Главная | Обратная связь

Глава первая. АРЕСТ. РАЗГОВОР С ФРАУ ГРУБАХ, ПОТОМ С ФРОЙЛЯЙН БЮРСТНЕР

Франц Кафка. Процесс

(роман) Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К., потому что, несделав ничего дурного, он попал под арест. Кухарка егоквартирной хозяйки, фрау Грубах, ежедневно приносившая емузавтрак около восьми, на этот раз не явилась. Такого случая ещене бывало. К. немного подождал, поглядел с кровати на старуху,живущую напротив, - она смотрела из окна с каким-то необычнымдля нее любопытством - и потом, чувствуя и голод, и некотороенедоумение, позвонил. Тотчас же раздался стук, и в комнатувошел какой-то человек. К. никогда раньше в этой квартире егоне видел. Он был худощав и вместе с тем крепко сбит, в хорошопригнанном черном костюме, похожем на дорожное платье - столькона нем было разных вытачек, карманов, пряжек, пуговиц и сзадихлястик, - от этого костюм казался особенно практичным, хотятрудно было сразу сказать, для чего все это нужно. - Ты кто такой? - спросил К. и приподнялся на кровати. Но тот ничего не ответил, как будто его появление было впорядке вещей, и только спросил: - Вы звонили? - Пусть Анна принесет мне завтрак, - сказал К. и сталмолча разглядывать этого человека, пытаясь прикинуть исообразить, кто же он, в сущности, такой? Но тот не дал себяособенно рассматривать и, подойдя к двери, немного приоткрыл ееи сказал кому-то, очевидно стоявшему тут же, за порогом: - Он хочет, чтобы Анна подала ему завтрак. Из соседней комнаты послышался короткий смешок; по звукутрудно было угадать, один там человек или их несколько. И хотянезнакомец явно не мог услыхать ничего для себя нового, онзаявил К. официальным тоном: - Это не положено! - Вот еще новости! - сказал К., соскочил с кровати иторопливо натянул брюки. - Сейчас взгляну, что там за люди всоседней комнате. Посмотрим, как фрау Грубах объяснит этовторжение. Правда, он тут же подумал, что не стоило высказывать своимысли вслух, - выходило так, будто этими словами он в какой-томере признает за незнакомцем право надзора; впрочем, сейчас этобыло неважно. Но видно, незнакомец так его и понял, потому чтосразу сказал: - Может быть, вам лучше остаться тут? - И не останусь, и разговаривать с вами не желаю, пока выне скажете, кто вы такой. - Зря обижаетесь, - сказал незнакомец и сам открыл дверь. В соседней комнате, куда К. прошел медленнее, чем ему тогохотелось, на первый взгляд со вчерашнего вечера почти ничего неизменилось. Это была гостиная фрау Грубах, загроможденнаямебелью, коврами, фарфором и фотографиями; пожалуй, в нейсейчас стало немного просторнее, хотя это не сразу былозаметно, тем более что главная перемена заключалась в том, чтотам находился какой-то человек. Он сидел с книгой у открытогоокна и сейчас, подняв глаза, сказал: - Вам следовало остаться у себя в комнате! Разве Франц вамничего не говорил? - Что вам, наконец, нужно? - спросил К., переводя взгляд снового посетителя на того, кого назвали Франц (он стоял вдверях), и снова на первого. В открытое окно видна была тастаруха: в припадке старческого любопытства она уже перебежалак другому окну - посмотреть, что дальше. - Вот сейчас я спрошу фрау Грубах, - сказал К. И, хотя онстоял поодаль от тех двоих, но сделал движение, словно хотелвырваться у них из рук, и уже пошел было из комнаты. - Нет, - сказал человек у окна, бросил книжку на столе ивстал: - Вам нельзя уходить. Ведь вы арестованы. - Похоже на то, - сказал К. и добавил: - А за что? - Мы не уполномочены давать объяснения. Идите в своюкомнату и ждите. Начало вашему делу положено, и в надлежащеевремя вы все узнаете. Я и так нарушаю свои полномочия,разговаривая с вами по-дружески. Но надеюсь, что, кроме Франца,никто нас не слышит, а он и сам вопреки всем предписаниямслишком любезен с вами. Если вам и дальше так повезет, какповезло с назначением стражи, то можете быть спокойны. К. хотел было сесть, но увидел что в комнате, кроме креслау окна, сидеть не на чем. - Вы еще поймете - какие это верные слова, сказал Франц, ивдруг оба сразу подступили к нему. Второй был много вышеростом, чем К. Он все похлопывал его по плечу. Они сталиощупывать ночную рубашку К., приговаривая, что теперь емупридется надеть рубаху куда хуже, но эту рубашку и всеостальное его белье они приберегут, и, если дело обернется вего пользу, ему все отдадут обратно. - Лучше отдайте вещи нам, чем на склад, - говорили они. -На складе вещи подменяют, а кроме того, через некоторое времявсе вещи распродают - все равно, окончилось дело или нет. А вызнаете, как долго тянутся такие процессы, особенно в нынешнеевремя! Конечно, склад вам в конце концов вернет стоимостьвещей, но, во-первых, сама по себе сумма ничтожная, потому чтопри распродаже цену вещи назначают не по их стоимости, а завзятки, да и вырученные деньги тают, они ведь что ни годпереходят из рук в руки. Но К. даже не слушал, что ему говорят, ему не важно было,кто получит право распоряжаться его личными вещами, как будтоеще принадлежавшими ему; гораздо важнее было уяснить своеположение; но в присутствии этих людей он даже думать какследует не мог: второй страж - кто же они были, как не стражи?- все время толкал его, как будто дружески, толстым животом, нокогда К. подымал глаза, он видел совершенно не соответствующееэтому толстому туловищу худое, костлявое лицо с крупным,свернутым набок носом и перехватывал взгляд, которым этотчеловек обменивался через его голову со своим товарищем. Кто жеэти люди? О чем они говорят? Из какого они ведомства? Ведь К.