Главная | Обратная связь

Послесловие к роману «Моби Дик, или Белый кит»

 

Во времена Германа Мелвилла профессия китобоев была окружена романтическим ореолом; китобои посещали дальние, мало знакомые страны, часто открывали новые земли, плавали во всех самых отдалённых уголках океана и, главное, охотились за огромнейшими в мире животными – китами. В случае удачного промысла они возвращались с богатой добычей.

В ту пору, когда Мелвилл впервые столкнулся с морем, его земляки успешно вели промысел китов почти столетие. Охота на китов развёртывалась на обширных пространствах Атлантического, Индийского и Тихого океанов. Этот промысел играл очень важную роль в экономике всех цивилизованных стран. Без китового уса нельзя было сшить модное женское платье, из китового жира делалось мыло, жилища освещались свечами из того же материала или же лампами, наполненными китовым жиром или спермацетовым маслом. Этим же жиром пользовались для приготовления политуры и красок, при отделке кожи и шерстяных тканей; улицы городов – особенно портовых – освещались газом, полученным из китового жира. В наиболее богатых домах для свечей и ламп употреблялся жир кашалота – спермацет, который горит ярко и без копоти.

Промысел китов был опасной профессией, и на китобойные корабли вербовались лишь наиболее смелые и сильные моряки, умевшие бороться со стихией и не боявшиеся нападать на морских гигантов, имея в качестве оружия лишь ручные гарпуны и пики. Недаром же военные флоты почти всех стран так усиленно вербовали китобоев, считая их храбрецами и выдающимися моряками.

На китобойных судах имелось четыре-шесть вельботов – гребных шлюпок специального устройства, с воздушными ящиками, которые не давали им затонуть даже при аварии. На этих вельботах велось преследование китов, и от гребцов требовались большая выносливость, смелость и сообразительность. Нелёгкой была служба на парусных судах, но особо трудной она была на китобойных парусниках, которые месяцами рыскали по океану в поисках добычи и редко заходили в порты.

Многие американские и английские литературоведы в настоящее время считают Мелвилла одним из величайших писателей Соединённых Штатов XIX века. На «Моби Дике» воспитывалось не одно поколение американских читателей и любителей литературы.

Наш современник, известный писатель Эрнест Хемингуэй, говоря о писателях США прошлого века, выражает своё отношение к Мелвиллу и его «Моби Дику» в следующих словах: «У нас в Америке были блестящие мастера. Эдгар По – блестящий мастер. Его рассказы блестящи, великолепно построены – и мертвы. Были у нас и риторические авторы, которым посчастливилось найти в биографиях других людей или во время путешествий кое-какие сведения о вещах, о настоящих вещах, о китах например, но всё это вязнет в риторике, точно изюм в плум-пудинге. Бывает, что их находки существуют сами по себе, без пудинга, тогда получается хорошая книга. Таков Мелвилл. Но те, кто восхваляют Мелвилла, любят в нём риторику, а она у него играет второстепенную роль. Такие почитатели приписывают его книге мистичность, которой там совсем нет»^[332].

И действительно, в «Моби Дике», как, впрочем, почти во всех своих других произведениях, которые нам известны, писатель не отрывается от реальности, даже когда говорит о самых странных вещах – они всегда у него объясняются неожиданно и просто, начиная со сцены в спальной комнате матросской гостиницы. Идёт ли речь о таинственных призраках, проскользнувших на заре по нантакетским причалам, о загадочных звуках, доносящихся из трюма «Пекода», – всё на поверку оказывается очень просто и прозаично: капитан Ахав спрятал у себя на борту по секрету от судовладельцев команду гребцов для четвёртого вельбота, на котором он намерен сам принять участие в погоне за китами. Всплывает ли из пучины жуткое сторукое видение – и Мелвилл своим чередом объясняет, что это – вполне реальное существо, гигантский кальмар, какие и в самом деле служат пищей кашалотам. Заходит ли речь об огнеземельце, торгующем головами, – и тут всё получает реалистическое толкование, такое же трезвое и правдивое, как в книгах современных путешественников, вроде Бломберга или Ганзелки и Зикмунда, и это несмотря на сто лет разницы! С самого же начала, описывая Нантакет – эту столицу американских китобоев, – точнее его портовую часть, – Мелвилл не отходит от истины, точно живописуя (иначе не скажешь!) всё, что увидели его глаза. От входа в матросский дом-таверну до блюд и мебели в столовой и спальне, всё – и церковная служба одной из бесчисленных сект, и типы жителей – всё описано с величайшей художественной точностью. Читатель всегда ясно представляет себе обстановку, в которой протекает действие повествования. Вместе с ним мы дивимся убранству корабля, рубка и борта которого украшены зубами кашалотов, мы постепенно входим в детали будней китобойного судна, размеренная жизнь которого во время долгого плавания всегда готова буквально взорваться, как только замечаются фонтаны китов на горизонте. Погоня за китами изображена так, что читатели как бы участвуют в ней минута за минутой, час за часом, испытывая постоянное невольное напряжение, и вставные главы, в которых попутно описываются инвентарь и орудия, отнюдь не снижают это напряжение.

Как подробно и точно описана работа по разделке туши кашалота за бортом корабля в окружении полчища акул! Так это обычно и бывает в тропических водах, когда возбуждённые запахом крови акулы теряют свойственную им осторожность и могут быть опасными и для людей. Кажущаяся медлительность повествования несёт в себе заряд внутренней динамики и лишь усугубляет драматическое воздействие.

Даже при лирических отступлениях, когда писатель-моряк показывает нам постоянно меняющуюся неповторимую красоту океана, восходов и закатов солнца, причудливость туч и облаков, волны, то ровные и плавно катящиеся, то бурные и клокочущие во время шквала или шторма, – мы ждём чего-то возможного только в океане. В его описаниях океан всегда живёт своей особой грозной жизнью, и человек ни на одну минуту не может оторвать от него взгляда, боясь что-то пропустить, чего-то недосмотреть. И больше того, у каждого из океанов в описаниях Мелвилла свой особый колорит, и Атлантический океан совсем не так звучит и воспринимается человеком, как Индийский или Тихий. Они разные, и Мелвилл в ходе повествования показывает эту неодинаковость и в оттенках воды, и в характере волнения, и даже в шквалах, неожиданно налетающих в самый драматический момент борьбы с раненым китом. Мало кто смог так художественно описать изменчивость океана на разных географических широтах, как Мелвилл.

Реалистически рисуя бесстрашных и простодушных «морских волков», Мелвилл рассказывает об огромной власти суеверий над этими смельчаками – суеверий, идущих ещё от седой старины и бытующих среди моряков всех стран по сей день. Гибель «Пекода», окутанная в повествовании атмосферой таинственных пророчеств и примет, в сущности сводится к причинам сугубо реальным и объясняется как состоянием корабля, так и поведением его одержимого капитана.

Герман Мелвилл – художник-мыслитель. Философские размышления щедро вплетены в повествовательную ткань его романа. В этих рассуждениях широко используются исторические, географические, литературные ассоциации и, что вполне естественно для американского буржуазного писателя середины XIX века, библейские образы. Но даже когда он пишет о боге, его рассуждения носят философский, а не религиозный характер. В его глазах и современное христианство, и примитивные культы язычества – это явления одного порядка, оба они весьма далеки от истины, как её понимает автор. Достаточно вспомнить, какие мысли высказывает по этому поводу Измаил – образ нарочито расплывчатый, часто сливающийся с рассказчиком, – когда у него завязывается дружба с «дикарём» Квикегом.

