Главная | Обратная связь

А. С. Пушкин — журналист и редактор («Литературная газета», «Современник»)

 

Об Александре Сергеевиче Пушкине написаны тысячи книг и ста­тей. Во много раз больше, чем сочинил сам поэт. И все же сказано о нем мало. «Пушкин, — но словам Белинского, — принадлежит к веч­но живущим и движущимся явлениям, не останавливающимся на той точке, на которой застала их смерть, но продолжающим развиваться в сознании общества. Каждая эпоха произносит о них свое суждение, и как бы ни верно поняла она их, но всегда оставит следующей за нею эпохе сказать что-нибудь новое и более верное, и ни одна и никогда не выскажет всего». Таков секрет неувядаемости творений Мастера. «Вечно тот же, вечно новый» — эти пушкинские слова можно, без сомнения, отнести к его собственному наследию.

Поэт откликался на самые животрепещущие вопросы современ­ности, остро чувствовал противостояние молодых сил России раб­ству и тирании, тормозившим развитие общества. Он не мог и не хотел молчать, когда попирались законы и права человека, и брался за журналистское перо, чтобы пробудить и укрепить в душах людей нравственность и милосердие.

В пушкинской публицистике документальность соседствует с причудливой фантазией, глубокие философские раздумья — с наивно-простодушными откровениями журнальной маски. Мистификация, к которой часто прибегал публицист, помогает читателю понять жиз­ненные реалии. Пушкинский гений художника слова, мыслителя и гражданина, воплотившийся в газетных и журнальных статьях, спо­собствовал в прошлом и содействует ныне возвышению престижа журналистской профессии.

Каким хотел видеть Пушкин журналиста? Об этом он недвусмыслен­но заявил в небольшой статье «Обозрение обозрений», написанной в 1831 г. и опубликованной посмертно. «Сословие журналистов, — писал он, — есть рассадник людей государственных — они знают это и, соби­раясь овладеть общим мнением, они страшатся унижать себя в глазах публики недобросовестностью, переметчивостью, корыстолюбием или наглостью. По причине великого конкурса невежество или посредствен­ность не может овладеть монополией журналов, и человек без истинно­го дарования не выдержит Tepreuve (испытания. — Авт.) издания».

Отвечая на вопрос о назначении журналистики, Пушкин в «Обо­зрении обозрений» писал, что она управляет общим мнением рус­ской публики. С этой точки зрения он рассматривал русскую перио­дику. Пушкин не признавал монопольного права «указателей общественного мнения» за официозными газетами и журналами, потому что сами эти издания не являлись голосом общественного мнения. «Спрашиваю, — писал он, — по какому праву „Северная пчела" будет управлять общим мнением русской публики; какой го­лос может иметь „Северный Меркурий"?»

Пушкин противопоставлял европейскую периодику русской и ука­зывал на качества, которых лишена последняя, — широкий спектр политических направлений, свобода мнений: «Журнал в смысле, при­нятом в Европе, есть отголосок целой партии, периодические памф­леты, издаваемые людьми, известными сведениями и талантами, име­ющие свое политическое направление, свое влияние на порядок вещей».

В согласии с признанием просветительской и нравственно-воспитательной роли журналистики находились его высказывания о

-

свободе творчества, о правовой защищенности авторов, о цензур­ном законодательстве.

Современники обратили внимание на своеобразие пушкинской литературной критики и публицистики, на их художественную основу. В. Ф. Одоевский восхищался удивительным умением Пушкина «в не­многих словах заковать много мыслей». По словам И. В. Киреевского, Пушкин «открыл средство в критике, в простом извещении о книге быть таким же необыкновенным, таким же поэтом, как в стихах».

В статье 1822 г., впервые опубликованной в 1884 г. иод заглавием «О русской прозе», Пушкин иронически комментировал прозу со­временных писателей, которые видели главную задачу в том, чтобы выразиться «поэтичнее», и насыщали свои произведения пестрыми эпитетами, надуманными сравнениями. «Но что сказать об наших писателях, — замечал Пушкин, — которые, почитая за низость изъяс­нить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами?.. Должно бы сказать: рано поутру — а они пишут: Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба — ах, как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее». Приведя не­сколько подобных примеров, Пушкин определил основные требова­ния к прозе: «Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат».

Чутко улавливая специфику журнальной прозы, Пушкин в 1827 г. так отозвался в письме к М. П. Погодину о статьях П. А. Вяземского: «Его критика поверхностна или несправедлива, но образ его побоч­ных мыслей и их выражения резко оригинальны, он мыслит, сердит и заставляет мыслить и смеяться: важное достоинство, особенно для журналиста!» Новая свежая мысль журналиста должна побудить чи­тателя мыслить. Сатирическая направленность журналистики вызы­вала искренние симпатии поэта.

Примечательная черта пушкинской журнально-кри гической прозы — полемичность. Привлекает сдержанный тон его полемики, точность в передаче мыслей оппонентов. Пушкинская критика шла под девизом, сформулированным впоследствии В. Г. Белинским: «Критика не есть брань, а брань не есть критика». Пушкину импонировала боевая целеустремленная журнальная полемика. Сам Пушкин отвечал на брань и клевету журналов той неумолимой насмешкой, которая, как писал В. Одоевский, «не прощала ни одной торговой мысли... и кото­рой многие из рыцарей-промышленников, против воли, одолжены бес­смертием».

Пушкину-журналисту чужды ложный пафос, «кудрявый слог», наукообразие, вычурность письма. Журналистские труды Пушкина — произведения художника слова. Они вобрали в себя мудрость народ­ной речи, ее образность, лукавый юмор, пословицы и поговорки. «Изу­чение старинных песен, сказок и т. п. необходимо для совершенного знания свойств русского языка», — писал поэт. Он видел в живой речи народа истинную школу совершенствования языка сочинителя: «Вслу­шивайтесь в простонародное наречие, молодые писатели, — вы в нем можете научиться многому, чего не найдете в наших журналах».

В статьях, письмах к друзьям, редакторских заметках на полях ру­кописей Пушкин высказал свое понимание журналистики и роли журналиста в общественной жизни, определил главные гребования к содержанию, языку и стилю журнальной прозы, которыми руковод­ствовался, уточняя, дополняя и развивая свои мысли, поверяя тео­рию практикой.

Первые пушкинские статьи появились на с границах журналов «Сын Отечества», «Московский телеграф», альманаха «Северные цветы». Поэт откликался на новинки отечественной и европейской словесно-СТИ, определял их место и значение в литературном процессе.

В 1825 г. «Московский телеграф» напечатал небольшую статью «О г-же Сталь и о г. А. М-ве», подписанную буквами Ст. Ар., т. е. Старый Арзамасец. Поводом к выступлению Пушкина послужила статья в «Сыне Отечества» под названием «Отрывки г-жи Сталь о Финляндии. С замечаниями» за подписью А. М-в. Автором публикации был А. Муха-нов— адъютант финляндского генерал-губернатора. Муханов пере­вел отрывки из изданной во Франции и запрещенной в России книги Ставь «Десятьлет изгнания», в которых высланная Наполеоном писа­тельница делилась своими впечатлениями о России, и отрицательно оценил их. С этой оценкой Пушкин не согласился.