живет в правовом государстве, всюду царит мир, все законынезыблемы, кто же смеет нападать на него в его собственномжилище? Всегда он был склонен относиться ко всему чрезвычайнолегко, признавался, что дело плохо, только когда действительностановилось очень плохо, и привык ничего не предприниматьзаранее, даже если надвигалась угроза. Но сейчас емупоказалось, что это неправильно, хотя все происходящее можнобыло почесть и за шутку, грубую шутку, которую неизвестнопочему - может быть, потому, что сегодня ему исполнилосьтридцать лет? - решили с ним сыграть коллеги по банку. Да,конечно, это вполне вероятно; по-видимому, следовало бы просторассмеяться в лицо этим стражам, и они рассмеялись бы вместе сним; а может, это просто рассыльные, вполне похоже, но почемуже тогда при первом взгляде на Франца он твердо решил ни в чемне уступать этим людям? Меньше всего К. боялся, что его потомупрекнут в непонимании шуток, зато он отлично помнил - хотяобычно с прошлым опытом и не считался - некоторые случаи, самипо себе незначительные, когда он в отличие от своих друзейсознательно пренебрегал возможными последствиями и вел себякрайне необдуманно и неосторожно, за что и расплачивалсяполностью. Больше этого с ним повториться не должно, хотя бытеперь, а если это комедия, то он им подыграет. Но пока что онеще свободен. - Позвольте - сказал он и быстро прошел мимо них в своюкомнату. - Видно, разумный малый, - услышал он за спиной. В комнате он тотчас же стал выдвигать ящики стола; там былобразцовый порядок, но удостоверение личности, которое онискал, он от волнения никак найти не мог. Наконец он нашелудостоверение на велосипед и уже хотел идти с ним к стражам, нопотом эта бумажка показалась ему неубедительной, и он сновастал искать, пока не нашел свою метрику. Когда он возвратился в соседнюю комнату, дверь напротивотворилась, и вышла фрау Грубах. Но, увидев К., онаостановилась в дверях, явно смутившись, извинилась и оченьосторожно прикрыла двери. - Входите же! - только и успел сказать К. Сам он так и остался стоять посреди комнаты с бумагами вруках, глядя на дверь, которая не открывалась, и только возгласстражей заставил его вздрогнуть,- они сидели за столиком уоткрытого окна, и К. увидел, что они поглощают его завтрак. - Почему она не вошла? - спросил он. - Не разрешено, - сказал высокий. - Ведь вы арестованы. - То есть как - арестован? Разве это так делается? - Опять вы за свое, - сказал тот и обмакнул хлеб в баночкус медом. - Мы на такие вопросы не отвечаем. - Придется ответить,- сказал К. - Вот мои документы, а выпредъявите свои, и первым делом - ордер на арест. - Господи, твоя воля! - сказал высокий. - Почему вы никакне можете примириться со своим положением? Нет, вам непременнонадо злить нас, и совершенно зря, ведь мы вам сейчас самыеблизкие люди на свете! - Вот именно, - сказал Франц, - можете мне поверить, - онпосмотрел на К. долгим и, должно быть, многозначительным, нонепонятным взглядом поверх чашки с кофе, которую держал в руке. Сам того не желая, К. ответил Францу таким жевыразительным взглядом, но тут же хлопнул по своим документам исказал: - Вот мои бумаги. - Да какое нам до них дело! - крикнул высокий. - Право, выведете себя хуже ребенка. Чего вы хотите? Неужто вы думаете,что ваш огромный, страшный процесс закончится скорее, если выстанете спорить с нами, с вашей охраной, о всяких документах,об ордерах на арест? Мы - низшие чины, мы и в документах почтиничего не смыслим, наше дело - стеречь вас ежедневно по десятьчасов и получать за это жалованье. К этому мы и приставлены,хотя, конечно, мы вполне можем понять, что высшие власти,которым мы подчиняемся, прежде чем отдать распоряжение обаресте, точно устанавливают и причину ареста, и личностьарестованного. Тут ошибок не бывает. Наше ведомство - насколькооно мне знакомо, хотя мне там знакомы только низшие чины, -никогда, по моим сведениям, само среди населения виновных неищет: вина, как сказано в законе, сама притягивает к себеправосудие, и тогда властям приходится посылать нас, то естьстражу. Таков закон. Где же тут могут быть ошибки? - Не знаю я такого закона, - сказал К. - Тем хуже для вас, - сказал высокий. - Да он и существует только у вас в голове, - сказал К.Ему очень хотелось как-нибудь проникнуть в мысли стражей,изменить их в свою пользу или самому проникнуться этимимыслями. Но высокий только отрывисто сказал: - Вы его почувствуете на себе. Тут вмешался Франц: - Вот видишь, Виллем, он признался, что не знает закона, асам при этом утверждает, что невиновен. - Ты совершенно прав, но ему ничего не объяснишь, - сказалтот. К. больше не стал с ними разговаривать; неужели, подумалон, я дам сбить себя с толку болтовней этих низших чинов - онисами так себя называют. И говорят они о вещах, в которых совсемничего не смыслят. А самоуверенность у них просто от глупости.Стоит мне обменяться хотя бы двумя-тремя словами с человекоммоего круга, и все станет несравненно понятнее, чем длиннейшиеразговоры с этими двумя. Он прошелся несколько раз по комнате,увидел, что старуха напротив уже притащила к окну еще болеедревнего старика и стоит с ним в обнимку. Надо было прекратитьэто зрелище. - Проведите меня к вашему начальству, - сказал он. - Не раньше, чем начальству будет угодно, - сказал страж,которого звали Виллем. - А теперь, - добавил он, - я вамсоветую пройти к себе в комнату и спокойно дожидаться, что свами решат сделать. И наш вам совет: не расходуйте силы набесполезные рассуждения, лучше соберитесь с мыслями, потому чток вам предъявят большие требования. Вы отнеслись к нам не так,как мы заслужили своим обращением, вы забыли, что, кем бы вы нибыли, мы по крайней мере по сравнению с вами, люди свободные, аэто немалое преимущество. Однако, если у вас есть деньги, мыготовы принести вам завтрак из кафе напротив. К. немного постоял, но на это предложение ничего неответил. Может быть, если он откроет дверь в соседнюю комнатуили даже в прихожую, эти двое не посмеют его остановить; можетбыть, самое простое решение - пойти напролом? Но ведь они могутего схватить, а если он потерпит такое унижение, тогда пропадетего превосходство над ними, которое он в некотором отношенииеще сохранил. Нет, лучше дождаться развязки - она должна прийтисама собой, в естественном ходе вещей; поэтому К. прошел к себев комнату, не обменявшись больше со стражами ни единым словом. Он бросился на кровать и взял с умывальника прекрасноеяблоко - он припас его на завтрак еще с вечера. Другогозавтрака у него сейчас не было, и откусив большой кусок, онуверил себя, что это куда лучше, чем завтрак из грязногоночного кафе напротив, который он мог бы получить по милостисвоей стражи. Он чувствовал себя хорошо и уверенно; правда, онна полдня опаздывал в банк, где служил, но при своейсравнительно высокой должности, какую он занимал, ему простятэто опоздание. Не привести ли в оправдание истинную причину? Онтак и решил сделать. Если же ему не поверят, чему он нискольконе удивится, то он сможет сослаться на фрау Грубах или на техстариков напротив - сейчас они, наверно, уже переходят кдругому своему окошку. К. был удивлен, вернее, он удивлялся,становясь на точку зрения стражи: как это они прогнали его вдругую комнату и оставили