Автор «Моби Дика» показывает себя настоящим, убеждённым гуманистом. Его Квикег, этот благородный, умный, тонкий человек, отважный и умелый китобой, «нецивилизованный дикарь» с обликом Георга Вашингтона делает честь американской литературе, лучшие представители которой боролись и борются со всеми проявлениями расового чванства и нетерпимости. Роман «Моби Дик» проникнут любовью к человеку и гордостью за него, и мрачный колорит, лёгший на страницы этой книги – лишь отражение смятения и боли писателя, не знающего как одолеть человеку стихию зла.

Читателю будут небезынтересны кое-какие пояснения о мифическом Моби Дике. В истории китобойного промысла можно найти несколько совершенно точно засвидетельствованных фактов, когда тот или иной кашалот становился широко известным из-за своей свирепости и каких-либо физических особенностей, а зачастую и из-за окраски. Это всегда были огромные и старые животные. Даже и сейчас известны случаи добычи кашалотов в 21 метр длины; такие громадины встречались, конечно, и раньше. Китобои их всегда отличали. Обычно это были одинокие киты, сторонившиеся своих собратьев. Такие киты имели собственные имена, данные им китобоями, и излюбленные места пребывания в огромном океане.

Их хорошо знали китобои и не раз пытались охотиться за ними, но большей частью неудачно. При этом кашалоты нападали первыми и часто разбивали вельботы и убивали или топили китобоев. Так, действительно существовал упоминаемый в «Моби Дике» (гл. XLI) «Новозеландец Том», до конца оставшийся непобеждённым, хотя «от множества вонзившихся в него гарпунов и пик он был похож на гигантского ежа», – так записано в истории американского китобойного флота. Там же рассказывается, что несколько капитанов китобойных кораблей, экипажи которых пострадали от свирепости этого кашалота – погибли люди и вельботы, – решили напасть на него соединёнными силами. Корабли подошли к уединённой бухте Южного острова Новой Зеландии, вблизи которой обычно находился этот кашалот, и, заметив его, спустили больше двадцати вельботов с лучшими гарпунёрами. Но когда флотилия вельботов приблизилась к кашалоту, он стремительно напал на них сам и в очень короткое время разбил и повредил девять вельботов, причём погибло четыре моряка. Подобрав своих товарищей и повреждённые и разбитые шлюпки, китобои были вынуждены отступить и оставить «Новозеландца Тома» в покое.

Не менее знаменит был и одиночка-кашалот, известный под именем «Пайта-Том», которого также упоминает в романе Мелвилл. Он периодически появлялся вблизи бухты Пайта (Перу) и, по мнению суеверных жителей этой бухты, был её «ангелом-хранителем», отгонявшим акул. Много раз китобои пытались охотиться за ним, но все эти попытки кончались трагично: «Пайта-Том» сам нападал, разбивал и топил шлюпки, причём очень часто гибли китобои. Есть сведения, что этот кашалот убил около 100 моряков. Но его всё же удалось перехитрить и убить, причём это сделал впервые охотившийся за кашалотами в Тихом океане штурман Мэллой, имя которого вошло в историю благодаря этому случаю.

Хорошо известны также случаи нападения крупных кашалотов и на китобойные суда, причём китобойцы иногда тонули, и погибала большая часть команды, если не вся. В 1820 году китобойное судно «Эссекс» встретило стадо кашалотов, за которыми начали охотиться с вельботов. Вдруг вблизи судна появился большой кашалот, который поплыл прямо на корабль и ударил его в борт. Удар был настолько силён, что в корабле образовалась течь. Пока команда пыталась заделать пробоину, кашалот снова бросился на судно и ударил его в носовую часть настолько сильно, что выломал доски, и «Эссекс» начал тонуть. Команда вынуждена была искать спасения в шлюпках. Большая часть экипажа погибла от лишений, и только нескольким морякам удалось выжить и рассказать о причинах гибели корабля. Передавая этот эпизод, Мелвилл и здесь не отошёл от истины.

В 1851 году на китобоец «Александр» напал раненый крупный кашалот. Судно утонуло. Из всей команды спаслось лишь два человека. Этот кашалот был впоследствии убит китобоями другого корабля и даже без особого труда – кашалот почти не сопротивлялся. При осмотре оказалось, что часть челюсти у этого кашалота была раздроблена и в ней торчали куски дубовых досок корабельной обшивки, в теле же были найдены два гарпуна с клеймом погибшей шхуны «Александр».

Известны и другие, документально подтверждённые случаи гибели кораблей под ударами рассвирепевших кашалотов. А сколько было судов, погибших без вести, о судьбе которых некому рассказать. Нужно помнить, что в тёплую зону океана арматоры часто направляли очень старые китобойцы; обшивка на таких судах была настолько изъедена морскими червями, что они не годились для промысла китов на дальнем севере или дальнем юге, где неизбежны встречи со льдами. Прогнившая обшивка, конечно, была слабой защитой от ударов 60–70-тонного гиганта, и гибель таких судов была не так уж редка.

Таким образом, Мелвилл не грешит против истины, когда описывает нападение Моби Дика на корабль и гибель судна и команды.

Более ста лет прошло с момента выхода в свет этой книги Г. Мелвилла – «Моби Дик» появился в 1851 году, – но интерес к ней и слава её, которая пришла с большим опозданием, в настоящее время всё увеличиваются. Если хотят похвалить какой-либо морской роман, то обязательно упоминают, что он «написан в лучших традициях „Моби Дика“». Почти нет семьи в странах английского языка, в библиотеке которой не было бы книг Мелвилла, и «Моби Дика» в первую очередь. «Моби Дик» переведён почти на все языки мира.

Нужно добавить, что со времён Германа Мелвилла мы узнали много о китах и их жизни, и поэтому рассуждения писателя о естественной истории китов, конечно, очень устарели. Никому теперь не придёт, конечно, в голову отстаивать положение, согласно которому кит – это рыба. Для выделения отряда китообразных и его внутренней классификации наука сегодня располагает более существенными критериями, чем полушуточные «фонтан, плоский хвост и формат», предлагаемые Мелвиллом. Однако Мелвилл основывается на взглядах, имевших повсеместное распространение в середине прошлого столетия, и это следует иметь в виду при чтении главы о классификации китообразных – «Цетологии», как она названа в романе.

После уже вышедших у нас «Тайпи» и «Ому» книга о Моби Дике пополнит наше знакомство с одним из самых колоритных американских писателей и расскажет нам о столь мало известной жизни китобоев середины прошлого века, о людях, которые годами плавали в океане, знали и любили море.

 

Б. А. Зенкович

1961

 

Роман о Белом ките

 

Недолгая история американской литературы полна трагедий. Примеров тому множество. В нищете и небрежении умер забытый соотечественниками «спаситель Америки» Томас Пейн. Сорока лет от роду ушёл из жизни под улюлюканье литературных ханжей Эдгар По. В таком же возрасте умер сломленный жизнью Джек Лондон. Спился Скотт Фитцджеральд. Застрелился Хемингуэй. Несть им числа, затравленным, замученным, доведённым до отчаяния, до белой горячки, до самоубийства.

