Главная | Обратная связь

Меценатская деятельность П.М. Третьякова

Наверное, многим может показаться странным, что еще каких-нибудь сто лет назад в России не было ни одного музея, доступного народу, не считая Эрмитажа (принадлежавшего царствующему дому Романовых), где русских картин практически не было, да еще музея при академии.

Нельзя, конечно, утверждать, что в то время в России не было любителей искусства, но любовь любви рознь. Вельможные меценаты любили искусство, как скупой рыцарь свое золото: лелеяли его и держали под семью замками. Произведения русских живописцев были заперты в залах помещичьих усадеб и княжеских дворцов и были недоступны для народа всей России.

Но те же причины, которые пробудили к жизни новую русскую живопись, не могли не повлиять на возникновение общедоступных музеев.

Имя Павла Михайловича Третьякова навсегда останется среди имен тех людей, которые своей бескорыстной любовью и самоотвер­женными действиями двигали вперед русскую живопись. Его горячая вера в будущность народного искусства, его поддержка укрепляли художников в необходимости того дела, которое они делали.

Третьяков не был «покровителем искусств» в том понятии, в ка­ком были родовитые вельможи в России. Он не тешил собственное тщеславие, не выбирал себе любимцев из художников, не швырял по-княжески огромными суммами денег. Он был расчетлив, рассуди­телен и не скрывал этого. В одном из писем Крамскому он призна­вался, что действительно хочет приобретать подешевле и что если увидит два числа, то выберет то, что меньше. «Ведь недаром же я купец, хотя часто и имею антикупеческие достоинства», — говорил он.

Именно эти «антикупеческие достоинства»: гуманизм, понима­ние общенародного искусства, просвещенность — и позволяли Тре­тьякову выбирать все самое лучшее, что давала тогда русская живо­пись.

С первой же выставки передвижников меценат приобрел более десятка картин, среди которых были «Грачи прилетели» Саврасова, «Сосновый бор» Шишкина и «Майская ночь» Крамского. После это­го Третьяков стал членом товарищества, присоединился к общим задачам и целям.

Третьяков был знаменит своим чутьем. Молчаливый и сдержан­ный, он иногда появлялся в какой-нибудь мастерской, где заканчива­лись будущие шедевры живописи, и покупал картину для своей га­лереи еще до того, как она появилась на выставке.

Бескорыстие Третьякова было безграничным. Купив у Верещаги­на огромную коллекцию картин, он тут же передал ее в дар Москов­скому художественному училищу. Свою галерею он сразу задумывал как музей национального искусства и еще при жизни — в 1892 году передал ее в дар Москве. Лишь спустя шесть лет (как раз в год смер­ти мецената) в Петербурге был открыт первый государственный му­зей, который во многом уступал «Третьяковке», которая к тому вре­мени стала местом паломничества многих людей, приезжавших со всех уголков России. Расскажите о вашем впечатлении о какой-либо картине из Тре­тьяковской галереи

Когда мы были в Третьяковской галерее, самое большое впечат­ление на меня произвела картины А. Иванова «Явление Христа на­роду». Конечно, в первую очередь меня поразил ее огромный размер (пять с половиной на семь с половиной метров), но даже не это глав­ное. Художник изображает библейский сюжет, но люди, которые смотрят на Христа — это отдельные портреты; они не написаны как толпа, каждый характер досконально прописан. Из-за размеров кар­тины кажется, что ты сам тоже принимаешь участие в этой сцене, как будто ты стоишь в воде и смотришь на Христа. Произведение проработано до мелочей, неудивительно, что автор трудился над ней более двадцати лет.

 

№12

I

Я как безумный выбежал во двор и вскочил на своего Черкеса, которого водили по двору, и пустился во весь дух по дороге в Пяти­горск. Я беспощадно погонял своего измученного коня, который, тяжело храпя и весь в пене, мчал меня по дороге.

