Здавалка
Главная | Обратная связь

БЛАГОДУШНОЕ БЕЗРАЗЛИЧИЕ



 

Ключевое слово в его стенаниях — «негласный». Мы — не нация твердых открытых атеистов. И мы не агностики. И то, и другое подразумевает некий интерес к вопросу о том, есть ли Бог, существование которого мы отвергаем либо ставим под сомнение. Большинство же англичан просто не задумываются на эту тему.

Согласно данным общественного опроса, около 60 % населения нашей страны на вопрос «Верители вы в Бога?»61 отвечают положительно, но доктор Кэри прав, что не принимает такой ответ за чистую монету. Сама я, задавая тот же вопрос, пришла к выводу, что многие отвечают «да», потому что они:

– ---------

61 Кстати, всего лишь 56 % англичан верят в опросы общественного мнения.

 

– не особенно религиозны, но, в общем-то, верят в то, что над нами есть Кто-то;

– в принципе готовы признать существование Бога, поэтому ответ «нет» прозвучал бы несколько категорично;

– хотели бы думать, что Бог есть, хотя это маловероятно;

– не знают, есть ли Бог, но готовы принять Его на веру;

– честно говоря, никогда не задумывались об этом, но, да, конечно, что-то есть.

Одна женщина объяснила так: «Ну, на первой странице я написала, что я христианка, в том смысле, что я не мусульманка и не индуска, поэтому подумала, что и на вопрос о существовании Бога тоже нужно ответить „да", иначе с моей стороны это выглядело бы непоследовательно».

Умные исследователи «Мори» недавно придумали форму опросов, более соответствующую расплывчатым, ни к чему не обязывающим религиозным убеждениям англичан. Теперь они предлагают следующие варианты.

«Я — активный верующий »: только 18 % англичан поставили галочку в данной графе, в том числе все мусульмане, индусы, сикхи и т. д., исповедующие религию в полном смысле этого слова.

«Я — неактивный верующий »: имеются в виду те, кто автоматически ставит галочку против графы «С оґ Е» (англиканство); таковых набралось 25 %.

«В душе я верующий, но фактически не принадлежу ни к какой религии »: довольно расплывчатая формулировка, на которую откликнулись 24 % англичан, в их числе предположительно 31 % верящих в астрологию, 38 % — в привидения, 42 % — в телепатию, 40 % — в ангелов-хранителей и т. д.

« Я — агностик (не уверен, что Бог существует ):, требует большой работы ума; всего 14 %.

«Я — атеист (убежден, что Бога нет) »: тоже требует большой работы ума, к тому же слишком определенное заявление; всего 12 %.

« Не отношусь ни к одной из вышеозначенных категорий » : охвачены все возможные варианты; всего 7 %.

«Не знаю »- если предложено столько двойственных, уклончивых вариантов, неприлично не выбрать из них один; лишь 1 %.

Итак, хотя только 12 % англичан в конечном итоге решились назваться атеистами, думаю, замечание бывшего архиепископа о том, что в Англии «негласный атеизм празднует победу», абсолютно верно. Если бы мы были настоящими атеистами, ему и его церкви было бы с кем спорить и бороться. Ситуация же такова, что нам все равно.

Мы не просто безразличны. Ужасно то (с точки зрения англиканской церкви), что мы вежливо безразличны, толерантно безразличны, благодушно безразличны. В общем-то, мы ничего не имеем против Бога. Если на нас надавить, мы даже признаем, что Бог существует, — ну, если и не Бог, то какое-то Высшее существо, которое можно назвать и Богом, хотя бы ради мира и покоя. Бог так Бог — прекрасно. Главное, что Он на своем месте, то есть в церкви. Приходя в Его дом — на свадьбы и похороны, — мы ведем себя так же вежливо, как в гостях, хотя нелепая выспренность нашего поведения нас самих немного смущает. А за пределами церкви Бог крайне редко затрагивает наше существование и присутствует в наших мыслях. Те, кто хочет поклоняться Ему, пусть поклоняются — мы живем в свободной стране, — но это сугубо личное дело, и негоже навязывать свои взгляды другим или смущать и беспокоить остальных своей набожностью. (Все показное англичане ненавидят больше всего на свете.)

