Главная | Обратная связь

НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД

1. Постановил 6 голосами против 3, что имело место нарушение статьи 9;

2. Постановил 8 голосами против 1, что не имело места нарушение статьи 7;

3. Постановил единогласно, что нет необходимости рассматривать дело по статье 10 или по статье 14 совместно со статьей 9;

4. Постановил единогласно, что государство-ответчик обязано выплатить заявителю в пределах 3 месяцев 400.000 (Четыреста тысяч) драхм в качестве компенсации нематериального ущерба и 2.789.500 (два миллиона семьсот восемьдесят девять тысяч пятьсот) драхм в качестве компенсации затрат и издержек.

Составлено на английском и французском языках и представлено на открытом слушании в здании прав человека, Страсбург, 25 мая 1993 года.

Рольв РИССДАЛ

Председатель

Марк-Андрей Эйссен

Регистратор

В соответствии со статьей 51 п. 2 Конвенции и правила 53 п. 2 регламента суда к данному судебному решению прилагаются следующие отдельные мнения:

(а) Частично совпадающее мнение г-на Петтити;

(б) Совпадающее мнение г-на Де Мейера;

(в) Особое мнение г-на Вальтикоса;

(г) Частично особое мнение г-на Мартенса;

(д) Совместное особое мнение господ Фойгеля и Луазу.

Р. Р.

М. -А. Э.

ЧАСТИЧНО СОВПАДАЮЩЕЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ПЕТТИТИ

Я проголосовал с большинством за то, что имело место нарушение статьи 9, но считал, что было бы не лишним дать больше обоснований в мотивировке решения.

Кроме того, мое мнение отличается от мнения большинства: я полагаю, что уголовное законодательство, применяемое в настоящее время в Греции к вопросу о прозелитизме, по своей сути противоречит статье 9.

Дело Коккинакиса приобретает большое значение; ведь это первое настоящее дело о свободе религии, которое было подано в Европейский суд со времени его создания; дело возбуждается в то время, когда ООН и ЮНЕСКО провозглашают Международный год, посвященный терпимости, который должен поспособствовать применению принятой в 1981 году, после 20 лет переговоров, Декларации ООН о ликвидации всех форм нетерпимости.

Во-первых, по моему мнению, статье 9 противоречит сама норма закона. Я допускаю, что предусмотренное в нем может иногда происходить. Но квалификация деяний изложена так, что она позволяет в любой момент наказать человека за малейшую попытку убедить собеседника разделить его взгляды.

В мотивировке решения большинства, которая сводит данное дело к вопросу толкования нормы, говорится о том, чтобы регулировать степень строгости наказания, налагаемого национальным судебным органом, тогда как предметом спора здесь является само существование наказания, оценка же строгости наказаний, предусмотренных внутригосударственным правом, в компетенцию Европейского суда не входит. Европейский суд обязан придерживаться прецедентов, установленных в решениях по делам Даджона (решение от 22 октября 1981 г., № 45А, с. 18-19, п. 41) и Норриса (решение от 26 октября 1988 г., № 142А, с. 16, п. 33); чтобы было установлено нарушение, достаточно лишь угрозы применения какой ­либо нормы, даже утратившей силу.

Формулировка критерия, лежащего в основе решений греческих судебных органов, а именно "прозелитизм дурного тона", достаточна, чтобы норму закона вместе с ее сферой применения расценить как противоречащие статье 9.

Само государство признало, что заявитель преследовался "за то, что он попытался повлиять на слушателя, злоупотребляя его незнанием вероучений, а также его слабоумием". Следовательно, речь шла не о том, чтобы защитить личность от средств физического или психического принуждения, а о том, чтобы позволить государству присвоить себе право судить о степени умственной отсталости человека для того, чтобы наказать лицо, занимающееся прозелитизмом; подобное же вмешательство, осуществляемое авторитарным государством, могло бы представлять собой опасность.

Нечеткость состава преступления, а также отсутствие определения прозелитизма вызывают большую озабоченность по поводу греческого закона. Если даже допустить, что в греческом законе предусмотрено все, чтобы применить его к человеку, занимающемуся прозелитизмом, то тем не менее "туманность" квалификации допускает огромное число толкований того, какое следует избрать уголовное наказание.

Встает вопрос: совместимо ли вообще существование уголовного закона о прозелитизме со статьей 9 Конвенции?

Если конкретно определить, какие деяния в этой связи следует считать преступными, то к принуждающим действиям и деятельности некоторых сект, действительно покушающихся на свободу и достоинство личности, можно было бы применить уголовное наказание. Правовую охрану несовершеннолетних можно обеспечить конкретными положениями уголовного права, охрану же прав совершеннолетних - налоговыми, социальными законодательствами, правовыми нормами об общеуголовных преступлениях, когда речь идет о заведомо ложной рекламе, неоказании помощи пострадавшему, умышленном или неосторожном нанесении повреждений, включая телесные.

Как бы то ни было, если даже допустить существование данного закона, то не следовало бы на его основании сохранять в силе законодательства, которые нечетко определяют состав преступления, предоставляют возможность судье субъективно решать, наказать или оправдать обвиняемого. Европейский суд в решении по делу Лингенс против Австрии (решение от 8 июля 1986 г., №103А), касающееся свободы выражения мнения, выразил беспокойство по поводу того, что судье предоставлена широкая свобода в оценке понятия истины.

Неподдающиеся проверке критерии толкования, а также деяния прозелитизма "хорошего или дурного тона" или "неуместного" прозелитизма не могут обеспечить правовой охраны.

