Здавалка
Главная | Обратная связь

Перевод С. Бушуевой



 

Пришло лето, и я завел привычку располагаться в самых людных местах: на площади Сан Сильвестро, перед центральной почтой, в галерее на площади Колонны, на улице Гамберо. На мне был легонький коричневый полушерстяной костюм – на груди под карманом я прорезал дыру, так чтобы клочок ткани болтался на ветру, как распахнутая дверца; рубашка была без галстука, с расстегнутым воротом, на ногах – стоптанные парусиновые туфли. Одним словом, для моего занятия вид у меня был как нельзя более подходящий. Итак, я располагался в каком-нибудь людном месте и, завидев подходящего мне прохожего, бросался в атаку:

– Гляди-ка! Кого я вижу! Ты что, не узнаешь меня? Ведь мы же вместе служили! Неужели не помнишь? В Брессаноне! Мы сидели рядом в офицерской столовой, помнишь?

Чтобы вы поняли, в чем тут дело, я вам скажу, что я должен был за одну, самое большее – две минуты заставить узнать себя или хотя бы вселить сомнение в душу человека, который, разумеется, никогда меня не видел. Если бы я, скажем, спросил: "А помнишь такое-то кафе?" или "Помнишь такое-то семейство?", ему было бы очень легко ответить: "Нет, мы с вами незнакомы, я ничего этого не помню". А в армии когда-нибудь каждый служил, ну и годы, известно, идут, и забыть кого-нибудь из тысячи бывших однополчан – что тут удивительного? И правда, в девяти случаях из десяти человек глядел на меня и в душу его закрадывалось сомнение. Тогда я еще больше наседал на него:

– Чудесное было время! Зато потом, к сожалению, дела мои пошли плохо. Чего я только не пережил! А сейчас видишь, каково мне – работы нет… И вообще…

В этом месте мой собеседник либо решительно отказывался доверять своей памяти, либо проникался ко мне сочувствием, либо – самое простое, – не желая тратить время на бесплодные воспоминания, совал руку в карман и протягивал мне те триста или пятьсот лир, которые и были единственной целью всего этого предприятия.

Да, у людей все-таки доброе сердце; ведь никто никогда мне не ответил: "Пошел-пошел… Я тебя не знаю! Никогда тебя не видел!" Что касается выдуманной мною истории, мне просто везло; никому из моих собеседников не приходило в голову ее проверить! А ведь я не только никогда не сидел ни в какой офицерской столовой, я и в армии-то не служил, будучи единственным сыном вдовы! А Брессаноне я выбрал потому, что этот город мало кто знает, он от нас далеко, и, значит, никто, даже если б и захотел, не смог бы вывести меня на чистую воду.

С помощью этой системы и некоторых других средств мне удавалось существовать. Когда я говорю "существовать", я имею в виду, что мне удавалось таким образом платить за еду и за постель в углу под лестницей. Но бывают же такие несчастья! Однажды утром, ближе к полудню, когда я, как обычно, стоял на улице Гамберо, я увидел человека, который медленно двигался мне навстречу, останавливаясь у каждой витрины и внимательно разглядывая выставленные на продажу товары. Я сразу же решил пристать именно к. нему может быть, потому, что он был единственным, кто не торопился на этой суматошной многолюдной улице. Сказано – сделано: я подхожу к нему и завожу свою обычную песню: "Кого я вижу… Офицерская столовая… Брессаноне…" Пока я все это говорил, я рассмотрел его получше и понял, что на этот раз промахнулся, но отступать было уже поздно. Лет ему, пожалуй, было что-нибудь между тридцатью и пятьюдесятью, лицо – как мордочка куницы, узенькое и остренькое, нос да скулы, кожа желтоватая, рот большой, с фиолетовыми губами, под скошенным лбом маленькие прищуренные глазки. У него были огромные оттопыренные уши, а коротко подстриженные волосы делали его похожим на неоперившегося цыпленка. Он был очень худ, на нем свободно болтался широкий, с ватными плечами пиджак из ворсистой ткани в большую зеленую клетку.

Видели вы когда-нибудь ящерицу, которая охотится за мухой? Сначала она замрет и долго лежит неподвижно, потом вдруг бросок – и мухе конец. Вот и он с той же внезапностью обернулся на мой голос. Подождал, пока я выложу свою историю, а затем радостно воскликнул: "Ну, конечно, конечно! Я тебя прекрасно помню! Как поживаешь? Да ты молодцом, совсем молодцом!"

