойдя к Оренбургскому полку произнес даже небольшой спич, где он, нисколько не оправдываясь, наоборот афишировал своими взглядами на женщин, на жизнь и на смерть. В заключение он однако просил убить его без мучений.

Казнить Гонаго, вызвался подросток лет пятнадцати. Не спеша он подошел к Гонаго и решил рассмешить публику. Обещая Гонаго, что он убьет его с одного удара он развернулся шашкой и слегка ударил его по шее плашмя. Гонаго, вообразив себя убитым, повалился на землю, при гомерическом хохоте многочисленных зрителей.

 

Ординарцы атамана Анненкова (впереди сотник Евстифеев). Лагерь Веселый, Синьзцян, 1920

 

Атаман Б.В. Анненков со своими ординарцами. Лагерь Веселый, Синьцзян, 1920

 

Подняться Гонаго не мог, так как был связан по рукам, и вот тут начались его мучения. Мальчишка-палач, был очевидно мастер своего дела. Он начал колоть его шашкой то в живот, то в грудь. Бодрое настроение покинуло Гонаго и он извивался и ревел как бык. Затем началось форменное четвертование. У него были отрублены обе ступни ног, затем руки по локоть, затем опять ноги, потом опять руки. Без рук и ног, облитый кровью Гонаго продолжал жить и кричать. Наконец ему отрубили голову и этим прекратили его жизнь и страдания.

Если Гонаго страдал много, то остальные 5 смертников страдали еще больше, так как принуждены были все это наблюдать и знать, что тоже самое будет и с ними.

Казнь всех шести человек продолжалась около 2 часов. На другой день Оренбургский п[олк] в полном составе ушел из Орлиного гнезда в Китай в д. Джимпань, где присоединился к отряду атамана Дутова.

 

На этом заканчиваются записки В. Н. Ефремова, и далее в этой же записной книжке идет дописка другим почерком, сделанная видимо кем-то из членов Объединения Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка. (Р. А., М. И.)

 

Отец [В.Н. Ефремова] – управляющий Канцелярии Туркестанского генерал-губернатора ген. Самсонов, Мартсон и ген. Куропаткин.

Василий Николаевич Ефремов родился в 1895 г. 30 марта с/с50 в Донской области, Островской станице в хуторе Красном. Учился в Новочеркасской частной гимназии Петрова, а потом с 6 класса в Ташкентской гимназии, которую окончил в 1915 в январе месяце, ускоренный выпуск, сдав аттестат зрелости, после чего поступил в Сотню Николаевского Кавалерийского Училища в Петрограде. Окончил в октябре 1915 ускоренный курс и выпущен в Л[ейб-]Гв[ардии] Казачий полк прапорщиком с прикомандированием. Служил в 3 Штандартной сотне у В. А. Дьякова51, есаула. Осенью 1916 был прикомандирован по желанию к Л[ейб-]Гв[ардии] Егерскому полку, где был недостаток офицеров в виду сильной убыли. После чего продолжал службу в 3 сотне, которой командовал В. Кононов52 до революции 1917. Летом был откомандирован в Штаб Армии (Особой). В сентябре 1917 г. получил отпуск, узнав о смерти отца, и уехал в Ташкент.

За службу в Л. Гв. Егерском полку получил значек полка. Был прикомандирован с подъесаулом Я. Ф. Рыковским53, А. К. Соколов[ым]54 и хорунжим граф[ом] М. В. Муравьев-Амурским55. В Ташкенте участвовал в подпольных белых организациях и принимал участие в Осиповском восстании. Осипов56 б[ывший] офицер и военный комиссар больщевицкий. После подавления восстания Осипова скрывался в Ташкенте. Вскоре после этого бежал в Семиречье под видом пикетажиста ирригационной изыскательской партии, с ней уехал в Семиречье. Во главе партии стоял инженер Иорданский57.

 

С.В. Чиркин и Н.Н. Чиркина с сыновьями

 

В 1921 из Пекина прибыл в Корею к родной сестре Н. Н. Чиркиной58 б[ывшей] замужем за вице-консулом Русского генерального] консульства в Сеуле, после чего вскоре устроился на французские золотые прииски, где служил до декабря 1927. В том же году уехал в Мукден, где устроился в торговую фирму L. Rondou & Co, французскую, где прослужил до 1932, когда Мукденское отделение этой фирмы закрылось. После чего прибыл в Сеул и вскоре уехал в Шанхай, где через месяц устроился во Французскую Муниципальную полицию, где прослужил до декабря 1938.