Прозелитизм неотделим от свободы религии; верующий должен иметь возможность распространять свою веру, говорить как о своих убеждениях, так и о своем мировоззрении. Свобода религии и совести - это основополагающее право, ею должны пользоваться все религии, а не только одна, даже если исторически сложилось, что эта религия стала национальной или "преобладающей религией".

Свобода религии и совести подразумевает также признание прозелитизма, пусть даже "дурного тона". Верующий, равно как и философ­агностик, в праве выражать свои убеждения, пытаться рассказывать о них и даже обратить собеседника в свою веру.

Единственными ограничениями, которым подлежит это право, являются те, которые необходимы для защиты прав и свобод других лиц в случае попытки принудить собеседника согласиться или в случае употребления махинаций.

Другие неприемлемые действия такие, как промывание мозгов, посягательство на право на труд, причинение вреда здоровью населения, развратные действия, которые наблюдаются в некоторых так называемых религиозных объединениях, должны наказываться на основе действующего права согласно квалификациям общеуголовных преступлений. Нельзя прикрываться наказанием за такие действия, чтобы запретить прозелитизм вообще.

Прозелитизм, разумеется, не должен быть связан с принуждением, обманом, злоупотреблением доверием несовершеннолетних или "недееспособных совершеннолетних" в смысле гражданского права, тем не менее, такие нарушения можно пресечь, применяя нормы общего гражданского и уголовного права.

Во­-вторых, хотя Суд не признал, что было нарушение на основании закона, но он мог бы, по моему мнению, по­-другому сформулировать свое решение, добавив несколько определений, чтобы его сфера выполнения была понятной.

Возможно, когда-нибудь комментаторы и государства ­члены будут сожалеть о том, что по столь серьезному вопросу накануне объявленного ООН Международного года, посвященного терпимости, а также в связи с Декларацией ООН о ликвидации дискриминации на основе религии, Суд не разъяснил своего понимания прозелитизма с точки зрения свободы религии в смысле статьи 9.

В мотивировке следовало также подчеркнуть, что статья 9 относится и к нерелигиозным, философским убеждениям, и предназначена для защиты лиц от злоупотреблений со стороны некоторых сект, но в этом случае издавать законы должны государства, чтобы предоставить правовую защиту от нарушений, которые приводят к попыткам "промыть мозги". Но в основе осуществления свободы религии лежит тот прозелитизм, который не имеет ничего общего с преступной деятельностью. Старание обратить кого-­либо в свою веру само по себе не представляет посягательство на свободу, убеждения или права личности.

Государство признало, что после принятия в 1975 году Конституции не был отменен закон № 1363/1938. Государственный совет, как было отмечено, вынес несколько эффективных решений в пользу свободы религии, но как бы то ни было, суды могут и дальше применять закон так же, как он был применен в случае с Коккинакисом. Но дело в том, что страсбургские судебные органы не могут осуществлять надзор за тем, насколько наказание соответствует статье 9.

Не подвергая критике решения греческих судов, обмен мнениями и проверку доказательств, можно только констатировать, что в этих решениях нет разграничения таких понятий, как свидетельство, проповедь убеждений или исповедование веры и принуждение в смысле закона и Конституции. Двое судей, не поддержавших решения греческих судов, подчеркнули слабое обоснование мотивировки вынесенных решений.

В своих письменных возражениях перед Комиссией заявитель обратил внимание на два важных обстоятельства:

"1. Официально свобода совести, включая свободу исповедовать свою религию, была провозглашена уже после запрета, наложенного на "прозелитизм" в тексте Конституции. Свобода совести вошла в Конституцию, принятую 3 июня 1927 (ст. 1, п. 1с), и теперь входит в число основополагающих "личных и общественных" прав, перечисленных во Всеобщей декларации и Европейской конвенции названных "правами человека" (Конституция 9 июня 1975 г., ст. 13, п. 1, ст. 25 и 28). Следовательно, в самом тексте Конституции существует явное противоречие или, по крайней мере, отклонение от нормы. И поскольку диктаторские указы 1938-1939 годов усугубили такое отклонение, возведя убеждения и деяния чисто устного исповедания религии в ранг наказуемых правонарушений, что никогда не принималось в уголовно-правовой кодификации (как было уже отмечено),- то имеются веские основания признать несовместимость данных положений с буквой и духом действующей Конституции: безобидный поступок или выражение и тем более мнение, выражающее религиозное убеждение - как в деле Коккинакиса - состава преступления образовать не может! Именно так законодательные власти, а также административные и судебные органы должны были применять Конституцию. Также, без всякого сомнения, следует повиноваться Европейской конвенции, а ее собственным органам - следует ее применять.

"2. Государство ­ответчик представило некоторые судебные решения, в которых, казалось бы, было выражено более снисходительное отношение к существованию и деятельности других исповеданий, помимо Православной церкви, как, например, в единичном и, в конце концов, второстепенном случае с человеком одного исповедания с заявителем. Прежде всего, следует отметить, что наличие таких решений уже говорит о нетерпимости административной практики. Затем, нет сообщения о делах и соответственно решениях с либеральными "мотивировками". Наконец, не упоминается ни об одном постановлении, которое не оставляло бы камня на камне от существующего паразитического уголовного законодательства, поддерживающего хотя несистематичное, но тем не менее настойчивое преследование неправославных, поскольку таких, к сожалению, не было никогда. Во всех решениях признавалось действие и применимость декретов 1938 года.

