Главная | Обратная связь

ПОСТРОЕНИЕ ДЕТСКОЙ ДУШИ

Сензитивные периоды. С недавних пор стало воз­можным говорить о средствах выражения чувстви­тельности маленького ребенка, ведущей к скрытому изначально духовному построению.

Несмотря на то, что ранняя детская духовная жизнь трудно уловима, как нам это говорит пример с развитием речи, было бы неверным отрицать ее наличие. Это ведет к предположению, что речь в детской душе полностью за­ранее сформирована, хотя ее моторные органы не достиг­ли зрелой способности к выражению. Действительно, сна­чала формируется лишь устройство для воспроизведения речи. Похожее происходит со всеми проявлениями духов­ной сферы, где речь представляет лишь внешнюю демон­страцию. У ребенка проявляются созидательное поведе­ние и потенциальные энергий, способные построить его Духовный мир на основе впечатлений из окружения.

Чрезвычайный интерес вызывает у нас недавнее откры­тие в биологии, согласно которому в развитии живого организма существуют определенные периоды восприимчи­вости (сензитивные периоды). В чем состоит и как проте­кает развитие, рост живого существа? Когда говорят о раз­витии и росте, то с этим связывают некий внутренний механизм, который складывается из нескольких частей. Со­временная наука внесла сюда два существенных откры­тия. Одно из них - открытие желез внутренней секреции, от которых зависит физический рост. Оно оказало мощ­ное влияние на науку по оздоровлению ребенка и вызвало тем самым признание. Другой вклад состоял в обнаруже­нии определенных периодов повышенной восприимчиво­сти, что дало новые возможности для понимания процес­са духовного роста.

Голландский ученый X. Де Фрис открыл периоды осо­бой чувствительной восприимчивости у животных. В на­ших школах нам удалось установить эти сензитивные пе­риоды в развитии детей и определить в связи с этим цели воспитания. Речь идет об особой чувствительности в раз­витии, которая встречается в раннем возрасте у живых су­ществ. Она имеет ограниченное рамками время протека­ния и служит тому, чтобы облегчить живому существу ов­ладение каким-либо навыком или умением. Как только ребенок осваивает какое-либо умение, то соответствую­щий ему вид чувствительности исчезает. Так на основе импульса и в течение узко ограниченного времени разви­ваются особенности характера. Причем это не какое-то неопределенное становление, унаследованное и данное живому существу от рождения, а результат системати­ческой и тщательной внутренней работы, которую ведут проявляющиеся инстинкты. Эти инстинкты побуждают живое существо в определенной стадии его развития к такому подъему энергии, который часто решительно от­личается от подъема энергии взрослого индивида.

Де Фрис установил сензитивные периоды сначала у на­секомых, развитие которых делится на особые открыто об­наруживающие себя периоды. Они проходят через мета­морфозы, которые хорошо наблюдаются в эксперименталь­ных лабораторных условиях.

Приведем пример из Де Фриса: возьмем гусеницу са­мой обыкновенной бабочки. Известно, что гусеницы очень быстро растут, много едят и поэтому вредны для расте­ний. Де Фрис указал, что в первые дни своей жизни они едят не большие листья растений, а только нежнейшие листочки на концах веток.

Бабочка откладывает свои яйца в месте, где от ствола отходят сучья, потому что оно надежно защищено. Кто подсказывает молодым, только что вылупившимся из яичек крохотным гусеницам, что нежные листья, нужные им для питания, находятся на отдаленном конце ветки? Какую сильную чувствительность к свету имеет гусеница! Свет притягивает, привлекает ее. Молодая гусеница стремится к ярко освещенным концам веток, производя свои харак­терные подпрыгивающие движения. Там она находит не­жные листья, которые утоляют ее голод. Но странно то, что по окончании этого периода гусеница будет питаться по-другому, и тогда она теряет свою восприимчивость к свету. Вскоре она становится совершенно равнодушной к нему. Инстинкт отмирает. Он уже сослужил свою службу. Гусеница ищет теперь питательные вещества другими пу­тями.

Нельзя сказать, что гусеница теперь не чувствует свет и что в физиологическом смысле она становится невосп­риимчивой к нему. Но теперь она больше не обращает на свет никакого внимания.

У личинки бабочки наступает далее другой период раз­вития чувствительности: она превращается в голодное прожорливое существо, которое поглощает растительность вокруг. Далее у личинок наступает время поста, и они со­оружают для себя строения, похожие на саркофаги, в ко­торых хоронят свои безжизненные тельца. Здесь мы сно­ва можем наблюдать целеустремленную интенсивную ра­боту: в этом укрытии происходит последняя фаза развития бабочки, в которой она готовит свои красивые крылья.

Известно, что личинки пчел проходят через стадию, в которой каждая из них, если она - женская особь, может стать царицей. И все же семья выбирает из всех одну-единственную личинку, и только для нее рабочие пчелы гото­вят особую питательную субстанцию, которую зоологи на­зывают «царской пищей». Избранница, питаясь этой цар­ской пищей, станет царицей всего сообщества. Если через некоторое время пчелиный народ захочет сделать цари­цей новую личинку, то это будет невозможно: время уси­ленного питания уже прошло и тело личинки не имеет больше способности к такому особенному развитию. От­сюда открывается путь к пониманию развития человека, имеющий для ребенка решающее значение. С одной сто­роны, у человека происходит внутренний толчок, веду­щий к достойным восхищения достижениям, а с другой - бывает период равнодушия, который делает его слепым и неспособным к достижениям. Взрослый никоим образом не может воздействовать извне на эти основополагающие стадии развития.

Но если у ребенка нет возможности действовать соглас­но внутренним директивам того или иного периода внут­ренней чувствительности, то он упускает возможность ов­ладеть каким-либо умением естественным путем. И эта возможность уходит навсегда.

То, что совершает ребенок во время своего развития, похоже на чудо, и только потому, что это чудо привычно совершается перед нашими глазами, нас оно не трогает. Как рожденный из ничего ребенок начинает ориентиро­ваться в этом сложном мире? Как ему удается без вмеша­тельства взрослого научиться различать предметы между собой или освоить речь со всеми ее тончайшими особен­ностями? Это все ребенок совершает, скромно и радостно живя изо дня в день, в то время как взрослому для ориен­тации в новой среде необходима разнообразная помощь. Изучение нового языка требует от него упорной работы, и тем не менее он никогда не освоит речь так, как освоил родной язык в детстве.

В периоды восприимчивости ребенок осваивает опре­деленные навыки и умения. Эти периоды можно срав­нить с прожектором, освещающим ясно, как днем, внут­реннее содержание какой-либо области. На основе этой особой восприимчивости ребенок налаживает чрезвычай­но интенсивную связь с внешним миром. С этого момента он усваивает все новое легко, вдохновенно, живо. Каждое усилие дает мощный прирост. Если ребенок усваивает за текущий сензитивный период какие-либо навыки, то да­лее душа ребенка отгораживается от мира завесой равно­душия и усталости.

Но едва погаснет пламя одной страсти, как уже возго­рается пламя другой. Так ребенок шагает вперед от завое­вания к завоеванию, шагает с беспрерывной вибрацией жизненных сил, которые мы все знаем в нем и характери­зуем как «радость и счастье детства». В этом ярком духов­ном огне, который горит, не потухая, совершенствуется со­творенное духовное произведение человека. Когда пери­од восприимчивости заканчивается, то последующих успехов можно добиться только в рефлектирующей дея­тельности, с большими затратами силы воли, усилий и усердия. Но в состоянии глухоты работа для ребенка становится утомительной. В этом состоит основное существен­ное различие между психологией ребенка и взрослого.

Итак, существует особая внутренняя сила, которая объяс­няет чудесные естественные достижения ребенка. Если ребенок в ходе протекания периода восприимчивости на­талкивается на какие-либо препятствия в своей работе, то в душе его происходит настоящее крушение. Последствием становятся душевные мучения, которые мы не научились еще хорошо понимать. Полученные раны люди носят в себе на протяжении всей жизни, не подозревая об этом.