Пушкин стремится доказать, что г-н А. М-в недобросовестно от­несся к своим обязанностям переводчика и рецензента. Он цитирует признание самого Муханова: «Пробегая снова книжку г-жи Сталь, набрел...» и курсивом подчеркивает знаменательность этих слов. Да­лее он иронически комментирует наивный довод Муханова, призван­ный подтвердить мысль о том, что Сталь свойственны «ветреное лег­комыслие», «отсутствие наблюдательности» и «пошлое иустомельство». Муханов обращает внимание на мрачные пейзажи Финляндии в книге воспоминаний Сталь. Пушкин психологически убедительно объясняет причины этого: «Из России г-жа Сталь ехала в Швецию но печальным пустыням Финляндии. В преклонных летах, удаленная от всего милого ее сердцу, семь лет гонимая деятельным

деспотизмом Наполеона, принимая мучительное участие в полити­ческом состоянии Европы, она не могла, конечно, в сие время (в осень 1812 года) сохранить ясность души, потребную для наслаждения кра­сотами природы. Не мудрено, что почернелые скалы, дремучие леса и озера наводили на нее уныние».

Муханов противопоставляет описаниям Сталь собственные или, как говорит поэт, «ставит в пример самого себя». Пушкин не приво­дит полностью этих описаний, так как уже первые строчки дают о них ясное представление, и лишь насмешливое резюме поэта намекает на «дистанцию огромного размера» между прозой г-жи Сталь и г-на А. М-ва: «„Нет! никогда, — говорит он (Муханов. — Авт.), — не забу­ду я волнения души моей, расширявшейся для вмещения столь силь­ных впечатлений. Всегда буду помнить утра... и пр." — Следует опи­сание северной природы слогом, совершенно отличным от прозы г-жи Сталь».

Пушкин подмечает логические неувязки в статье Муханова, кото­рый распространяет свои замечания о записках Сталь на все ее творчество. «Какое сношение имеют две страницы Записок с „Дельфи-ною", „Коринною", „Взглядом на французскую революцию" и пр.?» — резонно спрашивает поэт. Он указывает на оскорбительный характер некоторых обвинений критика и заявляет о необходимости «говори гь языком вежливым образованного человека».

Возражая Муханову, Пушкин излагает свой взгляд на творчество Сталь, на обязанности рецензента. Краткий заключительный вывод его таков: журнальная статейка г. А. М-ва — не весьма острая и весьма неприличная; уважен хочешь быть, умей других уважить.

Много общего с этой статьей в композиции и направленности имеет другая — «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова», также напечатанная в 1825 г. на страницах «Москов­ского телеграфа». При всем уважении к трудам французского исто­рика Лемонте Пушкин вынужден признать, что его предисловие к парижскому изданию басен Крылова изобилует неточностями и ошибками. В частности, Лемонте утверждает, что «владычество та­тар оставило ржавчину на русском языке». Пушкинское возражение точно, кратко, афористично: «Чуждый язык распространяется не саб­лею и пожарами, но собственным обилием и превосходством».

Пушкин опровергает слова Лемонте, будто Крылов не знает иностранных языков, кроме французского: «Крылов знает главные европейские языки и, сверх того, он, как Альфиери, пятидесяти лет выучился древнему греческому». В других странах этот факт, по словам поэта, был бы прославлен во всех журналах, «но мы ■ биогра-

г

фи и славных писателей наших довольствуемся означением года их рождения и подробностями послужного списка».

Высказывания Лемонте о М. В. Ломоносове побуждают Пушкина в немногих словах глубоко и полно оценить деятельность «великого сподвижника великого Петра»: «Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник: первый углубляется в историю отечества, утверждает правила обще­ственного языка его, дает законы и образцы классического красноре­чия, с несчастным Рихманом предугадывает открытия Франклина, утверждает фабрику, сам сооружает махины, дарит художества мо­заическими произведениями и наконец открывает нам истинные источники нашего поэтического языка».

Пушкин переходит от частных вопросов к общим, от меткой харакгерисгики творчества поэтов и прозаиков к животрепещущим проблемам развития отечественной словесности и языка. Его крат­кий экскурс в историю русского языка отличается масштабностью и диалектичностью мысли, художественным проникновением в суще­ство национальной традиции и иностранного заимствования: «Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими; судьба его была чрезвы­чайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обду­манной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величествен­ное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Про­стонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились...»

В заключение Пушкин возражает тем критикам, которые видели в баснях Крылова, «истинно народного поэта», подражание Лафонте-ну: «Некто справедливо заметил, что простодушие (naivete bonhomie) есть врожденное свойство французского народа; напротив того, отличительная черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться: Лафонтен и Крылов представители духа обоих народов».

Пушкинским разборам свойственны логическая стройность, ост­рая и яркая иолемичность. Чаще всего он вступает в сиор в связи с тем или иным словом, фразой оппонента и от их характеристики переходит к общей оценке высказывания. При этом он активно цитирует автора, выделяет курсивом отдельные слова, использует в скобках вопроси­тельные знаки, тем самым сразу же, в процессе цитирования, вступая

в полемику. Краткое заключение подготовлено всем ходом его рассуж­дений, является концентрацией основной мысли поэта.

В 1820-е годы Пушкин проявляет себя как незаурядный памфле­тист. Одно из замечательных сатирических произведений «Вообра­жаемый разговор с Александром I» написано в тяжелые дни Михай­ловской ссылки 1824 г. и осталось в рукописи. Поводом к переводу поэта из одесской ссылки в Михайловскую послужило его письмо к приятелю, распечатанное полицией, в котором прозвучали атеисти­ческие ноты.

Никакое другое из его публицистических произведений не имеет гакого личного характера, как этот «Разговор», в котором поэт и царь касаются исключительно событий жизни и творчества Пушкина. Поэ! с иронией выслушивает царскую похвалу, с которой начинается бе­седа: «Когда б я был царь, то позвал бы Александра Пушкина и сказал ему: „Александр Сергеевич, вы прекрасно сочиняете стихи". Алек­сандр Пушкин поклонился бы мне с некоторым скромным замеша­тельством...» Вопросы, задаваемые царем, содержат обвинительный подтекст, на который остро реагирует поэт, отстаивая свой образ мыслей, нравственные позиции. Упрек в атеизме вызывает с его сто­роны протест против полицейского вмешательства в личную жизнь, в чем фактически признается царь: «Но вы же афей? Вот уж никуда не 1 одится». — «Ваше величество, как можно судить человека по пись­му, писанному товарищу, можно ли школьную шутку взвешивать как преступление, а две пустые фразы судить как бы всенародную про­поведь?»

На вопрос, почему он, ладивший с Инзовым во время кишинев­ской ссылки, не смог ужиться в одесской ссылке с графом Воронцо­вым, Пушкин дает убийственную оценку последнему, которая имеет косвенное отношение к личности самого царя. При этом он исполь­зует оригинальный прием теневого портрета. Отрицая определенные черты в характере и поведении одного человека (Инзова), он изобли­чает другого (Воронцова): «Скажите, как это вы могли ужиться с Ин­зовым и не ужились с графом Воронцовым?» — «Ваше величество, генерал Инзов добрый и почтенный старик, он русский в душе, он не предпочитает первого английского шалопая всем известным и не­известным своим соотечественникам. Он уже не волочится, ему не 18 лет от роду; страсти, если и были в нем, то уж давно погасли. Он доверяет благородству чувств, потому что сам имеет чувства благо­родные, не боится насмешек, потому что выше их, и никогда не под­вергнется заслуженной колкости, потому что он со всеми вежлив, не опрометчив, не верит вражеским пасквилям».

