Главная | Обратная связь

Великий спор об исихазме

Как разошлись христианский Восток и Запад? Почему не удалось, несмотря на многочисленные попытки, вновь объе­динить Западную и Восточную Церкви после их раскола в XI веке? Не только ведь материальные факторы — жад­ность и зависть к богатству — имели значение. Конечно, этот раскол гораздо серьезнее. Глубокие мировоззренческие расхождения, разные пути богопознания, выбранные Церквями, в конце кон­цов исключили возможность единения. Раскол не результат чьих-то ошибок, излишних притязаний, капризов, рев­ности. Раскол — это провиденциальное действие, это результат высшего прояв­ления свободы воли, когда решения и их последствия не подсчитываются ра­циональным образом, а изыскиваются в глубинах Духа. Силу таких решений нельзя переломить, последствия таких решений необратимы.

Рассмотрим здесь только один эпизод интеллектуального, богословского стол­кновения Востока и Запада, возможно решающий, самый яркий, необыкновен­но емкий по затрагиваемым проблемам, глубокий по своему интеллектуальному качеству. Это знаменитый спор между византийским богословом Григорием Паламой и калабрийским монахом Варлаамом по поводу исихазма.

Исихазм — широко распространенная в монашеской среде Византии мистиче­ская духовная практика богопознания, практика умно-сердечной молитвы, очи­щающей помыслы и готовящей к богосозерцанию. Варлаам, узнав об этих прак­тиках, принялся высмеивать монахов и обвинять их в греховном эзотеризме. «Пуподушники» — так обзывали монахов-исихастов, высмеивая один из психосоматических приемов, когда практикующий концентрируется на своем пупке.

Однако тема оказалась не комичной. В дискуссию вступил Григорий Палама, оппоненты обменивались виртуозными жесткими посланиями. Масштаб дискус­сии настолько разросся, что было созва­но два Собора, они вынесли решения в пользу Паламы. Варлаам бежал из Ви­зантии в Италию, где давал уроки гре­ческого языка Петрарке.

Почему Варлаама так смущал мисти­цизм греческих монахов? Выдающийся современный богослов о. Иоанн Мейендорф разъяснял: «Практическая мысль Варлаама была близка к современному ему западному номинализму Вильгель­ма Оккама: реального богопознания нет; есть только либо рациональные выводы из чувственного опыта, либо недоказуе­мые и несообщимые мистические оза­рения». Здесь еще делается вежливый кивок в сторону «мистического озаре­ния», богопознание все же возможно, однако, по сути, совершается мощный решающий дрейф в сторону языческого Аристотеля — чувственный опыт как единственный источник точного знания. Варлаам утверждает, что Бог непозна­ваем и что рассуждения о Нем не могут покоиться на чувственном опыте.

Палама задает вопрос: как же быть тогда с Иисусом Христом, Сыном Бога, который явился во плоти, страдал, был распят и затем воскрес? Абсолютно чув­ственный опыт был пережит апостолами и еще тысячами людей, которых учил Иисус. «Бог стал человеком, чтобы чело­век стал Богом», — сказал свт. Афанасий Великий. Палама вторит: «Он соединяет­ся и с самими человеческими существо­ваниями, становясь одним телом с нами и делая нас храмом всего Божества».

Дадим еще несколько цитат из о. Ио­анна Мейендорфа (он, безусловно, лучше автора этой статьи разбирался в обсуж­даемой теме):

«Исихасты не ищут Бога вне себя... но находят Его в себе, в своих собственных телах, поскольку эти тела суть члены еди­ного Тела в силу причастия, возможного благодаря Церкви... Исихастская духов­ность, следовательно, не является дурным эзотеризмом — она опирается на Павлове понимание человеческого тела как "храма Духа Святого" и "члена Христова"...

Главный упрек Паламы его оппонен­там сводится к тому, что они не призна­ют коренного различия между познани­ем во Христе и естественным познанием, доступным и эллинским философам древности, для которых само Открове­ние — всего лишь высшая ступень одно­го и того же процесса познания...

