Главная | Обратная связь

Мир полон чудес, нужно только замечать их.

ГЛАВА 1. НАЧАЛО

 

Всё вокруг было как-то по-обыкновенному. Меня уже манила своим серым рылом служба в рядах Красной, ой, простите, Советской армии, как НЕОБЫЧНОЕ нашло меня. В среде занимающихся УШУ, КАРАТЭ, в общем, востоком и его определенными аспектами, дошла[Г.С.2] молва о том, что в воинской части недалеко от Киева проходит срочную службу человек, при жизни уже ставший легендой. Мир людей военных, бывалых, содрогнулся перед взглядами, поступками худого, странного, сухожильного молодого мужчины девятнадцати лет отроду, всколыхнувшего снизу до верху умеренно-однообразное измерение, в которое он случайно попал. А началась наша история чуть раньше, когда «крепкого орешка» настоятельно попросила спуститься с гор местная власть, надавив соответственно на родного для него человека, его Маму. Долг перед Родиной, как говорят, платежом красен. Рассказывают, очутившись в полку где-то в средней Азии, началась его нелегкая служба[Г.С.3] . Учитель, образ которого до сегодняшней минуты скрыт от нас, посчитал встречу своего воспитанника с суровой правдой жизни один на один, без рекомендаций и наставлений, необходимостью. В результате, избиваемый за неразумение[Г.С.4] сержантами и «продвинутыми» по сроку службы, Шавкат, так зовут нашего друга, находился в собственном мире вопросов - как быть, что делать? Затем - долгожданное письмо от учителя с двумя предложениями: «Этот мир другой, сынок. Ты должен постоять за себя.»

Как устала, должно быть, Земля страдать за детей, обижаемых безликим, убогим двуличным зверем, очернившим людские души... Мне кажется, что, умывшись сполна слезами, кровью и страданиями детей своих, заплачет она, поднимет голову, расправит плечи, и зазвучит тихая мелодия, которая с каждой новой нотой будет напитываться силой, превращаясь в раскаты грома, и ничто безобразное не устоит перед ликом её величия.

Когда офицеры полка лицезрели метущих плац «дедушек» (старослужащих), а «духов» - новобранцев, отдыхающих на зелёной лужайке, почва покачнулась под их внезапно ослабевшими ногами, настолько неправдоподобной, ирреальной была картина увиденного. В действительности воинские организации проявляются матрично-точным прототипом государственного беспредела в миниатюре, открывают существующее положение вещей и, по сути, являются оголившейся раной нашей действительности. Дело в том, что дедовщина и другие неотъемлемые звенья воспитания молодых людей незримо подпитываются и укрепляются людьми, правящими сим балом, так сказать, иерархами власти. Поэтому события на плацу завораживали и пугали уверенных в незыблемости машины тотального управления придатков чудовищного механизма. Его никто не тронул, разумно отправив «иноземный элемент» в края отдалённые - может другие разберутся, что к чему. Другие сделали верно, со временем предоставив Шавкату определённую свободу и обязанности, ограждающие его от них и их от него. История упорно драматически повторялась, меняясь в деталях и в количестве участников. Ну, захотел парень присесть, набраться сил с дороги, да нет, ворочающий тяжеленную штангу дембель решил скоротать службу каким-нибудь садиским весельем с участием невесть откуда свалившегося азиата, по сроку находящегося ещё на низшей ступени армейских каст. Откуда молодому человеку было знать, что жизнь так горячо любит его, забывшего её справедливые законы, вобранные ещё с молоком Матери, что подарила урок, который не суждено ему забыть на всю жизнь.

- Иди сюда, солдат, — выкрикнул «бывалый вояка», усталый, но довольный представившейся возможностью сбросить на кого-нибудь угнетающий дух воспоминаний собственного унижения в начале службы. Шавкат непонимающе смотрел, скрестив ладони на коленях, как играет буграми мышц дембель.

- Ты что, дурак, ко мне, я сказал, и дрожать как осиновый лист! - старослужащего охватила ярость.

Никакого движения. Каменное изваяние, сидящее на кровати, не подавало признаков жизни. Зато бурной рекой покатилось от штанги к медитировавшему Шавкату море бесновавшихся эмоций. Со стороны случайный наблюдатель мог бы увидеть картину фантастического порядка - неожиданно качёк переместился в дальний угол комнаты, как будто отброшенный невидимым упругим барьером, и задрожал как тот упомянутый лист. В действительности ничего необычного не произошло. Ожившее изваяние молниеносно выбросило ногу вперёд и уткнулось в гордую грудь забывшегося человека.

Потом - до скуки надоедливо повторяющийся сценарий. Ночь накрыла своим величественным крылом землю. Под её покровом дела творимые не освещались, не высвечивали свою кривую, безобразную морду. Человек двенадцать старослужащих, взявших на себя ответственность вернуть силу воинского негласного закона, гурьбой ввалились в темную коморку местного сортира. Рядом с ними шел Шавкат, удовлетворивший настойчивую просьбу выйти поговорить. Раздались хрюкающие звуки. Молодые солдаты, лежащие на своих койках и участливо поглядывающие в полумрак, скрывший угрюмую процессию, непонимающе уставились на одинокого солдата, вышедшего из темноты. Он шел своей удивительной, немного смешной походкой, выбрасывая стопы по сторонам. Оставшаяся позади темнота хранила молчание, вроде и не было двенадцати призраков, сопровождавших нашего друга минутой ранее. И это событие стало отправной точкой его будущей истории уже на Украине, где судьба крепкого орешка соединилась с жизнями многих людей, заставив их в ином свете взглянуть на себя и мир вокруг. И поверьте - не всегда сладостно было познание. Испытания и ошибки как верные спутники всегда сопровождают нас на пути восхождения.

Встретились мы с ним много лет спустя, тогда, когда закончился армейский срок «заключения» у вашего покорного слуги, старательно вычеканивающего эти строки. Шавкат появился в Киевском спортивном комплексе, в зале моего друга, посвятившего свою жизнь развитию древней школы «Дракон-Тигр» - простого, сердечного человека. Первая встреча удивила меня тем, что я не увидел ничего удивительного, хоть и ожидал, недотёпа, лицезреть крылатого дракона с серебреными когтями и сверкающими глазами. Сейчас уже я задаю себе вопрос, почему мы не восхищаемся чуду, пробивающего к солнцу расточка, когда из маленького семени вырастает могучее, красивое дерево, радующее глаз и душу. Зачем мы ищем это чудо где-то там, далеко. Ведь оно здесь, вокруг нас, ведь оно в нас. Поэтому вроде и зрячие мы, а не видим.

Как отличить, — задают вопрос в одной книге, — мудрого от простолюдина, в момент, когда и тот и другой заняты процессом ухаживания за саженцами будущего сада? Представив этот незатейливый сюжет, возможно, мы не заметим внешних признаков отличия в выполняемой работе наших героев. Разница скрыта за занавесью физических форм, и только сердце способно выделить мудрого, который трепетно, со вниманием и большой любовью помогает растению, как младенцу, укрепиться или вернее укорениться в жизни, и человека, занятого в миг неповторимого настоящего предвкушением будущего урожая.[V5]

Занятие в зале было в самом разгаре, когда внезапно, усиленно пыхтя над очередным упражнением, я услышал шепот в среде группы, внёсший помехи в стройный процесс тренировки. С легким поклоном и сделав вид, что не заметил местного волнения, зашел юноша среднего роста, лет так двадцати семи и уверенно зашагал к зеркалам, где в дальнейшем всегда проводил свою разминку. С того момента вихрь событий понес нас бурлящим водоворотом неизведанными путями. Обычно, когда заканчивались занятия, начиналось самое интересное. Группа устало усаживалась большим полукругом и заворожено наблюдала за разлетающимися во все стороны парней с юрким руководителем полётов - нашим молодым другом, направляющим тела в ту или иную область зала умелой рукой, ногой, да, в общем-то, чем приходилось, иногда даже, простите, ягодицами. Далее по плану шла церемония чаепития, которую лично я ожидал как праздник души и тела. Душа жадно впитывала всё, что могла услышать и осознать, тело, пребывая в состоянии выжатого лимона, сербало чаек, потихоньку принимая первоначальный облик. Рассказчик из спустившегося горца вышел отменный. Всяк послушавший долгое время пребывал в глубоком размышлении, мозги усиленно варились, пытаясь пробудить все новые и новые области нервных клеток, чтоб было куда разместить весь объем принятой информации. Так, например, вы, уважаемый читатель, даже не будучи близки ко всей разнообразности восточных видов единоборств, наверняка с интересом выслушаете легенду о «чёрном поясе», переданную, как говорят, из уст в уста.

