Здавалка
Главная | Обратная связь

Глава LXIX. Похороны



 

Отдать цепи! Опустить тушу за борт! Огромные тали сделали своё дело. Ободранное беловатое туловище обезглавленного кита светится, словно мраморное надгробие; оно изменило цвет, но на глаз ничуть не уменьшилось в размерах. Оно по-прежнему грандиозно. Всё дальше и дальше относит его от судна, вода вокруг него кипит и плещет от ненасытных акул, а воздух над ним взбудоражен крыльями крикливых птиц, чьи клювы вонзаются ему в бока, точно бессчётные предательские кинжалы. И чем дальше относит этот огромный белый обезглавленный призрак, тем сильнее возрастает убийственный плеск и гомон, поднимаемый акулами у поверхности моря и птицами, облаком вьющимися над водой. Много часов подряд видим мы это мерзкое зрелище с палубы лежащего в дрейфе судна. Под ласковыми безоблачными небесами по светлому лику тёплого моря, овеваемая радостными ветерками, всё плывёт и плывёт эта туша смерти, покуда не затеряется наконец в бескрайней дали.

Может ли быть зрелище печальнее, может ли издёвка быть язвительнее? Плавучие стервятники явились на похороны в благоговейном трауре, собрались и воздушные акулы, все в чёрном облачении или хоть с чёрными пятнами. Мало кто из них, я думаю, оказал бы киту поддержку при жизни, попади он в беду; но на тризну его они благочестиво слетаются со всех сторон. О чёрное вороньё нашей планеты! даже величайшему из китов не спастись от вас.

Но это ещё не конец. Долго потом в осквернённом трупе живёт мстительный дух и витает над ним, наводя страх. Замеченный вдали робким военным кораблём или беспомощным судном открывателей, которые ещё не видят издалека птичьих стай, но различают в лучах солнца над водой какую-то белую массу, опоясанную широким кольцом белой пены, – в тот же миг безвредный труп кита вносится дрожащими пальцами в вахтенный журнал: «Осторожно, замечены мели, рифы и буруны». И многие годы спустя будут ещё корабли страшиться этого места, перепрыгивая через него, как прыгают на ровной дорожке безмозглые овцы потому только, что в этом месте подпрыгнул их вожак, когда ему подставили палку. Вот вам ваши хвалёные прецеденты, вот вам польза традиций, вот вам все эти живучие предания, никаких у них нет корней в земле, они даже, как говорится, и в воздухе не висят. Вот она, ортодоксальность!

Так вот и получается, что при жизни тело кита всерьёз устрашает врагов, а после смерти дух его порождает в мире необычайный страх и панику.

А ты, мой друг, веришь в духов? Ведь духи есть не только на Кок-Лейн, и люди куда посерьёзнее доктора Джонсона верят в их существование[234].

 

Глава LXX. Сфинкс

 

Необходимо упомянуть, что ещё до свежевания левиафана обезглавливают. Отделение головы кашалота – это научный анатомический подвиг, которым весьма гордятся опытные китовые хирурги, и не без основания.

Заметьте себе, что у кита нет ничего похожего на шею; напротив, в том месте, где как будто бы соединяются его голова и туловище, именно тут-то и находится самая толстая часть туши. Возьмите также в соображение, что нашему хирургу приходится проводить операцию сверху, с высоты восьми, а то и десяти футов, отделяющих его от пациента, причём этот пациент почти скрыт под мутными волнами, нередко весьма сильными и норовистыми. Учтите, кроме того, что в этих, крайне неблагоприятных, условиях он должен сделать в туше отверстие глубиной в несколько футов, и так, вслепую, как при подземных работах, не взглянув в это отверстие, готовое каждую секунду снова стянуться, он должен, искусно минуя все прилежащие запретные участки, отделить спинной хребет в той единственной точке, где тот уходит в череп. Не достойна ли поэтому всяческого изумления Стаббова похвальба, будто он за десять минут может обезглавить любого кашалота?

Отделённая голова оставляется на тросе за кормой, пока не будет освежёвано туловище. После этого, если кит был небольшой, голову поднимают на палубу и разделывают самым тщательным образом. Но с головой взрослого левиафана так распорядиться невозможно; дело в том, что голова крупного кашалота составляет чуть ли не треть его объёма, и пытаться подвесить такой груз, даже на мощных талях китобойца – всё равно что взвешивать голландский амбар на весах ювелира.

