Здавалка
Главная | Обратная связь

Необходимо в демократическом обществе»



 

82. При оценке того, было ли решение прекратить судебные полномочия Заявителя, принятое в ответ на её публичные высказывания, «необходимо в демократическом обществе», Суд рассмотрит обстоятельства дела в целом и сделает это в свете принципов, установленных в его практике, обобщённых следующим образом (см., среди других источников, «Йерсилд пр. Дании» (Jersild v. Denmark), от 23 сентября 1994 г., § 31, Серия A №298; «Хертель пр. Швейцарии) (Hertel v. Switzerland), 25 августа 1998 г., § 46, Отчёты о постановлениях и решениях,1998-VI; и «Стил и Моррис» (Steel and Morris v. the United Kingdom), № 68416/01, § 87, ЕСПЧ 2005-II):

«(i) Свобода выражения мнения является одним из оснований демократического общества и одним из базовых условий его развития и самореализации каждого человека. В соответствии с пунктом 2, она применима не только к «информации» или «идеям», выраженным в дружелюбной форме или воспринимаемым как неагрессивные или бесстрастные, но также и тем, которые оскорбляют, шокируют или будоражат. Таковы требования плюрализма, терпимости и либерального мышления, без которых нет «демократического общества». Как указано в статье 10, допускаются и исключения, которые, однако, должны…быть определены очень точно, а необходимость в любых ограничениях должна быть убедительно доказана ...

(ii) Слово «необходимо», в терминах пункта 2 статьи 10, означает, что должна существовать «острая общественная необходимость». Договаривающиеся государства имеют определённые рамки усмотрения, использование которых, однако, предполагает контроль со стороны Европейского Суда как над законодательством, так и над решениями, воплощающими его, даже если они приняты независимым судом. Таким образом, Суд имеет власть выносить окончательные постановления относительно правомерности применения «ограничения» с точки зрения статьи 10.

(iii) Задача Суда при осуществлении его надзорной функции состоит не в том, чтобы заменять собой национальные органы власти, а в рассмотрении принятых ими решений в соответствии со своими рамками усмотрения с точки зрения статьи 10. Это не означает, что надзор ограничивается лишь определением того, что государство-ответчик воспользовалось своей свободой разумно, тщательно и добросовестно; Суд должен рассмотреть обжалованное вмешательство в свете всего дела целиком и определить, было ли оно «соразмерно» преследовавшейся законной цели, и были ли причины, приведённые национальными властями в обоснование своего решения «существенными и достаточными». Выполняя это, Суд должен убедиться в том, что национальные органы власти применили стандарты в соответствии с принципами, изложенными в статье 10 и, кроме этого, что они основывались в своей оценке на существенных фактах…»

83. Помимо этого, Суд напоминает, что справедливость разбирательств, предусмотренные процессуальные гарантии (см., mutatis mutandis,дело Стила и Морриса,упомянутое выше, § 95) и характер и суровость избранных мер (см. «Сейлан пр. Турции» (Ceylan v. Turkey) [БП], № 23556/94, § 37, ЕСПЧ 1999-IV; «Таммер пр. Эстонии» (Tammer v. Estonia), № 41205/98, § 69, ЕСПЧ 2001-I; «Скалка пр. Польши» (Skałka v. Poland),№ 43425/98, §§ 41-42, 27 May 2003; и Lešník v. Slovakia,№ 35640/97, §§ 63-64, ЕСПЧ 2003-IV) являются факторами, которые следует принимать во внимание при оценке соразмерности вмешательства в осуществление свободы выражения мнения, гарантированной в статье 10.

84. При оценке того, была ли «острая социальная необходимость», наличие которой могло бы оправдать вмешательство в осуществление свободы выражения мнения, необходимо тщательно разграничивать между фактами и оценочными суждениями. Наличие фактов можно продемонстрировать, в то время как оценочные суждения доказыванию не подлежат (см. «Де Хаес и Гийселс пр. Бельгии» (De Haes and Gijsels v. Belgium), 24 февраля 1997 г., § 42, Отчёты 1997-I, и «Харланова пр. Латвии» (Harlanova v. Latvia) (реш.), № 57313/00, 3 апреля 2003 г.). Однако даже когда высказывание содержит оценочное суждение, соразмерность вмешательства может зависеть от наличия или отсутствия достаточного фактографического основания у данного высказывания, поскольку даже оценочное суждение без подкрепляющих его фактов может быть чрезмерным (см. «Де Хаес и Гийселс», упомянутое выше, § 47, и «Джерусалем пр. Австрии» (Jerusalem v. Austria), №26958/95, § 43, ЕСПЧ 2001-II).