Одна из самых жестоких писательских трагедий – трагедия непризнания и забвения. Такова была участь и крупнейшего американского романиста XIX века Германа Мелвилла. Современники не поняли и не оценили лучших его произведений. Даже смерть его не привлекла внимания. Единственная газета, известившая своих читателей о смерти Мелвилла, переврала его фамилию. В памяти века, если таковая существует, он остался как безвестный моряк, побывавший в плену у каннибалов и написавший об этом занимательную повестушку.

Однако история литературы состоит не из одних только трагедий. Если человеческая и писательская участь Мелвилла была горькой и печальной, то судьба его романов и повестей оказалась неожиданно счастливой. В двадцатые годы нашего столетия американские историки литературы, критики, а за ними и читатели «открыли» Мелвилла заново. Были переизданы произведения, печатавшиеся при жизни писателя. Увидели свет рассказы и стихи, отвергнутые в своё время издателями. Вышли первые собрания сочинений. По книгам Мелвилла были поставлены кинофильмы. Его образами стали вдохновляться живописцы и графики. Появились первые статьи и монографии о забытом авторе. Мелвилл признан классиком литературы, а его роман «Моби Дик, или Белый Кит» – величайшим американским романом XIX века.

В современном отношении американской критики к Мелвиллу имеется оттенок «бума», с помощью которого она словно пытается возместить полувековое пренебрежение к творчеству выдающегося прозаика. Но это не меняет дела. Мелвилл действительно крупный писатель, а «Моби Дик» замечательное явление в истории американской литературы прошлого столетия.

 

* * *

 

Мелвилл впервые взялся за перо в 1845 году. Ему было двадцать шесть лет. К тридцати годам он уже стал автором шести больших книг. В его предшествующей жизни ничто, казалось, не предвещало этого взрыва творческой активности. Не было «юношеских опытов», литературных мечтаний или хотя бы читательского увлечения литературой. Может быть, оттого, что юность его была трудной и душевная энергия истощалась постоянными заботами о хлебе насущном.

Мелвилл родился в 1819 году в семье относительно благополучного нью-йоркского коммерсанта. Однако благополучие длилось недолго. Дела торговой фирмы шли всё хуже и хуже, росли долги. В 1830 году отец Мелвилла был вынужден закрыть свою контору в Нью-Йорке и перебраться в маленький городок Олбани. Это не спасло его от полного банкротства. Два года спустя, не выдержав нервного потрясения, он сошёл с ума и вскоре умер.

Детство Мелвилла было сумрачным и окончилось рано. В тринадцать лет он бросил школу и поступил рассыльным в нью-йоркский банк. Ещё не достигнув совершеннолетия, он перепробовал целый ряд профессий: служил клерком в меховой компании, учительствовал, плавал матросом на «Св. Лаврентии», совершавшем регулярные рейсы на линии Нью-Йорк – Ливерпуль, вновь учительствовал и, наконец, не найдя другой работы, отправился в четырёхлетнее плавание на китобойном судне «Акушнет». Именно так: не из страсти к романтике, как утверждают некоторые историки литературы, не из любви к приключениям, а просто не найдя другой работы.

Отправляясь в этот рейс, Мелвилл уже знал, что морская романтика – понятие весьма относительное, особенно романтика китобойного промысла. Основу жизни матросов китобойца составляли изнурительный труд, смертельный риск, палочная дисциплина, недостаток еды и пресной воды, болезни и томительное однообразие корабельного быта. Дезертирство было явлением, широко распространённым среди матросов китобойного флота. Недаром капитаны, уходившие в море на несколько лет, старались как можно реже заходить в гавани для пополнения запасов воды и продовольствия.

Рейс «Акушнета» не составил исключения. Когда через три с половиной года этот корабль вернулся в Нью-Бедфорд, на борту его оставалось менее половины матросов, отправившихся в плавание. Не было среди них и Мелвилла, который дезертировал во время стоянки корабля у одного из Маркизских островов.

Начались приключения. Покинув «Акушнет», Мелвилл оказался пленником каннибальского племени тайпи, обитавшего на острове Нукухива. Через месяц ему удалось бежать от гостеприимных людоедов на австралийском китобойце «Люси Энн». Спустя два месяца команда «Люси Энн» взбунтовалась во время стоянки у берегов Таити. Мелвилл вместе с другими матросами попал в тюрьму. Примерно через месяц Мелвилл совершил побег. Перебравшись на соседний остров Эймео, он завербовался на австралийский китобоец «Чарльз и Генри». Спустя полгода он был списан с корабля на Гавайских островах, где бродяжничал несколько месяцев, живя случайными заработками. В августе 1843 года Мелвилл поступил матросом на военный фрегат «Соединённые Штаты», зашедший в Гонолулу. Плавая на фрегате, Мелвилл побывал в Вальпараисо, Каллао, Лиме, Рио-де-Жанейро, потом в октябре 1844 года возвратился в Нью-Йорк, и военно-морское ведомство отпустило его с миром.

Мелвилл вернулся домой без гроша в кармане, но с огромным запасом впечатлений. С морем было покончено навсегда. Мелвиллу исполнилось двадцать пять лет. Пришлось начинать сухопутную жизнь. У него не было ни средств, ни профессии, ни перспектив. Единственное его достояние составлял опыт минувших лет и талант рассказчика. Мелвилл взялся за перо.

Его первая книга «Тайпи», основанная на «каннибальском эпизоде», имела шумный успех. Благосклонно была принята и вторая («Ому»). Мелвилл сделался известен в литературных кругах. Журналы заказывали ему статьи. Американские издатели, отклонившие первые книги писателя («Тайпи» и «Ому» были изданы первоначально в Англии), просили у него новые произведения. Мелвилл работал не покладая рук. Одна за другой выходили его книги: «Марди» (1849), «Редберн» (1849), «Белый бушлат» (1850), «Моби Дик, или Белый Кит» (1851), «Пьер» (1852), «Израиль Поттер» (1855), «Шарлатан» (1857), повести, рассказы.

Однако творческий путь Мелвилла не был восхождением по лестнице успеха. Скорее, он напоминал бесконечный спуск. Энтузиазм критиков по поводу «Тайпи» и «Ому» сменился разочарованием, когда вышел в свет роман «Марди». «Редберн» и «Белый бушлат» вызвали более тёплый приём, но не восторженный. «Моби Дика» не поняли и не приняли. «Странная книга!» – таков был единодушный приговор рецензентов. Разобраться в «странностях» они не сумели и не пожелали. Единственный человек, который, кажется, понял и оценил этот роман, был Натаниель Готорн. Но одинокий голос его не был услышан и подхвачен.

В пятидесятые годы интерес к творчеству Мелвилла продолжал падать. К началу гражданской войны писатель был окончательно забыт.

Обременённый семьёй и долгами, Мелвилл не мог более существовать на литературный заработок. Он бросил писать и поступил в нью-йоркскую таможню чиновником по досмотру грузов. За последние тридцать лет своей жизни он написал всего одну новеллу, три поэмы и несколько десятков стихотворений, не увидевших света при жизни автора.