 

Архив Музея Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка

(Архив ЛГКЕВП), Париж

 

Комментарии

 

1 Дихуа-фу – китайское название города Урумчи (Синьцзян).

2 Кейджо (Кэйдзё) – нынешний Сеул. Так по-японски город назывался в период японской оккупации 1910–1945 гг.

3 Чосен – Корея.

4 Чиркин Сергей Виссарионович (1875–1943) – русский дипломат. Родился в Санкт-Петербурге. Окончил Санкт-Петербургский университет (1901) и Учебное отделение восточных языков при МИД Российской Империи. Управляющий генеральным консульством России в Бомбее (1907–1910). В 1911–1914 секретарь генерального консульства России в Сеуле. С 1915 дипломатический представитель России в Ташкенте. С 1920 в эмиграции в Иране и Корее. Умер в Сеуле. Был женат на родной сестре В. Н. Ефремова – Наталье Николаевне, урожденной Ефремовой. Автор воспоминаний «Двадцать лет службы на Востоке. Записки царского дипломата» (М, 2006).

5 Верный – ныне г. Алматы – крупнейший город Казахстана (до 1921 – Верный, в 1921–1992 – Алма-Ата, с 1992 – Алматы). Основан весной 1854, когда по Высочайшему повелению Николая1 сибирскими казаками и солдатами началось строительство Заилийского укрепления, осенью того же года переименованного в Верное. Впоследствии заселялся казаками и крестьянами-переселенцами из Сибири и европейской России. В 1867 Верный становится городом и центром Семиреченской области в составе Туркестанского генерал-губернаторства. В июле того же года было учреждено Семиреченское казачье войско, образованное из 9-го и 10-го полковых округов Сибирского казачьего войска. С 1882 Верный и Семиреченская область в составе Степного генерал-губернаторства. С 1899 опять в составе Туркестанского генерал-губернаторства. В 1913 в городе проживало свыше 43 тыс. человек, работало более 60 промышленных предприятий.

6 Тишкан (Тышкан) – плоскогорье в предгорьях Джунгарского Алатау, севернее Джаркента. Место летних военных лагерей. Ныне пограничная застава на границе Казахстана с Китаем.

7 Баскунчак – правильно Баскунчи. Основан как казачий выселок Николаевский в 1889. Ныне село Баскунчи Панфиловского района Алматинской области.

8 Суйдин (Суйдун, Шуйдин) – городок и крепость в Илийском округе Синьцзяна (Китай).

9 Кульджа (Инин) – город на Северо-Западе Китая в долине р. Или. Центр Илийского округа. Ныне город в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР.

10 Имеется в виду Отдельная стрелковая (Кульджинская) бригада из двух полков (Текесский кавалерийский полк и Кольджатский или Семиреченский пластунский (казачий) полк), формировавшаяся в Кульдже полковником Брянцевым (комбриг) и личным представителем адмирала Колчака генерал-лейтенантом Карцевым, прибывшим из Омска.

11 Сидоров Павел Иванович (1883–1922) – из дворян Санкт-Петербургской губернии. Окончил Виленское пехотное юнкерское училище (1909). Офицер 3-го Сибирского казачьего полка. Участник Первой мировой войны на Германском фронте в рядах 6-го Сибирского казачьего полка. Начальник войск Семипалатинской области и начальник Семипалатинского гарнизона (1918). Войсковой старшина (1918). С 1919 в Семиречье и Кульдже, помощник атамана Анненкова, командир партизанского отряда. Полковник (1919). С 1921 на нелегальном положении в Кульдже занимался подготовкой вторжения в Семиречье. Зарезан чекистскими агентами в ночь на 16.08.1922 в Кульдже.