Наше благодушное безразличие остается благодушным до тех пор, пока верующие, к какой бы религии они ни принадлежали, не досаждают духовно нейтральному большинству своим религиозным рвением. Религиозный фанатизм вызывает у нас подозрительность и раздражение.

 

РОЖДЕНИЯ, СВАДЬБЫ И СМЕРТИ

 

Ладно, с религией мы разобрались. Но что же такое так называемые обряды перехода, которые до сих пор часто происходят в церкви или которые предполагают отправление неких религиозных церемоний, пусть хотя бы «по умолчанию» или ради удобства? Термин «обряды перехода» {rites de passage ) ввел в 1908 г. антрополог Арнольд ван Геннеп*, давший

 

– -------------

* Геннеп, Арнольд ван (1873–1957) — французский этнограф, фольклорист, исследователь первобытной религии.

 

данному понятию следующее определение: «обряды, которыми сопровождается каждая перемена места, состояния, социального положения и переход из одной возрастной категории в другую». Ван Геннеп отмечает, что все животные рождаются, достигают зрелости, размножаются и умирают, но, пожалуй, только человек испытывает потребность в том, чтобы обозначить культовыми песнями и танцами каждый этап жизненного цикла, — а также некоторые календарные периоды62, — исполняя сложные ритуалы и наделяя каждый переход биологического и сезонного характера глубоким социальным смыслом. Другие животные тоже борются за господство и высокое положение в своем стаде или в иной социальной группе и устанавливают связи и союзы с равными им по статусу избранными особями. Но, опять-таки, только люди устраивают грандиозные представления по случаю таких событий, обозначая обрядами, ритуалами и церемониями каждое свое продвижение по социальной лестнице или присоединение к какой-то подгруппе.

– -----------

62 Позже Виктор Тернер дал новое определение понятию «обряды перехода» — исключил ритуалы, обозначающие жизненные циклы природы, и сосредоточился только на переходах, связанных с социальными превращениями индивида. Но, поскольку данный термин придумал ван Геннеп, ему решать, что он означает, и потому я использую его — более широкое — определение.

 

Таким образом, обряды перехода — это отнюдь не английское явление. Подобные ритуалы есть в любом человеческом обществе, и, хотя в каждой культуре они имеют свои характерные особенности, ван Геннеп показал, что первооснова у всех приблизительно одна и та же, состоящая из трех ступеней, или элементов: отделение (прелиминальная фаза), маргинальность/переход (лиминальная фаза) и реинкорпорация (постлиминальная фаза).

Даже по своим характерным особенностям большинство английских обрядов перехода схожи с аналогичными ритуалами многих современных западных культур: при крещении наших детей одевают в белое, и у них есть крестные; наши девушки тоже выходят замуж в белом и в сопровождении подружек невесты, а после свадьбы молодоженам полагается медовый месяц; на похороны мы надеваем черное; на Рождество обмениваемся подарками и т. д. Нет ничего сверхособенного в процедуре обряда, скажем, типично английских похорон или свадьбы, что показалось бы необычным или незнакомым гостю из Америки, Австралии или Западной Европы.