Внутренняя работа роста, означающая овладение ре­бенком той или иной деятельностью, не находила нашего полного признания. Но большой накопленный опыт пока­зал нам, как болезненно и резко реагирует ребенок, когда на его пути встречается препятствие извне. Так как мы не знаем причин такой реакции, мы незамедлительно прини­маем ее за необоснованную. Мы считаем ее сопротивле­нием ребенка нашим попыткам успокоить его. Но взрос­лый никоим образом не может воздействовать извне. Нео­пределенное слово «капризы» служит характеристикой очень разных явлений. Все, что имеет непонятную причи­ну, что кажется нелогичным, для нас - «капризы». И все же капризы не стоит укрощать. Мы должны также конста­тировать, что некоторые из этих капризов имеют тенден­цию со временем усиливаться все больше и больше. Нам нужно видеть, на чем основаны капризы, почему мы не нашли еще метода их исцеления.

Открытие сензитивных периодов прояснило нам при­чину капризов. Конечно, для внутренней борьбы есть все­возможные причины. Немало капризов является следстви­ем отклонений от нормы. Их неправильное лечение при­водит к ухудшению. Те же капризы, причины которых следует искать во влиянии периодов особой чувствительности, проходят быстро, как и сами эти периоды, не ос­тавляя в характере ребенка ни одного сколько-нибудь стой­кого следа. Но взамен они влекут за собой серьезные по­следствия неполного развития. Упущенное никогда более не восстанавливается в характере ребенка.

Капризы, проявляемые ребенком во время протекания периодов восприимчивости, представляют собой выраже­ние неудовлетворенных потребностей и образуют тревож­ные знаки неправильного, опасного душевного состояния. Они тут же исчезнут, когда нам удастся понять скрытые потребности ребенка и удовлетворить их. Тогда можно уви­деть неожиданно наступающее успокоение, подобное ос­вобождению от болезненного возбуждения. Итак, за каж­дым проявлением ребенка, которое мы называем капри­зом, следует искать его причину. Однажды увидев ее, можно глубже проникнуть в полные тайн глубины детс­кой души и внести вклад в создание мирного доверитель­ного отношения между нами и ребенком.

Влияние сензитивных периодов. Попробуем, словно подглядывая в замочную скважину, проследить сенизи­тивные периоды ребенка, в течение которых проходит его духовная жизнь. Мы увидим, если можно так сказать, внут­ренние органы этой души, порождающие психический рост, в действии. Становится очевидным, что духовное раз­витие происходит не случайно и вызвано не столько на­коплением внешних впечатлений, сколько сменой перио­дов восприимчивости или временно действующих инстин­ктов, с которыми связано овладение какими-либо умениями. Окружающая среда служит материалом, но не является при этом строительной силой. Она только постав­ляет необходимые средства и сравнима с жизненно важ­ными веществами, которые тело получает извне.

Внутренняя чувствительность ребенка определяет, что конкретно из всего многообразия предметов окружающей среды он должен воспринимать и какие ситуации полез­ны для данной стадии его развития. Она воздействует на ребенка таким образом, что на одни вещи он обращает вни­мание, а на другие - нет. Эта чувствительность вспыхива­ет, словно из нее исходит луч света, освещающий только определенные предметы, оставляя другие в темноте. Весь воспринимающийся ребенком мир ограничен в этом слу­чае одним ярко освещенным участком. Ребенок чувствует живую потребность вмешаться в определенную ситуацию и иметь перед собой конкретные предметы. Он развивает особую, единственную в своем роде способность исполь­зовать эти предметы на службу своему духовному росту. Во время протекания такого периода происходит обуче­ние умению ориентироваться в своем окружении или уме­нию точнейшего овладения своей моторной мускульной системой.

Здесь, в этих чувствительных отношениях между ре­бенком и миром, находится ключ к глубокому таинствен­ному пласту, в котором совершается чудесный рост духов­ного эмбриона.

Мы можем себе представить эту великолепную твор­ческую деятельность как чередование внезапно появляю­щихся из подсознания сильных эмоций, которые при со­прикосновении с окружающим миром ведут к формиро­ванию человеческого сознания. Их путь проходит через деятельность от некой неопределенности к четкой опре­деленности, как в случае овладения речью.

Сначала ребенок воспроизводит неправильные звуки, нагроможденные друг на друга. Ребенок прислушивается к звукам еще непонятного ему языка и буквально очаро­вывается ими. Его духовный мир, в котором нет пока мыслей, воспринимает язык как музыку и наполняется им. Словно электрический удар проходит по мускулам ребен­ка - не по всем, а лишь по тем, которые не могут еще по­рождать ничего другого, кроме бесформенного крика. Эти группы мышц пробуждаются и начинают равномерно и послушно работать. Вновь заведенный порядок их деятель­ности изменяет рождающиеся звуки. Это имеет- значение для последующего развития духовного эмбриона, хотя ребенок живет только настоящим и концентрируется имен­но на этом. Он еще не знает, к каким завоеваниям призы­вают его звуки речи.

Ухо ребенка начинает распознавать новые импульсы, и язык двигается согласно им. Язык, который до этого мо­мента участвовал только в акте сосания, соприкасается с гортанью, губами, скользит по щекам. Кажется, в этом не заключена никакая полезная цель. Ребенок производит такие движения лишь потому, что чувствует при этом не­передаваемое чувство наслаждения.

Это рождающееся в нем жизненное чувство выража­ется всем его телом, когда он, с напряженными членами, со сжатыми кулачками, приподнимает голову и направля­ет взгляд на двигающиеся губы говорящего взрослого.

Так каждый период чувствительности кажется боже­ственным дуновением, который оживляет разумом мерт­вую материю. В ребенке разыгрывается драма, и это есть драма любви. Она представляет собой единственную ве­ликую реальность детской духовной жизни и полностью наполняет ее. Эта величественная строительная деятель­ность ребенка, которая оставляет неизгладимые следы и предопределяет будущую жизнь человека, совершается в смиренном молчании, в тайне от нас.

Все происходит спокойно и незаметно до тех пор, пока внутренняя потребность ребенка не достигнет необходимого согласования с окружением. Вернемся еще раз к фор­мированию речи, одному из сложнейших завоеваний ре­бенка, которому также соответствует свой период чувстви­тельности. Вся подготовительная работа остается невиди­мой, так как ребенка всегда окружают разговаривающие люди, поставляющие ему элементы для построения рече­вых навыков. Единственным признаком, по которому мож­но узнать начало сензитивного периода развития речи, яв­ляется улыбка ребенка и его искренняя радость, когда с ним разговаривают короткими, ясными, узнаваемыми им словами или поют колыбельную песенку с теми же слова­ми. В этом состоянии счастливого умиротворения ребе­нок покидает мир своего сознания, чтобы погрузиться в тишину сна. Мы хорошо знаем это и поэтому называем ребенка ласковыми словами, чтобы дождаться его жизне­радостной улыбки. С тех пор, как существует человечес­кая мысль, родители подходят каждый вечер к кровати ребенка, но они скупятся на слова и музыку, словно обра­щаются к умершему.

Это, так сказать, позитивные признаки наступления этого периода восприимчивости. Но есть и другие, часто проявляющиеся признаки негативного свойства. Они проступают тогда, когда в окружающей среде возникают препятствия по отношению к внутренним функциям. Пе­реживание периода восприимчивости может вызвать силь­ное отчаяние ребенка, которое мы считаем беспричинным, и потому называем капризом. Капризы являются выраже­нием духовного беспокойства и неудовлетворенных по­требностей. Душа пытается потребовать другого подхода к ней и защищается от непереносимого состояния.

Не скоординированная двигательная активность ребен­ка сравнима с той высокой температурой, которая без при­чины неожиданно возникает у детей. Известно, что небольшое нарушение здоровья, которое взрослый счел бы близ­ким к нормальному, часто воздействует на маленьких де­тей повышением температуры. Мы имеем в виду необыч­ную температуру, которая столь же быстро исчезает, как и возникает. Точно так же незначительные причины вызы­вают в духовной жизни детей сильные возбуждения, ког­да ребенок имеет повышенную чувствительность. Такие реакции мы часто наблюдаем. Да, детские капризы, кото­рые порой возникают уже непосредственно после рожде­ния, можно расценивать как доказательство врожденной пагубности человеческого рода. И если мы будем рассмат­ривать каждое функциональное нарушение тела как бо­лезнь, тогда и нарушение духовных функций должно оце­ниваться как болезнь души.

