Главная | Обратная связь

Тирания теневого «я»

После более чем двадцати лет изучения подобного материала, я неизбежно начал задумываться о весьма реальной возможности того, что околородовой уровень бессознательного — та часть нашей психики, которая столь глубоко «знает» историю человеческого насилия — на самом деле может отчасти быть в ответе за войны, революции и прочие зверства. Позвольте мне привести еще одно свидетельство, которое исходит не из современных исследований сознания, а из тщательного исторического анализа.

После издания своей первой книги «Сферы человеческого бессознательного», я получил письмо от Ллойда де Моза, нью-йоркского психоаналитика и журналиста. Де Моз был одним из основателей психоистории — дисциплины, которая применяет открытия глубинной психологии к истории и политологии. Психоисторики изучают такие вопросы, как взаимосвязь между историей детства политических лидеров и их системами ценностей и процессами принятия решений. Кроме того, они пытаются найти связующие звенья между обычаями воспитания детей в тот или иной период времени и природой войн и революций. Ллойда де Моза очень заинтересовали мои открытия, касавшиеся травмы рождения и ее возможных социополитических следствий, поскольку они подтверждали результаты его собственных исследований.

В течение многих лет, де Моз изучал психологические аспекты периодов, предшествующих войнам и революциям; его интересовало, каким образом военные лидеры могли успешно мобилизовать массы мирных граждан и превращать их в машины убийства. Его подход был очень оригинальным и творческим: в дополнение к анализу исторических источников, он извлекал данные огромной психологической значимости из популярных карикатур, шуток, снов, фигур речи, оговорок, реплик ораторов, и даже из машинальных рисунков и каракулей на полях черновиков политических документов. К тому времени, когда он связался со мной, он уже проанализировал таким образом семнадцать ситуаций, предшествовавших началу войн и революционных переворотов на протяжении многих веков — от античности до самого недавнего времени.

Его поразило необычное изобилие изречений, метафор и образов, связанных с биологическим рождением, которое он обнаружил в этом историческом материале. Военные и политики, описывая критические ситуации и объявляя войны, как правило, используют термины, которые в равной мере применимы к околородовым страданиям. Они обвиняют врага в том, что он «душит и подавляет нас», «выжимает из наших легких последний вздох», «ограничивает нас» и «не дает нам достаточно места для жизни» («Lebenstraum» Гитлера). Столь же часто встречаются упоминания о темных пещерах, туннелях и запутывающих лабиринтах, об опасных пропастях, в которые нас могут столкнуть, и об угрозе поглощения пучиной или потопом. Сходным образом, обещание решения проблемы также приходит в форме околородовых образов: лидеры говорят, что поведут нас «к свету на другом конце туннеля», «выведут нас из лабиринта» и гарантируют, что после того, как угнетатель будет побежден, все снова «вздохнут свободно».

Объектами исследования Ллойда де Моза были Александр Великий, Кайзер Вильгельм II, Адольф Гитлер, Хрущев и Кеннеди. Он также обнаружил символизм, связанный с рождением, в заявлениях адмирала Шимады и посла Кюрасса перед нападением на Пирл-Харбор. Особенно пугающим было использование околородового языка в связи со взрывом атомной бомбы в Хиросиме. Самолет носил имя матери пилота, Энолы Гэй, бомбе дали прозвище «Малыш», и кодовое сообщение, посланное в Вашингтон в качестве сигнала об успешном взрыве, гласило: «Дитя родилось». С начала нашей переписки, Ллойд де Моз собрал много дополнительных исторических примеров и уточнил свое положение о том, что наша память о родовой травме играет важную роль в социальном насилии.

Дальнейшую поддержку этих идей можно найти в отличной книге Сэма Кина «Лики врага» (The Faces of the Enemy) . Кин собрал выдающуюся коллекцию военных плакатов, комиксов и карикатур из различных исторических периодов и культур. Он показал, что способ описания и изображения врага во время войны или революции представляет собой стереотип, который претерпевает лишь незначительные изменения и очень мало зависит от действительных характеристик соответствующей культуры. По мнению Кина, образы, приписываемые врагу, по существу, являются проекциями вытесненных не признанных теневых аспектов нашего собственного бессознательного ума 1. И хотя мы, безусловно, нашли бы в человеческой истории примеры «просто войн», те, кто начинают военные действия, как правило, заменяют внешние мишени элементами собственной психики, с которыми надлежит иметь дело в личном самоисследовании.

Теоретическая схема Сэма Кина конкретно не включает в себя околородовую сферу бессознательного. Однако, анализ его материалов обнаруживает преобладание символических образов, характерных для БПМ-II и БПМ-III. Врага обычно изображают в виде опасного спрута, злого дракона, многоголовой гидры, гигантского ядовитого тарантула или даже поглощающего Левиафана. К другим часто используемым символам относятся злобные хищные птицы или кошки, чудовищные акулы и зловещие змеи, в особенности, гадюки и удавы. Сцены, изображающие удушение или раздавливание, зловещие водовороты и коварные зыбучие пески, также в изобилии присутствуют на изображениях времен войн, революций и политических кризисов. Сопоставление рисунков, отражающих околородовые переживания в необычных состояниях сознания, и исторических художественных документов, собранных Ллойдом де Мозом и Сэмом Кином, служит впечатляющим доказательством околородовых корней человеческого насилия.