Может быть, в том обстоятельстве, что Америка не заметила смерти Мелвилла в 1891 году, есть своя логика. Умер мелкий таможенный чиновник. Мелвилл – гениальный писатель, ушёл из жизни Америки тридцатью годами раньше.

 

* * *

 

«Моби Дик» – книга необычная. Она написана попрёки всем существующим представлениям о законах жанра и не похожа ни на одно произведение мировой литературы. Если читатель после первой сотни страниц в недоумении остановится и спросит: «Какой же это роман?» – он будет совершенно прав. Но полезно при этом помнить, что этот вопрос задавали уже миллионы людей и что это не помешало им дочитать книгу до конца, а затем перечитать её ещё несколько раз.

Читать «Моби Дика» нелегко. Приходится преодолевать своего рода «сопротивление материала». Втянувшись в описание морской стихии, читатель спотыкается о специальные главы, посвящённые научной классификации китов. Неторопливая повесть о корабельной жизни неожиданно сменяется драматургическими сценами, выдержанными в духе елизаветинской трагедии. За ними вдруг идёт отвлечённое философское рассуждение о «белизне» и о том нравственном смысле, который придаёт этой «всецветной бесцветности» человеческое сознание. Поэтические картины, суховатые научные рассуждения, диалоги, монологи, философские отступления, притчи, описание разделки китовой туши, картины охоты на китов, размышления о судьбах человека, народов, государств – всё это идёт непрерывной чередой, заставляя читателя с некоторым усилием переключаться с предмета на предмет и следовать за особой глубинной логикой авторской мысли.

Американским читателям «Моби Дика» легче. Им помогает самый язык этого произведения. Трудно сказать, в чём тут секрет. О языке Мелвилла написано немало специальных статей, но тайна его стилистического мастерства осталась нераскрытой. Любопытно, что всякому, кто занимался этим вопросом, приходило в голову одно и то же сопоставление. Язык «Моби Дика» уподобляют океанской волне, которая растёт, набухает, вздымается, затем рушится, разбрызгивая миллионы сверкающих капель, а за ней уже нарастает вторая, третья, четвёртая… Эти волны как бы подхватывают читателя и несут его вперёд, перенося через рифы и скалы. И даже если какая-нибудь коварная волна не удержит его, швырнёт на камни, то следующая обязательно подберёт и повлечёт дальше.

 

* * *

 

«Моби Дик» был опубликован в 1851 году. При своём появлении эта книга вызвала некоторое замешательство в рядах критиков и растерянность в стане читателей. Довольно быстро те и другие согласились, что «Моби Дик» – произведение «странное», и на том успокоились. Роман о Белом Ките перестал привлекать внимание и через несколько лет был прочно забыт.

Поскольку «странность» этой книги не исчезла и до сих пор продолжает беспокоить читателя, надобно разобраться в ней более обстоятельно.

«Моби Дик» – это роман о Человеке и о человечестве. Но в первую очередь об исторических судьбах сообщества людей, именовавших себя американцами. Парадоксально, что именно этого современники писателя не поняли. Они не заметили Америки в самом «американском» из всех американских романов середины XIX века.

Одна из причин подобной «глухоты» к общественно-философскому смыслу книги состояла в том, что современники привыкли видеть в Мелвилле не столько писателя, сколько путешественника, наделённого наблюдательностью и не лишённого бойкости пера. Каждое его произведение воспринималось обычно как литературный «отчёт» о том или ином эпизоде в бродяжнической жизни автора.

«Тайпи» и «Ому» в глазах американской критики сороковых годов XIX века были всего лишь занимательным рассказом о пленении автора каннибалами и о жизни на Таити. В «Редберне» видели описание рейса в Ливерпуль на «Св. Лаврентии». «Белый бушлат» представлялся воспоминанием о службе на военном фрегате «Соединённые Штаты». Да и появление «Моби Дика» объясняли тем обстоятельством, что плавание на китобойце «Акушнет» оставалось единственной неиспользованной страницей в «долитературной» жизни Мелвилла, и потому автор просто не мог не написать романа об охоте на китов.

Логичность этого стройного взгляда несколько нарушило появление третьего романа Мелвилла («Марди»). Его никак не удавалось привязать к биографии автора. Но критиков это не смутило. Они объявили роман неудачным и приветствовали появление «Редберна», как свидетельство того, что Мелвилл образумился, перестал лезть не в своё дело и вернулся к рассказу о собственных приключениях.

Некоторые основания для подобной оценки творчества Мелвилла у современников были. Писатель и в самом деле широко использовал собственный жизненный опыт в своих книгах. Но критики, яростно спорившие о достоверности фактов, изложенных в «Тайпи» и «Ому», не понимали, что события личной жизни автора, его наблюдения и впечатления были только материалом его книг, но не их смыслом. Между тем даже беглое знакомство с общественной и духовной жизнью Америки времён Мелвилла убеждает нас, что его романы являются порождением американской действительности сороковых – пятидесятых годов XIX иска.

Двадцатые, тридцатые, сороковые годы XIX века в истории США были временем интенсивного экономического роста. Быстро осваивались земли американского Запада. Строились дороги, каналы и мосты. В Новой Англии как грибы росли фабрики и заводы. Со стапелей сходили всё новые и новые корабли торгового флота. Американская экономика развивалась темпами, которых мир доселе ещё не знал.

Американцы пожинали плоды экономической независимости, завоёванной в двух войнах, и жили в убеждении, что Америка – «страна неограниченных возможностей», богом избавленная от голода, нищеты, кризисов и прочих неприятностей, которыми изобиловала история Старого Света. Они гордились своим республиканизмом, демократическим духом своих учреждений, неисчерпаемыми богатствами своей родины. Отсюда энергичный патриотизм американской литературы десятых – двадцатых годов XIX века, стремление прославить Америку в поэзии и возвеличить её недолгую историю в прозе. Отсюда и стремление как можно скорее создать свою национальную культуру, достойную великого народа, и тем самым покончить с вековой культурной зависимостью от Европы.

Однако не всё в жизни Америки этой поры укладывалось в картину безоблачного процветания. Где-то подспудно зарождались и вызревали социальные конфликты, нарушавшие спокойное течение общественной жизни. Со временем они обострялись всё более и более и в конце концов взорвали американское благополучие, ввергнув страну в пучину гражданской войны.

Постепенно обнаружилось, что понятие «национальное благо» в сфере экономической, политической и социальной – не более как фикция. То, что было благом для одних, оказывалось смертью для других. Всякая попытка регулировать экономику страны законодательным путём приводила к политическим кризисам.

Ожесточённая борьба между плантаторами Юга, промышленниками Севера и фермерами Запада привнесла в политическую жизнь Америки дух коррупции и демагогии. Просветительские лозунги, начертанные на знамёнах американской буржуазной революции, утратили свой первоначальный смысл. Теперь они стали предметом спекуляции, орудием в борьбе за достижение отнюдь не бескорыстных целей.

Нравственные принципы американской буржуазной демократии, выдвинутые XVIII веком и сформулированные Франклином, постепенно переосмысливались. Под напором капиталистического прогресса их демократизм таял, их буржуазность усиливалась. Знаменитый франклиновский афоризм «Время – деньги!» звучал уже не как осуждение праздности, но как призыв к обогащению. Поклонение доллару не воспринималось более как тайный порок. Его не стыдились.