Ребенок чаще всего проявляет свое недовольство по­средством каприза, потому что это в первую очередь бо­лезненно бросается в глаза. Обычно никогда не заостряют внимания на спокойном состоянии ребенка и не размыш­ляют о нем. Напротив, задумываются о бунте и смятении ребенка. И поэтому никто не обращает внимания на почти незаметные внешние признаки сотворенного природой произведения, которые сопровождают его жизнь, и на фун­кции, которые служат их сохранению. Все, что служит со­зданию и сохранению, в большинстве случаев остается сокрытым.

Нечто похожее происходит с предметами, которые про­изводит человек. Они помещаются в витрину, когда уже изготовлены. Мастерские же, в которых они возникли, ос­таются для публики закрытыми, хотя могли бы быть инте­реснейшими для нее. Функционирование различных внут­ренних органов в живом теле заслуживает большого вос­хищения. Но мы не можем их видеть, потому что никогда не ощущаем. Сам индивид, у которого они есть и благодаря которым он живет, не замечает их удивительной орга­низации. Но природа работает и не велит при этом, со­гласно христианским предписаниям, «правой руке знать, что делает левая». Гармоничное равновесие взаимодей­ствующих энергий мы называем «здоровьем» или «нор­мой». Здоровье является победой целого над частями, це­лью причинности.

Мы следим за каждым проявлением болезни, в то вре­мя как чудесное воздействие оздоровления часто остается без внимания и не оценивается.

Поэтому не вызывает удивления, что в ребенке обнару­живались прежде всего душевные болезни, в то время как нормальное функционирование детского духовного мира оставалось в тени. Удивительно, но не безрассудно утвер­ждение: взрослый познакомился лишь с заболеваниями детской души, а не с ее нормальным состоянием. Духов­ность ребенка остается закрытой, как и многие скрытые энергии Вселенной.

Здоровый ребенок похож на мифического человека, а, значит, сотворенного по образу и подобию Божьему. Это­го человека никогда никто не видел, поскольку нам извес­тен только испорченный с самого начала его потомок.

Если ребенку не помогают, не создают необходимую подготовленную среду, его духовная жизнь находится под постоянной угрозой. Ребенок, брошенный на произвол судьбы, сразу выпадает из жизни. Он борется за свое ду­ховное становление. Эта борьба разыгрывается в его под­сознании, и чем меньше реального, тем больше роковых последствий может иметь индивид для своего целостного формирования.

Взрослый не помогает ребенку, потому что ничего не знает о восстании сил, которое происходит в ребенке. По­этому он не замечает чуда творения, совершаемого существом, не имеющим, по его мнению, никакой духовной жизни.

Нам нужно найти новый способ излечения ребенка, организму которого до сегодняшнего дня предоставляет­ся лишь вегетативный, пустой уход. Мы должны учиться выносить на передний план духовную жизнь ребенка и тем самым помогать его становлению. Взрослый не имеет права оставаться слепым по отношению к реально суще­ствующей в новорожденном духовности. Конечно, он не может помочь малышу построить себя, потому что об этом заботится сама природа. Но он должен уважать сам про­цесс этой строительной работы и подготавливать необхо­димые для этого средства, которые ребенок не может со­здать собственными силами.

Если это так, если маленький ребенок со своими скры­тыми силами для нас все еще тайна, как и его духовная жизнь с ее функциональными нарушениями и болезнями, то необходимо признать существование большого числа духовно больных идивидов. Когда еще не существовало детской гигиены, происходило большое число смертель­ных случаев. Но среди выживших было огромное количе­ство слепых, больных рахитом, калек, парализованных, уродов и предрасположенных к инфекционным заболева­ниям индивидов.

У нас не создана еще духовная гигиена, мы не понима­ем, как подготовить для новорожденного защищающее и спасающее окружение, потому что не знаем скрытых фун­кций детской духовной жизни и стремления ребенка к духовной гармонии.

Последствием этого являются огромное количество мертвых, искалеченных, слепых, слабых, отсталых в раз­витии, душ - с высокомерием, жаждой власти, вспыльчи­востью, с путаницей в голове, со всеми теми чертами характера, которые получают развитие, если в духовном мире ребенка происходит сбой. Эта картина - не ораторс­кий прием или сравнение. Это ужасающая правда о том сегодняшнем духовном состоянии человека, которое ста­ло выражением вчерашнего психического состояния.

Мелкие причины, которые проявлялись там, где брала свое начало жизнь, могут иметь далеко идущие послед­ствия. Проще говоря, человек, вырастающий и созреваю­щий в неприемлемой для него духовной среде, лишил себя райской жизни.

Наблюдения и примеры. На основе научных экспе­риментов, которые проводит экспериментальная психо­логия, невозможно доказать существование духовной жизни в маленьком ребенке. Некоторые современные пси­хологи предпринимали такие попытки. С помощью раз­дражителей они будили внимание ребенка, ожидая некую моторную реакцию, которая должна была открыть тай­ны психики.

Никто не сможет доказать, что в определенном возрас­те (еще до окончания первого года жизни) взаимосвязь между разумом и органами движения уже отлажена. В любом случае, и эмбриональная духовная жизнь должна существовать раньше, чем какое-либо волевое проявление движения.

Уже первый импульс к движению происходит у ребен­ка под влиянием чувства. Совсем маленький ребенок стра­стно желает дотронуться до предмета, к которому он на­пряженно тянет весь свой корпус. Однако лишь намного позднее он будет в состоянии, используя свои потенциаль­ные возможности, координировать движения, отделяя раз­личные группы мускулов друг от друга, и рука сможет до­тянуться до желаемого предмета.

Ребенок четырех месяцев уже внимательно рассматри­вает рот говорящего, воспроизводя неопределенные дви­жения, хорошо держа при этом голову, влекомый, очевид­но, этим интересным феноменом. Лишь к шести месяцам ребенок начнет сам артикулировать некоторые звуки. И как только он начинает озвучивание артикуляции, у него становится заметным появление интереса к соединению звуков Вступает в силу скрытая деятельность по оживле­нию собственных речевых органов, что снова доказывает, что духовный стимул предшествует. Такую чувствитель­ность благоразумнее наблюдать, а не исследовать посред­ством экспериментов. Опыты приверженцев эксперимен­тальной психологии исследуют внешние факторы, кото­рые раньше времени будят определенные детские энергии, вредя здоровью и духовному развитию ребенка.

Наблюдения за детской жизнью нужно проводить так же, как Фабр наблюдал насекомых. Он жил среди них в их среде, прячась, чтобы ничем не нарушить нормальное течение жизни наблюдаемых живых существ. Ребенка же можно начинать наблюдать с того момента, как только его чувства станут сознательно «выхватывать» впечатления внешнего мира и собирать их.

При этом не требуется ни сложного оборудования, ни особых навыков, ни каких-то проницательных умений в толковании. Достаточно внутренней готовности идти на помощь детской душе. Этой логики вполне хватает, что­бы преобразовать нас в союзника ребенка.

Хочется привести пример того, как проста эта задача. Мы хотим при этом исходить из особенной, часто встре­чающейся детали. Считается, что маленький ребенок дол­жен постоянно лежать, потому что он не в состоянии еще Держаться на ногах. Он должен получать свои первые впе­чатления из окружающего мира - впечатления о небе и земле. Но в то же самое время ему запрещают взглянуть на небо. Что ему разрешают видеть - так это в лучшем случае белый и гладкий потолок комнаты или балдахин над его кроваткой. Тогда как же предоставить голодному разуму впечатления?