одного там, где он мог десяткомспособов покончить с собой? Однако он тут же подумал, уже сосвоей точки зрения: какая же причина могла бы его на этотолкнуть? Неужели то, что рядом сидят двое и поедают егозавтрак? Покончить с собой было бы настолько бессмысленно, чтопри всем желании он не мог бы совершить такой бессмысленныйпоступок. И если бы умственная ограниченность этих стражей небыла столь очевидна, то можно было бы предположить, что и онипришли к такому же выводу и поэтому не видят никакой опасностив том, что оставили его одного. Пусть бы теперь посмотрели,если им угодно, как он подходит к стенному шкафчику, гдеспрятан отличный коньяк, опрокидывает первую рюмку взамензавтрака, а потом и вторую - для храбрости, на тот случай, еслихрабрость понадобится, что, впрочем, маловероятно. Но тут он так испугался окрика из соседней комнаты, чтозубы лязгнули о стекло. - Вас вызывают к инспектору! - крикнули оттуда. Его напугал именно крик, этот короткий, отрывистыйсолдатский окрик, какого он никак не ожидал от Франца. Сам жеприказ его очень обрадовал. - Наконец-то! - крикнул он, запер стенной шкафчик ипобежал в гостиную. Но там его встретили оба стража и сразу,будто так было нужно, загнали обратно в его комнату. - Вы с ума сошли! - крикнули они. В рубахе идти кинспектору! Он и вас прикажет высечь, и нас тоже! - Пустите меня черт побери! - крикнул К., которого ужеоттеснили к самому гардеробу. - Напали на человека в кровати,да еще ждут, что он будет во фраке! - Ничего не поделаешь! - сказали оба; всякий раз, когда К.подымал крик, они становились не только совсем спокойными, нодаже какими-то грустными, что очень сбивало его с толку, ноотчасти и успокаивало. - Смешные церемонии! - буркнул он, но сам уже снял пиджаксо стула и подержал в руках, словно предоставляя стражамрешать, подходит ли он. Те покачали головой. - Нужен черный сюртук, - сказали они. К. бросил пиджак на пол и сказал, сам не зная, в какомсмысле он это говорит: - Но ведь дело сейчас не слушается? Стражи ухмыльнулись, но упрямо повторили: - Нужен черный сюртук. - Что ж, если этим можно ускорить дело, я не возражаю, -сказал К.,- сам открыл шкаф, долго рылся в своей многочисленнойодежде, выбрал лучшую черную пару - она сидела так ловко, чтовызывала прямо-таки восхищение знакомых, - достал свежуюрубашку и стал одеваться со всей тщательностью. Втайне онподумал, что больше задержек не будет - стража забыла дажезаставить его принять ванну. Он следил эа ними - а вдруг онивсе-таки вспомнят, но им, разумеется, и в голову это не пришло,хотя Виллем не забыл послать Франца к инспектору доложить, чтоК. уже одевается. Когда он оделся окончательно, Виллем, идя за ним по пятам,провел его через пустую гостиную в следующую комнату, куда ужешироко распахнули двери. К. знал точно, что в этой комнатенедавно поселилась некая фройляйн Бюрстнер, машинистка; онаочень рано уходила на работу, поздно возвращалась домой, и К.только обменивался с ней обычными приветствиями. Теперь ееночной столик был выдвинут для допроса на середину комнаты, иза ним сидел инспектор. Он скрестил ноги и закинул одну руку наспинку стула. В углу комнаты стояли трое молодых людей - ониразглядывали фотографии фройляйн Бюрстнер, воткнутые в плетенуюциновку на стене. На ручке открытого окна висела белая блузка.В окно напротив уже высунулись те же старики, но зрителей тамприбавилось: за их спинами возвышался огромный мужчина враскрытой на груди рубахе, который все время крутил и вертелсвою рыжеватую бородку. - Йозеф К.? - спросил инспектор, должно быть, только длятого, чтобы обратить на себя рассеянный взгляд К. К. наклонил голову. - Должно быть, вас очень удивили события сегодняшнегоутра?- спросил инспектор и обеими руками пододвинул к себе немногиевещи, лежавшие на столике, - свечу со спичками, книжку,подушечку для булавок, как будто эти предметы были емунеобходимы при опросе. - Конечно, - сказал К., и его охватило приятное чувство:наконец перед ним разумный человек, с которым можно поговоритьо своих делах. - Конечно, я удивлен, но, впрочем, и не оченьудивлен. - Не очень? - переспросил инспектор и, передвинув свечу насередину столика, начал расставлять вокруг нее остальные вещи. - Возможно, что вы не так меня поняли, - заторопился К.- Ятолько хотел сказать... - Тут он осекся и стал искать, куда быему сесть. - Мне можно сесть? - спросил он. - Это не полагается, - ответил инспектор. - Я только хотел сказать, - продолжал К. без задержки, -что я, конечно, очень удивлен, но когда проживешь тридцать летна свете, да еще если пришлось самому пробиваться в жизни, какприходилось мне, то поневоле привыкаешь ко всякимнеожиданностям и не принимаешь их слишком близко к сердцу.Особенно такие, как сегодня. - Почему особенно такие, как сегодня? - Нет, я не говорю, что все считаю шуткой, по-моему, дляшутки это слишком далеко зашло. Очевидно, в этом принималиучастие все обитатели пансиона, да и все вы, а это ужепереходит границы шутки. Так что не думаю, чтоб это была простошутка. - И правильно, - сказал инспектор и посмотрел, сколькоспичек осталось в коробке. - Но, с другой стороны, - продолжал К., обращаясь ко всемприсутствующим - ему хотелось привлечь внимание и тех троих,рассматривавших фотографии, - с другой стороны, особогозначения все это иметь не может. Вывожу я это из того, что меняв чем-то обвиняют, но ни малейшей вины я за собой не чувствую.Но и это не имеет значения, главный вопрос - кто меня обвиняет?Какое ведомство ведет дело? Вы чиновники? Но на вас нет формы,если только ваш костюм, - тут он обратился к Францу, - несчитать формой, но ведь это, скорее, дорожное платье. Вот вэтом вопросе я требую ясности, и я уверен, что после выяснениямы все расстанемся друзьями. Тут инспектор со стуком положил спичечный коробок на стол. - Вы глубоко заблуждаетесь, - сказал он. - И эти господа,и я сам - все мы никакого касательства к вашему делу не имеем.