Солнце уже спряталось за черной тучей, в ущелье стало темно и сыро. Мысль о том, что я могу не застать се, молотком ударяла мне в сердце. Еще раз увидеть ее, проститься, пожать ей руку. Я молился, злился, проклинал все на свете — ничто не сможет выразить моего состояния! От мысли, что я могу потерять ее навсегда, Вера стала для меня самым дорогим в жизни, дороже чести, жизни, счастья! Бог знает, какие мысли появились у меня в тот момент в голове! Между тем я все скакал и скакал. Вдруг я стал замечать, что конь мой начал тяжелее дышать, пару раз уж споткнулся на ровном месте... До Ес­сентуков, где бы я мог поменять коня, оставалось еще верст пять.

Все было бы спасено, если бы мой конь продержался еще хотя бы минут десять, но вдруг, поднимаясь на холм, выходя из гор, на кру­том повороте он рухнул на землю Я проворно соскочил на землю, хотел поднять его, но из груди коня вырвался лишь тяжелый вздох — он издох. И вот я остался один посреди степи. Попробовал идти пешком, но ноги мои подкашивались. Изнуренный бессонной ночью и тревогами, я упал на траву и, как ребенок, заплакал.

Я долго лежал на траве и плакал, не сдерживая рыданий и слез. Я думал, грудь моя разорвется, все мое хладнокровие и вся моя твер­дость исчезли как дым. Рассудок мой замолк, душа обессилела, и если бы кто-нибудь в эту минуту увидел меня, он бы с презрением отвернулся.

Горный ветер и ночная роса остудили мою горящую голову, и мысли мои пришли в обычный порядок. Я понял, что гнаться за по­гибшим счастьем было бессмысленно. Что я хотел от нее? Увидеть? Зачем? Не все ли кончено между нами? Последний поцелуй не обо­гатит наших воспоминаний, и после нам будет только сложнее рас­статься.

Мне, тем не менее, приятно, что я могу плакать! Правда, может быть, причина этому расстроенные нервы, бессонница, пара минут перед дулом пистолета и пустой желудок.

Все к лучшему! Выражаясь военным языком, это новое страдание сделало во мне счастливую диверсию. Плакать здорово! И если бы я не проехался верхом и не возвращался бы обратно пешком пятнад­цать верст, в эту ночью я бы опять не смог сомкнуть глаз.

Что вы можете сказать о характере Печорина на основании данного текста?

На основании данного отрывка можно сказать, что Печорин не такой уж хладнокровный человек, каким хочет казаться. Он и сам признается, что обычные холодность и твердость покинули его в тот момент, когда он понял, что прошлого уже не вернешь. Печорин плачет, и сам он этому рад. Он рад, что наконец-то может вылить свои чувства и не держать их постоянно в себе.

Также можно сказать, что Печорин — реалистичный человек. Поддавшись порыву, он скачет в Пятигорск, но, хорошенько поду­мав, он понимает, что не зависящие от него обстоятельства слишком сильны и он не сможет изменить сложившуюся ситуацию, он отсту­пает, понимая, что все его усилия будут тщетны.

Печорин (это видно даже из такого маленького отрывка

 

№13

I

Чудный храм

Поэты сравнивают храм Покрова на Нерли с парусом, который уносится вдаль по безбрежным волнам времени. Иногда прославленную русскую церковь уподобляют лучистой звезде, что плывет в бесконечность мироздания.

Благородные пропорции белого храма, более восьми веков отра­жающегося в воде, гармонично вписываются в прекрасный русский пейзаж — луговое раздолье, где растут душистые травы и лазоревые цветы и где поют по утрам жаворонки.

Трудно сказать, когда лучше всего смотреть на храм Покрова на Нерли: неподвижный камень удивительным образом перекликается с временами года.

На рассвете, когда утренние лучи освещают заречные леса, от всплесков светотени стены храма словно колеблются, светлея час от часу. Храм возвышается среди волн, как белый лебедь. Течет река жизни, уносит годы и столетия, а белый лебедь все плывет среди неоглядных просторов. Любуясь на храм Покрова на Нерли, невбль-но начинаешь задумываться о его истории, обо всем том, что проис­ходило вблизи этих стен.

