Главная | Обратная связь

I. Предполагаемое нарушение ст. 10 Конвенции

 

14. Заявитель подал жалобу о нарушении его права на свободу выражения мнения, гарантированного ст.10 Конвенции, которая предусматривает:

 

«1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны государственных органов и независимо от государственных границ…

 

2. Поскольку пользование этими свободами налагает обязанности и ответственность, оно может быть сопряжено с формальностями, условиями, ограничениями или наказаниями, установленными законом и необходимыми в демократическом обществе в интересах государственной безопасности, территориальной целостности или общественной безопасности, для поддержания порядка и предотвращения преступлений, для охраны здоровья и нравственности населения, для защиты репутации и прав других лиц, для предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или для поддержания авторитета и беспристрастности судебных органов».

 

15. Суд отмечает, что обе стороны выразили согласие, что судебные постановления, вынесенные по делу о защите чести и достоинства в отношении заявителя, представляли вмешательство в его право на свободу выражения мнения, предусмотренное п.1 статьи 10. Задача Суда состоит в том, чтобы определить, было ли вмешательство оправданным в рамках значения п.2 данной статьи, а именно, было ли оно «предусмотрено законом», преследовало законную цель и было «необходимым в демократическом обществе».

 

16. Что касается правового основания для вмешательства, то настоящее дело отличается от предыдущих дел о защите чести и достоинства против России, поданных в Европейский Суд, в том, что национальные суды признали заявителя виновным в нарушении ст. 152 Гражданского Кодекса (см. к примеру, Карман против России, № 29372/02, п.31, 14 декабря 2006, и Гринберг против России, № 23472/03, п.26, 21 июля 2005г.) не из-за того, что он не смог доказать достоверность своих утверждений, а за то, что он высказал оскорбительное суждение (слово «ненормальный»), унижающее достоинство Губернатора, личное нематериальное право, предусмотренное ст.150 Гражданского Кодекса. Заявитель утверждал, что поскольку понятие «оскорбление» было определено только в уголовном праве, но не в Гражданском Кодексе, он не мог в разумной степени предвидеть, что использование такого нейтрального слова повлечет привлечение его к гражданско-правовой ответственности. Суд считает, что нет необходимости определять, были ли правовые нормы, примененные к данному делу о защите чести и достоинства, сформулированы с достаточной четкостью, чтобы заявитель мог регулировать свое поведение, так как вмешательство, в любом случае, не было «необходимым в демократическом обществе» по следующим причинам.

 

17. Суд напоминает, что при применении теста о необходимости, задача Суда состоит в том, чтобы определить, отвечало ли вмешательство «насущной общественной потребности», было ли оно пропорционально преследуемой законной цели, и являются ли доводы национальных властей для оправдания этого вмешательства «уместными и достаточными». Национальным властям предоставлена определенная свобода усмотрения в оценке того, существует ли такая потребность и какие меры необходимо принять в этой связи. Однако данная свобода усмотрения не абсолютна и подчиняется Европейскому надзору со стороны Суда, который должен вынести окончательное решение на предмет соответствия ограничения свободе выражения мнения статье 10 Конвенции. Суд не ставит перед собой цель подменять своими взглядами позицию соответствующих внутригосударственных органов, он призван скорее проверять, в свете статьи 10 и обстоятельств всего дела, вынесенные национальными судами решениями, которые последние выносят, используя свое право на свободу усмотрения. При осуществлении данной задачи, Суду необходимо убедиться в том, что национальные власти применили нормы в соответствии с принципами, изложенными в ст.10 и, кроме того, что их решения основаны на приемлемой оценке соответствующих фактов (см., например дело Гринберг, приведенное выше, пп.26-27, с дальнейшими ссылками).

 

18. При изучении конкретных обстоятельств данного дела, Суд учитывает следующие элементы: должность заявителя, должность истца в деле о защите чести и достоинства, тему публикации и оценку оспариваемого утверждения, данную национальными судами, формулировку, использованную заявителем, и вынесенное в отношении него наказание/штраф (см. Красуля против России, № 12365/03, п.35, 22 февраля 2007 г., и Джерусалем против Австрии, № 26958/95, п.35, ECHR 2001-II).