На востоке, давайте, к примеру, на острове Окинаве[V6] в глубокой, седой древности не раз подступали темные времена. Вражеские племена на долгие годы оккупировали территории мирных рыбаков, желающих жить в гармонии друг с другом и с природой. Вслушиваясь в непрекращаемый разговор моря, они учились у него спокойствию и силе. Но огромные полчища воинствующей саранчи неугомонных завоевателей знали своё дело. Целые поколения людей оказывались под жестоким игом иноземцев, признающих только право сильнейшего, имеющий один язык — насилие. Выбора нет, только тот народ может вырваться из гнетущего рабства, чей дух, закалившийся горем и лишениями, восстанет из темницы неволи, возопит, и тогда - убежит враг и сгинет тьма. Тайно учителя готовили тех, кто не мирился с угнетением и жаждал свободы. Дети, начиная с раннего возраста, познавали все премудрости секретных школ, готовящих волю к трудностям жизни, закаляющих тело к будущим сражениям, указывающих на узкие тропинки пути освобождения. Пояс в упомянутых пластах веков носили с той же целью, что и ремень в нашем времени — для поддержания штанов. Некоторые из них тайно вручались на ритуальных церемониях и, выполняя функцию оберега, носились всю жизнь. Будущие мужчины по окончанию изнурительных тренировок, соблюдая заповеди чистоты, старательно выстирывали, очищали кимоно, пояс и другие атрибуты каждодневных занятий. И, конечно, ручьи пота, измеряемые десятками, а то и сотнями ведер, изменяли, не смотря на старательную стирку, белый цвет кимоно на жёлтый. Взросление бойцов сопровождалось ужесточением воспитательного процесса. Учебные поединки скорее напоминали реальные схватки, и не раз жизненная влага алой струйкой окропляла тренировочную одежду. Изнашивалось и заменялось кимоно, но живой тканевой змей пояс на всю жизнь становился верным спутником и помощником в нелегком, ратном деле. Трудные ступени восхождения неуклонно влияли на окраску пояса, реагирующего, как лакмусовая бумага, на состояния внешней среды. Шли годы. Бесконечная плеяда опустошающих войн взращивала крупицы духа в тех, кто сохранил верность выбранному пути, себе, своим Учителям. Истинным смирением и долготерпением формировались грани изумруда великих характеров. И, когда одиноко идущий человек, подпоясанный черным поясом, пропитанным насквозь кровью и потом, проходил мимо деревни, люди, кто испуганно, кто благоговейно, замечали присутствие некой силы, генерирующей ветер особой реальности. Это шел живой Человек, каждый вдох которого соединялся с дыханием Матери сущего, каждый шаг - наполнен величием осознанности. Это шел мастер.

Современные цветовые гаммы поясов — эхо былого величия.

Как-то раз, путешествуя по Крымскому полуострову, зашли с другом, родной душой, на огонек к знакомому настоятелю монастыря школы гун-фу «Тигр–Дракон» - близкому человеку в устремлениях и понимания смысла бытия. Поведал он нам о существующих, скрытых доныне от стороннего наблюдателя поединках в средней Азии, призванных проявить некую духовную суть человека, высшие его способности через предельное напряжение сил, выход за рамки возможного. По правилам, возраст которых объективно оценить практически невозможно, испытания имеют несколько категорий, проводятся тайно, в горных, малодоступных районах. Из того, что приоткрыли нам, мы знаем вот что: первый вход – допуск - участники бегут пятьдесят километров по пересеченной местности. Проявившие достоинство и мужество допускаются ко второй части огненного крещения. Ученики сражаются, или, как принято говорить, спарингуются во имя проявления силы, способной взять на себя ответственность за полученные знания и умения, дабы быть достойными сыновьями своих матерей. Необходимо добавить, что бой начинается без промедления, не оставляя времени на осмысление обстановки, и длится [V7] до исходного результата – когда на ногах останется один из всех этих необычных людей.

 

Признаюсь честно, услышав от родимой бабушки, как они с односельчанами сорок километров шли в Киев на торговлю и, распродав содержимое вместительных котомок, ещё сорок назад, друг друга разговорами развлекая, обидно мне стало за нас, упорно ждущих автобусы и другие виды транспорта. Ну, думаю, проверю себя. Выспавшись как-то раз на даче, махнул на всё рукой и побрел домой пешком. Вышел днем. Одолев километров пятьдесят пять, заявился домой уже вечером. Дело сделано. Ноги гудели долго. Можете себе представить, что чувствует испытуемый на верность выбранной дороги в следующем «школьном» классе, пробегая уже стокилометровый забег и сражаясь, сражаясь, падая и подымая непослушное тело снова и снова. Возможно, мы имеем право спросить, зачем подвергать свое тело и чувства таким болезненным нагрузкам? Тогда и нам не мешает ответить на вопрос, зачем рождаться, работать, воспитывать детей, стареть и умирать, и случись, что найдется глубокомысленный ответ, то наверняка следующие зову своей устремленной души смогут ответить. Вспомните Икара, который верил в свою мечту и был прав. Потому что все, что окружает нас, это чья-то мечта.

- Единственное, ради чего тренируюсь, – как-то изрек друг Шавкат, — чтобы защищать матерей, детей, цветы жизни, все прекрасное, что есть на Земле. А увижу святого человека, пришедшего во имя спасения и воскрешения любви в людях - буду идти как преданный пес рядом с ним.

И это говорил человек, по слухам участвовавший в надрывающих сухожилия экзаменах для мужчин.

 

Ñêàçêà î òàíöå

 

Следующая тема уже разливающаяся теплом по моему сердцу - это возможности и значение танца, бессмертного танца.

Как-то раз в простых словах, услышанных от нашего среднеазиатского дракона, зазвучала тема, смысл которой со временем начал струиться во мне прозрачным потоком осознания.

Веков так много назад родилась девочка. Ещё не умеючи ходить, когда оставляли её сидеть у грохочущего прозрачными косами водопада, она, улыбаясь, мягко покачиваясь из стороны в сторону, выводила своими нежными ручонками удивительно законченные, немного замысловатые движения. Родители дивились этим чудесным телесным выражениям, которыми столь юная дочь скрашивала их тяжелые трудовые будни. Прошло много зим, двенадцатый раз земля облетала дающее тепло и свет солнце с момента появления маленького чуда. В то время об её дарованиях пошла молва в местах отдалённых от затерянной небольшой деревни, в которой девушка родилась. Слух о завораживающей красоте её танца, способного дать небесной воле влиться в земные формы, покорил малых и больших мира сего. Благую весть Земля шепотом донесла и никому неслыханной общине хранителей мудрости, решившей проверить справедливость народной молвы.

Ранним утром, бурлящим весенним настроением, когда океан росы еще только готовился вздымать свои волны на встречу солнцу, на берегу стремительной горной речки встретились два странствующих монаха и девушка, выполаскивающая бельё в столь ранний час, образ которой с удовольствием отражала хозяйка всей этой волнующейся синевы. Заметив приблизившихся людей и прекратив выкручивать мокрую одежду, её внимательные, поражающие своей глубиной глаза, открыто встретились с изучающим взглядом пришельцев.[Г.С.8]

- Да не погаснет огонь твоего сердца, доченька, — раздался низкий, слегка с хрипотцой, голос одного из путников, лицо которого скрывал капюшон его монашеского одеяния.

- И чистота родника вашего да напоит страждущих, – был её ответ.