Храм посвящен Покрову Богородицы, которая, по преданью, дер­жала в руках плат и оберегала жителей города от врагов. Празднова­ние Покрова на Руси издавна было самым любимым крестьянским праздником. Отмечаемый, когда полевые работы были уже закончены и начиналась пора свадеб, Покров был праздником урожая. К тому же еще с языческих времен была очень почитаема Дева-Заря, которая расстилала по небу свою розовую фату, прогоняя всяческое зло.

Очень хорош храм Покрова на Нерли летом, когда косари выхо­дят в поле, и на траве появляются солнечные подпалины. Храм стоит на холме, а вниз простираются луга с травами и цветами, которые, как ковер, ведут к храму. А в воде, подступающей к холму, храм от­ражается, как сказочное видение; он плывет в подводной глубине. Там, внизу, слегка отражаются кромки деревьев, которые, как опаха­ла, обмахивают храм.

Окончилось лето, и вот осень бежит по огненным верхушкам де­ревьев. Холм перед храмом усыпан золотыми листьями. Печаль род­ных столетий... Каждый год у подножия храма умирали цветы и травы. Звериные и человеческие рельефы, порталы, украшенные резьбой, недвижимо возвышаются над окрестностью.

Покров на Нерли надо увидеть во время дождя, когда серая туча зависает над храмом, как будто бы хочет рассмотреть его поближе. Воды становятся мутно-зелеными, а само строение приобретает ка­кую-то торжественность, как будто ожидая кого-то. А с неба на зем­лю опускается радуга, освещая храм и делая его почти нереальным, неосязаемым.

Зима обволакивает все деревья и кустарники белой бахромой, и храм растворяется в окружающей его белизне. Белые припорошенныедеревья походят на цветущие вишни. Своды храма по-прежнему полны жизни и чувства.

Храм построен в честь Изяслава, погибшего в сражении сына Андрея Боголюбского. Возможно, юноша был похоронен на нерлинском холме или в храме. Вернувшись из победоносного похода про­тив волжских булгар, Андрей скорбел о сыне и сам выбрал место для храма.

Какие чувства и мысли вызывает у вас описание храма Покрова на Нерли?

Описание храма Покрова на Нерли у меня вызывает ощущение, что автор рассказывает не о храме, который на самом деле существу­ет, а о чем-то сказочным. Это и неудивительно, ведь автор с такой любовью подмечает мельчайшие изменения в прекрасном виде хра­ма не только в разные времена года, но и в разную погоду. Замеча­тельно, что русские мастера смогли создать такой памятник архитек­туры, который гармонично вписывается в окружающий пейзаж, и мне кажется, что это можно сделать, только если хорошо знать и любить родную природу.

 

№14

I

Анна Ахматова

Анну Андреевну я знал с 1912 года. Тогда она, тоненькая и стройная, похожая на пятнадцатилетнюю девочку, ни на шаг не от­ходила от своего мужа — молодого поэта Н. С. Гумилева, который назвал ее своей ученицей.

То были годы ее первых стихов и необыкновенных триумфов. Прошло несколько лет, и в ее поведении, в ее глазах, в ее осанке по­явилась очень важная черта ее личности — величавость. Не надмен­ность, не заносчивость, а именно величавость: "царственная", важ­ная поступь, чувство уважения к себе и осознание важности се писа­тельской миссии.

С каждым годом Ахматова становилась все величественнее, и она не старалась, у нее выходило это само собой. Даже когда она была в очереди за керосином или в ташкентском трамвае, люди, не знавшие ее, чувствовали в ней «спокойную важность» и относи­лись к ней с уважением, хотя держалась она со всеми просто и дружественно.

Замечательна и другая черта ее характера: она удивительно просто расставалась с вещами, она была лишена чувства собствен­ности.

Вокруг нее никогда не было комфорта, я не помню такого перио­да в ее жизни, когда обстановку в ее доме можно было назвать уют­ной. Конечно, она знала толк в красивых вещах, и старинные под­свечники или восточные ткани то и дело появлялись у нее дома, но через несколько недель вновь исчезали.

Даже книги, за исключением самых любимых, она отдавала дру­гим. Только Пушкин, Данте, Библия и Шекспир были ее постоянны­ми спутниками, остальные же книги, побывав у нее, исчезали.