85. Далее Суд напоминает, что статья 10 также применима к служебным ситуациям, и, что государственные служащие, такие как Заявитель, имеют право на свободное выражение мнения (см. Фогт, упомянутое выше, § 53; «Вилле пр. Лихтенштейн» (Wille v. Liechtenstein) [БП], № 28396/95, § 41, ЕСПЧ 1999-VII; «Ахмед и другие пр. Великобритании» (Ahmed and Others v. the United Kingdom), 2 сентября 1998 г., § 56, Отчёты 1998-VI; «Фуетес Бобо пр. Испании» (Fuentes Bobo v. Spain), № 39293/98, § 38, 29 февраля 2000; и «Гужа пр. Молдовы» (Guja v. Moldova) [БП], № 14277/04, § 52, 12 февраля 2008). В то же самое время, Суд осознаёт, что служащие имеют перед своим работодателем долг лояльности, сдержанности и осмотрительности. Это особенно справедливо в случае с госслужащими, поскольку сам характер государственной службы предполагает, что госслужащий связан долгом лояльности и осмотрительности (см. «Фогт», упомянутое выше, § 53; «Ахмед и другие», упомянутое выше, § 55; и «Де Диего Нафрия пр. Испании» (De Diego Nafría v. Spain), № 46833/99, § 37, 14 марта 2002 г.). По этой причине раскрытие госслужащими информации, полученной в ходе работы, даже по социально значимым вопросам, следует рассматривать с поправкой на существование их долга сохранять лояльность и осмотрительность (см. «Гужа», упомянутое выше, §§ 72-78).

86. Суд напоминает, что вопросы, касающиеся функционирования системы правосудия, являются вопросами, вызывающими интерес общественности, обсуждение которых требует защиты со стороны статьи 10. Однако Суд неоднократно подчёркивал особую роль судебной системы в обществе, которая, будучи гарантом справедливости и основополагающей ценностью в государстве, управляемом законом, должна пользоваться доверием общества для успешного выполнения своих функций. Поэтому может возникать необходимость защитить это доверие от разрушительных и, в сущности, необоснованных нападок, особенно в виду того обстоятельства, что судьи, ставшие объектом критики, связаны долгом осмотрительности, который заставляет их воздерживаться от ответа (см. «Прагер и Обершлик пр. Австрии» (Prager and Oberschlick v. Austria), 26 апреля 1995 г., § 34, Серия A № 313). Фраза «авторитет правосудия» предполагает, в частности, что суды являются и воспринимаются широкой общественностью как надлежащее место для разрешения правовых споров и определения виновности или невиновности человека, которому предъявлено уголовное обвинение (см. «Вёрм пр. Австрии» (Worm v. Austria), 29 августа 1997 г., § 40, отчёты 1997-V). Главное, что необходимо сохранить для обеспечения авторитета правосудия - это доверие, которое суды в демократическом обществе должны внушать обвиняемым при рассмотрении уголовных дел, равно как и всей широкой общественности (см., mutatis mutandis, среди многих других источников, «Фей пр. Австрии» (Fey v. Austria), 24 февраля 1993 г., Серия A № 255-A). По этой причине Суд считает обязательным для госслужащих, работающих в судебной сфере, чтобы они демонстрировали сдержанность при осуществлении своей свободы выражения мнения во всех делах, где авторитет и беспристрастность правосудия могут быть поставлены под вопрос (см. «Вилле» (Wille), упомянутое выше, § 64).