Вот что значит не терять присутствие духа! Если бы и я его не потерял, я должен был бы тут же отступить, прикрывшись каким-нибудь извинением, и смыться. Это единственное, что мне оставалось сделать. Но я привык наблюдать растерянность других и представить себе не мог, что и мне придется очутиться в их положении. А потому я только пролепетал как последний дурак: "Да так, знаешь. Так себе". А потом, уже скорее по привычке, добавил: "Если бы ты знал, сколько мне пришлось пережить!"

А он, бодрый, как петух, весело мне отвечает: "Ну-ка, ну-ка, послушаем… Очень интересно! Но давай сперва зайдем в бар, отпразднуем встречу!" Он взял меня под руку – а хватка у него была железная! – и, чуть ли не приподняв меня от земли, потащил в ближайший бар на улице Вите.

Волоча меня туда, он все время торопливо твердил: "Какой счастливый случай! Как я рад тебя видеть!" – и голос у него был какой-то холодный, свистящий. В общем, если бы змеи умели говорить, они говорили бы его голосом. Пока мы шли, я успел рассмотреть его получше: о теплом пиджаке, который он носил в разгар лета, я уже говорил. Кроме того, на нем: были коричневые штопаные брюки, заглаженные до блеска. Черные ботинки на толстенных подошвах были хорошо начищены, но настолько изношены, что сверху кожа стала тонкой и реденькой, как вытертый бархат. А потом я заметил еще одну вещь, от которой просто похолодел: от резкого движения его клетчатый пиджак распахнулся, и стало видно, что под ним нет рубашки; грудь прикрывала манишка на двух резинках, а по обе ее стороны виднелось голое тело с желтоватой гусиной кожей. Значит, это был бедняк еще похуже меня! Правда, он был совсем другого типа: у меня всегда веселый, приветливый, располагающий вид, а у него, наоборот, мрачный и какой-то зловещий.

Мы вошли в бар. Он направился прямо к стойке, заказал два вермута и выпалил одним духом:

– Офицерская столовая в Брессаноне? Как же, как же, помню! Прекрасный город Брессаноне, такая река там красивая и эти улочки с лоджиями. А недалеко от него Больцано, тоже прекрасный город. Да, Брессаноне… А помнишь гостиницу "Белая лошадь"? Там было большое кафе, где собирались все офицеры и где можно было встретить девочек, ищущих компании. Брессаноне! А вокруг эти холмы с виноградниками! А какое там вино! Как оно называлось? Ах, да, терлано.

В этот момент бармен подал нам вермут. Он поднял стакан:

– За нашу встречу!

И что же, пришлось выпить, хотя тогда я еще не представлял, чем кончится для меня эта встреча. Он осушил стакан и бросился к двери, говоря:

– Послушай, уже время обедать, пообедаем вместе. Ведь не каждый день случается встретить друга!

– Я… – начал было я, следуя за ним, но тут бармен, не спускавший с нас глаз, крикнул:

– Эй, синьор, за два вермута!

Я хотел вернуть своего "знакомого" и заставить платить, но он уже скрылся за дверью. Пришлось вынуть деньги и расплатиться. Но стоило мне выйти, как он тут же откуда-то вынырнул и схватил меня за руку:

– Пошли, тут рядом есть хорошая траттория…

В траттории, где я, уже совершенно обалдевший, пытался увильнуть от него с помощью жалких отговорок ("Я не хочу есть… У меня свиданье…"), он с удобством расположился за столом и уверенно заказал солидный обед – лапшу и жареную телятину. Затем он снова обернулся ко мне: "Офицерская столовая? Как же, как же, помню. А капитана Москитто помнишь? Того самого, который на вечеринках привязывался к любой девушке – красивой или некрасивой все равно – и волочился за ней напропалую. Он называл это стрельбой в цель. Да, капитан Москитто! Это был настоящий донжуан! Но ведь и ты, дорогой мой, ты тоже был не промах!"

Тут уж я просто разинул рот: мало того, что из всех городов Италии он знал именно Брессаноне со всеми его улицами и гостиницами, кафе и женщинами, рекой и вином, он еще знал и капитана Москитто и помнил, что я тоже был донжуаном! Теперь я уже почти восхищался им. Ох и ловок же он был! Такой ловкач, куда ловчее, чем мне показалось вначале!

Принесли лапшу. Он проглотил полную ложку и снова в том же веселом и вероломном тоне завел старую песню:

– Брессаноне! Прекрасное было время! Однако с Неллой, мой милый, ты поступил некрасиво… Уж позволь мне это сказать откровенно! Ты обошелся с ней, как последний негодяй!

