Главная | Обратная связь

КОМПЛЕКС НЕПОЛНОЦЕННОСТИ

 

Взрослый не в состоянии распознать заниженную самооценку ребенка, потому что он думает, прежде всего, о красоте и совершенстве своего ребен­ка и гордится им, связывая с ним свою надежду на буду­щее. У него есть какая-то тайная, неясная симпатия или твердое убеждение, что ребенок - бессодержательное, озорное существо и его необходимо наполнить содержа­нием, улучшить. Он занижает оценку ребенка. Это объяс­няется тем, что ребенок, который противостоит взросло­му, - слабое существо, а взрослый по сравнению с ним - могущественен. При этом имеет даже право выражать не­благородные чувства, которые он спрятал бы стыдливо от других взрослых. К ним относятся скупость и властолю­бие. Так, в четырех стенах родительского дома под полой одежды отцовского авторитета ребенок приходит к мед­ленному, но постоянному разрушению своего «я». Напри­мер, взрослый видит ребенка, который берется за стакан, и сразу думает о том, что стакан может разлететься вдребезги. Скупой взрослый думает в этот момент о своем бес­ценном имуществе, и чтобы спасти его, запрещает ребен­ку прикасаться к нему. Может быть, взрослый - состоя­тельный человек, который мечтатет удесятерить свое иму­щество, чтобы его ребенок был еще богаче, чем он сам: но именно в тот момент он не думает ни о чем другом, как об этом дорогостоящем стакане. Кроме того, взрослый реша­ет за ребенка, куда поставить стакан, что делать со стака­ном там, где он поставит его. Он думает: владею ли я авто­ритетом, чтобы вещи стояли так, как я хочу? Но любит ли он своего ребенка, налагая на него запреты? Он мечтает о том, чтобы его ребенок стал знаменитым, влиятельным че­ловеком. Но в тот осознанный момент в нем поднимается нечто тираническое, и он теряется, защищая обычный ста­кан. Если бы стакан сдвинул с места какой-нибудь служа­щий, этот папа стал бы только смеяться, а если бы его раз­бил какой-нибудь гость, он стал бы его убеждать, что дей­ствительно ничего не произошло: стакан совершенно не имеет ценности.

Ребенок же с уничтожающей закономерностью уста­навливает, что только взрослый видит опасность для пред­метов. Поэтому только ему одному разрешается прикасать­ся к ним. И ребенок ощущает себя существом низкой цен­ности. Он ниже стоимости предмета.

В вопросе построения детской личности следует обра­тить внимание еще на один подход. У ребенка есть по­требность не только касаться предметов и работать с ними. Он хочет придерживаться последовательности отдельных действий. Это важнейший момент в построении личности.

Взрослый не следит за ходом своих привычных ежед­невных занятий, так как они стали уже частью его бытия. Когда взрослый встает утром, он знает, что необходимо сделать то-то или то-то, и он это делает, как будто это одна из самых простых вещей в мире. Действия следуют почти автоматически одно за другим, и на них не обращают вни­мания, как не следят за дыханием или биениями сердца. Ребенок же, напротив, должен сначала создать для себя фундамент. Но он никогда не сможет придерживаться пла­на: если ребенок занят игрой, то входит взрослый, желая взять ребенка на прогулку. Он одевает его и берет с собой. Или: ребенок занят какой-нибудь незначительной деятель­ностью, например, заполняет ведерко песком. В это время приходит подруга мамы, и мать отрывает ребенка от рабо­ты, чтобы показать его гостье. В мир ребенка непрестан­но врывается властительный взрослый: он распоряжается всей его жизнью, ни о чем не спрашивает, не считается ни с чем, доказывая тем самым, что действия ребенка не име­ют никакого значения. Но с другой стороны, ребенок ви­дит, что между взрослыми разговор не начинается без «по­жалуйста» или «разрешите». Ребенок чувствует, что он не такой же, как все. Комплекс собственной неполноценнос­ти дает ему почувствовать, что он унижен и стоит позади всех других.