87. С другой стороны, в контексте предвыборных дебатов, Суд придаёт особую значимость возможности для кандидатов беспрепятственно осуществлять свободу слова. Ранее он постановлял, что право выступать в качестве кандидата на выборах, гарантированное в статье 3 Протокола № 1, является неотъемлемой частью концепции истинно демократического устройства (см. «Мельниченко пр. Украины» (Melnychenko v. Ukraine), № 17707/02, § 59, ЕСПЧ 2004-X). Оно включает в себя фундаментальный принцип эффективной политической демократии, и, таким образом, обладает чрезвычайной важностью в системе Конвенции и совершенно необходимо для создания и сохранения основ эффективной и содержательной демократии, при которой главенствует закон (см. «Малисьевич-Гасьёр пр. Польши» (Malisiewicz-Gąsior v. Poland), № 43797/98, § 67, 6 апреля 2006 г.; «Матьё-Мохэн и Клерфаи пр. Бельгии» (Mathieu-Mohin and Clerfayt v. Belgium), 2 марта 1987 г., § 47, Серия A № 113; и «Хёрст пр. Великобритании» (Hirst v. the United Kingdom) (№ 2) [БП], № 74025/01, § 58, ЕСПЧ 2005-IX).

88. Обращаясь к настоящему делу, Суд отмечает, что квалификационная коллегия судей г. Москвы обвинила Заявителя в дисциплинарном проступке, который состоял в ряде высказываний, сделанных в ходе трёх ее интервью. В своём решении от 19 мая 2004 г. (см. пункт 34 выше) коллегия упомянула следующие высказывания:

«–годы работы в Мосгорсуде вселили в меня серьезные сомнения в существовании независимости суда в Москве;

– судья, именуемый в законе независимым носителем судебной власти, зачастую оказывается в положении обычного чиновника, подчиненного председателю суда;

– суд превращается в инструмент сведения политических, коммерческих или просто личных счетов;

– если все судьи будут молчать об этом, в стране уже в самое ближайшее время может просто наступить судебный беспредел;

– когда смотришь на то, что происходит вокруг, просто поражаешься беззаконию. По отношению к обычному человеку закон соблюдается весьма строго, но совсем не так по отношению к людям, занимающим высокие должности. А ведь они тоже нарушают закон, но их не привлекают к ответственности;

–руководство суда выясняет степень управляемости каждого судьи и в нужный момент знает, кому можно поручить щекотливое дело, а с кем лучше не связываться;

– в Сибири суды намного чище, чем в Москве. Там и представить себе нельзя таких грубо заказных дел или таких разговоров о коррупции;

– я сомневаюсь, чтобы в каком-нибудь из провинциальных судов творились такие же запредельные безобразия, как в Мосгорсуде, но это вопрос степени, а проблемы-то общие;

–судья, именуемый в законе независимым носителем судебной власти, зачастую оказывается в положении обычного чиновника, подчиненного председателю суда. Механизм давления основан на том, что прокурор или другие влиятельные и заинтересованные лица звонят не судье (если только нет каких-то личных связей), а председателю суда. Председатель вызывает судью и начинает сначала мягко, в форме рекомендаций или консультаций, а затем и более жестко убеждать судью принять «правильное», то есть угодное кому-то решение;

– реально суд до сих пор чаще всего выступает на стороне обвинения. Суд превращается в инструмент сведения политических, коммерческих или просто личных счетов. Никто не может быть уверен, что его дело — будь то гражданское, административное или уголовное — будет разрешено по закону, а не в угоду кому-то».

89. Далее квалификационная коллегия судей г. Москвы отметила, что, высказав это, Заявитель «распространила в гражданском обществе ложные и сфабрикованные факты» и, что эти высказывания были «явно основаны на домыслах, заведомо ложных и искажённых фактах».

90. Помимо вышеупомянутых высказываний, квалификационная коллегия судей г. Москвы упрекнула Заявителя в «раскрытии конкретной фактической информации, касающейся уголовных разбирательств в отношении Зайцева до того, как постановление по этому делу вошло в законную силу».

91. Что касается комментариев Заявителя о рассматриваемом уголовном деле, национальные инстанции не ссылались на какие-либо конкретные высказывания. Суд, со своей стороны, не видит ничего в трёх оспоренных интервью, что послужило бы основанием для утверждений о «раскрытии». В действительности, в подтверждение своей критики роли председателей судов, Заявитель описала свой опыт судьи в уголовном процессе в отношении Зайцева, утверждая, что суд находился под давлением различных официальных лиц, в первую очередь - председателя Мосгорсуда. Это, однако, отличалось от разглашения секретной информации, которая становится известной в ходе работы (см. «Гужа», упомянутое выше). Поэтому изложение Заявителем своего опыта в вышеупомянутых разбирательствах следует рассматривать как утверждения о фактах, которые, в данном контексте, были неотделимы от её мнения, выраженного в тех же интервью, выдержки из которых приведены выше. Поэтому Суду придётся оценить фактологические основания высказываний Заявителя перед тем, как принять решение об допустимость оценочных суждений, высказанных в интервью.