 

Правила двойственного отношения

 

Итак, что же все-таки есть (если есть) исключительного английского в английских «обрядах перехода»? Что могло бы показаться странным или непривычным гостю нашей страны или иммигранту из родственной нам современной западной культуры? Разумеется, чтобы выяснить это, я принялась опрашивать иностранцев и иммигрантов. «Дело не в обычаях и традициях, — сказала одна наблюдательная американка, сама принимавшая участие в свадьбах (один раз в качестве невесты, второй раз — как мать одного из брачующихся) по обеим сторонам Атлантики. — Вы правы, все они примерно одинаковы. Дело в отношении, в подходе в целом. Это трудно выразить словами. В отличие от нас, англичане, как бы это сказать, не участвуют полностью в брачной церемонии — они всегда держатся… даже не знаю… как-то отстранение; вид у них циничный и одновременно смущенный — они будто наблюдают за происходящим со стороны». Еще один заокеанский респондент высказался так «Мне всегда казалось, что англичане должны чувствовать себя во время ритуалов как рыба в воде. Помпезность, церемонность — это все их стихия. И в общем-то так оно и есть: когда речь идет о крупных событиях национальной важности, таких как королевские свадьбы, похороны общественных деятелей, — в этом им нет равных. Но на обычной частной свадьбе и так далее все какие-то чопорные, ходульные, неестественные. Или напиваются и превращаются в круглых идиотов. Среднего не дано».

Проблема в том, что «обряды перехода» по определению суть общественные мероприятия, подразумевающие обязательное взаимодействие с другими людьми на протяжении длительного периода времени. Хуже того, в ходе проведения многих из таких общественных мероприятий «частные» семейные дела (бракосочетание, оплакивание утраты близких, достижение совершеннолетия) становятся достоянием «публики». Ко всему прочему, на этих церемониях необходимо выражать чувства. Правда, не очень бурно: англичанам несвойственно рыдать на похоронах, вопить от радости на свадьбах или громко умиляться на крестинах. Но даже минимальное, символическое выражение чувств, предусматриваемое английскими «обрядами перехода», для многих из нас является сущим испытанием. (Многие не выносят даже процедуру «пожелания мира и покоя» — ритуал, исполняемый в ходе обычной церковной службы по настоянию доброжелательных викариев, когда требуется пожать руку сидящему подле вас человеку и пробормотать: «Да будет мир с вами». «Все, кого я знаю, ненавидят ритуал «пожелания мира», — признался мне один англичанин. — Я без дрожи даже подумать об этом не могу».)

Разумеется, в других странах обряды, знаменующие этапы жизненного цикла, тоже требуют от их участников напряжения душевных сил. События, обозначаемые «обрядами перехода», часто влекут за собой большие перемены, которые вызывают страх и беспокойство. Даже события, расцениваемые как позитивные перемены, поводы для торжества — крестины, церемонии по случаю достижения совершеннолетия или окончания учебного заведения, помолвки и свадьбы, — это стрессовые ситуации. Переход из одного социального состояния в другое — напряженная процедура, поэтому неудивительно, что такие события в большинстве культур неизменно связаны с потреблением значительного количества алкоголя.

Но для англичан эти «обряды перехода» особенно болезненны, и, думаю, наша неловкость — это отражение нашего двойственного отношения к ритуалу. Нам нужно, чтобы ритуалы исполнялись в соответствии с определенными правилами и установлениями, и в то же время сами церемонии вызывают у нас неловкость и смущение. Как и в случае с платьем, мы на высоте, когда мы «в форме» — то есть когда присутствуем на пышных королевских или государственных ритуалах, где расписаны каждый шаг и каждое слово и нет места для неуверенности или неуместных социальных импровизаций.

Пусть участие в этих мероприятиях не доставляет нам большого удовольствия, но, по крайней мере, мы знаем, что делать и что говорить. Англичане не особо жалуют официоз и не любят подчиняться удушающим ханжеским правилам и установлениям, но, как отметила я в главе об одежде, поскольку мы лишены природной деликатности и не способны общаться непринужденно, нам трудно совладать с неформальностью.