Потом шум бегущей воды стал единственным мостом, соединявшим странную троицу, никто не смел нарушить хрупкое равновесие наступившего безмолвия. До сих пор хранивший молчание монах, стащив с плеча видавший виды кожаный мешок, извлёк хранившийся в нём деревянный предмет, густо покрытый узорами замысловатой резьбы.

- Прими свет, обретший форму, эту чудо-свирель, ждущую прикосновений твоих теплых рук и небесного поцелуя твоих губ, — произнес он.

Девушка улыбнулась, и мир вокруг улыбнулся вместе с ней. Хор птиц вторил этой улыбке взрывом весёлого щебетания. Первые лучи солнца приветливо заиграли в её распущенных и развиваемых нежным ветерком волосах. И опять её голос, заставлявший встрепенуться и откликнуться пространства, спрятанные в самых отдаленных уголках души, донесся до слуха замерших посланников.

- Самая большая радость преисполненного смирением сердца - увидеть жемчужную нить мелодии, сотканную небесным инструментом и рожденную вашими устами. Девушка озорным, смеющимся взглядом окинула серьёзных, молчаливых мужчин.[Г.С.9]

Монах, в чьих руках покоилась свирель, терпеливо ждущая своего часа, преклонив колено и тщательно подбирая слова, продолжил беседу:

- Да поможет мне Бог не нарушить картину мира новым мазком красок радужных звуков песни, которая уже рвется слиться с проявленной вселенной. Взамен, молю, окажи милость, назови имя песни языком тела. Эхо, вторящее разными языками, усиленное горными вершинами и услышанное в нашей обители, донесло слух об искусстве, которое живет в тебе. Прошу тебя, божественная пыльца розы мира, открой наши глаза для реальности твоего танца.

Девушка рассмеялась. На душе стало легко. Задорный, переливчатый звук её радости веселым ручьём наполнил и омыл сознания[Г.С.10] посланников. Задачи, поставленные перед ними, растворились в чистоте её детского животворного смеха.

- Не терпится услышать вырвавшуюся на волю свободолюбивую птицу, сотканную и зарождаемую на свет гармоней звуков. Да и бельё всё выполоскано, и заняться больше нечем. Тогда, почему и не подарить имя для вашей песни. Начинай скорей! — её длинные золотистые вихри волос внезапно затрепетали от дерзновенного порывистого движения открывшегося вулкана чувств, и рассыпались вьющимися прядями, укрывая её прекрасные, девичьи плечи, словно лучи солнца, обогревающие землю.

- Сестра утро, как повитуха, бережно примет роды, — сказала она, поднимая руки к текущим потокам светила.

Природа, казалось, замерла, прислушиваясь к разговору причудливой троицы. Зазвучала музыка. Начинаясь будто издалека, переливаясь, сначала неловко, словно ребенок, пробующий свои первые шаги, а затем, напитываясь силой, закружилась хороводом соединенных аккордов, несущимися по дорогам безбрежности. И нет таких слов, какими можно было бы пересказать увиденное монахами величие снизошедшего каскада гармоний, воплотившихся в душу движений хрупкой девочки. Проведя долгие годы в кельях, чтобы, отстранившись от мирской суеты, подготовить себя к встрече с невидимыми аспектами мира, скрытыми за туманом наваждений майя (материальной энергии), они самоотверженно учились, укрепляя свой разум для возможности подвергнуть его серьезным ударам непознанного. Но то, что открылось перед их завороженными взорами, могло вывести из равновесия и навсегда лишить покоя даже храбрейших сынов Земли. Потоки мироздания, смысл которых созидать и разрушать целые миры, словно игривые щенята, вертелись, резвились вместе с человеческим детенышем. Да, это был танец. Взмах руки - и галактики выстраивались сверкающим, божественным соцветием, еще один взмах - рождались вселенные, шаг - и погружение в вечность, ещё шаг - и тысячу солнц вспыхивали, чтобы прожить с ней этот миг, миг великого ваяния нового мира. Потом смысл движений растаял, потому что никто ничего не творил, просто вселенная и ребёнок купались в соединенных океанах объятия друг друга. И было неясно, то ли дитя у вселенной на ладони, то ли наоборот. Это был Разговор. «Я люблю», - говорила она. «Я люблю», - говорила ей Жизнь.

 

- Ты знаешь, я верю и знаю точно, что однажды кто-то из нас сумеет открыть врата Розы реальностей, просто танцуя и излучая всю полноту приобретенной свободы. И тогда заживем, малыш! — как-то по- родному произнес азиатский братишка, заканчивая вышеприведенное повествование.

 

Танец — это суть жизни, его задача — гармонизация хаоса, заполнение смыслом пустот гигантского разлома, образовавшего двойственность, противостояние тьмы и света, добра и зла. Скрепляя в единую симфонию душу, дух и тело, он осуществляет таинство превращения человека в ангелоподобное существо вселенной, крылатой и бессмертной душой, владеющей силами, способными превратить материю в потоки света. Движение кисти художника, ораторское искусство, мечтания и фантазии — всё это танец душевных сил человека, одетых в тонкую паутину мысли, чувств, изменяющих подвижную глину физических форм и её выражений. У всех народов, племен есть свой способ отображения накопленной мудрости, некой потенциальной возможности к особой выразительности. У каждого из нас свой танец, который мы формируем изо дня в день. Самураи, воины средневековья страны восходящего солнца, считали своим долгом на протяжении всей своей жизни готовить себя к смерти через размышления и постижения своего предназначения в мире плотных материй, это их поиск гармонии, это их мелодия Души. Многие племена индейцев всеми силами стремились приобрести стойкость духа, танцуя танец свободы, чтобы встретить ту, что заберёт их за грань привычного измерения, по другую сторону от берега известного, к берегам зовущих далей, не отворачивая взора от раскрывшихся глаз безмерности. В силах, данных человеку, отдан великий дар, творить своими руками, своими чувствами, мыслями, своею душою[Г.С.11] . Как мы поступим с ним — решать каждому из нас.

Когда Душевные свойства Человека воплощаются в проявленной форме чудесного танца, тогда

Мир преображается, узнавая истинные свои черты.

 

 

äåòÿõ è ìàñòåðñòâå

 

Мир полон чудес, нужно только замечать их.

 

Началась взрослая жизнь. Это время, в котором нужно научиться доверять своим мечтам. Это пора ответов на вопросы и воплощения в реальность своих подлинных стремлений, или это время серой и будничной жизни, тихой, спокойной и никому не нужной, даже себе.

Однажды довелось мне устроиться преподавателем нетрадиционного физического воспитания в специализированный детский сад. После официальных бумажных соглашений последовало предложение посетить спортивный зал, где совершенно случайно, мне довелось стать свидетелем утренней зарядки для карапузов.

Глубоко отпечаталось в ничего не забывающей памяти мимолетное наблюдение режима армейских тюрем: вышедшие на «прогулку» юноши -израненные души, держа руки за спиной, брели по кругу под давлением внимательного, жалящего взгляда надзирателя.

Увиденное на занятиях поразило своим сходством с черно-белыми убийственными воспоминаниями. Сердце как будто покрыли пеплом. Дети четырех-пяти лет от роду шли по кругу, держа руки за головой. Извините за страшные параллели. Вулкан энергии недавно появившихся на свет надежно зажат в тиски и законопачен пробкой внушаемого представления о жизни безграничным равнодушием и желанием остановить разрушительное воздействие безудержной, и все еще огненной природы маленьких людей. Да, это единственная дорога для тех, кто стремится лишь к спокойствию удовлетворенной плоти, существующих без тревог и печали, в разумном «исполнении» каждодневных обязанностей зазеркального королевства. Это их право, кряхтя и проклиная все на свете, сползая со старческого ложа, вспоминать о безмерной возможности искреннего шага, способного когда-то, на развилке судьбоносных дорог, вдохнуть божественную силу любви выбравшим чистый путь, путь Сердца.Но все равно это был урок, урок тому, кто понял, насколько серьезен этот выбор. Начались занятия, учившие и меня, и детей, и людей, заботящихся о бесперебойной работе тепличного конвейера, взращивающего молодое поколение. И сразу же, как закономерность на проникновение в свою среду чужеродного тела, начались вызовы к директору с регулярными жалобами на шум и некоторые разрушения, которые мы с карапузами иногда учиняли. Строго рассуждавшие работники детского сада по сути были чудесными людьми, но живущими мучавшими их страхами, наводящими ужас на любого, кто пытался выйти за порог укоренившихся стандартов. В дальнейшем вызовы к местной администрации (от слова ад — шутка) изменили свой характер. Внезапное потепление во взаимоотношениях растопило льды отчуждения. На сердце вроде ни с того, ни с сего наступила весна, первые ручьи понимания заструились отовсюду.