 

19. Относительно должности заявителя Суд отмечает, что последний является журналистом. Суд вновь повторяет в этой связи, что пресса играет существенную роль в демократическом обществе. В то время как пресса не должна переходить определенные границы, в частности, в целях защиты репутации и прав других лиц, на ней, тем не менее, лежит обязанность сообщать – в манере, соответствующей ее обязательствам и ответственности – информацию и идеи по всем вопросам, представляющим общественное значение (см. Де Хаес и Гийселс против Бельгии, постановление от 24 февраля 1997 г., Сборник решений и постановлений 1997-I, п.37, и Бладет Тромсо и Стенсаас против Норвегии [GC], № 21980/93), п.59, ECHR 1999-III). Журналистская свобода охватывает некоторую степень преувеличения, или даже провокацию (см. Прагер и Обершлик против Австрии (№ 1), постановление от 26 апреля 1995г., Серия А № 313, п.38).

 

20. Критика в публикации заявителя был направлена против губернатора области г-на Руцкого, профессионального политика, в отношении которого границы приемлемой критики шире, нежели чем в отношении частных лиц (см. Красуля, п.37, и Гринберг, п. 32, приведенные выше, и Лингенс против Австрии, постановление от 8 июля 1986г., Серия А № 103, п.42). На момент рассмотрения дела г-н Руцкой повторно баллотировался на выборах на свой пост. Как видный деятель на политической арене, г-н Руцкой неизбежно и сознательно выставил свои действия и поведение под пристальный контроль, как журналистов, так и общества в целом. Суд подчеркивает, что в этих обстоятельствах он должен был продемонстрировать большую степень терпимости по отношению к критическим публикациям.

 

21. Статья заявителя касалась реакции Губернатора Руцкого на официальную аудиторскую проверку, выявившую существенную нехватку средств в областном бюджете. Губернатор и заявитель согласились, что эта тема могла считаться частью политической дискуссии по вопросу, представляющему широкий общественный интерес. В этой связи Суд повторяет, что серьезным образом придерживается точки зрения о том, что требуются очень весомые причины для оправдания ограничений на выступления по политическим вопросам, поскольку широкие ограничения, используемые в отдельных случаях, несомненно повлияют на соблюдение свободы выражения мнения в целом в затронутом государстве (см. Фельдек против Словакии, № 29032/95, п.83, ECHR 2001-VIII, и Сюрек против Турции (№ 1) [GC], № 26682/95, п. 61, ECHR 1999-IV).

 

22. Основным пунктом разногласия сторон была характеристика слова «ненормальный», данная национальными судами. Ссылаясь на выводы Суда в деле Константинеску против Румынии (№ 28871/95, ECHR 2000-VIII), Правительство утверждало, что данное слово было использовано для описания личности Руцкого, нежели его политической деятельности, и что заявитель мог бы сформулировать свою критику другими словами, не прибегая к высказываниям, унижающим достоинство г-на Руцкого. Правительство указывало, что с заявителя была взыскана всего лишь одна тысяча рублей в качестве компенсации морального вреда.

 

23. Заявитель настаивал, что национальные суды не приняли во внимание контекст статьи, затрагивающей профессиональное поведение г-на Руцкого, нежели его частную жизнь или психическое здоровье. Заявитель указал, что для того, чтобы исключить какие-либо признаки двусмысленности, он прямо написал, что он говорил о поведении г-на Руцкого, а не о его личности. Последовательное прочтение статьи выявило бы, что заявитель сначала исследовал, какое поведение было бы у «нормального» губернатора в аналогичной ситуации, и затем выразил свое мнение по поводу реакции г-на Руцкого. В заключении, заявитель подчеркнул, что не утверждал, что губернатор был в целом ненормальным; его оценочное суждение относилось к одному конкретному проявлению профессиональной деятельности губернатора, в частности, его совет своим помощникам прикрыть недостачу средств в бюджете.