Все эти обстоятельства общественной, политической и духовной жизни Америки оказывали сильнейшее воздействие на характер развития американской литературы тридцатых – сороковых годов XIX века. Творчество Мелвилла не составляло исключения.

Он писал морские романы («Редберн», «Белый бушлат», «Моби Дик») не просто потому, что сам был моряком, но потому, что Америка в сороковые годы XIX века уже стала крупнейшей морской державой мира. Жизнь американских моряков была важной частью национальной действительности. Америка не была бы Америкой без своего торгового, военного, китобойного и рыболовного флота. Усилиями Фенимора Купера, Ричарда Дана, Мелвилла и других корабельная палуба сделалась столь же привычным местом действия романов и повестей, как фермерский дом или городская площадь. В первой половине XIX века «морской роман» стал безраздельной монополией американской литературы. И это не случайно. Не случайно и то, что в названных романах Мелвилла романтика моря занимает второстепенное место. Первое отведено социальным аспектам морской жизни.

Даже первые произведения Мелвилла («Тайпи» и «Ому») не были простым изложением впечатлений, накопленных автором в годы скитальческой жизни. Они содержат в себе обобщения, которые ставят их в непосредственную и теснейшую связь с утопическим романтизмом, столь характерным для американской социально-философской мысли и литературы сороковых годов.

Описание «идеальной» жизни каннибалов построено у Мелвилла по всем правилам романтической утопии. И дело не в том, чтобы восславить благородство людоедов, но в том, чтобы вскрыть порочность буржуазной цивилизации. В этом плане ранние книги Мелвилла тесно соприкасаются с такими сочинениями американских романтиков, как «Колония на кратере» Купера, «Блайтдейл» Готорна, «Уолден» Торо и др. Таким образом, мы видим, что невозможно ставить знак равенства между материалом книг Мелвилла и их содержанием. Материалом могли быть события из жизни писателя. Содержанием была жизнь его родины.

Каждое из его произведений, на каком бы материале оно ни было основано, представляет собой художественное исследование сложного комплекса экономических, политических, нравственных, психологических, философских явлений, определявших материальную и духовную жизнь Америки середины XIX века. Можно спорить о глубине и уровне мысли Мелвилла, о методологии и художественных достоинствах, но тот факт, что Мелвилл писал не о себе, а об Америке, – неоспорим. Это справедливо по отношению к любой его книге, и вдвойне справедливо по отношению к «Моби Дику».

Разумеется, в «Моби Дике», особенно в первых его главах, имеется довольно энергичное лирическое начало. Оно связано с образом Измаила, от имени которого ведётся повествование. Мелвилл не описывает подробно своего лирического героя, полагаясь на силу ассоциаций, которые должно было вызвать его имя. И в самом деле, достаточно было современникам Мелвилла, воспитанным на Священном писании, прочесть первую фразу романа – «Зовите меня Измаил», – как перед их взором немедленно возникала библейская параллель – образ изгнанника, осуждённого на вечные скитания.

Очень скоро, однако, лирическое начало утрачивает своё образное воплощение и становится моментом стиля. Измаил, как характер и персонаж, почти исчезает из повествования. Его сознание сливается с авторским сознанием, и в романе остаётся один повествователь – автор. Время от времени он как бы вспоминает о своём лирическом герое, но не надолго. Героем становится авторская мысль, бьющаяся в поисках истины. И эта мысль, опять-таки, не о себе и не о своей жизни, а об Америке, человечестве, вселенной. Таким образом, мы видим, что субъективно-лирическая сторона романа при всей её значительности тоже лишена автобиографического смысла.

Утвердившись в мнении, что «Моби Дик» – роман об охоте на кита, современники тут же нашли в нём массу несообразностей. Они сразу «заметили» перегруженность книги материалом, «не идущим к делу». По их понятиям, драматическим сценам место было в драме, философским главам – в эссе или философской повести, «китологиче-скому» материалу – в научном трактате.

Американский читатель середины XIX века привык к жанровой чёткости. Он отлично знал, что такое морской роман, имея в своём распоряжении сочинения Фенимора Купера и Ричарда Дана. Он был знаком с «китобойным» жанром по произведениям того же Купера и других, ныне забытых авторов. Он вполне отчётливо представлял себе, каковы характерные признаки фантастической повести, социального романа и романа приключенческого.

Но в его читательском опыте не было «синтетического» жанра, в котором оказались бы сплавленными в едином повествовании основные достижения американской романтической прозы. «Моби Дик» явился первым успешным экспериментом в этой области.

Споры о жанровой принадлежности «Моби Дика» бесплодны. Даже согласившись, что это роман, мы не придём к желаемой определённости. Романы бывают разные. «Моби Дик» содержит в себе признаки романа-эпопеи, романа из истории нравов, романа философского, социального, морского, фантастического. Но он не принадлежит ни к одному из этих типов. Более того, его нельзя расчленить на философские, приключенческие, сугубо научные «куски». Повествование о Белом Ките – монолитная глыба, не поддающаяся рассечению.

 

* * *

 

Синтетизм «Моби Дика» не был случайностью. Он составляет фундамент особой структуры повествования, которую Мелвилл долго и мучительно искал.

Необходимость поисков была очевидной. Мелвилл задался грандиозной целью создать современный американский эпос. Здесь должна была получить отражение социальная, экономическая, духовная жизнь Америки, стоявшей на пороге гражданской войны. Автор обязан был художественно осмыслить трагические противоречия действительности и сознания, которые, как ему казалось, увлекали страну к гибели. Осуществить эту цель в чётких рамках одного определённого жанра, одного уже известного типа романтического повествования было явно невозможно. Отсюда жанровая полифония «Моби Дика». Отсюда же, кстати, и его сложная система символов.

В рамках небольшой статьи немыслимо рассмотреть знаменитый роман Мелвилла во всей его сложности. Но приглядеться внимательно к трём его основным аспектам – китобойному, социальному и философскому – просто необходимо. Здесь сосредоточены главные его проблемы. Сюда тянутся все элементы повествования.

 

* * *

 

Современному читателю может показаться странным, что Мелвилл, замысливший создать эпическую картину жизни Америки середины XIX века, построил свой роман как историю китобойного рейса.

В наши дни китобойные флотилии, которые уходят в плавание, провожают с оркестром и встречают цветами. Их мало. Их названия известны всей стране. Профессия китобоя считается экзотической.

Сто лет назад китобойный промысел занимал в жизни Америки столь важное место, что именно в нём писатель увидел материал, пригодный для постановки важнейших проблем национальной действительности. Достаточно познакомиться с двумя-тремя цифрами, чтобы удостовериться в этом.

В 1846 году мировой китобойный флот насчитывал около девятисот судов. Из них семьсот тридцать пять принадлежали американцам. Добыванием китового жира и спермацета в Америке занималось около ста тысяч человек. Капиталовложения в китобойный промысел исчислялись не десятками, а сотнями миллионов долларов.