"Мы не собираемся здесь спорить о том, каковы конституционные заслуги "прозелитизма" в Греции в смысле тенденциозных законов 1938-1939 годов, поскольку перед органами Европейской конвенции стоит единственный вопрос о том, являются ли нарушениями Конвенции, приписываемыми греческому государству, положения данных законов и их применение в отношении заявителя, с исчерпывающим использованием внутригосударственных средств обжалования".

Государство ограничилось принципиальными утверждениями в пользу свободы религии.

По этому поводу в мотивировке решения Европейского суда, на мой взгляд, не приводится достаточно критериев того, как толковать отношения закона о прозелитизме со статьей 9.

Убеждения, как философские, так и религиозные, связаны с духовным миром человека и неотъемлемым его правом говорить о них и выражать их. Поощрять репрессивную систему, где допускаются перегибы, крайне опасно, и небезызвестно, к каким заблуждениям привели авторитарные режимы, которые в своей Конституции обеспечивали свободу религии, но при этом ограничивали ее, объявляя преступлениями то, что они относили к вредительству, "подрывной" деятельности или прозелитизму.

Формулировка, принятая большинством членов Суда для того, чтобы вынести заключение о нарушении, а именно о том, что наказание обвиняемого было неправомерно, принимая во внимание обстоятельства дела, оставляет слишком широкое поле для дальнейшего репрессивного толкования со стороны греческих судебных органов, в то время как следует регулировать также то, как осуществляется уголовное преследование. По моему мнению, можно было более точно квалифицировать злоупотребления, принуждения и обобщенно очертить всю сферу деятельности, которую следует оставить для свободы религии и свидетельствования.

Обозначения, использованные Вселенским собором церквей, вторым Ватиканским собором, философами или социологами, такие как, например, принуждение, злоупотребление собственным правом в целях посягательства на чужое право, махинации, ведущие к насилию над совестью, позволяют вместе взятые определить возможные, допустимые пределы прозелитизма. Такие формулировки могут предоставить государствам ­членам определенный материал для того, чтобы расширить сферу действия решения Суда и чтобы полностью применить принцип и нормы свободы совести в смысле статьи 9 Европейской конвенции.

СОВПАДАЮЩЕЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ДЕ МЕЙЕРА

(предварительный перевод)

Прозелитизм, определяемый как "рвение в распространение веры", не может быть наказуем как таковой: это способ - и совершенно законный сам по себе - "исповедания своей религии".

В данном деле заявитель был осужден только за то, что показал такое рвение без всякой неуместности с его стороны.

Все, за что он был осужден, это лишь попытка добиться от г-жи Кириакаки разделения его религиозных взглядов. Г-жа Кириакаки впустила его в свой дом и нет никаких свидетельств тому, что она просила его в какой-либо момент покинуть этот дом; она предпочитала слушать то, что он говорит, ожидая в это же время прибытия полиции, которая была вызвана ее мужем, певчим.

ОСОБОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ВАЛЬТИКОСА

(предварительный перевод)

Я сожалею, что не могу разделить мнение большинства суда, и в той же степени сожалею, что суд не может принять мою точку зрения. Мое несогласие касается как объема статьи 9, так и оценки фактов в этом деле.

Что касается объема статьи 9, я не могу интерпретировать слова "свобода, индивидуально или совместно с другими лицами, открыто или в частном порядке, исповедовать [свою] религию или верование в богослужении, проповедовании, практике или соблюдении" так широко как это делает большинство. Как и со всеми свободами, свобода религии каждого должна кончаться там, где начинается свобода другого. Свобода " индивидуально или совместно с другими лицами и открыто или в частном порядке исповедовать [свою] религию", разумеется, означает свободу отправлять и исповедовать религию, но не попытку настойчиво бороться и изменять религию других, воздействовать на умы активной и зачастую неразумной пропагандой. Свобода призвана обеспечивать религиозный мир и терпимость, не допускать религиозных стычек и даже войн, тем более во времена, когда многие секты умудряются увлечь простые и наивные души сомнительными методами. Но даже если коллегия считает, что у свободы иные цели, во всех случаях это является направлением по которому она ведет людей.

На этом этапе следует снять недоразумение: неоднократно говорилось, что разговоры, во время которых лицо просто излагает свои религиозные взгляды, не могут рассматриваться как нападки на религию других. В действительности же положение в данном деле совсем иное. В другом деле, рассматриваемом другой коллегией (дело Хофман), комиссия утверждает в своем отчете (п. 27), что жалобщик, который также является Свидетелем Иеговы, наносил визиты раз в неделю для распространения своей веры. В случае с этой сектой, следовательно, то, с чем мы имеем дело, есть систематическая попытка по обращению и, соответственно, нападки на религиозные взгляды других. Это не имеет ничего общего со статьей 9, которая было предназначено исключительно для защиты религии отдельных лиц, а не их право на нападки на религию других.

Я могу также добавить, что термин "обучение" в статье 9 несомненно относится к религиозному обучению по школьной программе или в религиозных учреждениях, а не к личному хождению от дома к дому, как это мы имеем в данном случае.

Это подводит меня к данному делу. Здесь три аспекта: государственное право, факты, правильно говоря, и решения суда.