Для Паламы знание Бога "во Хри­сте" не есть ни "чувственный опыт"(хотя чувства, "материя" участвуют в восприятии Божественной жизни), ни "субъективное озарение", а целостное восприятие, не определимое катего­риями, установленными греческими философами, которые христианской веры не знали и не могли знать».

Целостное восприятие! Вот ключевое понятие спора, вот что так претит Варлааму. Будто бы рациональному разделе­нию веры и знания противопоставляется идея достижения цельности без разло­жения, расчленения. Предполагается, что сама природа цельности, целостного восприятия, постигаемой богопознани-ем, такова, что она не подлежит рацио­нальному анализу-расчленению.

Запад вступил в Предвозрождение, впереди — грандиозная эпоха чувствен­ной (по Питириму Сорокину) культуры, расцвет наук и производительных сил. Запад начинает вытеснять богопознание на обочину интеллектуальной и социаль­ной жизни в пользу рациональной фило­софии. Западу нужен «анализ-синтез», Западу нужны рациональные инстру-менты, Запад начинает отходить от Бога. «Калабрийский монах Варлаам привез с Запада не влияние католичества как такового, а основные принципы секуля­ризации культуры, связанные с итальян­ским Возрождением», — пишет о. Иоанн Мейендорф.

По-видимому, в Византии это хоро­шо понимали. Однако Промысел звал к бескомпромиссности: решения Соборов 1341 и 1351 годов провозглашали первен­ство религиозного познания над полити­кой и даже над национальными инте­ресами. Те, кто принимал эти решения, осознавали, что Византия как государ­ственное образование гибнет, империя обречена; они хотели сохранить и пере­дать нечто более важное, чем государ­ственные институты, армия или право, они хотели передать византийское по­нимание богоустроенного мира.

Так мистическая практика монахов-исихастов не только породила слож­нейшую богословскую дискуссию, но и привела к созданию новой полити­ческой идеологии. чая такие гигантские страны, как Китай иИндия. Советский Союз внес решающий вклад в победу над нацизмом. И тем не менее он рухнул почти в одночасье, не выдержав испытания минимальным вну­тренним напряжением.

Неправильно считать советский про­ект чем-то прямо противоположным основной европейской линии разви­тия (демократия, права человека и т. п.), каким-то азиатским извращением сладких европейских идей свободы и демократии. Напротив, этот проект — последний всплеск той социокультурной системы, которая доминировала в Евро­пе последние пятьсот лет, это последний выстрел батареи, на которой кончились снаряды. Крах Советского Союза зна­менует собой пик эпохального кризиса западного мира. Россия, только что пере­жившая «крупнейшую геополитическую катастрофу XX века», находится в самом центре этого исторического шторма.

Я говорю здесь, конечно, не о теку­щем мировом экономическом кризисе, который, хотя и глубок по своей при­роде, все же не способен немедленно разрушить основы евро-американского мира. Речь идет о том цивилизационном кризисе, развертывание которого в прошлом веке убедительно показал великий российско-американский социо­лог Питирим Сорокин («Социальная и культурная динамика», «Кризис нашего времени»).

Питирим Сорокин изучал социаль­ные и культурные (культурные — в са­мом широком смысле слова) изменения, происходившие в разных обществах на протяжении трех тысяч лет: в искусстве, музыке, литературе, философии, этике, праве, политике, хозяйстве и т. д. Он обозрел огромный массив фактической информации. Например, только в области изобразительного искусства им было классифицировано около 100 тыс. произ­ведений. Сорокин пришел к следующему фундаментальному выводу: большие со­циальные системы тяготеют к двум ти­пам равновесного состояния, он назвал их идеациональная культура и чувствен-ная культура. Есть также промежуточное состояние — интегральная культура.