Общая шутливая форма беседы не означает сама но себе миролю­бия в вопросах царя, так же как и раскаяния в ответах поэта. Царь искусно ведет обвинение. Он говорит о пушкинской вольнолюбивой оде «Вольность» и оставляет без внимания предложение поэта про­читать его романтические поэмы. Финал воображаемого разговора имеет две редакции. Счастливая развязка в первой редакции («Я бы тут отпустил А. Пушкина») соответствует сказочной фабуле «Разго­вора», с первых строк («Когда б я был царь...») выдержанного в этом стиле. В новой редакции «Разговор» заканчивается решением царя сослать поэта в Сибирь, которое, хотя и написано в шутливой форме, значительно усиливает его общественное звучание. Такая развязка подготовлена логикой всей беседы и не противоречит жизненной ре­альности: «Но тут бы Пушкин разгорячился и наговорил мне много лишнего, я бы рассердился и сослал его в Сибирь, где бы он написал поэму „Ермак" или „Кочум", разными размерами с рифмами».

В «Воображаемом разговоре с Александром I» Пушкин говорит о времени и о себе, о судьбе поэта в деспотическом государстве. Характерен сам прием воображаемого разговора — счастливая твор­ческая находка Пушкина.

Новые грани пушкинского сатирического таланта раскрылись в памфлете «Отрывок из литературных летописей», написанном в свя­зи с доносом редактора «Вестника Европы» М. Т. Каченовского на редактора «Московского телеграфа» Н. А. Полевого и опубликован­ном в альманахе А. А. Дельвига «Северные цветы на 1830 год». Пер­вые пушкинские памфлеты отличались злободневностью, такими оригинальными приемами, как воображаемый разговор, теневой портрет, перечень трудов литературной посредственности без всяко­го комментария и пр.

Важный этап журналистской деятельности Пушкина связан с «Литературной газетой», которую издавал А. А. Дельвиг. В ней со­трудничали П. А. Вяземский, П. А. Катенин, Сомов. Во время отсут­ствия Дельвига непосредственное участие в редактировании первых номеров «Литературной газеты» (с 3-го по 12-й на 1830 г.) принимал Пушкин. Газета Дельвига и Пушкина познакомила читателей с про­зой и стихами лучших отечественных и зарубежных писателей. В них отчетливо выступала тенденция к основательной разработке характе­ров, к правдивости и народности. В «Литературной газете» были опубликованы отрывки из VIII главы «Евгения Онегина» и очерка «Путешествие в Арзрум» («Военная Грузинская дорога») Пушки­на, повестей «Учитель» и «Успех посольства» Гоголя, произведений А. Погорельского «Монастырка», П. Яковлева «Удивительный че-

ловек», а из зарубежных авторов — сочинения В. Скопа («Сокрови­ще»), Манцони (введение к роману «Обрученные») и др.

Существенное значение для выявления общественной позиции «Литературной газеты» имела опубликованная в первом номере без заголовка и без подписи пушкинская библиографическая заметка о «Некрологии генерала от кавалерии Н. Н. Раевского». В десятистроч­ном известии о выходе новой книги Пушкин с искренней симпатией отозвался о ее авторе: «Сие сжатое обозрение, писанное, как нам кажется, человеком, сведущем в военном деле, отличается благород­ною теплотою слога и чувств».

Фамилию автора изданной анонимно «Некрологии» Пушкин знал, но не мог объявить читателям. Прославленный участник Отечествен­ной войны 1812 г. генерал-майор М. Орлов, названный Пушкиным среди имен близких ему декабристов сразу после восстания, был из­вестен как один из руководителей Союза благоденствия и, хотя избе­жал Сибири, находился под надзором полиции в собственном калуж­ском имении. Свою книгу он посвятил герою войны 1812 г. генералу от кавалерии Николаю Николаевичу Раевскому, с семьей которого дружил Пушкин. Дочь генерала Раевского Екатерина вышла замуж за Орлова. Другая дочь Мария, вышедшая замуж за Сергея Волконско­го, сосланного в числе других заговорщиков на каторгу, отправилась вслед за ним в Сибирь. Оставленный на попечение родных маленький сын Марии скончался, скорбную надпись на его могиле составил Пушкин.

Доброжелательный отзыв о «Некрологии» Пушкин завершил упре­ком в адрес ее автора: «С удивлением заметили мы непонятное упуще­ние со стороны неизвестного некролога: он не упомянул о двух отро­ках, приведенных отцом на поля сражений в кровавом 1812-м году!.. Отечество того не забыло». Поэт имел в виду сражение при Дашковке 11 июля 1812 г., в котором Раевский участвовал вместе с сыновьями — одиннадцати и шестнадцати лет. После событий на Сенатской площади сыновей Раевского арестовали, но вскоре освободили.

Пушкинская заметка о «Некрологии» касалась памятных имен и событий Отечественной войны 1812 г. и декабрьского восстания 1825 г. Заключительные слова «Отечество того не забыло» звучали в этой связи символически. Мария Волконская получила в Сибири номер «Литературной газеты» с пушкинской статьей, и ее слова о «Некро­логии» в ответном письме оказались созвучны с пушкинскими.

Небольшая заметка Пушкина о «Некрологии генерала от кавале­рии Н. Н. Раевского» в нервом номере «Литературной газеты» за­веряла читателей, что двенадцатый и двадцать пятый годы получат

освещение на страницах нового издания. Подтверждением служили опубликованные в «Литературной газете» произведения: ссыльных декабристов А. Бестужева и А. Одоевского, отважных защитников отечества Ф. Глинки и Д. Давыдова, пушкинское стихотворение «Ари-он» («Я гимны прежние пою...»). Однако замысел поэта не мог реа­лизоваться полностью. В «Литературной газете» он сотрудничал око­ло года. Прежнюю идею Пушкин возродил на страницах созданного им журнала «Современник».

В «Литературной газете» пушкинские статьи публиковались в отделах «Смесь» и «Библиография», чаще всего без подписи и без заглавия, и являлись откликом на животрепещущие факты литератур­ной жизни. Их примечательная особенность — частое обращение к первоисточнику — с тем чтобы процитировать и одобрить свежую, оригинальную мысль того или иного автора. В отклике на альманах «Денница» он относит к числу замечательнейших «Обозрение рус­ской словесности 1829 года» И. Киреевского, цитирует и комменти­рует его суждения о писателях, цитаты составляют большую часть его заметок О «Карелии» Ф. Глинки, о стихотворениях Делорма.

В других случаях цитата необходима Пушкину, чтобы показать абсурдность, несуразность публичного высказывания, нелогичность доводов его автора. В заметке «Г-н Раич счел за нужное отвечать...» Пушкин полностью процитировал заявление Раича. Гот, отвечая оп­понентам, напечатал в «Галатее» список своих сочинений, до смеш­ного малый, и выразил удивление: где критики нашли у него «вялость воображения», «щепетильную жеманность чувств», «недостаток во­ображения»? Пушкин в «Литературной газете» воспроизвел этот ре-естр и признал неоспоримость возражений Раича.

