 |
|
Особенности общения ребенка со взрослыми в ходе развития предметных действий и возникновение предпосылок ролевой игры
Поддъяков Н. Н. Наглядно-образное мышление дошкольника
Из книги: Поддъяков Н. Н. Мышление дошкольника. — М.: Педагогика, 1977. С. 147-161
РОЛЬ МОДЕЛЕЙ И СХЕМ В ПРОЦЕССЕ ВОЗНИКНОВЕНИЯ И РАЗВИТИЯ НАГЛЯДНО-ОБРАЗНОГО МЫШЛЕНИЯ
Дальнейшие исследования в этом направлении, проведенные нами совместно с Э. С. Комаровой, позволили получить ряд важных фактов, вскрывающих некоторые механизмы перехода от наглядно-действенного к наглядно-образному мышлению. Работа проводилась по специальной методике, которая отличалась от методики Г. И. Минской тем, что позволяла исследовать не только наглядно-действенное и наглядно-образное мышление, но и основные этапы перехода между ними. Установка представляла собой укрепленный определенным образом квадратный ящик с четырьмя ручками по бокам, прикрытый сверху стеклом. В ящике располагались лабиринты, через которые ребенку необходимо было провести игрушку и выкатить ее в специальный приемник.
Детям последовательно предъявляли пять лабиринтов. Игрушка могла двигаться только при условии наклона лабиринта за ручку ящика. Были разработаны четыре серии констатирующего эксперимента, где «прогон» игрушек осуществлялся ребенком при следующих условиях: 1-я серия. Стекло ящика ничем не покрыто. При этом ребенок видит и сам лабиринт, и все перемещения игрушки.
2-я серия. Стекло ящика прикрыто сверху картоном с изображением лабиринта.
3-я серия. Стекло ящика прикрыто чистым картоном без каких-либо изображений.
4-я серия. Стекло ящика ничем не покрыто. Ребенок должен был только рассказать, за какую ручку надо поднять ящик сначала, за какую потом и т. д. Ребенок мог наглядно наблюдать проблемную (исходную) ситуацию, однако практических действий по ее преобразованию он осуществлять не мог. Здесь мыслительный процесс перемещался в план наглядно-образного мышления. Во всех других случаях ребенок действовал на установке, практически реализуя свое решение.
Условия 2-й и 3-й серий эксперимента позволили исследовать форму мышления, промежуточную между наглядно-действенным и наглядно-образным мышлением. Эта форма осуществлялась без наглядной опоры на происходящие изменения проблемной ситуации и в то же время давала практический эффект: игрушка выкатывалась из лабиринта. <...>
Задача констатирующего эксперимента заключалась в исследовании промежуточных ступеней на пути формирования наглядно-образного мышления, в выяснении значения каждого отдельного элемента процесса мышления. Нас интересовала взаимосвязь между уровнями мышления и взаимопереходы между ними.
Эксперимент проводился на детях дошкольного возраста от 2 до 7 лет, посещающих московские детские сады и ясли. В каждой из пяти возрастных групп участвовало 15 человек.
В ходе опытов выявилась значительная вариация эффективности решения лабиринтных задач в разных планах, падение эффективности с усложнением условий решения.
Вместе с тем наблюдалось повышение эффективности решения во всех планах в зависимости от увеличения возраста испытуемых. Это еще раз говорит о том, что в дошкольном возрасте происходит постепенное становление процессов наглядно-образного мышления.
Самая высокая эффективность решения лабиринтных задач была достигнута в плане наглядно-действенного мышления (1-я серия). Здесь справилась с задачами почти половина детей первой младшей дошкольной группы (от 2 до 3 лет) и 65% детей 3 — 4 лет. Все дети старше 4 лет успешно решили задачи 1-й серии.