 

24. Заявитель также утверждал, что действовал без злого умысла. Он проверил все факты в статье, и суды признали, что они соответствуют действительности. Следовательно, он сделал оценочное суждение на основании веской и достаточной фактологической базы, поэтому его дело отличается от дела Константинеску. С другой стороны, его дело схоже с делом Обершлик, в котором использование гораздо более крепкого слова «идиот» (Trottel) в адрес политика не было расценено как несоразмерное (см. Обершлик против Австрии (№ 2), постановление от 1 июля 1997г., Сборник 1997-IV, п.34).

 

25. Суд согласен с характеристикой слова «ненормальный», данной национальными судами, как оценочного суждения, нежели утверждения о факте. Однако Суд не может принять выводы судов, что в контексте статьи заявителя слово было использовано для предположения, что Губернатор был сумасшедшим. Суд отмечает, что статья начиналась с изложения содержания аудиторской проверки, выявившей нехватку бюджетных средств, выделенных на покупку офисной мебели. Заявитель выразил свою точку зрения, что в подобных обстоятельствах гипотетический «нормальный губернатор» попытался бы установить ответственных, обеспечить, чтобы они ответили за это по закону, и пытаться вернуть украденные деньги. Затем он противопоставил поведение вымышленного «нормального губернатора» с реальной реакцией Губернатора Руцкого, который посоветовал своим помощникам заново оценить уже выполненную работу с тем, чтобы спрятать дефицит в бюджете. Статья заканчивалась выражением мнения заявителя о «ненормальности» того, что государственный чиновник раздает такие советы. На этом фоне, Суд считает, что слово «ненормальный», взятое в контексте, должно пониматься в том смысле, который вложил в него заявитель, а именно – описание поведения государственного чиновника, которое кажется неуместным в обстоятельствах данного дела.

 

26. Далее Суд напоминает, что в то время как существование фактов может быть продемонстрировано, правдивость оценочного суждения не может быть доказательства. Требование доказать достоверность оценочного суждения не выполнимо и нарушает свободу выражения мнения, как таковую, являющуюся фундаментальной составляющей права, гарантированного ст. 10 (см. дело Гринберг, приведенное выше, пп. 30-31, с дальнейшими ссылками). Тем не менее, остается вопрос, имело ли оспариваемое высказывание достаточную фактологическую основу, поскольку даже оценочное суждение без подтверждающей фактологической основы может быть чрезмерным (см. дело Джерусалем, приведенное выше, п. 43). В настоящем деле национальные суды были удовлетворены достоверностью фактов, изложенных в статье заявителя – в частности, что касается письменного распоряжения Губернатора Руцкого своим помощникам провести повторную оценку проделанной работы – и отклонили эту часть иска Губернатора как необоснованную. Отсюда следует, что оценочное суждение заявителя имеет под собой твердую фактологическую основу.

 

27. В заключение, Суд отмечает, что заявитель позаботился о том, чтобы избежать двойственного прочтения своих выводов. Он пояснил, что его высказывание о «ненормальности» относится к поведению Губернатора Руцкого, а не к его персоне, и он оформил его как отдельный фрагмент в статье, то есть еще до того, как был подан иск о защите чести и достоинства. Национальные суды не пояснили, почему они придерживались толкования высказывания как намекающего на то, что Губернатор был умственно отсталый на основании одной из ситуаций, в которой он не смог надлежаще исполнить свои должностные обязанности за что и подвергся критике. В данных обстоятельствах Суд считает, что необходимость поставить защиту личных неимущественных прав политика выше права заявителя на свободу выражения мнения и общего интереса в продвижении данной свободы, когда речь идет о вопросах, представляющих общественное значение, не была убедительно установлена.

 

28. В свете вышеизложенного и учитывая роль журналистов и прессы в сообщении информации и идей по вопросам, представляющим общественный интерес, даже тех, которые оскорбляют, шокируют или внушают беспокойство, Суд считает, что использование слова «ненормальный» для описания поведения г-на Руцкого не превысило границ приемлемой критики. То, что судопроизводство было гражданским, а не уголовным, и конечная сумма компенсации была относительно низкой, не оправдывает тот факт, что решения национальных судов не были основаны на приемлемой оценке соответствующих фактов (см. п.17 выше). Соответственно, Суд считает, что рассматриваемое вмешательство не было «необходимым в демократическом обществе».

 

29. Следовательно, имело место нарушение статьи 10 Конвенции.