Больше того, мы о нем почти ничего не знаем. Мы могли бы носитьсамую настоящую форму, и ваше дело от этого ничуть неухудшилось бы. Я даже не могу вам сказать, что вы в чем-тообвиняетесь, вернее, мне об этом ничего не известно. Да, выарестованы, это верно, но больше я ничего не знаю. Может быть,вам стража чегонибудь наболтала, но все это пустая болтовня. Ихотя я не отвечаю на ваши вопросы, но могу вам посоветоватьодно: поменьше думайте о нас и о том, что вас ждет, думайтелучше, как вам быть. И не кричите вы так о своей невиновности,это нарушает то, в общем неплохое, впечатление, которое выпроизводите. Вообще вам надо быть сдержаннее в разговорах. Все,что вы тут наговорили, и без того было ясно из вашегоповедения, даже если бы вы произнесли только два слова, а крометого, все это вам на пользу не идет. К. в недоумении смотрел на инспектора. Его отчитывают, какшкольника, и кто же? Человек, который, вероятно, моложе его! Заоткровенность ему приходится выслушивать выговор! А о причинеареста, о том, кто велел его арестовать, - ни слова! Он дажеразволновался, стал ходить взад и вперед по комнате, чему никтоне препятствовал. Сдвинул под рукав манжеты, поправил манишку,пригладил волосы, сказал, проходя мимо трех молодых людей:"Какая бессмыслица!", на что те обернулись к нему исочувственно, хотя и строго, посмотрели на него, и наконецостановился перед столиком инспектора. - Прокурор Гастерер - мой давний друг,- сказал он. - Можномне позвонить ему? - Конечно, - ответил инспектор,- но я не знаю, какой вэтом смысл, разве что вам надо переговорить с ним по личномуделу. - Какой смысл? - воскликнул К. скорее озадаченно, чемсердито. Да кто вы такой? Ищете смысл, а творите такуюбессмыслицу, что и не придумаешь. Да тут камни возопят! Сначалаэти господа на меня напали, а теперь расселись, стоят и глазеютвсем скопом, как я пляшу под вашу дудку. И еще спрашиваете,какой смысл звонить прокурору, когда мне сказано, что яарестован! Хорошо, я не буду звонить! - Отчего же? - сказал инспектор н повел рукой в сторонупередней, где висел телефон. - Звоните, пожалуйста! - Нет, теперь я сам не хочу, - сказал К. и подошел к окну. Вся компания еще стояла у окна напротив, но то, что К.подошел к окну, нарушило их спокойное созерцание. Старикихотели было встать, но мужчина, стоявший сзади, успокоил их. - А эти там тоже глазеют! - громко крикнул К. инспектору иткнул пальцем в окно. - Убирайтесь оттуда! - закричал он вокошко. Те трое сразу отступили вглубь, старики даже спрятались засоседа, прикрывшего их своим большим телом, и по его губам быловидно, как он им что-то говорил, но издали трудно былоразобрать слова. Однако они не ушли совсем, а словно выжидалиминуту, когда можно будет незаметно опять подойти к окну. - Какая назойливость, какая бесцеремонность - сказал К.,отходя от окна. Инспектор как будто с ним согласился, по крайней мере такпоказалось К., когда он искоса на него взглянул. Впрочем,возможно, что тот и не слушал, потому что он плотно прижалладонь к столику и как будто сравнивал длину своих пальцев. Обастража сидели на сундуке, прикрытом для красоты ковриком, ипотирали коленки. Трое молодых людей, уперев руки в бока,бесцельно смотрели по сторонам. Было тихо, словно вкакой-нибудь опустевшей конторе. - Ну-с, господа! - воскликнул К., и ему показалось, что онотвечает за них за всех. - По вашему виду можно заключить, чтомое дело исчерпано. Я склонен считать, что лучше всего неразбираться, оправданны или неоправданны ваши поступки, и мирноразойтись, обменявшись дружеским рукопожатием. Если вы со мнойсогласны, то прошу вас... - И, подойдя к столику инспектора, онпротянул ему руку. Инспектор поднял глаза и, покусывая губы, посмотрел напротянутую руку. К. подумал, что он ее сейчас пожмет. Но тотвстал, взял круглую жесткую шляпу, лежавшую на постели фройляйнБюрстнер, и осторожно, обеими руками, как меряют обычно новыешляпы, надел ее на голову. - Как просто вы все себе представляете! - сказал он К. -Значит, по-вашему, нам надо мирно разойтись? Нет, нет, так невыйдет. Но я вовсе не хочу сказать, что вы должны впасть вотчаяние. Нет, зачем же! Ведь вы только арестованы, большеничего. Что я и должен был вам сообщить, сообщил и видел, каквы это приняли. На сегодня хватит, и мы можем попрощаться -правда, только на время. Вероятно, вы захотите сейчасотправиться в банк? - В банк? - спросил К. - Но я думал, что меня арестовали! К. сказал это с некоторым вызовом: несмотря на то, что егорукопожатие отвергли, он чувствовал, особенно когда инспекторвстал, что он все меньше зависит от этих людей. Он с нимииграл. Он даже решил, если они уйдут, побежать за ними до вороти предложить, чтобы они его арестовали. Поэтому он и повторил: - Как же я могу пойти в банк, раз я арестован? - Вот оно что! - сказал инспектор уже от дверей. - Значит,вы меня не поняли. Да, конечно, вы арестованы, но это не должнопомешать выполнению ваших обязанностей. И вообще вам это недолжно помешать вести обычную жизнь... - Ну, тогда этот арест вовсе не так страшен, - сказал К. иподошел вплотную к инспектору. - А я иначе и не думал, - сказал тот. - Тогда и сообщать об аресте, пожалуй, не стоило, - сказалК. и подошел совсем вплотную. Остальные тоже подошли к ним. Все столпились у самойдвери. - Это была моя обязанность, - сказал инспектор. - Глупейшая обязанность, - не сдаваясь, сказал К. - Возможно, - сказал инспектор, - но не стоит терять времяна такие разговоры. Я предположил, что вы хотите пойти в банк.Так как вы каждому слову придаете значение, добавлю я вас незаставляю идти в банк, я только предположил, что вы этогохотите. И чтобы облегчить вам этот шаг и сделать ваш приход повозможности незаметным, я и предоставил в ваше распоряжениеэтих трех господ, ваших коллег. - Что? - крикнул К. и уставился на трех молодых людей. Эти ничем не приметные худосочные юнцы, которых онвоспринимал до сих пор только как посторонних людей, глазеющихна фотографии, действительно были чиновники из его банка; неколлеги- это было слишком сильно сказано и доказывало, что всеведущийинспектор знает далеко не все, - но действительно это былинизшие служащие нз его банка. И как это К. мог их не узнать?Насколько же он был занят разговором с инспектором и стражей,что не узнал этих троих! Суховатого Рабенштейнера, вечноразмахивающего руками белокурого Куллиха с запавшими глазами иКаминера с его невыносимой улыбкой из-за хроническиперекошенных мускулов лица. - С добрым утром! - сказал К. минуту спустя, и все трое скорректным поклоном пожали протянутую руку. - Совсем вас неузнал. Значит, теперь отправимся вместе на работу? Все трое с готовностью заулыбались и закивали, словнотолько этого и дожидались, а когда К. не нашел своей шляпы -она осталась в его комнате, - они все гуськом побежали туда,что, разумеется, указывало на некоторую растерянность. К. стояли смотрел им вслед через обе открытые двери; последним,конечно, бежал равнодушный Рабенштейнер, он просто трусилэлегантной рысцой. Каминер подал шляпу, и К. должен былнапомнить самому себе, как часто бывало и в банке, что Каминерулыбается не нарочно, больше того, что улыбнуться нарочно он неможет. Фрау Грубах, у которой вид был вовсе не виноватый, отперладвери в прихожей перед всей компанией, и К. по привычкевзглянул на завязки фартука, которые слишком глубоко врезалисьв ее мощный стан. На улице К. поглядел на часы и решил взятьтакси, чтобы не затягивать еще больше получасовое опоздание.