Прежде всего, закон: точен ли он, или содержит некоторую двусмысленность, чрезмерную обобщенность, которая может вести к его произвольному применению как уголовного закона? По моему мнению, здесь нет места сомнению. Закон имеет дело с преступлением в виде "прозелитизма", которое естественно является греческим словом и которое подобно многим другим перешло в английский и французский языки и которое по определению словаря Петит Робер звучит как "рвение в распространении веры и, как следствие, обращение других, завоевание приверженцев". Это очень далеко от простого исповедания собственной веры, обсуждаемого в статье 9. Тот, кто занимается прозелитизмом, занимается обращением других; Он не удовлетворяется утверждением собственной веры, но стремится изменить веру других в свою собственную. И словарь Петит Робер поясняет свое толкование, приводя следующую цитату из Поля Валери: "Я считаю недостойным хотеть, чтобы другие придерживались чьего-либо личного мнения. Прозелитизм удивляет меня".

В то время как одного лишь термина "прозелитизм", по моему мнению, было бы достаточно для определения преступления и удовлетворения принципа, согласно которому преступление должно быть описано в законе, греческое уголовное законодательство для того, чтобы избежать двусмысленности, приводит его иллюстрацию, которая, будучи лишь объяснением и примером (несомненно, самым распространенным), тем не менее, представляет собой вполне значимое определение, а именно: "Под "прозелитизмом" понимается, в частности, любая прямая или косвенная попытка вмешательства в религиозные верования лица другого религиозного убеждения с целью подрыва этих верований, либо путем стимулирования или обещания стимула, а также моральной или материальной поддержки, либо обманными путями или эксплуатация неопытности, доверчивости, нужды, низкого интеллекта или наивности".

Это определение, если его так можно назвать, насилия над верованиями других не может ни в коем случае восприниматься как противоречащее статье 9 Конвенции. Напротив, оно настроено на защиту свободы религиозного верования людей.

Давайте теперь рассмотрим факты дела. С одной стороны перед нами воинствующий Свидетель Иеговы, несгибаемый агент прозелитизма, мастер обращения, мученик уголовных судов, чьи предшествующие приговоры только лишь закалили его в своей воинственности, а с другой стороны идеальная жертва, наивная женщина, жена певчего православной церкви (если ему удастся ее обратить, то какой это триумф!). Он набрасывается на нее, возвещает ей, что принес благую весть (игра слов очевидна, но, несомненно, не для нее), умудряется проникнуть в ее дом и как опытный коммивояжер и хитрый поставщик веры, которую он хочет распространить, раскрывает перед ней свои интеллектуальные достоинства, хитро облаченные в мантию всеобщего мира и лучезарного счастья. Ну кому же не нравится мир и счастье? Так что же это: простое изложение религиозных взглядов г-на Коккинакиса, а может быть скорее попытка обмануть простую душу жены певчего? Оказывает ли Конвенция свою защиту таким действиям? Естественно, нет.

Хотелось бы обратить внимание еще на одну деталь. Греческое законодательство никоим образом не ограничивает концепцию прозелитизма попытками интеллектуального подрыва православных христиан, а применяет ее, независимо от религии в каждом конкретном случае. Согласен, представитель Правительства не смог привести конкретные примеры, касающиеся других религий, но это и не удивительно, поскольку православная религия исповедуется практически всем населением и секты предпочитают охотиться за последователями в самых богатых угодьях.

Возможно, в последние годы имело место слишком много случаев преследования и полиция проявляла повышенную активность, но в самое последнее время наблюдается заметный спад в количестве таких преследований и в данном деле отсутствовало официальное преследование - ведь это муж жертвы по возвращении домой, обнаружив, чем занимается домашний священник, поднял голос, достаточно сильный голос, и вызвал полицию.

Я, безусловно, склонен рекомендовать правительству дать указания избегать преследований в тех случаях, когда речь идет о невинных, безвредных разговорах, но не в случаях настойчивых систематических кампаний, влекущих действия, граничащие с незаконным вторжением.

Высказав то, что я хотел, я не считаю, что имело место нарушение Конвенции.

PS. Прочитав некоторые особые мнения, прилагаемые к данному решению, я вынужден выразить свое сожаление по поводу ряда преувеличений, которые даже доводятся до того, что делаются ссылки на тоталитарные режимы.

Мне также хотелось бы озвучить предостережение в отношении мнения, что "попытка обращения сама по себе не представляет нападки на свободу и верования других или нарушение их прав". Разумеется, это выражение уравновешенности и здравого смысла и коллегия (возможно, что это дело лучше рассмотрел пленарный суд) совершенно правильно предупредила против злоупотреблений в случаях, где речь идет о прозелитизме. Но вера иногда может быть слепой и попытки распространить ее иногда могут переходить все допустимые границы. Действия, связанные с верой, иногда заканчивались аутодафе, а выяснение предмета приводило к инквизициям, в то время как имена некоторых святых остаются связанными с излишествами, совершенными в дни праздников. В вопросах веры, как и во многих других вопросах, следует всегда поддерживать уважение к человеку.

Во времена, когда секты в той или иной степени пользуются признанием и иногда даже последователи признанных религий прибегают под влиянием фанатизма к всевозможным видам тактики для обращения людей в свою веру иногда с трагическими результатами, чему не так давно мы снова были свидетелями, достойно сожаления, что вышеприведенное решение допускает прозелитизм при единственном условии, что он не должен быть "неуместным". Может ли Конвенция по правам человека действительно разрешать такое вмешательство в верования людей, даже и не насильственное?

ЧАСТИЧНО ОСОБОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ МАРТЕНСА

ВВЕДЕНИЕ

1. Я согласен с судом в том, что имело место нарушение статьи 9, но не по тем причинам, на которые ссылается суд. Я более того расхожусь с судом в том, что считаю - имело место также нарушение статьи 7.