Свадебные и похоронные церемонии, а также другие «переходы», в которых главными действующими лицами являются простые англичане, достаточно официальные мероприятия, вызывающие у нас раздражение и заставляющие замыкаться в скорлупу чопорности, и в то же время настолько неформальные, что мы невольно демонстрируем свою социальную неловкость. Требуемая официозом набожность и банальности, которые мы слышим и говорим, слишком искусственно серьезны, неестественны и во многих случаях пронизаны смущающей религиозностью, отчего мы морщимся, теребим воротники и переминаемся с ноги на ногу. Но моменты неформальности, когда мы предоставлены сами себе, для нас еще более затруднительны. На свадьбах и других «обрядах перехода» у нас возникают, по сути, те же проблемы, что и в «обычных» социальных ситуациях, связанных с общением, когда мы неумело знакомимся и неловко приветствуем друг друга, не зная, что сказать и куда деть руки, только эти наши проблемы усугубляются соразмерно важности события.

 

Рождение детей и обряды посвящения

 

Лишь около четверти англичан крестят своих детей. Это, пожалуй, больше свидетельствует о безразличии англичан к религии, чем о нашем отношении к детям. Однако половина из нас венчается в церкви, и почти всех хоронят по христианскому обряду, так что относительная непопулярность крестин, возможно, все-таки отражает некое безразличие к детям в нашей культуре. Хотя, конечно, это не означает, что мы никак не отмечаем пополнение в семье. Рождение ребенка, вне сомнения, радостное событие, просто англичане, в отличие от многих других народов, не устраивают по этому поводу пир на весь мир. Обычно новоявленный гордый отец угощает напитками приятелей в пабе (эта традиция, как ни странно, известна под названием «обмывание головки ребенка», хотя сам младенец при этом не присутствует, что, пожалуй, и к лучшему), но, с другой стороны, англичане готовы выпить в пабе почти по любому поводу. О новорожденном говорят недолго: как только отец получил свою долю добродушных похлопываний по плечу и выслушал оханья относительно утраты свободы, бессонных ночей, потери либидо и прочих ужасов, связанных с детьми, данная тема считается исчерпанной и разговор возвращается в привычное русло.

Дедушки с бабушками, другие близкие родственники и подруги матери проявляют более неподдельный интерес к новорожденному, но главным образом во время неофициальных визитов, а не на «обрядах перехода» с большим числом приглашенных. Иногда практикуется американская традиция «смотрин новорожденного», организуемых для будущей мамы, но в Англии данный обычай не получил широкого распространения, и в любом случае эти «смотрины» устраиваются до родов, когда младенца как такового еще нет. Крестины — тихое, спокойное мероприятие, на котором присутствует относительно немного людей, но даже там младенец недолго остается объектом внимания: у англичан не принято возбужденно ворковать и сюсюкать над детьми. В некоторых случаях (в справочнике «Дебретт» такая практика порицается) родители новорожденных, стремящиеся подняться по социальной лестнице, устраивают крестины лишь для того, чтобы заполучить в крестные для своих детей «светских», богатых и влиятельных людей. Только, пожалуйста, не поймите меня неправильно. Я вовсе не утверждаю, что англичане не любят и не лелеют своих детей. Безусловно, они их любят и лелеют и обладают теми же природными родительскими инстинктами, что и все остальные люди. Просто мы как представители определенной культуры не ценим своих детей так высоко, как другие народы. Мы любим их как индивидуумов, но, вводя их в социальный мир, не устраиваем пышных обрядов посвящения. Часто говорят, что о своих животных англичане заботятся больше, чем о детях.

Это несправедливое преувеличение, но то, что Национальное общество защиты детей от жестокого обращения было основано у нас лишь через шестьдесят лет после появления Королевского общества защиты животных от жестокого обращения, уже само по себе говорит об иерархии приоритетов в нашей культуре.