В «Литературной газете)» проявились особенности пушкинской журнальной статьи: экономность словесных средств, логически безуп­речная выстроенноеть сюжета, многофункциональность цитирования источника. Вывод, как правило, касался, нередко в иносказательной форме, проблем нравственности, норм общественного поведения, профессиональной этики журналиста. В заключительной фразе зву­чала раскрывающая смысл всей статьи остроумная сентенция, не­редко подкрепленная цитатой из басни или притчи.

В газете Дельвига Пушкин впервые разоблачил литератора и журналиста Булгарина как агента Третьего отделения тайной поли­ции. Поляк по происхождению, Булгарин получил в Ревеле военное образование. Во время войны Наполеона с Испанией Булгарин сра­жался на стороне французов и даже заслужил орден I [очетного Леги­она. Как свидетельствовали современники, в кампании 1812 г. он уча-

ствовал в станс неприятеля. г>гм факты биографии Булгарина Пушкин обыграл в своих памфлетах и фельетонах.

В 1820-е годы Булгарин объявился в Петербурге с намерением ица-вать журнал, утвердиться в литературных кругах. С 1822 г. он редакти­ровал журнал истории, статистики и путешествий под названием «Северный архив». В столице он сблизился с известными писателя­ми, в частности с Грибоедовым, дружбой с которым похвалялся всю жизнь. Вслед за событиями на Сенатской площади Булгарин открыто поддержал карательные меры правительства и сделался тайным аген­том Третьего отделения. Газета «Северная пчела», которую он изда­вал с 1825 г., удостоилась привилегии публиковать политическую ин­формацию и тем самым обеспечила себе широкий круг читателей.

Другом и союзником Булгарина стал Греч — издатель журнала «Сын Отечества». Общественная позиция Греча, журнал которого до восстания декабристов относился к числу либеральных и будущие участники заговора в нем активно сотрудничали, после известных событий претерпела существенные изменения. В 1829 г. журнал Гре­ча «Сын Отечества» слился с «Северным архивом» Булгарина, а с 1831 г. они совместно издавали «Северную пчелу». Греч и Булгарин, став монополистами в журналистике, «вкупе и влюбе» (А. Пушкин) преследовали неугодных им литераторов.

В 1829 г. Булгарин опубликовал роман «Иван Выжигин». Персонажи этого и других авантюрных произведений Булгарина — мелкие плуты и разбойники, которых в конце концов настигает возмездие. В. Г. Белин­ский с насмешкой констатировал, что характеры этих героев написаны у них на лбу: Зарезины, Вороватины и пр. По поводу его историческо­го романа «Дмитрий Самозванец» Белинский едко заметил: «Кто мас­тер изображать мелких плутов и мошенников, тот не берись за изобра­жение крупных злодеев». В своем романе устами Шуйского Булгарин объявлял казни залогом спокойного царствования, расписываясь геы самым в верноподданнических чувствах к Николаю I.

Вокруг этого произведения началась полемика между «Литератур­ной газетой» и «Северной пчелой». В анонимной рецензии 1830 г. Дельвиг дал объективную оценку псевдоисторическому роману Бул­гарина. Тот решил, что автор рецензии — Пушкин, и напечатал в «Се­верной пчеле» пасквильную заметку о некоем французе, который более ревностно служит Бахусу и Плутусу, чем музам. Когда же в печати появилась седьмая глава «Евгения Онегина», Булгарин про­возгласил «совершенное падение» пушкинского таланта. Он дал по­нять к тому же, что Пушкин заимствовал некоторые описания мос­ковской жизни из «Ивана Выжнгина».

В № 20 «Литературной газеты» на 1830 г. Булгарину ответили Дель­виг и Пушкин. Дельвиг отмел клевету Булгарина о якобы имевшем место плагиате, напомнив, что описание Москвы из седьмой главы «Евгения Онегина» было опубликовано в «Северной пчеле» за год до появления «Пиана Выжигина». Пушкин напечатал свой памфлет «О записках Видока».

Поэт использует форму библиографической заметки, чтобы изве­стить читателей об изданных во Франции записках начальника поли­цейского отряда, а до того уголовного преступника Видока. Однако пушкинское выступление — это не столько библиографическая замет­ка о новой книге, сколько памфлет, в котором раскрывается истинное лицо Булгарина. Разоблачение последнего как полицейского сыщика в литературе и журналистике — гражданский подвиг Пушкина.

Современники, знавшие биографию Булгарина, смогли без труда разглядеть его под личиной Видока. В прошлом солдат, осужденный за измену и воровство, Видок после отбытия наказания предложил свои услуги парижской полиции в качестве сыщика, дослужился до начальника полицейского отряда и, выйдя в отставку, стал сочинять мемуары. Пушкин раскрывает одну за другой отрицательные черты морального облика Впдока и добивается большой напряженности сюжета, предполагая активное участие читателя в узнавании биогра­фии Булгарина. Перед нами портрет доносчика, предателя отечества.

«Представьте себе, — пишет Пушкин, — человека без имени и пристанища, живущего ежедневными донесениями... отъявленного плута, столь же бесстыдного, как и гнусного, и потом вообразите себе, если можете, что должны быть нравственные сочинения такого человека». Пушкин показывает деградацию личности, утратившей нравственные и патриотические чувства: «Видок в своих записках именует себя патриотом, коренным французом (un bon Frangais), как будто Видок может иметь какое-нибудь отечество! Он уверяет, что служил в военной службе, и как ему не только дозволено, но и пред­писано всячески переодеваться, то и щеголяет орденом Почетного Легиона, возбуждая в кофейнях негодование честных бедняков, со­стоящих на половинном жалованье (officiers a la demisolde). Он нагло хвастается дружбою умерших известных людей, находившихся в сно­шении с ним... Он приходит в бешенство, читая неблагосклонный от­зыв журналистов о его слоге (слог г-на Видока!). Он при сем случае пишет на своих врагов доносы, обвиняет их в безнравственности и вольнодумстве». Почти одновременно с памфлетом Пушкин сочи­нил эпиграмму «Не то беда, что ты поляк», в которой имя Видока соединил с именем Фиглярина, т. е. Булгарина. Таким образом, смысл

пушкинского памфлета стал очевиден не только искушенным в поле­мических журнальных схватках читателям.

Пушкинский памфлет произвел на современников огромное впе­чатление. Правительство немедленно взяло под защиту Булгарина, запретив упоминание в печати имени Видока и даже продажу его портретов. Публикация памфлета не могла не усилить насторожен­ного отношения цензуры к газете Дельвига. Процитированное газе­той на французском языке четверостишие Казимира Делавиня для памятника жертвам июльской революции 1830 г. в Париже стало по­водом к вызову Дельвига в Третье отделение. Бенкендорф принял Дельвига сурово, обвинил в якобинстве, пригрозил Сибирью. Выход «Литературной газеты» был приостановлен 19 ноября 1830 г., а в ян­варе 183 1 1. неожиданно скончался ее редактор. Хотя непосредствен­ной причиной являлась простуда, современники, по словам цензора А.Никитенко, обвиняли в ранней кончине Дельвига шефа жандармов. Только благодаря заступничеству товарища министра внутренних дел Блудова издание возобновилось, но уже под редакторством Сомова. «Литературная газета» в 1831 г. заполнилась произведениями мало­известных сочинителей, Пушкин и Вяземский постепенно отошли от нее. В том же году газета прекратила существование.