Мы знаем, ребенку необходимо видеть, что происхо­дит вокруг. Ему показывают какие-то предметы, которые должны разрушить вредную для него изоляцию от внеш­него мира. Так, подвязанный над кроваткой на нитке ша­рик маячит перед глазами ребенка и имеет целью раз­влечь новорожденного. Он, жадный до впечатлений, во­дит глазами за перемещающимся туда-сюда предметом, и поскольку еще не может поворачивать голову, его глаза вы­нуждены делать усиленные неестественные движения. Эти вредные для зрения усилия есть результат неправильного, неестественного положения, в которое ставят ребенка.

Достаточно было бы подложить под него какую-нибудь легкую опору, и тогда его взгляд может охватить все вок­руг. Еще лучше поставить кроватку в саду, где перед его глазами были бы качающиеся деревья, цветы и птицы.

При этом необходимо, чтобы в поле зрения ребенка по­стоянно были одни и те же предметы, потому что лишь тогда он сможет изучать, а впоследствии и находить пред­меты на новом месте, а также следить за движением жи­вых существ.

Глава 8

ЧУВСТВО ПОРЯДКА

 

Один из важнейших и самых таинственных сензитивных периодов - это время, когда ребенок ста­новится восприимчивым к порядку. Его проявления заметны уже на первом году жизни малыша и продолжаются на втором. Может быть, это звучит странно, но ребенок в этот период реагирует на внешний порядок вопреки обще­му убеждению, что по своей природе он неупорядочен.

Трудно своевременно распознать эту хрупкую способ­ность ребенка, если он живет в закрытом пространстве го­родской квартиры, полной больших и мелких предметов. Взрослый постоянно убирает и переставляет их по причи­нам, непонятным ребенку. В это время в нем развивается чувствительность к порядку, но она наталкивается на со­противление, и это вызывает в детской душе смущение. Не потому ли малыш начинает плакать без видимых при­чин, не желая успокоиться? Как мало знают взрослые о глубоких тайнах души маленького существа, которое жи­вет с ними рядом!

Маленькие дети демонстрируют характерную любовь к порядку. В возрасте от полутора до двух лет они уже ясно выражают, иногда в путаных формах, потребность к порядку в окружающей их среде. Ребенок не может жить в беспорядке, который мучительно переживает, и эта мука выражается в отчаянном плаче, в состоянии довольно про­должительного волнения, которое может пробудить насто­ящую болезнь. Малыш тут же замечает нарушение поряд­ка, который взрослые могут легко просмотреть. Совершен­но очевидно, что ребенок обладает восприимчивостью к порядку, которая с течением времени исчезает. Характер­ная для развития думающего существа чувствительность к порядку ограничена во времени. Речь идет при этом об одном из важнейших и полном таинств сензитивном пе­риоде.

Если в этот период окружающая среда не приспосаб­ливается для ребенка, и он живет среди взрослых, они могут увидеть очень интересные знаки этой чувствитель­ности, которые характеризуются появлением страха, не­понятного поведения и капризов, а не спокойным разви­тием.

Взрослому хочется удостовериться в том, что ребенок демонстрирует позитивную чувствительность - выража­ет воодушевление и радость, удовлетворяя свою потреб­ность в порядке. Для этого он должен владеть знаниями по детской психологии, которые необходимы уже в пер­вые месяцы сензитивного периода порядка. Наши няни, которым мы доверяем, сообщают нам о примерах. Так, одной такой няне бросилось в глаза, что ребенок пяти ме­сяцев, которого она медленно везла в коляске на прогулку, проявил интерес и радость при взгляде на белую мрамор­ную плиту на желтой стене. Хотя сад был наполнен краси­выми цветами, ребенок демонстрировал радостное волнение, проезжая мимо этой мраморной плиты. Няня оста­навливалась каждый день перед этой плитой, и никто не предполагал, что она может интересовать ребенка пяти ме­сяцев. Совершенно очевидна радость ребенка по поводу того, что этот предмет постоянно обнаруживается на сво­ем привычном месте. Действие этого сензитивного пери­ода можно узнать по реакции ребенка на нарушение узна­ваемого привычного порядка.

Другая маленькая семейная сцена с шестимесячным ре­бенком в качестве главного героя. Однажды в детской ком­нате появилась некая дама и положила свой зонтик на стол. Ребенок заволновался, но не из-за дамы, а из-за зонтика, потому что он некоторое время смотрел на него, а затем заплакал. Дама расценила это как желание ребенка запо­лучить зонтик и быстро протянула его малышу, улыбаясь и произнося ласковые слова. Но ребенок оттолкнул зон­тик и продолжал кричать. Что делать? Очевидно, что изменилось настроение, которое можно понять только в том случае, если ухаживать за ребенком почти сразу после рож­дения. Мать, которая очень мало знала о проявляемых деть­ми особенностях поведения, взяла со стола зонт и отнесла его в другую комнату. Ребенок сразу успокоился. Причи­ной его волнения был лишний предмет на обычно пусту­ющем столе. Порядок, к которому привык ребенок, был нарушен.

Следующий пример - с полуторагодовалым ребенком. В этой сцене я сама принимала активное участие. С не­большой группой людей я находилась в Неаполе в Гроте Неро. Среди нас была одна юная дама, которая вела за руку ребенка, еще достаточно маленького, чтобы идти пешком по глинистой дороге. Через некоторое время ребенок, ес­тественно, устал. Поэтому мать взяла его на руки. Но она сама не смогла рассчитать свои силы. Ей стало жарко, и она остановилась, чтобы снять свое пальто и перекинуть его на руку. Когда она снова захотела взять ребенка, он начал плакать и в конце концов плач перешел в крик. Мать зря старалась успокоить его. Она была изнурена и стала нервничать. Рев малыша действовал всем на нервы, и по­этому всей компании захотелось помочь матери. Ребенок кочевал с рук на руки, но волновался все больше. Каждый пытался поговорить с ним, что было невозможно, и ситу­ация еще больше ухудшалась. Матери не оставалось ни­чего другого, как снова взять его на руки. Но после этого так называемые капризы зашли так далеко, что положе­ние казалось безнадежным. Здесь вмешался экскурсовод и со свойственной мужчинам энергией взял ребенка на свои сильные руки. Я подумала, что такая реакция ребен­ка имела под собой причину психологического порядка. Она имела отношение к сензитивности ребенка, и я реши­ла предпринять последнюю попытку. Я подошла к матери и сказала: «Разрешите мне помочь вам надеть пальто!» Она посмотрела на меня озадаченно, но послушалась совета. Ребенок тут же успокоился, перестал плакать и больше не говорил: «То palda», что значило, видимо: «На плечи» или: «Да, мама должна носить пальто на плечах». Это выгляде­ло так, словно он подумал: «Наконец-то меня поняли!» Он потянул руки к матери, улыбнулся ей, и остаток нашего путешествия прошел абсолютно мирно. Пальто, по мне­нию ребенка, должно быть на плечах и не висеть беспо­лезным куском ткани на руке. Это нарушение порядка со стороны матери вызвал в душе ребенка мучительный кон­фликт.

Еще одна сцена, при которой я присутствовала, была не менее впечатляющей. Мать одной двухлетней девочки была больна и отдыхала в кресле, на которое служанка положила две подушки. Малышка подошла и потребовала «историю». Какую мать заставишь просить дважды, ког­да ее ребенок просит сказки? И дама стала рассказывать, хотя и чувствовала себя плохо, и малышка слушала очень внимательно. Но мать почувствовала себя хуже и не могла продолжать. Она попросила перенести ее в соседнюю ком­нату и положить в кровать. Но девочка вернулась к креслу и начала плакать. Казалось, что она плакала из-за того, что мать была больна, и та пыталась ее успокоить. Когда слу­жанка пришла, взяла с кресла подушки и хотела отнести их в спальню, малышка начала кричать: «Нет, подушки оставь!», словно хотела сказать: «Оставь хоть что-то на своем месте!» С ласковыми и льстивыми словами малыш­ку подвели к кровати матери, которая, несмотря на боль, продолжала рассказывать сказку с желанием удовлетво­рить разбуженное любопытство ребенка. Но, рыдая, с ли­цом, мокрым от слез, малышка сказала: «Мама, кресло!» Значит, мать должна была остаться сидеть в кресле. Сказ­ка не интересовала больше ребенка. Мать поменяла по­душки и кресло, в котором она начала рассказывать сказ­ку, а продолжила в другом месте, и последствием стал дра­матический, долго не затихающий конфликт в детской душе.