 

Правила ведения разговора о детях

 

Англичане гордятся своими детьми так же, как и родители в любой другой культуре, но об этом вы никогда не догадаетесь, слушая, как они говорят о них. Правило скромности не только запрещает нам хвастаться своими отпрысками, но еще и предписывает принижать их достоинства. Даже те, кто испытывает неимоверную гордость за своих детей, должны закатывать глаза, тяжело вздыхать и жаловаться друг другу на то, какие у них шумные, надоедливые, ленивые, никчемные и несносные дети. Однажды на вечеринке я стала свидетельницей того, как одна мамаша попыталась похвалить ребенка другой: «Я слышала, твой Питер сдает 10 предметов на аттестат об общем среднем образовании. Должно быть, он очень умный…» В ответ мать «гения» пренебрежительно фыркнула: «Умный-то умный, только совсем не занимается — все в тупые игры компьютерные играет да слушает чокнутую музыку…» На что первая мамаша сказала: «Ох, и не говори. Сэм все свои экзамены завалит. Он только и умеет, что на скейтборде кататься, а за это пятерки не ставят, я ему так и говорю. Да он меня, конечно, не слушает…» Оба мальчика, вероятно, были примерными учениками, и их матери это знали. В сущности, отсутствие беспокойства в голосе каждой предполагало, что они уверены в хороших результатах, но заявить об этом прямо было бы дурным тоном.

О детях следует говорить с неким бесстрастным, шутливым смирением, подразумевающим, что вы как родитель обожаете своих чад, но считаете их непослушными озорниками. Есть родители, которые нарушают эти неписаные правила, до небес восхваляя достоинства и успехи своих детей или умиляясь ими, но подобное поведение порицается как жеманство и претенциозность, и с такими родителями обычно стараются не общаться. В кругу семьи или близких друзей англичане могут выражать свои истинные чувства к детям — обожание, гордость или сильное беспокойство, но в разговоре со знакомыми у школьных ворот или на светской вечеринке почти все принимают слегка насмешливый вид критичной непредвзятости, стремясь перещеголять друг друга в умении принизить достоинства своих несчастных детей.

Но этот ритуал порицания в типично английском стиле имеет совершенно противоположный подтекст. Англичане, как я уже говорила, от природы не более скромны, чем любая другая нация, и хотя они подчиняются неписаным правилам скромности, их душевный настрой — это совершенно иное дело. Многие уничижительные замечания о собственных детях — на самом деле скрытое хвастовство, в лучшем случае — неискренность. Жалуясь на лень и нежелание своих детей делать домашнее задание, англичане таким способом косвенно намекают, что их дочь или сын настолько умны, что способны хорошо учиться, не прилагая усилий. Ругая «несносных» детей за то, что они все время болтают по телефону или «шляются бог знает где» со своими друзьями, мы подразумеваем, что они пользуются популярностью среди своих сверстников. Когда мать, закатывая глаза в притворном отчаянии, сетует на то, что ее дочь чрезмерно увлечена модой и косметикой, это означает, что девочка очень красива. Если вы с притворным раздражением говорите о том, что ваш ребенок одержим спортом, значит, вы в завуалированной форме восхищаетесь его спортивным мастерством.

Если привычки и поведение ребенка по-настоящему вызывают у вас беспокойство, вы все равно обязаны выражать свою озабоченность притворно отчаянным тоном. Подлинное отчаяние допустимо выказывать лишь в кругу очень близких друзей; у школьных ворот или на вечеринках можно только делать вид, что вы в отчаянии, даже если вы не находите себе места от беспокойства. Слушая подобные разговоры, я иногда замечала, как в голос какой-нибудь матери, жалующейся на своего «никчемного» ребенка, закрадываются нотки подлинной безысходности. В этом случае ее собеседники начинали смущаться, отводили глаза и неловко переминались с ноги на ногу, всем своим видом показывая, что предпочли бы уйти. Обычно забывшаяся женщина чувствовала, что ее откровения вызывают дискомфорт у окружающих. Она тут же брала себя в руки, вновь переходя на беспечный, шутливый тон. Англичане должны демонстрировать беззаботность, даже когда им невыносимо тяжело.