12 Анненков Борис Владимирович (1889–1927) – из дворян Новгородской губернии. Окончил Одесский кадетский корпус (1906) и Александровское военное училище (1908). Выпущен хорунжим в 1-й Сибирский казачий Ермака Тимофеева полк. В Первую Мировую войну воевал в составе 4-го Сибирского казачьего полка на Германском фронте. В 1915–1917 г. г. командир Партизанского отряда Сибирской казачьей дивизии. Награжден Георгиевским оружием. Во главе своего отряда прибыл в конце 1917 г. в Омск и отказался подчиниться приказу Совета о разоружении. Отряд Анненкова вел боевые действия против красных под Омском, на Урале, Алтайской губернии. Войсковой старшина (июль 1918). Полковник (октябрь 1918). С октября 1918 г. – командир Партизанской дивизии. С декабря 1918 на Семиреченском фронте. Орден Св. Георгия 4-й степени (1919). Генерал-майор (1919). С конца 1919 – командующий Отдельной Семиреченской армией. В мае 1920 с остатками армии ушел в Китай. В марте 1921, при попытке пробраться на Дальний Восток, арестован китайцами и находился в заключении до февраля 1924. Весной 1926 арестован советскими агентами в Китае и вывезен в СССР. Расстрелян после суда в Семипалатинске 24 августа 1927.

13 Джаркент – в начале XX века уездный город Семиреченской области с населением ок. 16 тыс. человек. Основан в 1882, как центр нового Джаркентского уезда. Ныне г. Жаркент, райцентр Алматинской области Казахстана (до 1942 – Джаркент, в 1942–1991 – Панфилов, с 1991 – Жаркент).

14 Алатау – имеется в виду хребет Джунгарский (Семиреченский) Алатау – горная система на границе нынешнего Казахстана и Китая, расположенная между оз. Алаколь и р. Или. Наибольшая высота 4622 м.

15 Лепсинск – в началеXX века уездный город Семиреченской области. Основан в 1855 как казачья станица Лепсинская. В 1880 станица получила статус города. В 1936 Лепсинск лишен статуса города и стал селом. Ныне село (аул) Алакольского района Алматинской области (с 2010 – название Лепси).

16 Возможно, имеется в виду бывший в 1917 году штабс-капитаном Нарынский участковый комиссар Бекимов. С 1918 в Кульдже, в 1919 формировал там отряд из таранчей (уйгур) для белых.

17 Уртак – река Уртаксары – правый приток реки Боротала (Китай).

18 Баратала (Боротала) – река в Китае, протекающая вдоль южного склона хребта Джунгарский Алатау и впадающая в озеро Эби-Нур.

19 Покатиловка – ныне Екиаша. Русское переселенческое село Лепсинского уезда Семиреченской области.

20 Саркандская – казачья станица. Основана в 1858 как выселок. С 1875 – станица. С 1968 – город Сарканд, райцентр Алматинской области Казахстана.

21 Дутов Александр Ильич (1879–1921) – из оренбургских казаков. Окончил Оренбургский Неплюевский кадетский корпус (1897), Николаевское кавалерийское училище (1899) и Николаевскую академию Генерального штаба (1908). Участник Русско-японской и Первой мировой войны. Войсковой атаман Оренбургского казачьего войска (1917–1921). В ноябре 1917 избран депутатом Учредительного собрания от Оренбургского войска. Генерал-майор (июль 1918), генерал-лейтенант (октябрь 1918). Командующий Отдельной Оренбургской армией (1918–1919). Походный атаман всех казачьих войск и генерал-инспектор кавалерии (1919). Командующий Оренбургской армией (1919–1920). С армией проделал тяжелейший «Голодный поход» из Оренбуржья в Семиречье, где его войска влились в Отдельную Семиреченскую армию атамана Анненкова. В марте 1920 отступил в Китай. Смертельно ранен чекистскими агентами 6.02.1921 в Суйдуне (Синьцзян).

22 Здесь В. Н. Ефремов ошибается. А. И. Дутов не был начальником Туркестанского края – с 6 января 1920 года он принял должность Главного начальника Семиреченского края (области), сосредоточив в своих руках всю высшую гражданскую власть в Семиречье, входившую в Туркестанский край в числе других областей с 1899 года.

23 Семипалатинск (казах. Семей) – город в Восточно-Казахстанской области Казахстана. Основан как крепость Семипалатная на реке Иртыш в 1718. Город с 1783. С 1854 административный центр Семипалатинской области.