Каминер побежал на угол за такси, а оба других сослуживца явнопытались развлечь К. И вдруг Куллих показал на парадное в доменапротив, откуда только что вышел высокий человек со светлойбородкой и, несколько смущенный тем, что его видно во весьрост, отступил назад и прислонился к стенке. Очевидно, старикиеще спускались по лестнице. К. рассердился на Куллиха за то,что тот обратил его внимание на этого мужчину; он же сам виделего еще тогда, у окна, более того, он ждал, что тот выйдет. - Не смотрите туда! - отрывисто бросил он, не замечая,насколько неуместен такой тон по отношению к взрослым людям. Но объяснять ничего не пришлось, потому что подошелавтомобиль, все уселись и поехали. Только тут К. спохватился,что он совершенно не заметил, как ушел инспектор со стражей:раньше из-за инспектора он не видел троих чиновников, а теперьиз-за чиновников прозевал инспектора. Об особом присутствиидуха это не свидетельствовало, и К. твердо решил последить засобой в этом отношении. Но он невольно обернулся и высунулся из такси, чтобыпроверить еще раз, там ли инспектор со стражей или нет. Однакоон тут же повернулся назад н удобно откинулся в угол, даже непосмотрев, там ли они. Хоть он и не показывал виду, но именносейчас ему хотелось бы с кем-нибудь заговорить. Но его спутникиявно устали: Рабенштейнер смотрел направо, Куллих - налево, итолько Каминер как будто был готов к разговору, со своей вечнойухмылкой, над которой, к сожалению, нельзя было подтрунить изпростого человеколюбия. Этой весной К. большей частью проводил вечера так: послеработы, если еще оставалось время - чаще всего он сидел вконторе до девяти, - он прогуливался один или с кем-нибудь изсослуживцев, а потом заходил в пивную, где обычно просиживал скомпанией пожилых господ за их постоянным столом часов доодиннадцати. Бывали и нарушения этого расписания, напримеркогда директор банка, очень, ценивший К. за егоработоспособность и надежность, приглашал его покататься вавтомобиле или поужинать на даче. Кроме того, К. раз в неделюпосещал одну барышню, по имени Эльза, которая всю ночь до утраработала кельнершей в ресторане, а днем принимала гостейисключительно в постели. Но в этот вечер - весь день пролетел незаметно внапряженной работе и во всяких лестных и дружественныхпоздравлениях с днем рождения - К. решил сразу пойти домой.Каждый раз в перерывах между работой он об этом думал;неизвестно почему, ему все время казалось, что из-за утреннихсобытий во всей квартире фрау Грубах царит ужасный хаос и чтоименно он должен навести там порядок. А раз порядок будетвосстановлен, то все следы утренних событий исчезнут и всепойдет по-прежнему. Опасаться тех трех чиновников, конечно,было нечего: они растворились в огромной массе банковскихслужащих, и по ним ничего заметно не было. К. несколько раз, ивместе и поодиночке, вызывал их к себе с единственной целью -понаблюдать за ними, и каждый раз он отпускал их вполнеудовлетворенный. Когда он в половине десятого подошел к своему дому, онвстретил в подъезде молодого парня, который стоял, широкорасставив ноги, с трубкой в зубах. - Вы кто такой? - сразу спросил К. и надвинулся на парня;в полутемном подъезде трудно было что-либо разглядеть. - Я сын швейцара, ваша честь, - сказал парень, вынултрубку изо рта и отступил в сторону. - Сын швейцара? - переспросил К. и нетерпеливо постучалпалкой об пол. - Может быть, вам что-нибудь угодно? Прикажете позватьотца? - Нет, нет, - сказал К., и в голосе его послышалось что-топохожее на снисхождение, словно парень натворил бед, а он егопростил. - Все в порядке, - добавил он и пошел дальше, но,прежде чем подняться на лестницу, еще раз оглянулся. Он мог бы пройти прямо к себе в комнату, но, так как емунадо было поговорить с фрау Грубах, он сразу постучался к ней.Она сидела с чулком в руках у стола, на котором лежала ещегруда старых чулок. К. рассеянно извинился, что зашел такпоздно, но фрау Грубах была с ним очень приветлива и никакихизвинений слушать не захотела; для него она всегда дома, онотлично знает, что из всех ее квартирантов он самый лучший,самый любимый. К. оглядел комнату: все было на старом месте,посуда от завтрака, стоявшая утром на столике у окна, тоже былаубрана. Женские руки все могут сделать незаметно, подумал он;сам он, наверно, скорее перебил бы всю посуду, но, уж конечно,не сумел бы унести ее отсюда. С благодарностью он посмотрел нафрау Грубах. - Почему вы так поздно работаете? - спросил он. Теперь они оба сидели у стола, и К. время от времениворошил рукой груду чулок. - Работы много, - сказала она. - Весь день уходит наквартирантов; а приводить свои вещи в порядок я могу только повечерам. - Сегодня я, наверно, доставил вам много лишних хлопот? - Чем же это? - спросила она, оживившись, и опустила чулокна колени. - Я про тех людей, которые приходили утром. - Ах, вот оно что, - сказала она прежним спокойнымголосом. - Нет, никаких особых хлопот тут не было. К. молча смотрел, как она снова взялась за чулок. Кажется,она удивлена, что я об этом заговорил, подумал он, кажется, онасчитает неправильным, что я об этом заговорил. Тем важнее всеей высказать. Только с таким старым человеком я не могу об этомпоговорить. - Ну как же, - сказал он вслух, - хлопот вам они, конечно,доставили немало. Но больше это не случится: - Больше такое случиться не может, - подтвердила она ивзглянула на К. с немного грустной улыбкой. - Вы серьезно так думаете? - спросил К. - Да, - сказала она тихо. Но главное - вы не должныпринимать все это близко к сердцу. Чего только на свете небывает! И уж раз вы со мной так откровенно заговорили, господинК., то могу вам признаться: я кое-что подслушала под дверью, даи стража мне немножко рассказала. Ведь речь идет о вашейсудьбе, и я за вас душой болею - хоть, может быть, мне это и непристало, ведь я вам всего лишь квартирная хозяйка. Так вот, якое-что слышала и не могу сказать, что все так плохо. Нет, нет.