На очередной беседе, которые никогда не сулили ничего путного и могли подарить мне лишь упреки да причитания, мои барабанные перепонки донесли странную информацию. Я даже не был готов к столь неожиданно резкому повороту событий.Посыпались вопросы, честно сказать, долгожданные, связанные с желанием пересмотра существующего положения вещей в процессе воспитания детей, приобщающихся к жизни нашего безумного мира. О том, как разнообразить, украсить то время, которое они проводят в саду. Как дать детским фантазиям хоть какую-нибудь возможность выражаться, выливаться наружу в видимых действиях. Каким образом научить, отдавая самое лучшее, удобрить полезными знаниями произрастающее поколение. Прислушиваясь к своим мыслям, возникшим во время разговора, сознание незаметно ускользнуло в прошлое, перебирая еще не так давно написанные страницы моей жизни. И думалось о том, что из всей памяти школьных лет мы способны вычленить лишь фрагменты да отдельные, немногочисленные, но яркие кусочки воспоминаний. Они изредка вспыхивают при разных обстоятельствах перед запыленным экраном памяти прошлого. Но почти всегда это воспоминания о нашем отношении к некоторым учителям, их поведению, жизненным позициям, взглядам, суждениям, которые долго и надежно хранились где-то в самой сердцевине нашего запоминающего устройства. А механический процесс «научения» отбрасывается в глубокие дебри серого вещества. Скорее всего, первостепенным по значимости все же было знание психологии взрослого поведения, на которое мы опирались во всей дальнейшей нашей жизни. Из этого следует, что безмерно важным является даже не то, чему мы учим детей, а то, как мы это делаем. Имеем ли мы внутри нашего пространства души иразума глубокие моральные принципы, чуткое понимание матери природы, любовь ко всему сущему. Способны ли отдавать по-настоящему, ведь дети видят гораздо больше, чем это может показаться на первый взгляд. И только предельная искренность с самим собой и детьми может стать реальным мостом между поколениями, и они, идущие за нами, смогут поверить нам и потом никогда не пожалеть об этом. И вдруг кто-то из Нас действительно станет таким Человеком, имеющий свой сильный и добрый Путь, тогда Он сможет указать направление пенящемуся потоку безудержной энергии наших детей, обозначить верное русло, ведущее к океану мудрости, воссоединенному, счастливому миру. Все эти размышления были лишь мигом озарения, вспыхнувшего где-то в промежутке слов нашего разговора, оставив неяркий и все ж видимый след в моем разуме.

Где смог, там и помог, но сил, признаться, не доставало, чтобы что-то реально изменить, рассказать, что меняться, в принципе, надо самим, что помогать надо нам. Лишь спустя полтора года, когда мне пришлось уйти из детского сада, меня вдруг так и осенило, что в большей степени не я помогал детям, а они мне. Нет, это не авторская уловка на красивые слова. Действительно, когда к Вам радостно бежит Дитя, и нежно, крепко-крепко обнимает вас, просто так, от Души, тогда-то мы и стоим в растерянности от могучей силы Любви, вдруг переполнившей нас до края и за край. И мы становимсядругими, нет, мы просто на мгновение становимся самими собой, но лишь на миг…

***

Время продолжало ускорять свой и так силовой темп, не давая и секунды усталому и растерянному путнику на то, чтоб присесть и перевести сбившееся дыхание. Могучие волны судьбы выбрасывали одинокий плот скитающейся души на материки новых знаний, веяний, на маленькие острова человеческих стремлений, и я всё искал, искал иголку в стоге сена, смутно представляя, как она выглядит. А вокруг все бурлил бесполезной суетой одноцветный океан дезинтегрированной массы человеческих жизней. Не судите строго за право говорить о многих. Когда мы не имеем осознания смысла жизни, видения причины нашего появления на свет и вражеского раскола, почему-то проникнувшего в наш душевный дом, мы будем ведомы серыми волками, будто стадо доверчивых овечек, заботящихся лишь о сиюминутных потребностях. Вот так. Встречи с различными людьми разветвленных направлений деятельности, образа мышления, специфичности восприятия, заставляла по крупицам собирать раздробленную картину общности всего букета творческого и деятельного выражения Человечества. Чем больше мы общались, тем четче вырисовывался контур взаимно переплетающихся узоров некой единой основы, общего начала в каждой скульптуре всего многообразия искусств, появляющихся на свет благодаря кропотливому и долгому труду своих мастеров.

Возможно, никому и не покажется странным поразительная идентичность в форме кистей, предплечья у исполняющего музыкальное произведение пианиста и пластично двигающегося человека, практикующего китайскую оздоровительную гимнастику Тайцзи-цюань. Иногда в кисти рук молодых музыкантов опытные преподаватели вкладывают небольшой поролоновый шарик, указывая на то, какой формы должны быть кисти во время игры на пианино. Именно такая форма кисти, по наставлениям мастеров китайского Ци-гун, различных внутренних направлений УШУ, способствует появлению особого, животворящего поля, нагнетающего всяческие виды энергий из внешней среды и личного пространства. Округлая кисть - аккумулятор скрытых сил невидимых полей. Подобных примеров родства, иногда, казалось бы, совсем удаленного друг от друга деятельного творчества человеческого просто бесконечное множество, стоит только слегка напрячь свое внимание и позволить себе это заметить. Существует закон или некоторая закономерность в развитии искусности и мастерства. Сначала количество перерастает в качество, приобретая все более и более утонченные черты, затем сознание становиться способным, отделить себя от собственной проекции на действие, наблюдая за своим творением, как на предмет увиденный в первый раз. Мы становимся и зрителями, и актерами, одновременно играя на сцене и взирая немыми наблюдателями с зала, но в то же время ощущая двойственность. И это лишь следующая ступень. И только впоследствии, на очередном витке спирали нового качества олицетворения своей мысли в реальности нашего бытия, мы подходим к возможности влиться всеми фибрами души в свое создание, осуществить некий термоядерный синтез между создателем и создаваемым. Единство.

Умение освобождать свой мозг от рутины навязчивых идей, хлама обыденных мыслей, ссора грациозных дум, и всего, всего, что и не перечесть, живущего в черном ящике нашего мозга, очищает пространство для дальнейшего роста, порождает гениальность. Когда человек превозмогает грань обыденности, вовлеченность в проблемы выживания и бесконечного планирования будущего, начинает ценить огненность настоящего, в его воле навсегда ворваться в обитель небожителей, каждый из которых гений «выделки» настоящего. Мастер-плиточник, мастер-плотник, мастер-художник, мастер-каллиграфии, чайной церемонии… Что общего в этих людях, что их роднит? Все очень просто. Они отдают всего себя, без остатка, в то, чем живут, что любят. Каждый день они умирают, сгорая дотла, до основания, чтоб на следующий день пробудиться другим, обновленным человеком и вновь дать умереть всему, что отжило свое. Это своего рода растянутое во времени рождение бабочки, упорно освобождающейся из своей бывшей колыбели, надежного кокона. Они все время в поиске, они все время учатся, они не боятся потерять, и потому находят вновь и вновь. И нет тогда разницы, кладет ли человек кирпич только - только зарождающегося дома, берет ли в руки смычек и скрипку, чтобы наполнить божественной мелодией эфир, воспитывает ли детей или высаживает молодые саженцы будущего леса. На вершине своей человечности и виртуозности (как проявление свободной мысли) исчезают все границы и тогда становиться ясно, что самое высокое мастерство – это просто Жить. И…что значит Жить, и не Любить? А как можно Любить и не Творить?