Согласно правилам игры «мой ребенок хуже», строго-настрого запрещается критиковать детей своих собеседников. Своего можете поносить сколько душе угодно, но не смейте слова худого сказать об отпрысках других жалующихся родителей (по крайней мере, им в лицо). В ответ на сетования собеседников по поводу проделок и недостатков их детей позволительно выразить сочувствие, но в мягкой, деликатной форме, так чтобы не нанести им оскорбления. Умышленно уклончивое «Да-а, представляю » или неодобрительное цоканье языком и удрученное покачивание головой — единственно безопасные формы ответа, а следом необходимо непременно посетовать на слабости собственных детей.

Во всем этом нет никакого расчета или сознательного лицемерия, как это может показаться. Большинство англичан следуют правилам выражения недовольства своими детьми машинально, не задумываясь. Они непроизвольно прибегают к циничному тону притворного отчаяния и напускают на себя несчастный вид. Они на подсознательном уровне чувствуют, специально не напоминая себе, что хвастать и выказывать эмоции неприлично. Даже скрытое, непрямое хвастовство — хвастовство, замаскированное под осуждение, — это не результат продуманной хитрости. Англичане не говорят себе: «Хм, хвастаться запрещено, как бы мне так выбранить моего сына/дочь, чтобы все поняли, что он/она — гений?» Подобное лицемерие у нас в крови. Мы не привыкли говорить то, что имеем в виду. Ирония, самоуничижение, преуменьшение, намеки, двусмысленность и вежливое притворство — это все в нашей плоти и крови. Без этого англичане — не англичане. Этот особый склад ума воспитывается в нас с детства, и к тому времени, как наши дети идут в школу, они уже в совершенстве владеют искусством непрямого хвастовства и способны самостоятельно заявить о своих достоинствах путем самоуничижения.

 

Переходный возраст, которого якобы не существует

 

Что, пожалуй, и к лучшему, поскольку в нашей культуре дети воспринимаются как тяжкое бремя, а подростки — сущее наказание. Подростков считают одновременно ранимыми и опасными; они нуждаются в защите и в то же время их следует держать в узде. В общем, от них одни неприятности. Потому, наверно, не удивительно, что в очень немногих культурах принято отмечать наступление этапа полового созревания. Этот трудный, неловкий период, когда начинают бурлить гормоны, мало кто расценивает как повод для торжества. Англичане предпочитают зарывать головы в песок, делая вид, будто с их детьми ничего не происходит. В англиканской церкви есть церемония конфирмации для детей, достигших соответствующего возраста (обычно 11–14 лет), но она еще менее популярна, чем крестины, а светского аналога данному ритуалу не существует, так что большинство английских детей лишено официального «обряда перехода», который ознаменовал бы их вступление в пору полового созревания.

Поскольку в честь подростков, вступающих в период переходного возраста, не устраивают торжеств, они придумывают свои собственные «ритуалы посвящения», связанные с незаконной деятельностью, — употребляют спиртное, экспериментируют с наркотиками, занимаются кражами в магазинах, разрисовывают стены, угоняют автомобили и т. д. или пытаются еще каким-нибудь способом привлечь внимание к своему новому сексуальном статусу (например, среди стран Европы мы занимаем первое место по подростковой беременности).

Но официально их «принимают» в полноправные члены общества только после того, как они преодолеют этап полового созревания и достигнут восемнадцати лет — возраста, знаменующего их переход в категорию взрослых. Для некоторых устраивают маленький обряд посвящения, когда они сдают экзамен на водительские права, но восемнадцать лет — возраст, с которого англичане получают право участвовать в выборах, вступать в брак, не спрашивая родителей, вступать в гомосексуальную связь, смотреть фильмы категории «X» и — что наиболее важно для большинства — покупать спиртные напитки. Да, многие к этому времени уже несколько лет как пьют, занимаются сексом и смотрят фильмы «для взрослых», а многие в шестнадцать оставили школу и с тех пор работают полный рабочий день, возможно, даже женились/вышли замуж или живут в гражданском браке, забеременели или уже имеют своих детей. Но восемнадцатый день рождения все равно считается важной вехой, и его расценивают как повод для того, чтобы устроить большую шумную вечеринку или хотя бы напиться сильнее, чем в обычный субботний вечер.