Основной принцип идеациональной культуры — ориентация на сверхчув­ственное, потустороннее, религиозное. Очевидный пример — европейское Средневековье (и, конечно, Византия!). Главная ценность этой культуры — Бог. Архитектура и строительное ремесло развиваются преимущественно в свя­зи со строительством храмов («Библия в камне»), изобразительное искусство почти полностью подчинено решению религиозных задач, музыка — это цер­ковные песнопения, право и этика осно­ваны на христианских заповедях, семья — священный религиозный союз.

Европейское Средневековье не уни­кальный случай. Питирим Сорокин пишет: «Такая же в основном сходная посылка, признающая сверхчувственность и сверхразумность Бога, хотя вос­принимающая отдельные религиозные аспекты по-иному, лежала в основе куль­туры брахманской Индии, буддистской и лаоистской культур, греческой куль­туры с VIII по конец VI века до нашей эры. Все они были преимущественно идеациональными».

Напротив, основной принцип культу­ры чувственной: объективная действительность и ее смысл осязаемы, сенсор­ны, чувственны. Культура становится светской и утилитарной, «соответствует этому миру».

Наконец, промежуточная, интеграль­ная форма культуры соединяет в себе оба фундаментальных принципа: объ­ективная реальность охватывает сверхчувственный и сенсорный аспекты, ир­рациональный подход к реальности и рациональный.

Легко представить разницу этих типов культур с помощью визуальных образов. Изобразительное искусство Средневе­ковья было почти исключительно рели­гиозным: иконопись, росписи и фрески в храмах, миниатюры в рукописных книгах. Темы этого искусства трансцен­дентальны, образы надмирны, само про­странство изображения не физическое, в нем нельзя найти реальный пейзаж или портрет конкретного человека. Но уже в Высоком Возрождении доминирует реа­лизм. Даже если это изображения Бога, персонажей Библии и святых, как, на­пример, в росписи потолка Сикстинской капеллы Микеланджело, то это реальные физические тела и лица, демонстрирую­щие понятные человеческие страсти, ча­сто даже гипертрофированные. Впрочем, главной темой Возрождения оставалась все же религия. В последующие века она была вытеснена светским портретом, пейзажем, жанровой живописью.

Промежуточная, интегральная фор­ма искусства объединяет миры — чув­ственный и сверхчувственный. Герои этой живописи — конкретные люди, но только в своих высших проявлениях. Ча­сто это аллегорическое и символическое искусство. Прекрасные образцы дают такие великие художники, как Симоне Мартини или братья Лоренцетти. На мой вкус, эта живопись — лучшее, что было создано человечеством в изобразитель­ном искусстве.

Подобные различия, часто весьма радикальные, Питирим Сорокин мето­дично разбирает по многим областям человеческой деятельности. Он при­ходит к выводу, что пятивековая эпоха чувственной культуры на Западе за­канчивается. И как это бывало в про­шлые времена, конец эпохи, ее кризис, сопровождается мощными социальными потрясениями.

Например, войны. Есть известные подсчеты историков, которые показыва­ют, что в ХУП-Х1Х веках в войнах гибло пять-шесть человек на тысячу жителей, XX век дал невиданный ранее всплеск этого показателя, теперь в войнах гибнет более сорока человек на тысячу жителей. Именно Запад породил две самые мас­штабные за всю историю человечества мировые войны. В этих двух войнах по­гибло около 100 млн человек. Но и по­сле Второй мировой войны вооружен­ные конфликты полыхали по всему миру. В Корейской войне (1950-1953) погибло около 700 тыс. человек, во Вьетнамской войне (1965-1973) — около 1,5 млн чело­век, число погибших в фактически еще не законченной войне в Ираке, по минимальной оценке, составляет 150 тыс. человек, по другим данным — более 500 тысяч. И это лишь три войны, те, что на слуху. А военных конфликтов в послед­ние десятилетия были сотни.

К таким же беспрецедентным событи­ям следует отнести возникновение в Ев­ропе нацизма, режима, которому трудно найти аналог по степени ненависти к человеку.