Ареной новых пушкинских сатирических разоблачений Булгарина стал журнал Н. И. Надеждпна «Телескоп». Этому предшествовали некоторые события.

В 1831 г. Булгарин опубликовал продолжение романа о Выжш иных под названием «Петр Иванович Выжигин». Бульварный московский литератор А. Орлов, используя коммерческий успех булгаринских произведений, стал издавать свои романы о Выжигиных. Гак по­явились «Хлыновские степняки Игнат и Сидор, или Дети Ивана Вы­жигина», затем «Хлыновские свадьбы Игната и Сидора, детей Ивана Выжигина» и в заключение — «Смерть Ивана Выжигина».

Издатель «Телескопа» Надеждин поместил в своем журнале критическую статью, в которой не без умысла разобрал всех Выжи­гиных — и Булгарина, и Орлова. В защиту своего друга немедленно выступил Греч на страницах «Сына Отечества». Он счел оскорби­тельным для Булгарина объединение его романов с «глупейшими книжонками» Орлова и бросил упрек в адрес всех критиков Булгари­на, заявив, что у последнего «в одном мизинце более ума и таланта, нежели во многих головах рецензентов».

Вслед за этим в «Телескопе» появился фельетон «Торжество друж­бы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов». Под ним стоял пушкинский псевдоним — Феофилакт Косичкин.

В основе конфликта фельетона лежит несоответствие между писа­тельской посредственностью Булгарина и его претензиями на главенствующую роль в русской словесности. Пушкин как будто не видит тгого контраста и в то же время постоянно углубляет его, дока­зывая равновеликость талантов Булгарина, его друга Греча и «счаст­ливого соперника Булгарина» Орлова. От имени Феофилакта Косич-кина он берет на себя обязанности защитника как Орлова, так и Булгарина с Гречем, превращая защиту в их разоблачение.

«Посреди полемики, раздирающей бедную нашу словесность, П. П. Греч и Ф. В. Булгарин более десяти лег подают утешительный пример согласия, основанного на взаимном уважении, сходстве душ и замятий гражданских и литературных» — так начинается фельетон. Уже в первых строчках, указывая на гражданские занятия Булгарина и Гре­ча, Пушкин намекает на деятельность обоих как доносчиков. Далее он говорит о «памятниках» сего «назидательного союза», перечисляя фак­ты восхвалений Булгариным и Гречем друг друга в печати, которые были хорошо известны современникам. Друзья послужили прототи­пами персонажей крыловской басни «Кукушка и петух» (1834).

Пушкин обращает внимание на слова Греча: «две глупейшие (глупейшие!) вышедшие в Москве (да, в Москве) книжонки», «сочи­ненные каким-то А. Орловым», и использует их как повод для обсто­ятельного сравнения талантов Булгарина и Орлова. «Беспристрастие требует, — пишет он, — чтоб мы указали сторону, с коей Фаддей Венедиктович берет неоспоримое преимущество над своим счастли­вым соперником: разумею нравственную цель его сочинений. В са­мом деле, любезные слушатели, что может быть нравственнее сочи­нений г. Булгарина? Из них мы ясно узнаем: сколь не похвально лгать, красть, предаваться пьянству, картежной игре и тому под. Г-н Булга­рин наказует лица разными затейливыми именами: убийца назван у него Ножевым, взяточник — Взяткиным, дурак — Глаздуриным и проч. Историческая точность одна не дозволила ему назвать Бориса Годунова Хлопоухиным, Димитрия Самозванца Каторжниковым, а Марину Мнишек — княжною Шлюхиной; зато и лица сии представле­ны несколько бледно».

В сатирических целях пол приводи г сравнительный перечень тру­дов Булгарина и Орлова. Перечислив романы Булгарина, Пушкин за­мечает, чю это «не что иное, как „Выжигин" в различных изменени­ях». Он иронически противопоставляет им труды Орлова, более «разнообразного» писателя: «Встреча Чумы с Холерою», «Сокол был бы сокол, да курица его съела, или Бежавшая жена», «Живые обмо­роки», «Погребение купца» и проч.

Устанавливая черты сходства и различия у обоих «гениев», Пушкин остроумно пользуется теневым портретом для характеристики лично­сти Булгарина. Он называет «вспомогательные средства», которые не употреблял Орлов для создания себе славы, намекая тем самым на недостойные приемы Булгарина: «Он не задавал обедов иностранным литераторам, не знающим русского языка, дабы за свою хлеб-соль по­лучить местечко в их дорожных записках. Он не хвалил самого себя в журналах, им самим издаваемых. Он не заманивал унизительными ла­скательствами и пышными обещаниями подписчиков и покупателей». Чтобы у читателей не осталось сомнений, кому адресованы эти обви­нения, поэт, называя факты «оборотливости» Булгарина, напоминает, что задолго до появления «Ивана Выжигина» издания Греча и Булгари­на расхвалили роман. А французский писатель Ансело, в честь которо­го устраивали обед Булгарин и Греч, назвал еще не изданную книгу «лучшим из русских романов».

Таким образом, объявив себя «защитником» Булгарина и «дру­гом» Орлова, Пушкин саркастически охарактеризовал «сии два бли­стательные солнца нашей словесности».

Вслед за появлением пушкинского фельетона Греч вновь высту­пил в защиту Булгарина. и тогда поэт напечатал в «Телескопе» второй фельетон — «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем». В названии фельетона Пушкин цитирует слова Греча. От имени Ф. Ко-СИЧКИна Пушкин объявил читателям, что написал роман «Настоя­щий Выжигин, историко-нравственно-сатирический роман XIX ве­ка», который будет опубликован или останется в рукописи, «смотря по обстоятельствам». «Настоящий Выжигин» гротескно воспроизво­дил в восемнадцати главах биографию Булгарина: «Глава I. Рождение Выжигина в кудлашкиной конуре. Воспитание ради Христа. Глава II. Первый пасквиль Выжигина. Гарнизон. Глава III. Драка в кабаке. Ваше благородие! Дайте опохмелиться! Глава IV. Дружба с Евсеем. Фризо­вая шинель. Кража. Бегство. Глава V. Ubi bene, ibi patria. Глава VI. Московский пожар. Выжигин грабит Москву. Глава VII. Выжигин пе­ребегает. Глава VIII. Выжигин без куска хлеба. Выжигин-ябедник, Вы-жигин-торгаш. Глава IX. Выжш ин-игрок. Выжигин и отставной квар­тальный. Глава X. Встреча Выжигина с Высухиным. Глава XI. Веселая компания. Курьезный куплет и письмо-аноним к знатной особе. Гла­ва XII. Танта. Выжигин попадается в дураки. Глава XIII. Свадьба Вы­жигина. Бедный племянничек! Аи да дядюшка! Глава XIV. Господин и госпожа Выжш ины покупают на трудовые денежки деревню и с бла-1 одарностью объявляют о том почтенной публике. Глава XV. Семей­ные неприятности. Выжигин ищет утешения в беседе муз и пишет

пасквили и доносы. Глава XVI. Видок, или Маску долой! Глава XVII. Выжигин раскаивается и делается порядочным человеком. Глава XV111 и последняя. Мышь в сыре».