Эти примеры показывают стремление к порядку. Осо­бенно удивительно его раннее проявление, так как у двух­леток потребность в порядке уже становится основанием для практических действий, и если помешать, то это по­влечет за собой воздействие на духовную жизнь. В наших детских домах можно наблюдать чрезвычайно интересные явления. Если предмет не на своем привычном месте, то мальчишка-двухлетка замечает это и тут же возвращает вещь на место. Он замечает все до мельчайших деталей. Взрослые и старшие дети не замечали мыла, лежащего на умывальнике, а не в мыльнице, и проходили мимо. Если стулья стояли немного криво, то двухлетний малыш ста­вил их правильно.

На выставке в Сан-Лоренцо в год открытия Панамско­го канала можно было наблюдать случаи такого рода в стек­лянном павильоне нашей школы. Один ребенок двух лет по собственному желанию занимался после окончания ежедневной работы в школе тем, что расставлял стулья вдоль стены. При этом занятии он, казалось, думал о чем-то. Когда он однажды передвигал на место большое крес­ло, то вдруг нерешительно прервался, повернулся еще раз и поставил кресло наискосок. Это кресло должно было стоять именно так.

Я хочу сказать, что порядок представляет для ребенка стимул, призыв к действию. Значит, это несомненная по­требность жизни, удовлетворение которой доставляет удо­вольствие. Снова и снова мы в наших школах можем на­блюдать, как дети в возрасте от трех до четырех лет доб­ровольно и с радостью ставят после каждого упражнения на место предметы, которыми пользовались. Порядок оз­начает быстрое отыскивание предметов в помещении, за­поминание места, на котором находится каждая вещь. Это означает и ориентировку в своей среде, и обследование ее до мельчайших деталей. Быть спокойным можно лишь в той среде, которую хорошо знаешь, в которой каждый ра­зыскиваемый предмет можно найти, двигаясь с закрыты­ми глазами. Изучив, таким образом, свое окружение, ре­бенок становится спокойным и счастливым. Итак, очевид­но, что любовь к порядку, как ее чувствуют дети, есть нечто, что выходит далеко за пределы холодного и сухого понятия, каковым считают его взрослые.

Порядок для них выглядит удобством, которое, впро­чем, в большей или меньшей степени оставляет их рав­нодушными. Но ребенок формирует сам себя с помощью своего окружения. Такое внутреннее строительство не может происходить по неопределенной формуле, а требует намного более точного и определенного руко­водства.

Для ребенка порядок - это земля, на которой мы стоим. Это то, что для рыбы — вода, в которой она плавает. В ран­нем детском возрасте человеческий дух заимствует из сво­его окружения элементы для ориентирования, которые не­обходимы ему для последующих завоеваний.

Маленькие дети с удовольствием находят предметы на предназначенных для них местах. В таких играх проявля­ется радость, которая вызывает наше удивление кажущим­ся отсутствием логики. Прежде чем я приведу пример та­кой игры, я хотела бы рассказать об одном случае, проис­шедшим в Женеве с профессором Пиаже и его сыном. Отец спрятал предмет сначала под подушку кресла. Затем в от­сутствии ребенка он перепрятал его под подушку второго, стоявшего напротив, кресла. Мальчик должен был отыскать предмет там, где он его видел в последний раз. Он не нашел его там. Чтобы облегчить задачу, профессор на гла­зах мальчика спрятал предмет под подушку второго крес­ла. Ребенок ограничился тем, что приподнял подушку пер­вого кресла и прекратил свои поиски, сказав: «Его здесь нет!» Профессор повторил эксперимент, в котором он на глазах ребенка перенес предмет от одного кресла к друго­му. Но и на этот раз ребенок повторил свои действия и слова: «Его там нет!» Рассердившись на ребенка, профес­сор поднял нетерпеливо подушку со второго кресла и спро­сил: «Ты не видел, что я переложил его сюда?» «Да, - воз­разил ребенок, — но она должна быть здесь (под подушкой первого кресла)».

Я сама была очень удивлена, когда наблюдала игру в так называемые прятки с детьми двух и двух с половиной лет. Дети казались возбужденными, счастливыми и полными ожиданий. Игра в прятки заключалась в следу­ющем: один ребенок сидел на корточках под столиком, который был накрыт свисающей до пола скатертью. Дру­гие дети выбежали из комнаты, но скоро вернулись, под­няли скатерть и «нашли» под ликующие возгласы «спрятавшегося» там напарника по игре. Это повторялась много раз. Каждый говорил по очереди: «Теперь спрячусь я», - и садился под столик. В другой раз я видела, как большие дети играли в прятки вместе с маленькими. Ма­ленький ребенок спрятался за шкафом, и взрослые сде­лали так, словно не увидели его, с тем, чтобы доставить ему радость. Малыш же закричал: «Я здесь!» с таким вы­ражением, словно хотел сказать: «Разве вы не видели, что я здесь?»

Однажды я сама поучаствовала в такой игре. Я встре­тилась с группой детей, которые радостно кричали и хло­пали в ладоши, потому что нашли своего товарища за две­рью. Они подошли ко мне и потребовали: «Поиграй с нами! Спрячься!» Я согласилась, и все выбежали из комнаты, чтобы я могла спрятаться. Но я спряталась не за дверью, а за шкаф. Когда дети зашли в комнату, они стали искать меня за дверью. Я подождала немного и, заметив, что они не стали искать дальше, вышла из своего укрытия. Дети были разочарованы и печальны. «Почему ты не играешь с нами? - спросили они. - Почему ты не спряталась?» Игра служит тому, чтобы пробудить радость, и дети очень лю­бят эту абсурдную игру. У детей определенного возраста радость выражалась в том, чтобы все находить там, где это должно быть. Они видели смысл игры в прятки в том, чтобы найти то, чего не видно, но о чем точно знают, где это находится. Они ясно говорят: «Хотя это и не видно, я все-таки знаю, где это может находиться, и даже с закрытыми глазами, так как я совершенно уверен, где это спря­тано».

Все это показывает, что природа взрастила в ребенке сензитивность к порядку, чтобы построить его внутрен­ний разум, который отыскивает не столько различия меж­ду вещами, сколько узнает связи между предметами. Это чувство делает все окружение ребенка единым целым, части которого состоят в определенных отношениях. В таком знакомом окружении с его взаимосвязями ребе­нок хочет научиться ориентироваться, двигаться и до­биваться цели. Без умения налаживать связи у него от­сутствовала бы реальная основа, и он оказался бы в том же положении человека, у которого, между прочим, есть мебель, но нет квартиры, чтобы разместить ее. Для чего ребенку масса накопленных картин-впечатлений без того порядка, благодаря которому они станут имеющим смысл целым? Если бы человек знал только окружающие его вещи, но не связи между ними, то в этом хаосе не нашел бы выхода. Ребенок совершает вместе с тем подготови­тельную работу, на основе которой взрослым он будет в состоянии ориентироваться в жизни и искать свою доро­гу. В сензитивных периодах порядка природа дает че­ловеку как бы первый урок. Она похожа на учителя, ко­торый заставляет ученика начертить план школьной ком­наты и по нему подготовить карту полушарий, которая представляет поверхность всей земли. Можно также ска­зать, что в этот период природа дает ребенку в руки ком­пас, с помощью которого он может ориентироваться в море.

Не менее важен другой подарок природы - способность малыша точно повторять звуки, из которых состоит речь с ее бесконечно развивающимися возможностями, которую взрослый отстраивает в течение столетий.

Разум человека не появляется на пустом месте. Он стро­ится на фундаменте, который ребенок закладывает во вре­мя своих сензитивных периодов.

Внутренний порядок. Сензитивность к порядку суще­ствует в ребенке в двух видах: как чувство внешнего по­рядка, касающееся связей между составными частями ок­ружающего мира, так и чувства внутреннего порядка, ко­торое можно было бы назвать и внутренним чувством ориентирования. Оно состоит в узнавании и локализации физических функций, которые взаимодействуют между со­бой в процессе движения.