Ко времени написания «Моби Дика» охота на китов утратила уже черты промысловой патриархальности и перешла к методам промышленного капитализма. Корабли превратились в фабрики с потогонной системой труда. Если оставить в стороне чисто мореплавательскую специфику китобойного дела, то в нём было не больше экзотики, чем в чугунолитейной, угледобывающей, текстильной или любой другой отрасли американской индустрии.

Америка жила в «зависимости от кита». Нефть не была ещё найдена на Американском континенте. Вечера и ночи американцев проходили при свете спермацетовых свечей. Смазка для машин изготовлялась из китового жира. Переработанный жир шёл в пищу, поскольку американцы не стали ещё нацией скотоводов. Даже шкура кита шла в дело, не говоря о китовом усе и серой амбре.

Критик, сказавший, что «Моби Дик» мог быть написан «только американцем, причём американцем мелвилловского поколения», был безусловно прав. «Моби Дик» – американский роман не вопреки китам, а, скорее, благодаря им.

Общепризнано, что, как роман, рисующий картины китобойного промысла, «Моби Дик» уникален. Он поражает тщательностью изображения добычи китов, разделки китовых туш, производства и консервации горючих и смазочных веществ. Десятки страниц этой книги посвящены организации, структуре китобойного промысла, производственным процессам, протекающим на палубе китобойца, описанию инструментов и орудий производства, специфическому разделению обязанностей, производственным и бытовым условиям жизни моряков.

Тем не менее «Моби Дик» – не производственный роман. Различные стороны жизни и труда китобоев, показанные Мелвиллом, имеют, разумеется, самостоятельный интерес, но прежде всего они образуют круг обстоятельств, в которых живут, мыслят и действуют герои. Более того, автор без устали находит поводы для размышлений над общественными, нравственными, философскими проблемами, уже не имеющими отношения к промыслу.

В этом «китобойном» мире огромную роль играют киты. И потому «Моби Дик» – роман о китах в такой же степени, если не в большей, как и роман о китобоях. Читатель найдёт здесь массу сведений по «китологии»: классификацию китов, сравнительную их анатомию, информацию, касающуюся экологии китов, их историографию и даже иконографию.

Мелвилл придавал этой стороне романа особое значение. Не удовлетворяясь собственным опытом, он тщательно проштудировал научную литературу от Кювье и Дарвина до специальных работ Бийла и Скорсби. Здесь, однако, следует обратить внимание на одно чрезвычайно существенное обстоятельство. В соответствии с авторским замыслом, киты в «Моби Дике» (и в особенности сам Белый Кит) должны были играть необычную роль, далеко выходящую за рамки китобойного промысла. Готовясь к написанию «китологических» разделов, Мелвилл интересовался не только книгами по биологии и естественной истории. Можно сказать, что человеческие представления о китах занимали писателя гораздо больше, чем сами киты. В списке литературы, которую он изучал, наряду с Дарвином и Кювье встречаются романы Фенимора Купера, сочинения Томаса Брауна, записки шкиперов китобойных судов, воспоминания путешественников. Мелвилл тщательно собирал всевозможные легенды и предания о героических подвигах китобоев, о чудовищных по размерам и злобности китах, о трагической гибели многих вельботов, а иногда и судов, потонувших со всей командой в результате столкновения с китами. Не случайно само имя Моби Дика так близко напоминает имя легендарного кита (Моха Дик) – героя американских матросских преданий, а финальная сцена романа разворачивается в обстоятельствах, заимствованных из рассказов о гибели китобойца «Эссекс», потопленного огромным китом в 1820 году.

Авторы специальных исследований легко устанавливают связь целого ряда образов, ситуаций и других элементов повествования в «Моби Дике» с традициями американского морского фольклора. Особенно легко и отчётливо фольклорное воздействие прослеживается в тех частях книги, которые связаны с охотой на китов и самими китами. Облик кита в человеческом сознании, качества, которыми люди наделяли китов в разные времена и при различных обстоятельствах, – всё это было для Мелвилла крайне важно. Недаром он предпослал роману весьма своеобразную подборку цитат о китах. Наряду со ссылками на знаменитых историков, биологов и путешественников, читатель найдёт здесь выдержки из Библии, извлечения из Лукиана, Рабле, Шекспира, Мильтона, Готорна, из рассказов безвестных матросов, кабатчиков, спившихся шкиперов, а также из таинственных авторов, скорее всего выдуманных самим Мелвиллом.

Киты в «Моби Дике» – не только биологические организмы, обитающие в морях и океанах, но одновременно и порождение человеческого сознания. Недаром писатель классифицирует их по принципу классификации книг – in folio, in quarto, in octavo и т. д. И книги и киты предстают перед читателем как продукты человеческого духа.

Мелвилловские киты живут двойной жизнью. Одна протекает в океанских глубинах, другая – в просторах человеческого сознания. Первая описана с помощью естественной истории, биологической и промышленной анатомии, наблюдений над привычками и поведением китов. Вторая проходит перед нами в окружении философских, нравственных и психологических категорий. Кит в океане материален. Его можно и должно загарпунить, убить, разделать. Кит в человеческом сознании имеет значение символа и эмблемы. И свойства его совсем другие.

Вся китология в «Моби Дике» ведёт к Белому Киту, который не имеет никакого отношения к биологии или промыслу. Его естественная стихия – философия. Его вторая жизнь – жизнь в человеческом сознании – куда важнее первой, материальной.

 

* * *

 

Хотя сюжет «Моби Дика» построен как история китобойного рейса в далёкие просторы Атлантики и Тихого океана, главным предметом авторского внимания остаётся современная Мелвиллу Америка. Подобно многим своим современникам, собратьям по перу, Мелвилл остро ощущал неблагополучие в общественной и политической жизни своей родины. Соединённые Штаты развивались быстро, интенсивно, но само направление развития не совпадало с предначертаниями «отцов американской демократии». Идеалы продолжали оставаться идеалами, не претворяясь в практику. В экономической жизни господствующим принципом было по-прежнему имущественное неравенство, в общественной морали – стяжательство, в политике царила беспринципность, демагогия и коррупция. В результате «свободная и счастливая жизнь для каждого человека», во имя которой умирали солдаты американской революции, оказывалась пустым звуком, а знаменитая американская демократия – фикцией.

Среди американских романтиков Мелвилл был, вероятно, самым большим пессимистом. Фенимор Купер – один из наиболее острых критиков буржуазной Америки – отдавал себе полный отчёт относительно расхождения между идеалом и действительностью. Но он верил, что общественное зло в жизни Соединённых Штатов преходяще и недолговечно. Ему казалось, что американская демократия в своём развитии временно отклонилась от нормального пути, но непременно вернётся на него в будущем. Мелвилл смотрел глубже, чем Купер. Он был убеждён, что современное состояние американской демократии – естественный результат исторического развития; что социальное зло заложено в самих основах американской общественной жизни. По мысли Купера, дальнейший прогресс должен был привести Америку к выздоровлению. По мысли Мелвилла – к катастрофе.

Социальная и политическая жизнь Соединённых Штатов получила в «Моби Дике» широкое, хотя и не прямое, отражение. Мелвилла интересовали не столько конкретные события и факты, сколько общие законы и нравственные принципы, управляющие человеческой судьбой или, точнее, судьбой американцев. В многочисленных авторских отступлениях, в потоке образных ассоциаций, возникающих по всякому, иногда случайному поводу, автор исследует проблему бедности и богатства, соотношение между свободой воли и экономическим принуждением и, наконец, приходит к довольно смелому выводу о том, что собственность есть первопричина всякой зависимости человека.