 

* * *

 

Корень всего виданного и невиданного творчества один, суть его и направление – цветение души Человеческой.

 

àê çàêàë ëàñ ñòàë

 

Всё течёт, всё меняется, а свет Истины неизменен в веках.

 

Разрешите, дорогие читатели, дабы смогли вы перевести дух от чрезмерного философствования, потешить ваше внимание еще одной легендой, в которой коль и много выдуманного, то смысл все же заложен изрядный и полезный. Садитесь поудобней и, припоминая детство, когда, быть может, вы читали с большим интересом сказки, послушайте с удовольствием и эту легенду, может статься и быль - «Как закалялась сталь».

В то время, в которое, незаметным усилием совершенной машины времени и пространства – нашим сознательным воображением, сейчас мы погрузимся, солнце светило ярче, а небо поражало своей бездонной синевой, через прозрачное существо которого, казалось, возможно, рассмотреть лики небесных божеств. Постоянные войны, и снующие по всей земле безжалостные разбойники, и всякий жестокосердный сброд, отличающийся особой, бездушной бесчеловечностью и заслуживающий по достоинству имя – тварь, принуждали простой люд браться за оружие чтобы охранить свою семью, свой дом, родную деревню от многочисленных несчастий, как сорняки на не выполотом огороде, заполонившие и так суровую жизнь. В небольших городах и практически в каждом, даже самом незначительном поселении, проводились разнообразные состязания в боевых искусствах, так или иначе связанных с воспитанием воинского духа и столь необходимых умений, в то давнишнее и смутное время.

В одной самой обыкновенной деревушке, с самыми обыкновенными людьми рос обыкновенный парнишка. Ничем видимо не отличающийся от других мальчишек деревни, такой же задиристый и неугомонный, маленький Кунь, да, так звали-то нашего героя, все ж удивлял окружающих односельчан своими неожиданными суждениями и чуткостью, с которой он воспринимал окружающий мир. Не раз принуждал он на долго умолкать умудренных жизненным опытом стариков, задавая такие простые и такие сложные детские вопросы: говорят ли звезды, дышат ли камни, думают ли цветы… Уж сколько раз, выдав одним махом родившиеся в беспокойной головушке, тысячу волнующих его тем, и не всегда получив вразумительный ответ, убегал он по своим неотложным мальчишеским делам, оставляя своих любимых, седых и добрых дедушек, в глубоком раздумье и созерцании над услышанным.

Одним незаметным нажатием на невидимый рычаг машины сознательного воображения и… мы, скользя по ленте времени нашего рассказа, проносимся через годы к точке становления того, чья судьба преподнесет Нам с Вами необходимый и интересный урок… один из бесконечных вариаций в причудливой, но совершенной в своей сути, школе жизни.

 

***

Юноша, все существо которого, словно пело, излучая силу молодости и источая тонкий аромат переливающейся через край кипучей энергии жизни, не спеша, приближался к родной деревне…

Нет... это мы попали почти в конец нашей истории, а надобно нам в другой сюжет.

Настроились…

Поехали…

 

***

 

Вскоре Кунь стал одним из искуснейших бойцов во всей ближайшей округе, выигрывая год от года популярные состязания, в котором сражались лучшие из лучших, стекающиеся со всех, иногда даже совсем с далеко неблизких земель, к месту, выбранному для свершения знаменательного празднества. Празднество это было долгожданным и желанным для всех, ознаменовавшее собою конец тяжелых трудовых будней сбора урожая и начало бойкой торговли, которая, обосновавшись недалеко от реальных воинских баталий, вела свои сражения за то, что б дешевле купить и дороже и продать.

И слава Богу, что Жизнь-Матушка мудра, создавая своим воспитанникам, так много порогов и всяческих препятствий, делающих нас внимательнее, мудрее, а значит и совершенней. Иначе, леность, тщеславие, а еще хуже того гордость, эгоизм, да и прочая дрянь, наполнит человека доверху, еще и через край перельет.

Возмужавший Кунь, превратившийся в смелого, гибкого, все побеждающего юношу, чуть было не позволившего прорости горьким плевелам порока, на широкой злаковом, золотом поле, своей необъятной Души. Но, однажды, на двадцать первом году жизни, когда упомянутые нами состязания были в самом разгаре, и немного перевалили к краю своего завершения, Кунь был повержен в рукопашном поединке старым, известным воякой, приехавший, как он выразился, молодым задницу надереть, чтоб уму то поприбавилось… Поражение было столь сокрушительным, что о фехтовании на деревянных мечах, проводимые параллельно с кулачными боями, не могло быть и речи. Он был вывернут на изнанку, и завязан в три узла, а тело изменило своей привычной окраске, придав себе тона синевато-бледного содержания.

Горечь поражения…

Но нет худа без добра…

Как будто земля ушла из под ног от планетного толчка могучего землетрясения. Сознание Куня словно разверзлось гигантским разломом, таково было его потрясение. Таким был раскол в его Душе. Казалось, ничто не могло утешить юношу, а его разум так и будет бродить по замкнутому кругу собственной ограниченности, таки не осознав, что этот круг был создан им самим. Горечь поражения неожиданно для самого Куня оказалась значительно сильнее, чем он мог себе представить. Легкость, с которой он побеждал своих товарищей, обжигающие душу огненные взгляды девчонок, для которых всепобеждающий молодой и привлекательный юноша, представлял немалый интерес, затмили трезвость его представлений о жизни, заставили поверить его в собственную непогрешимость, непобедимость и величие.

На третий же день падения в бездну неуверенности и разочарования, Кунь бесцельно блуждал вдоль поросшей камышом канавы высохшего ручья, что протекал лет десять назад на окраине деревни. Неожиданно для себя набрел он на молодой, пробившийся из-под земли источник, который проложил себе дорогу чуть в стороне от прежнего русла. Самым удивительным было то, что создавалось впечатление, будто ручеек движется не вниз, как это обычно бывает, а противореча всем законам природы, вверх по небольшому склону. Конечно, это была иллюзия, но зрелище было захватывающее. Кунь уютно расположился на небольшом пригорке, образованном обильно опавшими иголками с уже ветхой сосны, стоявшей как старая, заботливая бабушка, укрывающая ветвями и доброй душой только что родившееся, журчащее дитя. Некоторые ее ветви повисли прямо над местом, где из-под земли весело и неуклонно пробирались в мир поднебесный, подземные воды. Созерцание столь простого чуда, удивительные запахи жизни и нежный шум лесного мира, унесли Куня в теплые миры его безмятежного детства и дальше…за грани рождения и смерти. Какие то странные видения пробудили в Куне скрытую память о том, чего еще никогда не было, возможно и не будет, но это было реальное, осязаемое нечто, знание, преображенное в дивную форму иного восприятия, а еще, наверняка, подсказка… уж больно правдоподобным было осязание присутствия потусторонних, неземных сил. Когда он очнулся, уже подступили сумерки. Он не мог вспомнить, что было, и понять, что произошло - вроде как уснул, а вроде и не засыпал вовсе. Но что-то изменилось, ведь прежняя жизнерадостность и уверенность в собственных силах пробилась в нем, как будто пробился родник живой воды, как тот, что журчал у его ног. Тогда-то и вспомнил он, вдохновленный опьяняющим ароматом природных сил, о старом мастере… великом воине… уединившимся далеко в горах в поиске истины и просветления. Не раз его любимые старики из уютного уголка памяти детства с каким-то особым упоением пересказывали друг другу легенды о подвигах и великой силе этого человека, и совсем уже шепотом - о бессмертном мастерстве, живущем в нем. «Настоящий человек», «безупречный воин», «дитя солнца и земли» - вот далеко не полный перечень «имен», которыми нарекали старики в своих рассказах этого таинственного человека, а кому-кому, но им Кунь верил без оглядки, потому что знали старики цену сказанного, не бросали попусту слов на ветер.