2. Я также согласен с судом, что вопрос по статье 9 наиважнейшим, хотя я бы приветствовал, если суд решил, - а, по-моему, он мог так решить - что, с учетом установленного по делу в отношении статьи 9, нет необходимости рассматривать жалобы заявителя по статье 7.

Я бы предпочел, чтобы суд пошел по этому пути, поскольку это позволило бы мне согласиться с решением; теперь же, будучи не в состоянии согласиться с решениями суда в отношении статьи 7, я вынужден обсуждать, была ли данная статья нарушена формулировкой или применением уголовного положения, само существование которого, по моему мнению, нарушает статью 9.

И какими бы теоретическими не выглядели эти рассуждения, никуда от этого не уйдешь. А поскольку это может служить в качестве вступления к моему обсуждению вопроса статьи 9, я начну с объяснения моей позиции в отношении статьи 7.

3. Но до этого мне все же хотелось бы указать на одно обстоятельство, что, хоть обе стороны, и совершенно правильно, подняли дискуссию до уровня важных принципов, нельзя забывать, что причиной этих обсуждений явилось заурядное и совершенно безобидное посещение частного дома двумя пожилыми Свидетелями Иеговы (заявителю в это время было 77 лет), пытавшимися продать некоторые брошюры религиозной группы женщине, которая вместо того, чтобы закрыть дверь, позволила этой чете пожилых людей войти либо потому, что не смогла противодействовать их настойчивости, либо потому, что поверила, что они принесли ей какие-то новости от родственников с материка. Каких-либо признаков насилия или чего-либо, что можно было бы с должным основанием назвать принуждением, не было; в худшем случае имела место тривиальная ложь. Если уж была необходимость прибегать к уголовному законодательству, то, пожалуй, самым серьезным возможным ответом на это со стороны закона было бы преследование за нарушение спокойствие граждан.

ИМЕЛО ЛИ МЕСТО НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 7?

4. В целом я согласен с тем, что сказал суд в отношении статьи 7 в 1-й части п. 50 данного решения даже несмотря на то, что в отличие от суда я считаю, что требования относительно максимальной точности юридической формулировки преступления является не следствием, а неотъемлемой частью принципов, увековеченных в статье 7 п. 1.

Я, более того, убежден, что это требование служит не только (как предлагает суд во второй части п. 50) цели знакомства человека с тем "какие действия и упущения налагают на него обязательства", а предназначено - в соответствии с его историческими корнями - также и прежде всего обеспечивать индивидуальную адекватную защиту против произвольного преследования и осуждения: статья 7 п. 1 требует, чтобы уголовный закон был совместим с правом.

5. Чем больше я размышляю об этом, тем менее я согласен с тем, что определение преступления прозелитизма в разделе 4 Закона № 1363\1938 соответствует требуемой точности ст. 7 в этом понимании. Первая в том, что касается зашиты от произвола, меньше всего внушает доверие - неточность, заложенная в словах "в частности": эти слова практически допускают преследования за действия, которые выходят за пределы данного определения. Во-вторых, наказуемое действие (в соответствии с определением) это не "вторжение в религиозные верования" (что сие значит?), а "любая другая прямая или косвенная попытка" такого вторжения, что не только значительно расширяет определение, но также в большой степени увеличивает его существенную расплывчатость. И последнее, что хотелось бы отметить, это опасная двусмысленность требования "с целью подрыва этих верований": а возможно ли вообще провести грань между пропагандой чьей-либо собственной веры и попыткой убедить других, что их верования "неправильные"? Перечисленные недостатки таковы, что в атмосфере религиозной нетерпимости раздел 4 закона № 1363\1938 предоставляет совершенный и опасный инструмент для репрессий в отношении неортодоксальных меньшинств. Имеющиеся материалы подтверждают, что в прошлом это действительно использовалось для такой цели, а в настоящем такое использование, мягко говоря, полностью не исключено. Этот аспект тем более серьезен сейчас, когда нынешняя ситуация в юго-восточной части Европы, показывает, что регион не застрахован от возникновения ожесточенной религиозной нетерпимости, волна которой катится по всему современному миру.

По этой причине на меня не очень сильно действует тот аргумент, что вышеперечисленные недостатки текста "компенсируются" прецедентным правом, в особенности верховных греческих судов. Может быть так, например, что начиная с 1975 года кассационный суд пересмотрев, свое бывшее прецедентное право, избежал последствий слов "в частности", а определение верховного административного суда, по крайней мере, делает попытки принять во внимание выше обозначенные различия между провозглашением своей религии и попыткой убеждения другого в пустоте его собственных взглядов. Однако ближайшая история учит нас тому что, если в стране происходят изменения в политической и религиозной атмосфере, прецедентное право даже верховных судов может также измениться. А посему прецедентное право не может служить дополнительной гарантией против произвола, если таковые гарантии не предусмотрены в тексте закона.

6. Как указывает суд, статья 7 п. 1 также провозглашает принцип ограничительного толкования уголовного закона. Этот принцип исполняет роль второго стража против произвола. Соответственно, чем шире и туманнее текст соответствующего положения, тем более важным становится этот второй страж. И тем более важным становиться наблюдение со стороны учреждений Конвенции.

Как последовательно указывала Комиссия, учреждения Конвенции уполномочены по статье 7 п. 1 проверять по фактам дела, могли бы национальные суды разумно вынести осуждающий приговор при применимом правиле муниципального закона: органам Конвенции нужно убедить в том, что приговор не только был основан на ранее существовавшем (и достаточно точно сформулированном) положении уголовного права, но и был совместим с принципом ограничительного толкования уголовного законодательства. Чем больше сомнений у учреждений Конвенции относительно того, отвечает ли применимое положение требованиям точности, тем более жестким должен быть их контроль над его применением.