Внутреннее чувство ориентирования изучалось экспе­риментальной психологией. При этом обнаруживало себя «мускульное чувство», которое позволяет нам давать по­стоянный отчет о различном положении членов нашего тела. Рука об руку с ним идет вид особой, так называемой мускульной памяти. Именно по этому пути пошли меха­нические теории, которые основываются на опытах созна­тельных движений. Если индивид сделает движение ру­кой, чтобы взять предмет, то это движение воспринимает­ся мускульным чувством, оно откладывается в мускульную память и может в любое время репродуцироваться. Таким образом человек формирует то внутреннее чувство ори­ентирования, которое осуществляет движение по желанию, к примеру, правой или левой рукой, повороты в разные стороны. Все это осуществляется на основании опыта, который он собрал при совершении разумных и продик­тованных его волей отдельных движений.

С этим объяснением, однако, вступают в противоречие некоторые факты. У ребенка есть очень яркий сензитивный период для развития тела. Он заявляет о себе прежде, чем ребенок начнет свободно двигаться и таким образом собирать свой опыт. Это означает, что природа готовит особую сензитивность для развития тела, чтобы оно мог­ло занимать различные положения.

Старые теории касаются чисто механических связей не­рвной системы. Мы же говорим о сензитивных периодах, которые связаны с духовными процессами, просветлени­ями и вибрациями, которые формируют сознание. Это энергии, которые исходят от нулевого положения, чтобы обеспечить существование основных звеньев, с помощью которых совершается будущее духовное строительство. Начало всему дает природа, преподнося ребенку подарок, благодаря которому осознанный опыт продолжает совер­шенствоваться. Негативное воздействие на сензитивные периоды, на остроту их протекания оказывают случаи, ког­да на пути ребенка в его окружении встречаются препят­ствия. Тогда возникает часто сильное возбуждение, даю­щее нам хорошо знакомые признаки непрекращающихся капризов. У ребенка может даже пробудиться болезнь, ко­торая не поддается лечению до тех пор, пока действуют вызывающие ее обстоятельства. Стоит только устранить препятствие, как тотчас исчезают и «капризы», и болезнь.

Интересны факты, описанные одной няней из Англии, которой приходилось на некоторое время оставлять ребен­ка под присмотром другой такой же опытной няни. Та не испытывала никаких трудностей с малышом, пока дело не доходило до купания, которое проходило беспокойно и с отчаянным плачем ребенка. Он не только кричал, но оборонялся, пытаясь своими ручками и ножками оттолк­нуть няню, и ее старания оказывались напрасными. В конце концов ребенок возненавидел няню. Когда же возвраща­лась первая няня, он снова становился милым и друже­любным. Она могла купать малыша без сопротивления с его стороны. Наоборот, он находил радость в этом купании. Первая няня была из нашей школы. Она задумалась над этими обстоятельствами, чтобы объяснить поведение ребенка. С неустанным терпением она искала причины происходящего.

Когда обе няни обсуждали ситуацию, то выяснили, что одна из них держала ребенка головкой на правой руке, а ножками на левой, в то время как другая привыкла дер­жать его иначе. Так она обнаружила, что малыш увидел в ее коллеге «зло», потому что она держала его «наоборот».

В другом случае, о котором я хочу вам рассказать, ре­бенок пришел к состоянию сильного возбуждения, при­нявшего болезненную форму. Причина этого выяснилась с большим трудом. Я не работала тогда врачом, но мне пришлось участвовать в разрешении конфликта. Ребенку, о котором идет речь, было не более полугода. Семья вер­нулась из длительного путешествия, которое, по воспоми­наниям, было для ребенка сопряжено со слишком боль­шим напряжением. Родители рассказывали, что во время поездки не произошло никаких происшествий. Семья жила в первоклассных отелях в предварительно заказанных ком­натах, с подготовленной для ребенка по такому случаю кро­ваткой и питанием.

В очередном путешествии семья остановилась в удоб­ной меблированной квартире. Но в ней не было детской кроватки, и ребенок спал на большой кровати рядом с матерью. Болезнь малыша началась ночью с перевозбуж­денного состояния. Его пришлось носить всю ночь на ру­ках, и его плач приписывался болям в животе. Были при­глашены несколько врачей, один из которых даже поре­комендовал тщательно готовить пищу для ребенка. Но ни солнечные ванны, ни современные методы лечения не оказали ни малейшего воздействия. Состояние ребен­ка продолжало ухудшаться, и каждая последующая ночь становилась для семьи изнурительной вахтой. К этому добавились конвульсии. Ребенок корчился в кровати в вы­зывающих тревогу судорогах. Такие припадки происхо­дили от двух до трех раз в день. Было решено прокон­сультироваться у известнейшего специалиста по детским нервным болезням. В этот момент я и вмешалась. Ребенок создавал впечатление здорового, да и по рассказу родите­лей во время всего путешествия он был здоров и спокоен. Значит, симптомы указывали на причины духовного по­рядка. Когда я поняла это, я положила ребенка на кро­вать и снова увидела состояние возбуждения. Я взяла два кресла и поставила их друг против друга так, что они превратились в плюшевую кроватку. Затем застелила кро­ватку бельем и без слов поставила ее у большой кровати. Ребенок посмотрел, прекратил плач, скатился к краю большой кровати, затем в импровизированную кроватку и моментально заснул. Симптомы болезни больше не по­являлись.

Очевидно, что ребенок привык спать в маленькой кро­ватке, прикрывавшей его со всех сторон и служившей его телу опорой. Большая кровать не могла предоставить ему такую защиту, и эта путаница в его внутреннем ориенти­ровании была причиной полного страданий конфликта. Врачи напрасно искали средство для его предотвращения. Таково влияние сензитивных периодов. Именно в них на­правлены стрелы природы, как в совершенно определен­ную цель.

Ребенок чувствует порядок не так, как мы. У нас нако­пилось множество впечатлений, и от того они притупились. Но ребенок приходит из ничего и еще очень беден. И все, что он создает, он начинает создавать с нуля. Это созида­тельное усилие он берет на себя в полном одиночестве и делает его своим наследством. Мы похожи на детей человека, который в поте лица приобретал свои богатства, но мы не хотим понимать его. Мы холодны и неблагодар­ны. Нам нравится наше превосходство. Ведь мы уже всем обеспечены и нам не нужно ничего делать. Мы можем использовать мышление, которое подготовил для нас ре­бенок; волю, которую он закалил для нас; мускулы, кото­рые он наполнил силой.

Мы ориентируемся в мире, потому что ребенок при­внес для нас все необходимые навыки. Мы осознаем себя, потому что эту сензитивность подготовил для нас ребе­нок. Мы потому богаты, что являемся наследниками ре­бенка, и основы нашего существа привнесены им из пус­тоты. Ребенок совершает неслыханный первый шаг от этой пустоты на путь познания. Так близок к нам первоисточ­ник нашей жизни, который действует, чтобы действовать. Случается то, что должно случиться по плану творения, без всякой шумихи, не оставляя даже воспоминания в мозге человека.

 

Глава 9

ИНТЕЛЛЕКТ

 

Наблюдение за ребенком учит нас, что его интел­лект строится не сразу и не извне, как предпола­гает механическая психология, которая господ­ствует еще и в чистой науке, и в воспитании, и вследствие этого играет главенствующую роль в лечении детей. Со­гласно механическому учению, картины внешнего мира как будто стучатся в ворота чувств, они в какой-то мере про­биваются, протискиваются в самое нутро души, основа­тельно закрепляются в ней, объединяются друг с другом и так постепенно организуют построение ума. Душа ре­бенка пассивна, и поступающие извне впечатления оста­ются как бы брошенными на произвол судьбы и поэтому полностью зависят от руководства взрослого. Существу­ет другая широко распространенная точка зрения, соглас­но которой душа ребенка не только пассивна, но даже, как выражались старые воспитатели, представляет собой пу­стой сосуд, а значит, предмет, который нужно лишь напол­нить содержимым.