92. Суд отмечает, что изложение Заявителем эпизода, когда она во время разбирательства была вызвана г-жой Егоровой, которая задавала ей вопросы, оспаривается государством-ответчиком. Оно опиралось на служебную проверку, проведенную Высшей квалификационной коллегией судей, проведённую по жалобе Заявителя на г-жу Егорову. Коллегия установила недостаточность фактов, чтобы утверждать, что г-жа Егорова пыталась оказать давление на Заявителя или же, что она не делала таких попыток (см. внутренний отчёт судьи С., пункт 29не представила надёжного фактологического основания для своих выводов, и это упущение не было исправлено ни одной из последующих инстанций. Таким образом, утверждения Заявителя об оказании давления не были убедительно опровергнуты в ходе национальных разбирательств. выше). Несмотря на то, что Суд может признать трудность установления содержания частных разговоров Заявителя и г-жи Егоровой, он отмечает, что достоверность изложения Заявителя подкрепляется заявлениями народных заседателей и секретаря суда. К тому же, Суд не может не обратить внимания на то, что коллегия проигнорировала вопросы неурегулированности процедуры передачи дела другому судье. Суд отмечает, что в соответствии со Статьёй 242 Уголовно-процессуального кодекса, это дело должно рассматриваться одним и тем же составом суда, за исключением случаев, когда один из судей больше не в состоянии участвовать в слушании. Однако из отчёта судьи С. следует, что г-жа Егорова решила передать дело от Заявителя, в связи со своим недовольством поведением последней в ходе разбирательства и «наличием оперативной информации соответствующих органов» о рассмотрении Заявителем дела Зайцева. По мнению Суда, одного лишь намёка на то, что такие основания могли стать причиной передачи дела, находившегося на рассмотрении, от одного судьи другому, достаточно для подтверждения обвинений, высказанных Заявителем. Не уделив должного внимания этому обстоятельству, квалификационная коллегия

93. Придя к заключению о существовании фактологического обоснования для критики Заявителя, Суд напоминает о том, что долг лояльности и осмотрительности госслужащих, и особенно судейских работников, требует, чтобы распространение, пусть даже верной информации, осуществлялось с соблюдением умеренности и уместности (см. «Гужа» и «Вилле», упомянутое выше, §§ 64 и 67). Поэтому он продолжит рассмотрением вопроса о том, было ли мнение, выраженное Заявителем на основании этой информации, всё же чрезмерным, учитывая её статус судьи.

94. Суд отмечает, что Заявитель публично высказала критику по весьма деликатному вопросу, а именно поведению различных официальных лиц в связи с широкомасштабным делом о коррупции, в слушании которого она участвовала в качестве судьи. Действительно в своих интервью она ссылалась приводящие в замешательство факты о состоянии дел, и утверждала, что примеры давления на судей встречались повсеместно и, что эта проблема требует серьёзного внимания для обеспечения независимости судебной системы и сохранения общественного доверия к ней. Нет сомнений в том, что, действуя таким образом, она подняла значимую тему, имеющую общественный интерес. В демократическом обществе всегда должна сохраняться возможность открытого обсуждения подобных тем. Её решение сделать эту информацию публичной было основано на её личном опыте, и было принято только после того, как она была лишена возможности участвовать в судебном разбирательстве в своём официальном качестве.