Как мы уже говорили, последовательность действий в совокупности с разработанным заранее планом крайне важны. Однажды взрослый объяснит ребенку, что он дол­жен отвечать за свои действия. Главной предпосылкой та­кой ответственности является планомерная взаимосвязь действий между собой и понимание их значения. Но ребе­нок чувствует, что его действия не являются значимыми. Взрослый, отец, например, злится на то, что ему не удает­ся, несмотря на его желание, пробудить в своем ребенке это чувство ответственности за свои действия. Это взрослый и никто другой был тот, кто шаг за шагом подавлял его чувство собственного достоинства и стремление к изу­чению последовательности и взаимосвязей собственных действий. Ребенок несет в себе мрачное убеждение о сво­ем бессилии и неполноценности. Чтобы суметь взять на себя какую-либо ответственность, должно иметь убежде­ние в том, что ты - господин своих действий. Глубочай­шее падение духа приводит к убеждению, что ты чего-то «не умеешь». Представим себе хромого ребенка, очень под­вижного, которого вызвали бы на соревнование по бегу наперегонки: естественно, хромой не захотел бы бежать. Если беспомощного карлика вывести на боксерский ринг против расторопного гиганта, то первый не захочет бок­сировать. Стремление, попытка предпринять что-либо за­тухает, не проявившись, и остается чувство полного бес­силия. Взрослый подвигает ребенка на инициативу, но в то же время и унижает его чувство уверенности, убеждая ребенка в неумении. Взрослому мало запретить ребенку действовать, он должен также сказать ему: «Ты не смо­жешь сделать это. Все твои попытки неудачны». Более гру­бые скажут даже так: «Глупый, зачем тебе это делать? Ты же видишь, что ты не способен на это». И это касается не только действий ребенка и порядка их протекания, но и личности ребенка вообще.

Этот образ поведения взрослого взращивает в ребенке убеждение, будто его действия незначимы и, даже еще хуже, что его личность непригодна ни к чему, что он не способен действовать. Так ребенок приходит к отчаянию, недоверию к себе. Если кто-либо более сильный противо­действует нам, то мы думаем о том, что придет кто-нибудь более слабый и тогда мы осуществим наши намерения. Но если взрослый говорит ребенку, что он не способен что-либо сделать, то во внутренний мир ребенка вселяются некоторые проявления застенчивости, страха и апатии. Эти три качества становятся, в конце концов, составными час­тями внутренней конституции ребенка. Они ведут к нерешительности, которую психоаналитики назвали комплек­сом неполноценности. Это торможение, чувство непригод­ности и подчинения другим остается надолго. Оно делает невозможным участие в экзамене на жизнь в социуме, ко­торый приходится сдавать в повседневной жизни.

К этому комплексу относятся робость, нерешитель­ность, склонность к неожиданному отказу, если ребенок встречается с препятствием или критикой. «Нормальная» детская природа, напротив, - это доверие себе, одна из чу­деснейших черт, уверенность в собственных действиях.

Когда ребенок из Сан-Лоренцо говорит гостям, пришед­шим в дни школьных каникул в школу, что они, дети, от­кроют класс и в отсутствии учительницы будут работать там, то это означает, что у детей есть энергия, которая вла­ствует над ними.

Ребенок отдает отчет своим действиям и старается за­помнить их последовательность, чтобы выполнять их с лег­костью. При этом у него не возникает чувства, что он де­лает что-то особенное. Он является хозяином своих дос­тижений и действий.

Глава 39

СТРАХИ

Другое отклонение - это страх, который считается естественным качеством характера ребенка. Когда говорят о «боязливом» ребенке, то пред­ставляют страх глубоким нарушением, не связанным с вли­янием окружения. Застенчивость воспринимают также со­ставляющей характера. Среди боязливых детей есть та­кие, которых в стесненной атмосфере часто одолевают страхи. Другие, более активные, сильные и мужественные по характеру дети могут при столкновении с опасностью тоже испытать в обычной ситуации непреодолимый страх. Это объясняется сильными впечатлениями, полученными когда-то ребенком, например, при переходе улицы, или страх от увиденной под кроватью кошки или петуха. То есть это означает состояние, подобное психозу страха, ко­торый был исследован психиатрией у взрослых. Все эти формы страха встречаются особенно у тех детей, которые находятся во власти взрослых. При этом взрослый, доби­ваясь послушания, закладывает страх в сознание, пугая ребенка какими-то существами сомнительного происхож­дения. Это одна из самых коварных мер обороны, кото­рую взрослый использует по отношению к ребенку. Он уве­личивает естественный страх, который ребенок чувствует ночью и к которому сам добавит жуткие пугающие обра­зы призраков.

Все, что устанавливает связь с действительностью, обо­гащая опыт обращения с предметами окружающего мира, противодействует разрушительному состоянию страха. В наших нормализующих школах мы постоянно наблюда­ем, как неосознанный страх очень скоро бесследно исче­зает или вообще не проявляется. В одной испанской семье бьшо три маленьких девочки, и самая младшая ходила в одну из наших школ. Однажды ночью засверкала молния. Среди этих трех сестер она одна не испугалась и повела старших в комнату родителей. Эта малышка, которая име­ла иммунитет ко всем необъяснимым состояниям страха, была действительной опорой для старших сестер. Они, например, прибегали, когда их ночью охватывал страх пе­ред темнотой, к младшей сестре, чтобы с ее помощью отделаться от этого ужасного чувства.