Друзья знали, что если подарить ей красивую шаль, то через день или два она окажется на других плечах.

Часто она расставалась с тем, что нужно было ей самой. Как-то в двадцатом году, во время жуткого петроградского голода, один друг привез ей из Англии жестяную банку сверхпитательной и сверхви­таминной «муки», произведенной фирмой «Нестле». Чайная ложка этого концентрата, разбавленного кипяченой водой, представлялась нашим голодным желудкам недосягаемо-сытным обедом. Я от души позавидовал обладательнице такого сокровища.

Было поздно, и гости, наговорившись, стали расходиться домой. Я почему-то замешкался и позже других вышел на-темную лестницу. И вдруг — забуду ли я этот жест величественной руки? — Ахматова выбежала за мной на площадку и тоном, которым обычно говорят «до свидания», протянула мне эту жестяную банку: «Это для вашей Мурочки...»

У меня в руках оказалась заветное «Нестле». Напрасно я пытался отказаться, она захлопнула за мной дверь, и сколько я ни звонил, дверь не открылась.

Таких случаев я помню немало.

О каких чертах характера А. Ахматовой вы узнали из данного текста?

Из данного текста я узнал, что Анна Ахматова была удивитель­ным человеком. У нее было врожденное чувство собственного до­стоинства («величественность», как это называет автор), но она не была заносчива или груба с людьми, наоборот, ее личность внушала уважение.

Поражает, до какой степени была Ахматова бескорыстна. Она отдавала практически все свои лучшие вещи, обходясь только мини­мумом. Она оставляла только те вещи, которые были ей по-настоящему дороги — книги ее любимых авторов и Библию. По-видимому, она всегда думала о других, считала, что какая-то вещь нужна другому человеку намного больше, чем ей самой.

 

№15

I

Способный студент

В 1922 году Лев Ландау поступил в Бакинский университет на физико-математический факультет сразу на два отделения: естест­венное и математическое. Ему очень нравилась химия, но через пол­года он понял, что математику он любит больше, и ушел с естест­венного отделения.

Первокурсник Ландау был самым молодым в университете, и сначала его это угнетало. Когда он шел по коридору, он поднимал плечи и опускал голову — ему казалось, что так он выглядит старше.

Ландау сразу втянулся в студенческую жизнь. К учению студен­ты относились серьезно: пришел учиться — учись, не хочешь — уходи. Многие студенты учились и работшш. Лицам непролетарско­го происхождения стипендию не давали.

В год поступления Ландау на факультет было принято восемнад­цать человек, в следующем году на шесть человек больше. Студенты щеголяли в дореволюционных форменных фуражках, и только Лан­дау составлял исключение. Он носил восточную тюбетейку и часто забывал снимать ее в аудитории, за что получал замечания. Тогда он решил для собственного спокойствия носить ее не на голове, а в кармане. Ландау держал себя очень скромно, всегда был готов помочь то­варищу, но все же, не стремясь к этому, начал понемногу выделяться среди других студентов. Особенно запомнилась его товарищам лек­ция профессора Лукина на первом курсе, когда студент Ландау задал ему какой-то вопрос.

Петр Петрович Лукин был яркой личностью. За пять лет до опи­сываемых событий он был профессором Артиллерийской академии Генерального штаба и математику знал отлично. Однако поговари­вали, что на экзамене он отличается свирепостью, и студенты, зара­нее боясь сессии, относились к нему с почтительно-вежливой опас­кой.

Лукин долго думал над вопросом Ландау. В аудитории стало очень тихо, все боялись пошелохнуться. Потом Лукин попросил Ландау выйти к доске, которая сразу же покрылась математическими знаками. «Китайская грамота» — прошептал кто-то. Лукин и Ландау начали спорить, и вдруг студенты догадались: прав Ландау. Лицо у Льва было спокойное, у Лукина — взволнованное. Когда Ландау написал на доске вывод, лектор похвалил его, сказав, что тот нашел интересное решение. Ландау очень смутился.

С этого дня гроза отделения — Лукин всегда здоровался со сту­дентом Ландау за руку. Ландау сдал все дисциплины, которые читал Лукин в Бакинском университете на первом, втором, третьем и чет­вертом курсах.