Построение фельетона на скандальных биографических фактах имеет пародийную цель. Пушкин высмеивает манеру письма Булга-рина-фельетониста. Кроме уже раскрытых ранее эпизодов из жизни Булгарина Пушкин указывает на новые. Так, в названиях третьей и четвертой глав он имеет в виду то обстоятельство, что Булгарин, бу­дучи уволен в Ревеле от службы, пропив последние деньги, украл у слуги офицера шинель. Тринадцатая глава намекает на ходившие в обществе слухи о доносе, который Булгарин послал на своего пле­мянника, обвинив его в связях с декабрис гами.

В своих фельетонах Пушкин завершил углубленную психологиче­скую характеристику личности Булгарина, показал сущность его ли­тературных произведений и полицейскую деятельность в литературе, разоблачил возглавлявшуюся им официозную прессу. Под пером Пушкина Булгарин сделался литературным типом, олицетворением корыстолюбия и доносительства. В 1840-е годы образ журналиста-взяточника Задарина, прототипом которого служил Булгарин, при­сутствовал в водевиле Ф. А. Кони «Петербургские квартиры», в пьесе Н. А. Некрасова «Утро в редакции».

Особо следует сказать о знаменитом пушкинском псевдониме Феофилакт Косичкин. Это своего рода литературная маска, роль ко­торой необычайно велика в русской журналистике. После создания образа Феофилакта Косичкина начинают появляются одна за другой сатирические образы-маски, вплоть до Козьмы Пруткова.

Выбор печатного органа имел для Пушкина принципиальное зна­чение. Наиболее плодотворная журналистская деятельность его при­ходилась на те периоды, когда он находил близкие но духу издания. В противном случае поэт, несмотря на выгодные условия, отказывался от сотрудничества. Он покинул «Московский вестник» М. Погодина, когда убедился, что журнал «любомудров» не отвечает его собствен­ным устремлениям, перестал поддерживать коммерческое издание О. Сенковско1 о «Библиотека для чтения».

После активной работы в «Литературной газете» Пушкин-публи­цист временно умолкает. С 1832 но 1836 г. он напечатал лишь одну небольшую критическую заметку о сочинениях П.Катенина. Поэт настойчиво добивался разрешения на собственное издание. Он наме­ревался противопоставить «торговому направлению» в журналисти­ке новый тип издания с особой организацией, структурой, тематикой и проблематикой. Им стал «Современник».

Когда в начале января 1836 г. Пушкин получил официальное разрешение на издание «Современника», видимой активности в при­влечении сотрудников он не проявил, так как состав возможных уча­стников выявился раньше. Еще в 1831 г. поэт писал П. А. Вяземскому: «По газетам видел я, что Тургенев к тебе отправился в Москву; не приедешь ли с ним назад? Это было бы славно... Мы бы что-нибудь и затеяли вроде альманаха, и Тургенева иорастрепали бы». Здесь же названы имена Жуковского и Плетнева.

Всего в «Современнике» приняли участие более двух десятков авторов, однако круг претендентов был гораздо шире. Не вышли в свет стихи барона Е. Розена и князя П. Шаликова, исторические статьи М. Погодина. Осталось без ответа предложение Розена написать ста­тью о Кукольнике. Иные из литераторов, приглашенные Пушкиным, не смогли исполнить его просьбы. Ссыльный поэт Кюхельбекер от­правил в «Современник» рукопись статьи «Поэзия и проза», кото­рую перехватили, и она не дошла до редактора. Пушкин просил М. Щепкина и П. Нащокина написать воспоминания для журнала.

Среди сотрудников «Современника» были такие известные лица, как П. Козловский — дипломат, популяризатор естественных наук; Д. Давыдов — герой Отечественной войны 1812 г., поэт. Появились и новые имена: Гоголь, Н. Дурова, Кольцов, Тютчев. Эти писатели и поэты обратили на себя внимание Белинского, указавшего на их не­сомненный талант.

Редактируя поступавшие сочинения, Пушкин заботился об их соответствии духу и стилю журнала. Из записок Н. А. Дуровой, «ка­валерист-девицы», которая, переодевшись в мужское платье, воевала в 1812 г., он исключил хвалебную тираду в адрес императора Алек­сандра I. В письмах к ней поэт советовал добиваться простоты стиля: «Что касается до слога, то чем он проще, тем будет лучше». Он пред­ложил отказаться от первоначального названия ее сочинения. «За­писки амазонки», по его словам, «как-то слишком изысканно, манер­но, напоминает немецкие романы». «Записки Н. А. Дуровой» — «просто, искренне и благородно».

Можно говорить о влиянии Пушкина на молодого Н. В. Гоголя. Впоследствии Гоголь вспоминал в письме к Плетневу: «Ничего не предпринимал я без его совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его пред собою. Что скажет он, чему посмеет­ся, чему изречет неразрушимое и вечное одобрение свое, вот что меня только занимало и одушевляло мои силы».

В первых четырех томах «Современника» насчитывается около двух десятков редакторских примечаний, предисловий и послесло-

вий. Само их количество говорит о том, что это не случайное явление, а один из важных ai p и бутов редакторской работы Пушкина. С его доб­рожелательным отзывом появились в журнале «Записки Н. А. Дуро­вой», «Долина Ажитугай» Казы-Гирея, повесть Гоголя «Нос».

В период издания «Современника» поэт написал свыше сотни пи­сем, и почти половина из них имела отношение к журналу. Последнее его письмо адресовано детской писательнице А. Ишимовой. В день дуэли Пушкин просил ее сделать перевод из Барри Корнуолла для журнала и давал рекомендации. Накануне дуэли он торопил П. Коз­ловского с написанием обещанной статьи о теории паровых машин. По свидетельству книгопродавца И. Лисенкова, Пушкин ходил в книж­ные лавки, чтобы отобрать произведения для библиографического отдела журнала. Он внимательно вычитывал корректуры статей, вел переговоры с цензурой.

О цензоре «Современника» А. Никитенко сделал следующую за­пись в своем дневнике: «Цензором нового журнала попечитель назна­чил А. А. Крылова, самого трусливого, а следовательно, и самого стро­гого из нашей братии». Спустя три месяца Никитенко записал: «Пушкина жестоко жмет цензура. Он жаловался на Крылова и просил себе другого цензора, в подмогу первому. Ему назначили Гаевского. Пушкин раскаивается, но поздно. Гаевский до того напуган гауптвах­той, на которой просидел восемь дней, что теперь сомневается, можно ли пропус гить в печать известие вроде того, что такой-то король скон­чался». Положение Пушкина-редактора осложнялось еще и тем, что к нему враждебно относились министр просвещения С. Уваров и пред­седатель Петербургского цензурного комитета М. Дондуков-Корсаков. Поэт сочинил на одного сатиру, на другого эпиграмму.