- Да, - размышлял Кунь, - говорят, он уже прожил немало лет, трудных и достойных глубокого уважения, возможно, он возьмет меня в ученики, ведь, по слухам, у него никого нет. Но ведь как же так?! Так не должно быть! Теперь я знаю, что делать…Умения и способности этого человека должны жить, они должны помочь нам лучше понять себя, показать дорогу, как стать сильнее и защитить наши земли от тех бед, что заполонили нашу жизнь, - так думал Кунь, вскочив на ноги и наблюдая за появлением первых звезд.

…Так думал Кунь, идя по узкой лесной тропинке с котомкой за плечами, наполненной запасами питья, сушеного мяса и сухарей, по еще только переднему краю бегущей ленты будущего месячного пути. [Г.С.12] Вся деревня вышла провожать неугомонного юношу, многие понимали - это его путь. Мать обняла, поцеловала и как не старалась удержать рвавшиеся наружу чувства, а проронила-таки слезу. Отец просто сказал: «Ты должен выполнить то, что велит тебе Дух».

Менялся пейзаж, все более суровыми и массивными казались окружающие горы. Гуськом один за другим бежали дни, а Кунь все шел и шел, пока не наступал вечер, а утром, съев пару сухарей и пополнив запасы воды у ближайшего источника, он продолжал путь. Порой Кунь забывал, зачем и куда он отправился, он просто переставлял одеревеневшие ноги, а отупевший от монотонности движения разум оживал лишь в моменты неожиданных препятствий или в минуты серьезной опасности, которые изредка вносили разнообразие в похожие друг на друга дни и ночи. Любое начало имеет конец, по крайней мере, у всего того, что родилось под луной. [Г.С.13] В этом есть доля и радости и печали. Так и растянувшееся время странствия в миг сбежалось в безвременное ничто, когда молодой человек увидел черную воронью скалу, появление которой означало конец пути. Как будто и не было той вечности, проникнувшей в каждую секунду пройденного пути, как будто не было часов, которые, казалось, были длиною в человеческие жизни. И вот все позади… и все еще впереди… Когда человек достигает желаемого, тогда-то и заканчивается все великолепие самой мечты о будущем достижении, а сила стремления к нашему объекту вожделения теряет свой пыл. Не часто мы осознаем, что достижение цели так же значимо, как и движение к ней. Что путь сам в себе есть жизнь, есть один из смыслов этой жизни или её неотъемлемая часть[Г.С.14] . Но у молодого человека все еще было впереди.

Все, чего ожидал Кунь от встречи, как не пытался он представить во время длительного и изнурительного перехода, какой будет встреча с великим мастером, все его представления и ожидания все равно оказались игрой ума и были разбиты в пух и прах от той неожиданной простоты и в то же время жгучей реальности настоящего, с которой все произошло.

Седой, могучий старик неторопливо шел навстречу, величаво улыбаясь незнакомцу так, что можно было подумать, что знает он его уже давным-давно и поджидал идущего молодого человека как опоздавшего к вечерней трапезе сына. Смеркалось, но какое-то неуловимое свечение ясных и пронзительных глаз старого мастера как-будто освещало[Г.С.15] тот промежуток дороги, что еще видимо разделял их. Лес замер, словно и его волновала эта необычная встреча двух людей, и он, боясь разрушить таинство прикосновения загадочных миров человеческих судеб, замер [Г.С.16] в ожидании чуда.

Казалось, почти невозможно определить, сколько ему было лет. Седые волосы, резко выделяющиеся на черном кимоно, превращали этого воина-отшельника в как-бы оживший мифический персонаж из древних легенд, в которых земля гудела и стонала от яростной борьбы магов и титанов, в образ могучего волшебника, сражающегося за справедливость и мир на всей земле. Был он высок ростом с моложавой походкой и мощным телосложением, которое не мог скрыть грубый материал одежды. Просто пронизывающее его насквозь чувство здоровья и внутренней цельности наполнило Куня уверенностью, что это Он, тот, кого он так долго искал, тот, кто направит его стопы на путь истинный и верный, путь Праведный, перед лицом живой силы вселенной, пред лицом всех предков и матери рода человеческого.

На расстоянии десяти шагов от воина-отшельника юноша остановился и с чувством опустился на колени. На лице могучего человека, стоящего напротив, не дрогнула ни одна складка, ни одна эмоция не тронула безмятежный лик его, только глаза всепонимающе и чуть лукаво смотрели на преклонившего колени.

- Учитель..., - сказал юноша, одежда которого явно носила на себе печать долгого перехода, - возьмите меня в ученики, молю Вас! Простите, что осмеливаюсь просить Вас об этом…прошу Вас…

Тишина в ответ…

Прошла минута… и по-прежнему только молчание старого воина заполняло пространство подступающих сумерек. Даже ветер стих, чтоб не мешать этому тихому разговору душ. Прошло еще некоторое время, прежде чем седой воин ответил.

- Я не Учитель, поговорим на рассвете, - только и сказал этот чудной человек, когда луна уже выглянула на полотне своего проступившего звездного неба.[Г.С.17]

Нужно сказать, что жил старый мастер в уютной, скрытой от постороннего глаза, землянке. Удивительная простота, в которой проводил свое время этот человек, никак не укладывалась воедино в ощущениях Куня с изысканными утонченными предметами, нашедшими свое надежное пристанище в «земляном доме». В углу довольно широкого и просторного жилища стоял короткий меч, на ручке из слоновьей кости которого были начертаны древние символы, явно сделаны далекими и искусными праотцами. Тут же неподалеку, в царственном молчании стояла маленькая фигурка человека, сделанная из красной глины, с божественно светлым ликом. На небольшом низком деревянном столике уютно расположились фарфоровые пиалы, на которых нежными тонами красок были изображены величественные события давно минувших дней. Серебряные колокольчики, которые весело звенели, когда спускающиеся по круто ведущим вниз деревянным ступенькам в достаточно глубокое земляное сооружение случайно задевали их головой или плечом, тоже были чудным творением чьих-то мастерских рук. Это странное совмещение простоты и изысканности так гармонично сплеталось воедино, что позволяло Духу находиться в безмятежности, как-будто он вновь вернулся в свой небесный дом. Циновка, покрывающая сосновый пол землянки, мягко вбирала в себя звуки шагов двух мужчин, наполняла дом уютом и приятно пахла свежей соломой. Они долго пили чай и разговаривали так, словно были знакомы давно. Внимательно выслушивая мирские новости, о которых без умолку рассказывал юноша, пожилой воин, слегка покачиваясь из стороны в сторону, попивал чай, попутно задавая вопросы, которые его интересовали: как урожай, какие нынче нравы, здоровые ли рождаются дети. Радость захлестывала и переполняла Куня, ведь он говорил с тем, о ком слагают легенды, кто еще совсем недавно казался таким нереальным и недостижимым, как утренний туман, который, исчезая в потоках восходящего светила, теряет свою существенность, приобретая очертания сна, и кажется таким нереальным в свете дня, в свете повседневности.

Еще до восхода солнца, очнувшись от самого глубокого сна за всю свою жизнь, Кунь не мог поверить, что некоторые его мечты уже сбылись, что все, что вчера произошло, не привиделось ему в бреду. И вот этот деревянный настил, на котором он так крепко спал, и тот наполненный немой мощью меч - все это знаки реальности, в которой, сделав, казалось, только один шаг, уже очутился он.

Старого мастера в землянке не было, и Кунь нашел его сидящим на большом валуне странного фиолетового оттенка, что частично омывался мелкой, но быстрой горной речушкой. В метрах двадцати от места, облюбованного мастером, стояла старая, но добротно сколоченная хижина. Кунь тогда еще не знал, что это была мастерская, в которой проведет он долгие, долгие дни, что это место, в котором произойдет таинство его посвящения.

Впоследствии Кунь не один раз вспоминал тот разговор с Учителем, который изменил всю его жизнь, открыл врата и предложил самостоятельно сделать шаг навстречу правде, навстречу понимания самого себя и жизни. И вспоминая впоследствии все трудности и тяготы, последовавшие за этим шагом, он ни за что бы не поступил иначе, ни за что б не свернул со своего пути. Но это потом, когда сам Кунь стал тем, чье имя высветилось в бессмертной книге жизни, благодаря его служением миру и созидания. [Г.С.18]

Седой воин спустился с валуна навстречу идущему Куню. Они молча поклонились друг другу и, скрестив ноги, опустились прямо на траву, что густо росла вокруг.