В совокупности, наблюдения необычных состояний сознания и открытия психоисториков говорят о том, что в глубине своего бессознательного мы все несем мощные энергии и эмоции, связанные с травмой рождения, которые мы не смогли адекватно подчинить себе и ассимилировать. У некоторых из нас эти аспекты души могут быть полностью бессознательными, тогда как другие способны в той или иной степени осознавать их влияния. Когда такого рода материал активизируется изнутри или под действием реальных событий внешнего мира, он может вести к причудливой психопатологии, в том числе, к насилию, для которого, казалось бы, нет никакой видимой причины. Представляется, что осознание околородовых элементов может по неизвестным причинам одновременно усиливаться у значительного числа людей; это создает атмосферу напряженности, беспокойства и предчувствия. Возможно, такой лидер, как Гитлер, испытывал влияние околородовых энергий в большей степени, чем другие личности в его культуре, и в то же время обладал властью манипулировать коллективным поведением всей нации. В результате своместного действия этих двух факторов, ему было легко отрицать свои неприемлемые (и бессознательные) чувства (или «теневое «я», по терминологии Юнга) и проецировать их на внешнюю ситуацию. Коллективные затруднения ставились в вину врагу, и в качестве решения предлагалось военное вмешательство.

Война предоставляет возможность оставить психологические защиты, которые обычно держат под контролем опасные околородовые тенденции. Фрейдовское суперэго — психологическую силу, требующую сдержанного и культурного поведения — сменяет «военное суперэго»: теперь нам воздают похвалы за те поступки, которые в мирное время считались неприемлемыми или даже криминальными — убийство, беспорядочное разрушение и мародерство. С началом войны, разрушительным и саморазрушительным импульсам может быть предоставлена полная свобода. Околородовые элементы, с которыми мы обычно сталкиваемся на определенной стадии процесса внутреннего исследования и преображения (БПМ-II и БПМ-III), теперь проявляются в реальных ситуациях вне нас — в рукопашном бою на поле битвы, либо в виде телевизионных новостей. Различные безвыходные ситуации, садомазохистские оргии, сексуальное насилие, скотское и демоническое поведение, взрывное высвобождение энергии и скатология — которые мы обычно связываем с околородовыми образами — все это проигрывается во время войн и революций с чрезвычайной выразительностью и силой.

Отреагирование бессознательных побуждений — как индивидуально, в форме саморазрушительного поведения или межличностного конфликта, так и коллективно, через войны и революции — не приводит к преображению, как это было бы при полном осознании того же материала, поскольку здесь недостает инсайта и терапевтической интенции. Даже когда проявление насилия приводит к победе, цель бессознательной памяти о рождении — которая была движущей силой таких событий — все равно не достигается. Самая триумфальная внешняя победа не дает того, чего ожидало или на что надеялось бессознательное — внутреннего чувства эмоционального освобождения и духовного возрождения. Сразу после первоначального опьянения наступает трезвое пробуждение, за которым следует горькое разочарование. И обычно не нужно много времени, чтобы из руин появилась точная копия предыдущей системы угнетения, так как в индивидуальном и коллективном бессознательном людей продолжают действовать те же самые силы. Когда мы внимательно смотрим на историю, мы видим, как этот же цикл повторяется снова и снова, именуются ли эти события Французской революцией, большевистской революцией или Второй мировой войной.

В течение многих лет, когда в Чехословакии был марксистский режим, я проводил глубинную эмпирическую работу в Праге. За этот период я собрал большое количество интереснейшего материала, касающегося психологических движущих сил коммунизма. Моменты, связанные с коммунистической идеологией, обычно выходили на поверхность, когда мои клиенты боролись с околородовыми энергиями и эмоциями. Становилось очевидным, что страсть, которую чувствуют революционеры по отношению к своим угнетателям, получает мощное психологическое подкрепление от их бунта против внутренних тюрем своих околородовых переживаний. И наоборот, потребность властвовать над другими снова и снова выражалась как попытка преодолеть страх быть подавленным собственным бессознательным. Таким образом, смертельная схватка угнетателя с революционером оказывается внешним выражением борьбы в родовом канале. Это не означает, что там не было никаких внешних политических проблем, которые нужно было преодолевать; суть в том, что околородовые темы, ощущаемые с невероятной силой, диктовали пути восприятия и решения этих конфликтов.

Коммунистическое видение мира содержит в себе элементы психологической истины, которые делают его привлекательным для большого числа людей. Основное представление о том, что окончанию страданий и угнетения обязательно должен предшествовать опыт драматических событий революционного масштаба, и что этот переворот принесет большую гармонию, вполне правильно с точки зрения процесса психологической смерти-возрождения и внутреннего преображения. Однако, оно становится опасно ложным, когда его проецируют на внешний мир в качестве политической идеологии. Фундаментальное противоречие кроется в том факте, что содержание, которое, по существу, представляет собой архетипический паттерн духовной смерти и возрождения, облекается в форму атеистической и антидуховной программы.

Интересно отметить, что, хотя коммунистическая революция была крайне успешной в своей разрушительной фазе, обещанные ее победами братство и гармония так и не наступили. Напротив, новые порядки взрастили такие режимы, где правили угнетение, жестокость и несправедливость. И если приведенные выше наблюдения верны, то никакое внешнее вмешательство не имеет шансов создать лучший мир, если только оно не связано с глубоким преображением человеческого сознания.