Теперь, когда наш кит был обезглавлен и освежёван, голову подтянули к борту «Пекода», но так, чтобы она лишь до половины поднялась из воды, всё ещё поддерживаемая в значительной мере своей родной стихией. И вот, пока корабль, напрягаясь, круто кренился на бок под страшным давлением на грот-марс, а ноки реев по всему борту, словно краны, торчали над волнами, кровоточащая эта голова висела на поясе у «Пекода», точно гигантская голова Олоферна на поясе у Юдифи[235].

Наступил полдень, и команда ушла вниз обедать. Молчание воцарилось над обезлюдевшей палубой, ещё недавно такой шумной. Глубокая бронзовая тишь, точно вселенский жёлтый лотос, разворачивала над морем один за другим свои бесшумные, бескрайние лепестки.

Прошло немного времени, и в это безмолвие из каюты поднялся одинокий Ахав. Он несколько раз прошёлся взад и вперёд по палубе, остановился, поглядел за борт, потом вышел на грот-руслень, поднял длинную лопату Стабба, брошенную там после того, как была отрублена китовая голова, и, вонзив её снизу в подтянутую на тросах массу, упёр свободный конец себе под мышку и так стоял, устремив на огромную голову свой внимательный взгляд.

Голова была чёрная и крутоверхая; едва покачиваясь среди полного затишья, она казалась головой Сфинкса в пустыне. «Говори же, о громадная и почтенная голова, – тихо произнёс Ахав, – ты, что кажешься косматой, хоть и без бороды, потому что ты увешана водорослями; говори, огромная голова, и поведай нам сокрытую в тебе тайну. Ты ныряла глубже всех ныряльщиков. Эта голова, на которую светит сейчас солнце с неба, двигалась среди глубинных устоев мира. Там, где, канув, гниют в безвестности имена и флотилии, где похоронены несбывшиеся надежды и заржавленные якоря; в смертоносном трюме фрегата „Земля“, где лежат балластом кости миллионов утопленников, там, в этой зловещей водной стране, твой родной дом. Ты плавала там, где не побывал ни один ныряльщик, ни подводный колокол; ты забывалась сном подле моряков, чьи потерявшие сон матери ценою жизни своей купили бы у тебя это право. Ты видела, как любовники, не разжимая объятий, бросались в море с горящего корабля и, уста к устам, сердце к сердцу, скрывались в бушующей пучине, верные друг другу, когда само небо изменило им. Ты видела, как полетел за борт труп капитана, зарубленного в полночь пиратами; много часов подряд погружался он в ненасытную бездну, которая ещё чернее полночи; а убийцы его, невредимые, уплывали всё дальше и дальше – и быстрые белые молнии пробегали по кораблю, который должен был доставить верного супруга в нетерпеливые, нежные объятия. О голова! ты повидала довольно, чтобы раздробить планеты и Авраама сделать безбожником, но ни словом не хочешь обмолвиться ты!»

– Парус на горизонте! – раздался с грот-мачты ликующий возглас.

– Вот как? Что ж, это приятная новость, – воскликнул Ахав, внезапно выпрямившись, и грозовые тучи схлынули с его чела. – Право же, этот живой голос среди мёртвого штиля мог бы обратить к добру того, кто ещё не погиб душою… Где?

– Три румба справа по борту, сэр. Идёт на нас на своём ветре!

– Ещё того лучше, друг. Что, если это сам апостол Павел идёт сюда, чтобы принести с собой ветер в моё безветрие! О природа, о душа человеческая! сколь несказанно многое связывает вас; каждый мельчайший атом природной материи имеет свой двойник в душе.

 

Глава LXXI. История «Иеровоама»[236]

 

Рука об руку приближались к нам судно и ветер, но ветер пришёл раньше, чем судно, и скоро «Пекод» уже качался на волнах.

Немного погодя в подзорную трубу можно уже было разглядеть на палубе незнакомца вельботы, а на мачтах у него дозорных, и мы поняли, что это китобоец. Но он был далеко на ветре и летел на всех парусах, вероятно, к другим промысловым районам, и «Пекоду» нечего было надеяться подойти к нему. Поэтому мы подняли вымпел и стали ждать ответа.

Тут надо пояснить, что, подобно судам военного флота, каждый корабль американской китобойной флотилии имеет свой собственный вымпел; все эти вымпелы собраны в специальную книгу, где против них обозначены названия кораблей, которым они принадлежат; и такая книга имеется у каждого капитана. Благодаря этому командиры китобойцев могут без особого труда узнавать друг друга в открытом море, даже на больших расстояниях.

