Главная | Обратная связь

МИКРОСКОПИЧЕСКИЕ ДОЗЫ?

И сколько? Сколько затратили сил, времени, старания, какой получили результат — и по количеству и по качеству, — все это чрезвычайно важно. Я настаиваю на том, что должен быть оптимум трудовой нагрузки, чтобы ребенок смог применить и физическую силу, и поработать головой, и испытать свое терпение и настойчивость в преодолении трудностей, и почувствовать радость и гордость, когда получит ощутимый результат. Это, конечно, зависит от организации работы, от ее нужности, полезности, но, честное слово, пять минут работы в день — это еще не работа.

Когда мы перешли жить в другой дом, с отоплением, водопроводом, газом, нас опять выручала необходимость: надо было утеплять дом, переделывать сарай, очищать и строить спортплощадку, приводить в порядок сад. А кроме того, было много разных сезонных работ, вроде весенней уборки двора или посадки огорода. Обычно в подобных делах участвуют все — от мала до велика. Есть работа и ежедневная: уборка, стряпня, посуда и пр. — ее делаем по очереди. Если все это учесть, то у детей в среднем получается, конечно, не пять минут, но и не более получаса в день. Думаю, этого мало, потому что остается каким-то незаметным этот труд, совсем не трудным.

А разве должно быть обязательно трудно? Я считаю, что необходимо: трудовые усилия должны быть и по напряжению, и по длительному не игрушечными, а значительными, что называется, до поту, до усталости, той трудовой усталости, которая дает особое гордое удовлетворение: "Я смог, я выдержал, я не хлюпик и не белоручка какой-нибудь". Это гордость и достоинство рабочего человека. И его может и должен испытать ребенок как можно раньше.

"НИТОЧКА-НИКИТОЧКА"

Это не теоретические рассуждения — мы все это наблюдали у своих детей, когда организовали нашу "швейную фабрику", которую ребята ласково назвали "Ниточка-Никиточка". Было тогда у нас трудное время. Для дополнительного заработка мама брала надомную работу — шила фартуки, а мы ей все помогали (старшему тогда было 11 лет). Работали от одного до двух часов ежедневно, каждый по своей "специальности": кто скалывал булавками детали, кто нитки обрезал, кто складывал, кто был "няней" в детском саду (играл с маленьким тогда Ванюшей).

Л. А.: Я, правда, довольно скоро поняла, что наша "фабрика" отнимает у меня слишком много времени: чтобы выработать требуемую от надомниц норму, мне приходилось шить три-четыре часа вдень. И это помимо семичасового рабочего дня и обычной домашней работы. Через месяц-полтора я почувствовала: не выдержу, брошу. Но не бросила. Почему?

Все дети любят играть во "взрослую" деятельность: "в магазин", "в почту", "в завод", "в школу" и т. д. Но эта работа "понарошку" настоящего удовлетворения не приносит. "Все только играй и играй. А что поделаешь, коли нет ничего другого?" "Сколько в ребячьих играх горького сознания недостатка подлинной жизни, сколько мучительной по ней тоски!" И еще: "Если детская комната вопреки нашим запретам так часто бывает мастерской и складом хлама, а значит, складом материалов для предполагаемых работ, не в этом ли направлении обратить нам поиски? Быть может, для комнаты маленького ребенка нужен не линолеум, а воз полезного для здоровья желтого песка, изрядная вязанка палок и тачка камней? Быть может, доска, картон, фунт гвоздей, пила, молоток и токарный станок были бы более желанным подарком, чем игра, а учитель труда полезнее, чем преподаватель гимнастики или игры на пианино? Но тогда пришлось бы изгнать из детской больничную тишину, больничную чистоту и боязнь порезанных пальцев". Это любимый наш Корчак, его удивительная книга "Как любить детей". Как радовались мы, читая эти строки, находя в них поддержку собственным наблюдениям, чувствам и мыслям. Нет, как ни трудно мне было, а закрыть нашу "фабрику" я не могла, не могла лишить детей радости участия в подлинной жизни.