7. В настоящем деле заявитель жалуется на то, "что он считает, было неправильным применением к нему раздела 4 Закона № 1363\1938". Одним из моментов, подлежавших обсуждению, было выяснение, были ли факты, установленные против заявителя, достаточным основанием для осуждения по этому разделу (смотри п. 60 доклада Комиссии). Правда, что к этому вопросу обращались в основном в контексте статьи 9, но поскольку суд является хозяином юридической характеристики, даваемой фактам, имеющимся в его распоряжении, то есть возможность для внимательного изучения, уважали или не уважали греческие суды принцип ограничительного толкования уголовного законодательства.

8. Хочу сказать сразу, что при изучении (переводов) полных текстов решений греческих судов, представленных сторонами, я пришел к заключению, что на этот вопрос ответ должен быть отрицательным.

Прежде чем развить три основы, на которых в основном зиждется мое заключение, я не могу не отметить одной многозначительной, хоть в данном контексте и несущественной черты материалов дела: хотя оба, и заявитель и его жена, последовательно отрицали версию фактов, изложенных г-жой Кириакаки, он был осужден, в основном, именно по этой версии и соответственно весь приговор фактически основывается на показаниях всего лишь одного свидетеля.

9. Первое основание, о котором говорилось выше, следующее.

Раздел 4 закона № 1363\1938 требует, чтобы имело место намерение обратить жертву в верование виновного (как предполагает слово прозелитизм), или, по крайней мере, подорвать взгляды жертвы. Заявитель, однако, отрицает наличие у него такого намерения. Он говорит, что в его намерение входило просто "свидетельствование", т. е. проповедование Евангелия в понимании его религиозной группы. Разумеется, существует принципиальная и в данном контексте критическая разница между, с одной стороны, ознакомлением кого-нибудь с мнением или верованием и, с другой стороны, с попыткой убедить его в том, что это истинная вера. Греческие суды попросту игнорировали эту разницу, не позаботясь даже о том, чтобы сказать на каких доказательствах они строят свое мнение - что неизбежно подразумевается в их решениях о признании заявителя виновным в "прозелитизме" - то, что он намеревался убедить г-жу Кириакаки в правильности его взглядов и в неправильности ее [взглядов].

Неизбежное заключение, к которому приходим, состоит в том, что заявитель был осужден на основе точки зрения, что простое распространение религиозных верований, отличающихся от верований человека к которому обращаются, предполагает намерение обратить этого человека в свою веру в значении, предусмотренном разделом 4. Это, однако, совершенно очевидно несовместимо с принципом ограничительного толкования уголовного законодательства.

10. Мое второе основание касается близкой темы. Соответствующее решение показывает, что греческие суды имеют не более чем крайне смутное представление о том, что же именно говорил заявитель г-же Кириакаки.

Из того, что г-жа Кириакаки и ее подслушивавший муж показали перед полицейскими судьями, можно на первый взгляд вывести, что заявитель каким-то образом упоминал о приходе Царства небесного. На апелляции, однако, г-жа Кириакаки не могла вспомнить, упоминалось ли это, и муж ее также не мог привести никаких подробностей из того, что слышал. Свидетельство включало в равной степени смутную ссылку на рассказ о рае и свидетельство г-жи Кириакаки, что "они разговаривали со мной о Христе".

Невозможно не задать вопрос, каким образом греческие суды пришли к заключению, а они таки пришли, что заявитель (намеренно) попытался заставить г-жу Кириакаки изменить свои верования без установления - хотя бы по крайней мере того, что в действительности и точно он сказал ей и, что то, что он сказал ей, было несовместимо с тем, во что она верила.

Здесь я снова нахожу, что противопоставляя факты тексту раздела 4 невозможно не прийти к заключению, что осуждение заявителя несовместимо с принципом ограничительного толкования уголовного законодательства.

11. Мое третье и последнее основание относится к критике, выраженной анонимными лицами, расходящимися во мнении с греческими судами: единственным свидетельством того, что заявитель (намеренно) воспользовался "неопытностью, низким интеллектом и наивностью" г-жи Кириакаки (по выражению апелляционного суда Крита) было ее свидетельство о том, что она понимала не все, что ей читал заявитель и что он ей говорил. На апелляции она по сути сказала: "Они говорили со мной о том, что я не очень хорошо понимала".

И этого хватило греческим судом для того, чтобы вынести решение о том, что заявитель (намеренно) "злоупотребил" "неопытностью в вопросах веры" г-жи Кириакаки и "воспользовался ее духовной наивностью" (по выражению кассационного суда). Это может означать только то, что осуждение заявителя основывалось на точке зрения, что простого объявления кем-либо своей веры лицу другого вероисповедания, чей опыт в религиозных вопросах или чьи умственные способности ниже, чем у объявляющего, делает последнего виновным по разделу 4. И снова невозможно не придти к заключению, что способ, по которому греческие суды применяют раздел 4, не совместим с принципом ограничительного толкования уголовного законодательства.

12. Я прихожу к заключению, что раздел 4 закона № 1363\1938 является сам по себе несовместимым со статьей 7 п. 1 Конвенции и что его применение в данном деле привело к появлению дальнейшего нарушения этой статьи.

ИМЕЛО ЛИ МЕСТО НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 9?