Усложнение условий во 2-й и 3-й сериях экспериментов сказалось на эффективности решения предъявленных задач. Число правильных ответов резко снизилось по всем возрастам, и тем заметнее, чем младше были испытуемые. <...>
Каждая последующая серия характеризуется снижением эффективности решения задач. Наиболее низкие результаты получены в 4-й серии <...>.
Однако необходимо обратить внимание на тот факт, что полученные результаты обнаружили даже у детей младших дошкольных групп внутренний план действий.
По результатам 2-й и 3-й серий оказалось, что преобразовывать скрытую от непосредственного наблюдения ситуацию в соответствии с условиями задачи могут уже дети 2 лет 6 мес. —3 лет. Раньше возникновение такой возможности ученые относили к детям 4 —5 лет (Ж. Пиаже, Г. И. Минская, Я. А. Пономарев). <...>
Заслуживает внимания изменение характера ориентировочно-исследовательской деятельности детей в зависимости от возраста.
От примитивно-хаотической, поверхностной ориентировки на несущественные элементы ситуации у младших детей к зрительно-двигательной ориентировке на существенные элементы и от нее к чисто зрительной — у старших детей.
Процесс зрительно-двигательной ориентировки характеризовался тем, что испытуемые обводили жестом контур лабиринта, пытались фиксировать скрытые остановки движущегося колечка. Если ребенка лишали такой ориентировки, то эффективность решения задач у него падала. Следовательно, жест имел важное значение в организации мыслительного процесса.
Однако выяснилось, что даже правильно созданного адекватного представления проблемной ситуации не всегда было достаточно для успешного решения задачи. Оказалось, что для работы со скрытым от непосредственного наблюдения материалом недостаточно наличия у ребенка адекватных представлений. Необходимо еще уметь ими пользоваться, правильно преобразовывать их в образном плане. А большинство детей младшего и часть детей среднего дошкольного возраста в условиях промежуточной формы мышления могли воссоздать только некое расположение лабиринта и игрушки до момента оперирования с установкой. По ходу же действий с установкой они были не в состоянии воспроизвести «в уме» процесс перемещения объекта, не могли действовать во внутреннем плане.
Это послужило основанием для выделения у детей, справляющихся с заданиями 2-й и 3-й серий, двух видов представлений:
1. представлений, отражающих статическую сторону ситуации (лабиринт со всеми его поворотами);
2. представлений, отражающих динамическую сторону ситуации (передвижения объекта по лабиринту).
И только наличие у ребенка обоих видов представлений, органическое взаимодействие их между собой служило основой верного решения лабиринтных задач в плане наглядно-образного мышления.
В формирующем эксперименте была применена следующая методика обучения этих детей. Перед ребенком помещали рисунок первого по сложности лабиринта, вручали ему фишку, которая обозначала игрушку, используемую в реальном лабиринте. Рядом располагали лабиринт, закрытый стеклом. Этот лабиринт соответствовал рисунку, с которым действовал ребенок.
Детей обучали соотносить отдельные элементы (ходы) реального лабиринта с его изображением. Затем взрослый наклонял лабиринт, чем вызывал перемещение предмета по первому его ходу. Ребенок по просьбе взрослого (и вначале с его помощью) передвигал фишку по рисунку лабиринта в соответствии с перемещением предмета в реальном лабиринте. Таким способом все последовательные перемещения предмета (которые осуществлял взрослый) воспроизводились с детьми на рисунке с помощью фишки.
Затем после таких занятий с различными по сложности лабиринтами ребенку предлагали новый лабиринт, но закрытый уже не стеклом, а картоном, на котором имелось изображение этого лабиринта. Взрослый производил первый наклон лабиринта, и скрытый от глаз предмет перемещался по первому ходу. На предложение взрослого показать на лежащем перед ребенком рисунке лабиринта, как переместилась игрушка, большая часть детей правильно передвигала свою фишку, воспроизводя таким способом скрытое перемещение предмета. Важно отметить, что если перед этим детям предлагали просто показать на рисунке, расположенном непосредственно над лабиринтом (на картоне), то место, под которым находилась игрушка, они это делали неуверенно и часто ошибались. Эти факты свидетельствуют о том, что дети еще не умели представлять скрытые перемещения предмета, но на модели правильно их воспроизводили. Чем же детерминировалось правильное воспроизведение на модели скрытых преобразований предмета?
