 |
|
Он и правда чудный - этот треугольничек
Ирина Ракобольская - маме
"Милые мои родные! Получила большое Женино письмо со Славкиными каракулями. И как будто побыла с вами всеми. Сразу ответить не могла. Были очень загруженные дни, ни минуты свободной. Прошло и первое мая. Вспомнилась наша комнатка, желтая скатерть, пироги с капустой. Наверное, и вы в это время тоже вспоминали Москву, демонстрации. Надеюсь, что следующий май встретим снова все вместе. И только тогда оценим, как это хорошо.
У меня все прежнее. Никаких перемен в жизни нет. Жива, здорова, сыта, одета, обута. Что же еще? Волнует, получили ли Вы аттестат, моя мамочка. Уже пора было бы ему попасть к Вам.
Зачем я к Вам прислала принадлежности мужского туалета? Они мне мешаются. Их можно покрасить и носить. Все равно что гетры.
С удовольствием отослала бы вам и еще кое-какое барахло. Посмотрю-посмотрю да и отошлю. Мыло понравилось? Это случайно у меня осталось свое. Ну и стирайте на здоровье.
Мама, вспомните, я ведь всю жизнь не любила мыть галоши. А теперь, в эту ужасную грязь, приходится мыть целые сапоги. Сплошной ужас.
Сегодня дождь, пасмурно. Ветер срывает пилотку с головы. Волосы лезут вверх, шинель летит веером. Ну и жизнь настала.
Сейчас вот надо идти обедать. До свидания, мои хорошие. Обо мне не волнуйтесь. Я теперь "как скала". Целую крепко. Ваша Ирина.
СЛАВА, ДОРОГОЙ. У ДЕДА МОРОЗА ВЕРЕВКУ ОТЪЕЛИ МЫШИ. А У НАШЕГО БОБИКА НОГА ОТСОХЛА. ОН ТЕПЕРЬ ХРОМОЙ. ЦЕЛУЮ КРЕПКО. ПИШИ. ИРИНА.
2 мая 1942 года".
***
"Милая моя мамочка!
Пишу с дороги. Перед отъездом получила Вашу волнующуюся поздравительную телеграмму. Это поклеп. Письма пишу исправно и часто. Это ваша почта что-то напутала. Но за поздравление спасибо, спасибо еще раз!
Конечное место моей поездки еще неизвестно. Адрес постараюсь написать сразу же после приезда. Чувствую себя очень хорошо. Настроение прекрасное. Пишу с какой-то захудалой станции Данковского типа. Только что позавтракала. Объедаемся маслом, яйцами. Все время сладкий чай или кофе. Пожалуй, придется еще толстеть. О, ужас!!! Мои дорогие, умоляю - не волнуйтесь зря. Что же, не получили неделю писем - и уже забеспокоились. Вы же знаете, кем я работаю и сколько времени свободного у меня остается. Меня больше беспокоит то, что вы до сих пор не получили моего аттестата. Сходите в военкомат.
Ну, надо кончать. Целую Вас крепко и люблю. Всегда Ваша Ирина.
P.S. Славка вполне прав, если бы не Женька, то он бы как-нибудь родился после войны от меня. Целую его особенно.
25 мая 1942 года".
***
"Дорогая!
Летит майор Нечипуренко к Вам. Говорит: "Зайду". И еще потому, что я пообещала ему, если у Вас найдется местечко, ему остановиться у нас. Он очень хороший человек, и вообще... Знаю его с первого дня на фронте. Вы, конечно, извините меня, если это Вас затруднит.
Прядь Ваших седых волос ношу на сердце: в кармане, который слева. Завтра фотографируюсь в хорошей лаборатории, обещали сделать портрет. Тогда Вам вышлю.
Может, и мне Вам кусочек волос отрезать? Чтоб увидали, что я еще черная и волнистая. Ой, мама. Как-нибудь, с кем-нибудь, ухитритесь прислать мне ножницы. Нож есть. А их нет. И еще я хочу купить хорошее платье. Но это уже весна... Сейчас Тамарка бритвой отрежет. Уже. На голове образовалась небольшая плешина. Зарастет! Но она их вырезала из-под низу, а потому они не рыжие, а черные.
Мама, мамочка! В этот конверт сегодня уже не буду запечатывать. Еще напишу на днях. А то у меня отбирают ручку и чернила. Дорогая! Целую и люблю.
9 мая 1943 года".
***
"Дорогая мамочка! Очень много радости принес мне приезд Нади. Ну как будто я снова побывала в Москве, посидела с Вами, когда Вы носки вяжете, и даже сходила с дядей.
Большое спасибо Вам за носки и варежки, но ради Бога не присылайте больше. У меня три пары, а этого вполне достаточно.
Конфетки погрызли с удовольствием. А Саша в эту ночь раз пять вставала, и мы объяснили этот факт жадностью. Однако больше всего меня тронули Данковские яблочки, это не то, что польская мелочь. ...Сейчас у нас идет снег. Мы сыграли партию в домино и сели писать письма, а Сашка стоит у печки и сушит свои носки.
Праздники прошли хорошо. Выпили мы и за здоровье наших родных, и за встречу с ними... Вообще мне повезло - меня выбрали тамадой, и я произносила тосты и усмиряла буйных, а сама никакого удовольствия не получила. Но это всю жизнь моя судьба: наградил господь язычком... В нашей жизни нового ничего, кроме того, что крысы бегают по всей комнате, а нам все некогда дырки забить, а у Саши дырка над постелью и они ей на голову сыпят с чердака какие-то пакости.
10 ноября 1944 года".