24 Сергиополь – ныне г. Аягоз Восточно-Казахстанской области Казахстана. Основан в 1831 как крепость Аягуз. С 1847 – станица Аягузская. В 1860 переименована в город Сергиополь. Самая первая и самая северная станица семиреченских казаков.

25 Щербаков Николай Петрович (1879–1922) – из семиреченских казаков. Окончил Сибирский кадетский корпус (1897), Николаевское кавалерийское училище (1899), Николаевскую академию Генерального штаба (1907) и Офицерскую кавалерийскую школу (1909). Участник Первой мировой войны. Награжден Георгиевским оружием (1915). Командир 6-го Волынского уланского полка (1917). Участник белой борьбы на Юге России. Генерал-майор (1919). Командирован в Сибирь к адмиралу Колчаку. Начальник общего отдела Штаба Верховного Главнокомандующего. Заместитель войскового атамана Семиреченского казачьего войска (октябрь 1919). Войсковой атаман Семиреченского казачьего войска (ноябрь 1919). Командующий Южной группой Отдельной Семиреченской армии (1920). В марте 1920 отступил в Китай. В 1922 выехал из Кульджи в Пекин и заболев в дороге тифом умер 15.09.1922 в г. Сюй-Джоу.

26 Осиновка – ныне Теректы. Русское переселенческое село Лепсинского уезда Семиреченской области.

27 Имеется в виду 2-й Степной Сибирский армейский корпус со штабом в Семипалатинске и его командир генерал В. В. Бржезовский.

28 Атаман Б. В. Анненков был произведен в полковники приказом по Сибирской армии 19.10.1918. В. Н. Ефремов в отношении Анненкова пользуется различными непроверенными слухами и часто несправедлив к нему, так как сам видимо никогда не встречался лично с атаманом.

29 Имеется в виду шаровары с двойными лампасами, носившиеся в частности казаками Лейб-Атаманского полка Анненкова и полагавшиеся по форме только генералам Русской армии.

30 Сведения В. Н. Ефремова неверны – в Партизанской дивизии Анненкова существовал военно-полевой суд и старались не допускаться бессудные расстрелы и убийства.

31 Имеются в виду события т. н. Черкасской обороны в Северном Семиречье.

32 Имеется в виду 5-я Сибирская стрелковая дивизия 2-го Степного Сибирского армейского корпуса.

33 Копал (Капал) – в начале XX века уездный город Семиреченской области. Основан в 1847 как казачья станица Копальская. С 1854 – город Копал, с 1867 – уездный центр. В 1921 лишен статуса города, а в 1997 статуса райцентра. Ныне село (аул) в Аксуйском районе Алматинской области Казахстана.

34 Бакич Андрей Степанович (1878–1922) – уроженец Черногории. По политическим мотивам оказался в России. Окончил Одесское пехотное юнкерское училище (1902). Участник Русско-японской и Первой мировой войны. Награжден Георгиевским оружием (1915) и орденом Св. Георгия 4 степени (1916). С 1918 в белых войсках Восточного фронта. Начальник 2-й Сызранской стрелковой дивизии (1918–1919). Генерал-майор (1919). Командир 4-го Оренбургского армейского корпуса (1919–1920). Командующий Северной группой Отдельной Семиреченской армии (1920). В марте 1920 отступил в Китай. Командир Оренбургского корпуса (1920). Генерал-лейтенант (1920). В 1921 с остатками отряда с боями перешел из района Чугучака в Монголию и попытался вторгнуться в Урянхайский край. В декабре 1921 потерпел окончательное поражение, и в феврале 1922 вместе со штабными офицерами выдан монголами большевикам и после суда в Новониколаевске расстрелян 17.06.1922.

35 Урджар – ныне пгт. Урджар, райцентр в Восточно-Казахстанской области Казахстана. Основан как казачья станица Карабулакская в 1855. В 1856 станица переименована в Урджарскую.

36 Ошибка В. Н. Ефремова в дате – А. С. Бакич с войсками Северной группы Семиреченской армии перешел в Китай 27.03.1920.

37 Чугучак (Тачэн) – город в северной части Синьцзяна (Китай).