- На берегах большого озера, что в двух днях пути отсюда, живет мой друг, - не спеша, начал старый мастер, - монахиня, женщина – воин. Утром и вечером с внутренней молитвой и с неимоверным усердием она практикует воинские искусства и много еще из того, что знать ты пока не должен. Помоги мне и, возможно, однажды ты обретешь то, что ищешь, и я смогу помочь тебе.

Немного помедлив, и опустив голову, Кунь спросил:

- Как я могу помочь вам, наставник?

- Пообещал я преподнести ей в дар металлический шест, способный соединить в себе величие небес и красоту земли. Ровно через год будет ждать она обещанный ей дар. Нельзя терять ни минуты. Согласен ли ты взять на себя ответственность за появление в мире сем чудо-шеста, который будет создан во имя благородной цели, сослужит верную службу и принесет немало пользы для воистину достойного человека?

- Помочь Вам и достойнейшей из достойнейших будет честь для меня и всего моего рода. У меня в груди поселилась большая радость - Вы не отвергли меня и даете надежду на то, что я смогу стать Вашим учеником и перенять все премудрости искусства Пути. Я берусь… и даю слово, что отдам работе все, что имею, и вот этими руками и Вашим руководством будет создан шест, существо которого соединит в себе величие небес и красоту земли. Надеюсь, что вскоре Вы станете меня учить, я начну практиковать воинские искусства и стану достойным учеником.

- Не спеши, - глаза старика сурово вспыхнули, - всему свое время…

Кунь поклонился и быстро произнес:

- Простите меня, когда начинать, Учит… ээ… наставник? Не терпится начать, мне кажется, будто ждал я этого всю жизнь…

Учитель невзначай ухмыльнулся, как-будто видел то, что было скрыто от Куня и…

-Этот дом, - сказал он, указывая на вышеупомянутое жилище в десяти шагах от весело бегущего потока, - станет твоим домом, мастерской и кельей. Он будет твоим храмом, в котором ты будешь созидать свою песнь восхождения. Не один ручей твоего пота омоет пол и стены его. Не раз сомнения и чувство поражения посетят тебя: справишься ли? Еще не поздно уйти восвояси.

- Наставник, я преодолею все, что потребуется, - только не прогоняйте меня! - чуть не криком вырвалось у Куня.

Опять седой воин смотрел куда-то в даль, словно видел неясное и все- таки, уже бегущее на встречу недалекое будущее. Он вздохнул, поднялся смешно, словно неуклюжая утка, подпрыгнул, и легко преодолев расстояние в несколько метров, мягко приземлился двумя ногами на камень, величиной с большой кулак. Смотря перед собой на взлетающие вверх брызги от ударявшегося в валун, стремительно летящего потока, старый воин не спеша произнес:

- Шкуры лежат внутри твоего жилища, чистый песок наберешь у горных озер, я покажу тебе потом. Приступай к делу на рассвете, - наставлял старик, по-прежнему обнимая пальцами ног небольшой камень, который, словно якорь, удерживал его на земле, его, готового оторваться в безбрежное небо, - К вечеру занимайся гибкостью и перед сном омывайся в горном потоке, который заберет у тебя всю усталость трудового дня и промоет тебе мозги. Старик смешно наморщил лоб: «А в них - ой как много ненужного, что стоит выкинуть вон».

- Подружись с ним, - Учитель продолжил свою поучительную речь, прикрыв рукой лицо от каскада брызг, стремительно взмывших к нему от удара бурной воды об каменный валун, - он не раз тебе еще подсобит. В трудные моменты всегда приходи к нему, он даст тебе верный совет, подскажет, что и куда. Он очень разговорчивый и дружелюбный.

- Два года назад, - продолжил этот могучий человек, - принес мне один добрый путник трехметровый шест, который нашел он, застрявшим в скалах почти на вершине горы Ма-ну. Никто не знает, откуда он взялся и зачем снова вернулся к людям. Когда увидел я его - длинный, почерневший от ржавчины, металлический предмет, в ту же ночь приснился мне сон, в котором шест, обернувшись человеком, просил меня воскресить его, дать второе рождение, возвратив ему живой облик. Говорил он и о том, что послан богами для великой службы человеку, в котором я узнал моего сердечного друга, монахиню, о которой слышал ты уже. Утром я принесу тебе его, сейчас он спит сном мертвого, но второе рождение не за горами.

На том и закончился их разговор, и целый день Кунь бродил в ближайшей окрестности, внимательно рассматривая местность и ее обитателей, в которой, судя по всему, суждено будет ему прожить еще долгие годы.

Утром седой Учитель стал пояснять, что и как делать. Он провел его к горному озеру, где находился чистый, необходимый для шлифовки песок. Затем они занесли в хижину полные охапки связанных шкур диких животных, которые также служили инструментом в дальнейшей работе.

- Когда часть песка насыплешь на шкуры, чтоб начать обрабатывать шест, всегда помни то, что сейчас тебе скажу. Все множество песчинок - это отражение далеких звезд, далеких вселенных. Тихий разговор ведут они, и каждый божий миг делятся с жизнью вокруг знанием о своих мирах, являясь их проявлением в нашей плотной, материальной вселенной. Каждая - хранительница великих тайн, которые готова раскрыть любому, кто сумеет их услышать. И все они с радостью вольют частицу себя в пробуждающееся сознание шеста, поведают свою историю, споют ему колыбельную о бесконечности мироздания. Всё, иди, - он чуть помолчал и добавил,- трудись.

Два месяца ушло у Куня на то, чтобы металлу шеста придать свойственный ему металлический блеск. Насыпая чистый белоснежный песок в объятия приготовленных мастером грубо выделанных шкур, юноша кропотливо возделывал твердую, необработанную «почву» поверхности шеста. Очистив от ржавчины и добившись идеально ровной поверхности, три раза приносил он Учителю уже, как он считал, законченный шест. Уже три раза недовольно морщилось лицо Учителя, и столько же он отсылал его обратно, ворчливо приговаривая на каком-то странном диалекте, отрицательно кивая головой из стороны в сторону и деланно вздыхая. Все время находилось что-то, чем был недоволен учитель.

И вот однажды по-детски жизнерадостная улыбка озарила лицо старого мастера, и, глубоко вздохнув, он сказал:

- Начало положено...

- Как начало, наставник?

- Этому шесту еще далеко до совершенства, неужели ты подумал, что работа завершена, и мы можем преподнести этот дар в незаконченной форме?

- Нет, наставник, я думал…

- Иди…Завтра утром я покажу, куда тебе идти дальше…

- Учитель, а как же тренировки...когда мы…

- Я разве не сказал тебе не называть меня Учителем? Ступай!

Кунь спохватился, вздохнул, посмотрел на наставника, повернулся и пошел…

В работе Куня проступили первые изменения. Раз в три дня всегда неожиданно появлялся старик с огромным мешком свежей золы, которую Кунь теперь клал в шкуры вместо песка и, придерживая в усталых непослушных руках свой металлический трехметровый предмет, неспешно вновь и вновь колдовал над ним, над каждой его пядью. Сколько раз вспыхивали в ничем не занятой голове Куня идеи о том, как было бы сподручней укрепить шест, чтоб работа облегчилась и заметно ускорилась, но Учитель сказал: «Действуя таким образом, в простоте, вы заново рождаетесь оба».

- Делай, как сказал тебе, - так он говорил.

Кунь глубоко вздыхал и продолжал работу.