Наши собственные исследования проводились, есте­ственно, не для того, чтобы пренебречь важным значени­ем окружающего мира в построении ума. Ведь известно, что наши методы воспитания во главе угла всего педагоги­ческого процесса ставят именно воздействие окружения. Известно также, что мы считаем чувственные впечатле­ния основополагающими. Различие между устаревшими представлениями о пассивности ребенка и истинными об­стоятельствами состоит, тем не менее, во внутренней вос­приимчивости ребенка. Длительные, протекающие почти до пяти лет сензитивные периоды наделяют детей по-на­стоящему чудесной способностью овладевать окружаю­щим миром. Ребенок - активный наблюдатель, посред­ством своих чувств он впитывает впечатления извне. Но это утверждение существенно отличается от другого, со­гласно которому ребенок безучастно отражает впечатле­ния, словно зеркало. Наблюдающий человек исходит от внутренней потребности, от пристрастия к чему-либо, и из многочисленных впечатлений вокруг он выбирает только определенные. Джеймс выдвинул положение о том, что никто не может видеть предмет во всех его деталях. Каж­дый индивид видит лишь ту его часть, которая согласует­ся с его собственным интересом и ощущениями. Отсюда можно заключить, что разные люди, разглядывающие один и тот же предмет, описывают его по-разному. Джеймс пи­сал: «Если вы носите новый костюм, который вам очень нравится, то на улице вы будете обращать внимание на одежду элегантных людей, рискуя при этом попасть под машину».

Но можно задаться вопросом, что заставляет ребенка делать определенный выбор из бесчисленного множества различных впечатлений, которые он получает в окружаю­щем его мире? Толчок к этому выбору не может, как считает Джеймс, идти извне, потому что пока еще отсутству­ет накопленный опыт. Точка отсчета для ребенка начина­ется с нуля. Будучи активным существом, ребенок шага­ет вперед в абсолютном одиночестве. Центром, вокруг которого сензитивные периоды ребенка разворачивают свое внутреннее воздействие, является разум. Интеллект зарождается и разворачивается в ребенке как естествен­ная творческая функция. Ребенок растет и питается под влиянием чувственных впечатлений, которые он заимствует из окружающего мира.

Первоначальная энергия ребенка - это непреодолимая сила. Картины из окружения ребенка упорядочиваются и служат разуму, который жадно и ненасытно впитывает их. Мы всегда можем наблюдать, как ребенка активно при­тягивают свет, краски и звуки и какое он видит в этом на­слаждение. Но хотелось бы обратить ваше внимание на внутренний процесс, а, значит, на роль разума как фунда­мента мышления, который пребывает еще в зачаточном состоянии. Не следует говорить о том, какое восхищение это должно в нас вызвать. В то время, когда ребенок де­лает первый шаг, начиная с нуля, в нем проявляется вели­кое дарование, на котором основано превосходство чело­веческого рода над природой - его интеллект. Он начинает свое шествие вперед, прежде чем маленькие ножки ре­бенка сделают первые шаги, а его тело движение.

Пример поможет понять эту мысль лучше. Я хотела бы рассказать об одном поразительном случае с ребен­ком четырех недель, который еще ни разу не попадал за пределы своего дома. Няня держала его на руках, когда отец предстал перед ребенком вместе с его дядей, живу­щим в этом же доме. Оба мужчины были примерно одно­го роста и возраста. У малыша появилось на лице выра­жение крайнего удивления, почти испуга. Оба знали немного о детской психологии и постарались прийти ребенку на помощь и успокоить его. Они оставались в поле его зрения, но отошли друг от друга - один направо, другой -налево. Явно успокоившись, ребенок внимательно разгля­дел одного из них и начал улыбаться. Вдруг на лице его показалось прежнее выражение страха: он посмотрел на другого господина. Какое-то время малыш всматривался в него, и тоже улыбнулся.

Почти десять раз менялись чувства ребенка от страха к улыбке, сопровождаемые движениями головы слева на­право, пока он, наконец, не понял, что перед ним два чело­века. Это были единственные мужчины, которых он вооб­ще до этого видел. Впоследствии они стали чаще брать его на руки, обращались к нему ласковыми и нежными словами. Так малыш понял, что кроме знакомых ему жен­щин - мамы, няни, - есть и другие люди. Так как он еще никогда одновременно не видел двух мужчин, он подумал, что существовать может только один мужчина - отец. От­сюда его страх: он увидел, что это существо, которое он с таким усердием выделил из хаоса и упорядочил его в свой мир, вдруг предстало пред ним в двух лицах. Ребенок в первый раз открыл, что его ввели в заблуждение. Если бы взрослые в этом доме не владели бы некоторыми позна­ниями о том, что у ребенка четырех недель также есть духовная жизнь, то малыш не получил бы ту огромную помощь, которую своим поведением ему оказали его отец и дядя. Он опирался на эту помощь, делая шаг к столь необходимому ему осознанию.

Другим противоположным примером может служить следующее небольшое событие, в котором речь идет о ребенке более старшего возраста - о девочке семи меся­цев. Она сидела на полу и играла с подушкой. На ткани были изображены цветы и дети, и девочка целовала с явным восхищением детей и нюхала цветы. Невежествен­ная няня, которая присматривала за девочкой, заключила из ее поведения, что ребенку доставляет радость вды­хать запах любых предметов и целовать их. И она стала придвигать ребенку различные предметы, говоря при этом: «Поцелуй это, понюхай это!» В результате ребенок, ко­торый занимался тем, что занимал себя, узнавая изобра­жения и тренируя посредством движения свою память, спокойно и радостно осуществляя внутреннюю работу, пришел в заблуждение. Его затаенное устремление упо­рядочить свой внутренний мир было уничтожено непонят­ливой душой взрослого, как морская волна смывает кре­пости из песка и рисунки на нем.

Взрослые могут помешать внутренней работе ребенка и даже сделать ее невозможной, прерывая ход его мыс­лей и «развлекая» непонятным образом. Они хватают ре­бенка за ручку, целуют ее и жаждут уложить спать, не при­давая должного внимания внутренней работе, которая, мо­жет быть, как раз в этот момент и совершается в душе малыша. Совершенно необходимо, чтобы ребенок, рас­сматривающий иллюстрации, сохранил их в полной яснос­ти, потому что только с ясным пониманием одно впечат­ление может отличаться от другого и формировать мыш­ление.

Один детский врач, специалист по питанию детей пер­вого года жизни, проделал очень интересный опыт. Он организовал клинику, ставшую впоследствии известной. Исследования привели его к выводу, что, помимо пита­ния, следует обратить внимание в целом и на некоторые индивидуальные факторы. Так, например, нельзя рекомен­довать ни одного из имеющихся в торговле молочных то­варов как «отличное» детское питание, по меньшей мере не учитывая возрастных границ, потому что для одного этот продукт может подходить, в то время как для друго­го - нет. Клиника этого врача-специалиста была образцо­вой как с точки зрения медицинской, так и с эстетической. Однако его метод распространялся только на младенцев до шести месяцев. Несмотря на заботу диетологов, дети росли не столь успешно, что явилось загадкой, хотя ребенка после шести месяцев кормить намного легче, чем до шести. Профессор организовал консультации для мате­рей, которые не могли сами кормить своих детей грудью, потому что дети этих бедных женщин и после шести ме­сяцев не демонстрировали нарушений, которые наблюда­лись у детей клиники. Постепенно профессор понял, что в этом необъяснимом явлении особую роль играют обстоя­тельства духовного порядка. Когда он понял это, то смог установить тот факт, что дети седьмого месяца страда­ют от «скуки из-за недостатка духовной пищи». Он озабо­тился тем, чтобы дети получали развлечение и досуг и гуляли не только по террасе, но и в других местах.

Только благодаря многочисленным опытам с абсолют­ной точностью было доказано, что все дети первого года жизни впитывают в себя чувственные впечатления из сво­его окружения с четкостью, не требующей предваритель­ного опознания этих плоскостных и объемных картин. Мож­но утверждать, что эти впечатления в конце первого года жизни устареют и перестанут быть для ребенка жизненно важными. С начала второго года жизни яркие живые пред­меты и детали уже не так притягательны для ребенка. Можно сказать, детские интересы обращаются к вещам, едва заметным.