Правда, вы арестованы, но не так, как арестовывают воров. Когдаарестовывают вора, дело плохо, а вот ваш арест... мне кажется,в нем есть что-то научное. Вы уж меня простите, если я говорюглупости, но, мне кажется, тут, безусловно, есть что-тонаучное. Я, правда, мало что понимаю, но, наверно, тут ипонимать не следует. - Вовсе это не глупости, фрау Грубах, по крайней мере я свами отчасти согласен. Правда, я сужу об этом гораздо строже,чем вы, для меня тут не только ничего научного нет, но и вообщеза всем этим нет ничего. На меня напали врасплох, вот и все.Если бы я встал с постели, как только проснулся, не растерялсябы оттого, что не пришла Анна, не обратил бы внимания, попалсямне кто навстречу или нет, а сразу пошел бы к вам и на этот разв виде исключения позавтракал бы на кухне, а вас попросил быпринести мое платье из комнаты, тогда ничего и не произошло бы,все, что потом случилось, было бы задушено в корне. Но в такихделах человек легко попадает впросак. Вот, например, в банке яко всему подготовлен, там ничего подобного со мной случиться немогло бы, там у меня свой курьер, на столе стоит городскойтелефон, все время заходят люди - и служащие и клиенты, да,кроме того, я там все время связан с работой, во всем отдаюсебе отчет, там такая история мне просто доставила быудовольствие. Ну, ничего, теперь все кончилось. Собственноговоря, мне даже не хотелось об этом говорить, надо было толькоуслышать ваше мнение, мнение разумной женщины, и я чрезвычайнорад, что мы во всем с вами сошлись. А теперь давайте руку,такое единодушие надо скрепить рукопожатием. Интересно, подаст она мне руку или нет? Инспектор мнеруки не подал, подумал он и посмотрел на хозяйку долгим,испытующим взглядом. Она встала, потому что встал он, слегкасмущенная тем, что не все слова К. ей были понятны. И отсмущения она сказала вовсе не то, что хотела и что было совсемуж неуместно. - Не принимайте все так близко к сердцу, господин К., -сказала она со слезами в голосе, но пожать ему руку забыла. - Да я как будто и не принимаю, - сказал К., чувствуявнезапную усталость и поняв, насколько ему не нужно сочувствиеэтой женщины. У двери он еще спросил: - А фройляйн Бюрстнер дома? - Нет, - сказала фрау Грубах и смягчила сухой ответзапоздалой, участливой и понимающей улыбкой. - Она в театре. Авам она нужна? Может быть, передать ей что-нибудь? - Нет, мне просто хотелось сказать ей несколько слов. - К сожалению, я не знаю, когда она вернется. Обычно онавозвращается из театра довольно поздно. - Это неважно, - сказал К. и, опустив голову, пошел кдвери. - Я только хотел извиниться, что сегодня пришлосьвоспользоваться ее комнатой. - Не стоит, господин К., вы слишком щепетильны, ведьбарышня ничего об этом не знает, ее с самого утра дома не было,да там все уже убрано, посмотрите сами. - И она открыла дверь вкомнату фройляйн Бюрстнер. - Не надо, я вам и так верю, - сказал К., но все жеподошел к открытой двери. Луна спокойно освещала темнуюкомнату. Насколько можно было разобрать, все действительностояло на месте, даже блузка уже не висела на оконной ручке.Постель казалась особенно высокой в косой полосе лунного света. - Барышня часто приходит поздно, - сказал К. и посмотрелна фрау Грубах, как будто она за это отвечала, - Молодежь, что поделаешь! - сказала фрау Грубах, словноизвиняясь. - Да, да, конечно, - сказал К. - Но это может зайтислишком далеко. - О да, конечно! - сказала фрау Грубах. - Вы совершенноправы, господин К. Может быть, и в данном случае вы тоже правы.Не хочу сплетничать про фройляйн Бюрстнер, она хорошая, славнаядевушка, такая приветливая, аккуратная, исполнительная,трудолюбивая, я все это очень ценю, но одно верно: надо бы ейбольше гордости, больше сдержанности. А в этом месяце я уже двараза видела ее в глухих переулках, и каждый раз с другимкавалером. Очень мне это неприятно, господин К. Клянусь Богом,я рассказываю это только вам одному, но, как видно, придется ис самой барышней поговорить. Да и не одно это вызывает у меняподозрения. - Вы глубоко заблуждаетесь, - сказал К. сердито, с трудомскрывая раздражение, - и вообще вы неверно истолковали моислова про барышню, я совсем не то хотел сказать. Искреннесоветую вам ничего ей не говорить. Вы глубоко заблуждаетесь, яее знаю очень хорошо, и все, что вы говорите, неправда!Впрочем, может быть, я слишком много беру на себя, зачем мневмешиваться, говорите ей, что хотите. Спокойной ночи! - Господин К.! - умоляюще сказала фрау Грубах и побежалаза К. до самой его двери, которую он уже приоткрыл. - Да явовсе и не собираюсь сейчас говорить с барышней, конечно, ясначала должна еще понаблюдать за ней, ведь я только вамдоверила то, что я знаю. В конце концов каждый жилецзаинтересован, чтобы в пансионе все было чисто, а я только кэтому и стремлюсь! - Ах, чисто! - крикнул К. уже в щелку двери. - Ну, если выхотите соблюдать чистоту в вашем пансионе, так откажите отквартиры мне первому! - Он захлопнул двери и не ответил наробкий стук. Но спать ему совсем не хотелось, и он решил не ложиться ина этот раз установить, когда вернется фройляйн Бюрстнер. Ибыть может, ему удастся сказать ей несколько слов, хотя времясовсем неподходящее. Высунувшись в окно и щуря усталые глаза,он даже на минуту подумал, не наказать ли фрау Грубах, уговоривфройляйн Бюрстнер вместе с ним съехать с квартиры. Но он тут жепонял, что слишком все преувеличивает, и даже заподозрил себя втом, что ему просто хочется переменить квартиру после утреннихсобытий. Ничего бессмысленнее, а главное, ничего бесцельнее ибездарнее нельзя было и придумать. Когда ему надоело смотреть на пустую улицу, он прилег накушетку, но сначала приоткрыл дверь в прихожую, чтобы, невставая, видеть всех, кто войдет в квартиру. Часов доодиннадцати он пролежал спокойно на кушетке, покуривая сигару.