Ряд произведений, предназначавшихся для «Современника», были запрещены полностью: статья «Александр Радищев» Пушкина, «Пе­тербург и Москва» Гоголя, «Записка о древней и новой России» Ка­рамзина, «Два демона» Тютчева, переводной очерк «Применение системы Галля и Лафатера к изображениям пяти участников покуше­ния на жизнь Луи Филиппа в 1835 г». Цензурные сокращения претер­пели статьи Д. Давыдова «Занятие Дрездена», «О партизанской вой­не». В статье «Занятие Дрездена» Давыдов рассказывал о заключительном этапе Отечественной войны, когда некоторые гене­ралы, желая во что бы то ни стало прославиться, делали ставку на кровопролитные сражения и готовили победные реляции. Узнав от Пушкина о бесчинстве цензуры, Давыдов не без горечи шутил: «Эскадрон мой, как ты говоришь, опрокинутый, растрепанный и из­рубленный саблею цензуры, прошу тебя привести в порядок: убитых

похоронить, раненых отдать в лазарет, а с остальным числом всадни­ков — ура! и снова в атаку на военно-цензурный комитет. Как я делы­вал в настоящих битвах, — унывать грешно солдату — унывать греш­но солдату — надо или лопнуть, или врубиться в паршивую колонну цензуры».

Статья А. Тургенева «Париж» появилась в нервом номере «Совре­менника» после настоятельных хлопот редактора. «Но бедный Турге­нев! — жаловался Пушкин в марте 1836 г. Вяземскому, — все полити­ческие комеражи его остановлены. Даже имя Фиески и всех министров вымараны». Некоторые обличительные эпизоды из пове­сти Гоголя «Нос» остались неизвестными читателям. С купюрами вышли статья М. Погодина «Прогулка по Москве», стихотворение Тютчева «Не то, что мните вы, природа...». Пострадали произведения Пушкина, в том числе «Родословная моего героя». Из статьи «Мне­ние М. Е. Лобанова о духе словесности, как иностранной, так и отече­ственной» цензор исключил предложение из трех слов: «Мы знаем противное». Тем самым нарушался смысл пушкинского высказыва­ния, ибо предыдущие фразы были таковы: «Но где же у нас это мно­жество безнравственных книг? Кто сии дерзкие, злонамеренные пи­сатели, ухитряющиеся ниспровергать законы, на коих основано благоденствие общества? И можно ли укорять у нас ценсуру в не­осмотрительности и послаблении?»

«Путешествие в Арзрум» читал сам царь. Он выбросил ряд критических замечаний о политике правительства на Кавказе. Неко­торые материалы «Современника» смогли увидеть светлишь после долгих разбирательств цензуры, переговоров, переписки и т. п., на­пример «Пир Негра Первого», «Полководец» Пушкина. По поводу «Капитанской дочки» пришлось давать объяснения, существовала ли девица Миронова и встречалась ли она действительно с Екатериной II. Уже после опубликования статьи Казы-Гирея «Долина Ажитугай» поступило письмо от Бенкендорфа, который обвинил редактора в нарушении высочайшего предписания, запрещавшего военным ли­цам печатать свои произведения без санкции начальства. Так проте­кали скрытые от глаз читателей редакторские будни Пушкина.

Программа «Современника» гласила: «Журнал под названием „Современник" выходит каждые три месяца по одному тому. В нем будут помещаться стихотворения всякого роду, повести, статьи о нра­вах и тому подобное; оригинальные и переводные критики замеча­тельных книг русских и иностранных; наконец статьи, касающиеся во­обще искусств и наук. Цена за годовое издание 25 р. асе, с пересылкою 30 р. асе». При жизни Пушкина вышло четыре номера журнала.

В соответствии с программой И предписанием цензуры «Совре­менник» но внешнему виду не отличался от альманаха. В оглавлении указывались два отдела: «Стихотворения» и «Проза». Однако по со­держанию он представлял собой литературно-общественный журнал, в котором художественная проза и поэзия перемежались с публици­стикой и литературной критикой. Многие статьи начинались с указа­ния даты события. Исключительной оперативностью отличался биб­лиографический отдел «Новые книги». При всем разнообразии опубликованных материалов «Современнику» как журналу свой­ственны композиционная стройность, целенаправленность.

Напечатанная в нервом номере статья «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» послужила поводом для разговора в печати О позиции нового издания. Написанная Гоголем, она появи­лась без подписи автора. Гоголь отметил бесцветность большей ча­сти современных периодических изданий. «Северную пчелу» назвал корзинкой, «в которую сбрасывал всякий все, что ему хотелось». Од­нако острие его критики было направлено против «Библиотеки для чтения» Сенковского.

Гоголь подчеркнул беспринципность руководителя «Библиотеки», у которого то, что «нравится сегодня, завтра делается предметом на­смешек», осудил произвол редактора, перекраивающего «даже без всякого отчета» почти все печатаемые статьи, высмеял легкомыслие Сенковского, который «в следующей статье уже не помнит вовсе написанного в предыдущей».

Некоторые питатели «Современника» посчитали статью «О дви­жении журнальной литературы» программной и приписали ее ав­торство Пушкину. Это заставило последнего выступить в третьем номере журнала с «Письмом к издателю» за подписью А. Б. с указа­нием: г.Тверь. Пушкин обратился к своему излюбленному приему журнальной маски. Тверской житель удивлен, что «Современник» объявляет своей целью борьбу с «Библиотекой для чтения». Безус­ловно, Пушкин не мог в «Современнике», выходившем раз в три ме­сяца, вести активную журнальную полемику. Не отказываясь от нее вовсе, он ставил перед своим изданием иную цель. Белинский впо­следствии определил ее так: «„Современник" Пушкин стал издавать нисколько не по соревнованию к славе (очень сомнительной!) „Библиотеки для чтения", а для того, чтоб Россия имела хоть одно издание, где находили бы себе место талант, знание, достоинство и независимое от торговых соображений литературное мнение». В письме из Твери Пушкин указал на сметливость и аккуратность, с которой издавалась «Библиотека для чтения», признал практическую

пользу платных объявлений в «Северной пчеле»: «Английские газе­ты, считающие у себя до 15000 подписчиков, окупают издержки изда­ния только печатанием объявлений». Тверской житель увидел недо­статок статьи «О движении журнальной литературы» в том, что ее автор, говоря о «Телескопе», не упомянул о Белинском: «Он облича­ет талант, подающий большую надежду». В примечании издателя к письму из Твери Пушкин открыто заявил, что статья «О движении журнальной литературы» не есть и не могла быть программою «Со­временника».

Существенным комментарием к письму за подписью А. Б. и примечанию к нему стала пушкинская заметка «От редакции» в тре­тьем номере: «Издатель „Современника" не печатал никакой програм­мы своего журнала, полагая, что слова: литературный журнал — уже заключают в себе достаточное объяснение... „Современник", по духу своей критики, по многим именам сотрудников, в нем участвующих, по неизменному образцу мнений о предметах, подлежащих его суду, будет продолжением „Литературной газеты"». Цель пушкинского журнала, как в прошлом «Литературной газеты», состояла в защите подлинно художественных ценностей, в популяризации достижений науки и культуры, в утверждении гуманистических начал в жизни общее nut.