95. Что касается мотивации Заявителя сделать вышеназванные высказывания, Суд напоминает, что действие, мотивированное личным недовольством или неприязнью, или же ожиданием личной выгоды, включая материальную, не заслуживает особой степени защиты (см. «Гужа», упомянутое выше, § 77). Высказывания на политические темы, напротив, заслуживают особой защиты по статье 10 (см. практику Суда в пункте 87 выше). Ранее Суд устанавливал, что даже если обсуждаемая тема имеет политический оттенок, этого самого по себе недостаточно для того, чтобы воспрепятствовать судье высказываться (см., «Вилле», упомянутое выше, § 67). Суд отмечает, и это не вызывает споров между сторонами в настоящем деле, что интервью были опубликованы в контексте предвыборной кампания Заявителя. Однако даже если Заявитель позволила себе некоторые преувеличения и обобщения характерные для предвыборной агитации, её высказывания не были полностью лишены фактологического основания (см. пункт 92 выше), и посему не должны были рассматриваться как ничем необоснованный личный выпад, а скорее как добросовестное толкование вопроса, имеющего огромную общественную значимость.

96. В отношении того, как было наложено дисциплинарное наказание, Заявитель указывала, что судам, которых касались её критика, не следовало разбирать её дело. Суд отмечает, что вопрос о прекращении судебных полномочий находился в компетенции соответствующей судебной квалификационной коллегии, чьё решение могло быть пересмотрено Мосгорсудом и Верховным Судом. Суд далее отмечает, что перед началом слушаний в первой инстанции Заявитель обращалась и в Мосгорсуд и в Верховный Суд с просьбой о передаче дела из Мосгорсуда в другой суд первой инстанции на основании того, что первый упоминался в интервью, что вызывало противоречие и, что в дисциплинарных разбирательствах членам этого суда будет недоставать беспристрастности. Однако Мосгорсуд полагал, что у него не было правоспособности на такую передачу, в то время как Верховный Суд пренебрег просьбой Заявителя и позднее, действуя в качестве апелляционной инстанции, постановил, что Заявитель не подняла этот вопрос тогда, когда это было уместно.

97. Суд считает, что опасения Заявителя относительно отсутствия беспристрастности Мосгорсуда были оправданы вследствие её обвинений в адрес председателя суда. Однако эти аргументы не были приняты во внимание, что явилось серьёзным процессуальным упущением. Таким образом, Суд полагает, что процедура, в рамках которой была наложено дисциплинарное взыскание на Заявителя, не предполагала обеспечение важных процессуальных гарантий.

98. Наконец, Суд оценивает меру наказания, наложенного на Заявителя. Он отмечает, что дисциплинарное разбирательство привело к утрате её судейского статуса в Мосгорсуде, а также возможности выполнять работу судьи. Это, несомненно, было суровым наказанием, и Заявителю было тяжело лишиться доступа к профессии, которую она осуществляла 18 лет. Это было наиболее суровым из возможных видов наказания, которое может быть вынесено в ходе дисциплинарных разбирательств, и, в свете вышеописанных выводов Суда, несоответствующим серьёзности правонарушения. К тому же, это, конечно, могло в повлиять на желание других судей критически высказываться о государственных учреждениях или их деятельности из страха потерять судейские полномочия.

99. Суд напоминает об «охлаждающем эффекте», который страх наказания имеет на осуществление свободы выражения мнения (см., mutatis mutandis, «Вилле»,упомянутое выше, § 50; «Никула пр. Финляндии» (Nikula v. Finland), № 31611/96, § 54, ЕСПЧ 2002-II; «Кумпана и Мазаре пр. Румынии» (Cumpǎnǎ and Mazǎre v. Romania) [БП], № 33348/96, § 114, ЕСПЧ 2004-XI; и «Элчи и другие пр. Турции» (Elci and Others v. Turkey), № 23145/93 и 25091/94, § 714, 13 ноября 2003). Этот эффект, который пагубно сказывается на обществе в целом, одновременно является фактором, который касается соразмерности, и, следовательно, обоснованием для, санкций, применённых к Заявителю, которая, как Суд заключил выше, была бесспорно вправе привлечь внимание общества к данной теме.

100. Таким образом, Суд расценивает применённое к Заявителю дисциплинарное взыскание как несоразмерно суровое, и к тому же, способное оказать «охлаждающий эффект» на судей, желающих принять участие в общественной дискуссии об эффективности судебных органов.

101. В свете сказанного выше, Суд считает, что национальным органам власти не удалось соблюсти верный баланс между необходимостью защитить авторитет правосудия и репутацию или права других лиц, с одной стороны, и необходимостью защитить право Заявителя на свободное выражения мнения, с другой стороны.

102. Таким образом, имело место нарушение статьи 10 Конвенции.

 







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.