Мелвилл говорит обо всём этом по ходу описания различных деталей китобойного промысла, но истоки его мысли, материал, на котором он строит свои широкие обобщения, явно лежит за пределами романа. Писатель опирается на многие стороны американской действительности, на результат многолетних наблюдений.

Одна из особенностей «Моби Дика» состоит в том, что книга эта в значительной степени обращена в будущее. Автор изучает современность не только для того, чтобы воспроизвести её в художественных образах. Главная его цель – на основе исследования сегодняшней Америки предсказать её завтрашний день. Иногда он даже обращается к вчерашнему дню, но с той же целью – выявить направление нравственной эволюции американского общества, с тем чтобы определить, к чему эта эволюция может прийти в будущем.

Не все прогнозы Мелвилла оказались точными. Но некоторые поражают проницательностью. Мелвилл сумел разглядеть в современной действительности зародыши явлений, которые развились в полную силу лишь спустя несколько десятилетий. Удивительно, что Мелвиллу удавались верные прогнозы в самых сложных областях, там, где взаимодействовали экономика и мораль, политика, философия и психология.

Предвидения Мелвилла по большой части облекались в форму сложных, многозначных символов. Так, например, образ корабля под звёздно-полосатым флагом, на борту которого собралась разноплемённая команда, помимо своего основного смысла, имеет ещё несколько символических значений. Одно из них – Америка, плывущая по неизведанным водам истории к неизвестной гавани. Куда она плывёт? Суждено ли ей доплыть? Или, может быть, она погибнет, направляемая неразумной волей? Все эти вопросы тревожили Мелвилла. Он искал ответа на них, пытаясь установить, какие силы, интересы, стремления руководят жизнью американского общества. Как всегда, его интерес имел абстрактно-этический уклон.

Америка времён Мелвилла не обладала ещё высокой степенью национального единства. То была страна, в которой соседствовали различные экономические уклады, разные нравственные системы, разнообразные политические идеи. Внутренние противоречия с каждым днём становились острее. Компромиссы, на которых строилось мирное благополучие государственной жизни, доставались всё более дорогой ценой. Никто, разумеется, не знал ещё, что через десять лет начнётся гражданская война, но предчувствие катастрофы пронизывало духовную атмосферу страны.

Понятие «Америка» не было в сознании Мелвилла всеобъемлющим. Говоря об Америке, он думал в первую очередь о Новой Англии. Это естественно. Новая Англия была гегемоном. Она задавала тон по многих областях национальной жизни и особенно в экономике. Именно эта группа штатов стала первой на путь промышленно-капиталистического развития. Судьба нации во многом зависела от того, что подумают и сделают жители Массачусетса или Нью-Гэмпшира. Отсюда повышенный интерес Мелвилла к новоанглийским устоям, нравам, к новоанглийскому характеру.

С самого начала Мелвилл отдаёт судьбу «Пекода» в руки трёх новоанглийских квакеров: владельца корабля Вилдада, капитана Ахава и его старшего помощника Старбека. От них зависит направление, успех и цель плавания. Каждый из них олицетворяет определённую эпоху в нравственном развитии Новой Англии.

Вилдад – это вчерашний день. Он набожный стяжатель и лицемер. Но ни набожность, ни стяжательство, ни лицемерие не воспринимаются как индивидуальные свойства его натуры. Они традиционны для Новой Англии и составляют самую суть американского пуританства, в котором суровое благочестие всегда уживалось с беззастенчивой жаждой наживы. Вилдад скопидом. Он стар. В нём нет энергии. Да если б и была, она вся уходила бы в скопидомство. Бурные плавания не для него. На борту «Пекода» ему делать нечего. «Пекод» отплывает, Вилдад остаётся.

Сегодняшний день Новой Англии представлен Старбеком. Он тоже благочестив, но, в отличие от Вилдада, не лицемерен. Собственно, Мелвилл и не даёт ему повода лицемерить. Он искусный моряк и китобой. Он человечен. Но в нём нет инициативы, размаха. Он не живёт ощущением великой цели. Он может вывести «Пекод» в плавание, но он обязательно приведёт его назад к Вилдаду. Ему не уйти из-под власти вчерашнего дня. Но и перед завтрашним днём ему не устоять. Завтра он будет не на месте. У Старбека много привлекательных качеств. Но у него нет будущего.

Будущее воплощено в образе Ахава. Оно-то и занимает мысли Мелвилла более всего. Ахав – характер сложный, противоречивый, многозначный. В нём сплавлены романтическая таинственность, библейская вековая боль человечества, фанатическая ненависть к Злу и неограниченная способность творить его. Но сквозь всю сложность, сквозь сплетение физических, нравственных, психологических элементов отчётливо просматриваются «законы бытия», которые ещё только формировались в Америке мелвилловских времён.

Новоанглийские «пионеры» середины XIX века уже не расчищали лесов под посевы, не воевали с индейцами, не оборонялись от хищных зверей, укрывшись за деревянным частоколом. Они строили заводы и фабрики, корабли и железные дороги. Они торговали с целым светом и открывали банки в американских городах. Тем самым они осуществляли великую задачу экономического прогресса. Своей деятельностью они способствовали процветанию родины и склонны были считать себя солью земли. В их нравственном мире бизнес был верховным владыкой, которому приносилось в жертву всё, не исключая самой человеческой жизни. Впоследствии американская литература представила читателям целую вереницу апостолов бизнеса. Среди них мы найдём многих героев Ф. Норриса, Т. Драйзера, Э. Синклера, С. Льюиса и др. Но всё это было позже.

Конечно, Ахав не «капитан индустрии» и не бизнесмен. Ему определена другая роль. Однако его целеустремлённость, способность перешагнуть через любые препятствия, его умение не смущаться рассуждениями о справедливости, отсутствие страха, жалости, сострадания, его отвага и предприимчивость, а главное, размах и железная хватка – всё это позволяет видеть в нём «пророческий прообраз будущих строителей империи второй половины века»^[333], каждый из которых тоже преследовал своего Белого Кита, преступая юридические, человеческие и божеские законы.

В этом плане Ахав был одним из самых тонких прозрений Мелвилла.

В фанатическом безумии капитана Ахава и в символической картине гибели «Пекода» есть ещё и другой смысл, имеющий отношение к некоторым событиям политической жизни Соединённых Штатов середины века. О них, правда, в романе даже не упоминается, но зато внимательно исследуется одно из нравственно-психологических явлений, непосредственно связанных с этими событиями. Речь идёт о фанатизме, вписавшем, как известно, немало мрачных страниц в историю Америки.

Конфликт между Севером и Югом был основным конфликтом общественно-политической жизни США той эпохи. Накал политических страстей достиг к концу сороковых годов необычайно высокой степени. Южане, надеявшиеся подчинить жизнь нации своим интересам, с ожесточением дрались за новые территории и вынуждали конгресс к таким законодательным мерам, которые сулили выгоды плантационному хозяйству. Они держались агрессивно и шли на крайние меры. В глазах Мелвилла они были фанатиками, готовыми в своём ослеплении погубить Америку. Не меньше пугали его и новоанглийские аболиционисты, которые вкладывали в дело освобождения негров весь свой пуританский пыл и нерастраченный темперамент.