Но потом не выдержал и вышел в прихожую, как будто этим можнобыло ускорить приход фройляйн Бюрстнер. У него не было никакойохоты ее видеть, он даже не мог точно вспомнить, как онавыглядит, но ему нужно было с ней поговорить, и его раздражалочто из-за ее опоздания даже конец дня вышел такой беспокойный ибеспорядочный. Виновата она была и в том, что он не поужинал ипропустил визит к Эльзе, назначенный на сегодня. Конечно, можнобыло бы наверстать упущенное и пойти в ресторанчик, гдеработала Эльза. Он решил, что после разговора с фройляйнБюрстнер он так и сделает. Уже пробило половину двенадцатого, когда на лестницераздались чьи-то шаги. К. так ушел в свои мысли, что с громкимтопотом расхаживал по прихожей, как по своей комнате, но тут онторопливо нырнул к себе. В прихожую вошла фройляйн Бюрстнер.Заперев дверь, она зябко закутала узкие плечи шелковой шалью.Еще миг, и она скроется в своей комнате, куда К. в этотполуночный час, разумеется, войти не мог. Значит, ему надо былозаговорить с ней сразу; но, к несчастью, он забыл зажечь свет усебя в комнате, и, если бы он сейчас вышел оттуда, из темноты,это походило бы на нападение. Во всяком случае, он мог оченьнапугать ее. В растерянности, боясь потерять время, оппрошептал сквозь дверную щелку: - Фройляйн Бюрстнер! - этот возглас прозвучал как мольба,а не как оклик. - Кто тут? - спросила фройляйн Бюрстнер, испуганнооглядываясь. - Это я! - сказал К. и вышел к ней. - Ах, господин К.! - с улыбкой сказала фройляйн Бюрст-нер.- Добрый вечер! - И она протянула ему руку. - Я хотел бы сказать вам несколько слов сейчас, выразрешите? - Сейчас? - сказала фройляйн Бюрстнер. - Именно сейчас?Как-то странно, правда? - Я вас жду с девяти часов. - Ведь я была в театре, вы же меня не предупредили. - Но повод к нашему разговору возник только сегодня. - Ах так! Ну что ж, в сущности я не возражаю, вот толькоустала я до смерти. Зайдите на минутку ко мне. Тут намразговаривать нельзя, мы весь дом перебудим, а мне не то чтожаль этих людей, а неловко за нас самих. Погодите, сейчас язажгу у себя свет, а вы тут потушите. К. так и сделал и выжидал, пока фройляйн Бюрстнер шепотомеще раз позвала его к себе. - Садитесь, - сказала она и показала на диван, а самаосталась стоять у кровати, несмотря на то что она, по еесловам, очень устала; даже свою маленькую, в изобилииукрашенную цветами шляпку она не сняла. - Так что же вы хотелисказать? Мне, право, любопытно. Она слегка скрестила ноги. - Возможно, вы опять скажете, - начал К., что дело нетакое уж срочное и сейчас слишком поздно для обсуждений, но... - Эти вступления мне всегда кажутся лишними, - сказалафройляйн Бюрстнер. - Это облегчает мою задачу, - сказал К. - Сегодня утром,отчасти по моей вине, в вашей комнате наделали беспорядок,притом чужие люди, против моей воли, но, как я уже упомянул, помоей вине; за это я и хотел перед вами извиниться. - В моей комнате? - переспросила фройляйн Бюрстнер,испытующе глядя не на комнату, а на самого К. - Вот именно, - сказал К., и тут они оба впервые взглянулидруг другу в глаза. - Но о причине всего происшедшего иговорить не стоит. - Да это же самое интересное! - сказала фройляйн Бюрстнер. - Нет, - сказал К. - Что ж, - сказала фройляйн Бюрстнер, - не буду вторгатьсяв ваши тайны, и, если вы утверждаете, что это неинтересно, явам возражать не собираюсь. И я вас охотно прощаю, раз вы обэтом просите, особенно потому, что никаких следов беспорядка яне вижу. Крепко прижав опущенные руки к бедрам, она обошла всюкомнату. У циновки с фотографиями она остановилась. - Смотрите-ка! - воскликнула она. - Все мои фотографииразбросаны. Фу, как нехорошо! Значит, кто-то хозяйничал в моейкомнате. К. только наклонил голову, проклиная в душе чиновникаКаминера за то, что он никогда не мог сдержать своюбестолковую, бессмысленную суетливость. - Странно, - сказала фройляйн Бюрстнер, - странно, что мнеприходится запрещать вам именно то, что вы сами должны были бызапретить себе: в мое отсутствие входить ко мне в комнату. - Я уже объяснил вам, фройляйн, - сказал К. и подошел кфотографиям, - ваши фотографии разбросал не я; но так как вымне не верите, то придется признаться, что следственнаякомиссия привела трех банковских чиновников и один из них - яего при ближайшей возможности выставлю из банка - очевидно,перебирал ваши фотографии. Да, здесь была следственнаякомиссия, - добавил К. в ответ на вопросительный взглядфройляйн Бюрстнер. - Из-за вас? - спросила она. - Да, - ответил К. - Быть не может! - воскликнула барышня и рассмеялась. - Может, - сказал К. - разве вы считаете, что на мненикакой вины нет? - Ну, как сказать - никакой! - ответила барышня. - Не будувысказывать мнение, которое может иметь серьезные последствия,да я вас и не настолько знаю, но срочно присылать на домследственную комиссию, наверно, стали бы лишь из-за тяжкогопреступника. А так как вы на свободе и, судя по вашемуспокойствию, из тюрьмы не удирали, значит, никакого тяжкогопреступления вы совершить не могли. - Да, - сказал К., - но ведь следственная комиссия моглаустановить, что я невиновен или, во всяком случае, не настольковиновен, как предполагалось. - Конечно, и так может быть, - в раздумье сказала фройляйнБюрстнер. - Вот видите, - сказал К. - Очевидно, вы не очень-торазбираетесь в судебной процедуре. - Нет, конечно, - сказала фройляйн Бюрстнер, - и часто обэтом жалею, мне хотелось бы все знать, и как раз судебные деламеня особенно интересуют. Суд вообще страшно увлекательноедело, правда? Но я, конечно, пополню свои знания в этойобласти: с будущего месяца я поступаю в канцелярию адвоката. - Очень хорошо! - сказал К. - Тогда вы мне хоть немногопоможете в моем процессе. - Вполне возможно, - очень сосредоточенно сказала фройляйнБюрстнер. - Почему бы и нет? Я очень люблю применять своизнания на практике. - Нет, я серьезно, - сказал К., - или, во всяком случае,полусерьезно, как и вы. Привлекать адвоката не стоит - делослишком мелкое, но советчик мне очень может понадобиться. - Да, но, если мне стать вашим советчиком, я должна знать,о чем идет речь, - сказала фройляйн Бюрстнер. - В этом-то и загвоздка, - сказал К., - я сам ничего незнаю! - Значит вы надо мной подшутили, - сказала фройляйнБюрстнер глубоко разочарованным тоном. - Но выбирать для шутоктакое позднее время совсем неуместно. - И она отошла от стены сфотографиями, где стояла рядом с К. - Что вы, что вы! - сказал К. - Я вовсе не шучу. Странно,что вы мне не верите! Все, что я знаю, я вам рассказал. Дажебольше, чем знаю; в сущности, никакой следственной комиссии небыло, это я так назвал ее, потому что не знак, как еще можно ееназвать. И вообще никакого следствия не было, меня простоарестовали, но приходила целая комиссия. Фройляйн Бюрстнер опустилась на диван и опять