Питирим Сорокин выявляет кризис­ные явления в науке, философии, ре­лигии, этике и приходит к выводу, что наблюдается разрушение самих основа­ний цивилизации, «кризис заключается в распаде основополагающих форм за­падной культуры и общества».

История человечества (а нам важна в этом тексте история!) теряет свое вели­чие и превращается в какой-то сугубо материалистический жестокий фарс. Не удержусь от обширной цитаты: «Если средневековые историки рассматривали всю человеческую историю как реали­зацию непостижимого божественного замысла, то наши историки... рассма­тривают ее как либидо Фрейда, эконо­мические факторы Маркса, "реликты" Парето и многое другое. Человеческая история оказывается не чем иным, как постоянным взаимодействием косми­ческих лучей, солнечных пятен, кли­матических и географических изме­нений, биологических сил, стимулов, инстинктов, условных и безусловных, пищеварительных рефлексов, физико-экономических комплексов... Сам же человек, как воплощение надорганической энергии, мысли, совести, сознания, рациональной воли, играет незначи­тельную роль в разворачивании этой драмы...

Мы настолько привыкли к этой точке зрения, что зачастую не осознаем полную деградацию, к которой она приводит. Вместо того чтобы быть изображенным как дитя Бога, как носитель высочай­ших ценностей, которых только можно достичь в окружающем мире, то есть святым, человек низведен до уровня ор­ганического или неорганического ком­плекса, не отличающегося от миллионов подобных природных комплексов...

Если человек всего лишь атом, элек­трон или организм, то к чему церемо­ниться в обращении с ним».

Новый мир

Когда будет преодолен кризис? Как до­стичь прекрасного нового мира? Вряд ли кто-нибудь это знает. Ориентиры не ясны, переход не обозначен. Очевид­но лишь, что движение должно быть к такой социокультурной системе, кото­рую Сорокин называл интегральной. Сверхчувственные формы бытия будут приобретать большее значение. Новый социальный строй должен положить «конец разделению и конфликту науки, религии, изящных искусств и этики друг с другом», он должен вернуть человеку высший смысл его существования.

Многие в России не верят в собственные силы, полагают, что наш национальный потенциал недостаточен для того, чтобы заметно влиять на исторический процесс. В этом есть доля истины. Но вспомним, как заметно выросла роль России в между­народных делах в прошлом году. Угасание гражданской войны в Сирии, возвраще­ние Ирана к переговорам по ядерной про­блеме, да и стабилизация дел на Украине после очередного «майдана» — все это прямое следствие принципиальных по­зиций России: следование международ­ному праву, стремление сохранить жизни людей, отказ от авантюрного военного вмешательства и т. п. И такой подход сра­батывает! Заметим, что многие серьезные люди на Западе ждут новых решений и идей именно от нас.

Переход к интегральному социокультурному строю потребует иных, не только чувственных, практик, идеациональные факторы зададут направление трансформации. Переход потребует того, на чем стояла великая Византийская империя на протяжении ты­сячи лет. Здесь и нужен наш исторический и социальный опыт. Значит, надо держать­ся своего исторического нравственного основания. Конечно, мы не перенесемся в средневековье, великие на­учные, технические и куль­турные достижения никуда не денутся. Но мы должны бу­дем снова прийти к цельному пониманию мироздания.

Развернувшаяся дискус­сия по поводу русской исто­рии, школьных учебников — это не дискуссия об уровне жизни или демократии. Это вопрос поиска национальной идентичности, националь­ной идеи. В этом споре стал­киваются разные понимания мироустройства. К сожале­нию, спор пока весьма смут­ный, обрывочный, какое-то мигание спора, а нужна, ко­нечно, куда большая прора­ботанность и ясность.

И в этом споре не надо стесняться собственной истории или ценностных оснований жизни нашего народа. У нас с этим все в порядке, не хуже, а может, и лучше, чем у других.