13. Решение суда только вскользь касается вопроса, который, на мой взгляд, является важнейшим в данном деле: позволяет ли статья 9 государствам-членам Конвенции считать уголовным преступлением попытку побуждать кого-либо изменить свою религию? Из того, что говорится в п.п. 40-42, 46 ясно, что суд отвечает на этот вопрос утвердительно. Я отвечаю на него отрицательно.

14. Основополагающим принципом прав человека является уважение к человеческому достоинству и свободе человека. Существенными чертами такого достоинства и такой свободы является свобода мысли, совести и религии, воплощенные в статье 9 п. 1. Соответственно, они являются абсолютными. Конвенция не оставляет никакого пространства для вмешательства сюда государства.

Эти абсолютные свободы однозначно включают в себя свободу изменять собственную религию и верования. Собирается или нет то или иное лицо менять свою религию - государства не касается и, следовательно, в принципе государства не должен касаться и вопрос о том, пытается ли кто-нибудь побудить кого-нибудь изменить свою религию.

15. Имелись хорошие основания для того, чтобы заложить в статью 9 положения о том, что в свободу религии входит свобода проповедовать свою религию: многие религиозные вероисповедания считают проповедование веры одной из основных обязанностей верующих. Признаюсь, такое проповедование может постепенно принять оттенок прозелитизма. Правда и то, что прозелитизм создает возможность "конфликта" между двумя субъектами права на свободу религии: он противопоставляет права тех, чья религиозная вера поощряет или требует такой деятельности, и права других - на которых она направлена - на сохранение своих верований.

В принципе, однако, в компетенцию государства не входит вмешательство в этот "конфликт" между обращаемым и вербовщиком. Прежде всего потому, что, поскольку уважение к человеческому достоинству и свободе человека предполагает, что государство обязано согласиться с тем, что в принципе каждый способен определить собственную веру и тем способом, который сочтет наилучшим, то нет оправдания тому, чтобы государство использовало свою власть "для защиты" обращаемого (в каких-то специфических ситуациях это может быть и не так, и государство обязано будет проявить заботу, но такие ситуации не входят в рассматриваемое нами дело). Во-вторых, потому, что даже такой довод как "общественный порядок", не может оправдать применение принудительной власти государства в области, где терпимость требует, чтобы решающими факторами были "свободный спор и обсуждение". И, в-третьих, потому что по Конвенции все религии и верования, в той части, в какой это касается государства, равны.

Данное положение справедливо и для государства, в котором, как в рассматриваемом случае, одна конкретная религия имеет доминирующее положение: как подтверждает история разработки статьи 9 (смотри, например Велу и Эргек, п. 708) тот факт, что одна из религий имеет особое положение по государственному законодательству, не имеет значения для обязательства этого государства по данной статье.

Разрешение государству вмешиваться в "конфликт", таящийся в прозелитизме, путем объявления последнего уголовным преступлением не только противоречит строгому нейтралитету, который государство обязано сохранять в этой области, но и создает опасность дискриминации в случае, когда присутствует одна господствующая религия. Последнее положение наглядно показано в документах, предъявленных суду.

16. В этом контексте, суд предлагает считать одни формы прозелитизма "уместными", а другие "неуместными", и, следовательно, подлежащими объявлению уголовным преступлением (п. 48).

Допускаю, что свободой заниматься прозелитизмом можно злоупотреблять во вред, но принципиальный вопрос состоит в том, оправдывает ли это введение в уголовное законодательство положения, согласно которому государство вообще может наказывать то, что сочтет "неуместным" прозелитизмом. Существует, по крайней мере, две причины, по которым на этот вопрос следует дать отрицательный ответ. Прежде всего, у государства, которое обязано соблюдать строгий нейтралитет в религиозных вопросах, нет необходимого критерия и поэтому оно не должно выступать в качестве арбитра при оценке того или иного религиозного поведения как "уместным" или "неуместным". Отсутствие такого критерия не может быть поправлено (а суд именно это пытается сделать) применением квазинейтрального теста - является или нет прозелитизм в том или ином случае "совместимым с уважением к свободе мысли, совести и религии других". И причиной этого является то, что то самое отсутствие, о котором говорилось выше, предполагает, что у государства нет внутреннего оправдания для придания большей ценности свободе не заниматься обращением, нежели праву заниматься обращением и, соответственно, для введения положения уголовного законодательства, защищающего первое за счет второго. Вторая причина заключается в том, что нарастающая волна религиозной нетерпимости требует от государственных властей в этой области держаться, по возможности, строгих рамок. Однако суд добился совершенно противоположного в попытке установить эти рамки путем обтекаемого определения как "неуместный прозелитизм", значение которого суд даже не попытался раскрыть.

17. А должно ли быть решение суда другим в тех случаях, когда прозелитизм сопровождается "принуждением"? Думаю, что нет.

Принуждение в данном контексте относится не к обращению путем принуждения, поскольку истинно верующие не меняют своих взглядов в результате принуждения; то, что мы рассматриваем, действительно является принуждением для того, чтобы заставить кого-либо присоединиться к вероисповеданию или, наоборот, принуждением к тому, чтобы не дать кому-то отказаться от своего вероисповедания. Даже в таком случае как "принуждение в религиозных целях", в принципе это должны решать те лица, кого это непосредственно касается. И, соответственно, если уж должно быть какое-то юридическое средство, то оно должно входить в гражданское законодательство. Строгий нейтралитет, который государство обязано соблюдать в религиозных вопросах, исключает вмешательство в этот конфликт путем уголовного закона. За исключением, разумеется, тех случаев, когда принуждение, помимо своей цели, составляет обычное преступление, например, физическое насилие. В таких случаях государство, разумеется, вправе преследовать по применимому положению "обычного уголовного закона", а защита, построенная на свободе заниматься прозелитизмом, может быть вполне обоснованно отвергнута в том случае, если этой свободой воспользовались во зло. Однако, нет оправдания для превращения принуждения в религиозных делах в уголовное преступление как таковое.