Наконец в ответ на сигнал «Пекода» незнакомец вывесил свой вымпел; это был «Иеровоам» из Нантакета. Обрасопив реи, он замедлил ход, лёг в дрейф на траверзе у «Пекода» с подветренного борта и спустил шлюпку; она быстро приблизилась, но в тот миг, когда матросы по команде Старбека готовились спустить штормтрап для прибывшего с визитом капитана, тот вдруг замахал с кормы своей шлюпки руками, давая понять, что эти приготовления совершенно излишни. Оказалось, что на борту «Иеровоама» свирепствует эпидемия, и капитан Мэйхью боится принести заразу на «Пекод». И хотя самого его и всю команду шлюпки эпидемия не затронула, хотя его корабль находился на расстоянии в половину пушечного выстрела от нашего и чистая морская волна и девственный струящийся воздух разделяли нас – всё-таки, честно придерживаясь сухопутных карантинных порядков, он решительно отказался ступить на палубу «Пекода».

Но это вовсе не помешало общению. Сохраняя между собой и кораблём расстояние в несколько ярдов, шлюпка «Иеровоама» держалась при помощи вёсел рядом с «Пекодом», который тяжело резал волну (к этому времени ветер сильно посвежел), обстенив грот-марсель; по временам, подхваченная внезапно набежавшим валом, она слегка обгоняла «Пекод»; но умелый кормчий тут же возвращал её на подобающее место. Так, то и дело прерываемая этими – или подобными – манёврами, велась с борта на борт беседа, однако с паузами, возникавшими также и по совершенно иным причинам.

Среди гребцов в шлюпке «Иеровоама» сидел один человек, выделявшийся своей внешностью даже в команде китобойца, где что ни матрос – то примечательная личность. Он был довольно молод, невысок и тщедушен, с лицом, сплошь усыпанным веснушками, и с длинными космами жёлтых волос. Облачён он был в долгополый сюртук загадочного покроя и какого-то выцветшего орехового оттенка, чересчур длинные рукава которого были засучены, обнажая запястья. А в глазах его горело неискоренимое, упорное, фанатическое безумие.

Как только на «Пекоде» его разглядели, Стабб воскликнул:

– Это он! это он! тот длиннополый шут, о котором нам говорили на «Таун-Хо»!

Стабб вспомнил фантастическую повесть об «Иеровоаме» и одном из его матросов, которую нам рассказывали незадолго перед тем при встрече китобои с «Таун-Хо». Согласно их рассказу, а также по некоторым сведениям, полученным впоследствии, упомянутый «длиннополый шут» ухитрился обрести какую-то удивительную власть чуть ли не над всеми членами экипажа «Иеровоама». История его такова:

Этого человека взрастила секта исступлённых шейкеров[237] Нискайюны, среди которых он почитался великим пророком, неоднократно спускаясь на их дурацкие тайные сборища прямо с небес при помощи потолочного люка и возвещая в ближайшем будущем откупорку седьмого сосуда, который лежал у него в кармане жилета и был наполнен, как подозревали, не порохом, но опиумной настойкой. Потом под влиянием непостижимой апостольской прихоти он, покинув Нискайюну, перебрался в Нантакет, с ловкостью, присущей только безумцам, прикинулся там уравновешенным, нормальным человеком и попытался устроиться на уходящий за китами «Иеровоам» в качестве матроса-новичка. Его взяли, но как только суша скрылась из виду, его безумие разыгралось с новой силой. Он провозгласил себя пророком Гавриилом, повелевал капитану прыгнуть за борт, обнародовал манифест, где объявлял себя освободителем всех островов и главным пастырем Океании. Железная убеждённость, с какой он всё это утверждал, тёмная дерзкая игра его неусыпного лихорадочного воображения, жуткие признаки подлинного безумия – всё это делало Гавриила в глазах невежественных матросов почти что святым. Больше того, его боялись. Поскольку реальная польза от этого человека на судне была весьма невелика, тем более что он соглашался работать только тогда, когда ему самому вздумается, капитан, в отличие от своей команды не подверженный суевериям, рад был бы от него избавиться; но архангел, проведав, что его намерены высадить в первом же порту, сломал все свои печати и откупорил все сосуды, предавая корабль вместе с экипажем на страшную гибель, в случае если это намерение будет осуществлено. Влияние его на приспешников из числа команды было так велико, что в конце концов матросы всем миром отправились к капитану и заявили ему, что, если он спишет Гавриила, ни один из них не останется на судне. Тот был вынужден отказаться от своего плана. Точно так же они не позволяли, чтобы с Гавриилом плохо обращались, что бы он ни делал и ни говорил; и мало-помалу Гавриил стал пользоваться на борту полной свободой. А это в свою очередь привело к тому, что архангел ни в грош не ставил капитана и его помощников, в особенности с тех пор, как разразилась эпидемия, когда он ещё пуще прежнего раскомандовался, заявляя, что чума, как он выражался, началась исключительно по его повелению и что только он один может, если пожелает, прекратить её. Матросы, всё больше люди тёмные, трепетали, иные даже заискивали перед ним, оказывая его особе по его же требованию чисто божеские почести. Такая история может показаться неправдоподобной; но тем не менее она истинна. Вообще в жизнеописаниях фанатиков поражает не столько их неизмеримый самообман, сколько их неизмеримое умение обманывать и дурачить других. Но пора, однако, вернуться к «Пекоду».