38 В данном случае В. Н. Ефремов пользуется совершенно непроверенными и недостоверными слухами об уничтожении чинов Отдельной Степной стрелковой бригады генерал-майора Ф. Г. Ярушина (не входившей, кстати, в состав 5-й Сибирской стрелковой дивизии), якобы имевшем место быть в районе озера Алаколь. Причем данные В. Н. Ефремова о количестве жертв (3000 человек) превосходят даже данные большевиков (1500 человек), прозвучавшие в ходе судебного процесса над атаманом Б. В. Анненковым в 1927 году. В ходе судебного процесса над Анненковым, эти нелепые обвинения в уничтожении такого огромного количества людей, были отвергнуты даже предвзятым советским судом. Расстрел и рубка бригады Ярушина – чистый вымысел.

39 Герасимовка – ныне Сапак. Крестьянское переселенческое село Лепсинского уезда Семиреченской области. Восстание в Герасимовке началось 25.03.1920, когда вспыхнул мятеж в Оренбургском казачьем артиллерийском дивизионе.

40 Уч-Арал (Стефановское) – ныне город Ушарал, райцентр Алакольского района Алматинской области. В начале XX века – крестьянское переселенческое село Лепсинского уезда Семиреченской области. Упоминаемый В. Н. Ефремовым налет красной конницы на ставку атамана Анненкова в Уч-Арале, отбитый последним, был 23.03.1920.

41 Асанов Алексей Александрович (1887–1920) – из сибирских казаков Кокчетавской станицы. Окончил Сибирский кадетский корпус (1904) и Николаевское кавалерийское училище (1906). Офицер 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка, однополчанин Б. В. Анненкова. В Первую мировую войну – командир сотни полка. В мае 1918 расформировал полк в Сибири. Командир 1-го Алатавского конного полка Семиреченской казачьей бригады (1918–1919). Командир Конной бригады Партизанской дивизии атамана Анненкова, затем помощник начальника Партизанской дивизии по хозчасти. С декабря 1919 по март 1920 начальник снабжения Семиреченской армии. Асанов не был во главе восставших в Герасимовке, но вопреки приказу атамана Анненкова капитулировал перед красными с вверенными ему частями 27.03.1920. Расстрелян 6.11.1920 в Омске.

42 Джунгарские ворота – горный проход между хребтом Джунгарский Алатау с запада и хребтами Барлык и Майли с востока. С древности служили транспортным путем для народов Центральной Азии, по ним проходил Великий Шелковый путь из Китая в Средиземноморье. Через Джунгарские ворота прошла армия Чингис-Хана для завоевания Средней Азии. Ныне граница Казахстана с Китаем.

43 Орлиное гнездо – местность у подножия пограничного перевала Сельке в Джунгарском Алатау, где Анненков с остатками Отдельной Семиреченской армии простоял около двух месяцев до окончательного ухода в Китай.

44 Джимпань (Болэ) – китайский город в долине реки Бороталы в Синьцзяне.

45 Автор опять пользуется непроверенными слухами и вымыслами. Уничтожения Анненковым своих бойцов, остающихся в России не было – это очередная легенда не имеющая под собой оснований. Подробнее см.: Гольцев В. А. Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова. М., Вече, 2009, стр. 284–290.

46 В. Н. Ефремов опять пользуется непонятными слухами. Такого эпизода вообще не существовало и он даже не упоминался на советском суде над Анненковым в 1927 году. Вероятно здесь имеет место дублирование ранее упомянутого эпизода о расстреле его бойцов киргизами при отступлении в горы, только вместо киргизов присутствуют лейб-атаманцы.

47 Ошибка В. Н. Ефремова в звании – Васильев был не есаулом, а сотником. Уже в Китае он был пойман и арестован чинами 1-го Оренбургского казачьего полка, а затем расстрелян (по другим сведениям уморен голодом).

48 Завершинский Николай Георгиевич (Егорович) (1883–1924) – из оренбургских казаков. Окончил Троицкое 3-классное городское училище и Оренбургское казачье юнкерское училище (1907). И. д. начальника общего отделения управления дежурного генерала штаба Южной армии (1919). Командир 1-го Оренбургского казачьего полка Отдельной Семиреченской армии (1920). В мае 1920 ушел в Китай и присоединился там к отряду атамана Дутова.