Такого рода страх отличается от другого, который про­является при опасности как следствие нормального ин­стинкта самосохранения. Тем не менее этот нормальный страх встречается у детей реже, чем у взрослых, и не толь­ко потому, что дети меньше пережили опасностей извне. Очевидно, в ребенке очень велика готовность подставить лоб опасности, и это у детей развито сильнее, чем у взрос­лых. Дети подвергают себя снова и снова одним и тем же опасностям: в городе, когда цепляются к машинам, или в деревне, когда залезают на высокое дерево или ползут вниз по обрыву; они даже прыгают в море или в реку и часто учатся плавать без чьей-либо помощи. Многочисленны случаи, когда дети спасали или пытались спасать своих друзей. В отделении для слепых калифорнийского детс­кого дома разразился пожар: среди погибших нашли так­же несколько зрячих детей, которые в момент опасности спешили к слепым, хотя жили в другой части здания. В детских организациях бойскаутов отмечаются ежедневные примеры детских героических поступков.

Можно было бы задаться вопросом, развивается ли склонность к героизму при нормализации. В целом мы мо­жем констатировать, что у наших детей за их действиями стоит осторожность, которая позволяет им жить среди опасностей, в то же время избегая их. К таким действиям относится пользование ножом за столом и на кухне, обра­щение со спичками и осветительными приборами, пребы­вание у садового пруда, переход улицы в городе. Одним словом, наши дети свои действия держат под контролем и таким образом становятся спокойными и чувствуют свое преимущество. Итак, нормализация ни в коем случае не означает желание подвергнуть себя опасности. Она раз­вивает осторожность, которая позволяет действовать в момент опасности, так как она будет узнана ребенком и взята под контроль.

Глава 40

ЛЖИВОСТЬ

Духовные отклонения выступают в бесчисленных, неповторимых формах. Они подобны ветвям раскидистого растения, так как все произрастают на одного общего корня. Последнее заслуживает рассмотрения. Хочется приподнять завесу тайны нормализации. В общей психологии и педагогике, однако, отклонения рассматриваются обособленно друг от друга. Каждую отдельную проблему пытаются исследовать как существующую самостоятельно.

К сильнейшим духовным отклонениям такого рода относят лживость, этакую маску души, этакие одежды, в ко­торые рядятся люди, и коих насчитывается великое мно­жество. Каждое из них имеет свое особое значение.

Существует ложь обычная и ложь, ставшая болезнью. Старая психиатрия знала mendacium vesanum - необуздан­ную, спровоцированную истерией ложь, которая ведет к скрытности души. Речь человека становится путанной небылицей в лицах.

Психиатрия указывала также на лживость детей, уча­ствующих в судебных процессах. Эта неосознанная ложь детей, приглашенных в качестве свидетелей, общеизвест­на. Большое впечатление создает при этом утверждение, что ребенок, этот «невинный характер» и сама правда («ус­тами младенца глаголет истина»), вопреки всем своим че­стным усилиям делает тем не менее лживые заявления. Криминальная психология стала внимательнее относить­ся к этим странным фактам. Она признает, что дети в боль­шинстве своем честны. Лживость — это путаница в мыш­лении, которую провоцирует возбуждение.

Это незаметное подсовывание фальши вместо правды, которое может проявляться постоянно или время от вре­мени, абсолютно отличается от той лживости, которую ребенок предпринимает в целях самосохранения. Но, с другой стороны, у нормальных детей в обычной жизни встречается и такая ложь, которая не имеет ничего общего с самозащитой. Лживость может быть чистым продуктом фантазии, вымышленными событиями, которые при всем при этом имеют в себе отблеск достоверности. Обман в целях личной выгоды не подразумевается. При этом пря­мо можно говорить о виде искусства, когда актер изобра­жает какого-либо героя произведения. Я приведу один пример. Однажды дети рассказали мне, как их мать при­готовила угощение для гостей - витаминизированный сок, который должен был убедить гостя в ценности раститель­ной пищи. При этом ей так удалось приготовление этого сока, что гости всюду рассказывали об этом, расхвалива­ли и рекомендовали всем это угощение. Дети рассказыва­ли об этом со всеми подробностями так интересно, что я попросила у их матери дать мне рецепт. Но дама сказала мне, что она никогда и не думала о том, чтобы готовить такой сок. Здесь у нас - типичный случай детского обмана, который служит ничему другому, как только приукра­шиванию действия некоего романа.