– Меня не страшит твоя эпидемия, друг, – сказал Ахав, перегнувшись за поручни, капитану Мэйхью, стоявшему на корме своей шлюпки. – Подымись ко мне на борт.

Но тут-то и вскочил на ноги Гавриил.

– Подумай, подумай о лихорадке, жёлтой и жёлчной! Страшись ужасной чумы!

– Гавриил! Гавриил! – воскликнул капитан Мэйхью. – Или ты сейчас же… – Но в этот самый миг волна подхватила шлюпку и вынесла её далеко вперёд, заглушив своим шипением его слова.

– Не встречал ли ты Белого Кита? – спросил Ахав, как только шлюпка вновь поравнялась с «Пекодом».

– Подумай, подумай о своём вельботе, разбитом и потопленном! Страшись ужасного хвоста!

– Сказано тебе, Гавриил, чтобы ты… – Но шлюпку снова вынесло вперёд словно влекомую нечистой силой. На несколько мгновений разговор был прерван, шумные валы один за другим прокатились вдаль, и ни один из них, по непостижимой прихоти океана, не поднял её на гребень. А притянутая голова кашалота сильно забилась о борт корабля, и видно было, как Гавриил разглядывает её с гораздо более откровенной опаской, чем можно было бы ожидать от архангела.

Когда эта интерлюдия завершилась, капитан Мэйхью начал своё мрачное повествование о Моби Дике, то и дело прерываемый, однако, при упоминании его имени Гавриилом и бушующим морем, которое, казалось, выступало с ним заодно.

Оказалось, что вскоре после выхода из родного порта «Иеровоам» повстречался с одним китобойцем и от него команда услышала о существовании Моби Дика и о том смятении, какое вызывал этот кит. С жадностью впитав новые сведения, Гавриил под страшными угрозами пытался запретить капитану охотиться на этого кита, если чудовище покажется в виду «Иеровоама», провозглашая в своей бредовой тарабарщине Белого Кита ни много ни мало как воплощением бога шейкеров. Однако, когда год или два спустя дозорные на мачтах действительно заметили Моби Дика, старший помощник Мэйси загорелся желанием схватиться с ним; и когда сам капитан, пренебрегая всеми угрозами и предостережениями архангела, охотно позволил ему это, Мэйси сумел уговорить пятерых матросов, сел с ними в вельбот и пустился за китом. После долгой изнурительной погони, после многих неудачных попыток он наконец всадил в него один гарпун. Тем временем Гавриил, вскарабкавшись на верхушку грот-мачты и яростно размахивая и потрясая там свободной рукой, осыпал святотатственных врагов своего божества пророчествами скорой и ужасной гибели. Вот уже старший помощник Мэйси, встав во весь рост на носу своего вельбота, в пылу схватки изливает, как полагается, на кита целый поток проклятий, выжидая подходящий момент, чтобы вонзить острогу, как вдруг! огромная белая тень поднялась над водой, заставив своим веерообразным движением замереть все сердца. В тот же миг несчастный командир вельбота, полный жизни и ярости, был выброшен высоко в воздух и, описав длинную дугу, упал в море на расстоянии пятидесяти ярдов. Ни одна планка на вельботе не была повреждена, ни один волос на головах матросов не тронут, только старший помощник Мэйси навсегда скрылся под волной.