В ноябре 1921 арестован Семипалатинской ГубЧК. В июле 1922 приговорен к одному году лагерей. В 1923 возвратился в Троицк. На начало 1924 работал в Троицком окрисполкоме.

49 Гонаго (Ганаго) Григорий (?-1920) – из сибирских казаков. С 1916 года вахмистр Ганаго в партизанском отряде Анненкова на Германском фронте. Полный Георгиевский кавалер (четыре солдатских Георгиевских креста). С 1918 в Партизанской дивизии Анненкова. Хорунжий 1-го Драгунского партизанского полка, помощник командира полка по строевой части, произведен в сотники и переименован в поручики с зачислением по армейской кавалерии (1919). В 1920 помощник командира Лейб-Атаманского полка.

50 Старого стиля.

51 Дьяков Василий Аврамович (1886–1945) – из дворян Области Войска Донского. Окончил Донской Императора Александра III кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище (1905). Офицер Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка. Участник Первой мировой войны. Награжден Георгиевским оружием (1915). Полковник (1917). С 1918 в Донской армии. Командир 1-го полка 1-й Донской конной дивизии (1918), командир Лейб-гвардии Казачьего полка (1918), командир Гвардейской бригады 1-й Донской конной дивизии (1919). Генерал-майор (1919). Начальник 1-й Донской конной дивизии (1919–1920), командир 1-й бригады 1-й Донской казачьей дивизии на о. Лемнос (1920–1921), затем до 1924 в распоряжении представителя Главнокомандующего Русской армии в Польше. С 1924 в Данциге. Погиб во время эвакуации в Данциге в марте 1945.

52 Кононов Владимир Владимирович (1886–1938) – из дворян Области Войска Донского. Окончил 1-й Московский Императрицы ЕкатериныП кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище (1907). Офицер Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка. Участник Первой мировой войны. Есаул (1917). Умер 06.12.1938 в Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

53 Рыковский Яков Федорович (1889–1918) – из дворян Области Войска Донского. Окончил Донской Императора Александра III кадетский корпус (1907) и Николаевское кавалерийское училище (1909). Офицер Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка. Участник Первой мировой войны. Награжден Георгиевским оружием (1916). Есаул (1917). Убит в конной атаке под Екатеринодаром 31.03.1918.

54 Соколов Анатолий Клавдиевич (?-1919). Офицер Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка. Участник Первой мировой войны. Есаул (1917). В 1918 во французском Иностранном легионе. Летом 1919 в Сибирской армии. Полковник. Убит под Камышловым.

55 Муравьев-Амурский Михаил Валерианович (1898–1930) – граф. Окончил Суворовский кадетский корпус в Варшаве. Вольноопределяющийся Татарского конного полка. Переведен в Лейб-гвардии Казачий Его Величества полк. Участник Первой мировой войны. Награжден Георгиевским крестом. Сотник (1917). В Гражданскую войну в Северной Добровольческой армии. Эмигрировал в Италию. Умер 14.05.1930 от неудачной операции аппендицита.

56 Осипов Константин Павлович (1896–1919) – родился в Красноярске. Окончил Красноярское землемерное училище и 4-ю Московскую школу прапорщиков. Член РСДРП(б) с 1913. С 1916 в Туркестане. Военный комиссар Туркестанской республики (1918). В январе 1919 в Ташкенте возглавил мятеж против советской власти в крае. После разгрома мятежа бежал из Ташкента и был убит одним из своих соратников.

57 Иорданский Евгений Георгиевич – инженер, в 1919 – заведующий подотделом водного хозяйства Семиреченского областного комитета государственных сооружений, с 1922 – начальник Управления по строительству и восстановлению семиреченских трактов. Умер в 1922.

58 Чиркина Наталья Николаевна (1894–1989) – урожденная Ефремова, сестра В. Н. Ефремова. Окончила Смольный институт благородных девиц в Санкт-Петербурге. Замужем за дипломатом С. В. Чиркиным (см. комментарий выше), с которым познакомилась в Ташкенте. С 1920 в эмиграции в Иране, затем в Корее. С 1950 в США. Умерла в Сан-Франциско. Похоронена на Сербском кладбище.

Р. О. Андреев, М. Н. Ивлев