 

«Свободный» год: перерыв в учебе и новые испытания

 

У образованных классов за «обрядом перехода» по достижении восемнадцати лет зачастую следует «свободный» год — длительный «промежуточный» период между окончанием школы и поступлением в университет, в течение которого молодые люди несколько месяцев путешествуют за границей. При этом многие занимаются благотворительной деятельностью (помогают перуанским селянам строить школу, работают в румынском приюте для сирот, спасают тропические леса, копают колодцы и т. д.), знакомясь с настоящим (то есть бедным) миром и набираясь жизненного опыта, который формирует характер. Путешествие, предпринятое в «свободный» год, рассматривается как своеобразный обряд посвящения — менее трудный вариант обычая, практикуемого в некоторых племенных обществах, суть которого заключается в том, что взрослеющих мальчиков на некоторое время посылают в джунгли или в дикую местность, где те борются с трудностями и тяготами, доказывая, что они достойны быть официально принятыми в сообщество взрослых.

Для детей из среды высшего общества и верхушки среднего класса таким испытательным полигоном зачастую является закрытая частная школа, куда родители их отправляют на весь период отрочества. До относительно недавнего времени представители высшего класса и аристократии были убежденными противниками интеллектуальности (в этом, а также в своей увлеченности спортом и азартными играми они схожи с рабочим классом) и смотрели свысока на средние классы, почитающие высшее образование. Их дети могли учиться в университете, но это не считалось жизненной необходимостью — служба в армии, сельскохозяйственный колледж* или какое-либо другое учебное заведение их бы тоже вполне устроили, — а уж дочерям, по их мнению, высшее образование и вовсе не к чему. Леди Диана Спенсер никогда особо не стыдилась своей необразованности и, выступая перед общественностью, весело шутила по поводу своих удручающе низких результатов в средней школе. Девушка из среднего класса скорее бы сквозь землю провалилась. С некоторых пор представители верхушки общества несколько пересмотрели свое отношение к высшему образованию, особенно ее низшие или менее богатые слои, дети которых ныне вынуждены конкурировать за престижные рабочие места с представителями средних классов, имеющих университетское образование. Молодые люди из высшего класса и даже аристократии, в том числе королевских кровей (например, принц Уильям), теперь общаются, взаимодействуют в одном коллективе и сравнивают следы от укусов москитов с юношами и девушками из средних классов в ходе поучительных путешествий, предпринятых в «свободный» год.

– -----------

* Сельскохозяйственный колледж — специальное одногодичное или двухгодичное учебное заведение, государственное или частное.

 

Считается, что молодые люди всех классов, прошедшие испытание «свободным» годом, должны вернуться из путешествия зрелыми, сознательными, серьезными людьми, готовыми к самостоятельной жизни в университетском общежитии, способными постирать свою одежду и иногда открыть консервную банку с бобами, если к моменту их возвращения из паба кафетерий уже закрылся. Студенты первого курса, «пережившие «свободный» год», смотрят свысока на тех, кто поступил в университет «сразу после школы». Они считают себя более зрелыми и умудренными жизненным опытом и постоянно подчеркивают, что они гораздо взрослее своих инфантильных, глупых, «непосвященных» сверстников.

В некоторых менее привилегированных слоях общества аналогом «свободного» года является срок, проведенный в тюрьме или в колонии для несовершеннолетних преступников примерно в таком же возрасте. Считается, что в этих исправительных учреждениях так же закаляется характер, как и во время испытаний «свободного года», поэтому «выпускники» тюрем и колоний зачастую демонстрируют то же чувство превосходства по отношению к своим незрелым, не знающим жизни ровесниками. В сущности, можно заметить поразительное сходство в манере изъясняться тех, кто «побывал за решеткой», и тех, кто прошел испытания «свободного» года.

 

Студенческие ритуалы

 







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.