Тут следует попутно заметить, что несчастные случаи, подобные описанному, достаточно часты в китобойном промысле. Иногда, кроме погибшего столь диким образом человека, всё остальное остаётся невредимым; чаще при этом идёт на дно отломанный нос вельбота или выбитая банка, на которой только что стоял несчастный, вместе с ним взлетает к небу. Но всего удивительнее то обстоятельство, что на теле погибшего, в тех случаях когда его удаётся подобрать, нет ни малейших следов насилия, а между тем человек мёртв.

С корабля видели всё, что произошло, видели, как скрылось под водой тело Мэйси. И Гавриил, подняв пронзительный вопль: «Сосуд! Сосуд гнева!» – заставил охваченных страхом матросов прекратить охоту. Ужасное это происшествие только усилило власть архангела, потому что его суеверным приспешникам стало казаться, будто он именно это и предсказал, а не просто изрекал туманные пророчества, какие и всякий на его месте мог бы произнести в расчёте на то, что хоть что-нибудь авось да и сбудется. Он стал грозой всего корабля.

Когда Мэйхью кончил свой рассказ, Ахав стал задавать ему вопросы, выслушав которые, капитан встречного судна не мог удержаться и в свою очередь спросил Ахава, намерен ли тот предпринять охоту на Белого Кита, если представится к тому возможность. «Да», – ответил ему Ахав. В ту же секунду Гавриил снова вскочил на ноги, устремив на старого капитана огненный взор, и мрачно завопил, указуя перстом вниз:

– Подумай, подумай о святотатце – мёртвом, там в глубине! Страшись участи святотатца!

Ахав бесстрастно отвернулся, затем сказал, обращаясь к Мэйхью:

– Капитан, я вспомнил сейчас о моём мешке с почтой; там, сдаётся мне, есть письмо для одного из твоих офицеров. Старбек, посмотри почту.

Каждый китобоец, отправляясь в плавание, забирает с собой изрядное количество писем для различных судов, доставка которых адресатам всецело зависит от случайной встречи на широких просторах четырёх океанов. Большинство из этих писем так никогда и не доходит до цели, а иные попадают в назначенные руки, лишь достигнув двух– или трёхлетнего возраста.

Вскоре возвратился Старбек с письмом. Прежалостным образом измятое и отсыревшее, оно было всё покрыто тусклыми пятнами зелёной плесени, так как всё это время хранилось в тёмном шкафу. Для такого письма лучшим почтальоном послужила бы сама Смерть.

– Не можешь разобрать? – крикнул ему Ахав. – Ну-ка передай его мне. Да, верно, надпись почти стёрта… Но что это?

Пока он разглядывал письмо, Старбек взял длинную рукоятку фленшерной лопаты и ножом расщепил её конец, чтобы можно было вставить туда письмо и так, на палке, передать в шлюпку.

Тем временем Ахав разбирал надпись на конверте:

– «Мистеру Гар…», да, «мистеру Гарри» (женская рука… каракули… ясное дело, жена пишет)… Ага, вот… «мистеру Гарри Мэйси, судно „Иеровоам“… да ведь это Мэйси, а его нет в живых!

– Эх бедняга, бедняга! и ведь от жены, – вздохнул Мэйхью. – Ну что ж, давайте его сюда.

– Нет! Оставь у себя! – крикнул Гавриил Ахаву, – ведь ты скоро последуешь за ним.

– Чтоб ты подавился своими проклятиями! – взревел Ахав. – Капитан Мэйхью, принимай письмо.

Взяв из рук Старбека несчастливое послание, он вставил его в расщеплённый конец шеста и протянул за борт к шлюпке. Гребцы в ожидании перестали грести, шлюпку отнесло немного к корме «Пекода», так что письмо, точно по волшебству, ткнулось прямо в жадные ладони Гавриила. В то же мгновение он поднял со дна шлюпки большой нож, наколол на него письмо и с этим грузом запустил его обратно на корабль. Нож упал к ногам Ахава. А Гавриил визгливым голосом приказал своим товарищам навалиться на вёсла, и взбунтовавшаяся шлюпка стремглав понеслась прочь от «Пекода».

Когда матросы после перерыва возобновили работу над китовой попоной, много туманных догадок было высказано по поводу этого дикого случая.

 







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.