В первый раз я наблюдала эту восприимчивость у де­вочки пятнадцати месяцев. В саду я услышала смех, при­чем такой громкий, который редко случается у детей это­го возраста. Девочка выбежала туда одна и сидела на каменной плите, на террасе. Вблизи, под почти тропическим солнцем, находилась шпалера распустившейся герани. Но малышка смотрела не на цветы, а напряженно всматрива­лась в землю, на которой ничего нельзя было разглядеть. В этом скрывалась тайна детской жизни. Заинтересовав­шись ее загадочным поведением, я осторожно подошла поближе и ничего не увидела. Тогда ребенок объяснил мне громко: «Здесь бегает кто-то маленький». Только тогда я увидела крошечное, почти невидимое насекомое, снующее туда-сюда, едва различимое на каменной плите. На ре­бенка произвело впечатление, что в мире есть такое ма­ленькое существо, которое может двигаться, бегать вок­руг! Удивление и радость переполняли малышку. Оно раз­разилась громким смехом.

Подобное впечатление я получила, увидев мальчика приблизительно такого же возраста. Мать дала ему се­рию цветных открыток. Мальчик хотел показать мне эту коллекцию и принес большой пакет. Он сказал на своем детском языке: "Биби". Я поняла, что он хотел показать изображение автомобиля. В этой серии было много сим­патичных рисунков. Мать ребенка не просто показывала ребенку открытки, но и, видимо, занималась с ним. На от­крытках были экзотические животные (тигры, жирафы, львы, медведи, обезьяны) и домашние (овца, кошка, осел, лошадь, корова). Были и маленькие сцены, ландшафты с животными, домами и людьми. Но странным было то, что в этом собрании не было автомобиля. «Я не вижу никакой машины», - сказала я малышу. Тогда он разыскал одну открытку из этого большого собрания, но на ней никакой машины также не было видно. Когда он разыскал эту от­крытку, он победоносно воскликнул: «Вот же она!» Речь шла об одной сценке охоты, в центре которой была рос­кошная собака. На заднем плане стоял охотник с ружьем на плече. В уголке, в отдалении, были изображены доми­ки и исчезающая линия, которая должна была обозначать улицу, и на этой линии была точка. Ребенок показал на нее и сказал: «Биби». Действительно, при ближайшем рассмот­рении оказалось, что эта едва заметная точка - крошеч­ная машина. Сложность, с которой можно было узнать машину, и тот факт, что она изображалась в таких кро­шечных пропорциях, заинтересовали ребенка, он удостоил изображение своим вниманием и выделил из всего.

Я подумала: «Возможно, никто не показал малышу это богатое разнообразие прекрасных и полезных вещей». Я выбрала жирафа с длинной шеей и начала объяснять: «Смотри, какая смешная шея! Такая длинная!» - «Аф!» -произнес мальчик. Итак, он точно знал, что это был жи­раф, и я не стала дальше рассказывать ему.

На втором году жизни природный разум ребенка разви­вается далее, проходя определенные, чередующиеся друг за другом стадии. Развивая мышление, ребенок впитывает из своего окружения все, вплоть до мельчайших деталей.

Однажды я показывала ребенку в возрасте почти двад­цати месяцев прекрасную книгу, книгу для взрослых. Это было Евангелие с иллюстрациями Густава Доре, который поместил в книгу и такие классические картины, как «Пре­ображение» Рафаэля. Я выбрала одну картину с Иисусом, который зовет к себе детей, и начала рассказывать: «Иисус несет ребенка на руке, другие дети прислонили к нему свои головки, смотрят на него, и он любит их...» Выражение лица ребенка не выказало никакого интереса. Я сделала вид, что не заметила этого, и листала книгу дальше, разыскивая в ней другие иллюстрации. Вдруг мальчик говорит: «Он спит». Мне снова открылась тайна детской души почти без всяко­го замешательства. «Кто спит?» - спросила я. «Иисус! -энергично продолжил малыш. - Иисус спит!» И он попытался перевернуть лист назад, чтобы показать мне, что это действительно так. Христос смотрел на детей из-под опу­щенных век. А ребенку показалось, будто глаза Христа сом­кнуты во сне. Малыш обратил внимание на отдельный штрих, который взрослому не бросился бы в глаза.

Я продолжала мои объяснения, и мне удалось показать мальчику Вознесение Христа. «Видишь, — сказала я, — Иисус вознесся на небо, и люди, которые это видят, испу­гались. Мальчик смотрит, женщина вытянула руки». Ко­нечно, такое объяснение было не совсем подходящим для маленького ребенка, и вообще картина была выбрана не­удачно. Но теперь я намеренно ожидала от ребенка зага­дочных высказываний, чтобы провести сравнение между видением (поставить ударение на первом слоге) сложных картин взрослым и ребенком. Малыш что-то пролепетал себе под нос, как бы говоря: «Дальше, дальше!», и не вы­казывал никакого интереса. Когда я листала, он трогал свою маленькую игрушку-кролика, висевшую у него на шее. «Кролик», - сказал он. Я, естественно, подумала, что ре­бенок подумал о своей игрушке, но он энергично потребо­вал, чтобы я перевернула страницу назад. И правда, на картине я нашла в уголке маленького кролика. Но кто бы мог обратить на это внимание? Очевидно, дети и мы -это два отличных друг от друга вида психической личнос­ти, и речь здесь идет не о пошаговом развитии от мини­мума до максимума.

Воспитатели детских садов и учителя начальных клас­сов тратят много сил на разъяснение вещей, с которыми трех- и четырехлетние дети уже имели дело. Они счита­ют, видимо, детей слабослышащими людьми. В конце кон­цов вместо ответа ребенок протестует: «Но я не глухой!»

Долгое время взрослые думали, что дети реагируют только на яркие, броские предметы, на громкие звуки и поэтому искали сильные стимулирующие воздействия. Мы часто видели, какую притягательную силу оказывают на детей поющие люди, звучащие колокола и колокольчики, развевающиеся флажки, яркий свет и другое. Но эти силь­но воздействующие внешние возбудители действуют лишь временно. Они отвлекают внимание, навязывают детско­му сознанию сильные внешние впечатления и тем самым мешают тонким воздействиям на чувства. Приведу одно, конечно, неполное, сравнение. Если вы углубились в чте­ние какой-нибудь интересной художественной книги и вдруг неожиданно услышали с улицы резкие звуки музыки, то подниметесь и с любопытством поспешите к окну. Наблю­дающий, который видит, как читающий человек, неожи­данно привлеченный звуком, подпрыгивает и бежит к окну, сделал бы для себя вывод, что звуки оказывают на чело­века возбуждающее влияние. Точно так же обстоит с деть­ми. Сильный внешний раздражитель может привлечь вни­мание ребенка, но он останется в этом случае без связи с глубокой, формирующейся частью детского разума, кото­рый есть его внутренняя жизнь. Мы можем видеть де­монстрацию этого внутреннего формирования, когда на­блюдаем, как дети углубленно и тщательно рассматрива­ют совершенно мелкие, кажущиеся неинтересными вещи. Кто с интересом обращает внимание на детали предмета, воспринимает предмет не только лишь как чувственное впечатление, но всем своим поведением показывает, что испытывает любовь к этому предмету.

Разум ребенка во многом остается для взрослых зак­рытым и загадочным, потому что реакцию ребенка ха­рактеризуют как реакцию практически бессильного су­щества, не учитывая заложенной в нем мощной психичес­кой энергии. Все, что делает ребенок, имеет рациональную причину, которую можно расшифровать. Нет феномена, который не имел бы своего мотива, не имел бы оснований для существования. Очень просто сказать о каждой непо­нятной реакции, каждом трудном проявлении ребенка: «Это каприз!» Он должен расцениваться нами как требующая решения задача, как загадка, требующая отгадки. Это трудно, но и чрезвычайно интересно. Такое отношение определяет новое нравственн