Лукин несколько афишировал свое хорошее отношение к спо­собному студенту, и это, наверное, стало причиной уважительного отношения к Ландау его однокашников, которые стали называть его Львом Давидовичем.

Каким предстает Л. Ландау в данном тексте?

В этом тексте Лев Ландау предстает перед читателями способ­ным студентом. Немного рассеянный в жизни, он очень внимателен в учебе. В жизни он не старается выделиться среди других студен­тов, но в учебе он не стесняется спорить с грозным лектором. Самое удивительное, что он оказывается прав! Но даже когда его оппонент признает свое поражение, Ландау не ликует от радости, он смущен. Мне кажется, что этот человек очень добрый и преданно относится к своему делу.

 

№16

I

Скрипучие половицы

Дом рассохся от старости. А может, от того, что стоял среди со­сен, от которых все лето тянуло жаром. Набегавший иногда ветер не проникал в открытые окна, он только шумел над соснами и проносил над ними кучевые облака.

Чайковскому нравился этот старый дом, где пахло скипидаром и белыми гвоздиками, которые в изобилии цвели под окнами. Ино­гда они даже не были похожи на цветы, они напоминали белый пух.

Только одно раздражало в доме композитора: для того чтобы, пройти от двери к роялю, надо пересечь пять шатких половиц. На­верное, выглядело забавно, как пожилой композитор пробирается к роялю, приглядываясь на половицы прищуренным взглядом.

Если удавалось пройти так, чтобы ни одна половица не скрипну­ла, Чайковский садился за рояль и усмехался. Неприятное уже поза­ди и теперь начнется самое удивительное: дом запоет от первых же звуков рояля. На каждую клавишу отзовутся сухие стропила, двери и даже старушка люстра, потерявшая половину из своих хрусталей, похожих на дубовые листья.

Самая простая музыка разыгрывалась в этом доме гак симфония. «Прекрасная оркестровка!» — думал Чайковский, восхищаясь певу­честью дерева.

Чайковскому стало даже казаться, что дом уже с утра ждал, когда композитор сядет за рояль. Дом скучал без звуков.

Иногда ночью он просыпался от потрескивания половиц, кото­рые, казалась, вспоминали ноты из его музыки. Еще это напоминало оркестр, когда музыканты настраивают свои инструменты перед вы­ступлением. То тут, то там — то на чердаке, то в маленькой зале — кто-то трогал струну. Чайковский улавливал мелодию, но, проснув­шись, уже не мог ее вспомнить и жалел, что не может теперь ее про­играть.

Прислушиваясь к ночным звукам, композитор часто думал, что жизнь проходит, а то, что он сделал, всего лишь маленькая дань народу, друзьям, любимому поэту Александру Сергеевичу Пушкину. Он жалел, что еще ни раз ему не удавалось передать тот легкий восторг от самых простых вещей: ауканья девушек в лесу, от радуги.

Нет, очевидно, ему это не дано. Он никогда не ждал вдохновения; он всегда работал, как вол, и вдохновение рождалось в работе.

Пожалуй, больше всего ему помогали леса, тот лесной дом, где он гостил этим летом, просеки, заросли, заброшенные дороги, в чьих колеях, налитых дождем, отражался ночью месяц. Ему помогали печальные русские закаты и удивительный воздух.

Он не променяет эти русские зори ни на какие великолепные за­каты Италии. Он отдал всего себя России без остатка — ее лесам, деревушкам, околицам, тропинкам, песням. С каждым днем его все больше мучает то, что он не может выразить всю поэзию своей стра­ны. Он должен добиться этого. Главное, не щадить себя.

Определите стиль данного текста и обоснуйте свою точку зре­ния.

Мне кажется, что стиль данного текста — художественный. Это рассказ; его основная цель — воздействие на воображение, чувства и мысли читателей с помощью созданных образов. Для этого автор использует средства художественной выразительности: эпитеты (тончайшие, печальные), олицетворении (дом скучал, пропоет поло­вица) и др. Автор также использует внутреннюю речь, что помогает читателям понять, что чувствовал Чайковский, и разделить с ним его переживания