Затем старик стал приносил кусок какого-то вещества, напоминающего красную глину, которая, по его словам, наполнит металл свежей силой и красотой. Уже не раз раздражение Куня преодолевало границы его терпения, и он сломя голову мчался среди лесных чащоб, что б хоть как-то успокоить своё бешенство, захлестывающее, казалось, все его существо. Мастер как-будто издевался над ним. «Может, он не хочет выдавать свои тайны, - думал Кунь: ничего, я все выдержу, и он откроет мне свои секреты, я смогу… я смогу….я смогу…»

Прошло шесть месяцев, прежде чем наставника Куня удовлетворило состояние шеста. Теперь шест наполнился странным, глубоким сиянием, когда появляющееся за склоном светило обдавало его огненным светом, светом огненной силы.

- Вот… у него теперь есть глаза. Но их надо открыть, иначе он так никогда и не узнает, какой великолепный мир окружает его. Это будет воистину достойный дар. Теперь для тебя настает решающий бой, так как ты должен будешь сражаться с чистым Сердцем и незамутненным разумом…

- Учитель…

- Шест нужно научить отражать мир без искажений и лукавства, а для этого мало одной шлифовки, необходимо чистота внутренняя, которая с каждым твоим движением будет формировать его внутреннее содержание, его мир.

- Хорошо, я сделаю это…Наставник... - голос Куня звучал с натугой, как будто из другого мира.

Кунь не верил, он уже не верил: «Старый мастер никогда не раскроет своих секретов, но я должен дойти до конца…- словно молитву, чеканил внутри себя он. «Я принимаю этот вызов судьбы, - даже не веря, думал Кунь: я должен дойти до конца».

Он уже смутно помнил, как Учитель что-то говорил ему. Только на утро он вспомнил, заметив в углу своей хибары огромный мешок, плотно наполненный доверху сухими листьями.

- Сухие листья разотрешь в порошок, будешь им сдабривать поверхность шкуры, – говорил Учитель.

Листья были упакованы так, что, когда Кунь стал высыпать содержимое мешка во все имеющиеся у него емкости - несколько корзин и огромный глиняный сосуд, напоминавший своими размерами пиалу внезапно исчезнувшего гиганта, то осталась ровно половина спрессованных листьев в этом, казалось, безграничном пространстве мешка.

Еще через месяц - полтора, точно сказать Кунь бы не решился - время опять перестало для него течь равномерно, потеряв твердость и нерушимость границ, которыми есть вчера, сегодня и завтра, странный старик сказал, что листья ему больше не нужны, что теперь, между его руками и младенцем-шестом останется только один промежуток – помощница-шкура.

- Не уставай пеленать Его. Пеленай изо дня в день, пока не будет готов он открыться миру в первозданной красоте и чистой силе. Закончи начатое…

Время летит неуклонно, не меняя своего галса [Г.С.19] и всей яростной мощи своей безумной настойчивости. Остался один месяц и один день, чтобы можно было сказать, что юноша уже как целый год самоотверженно постигал непростую науку жизни. Бесконечный год. Вспыхнул и погас.

Набежал шквал ветра. Старый мастер и Кунь стояли на том же месте, где и встретились впервые. Руки Куня держали, казалось, невесомый предмет, хотя и взрослому человеку было бы не просто удерживать его на весу, так, как теперь делал это Кунь, забывший совсем, с каким трудом ему это давалось вначале. На зеркальной поверхности этого, ставшего немного сказочным предмета, как-будто поселился весь зеленый уголок старого отшельника, отражаясь в удивительно безупречно отполированном теле.[Г.С.20]

Чтобы выполнить задание старого мастера, все последнее время Кунь провел в предельном внимании, сохраняя внутреннюю чистоту своего разума и поддерживая огонь своего намерения. Свою ярость он вковал в подкову своей воли. Каждый день он нещадно разбивал вражеские ряды своего разочарования и уныния, заставляя себя верить в необходимость дойти. Все чаще ему грезилось, что это не сражение, а пытка, но он все шел и шел, изнемогая уже не от боли мышц, а от боли разума, и стон Души не раз прорывался из его уст. Затем исчезли и мысли, он просто работал, работал, с настойчивостью безумца, отдавшего все во имя действия, но ни на миг не утерявшего светлую заботу о рождающемся детище, ибо это и было главное условие старика. И вот…

- Мастер, я выполнил Вашу просьбу и теперь вправе уйти…Пожалуйста, ничего не говорите, просто позвольте мне уйти. Почитай целый год я надеялся, что вы начнете меня учить и действительно сделаете меня своим учеником. Целую вечность я надеялся, что смогу овладеть боевыми искусствами чтобы стать способным защитить мою Родину, моих близких и родных. Но... Вы!....простите… Позвольте мне уйти с миром.

- Ты волен сам выбирать свой путь, - старик замолчал и в тот же миг раздался жалобный крик далекой птицы, словно плачущей от какой-то неземной тоски, рассказывая небу о чем-то таком, что так и осталось только между ней и голубым океаном, обнявшем весь мир.

 

* * *

Юноша, все существо которого словно пело, излучая силу молодости и источая тонкий аромат переливающейся через край кипучей энергии жизни, не спеша, приближался к родной деревне…

 

* * *

 

Дорога домой – это путь, окрыляющий теплыми воспоминаниями прошлого и надеждами на счастливое будущее, и поэтому пролетела она столь же незаметно, сколь незаметно пролетает день для доброй хозяюшки, которая с весельем на душе и песнею на устах занята приготовлением к какому-нибудь торжеству. Каким бы не был итог уходящего года, ничто не могло удержать ликования Куня при виде знакомых и столь любимых им родных мест. Родные леса и поля пахли как будто чуть иначе, чем где-либо еще, и земля дышала как-то по-особенному. Может, ему все это и почудилось, но он свято верил, что все дома было иначе, даже птицы пели на знакомом наречии, греющим сердце своей близостью. И небо здесь как всегда было переполнено кучерявыми легкими облачками, бегущими на перегонки друг с другом, иногда выстраиваясь в веселый хоровод высоко - высоко в синеве.

* * *

 

- Боже, что случилось, где все? Куда запропастился весь люд? - слегка заволновался молодой мужчина, торопливо ступавший по пустой дороге территории его родной деревни, долгожданной, милой земли.

- Что случилось? Почему не видно ни одного человека, веселой ребятни? Почему вдруг такая тишина вокруг?

И тут… Куня словно озарило, он вспомнил. Как же он мог забыть! Какими ветрами выдуло из его сознания чувство времени и знания о том, что прошел ровно год с того момента, как он покинул деревню, а именно в эти дни всегда и происходил долгожданный всеми праздник, ставший таким горьким однажды для Куня. Да, ведь в эти развеселые, оживленные дни заключались торговые сделки, и самые необычные вещи-диковинки с далеких стран можно было увидеть да и прикупить, конечно, коль по кошелю придется. Любому давалось право (но не всякий желал-то этого) поучаствовать и в кулачных, довольно жестких, боях, которые смогли бы принести славу и уважение, да и возможность показать свое умение владения мечем, слава Богу, деревянным, иначе не избежать кровопролития. И вот еще одно: для детворы стояли огромные корзины со сладкими пряниками и она – детвора, благодарно опустошала их еще до окончания всей процессии торжества. Поэтому ни детворы, ни односельчан до сих пор так и не встретил Кунь, уже развернувший свои стопы к месту, где завсегда раз в год веселился от души люд…

***

… - Так это же Кунь! - раздались радостные возгласы среди большой группы мужчин, стоявших недалеко от квадратного утоптанного поля, огороженного невысокими закругленными кверху деревянными кольями. Это был, как называли его в народе, бойцовский квадрат, в котором имелось достаточно места и для поединков один на один и для командных «разборок».

- О, Великое и всемогущее Небо, - крикнул кто-то из стоявших людей, - это же посланник небес, Кунь! От нашей команды как раз не хватает одного бойца.

- Кунь, как ты? Как, отшельник, многому ли ты научился? – посыпалось отовсюду.

- О, как же нам повезло, - послышалось из толпы односельчан, наполнившихся надеждой в то, что сегодняшний день они будут вспоминать и рассказывать внукам…

Никто не обратил внимания на ответы Куня, на то, как он молчаливо, опустив голову, выговорил:

- Я ничему не научился, простите меня…

Да и некогда было выслушивать. Общее настроение