18. Разве не оправдана квалификация прозелитизма как уголовного преступления, когда он осуществляется с помощью серьезных форм духовного принуждения? Разве мы не видим это оправдание в методах обращения, используемых некоторыми из многочисленных новых религиозных групп, появившихся на свет за последние десятилетия, методах, которые зачастую сродни промыванию мозгов? Разве государство не должно обладать правом защищать своих граждан, и особенно несовершеннолетних, против таких методов?

Даже если применение таких непозволительных методов прозелитизма было установлено, я бы не спешил ответить на этот вопрос утвердительно, поскольку несомненно трудно установить, где духовные средства обращения пересекают разделяющую линию между настойчивым и интенсивным проповедованием, которое должно быть разрешено, и духовным принуждением сродни промыванию мозгов. Я не убежден, однако, что существование таких недопустимых методов было установлено. В 1984 году автор исследования, посвященного этим новым религиозным группам, выполненного по просьбе нидерландского парламента, после обширного изучения пришел к выводу, что относительно Нидерландов доказательств этого не существовало. Автор подчеркивал, что повсеместно новые религиозные группы провоцировали бурную реакцию, включая настойчивые обвинения в таких методах, но правительства до того времени отказывались принимать какие-либо меры.

Мне хотелось бы добавить, что, возможно, существуют методы духовного принуждения сродни промыванию мозгов, которые хоть и спорно, но попадают в пределы статьи 3 Конвенции и по этой причине должны быть запрещены, будучи квалифицированы как преступление по обычному уголовному законодательству. Но в контексте настоящего решения мне хотелось бы обратить внимание на то, что нет оправдания для введения особого положения в закон для случая, когда такие методы используются в целях прозелитизма.

19. Суммируя можно сказать: даже если тезис правительства о том, что раздел 4 закона № 1363/1938 предназначен для предотвращения обращений путем принуждения, был бы совместим с формулировкой этого положения (чего как раз нет), то и в этом случае это не могло бы служить оправданием.

20. На этих основаниях я считаю, что Греция, которая, насколько я смог убедиться, является единственным государством-членом Конвенции, которое квалифицирует прозелитизм в качестве уголовного преступления как таковой, совершая это действие в нарушении статью 9 Конвенции.

СОВМЕСТНОЕ ОСОБОЕ МНЕНИЕ СУДЕЙ ФОЙГЕЛЯ И ЛУАЗУ

Мы сожалеем, что не имеем возможности согласиться с мнением большинства суда, поскольку имеем иной подход к вопросам, поднятым в данном деле. Статья 9 п. 1 гарантирует каждому право свободы мысли, совести и религии; это право включает свободу человека изменять свою религию или верование и свободу индивидуально или совместно с другими лицами, и открыто или в частном порядке демонстрировать свои религиозные взгляды и убеждения в богослужении, проповедовании, исповедания и соблюдении. Мы, в данном случае, имеем дело со свободой человека проповедовать свою религию.

Соответствующий греческий закон, квалифицирующий прозелитизм как уголовное преступление, гласит:

"Под "прозелитизмом" понимается, в частности, любая прямая или косвенная попытка вмешательства в религиозные верования лица другого религиозного убеждения с целью подрыва этих верований, либо путем стимулирования или обещания стимула, а также моральной или материальной поддержки, либо обманными путями или эксплуатация неопытности, доверчивости, нужды, низкого интеллекта или наивности".

Такое определение преступления "прозелитизм" не может по нашему мнению составить нарушения статьи 9 п. 1. Уголовным преступлением "прозелитизм" может быть назван только в том случае, когда принимает форму навязанного действия в противоположность истинному, открытому, прямому и откровенному проповедованию.

Термин "проповедовать" несет в себе идею открытости и прямоты, а также воздержания от использования, обманных или неправильных средств или фальшивых предлогов как было в данном случае, для того чтобы получить доступ в дом к человеку, и, оказавшись в доме, путем злоупотребления проявленной вежливостью и гостеприимством, воспользоваться невежеством или неопытностью в вопросах богословской доктрины кого-либо, не имеющего специального образования и пытаться заставить это лицо изменить собственной религии.

Это тем более так, что термин "проповедовать" необходимо читать в контексте всей статьи и в сочетании с ограничениями, установленными п. 2, в частности, касающимися защиты прав и свобод других, что несомненно включает обязанность со стороны тех, кто занимается проповедованием своей религии, уважать взгляды других. Религиозная терпимость предполагает уважение к религиозным взглядам других.

Вряд ли можно считать проявлением уважения к правам и свободам других использование средств, предназначенных для того, чтобы поймать в ловушку кого-то и управлять его сознанием для того, чтобы обратить его в свою веру. Это недопустимо в цивилизованных обществах Договаривающихся Государств. Настойчивые усилия некоторых фанатиков обратить других в свою веру путем применения недопустимых психологических приемов на людях, приемов, которые по своему действию являются насилием, не могут по нашему мнению попадать в пределы естественного значения термина "проповедовать", который мы имеем в п. 1 данной Статьи.

На вышеизложенных основаниях мы считаем, что в обстоятельствах данного дела нарушение статьи 9 не имело места.