Аболиционизм был широким, демократическим, исторически-прогрессивным движением. Участники его преследовали благородную цель уничтожения рабства на американской земле и объективно содействовали дальнейшему экономическому и общественно-политическому развитию Америки. К аболиционизму примыкали все важнейшие демократические течения эпохи.

Мелвилл, как и многие его современники (Эмерсон, Торо, Готорн, Уитмен, Лонгфелло и др.), был целиком и полностью на стороне аболиционистов. Он не состоял в аболиционистских обществах, но сама идея ликвидации рабства и уничтожения расовой дискриминации была чрезвычайно близка ему. Не случайно, размышляя о силах, которые могли бы противостоять социальному неравенству и несправедливости, Мелвилл, наряду с патетическими тирадами о «царственном величии» мозолистой руки, о благородстве трудового человека, вводит в свой роман о Белом Ките мотив братского единения рас и наций. Рядом со своим героем он ставит трёх гарпунёров: индейца Тэштиго, негра Дэггу и полинезийца Квикега – людей, возвышающихся над прочими своим высоким благородством и достоинством. Этот союз, эмблемой которого могли бы стать руки, сплетённые в одном пожатии, достаточно яркое свидетельство симпатий и настроений Мелвилла. Впрочем, этот мотив по вполне понятным причинам был довольно широко распространён в американской литературе XIX века. Достаточно вспомнить Чингачгука и Натти у Фенимора Купера или Гека Финна и негра Джима у Марка Твена.

Таким образом, Мелвилл был несомненно на стороне аболиционистов и разделял их убеждения. Однако его беспокоил безрассудный фанатизм новоанглийских пуритан. Он опасался, что неблагоразумие и неосторожность фанатиков могут привести страну в состояние хаоса и погубить её в пламени гражданской войны.

Осенью 1851 года Мелвилл мог наблюдать вспышку активности аболиционистов в Массачусетсе, где традиционный фанатизм новоанглийских пуритан обрёл на этой почве новую силу. Их не могли остановить ни расправы, ни погромы, ни закон. Они были готовы на всё. И это тревожило писателя.

Показательно, что, пытаясь предугадать будущее, многие современники Мелвилла обращались в эти годы к истории пуританских поселений Новой Англии, ища в ней аналогий. Крупнейшие поэты и прозаики: Лонгфелло, Полдинг, Готорн – вспоминали о трагических событиях, в ходе которых религиозные фанатики, пытаясь истребить мнимое зло, тем самым творили зло реальное и непоправимое.

Социальное зло в современной действительности не было мнимым, но Мелвиллу представлялось, что фанатизм в борьбе, даже если это борьба за правое дело, может привести к ещё большему злу, к страшной катастрофе. Отсюда и символика образа капитана, погубившего свой корабль со всей командой. Ахав – сильный и благородный дух. Он восстал против мирового Зла. Но он фанатик, и потому его попытка достигнуть прекрасной цели оказалась гибельной.

Очевидно, что проблема фанатизма в романе, поставленная преимущественно в философско-психологическом плане, восходит какими-то своими сторонами к политической жизни Америки конца сороковых – начала пятидесятых годов. Впрочем, за какой бы эпизод мы ни ухватились, какой бы образ или символ ни стали рассматривать, мы обязательно почувствуем соприкосновение с определёнными сторонами общественной жизни Америки. Потому-то «Моби Дик» по справедливости считается социальным романом.

 

* * *

 

Размышляя над неблагополучием социальной жизни своей родины, Мелвилл, подобно многим американским романтикам, пытался выявить силы, её направляющие. Это вело его с неизбежностью к проблемам философского характера. «Моби Дик» тем самым превращался в философский роман. Подавляющее большинство современников Мелвилла полагало, что силы, руководящие человеческой жизнью, равно как и жизнью народов и государств, лежат за пределами человека и общества. Они мыслили в рамках господствующих направлений современной религии и философии и потому придавали этим силам универсальный, вселенский характер. В ходу были термины пуританской теологии и немецкой идеалистической философии, и всё сводилось, в сущности, к различным вариантам «божественной силы». То мог быть традиционный грозный бог новоанглийских пуритан, бог в человеке американских трансценденталистов, абсолютный дух немецких романтиков и философов или безличные «провиденциальные законы». Пессимист и скептик, Мелвилл сомневался в справедливости этих представлений. В своём романе он подверг их анализу и проверке, которой, в конечном счёте, ни одно из них не выдержало. Мелвилл поставил проблему в самом общем виде: существует ли в природе некая высшая сила, ответственная за жизнь человека и человеческого общества? Ответ на этот вопрос требовал в первую очередь познания природы. А так как природа познаётся человеком, то немедленно вставал вопрос о доверии к сознанию и об основных типах познающего сознания. С этим связаны наиболее сложные символы в «Моби Дике» и прежде всего, конечно, сам Белый Кит.

Историки литературы до сих пор спорят относительно символического значения этого образа. Что это – просто кит, воплощение мирового Зла, или символическое обозначение вселенной? Каждое из этих толкований подходит для одних эпизодов романа, но не годится для других. Вспомним, что Мелвилла занимали не сами киты, а человеческие представления о них. В данном случае это особенно важно. Белый Кит в «Моби Дике» существует не сам по себе, а всегда в восприятии персонажей романа. Мы не знаем, в сущности, как он выглядит на самом деле. Но зато нам известно, каким он представляется Стаббу, Измаилу, Ахаву и другим.

Для Стабба Моби Дик просто кит. Огромный белый кит, и только. Для Ахава Моби Дик воплощение всего Зла мира. Для Измаила – символическое обозначение вселенной. И дело здесь не в том, что Моби Дик символически представлен в нескольких ипостасях. Дело в типе познающего сознания. У Стабба сознание индифферентное. Оно только регистрирует явления, не подвергая их анализу и не пытаясь определить их существо. У Ахава сознание проецирующее. Ему безразлично, каков Моби Дик на самом деле, Ахав переносит на Белого Кита представления, живущие в его собственном мозгу. Именно поэтому сознание Ахава трагично. Ахав не может уничтожить Зло. Он может уничтожить лишь самого себя.

Лишь созерцательному сознанию Измаила Мелвилл даёт увидеть истину. Эта истина с точки зрения религиозной ортодоксии крамольна и ужасна. Во вселенной нет сил, направляющих жизнь человека и общества. В ней нет ни бога, ни провиденциальных законов. В ней – только неопределённость, безмерность и пустота. Её силы не направлены. Она безразлична к человеку. И незачем людям надеяться на высшие силы. Их судьбы в их собственных руках.

Этот вывод чрезвычайно важен. По сути дела, вся философия в «Моби Дике» призвана помочь в решении вопроса о том, как поведут себя американцы в момент грядущей катастрофы. Рассказывая трагическую историю «Пекода», Мелвилл словно предупреждал соотечественников: не ждите вмешательства свыше. Высших сил, провиденциальных законов, божественного разума не существует. Судьба Америки зависит только от вас!