«Современник» вышел в ту пору, когда Россия безмолвно отмеча­ла десятилетие декабрьских событий на Сенатской площади. Открыто говорить о декабристах Пушкин не мог: на страже стояла цензура. Но он нашел способ напомнить соотечественникам о ссыльных, многие из которых были его друзьями. Первый номер открывался стихотво­рением «Пир Петра Первого». В нем поэт рисовал картину примире­ния царя со своим подданным. Стихотворение, написанное в конце 1835 г., выражало надежды на помилование декабристов в связи с десятилетием царствования Николая 1. Однако ожидания не сбылись, декабристы по-прежнему оставались в стороне от общественной жизни. В пушкинском стихотворении пример Петра 1 звучал как при­зыв к прощению и примирению.

В очерке «Путешествие в Арзрум», помещенном в том же номе­ре, Пушкин вновь упомянул о заговорщиках. Правда, вместо их имен стояли инициалы или звездочки. Но само стремление автора назвать их в числе воинов, храбро сражавшихся на Кавказе, весьма показа­тельно.

Напечатанная без подписи в разделе «Новые книги» третьего тома «Современника» пушкинская рецензия на перевод книги Сильвио Пеллико «Об обязанностях человека» привлекала внимание «штате-

лей к судьбе итальянского поэта, который по обвинению в связях с карбонариями «десять лет провел в разных темницах» и был помило­ван австрийским императором. Жизненный путь Сильвио Пеллико вызывал ассоциации с судьбами декабристов.

В четвертом номере «Современника» появилась повесть «Капи­танская дочка», одна из финальных сцен которой — разговор Маши Мироновой с Екатериной II о прощении Гринева — происходит в царскосельском парке. Повесть датирована 19 октября 1836 г. Эти факты, связанные с лицейскими воспоминаниями, выражали добрые чувства автора к друзьям юности, среди которых был Кюхельбекер, отбывавший ссылку с узниками «каторжных нор». Работая над сти­хотворением «Памятник», Пушкин назвал в числе своих заслуг перед народом и ту, что «милость к падшим призывал».

Тема двенадцатого года становилась особенно актуальной в канун 25-летия со дня начала Отечественной войны. В «Северной пчеле», «Библиотеке для чтения» публиковались мемуары и статьи видных сановников, которые приписывали все военные заслуги царю. С иных позиций подходил к этой теме «Современник». Подлинные герои 1812 г. Денис Давыдов, Надежда Дурова рассказывали о храбрости солдат, мужестве и находчивости партизан, любви народа к своему отече­ству. Пушкин отмечал заслуги талантливых полководцев — Кутузо­ва, Барклая де Толли. Журнал представлял Отечественную войну как освободительную борьбу народов России.

В тесной связи с предыдущими освещался еще один вопрос — национальный, пожалуй, впервые в русской периодике так отчетливо прозвучавший со страниц пушкинского журнала. В первом номере «сын полудикого Кавказа» черкес Казы-Гирей в очерке «Долина Ажитугай» говорил о тяге своего народа к образованию и о препятствиях на этом пути. В реалистическом очерке Пушкина «Путешествие в Арзрум» со­держалась красноречивая характеристика колонизаторской политики правительства: «Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из приволь­ных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены. Они час от часу далее углубляются в горы и оттуда направляют свои набеги».

Во втором номере «Современника» эта тема раскрывалась на но­вых примерах. В этнографическом очерке «Мифология вотяков и черемис» А. Емичев писал: «Беспокойные гости сильно потеснили зажившихся хозяев и начали то ниспровергать их жилища, то селиться на новых местах... Как будто в новые времена Владимира, сотни обра­щенных погружались в реке и принимали св. крещение. В 1834 году взорван был последний огромный камень, предмет их языческого обожания, одиноко лежавший в поле».

От частных фактов Пушкин-редактор вел читателей к социальным обобщениям. Публикуя в третьем номере статью «Джон Теннер», он преследовал более важную цель, чем изложение записок Теннера — американца, девятилетним мальчиком похищенного индейцами и про­жившего с ними 30 лет. Пушкинский перевод отрывка из записок Тенне­ра имеет небольшое вступление и совсем маленькое заключение, в кото­ром дана глубокая оценка американской действительности, описанной в книге. Пушкин осудил политику порабощения малых народов: «С изум­лением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жесто­ких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бес­корыстное, все возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстью к довольству (comfort); большин­ство, нагло притесняющее общество, рабство негров посреди образо­ванности и свободы». Книга Теннера послужила отправной точкой для публицистических размышлений Пушкина, иллюстрацией к его словам, осуждавшим рабство. Теннер приводил многочисленные примеры не­гуманного отношения цивилизованных американцев к индейцам, акту­ально звучавшие для русского читателя, который видел иеред собой «бе­лых негров», как называл Белинский крепостных крестьян.

Отечественная война, декабристы, вопросы национальный и крестьянский («Капитанская дочка», «Об истории пугачевского бун-га») характеризуют направление «Современника». Последовательное и взаимообусловленное развитие этих тем свидетельствует о проду­манной архитектонике журнала. Каждое пушкинское публицистиче­ское и художественное произведение, помещенное в «Современни­ке», становилось ведущим, определяющим замысел номера.

Журнальную живость изданию придавали такие отклики на собы­тия дня, как рецензия Вяземского на постановку «Ревизора» Гоголя; отзыв В. Зологницкого о книге «Статистическое описание Пахиче-ванской провинции»; письма А. Тургенева «Париж. Хроника русско­го»; пушкинская статья «Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности как иностранной, так и отечественной» и его отчеты о заседаниях Французской и РОССИЙСКОЙ академий. Задачам популяризации науч­ных знаний служили написанный по просьбе Пушкина «Разбор Па­рижского математического ежегодника» П. Козловского и его статья «О надежде» — одна из первых работ на русском языке но теории вероятностей.

По глубине и значимости поставленных проблем, живости изложе­ния и разнообразию жанров «Современник» I [ушкина предвосхища­ет журнал Некрасова. Вопросы народного просвещения, популяри­зации научных знаний, национальный и крестьянский спустя

г

десятилетие займут центральное место в журнале, когда в нем руко­водящую роль станут играть Н. А. Некрасов и В. Г. Белинский. Пока­зательно, что Пушкин через П. Нащокина и М. Щепкина вступил в переговоры с Белинским о его участии в «Современнике».

Вклад Пушкина в историю, теорию и практику журналистики ве­лик. Обращаясь к прошлому и современному состоянию отечествен­ной прессы, он охарактеризовал ее виднейших представителей и воз­главляемые ими периодические издания, рассмотрел развитие журналистики в единстве с поступательным движением общества и тем самым заложил основы ее исторического познания. Поэт раз­мышлял о роли журналистики и месте журналиста в общественной жизни. Он разработал концепцию печати, демократическую но своей сути, поставив в центр внимания просветительскую функцию журна­листики и нравственный облик ее служителей.

Пушкин обогатил публицистику такими оригинальными литера­турными приемами, как сатирическая маска, теневой портрет, вооб­ражаемый разговор и т.д., показал высокое профессиональное ис­кусство в жанрах памфлета, фельетона, очерка, рецензии и др. Поэт формировал язык и стиль русской публицистики, утверждал в теории и на практике краткость, точность, содержательность и доступность печатных выступлений. Он воспитал плеяду блестящих мастеров кри-тико-публицистической и научно-популярной прозы, достойно пред­ставлявших отечественную журналистику в европейском и мировом литературном процессе.