засмеялась. - Как же это все было? - спросила она. - Ужасно! - ответил К., уже не думая о происшедшем,настолько его очаровал вид фройляйн Бюрстнер: погрузив локоть вподушки дивана, она подперла лицо рукой, а другой рукоймедленно поглаживала колено. - Это мне ничего не говорит, - сказала фройляйн Бюрстнер. - Что именно? - спросил К. Но тут же понял и спросил: -Показать вам, как это было? - Ему хотелось что-то делать,только бы не уходить из комнаты. - Я так устала, - сказала фройляйн Бюрстнер. - Да, вы поздно пришли, - сказал К. - Ну вот, теперь начинаются упреки. Впрочем, я ихзаслужила, не надо было вас сюда пускать. К тому же, каквыяснилось, никакой необходимости в этом не было. - Нет, была,- сказал К., - и сейчас вы все поймете. Можноотодвинуть ночной столик от кровати вот сюда? - Что за выдумки? - сказала фройляйн Бюрстнер. - Конечно,нельзя! - Тогда я вам ничего не смогу показать, - сказал К. стакой обидой, словно ему нанесли непоправимый вред. - Ах, если вам это надо для наглядности, тогда двигайтесколько хотите, - сказала фройляйн Бюрстнер и добавилаослабевшим голосом: - Я так устала, что позволяю вам больше,чем следует. К. поставил столик посреди комнаты и сел за него. - Вы должны себе правильно представить, как расположилисьвсе эти люди, это очень интересно. Я - инспектор; вон там, насундуке, сидит стража, их двое; около фотографий стоят тримолодых человека. На оконной ручке - впрочем, я это говорюмимоходом- висит белая блузка. И вот начинается. Да, я забыл себя.Главное действующее лицо, то есть я, стоит вот тут, передстоликом. Инспектор уселся очень удобно, нога на ногу, руказакинута на спинку стула, видно, лентяй каких мало. И воттут-то все и начинается. Инспектор зовет меня, будто хочетразбудить, он просто орет. К сожалению, для того, чтобы вамстало яснее, мне тоже придется крикнуть. Правда, он выкрикнултолько мое имя. Фройляйн Бюрстнер рассмеялась и приложила палец к губам,чтобы К. не крикнул, однако опоздала. Он так вошел в роль, чтоуже прокричал, медленно и протяжно: "Йозеф К.!" И хотя крикнулон не так громко, как обещал, все же этот внезапный возгласразнесся по всей комнате. И вдруг в дверь соседней комнаты постучали - громко,коротко, размеренно. Фройляйн Бюрстнер побледнела и схватиласьэа сердце. К. испугался еще больше, потому что все время думалоб утреннем происшествии, пытаясь его воспроизвести передфройляйн Бюрстнер. Но, тут же овладев собой, он бросился к нейи схватил ее руку. - Не бойтесь ничего! - зашептал он. - Я все улажу. Но ктоже это стучал? Рядом - гостиная, там никто не спит. - Нет, спит, - прошептала фройляйн Бюрстнер ему на ухо, -со вчерашнего дня там ночует племянник фрау Грубах, он капитан.для него свободной комнаты не оказалось. А я забыла. Ах, зачемвы крикнули! Я в отчаянии. - Напрасно! - сказал К. и, когда она откинулась наподушки, поцеловал ее в лоб. - Что вы, что вы! - сказала она и торопливо выпрямилась. -уходите прочь, сейчас же уходите, как можно! Он же подслушиваетпод дверью, он все слышит. Вы меня замучили! - Не уйду, пока вы не успокоитесь! Перейдем в тот угол,оттуда он ничего не услышит. Она покорно дала отвести себя в угол. - Вы не подумали об одном, - сказал он. - Правда, у васмогут быть неприятности, но никакая опасность вам не грозит. Вызнаете, что фрау Грубах - а в этом вопросе она играет решающуюроль, поскольку капитан доводится ей племянником, - вы знаете,что она меня просто обожает и беспрекословно верит каждомумоему слову. Кстати, она и зависит от меня, я ей дал в долгпорядочную сумму денег. Я готов принять любое предложенное вамиобъяснение нашей поздней встречи, если только оно будет хотьнемного правдоподобно, и обязуюсь подействовать на фрау Грубахтак, чтобы она не только приняла его официально, но и поверилабезоговорочно и искренне. И пожалуйста, не щадите меня. Есливам угодно распространить слух, что я к вам приставал, то яименно так и сообщу фрау Грубах, и она все примет, не теряя комне уважения, настолько она меня ценит. Фройляйн Бюрстнер молча, опустив плечи, смотрела в пол. - Да почему бы фрау Грубах не поверить, что я к вамприставал? - добавил К. Он посмотрел на ее волосы, разделенные пробором, на этирыжеватые волосы, стянутые низким тугим узлом. Он ждал, что онасейчас подымет на него глаза, но она сказала, не меняя позы: - Простите, но я испугалась этого внезапного стука, и делотут не в том, что я боюсь осложнений из-за этого капитана, новы крикнули, тут стало тихо, и вдруг застучали, вот почему яиспугалась, ведь я сидела у самой двери и стук раздался совсемрядом. Эа ваши предложения я очень благодарна, но принять их немогу. Я сама перед кем угодно несу ответственность за все, чтопроисходит у меня в комнате. Странно, что вы не понимаете, какобидны для меня ваши предложения, хотя я не сомневаюсь в вашихдобрых намерениях. А теперь уходите, оставьте меня одну, сейчасмне это еще нужнее, чем прежде. Вы просили уделить вамнесколько минут, а прошло полчаса, даже больше. К. схватил ее за руку выше кисти. - Но вы на меня не сердитесь? - спросил он. Она отняла руку и сказала: - Нет, нет, я ни на кого никогда не сержусь. Он снова схватил ее за руку, она не сопротивлялась иповела его к двери. Он твердо решил уйти. Но на пороге он вдругостановился, как будто не ожидал, что очутится у выхода, и,воспользовавшись этой минутой, фройляйн Бюрстнер высвободиларуку, открыла дверь, выскользнула в прихожую и прошептала: - Идите же скорее, прошу вас. Видите? - И она показала надверь в комнату капитана, из-под которой пробивался свет. - Онзажег свет и подсматривает за нами. - Иду, иду, - сказал К., подбежал к ней, схватил ее,поцеловал в губы и вдруг стал осыпать поцелуями все ее лицо,как изжаждавшийся зверь лакает из ручья, гоняя языком воду.Наконец он прильнул к ее шее у самого горла и долго не отнималгуб. Только шум из дверей капитана заставил его поднять голову. - Теперь я ухожу, - сказал он и хотел назвать фройляйнБюрстнер по имени, но не знал, как ее зовут. Она устало кивнула, не глядя, подала руку для поцелуя,словно ее это не касалось, и, слегка сутулясь, ушла к себе.Вскоре К. уже лежал в постели. Заснул он очень быстро, но передсном еще подумал о своем поведении и остался собой доволен,хотя с удивлением почувствовал, что доволен не вполне. Крометого, он всерьез беспокоился, не будет ли у фройляйн Бюрстнернеприятностей из-за этого капитана.