– Нелла? Какая Нелла? – пробормотал я с набитым ртом.

Он ухмыльнулся:

– Ну-ну, красавчик, не скромничай, со мной это ни к чему. Однако ты тогда легко отделался… А девушка была просто прелесть. Блондинка, голубые глаза! А фигурка! А ты, попав в цель, как говорил Москитто, разбил ей сердце и бросил ее! Даже Модуньо сказал, что ты негодяй!

– Что еще за Модуньо? И потом, придержи язык… – начал я, надеясь затеять скандал. Но куда там! Это было не так просто.

– Нет, ты все-таки мошенник! – Тут он засмеялся, осушил одним духом полный стакан и принялся за телятину, которую услужливый официант сунул ему под самый нос. – Конечно, у тебя была еще и Пина, тоже прелестная девушка, брюнеточка такая, и вообще кто его знает, сколько их у тебя еще было! Но все-таки Нелла этого не заслуживала… Она ведь с горя хотела покончить с собой. Приняла снотворное… Но выжила, а потом спуталась с этим… как его?.. с лейтенантом Тесситоре.

– Тесситоре? Никогда не слыхал.

– Да, да, Тесситоре. Это был странный тип, очень странный. Помнишь, вы с ним чуть не подрались из-за этой Неллы? Как же, как же, однажды вечером на реке, еще дождь шел, помнишь? Мне пришлось вас разнимать. Нелла тащила в одну сторону, я в другую. Хе-хе… Ну а кончилось тем, что она ушла с тобой. Ты был кругом виноват, мошенник. Ты приревновал Неллу к этому лейтенанту, но тебе удалось ее отбить. Да, ты был настоящий донжуан… Знаешь, что сказал майор Патерностро, когда ты уехал: "Слава богу, что он уехал, а то все здешние бабы достались бы ему!"

С телятиной было покончено, и он хрипло засмеялся, хлопнув меня по спине:

– Хоть бы рассказал, чем ты их привораживаешь!

Я тоже кончил свою телятину. И, может быть, именно потому, что после еды я почувствовал себя немного бодрее, я решил сказать ему правду. Откинувшись назад, чтобы освободиться от его руки, лежавшей на моем плече, я начал, глядя ему прямо в глаза:

– Ну, вот что… Хватит. Хорошего понемножку. Я никогда не был в Брессаноне.

– Ты никогда не был в Брессаноне?

– Нет. И не знаю ни Москитто, ни Модуньо, ни Тесситоре, ни Патерностро.

– Что ты болтаешь?

– Это правда. И я не донжуан, хотя женщины мне нравятся. И у меня никогда не было ни Неллы, ни Пины. И вообще я никогда не служил в армии; моя мать вдова, и меня освободили.

Он посмотрел на меня своими змеиными глазками, и я снова подумал: "Ох, и ловкач! Посмотрим, как он теперь вывернется. Ведь он как кошка: умеет падать на лапы". Да куда там кошке со всеми ее лапами! Он даже не задумался ни на минуту и закричал негодующе и оскорбленно:

– Так, значит, ты меня обманул?

Я растерялся.

– Нет, я просто ошибся, – пролепетал я, – думал, что…

– Какое там ошибся! Ведь ты начал разговор с того, что ты был в Брессаноне. А на самом деле ты там не был. Ты обманул меня, лжец, бродяга, мошенник!

– Ну, ты поосторожнее выбирай выражения!

– Ты мошенник и хотел меня надуть! Пошел вон!

– Но я…

– Молчи! И я связался с таким негодяем, жуликом, бродягой! – Продолжая оскорблять меня, он поднялся на ноги и, застегнув пиджак на все пуговицы, сказал: – Не вздумай идти за мной – я позову полицейского!

И ловкий, как куница, он молниеносно выскользнул в открытую дверь.

Ей-богу, я не вру. Хоть я и ожидал, что он выкинет что-нибудь в этом роде, но никак не думал, что он сделает это так просто и неожиданно. Ох и ловок же он был! Куда ловчее меня! Грустно пошарив в карманах, я вытащил свои последние гроши и расплатился. И вдруг при выходе из траттории меня останавливает прохожий:

– Простите, не могли бы вы сказать…

Может, он просто хотел узнать, который час, или справиться об адресе, но я как заору:

– Я не знаю тебя, я никого не знаю!

Он, изумленный, так и замер на месте, а я бросился бежать.

 

Индеец







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.