Б. П.: Два года работала наша "Ниточка-Никиточка". Наполовину это была, конечно, игра "в фабрику", но работали всерьез, с рабочим местом, четким ритмом, с ответственностью за качество. Это было чудесное время, которое мы все вспоминаем с удовольствием. А почему? Слаженная, дружная работа — и видимый результат: стопка готовых — нами сделанных! — фартучков (за месяц 400-500 сложенных по строгому стандарту и связанных аккуратными пачками по 20 штук).

Час-полтора довольно кропотливой однообразной работы, казалось бы, должны были утомить ребят, но нет: они проникались каким-то особым рабочим достоинством из-за своей необходимости, нужности на "фабрике". Как-то у Анюты болел палец — занозила она его. Мы хотели освободить ее от работы, а она: "А кто же будет кармашки прикалывать?" — и работала со всеми до конца "смены".

Просто удивительно, как наши непоседы преображались за работой: становились сосредоточенными, внимательными, серьезными, даже какими-то чуть-чуть важными. Участие в общем труде, осознание зависимости всех от каждого помогли им ощутить, что жизнь состоит не только из приятного "хочу", но и из сурового и ответственного "надо".

А как по-разному проявлялись их характеры: один не давал покоя своими рационализаторскими предложениями, другой норовил вначале выдать большое количество за счет качества, третий проявил необычайную аккуратность, даже изящество, в своей "операции", а четвертый оказался универсалом — освоил все "профессии" и всегда был готов помочь в случае "прорыва".

Особенно поражала нас, взрослых, та быстрота, с которой ребятишки осваивали рабочие операции и целые "профессии". Не проходило и недели, как Анюта, только что перешедшая на "подвертывание подола фартука", уже не отставала от взрослого, а еще через неделю она уже успевала подвернуть два фартука, пока взрослый делал один. Десятилетнему Антону уже через две недели после начала работы "фабрики" в "трудовую книжку" (были у нас такие у каждого работника) была записана новая профессия — "швея-мотористка". Он не только хорошо подшивал карманы, бретели и пояса на своей электрической машине "Тула", но мог ее настроить, заправить шпульку, отрегулировать шаг строчки, натяжение нити.

Все вопросы на "фабрике" мы решали на общем собрании, и нам, взрослым, нередко приходилось поражаться толковым и справедливым суждениям ребятишек о распределении обязанностей, и о "технологии производства", и о рабочей дисциплине, и о справедливости в "начислении зарплаты". На свои трудовые

Да, у нас была зарплата — каждый получал ее в конце месяца и торжественно расписывался в ведомости, где указывалась "квалификация" работника, количество рабочих часов и сумма: от 23 копеек у четырехлетней Юли до 3-4 рублей у "швей-мотористок" — мамы и десятилетнего Антона.

С самого начала нас поразило отношение детей к этим заработанным ими деньгам. Это были совсем не те даровые деньги, которые иногда давали им мы или бабушки (купи, мол, что хочется) и которые никогда не залеживались в кармане — так их не терпелось скорее истратить на мороженое, на шоколадку или на какую-нибудь свистульку, которую через полчаса после покупки можно было обнаружить где-нибудь уже забытой или даже сломанной без особого сожаления.

А эти — трудовые! — даже в голову не приходило истратить так легкомысленно и глупо. Они много раз пересчитывались, аккуратно складывались и тратились только на нужные вещи, которыми можно пользоваться долго: авторучку, перочинный нож, компас, записную книжку и т. п. Особое удовольствие детям доставляло то, что можно на свои деньги (никого не надо просить!) купить подарок или угостить всех чем-нибудь вкусным в праздничный день.

А однажды случилось вот что. Не хватало у нас до получки денег. "Как и быть, прямо не знаю", — огорченно призналась мама, когда все мы вечером сидели за своим большим "производственным" столом. И вдруг протянулась к ней маленькая рука с крепко зажатым кулачком: "На, мама, возьми мои деньги". На раскрасневшейся Юлиной ладошке лежали 23 копейки! — вся ее зарплата. И следом тотчас же: "И мои! И мои возьми!.." Мама едва удержалась от слез. На следующий день мы ели Юлин хлеб и пили Анино молоко и говорили им "спасибо"! А они сияли от гордости и счастья.

Наверное, каждый из нас вспоминает с особой гордостью тот момент, когда вручил матери первую в своей жизни зарплату. Но это бывает обычно лишь в 16-18 лет. А мы доставили нашим детям эту высокую человеческую радость намного раньше.