Эти разновидности лживости противоречат другой, удобной для ребенка, который просто не желает задумы­ваться о том, что, собственно, является, правдой. Но иног­да ложь выглядит лукавством. Я знала одного ребенка пяти лет, которого мать время от времени отдавала в домаш­нюю школу. Руководительница группы, в которую был при­нят ребенок, была на хорошем счету в своем ведомстве. Она восхищалась этим ребенком. Но спустя некоторое время он пожаловался своей матери на эту учительницу. Мать посчитала ее очень строгой и попросила директрису школы объяснить случившееся. Директриса убежденно до­казывала ей, что учительница окружила ребенка заботой и любовью. Тогда мать призвала своего врунишку сына к ответу, В результате она услышала оправдание: «Кажется, я не говорил, что учительница злая». При этом не чувство­валось, что ребенку не хватает мужества жаловаться на учительницу. В этой ситуации высказывание ребенка было просто формальным.

Хотелось бы многое еще рассказать о других фор­мах хитрого приспособления к окружающему миру, ко­торые встречаются у детей. У слабохарактерных уступ­чивых детей спешно сфабрикованная ложь указывает на потребность в защите. Ребенок перерабатывает содер­жание высказывания, и оно выглядит как прерывистое. Ложь слабого ребенка безобидная, не имеет своего за­вершения. Импровизированная ложь несет в себе защит­ный рефлекс от нападения взрослых. Взрослый упрека­ет ребенка в слабохарактерности, безобразном комплек­се неполноценности. Такое унижение ребенка взрослым подтверждает, что ребенка принимают за существо ма­лозначимое.

Лживость относят к тем явлениям духовной жизни, ко­торые появляются в детстве и с течением времени закреп­ляются. В итоге в человеческом обществе ложь укореня­ется и неизбежно преобразуется в заповедь о правилах поведения и эстетику, словно одежды для тела.

Наши оздоровительные школы свидетельствуют о сбра­сывании наростов лжи. Ребенок открывается во всей сво­ей природной чистоте. Хотя лживость не относится к тем отклонениям, которые исчезают сами собой чудесным об­разом. В ребенке происходит внутренняя перестройка, тре­бующая от него возвращения на круги своя. Ясность мыс­ли, связь с реальной действительностью, духовная свобо­да и живое взаимодействие с полезными предметами создают атмосферу, в которой духовная жизнь изживает лживость.

Если тщательнее проследить за развитием человечес­кого общества, то откроется, что оно глубоко погрязло во лжи. Едва ли можно было бы устранить его недостатки, не потревожив фундамент. Многие наши дети, поступив в общеобразовательную школу, испытывали постоянные на­падки лишь потому, что они были намного честнее, чем другие, и некоторые формы приспосабливания были у них еще неразвитыми. Учителя не задумываются над тем, что дисциплина и социальные отношения в их классе строят­ся на предпосылках лжи, и непривычная прямота наших детей казалась им моральным качеством, которое стало частью воспитания в давние времена.

Самый большой вклад, который впервые сделал пси­хоанализ в историю человеческой души, это разъяснение притворства как процесса адаптации подсознания. При­творство взрослого - это не ложь ребенка. Ложь можно охарактеризовать как все более и более срастающийся с правдивой жизнью ужасный чехол. Он похож на шкуру или оперение животных. Этот футляр, скрывающий жиз­ненный механизм, который одновременно служит защи­той. Эта защита состоит в том, чтобы заставить поверить себя в ощущения, которые не испытываешь. Лживость внутри человека стала обычным свойством, она дает возможность жить, точнее, жить в мире, с которым искрен­ние и естественные чувства должны вступить в конфликт. Впрочем, лицемерие, которое взрослый ежедневно демон­стрирует в своих отношениях к ребенку, уникально. Взрос­лый жертвует интересами ребенка ради собственной пользы, не признаваясь в этом себе, потому что это трудно сделать. Он внушает себе, что выполняет возложенную на него природой обязанность, и то, что он делает, станет по­зднее полезным ребенку. Если ребенок защищается, то взрослый никоим образом не старается распознать истин­ные обстоятельства, но называет все, что ребенок пред­принимает для своего спасения, непослушанием и плохи­ми намерениями. Все больше и больше затихает и без того уже слабый голос правды и открытости. На смену ему приходят формальные слова: долг, справедливость, авторитет, разум и так далее.

У души, как и у воды, существует жидкое и твердое агрегатные состояния. И Данте не перенес ее в ту бездну ада, в зону вечного льда, где угасает любовь и остается только ненависть. Приводимые человеком в свое оправда­ние условности - это самообман, который осуществляет приспосабливание индивида, ведущее к отклонениям. Само общество взращивает у детей отклонения. То, что было любовью, превращается в ненависть. Эта чудовищная ложь селится в скрытых уголках подсознания.

 

Глава 41