Тщательный анализ данных, полученных в экспериментах, позволяет утверждать, что такое воспроизведение происходило на основе вычленения принципа движения игрушки в лабиринте — ее движение совершалось отдельными порциями — каждый наклон вызывал движение по прямой до ближайшего поворота. Это вычленение принципа шло на первом этапе обучения, когда дети воспроизводили на графической модели (рисунке) видимые перемещения игрушки. Каждый отдельный акт перемещения последней становился объектом ориентировочно-исследовательской деятельности ребенка, которым воспроизводил это перемещение на своей модели.
Таким образом, если на первом этапе обучения преобразования, осуществляемые на модели, определялись видимыми перемещениями предмета, то при скрытых перемещениях предмета их воспроизведение на модели определялось знанием принципа этих перемещений. Эти знания актуализировались при восприятии последовательных наклонов лабиринта, которые осуществлял взрослый. Важно подчеркнуть, что этот принцип движения предмета по лабиринту не вычленялся детьми при работе с самим лабиринтом. Даже в том случае, если с лабиринта снимали стекло и ребенок двигал по нему предмет рукой, последовательно проводя последний по всем ходам лабиринта, это, как правило, не вело к положительным сдвигам при работе с закрытым лабиринтом: количество ошибок не уменьшалось.
Воспроизводя на модели последовательные перемещения скрытого предмета, дети еще не умели сделать обратный ход: соотнести перемещения фишки на модели с перемещениями скрытого предмета. Они затруднялись показать, под каким местом на картоне, закрывающем лабиринт, расположена игрушка, хотя на модели они воспроизводили движением фишки перемещение этой игрушки и для правильного ответа им необходимо было соотнести положение фишки на модели с соответствующим местом на картоне, закрывающем лабиринт. Лишь в процессе специального обучения у детей формировалось умение соотносить результаты преобразований модели с оригиналом — они научились по положению фишки на модели определять то место на картоне, под которым находилась игрушка. Это было ключевым моментом формирования умения представлять скрытые перемещения предмета по лабиринту, поскольку теперь ребенок, перемещая фишку на модели, относил эти перемещения и к оригиналу. Его действия приобретали двойственный характер — они осуществлялись на модели, а относились к оригиналу. Это создавало основу отрыва действий ребенка от модели (а от оригинала они уже были оторваны).
Теперь для детей не представляло особого труда самим провести игрушку через новый лабиринт, закрытый картоном, на котором имелось изображение. Дети после каждого наклона лабиринта правильно указывали то место на картоне, под которым находилась игрушка, и, действуя таким способом, проводили его к выходному отверстию лабиринта.
В процессе обучения у всех 30 детей от 2 до 4 лет было сформировано умение представлять скрытые перемещения предмета и ориентировать на их основе свои практические действия, сформирован переход от наглядно-действенного к наглядно-образному мышлению. Существенным моментом такого перехода явилось овладение детьми действиями с особыми объектами, которые выступали в качестве моделей реальной ситуации. В процессе действий с такими моделями у детей формировалась общая способность четкого различения плана реальных объектов и плана моделей, отражающих эти объекты.
Следовательно, при формировании наглядно-образного мышления действия детей, которые ранее осуществлялись с реальными предметами, начинают воспроизводиться в плане представлений без опоры на реальные вещи, т. е. имеет место своеобразный отрыв действий от реальности. Этот отрыв осуществляется значительно успешнее, если он выступает не сразу, а проходит промежуточные стадии, когда ребенок воспроизводит эти действия не с самими реальными предметами, а с их заместителями — моделями. Вначале модель может выступать как точная копия предмета, но и здесь уже происходят принципиальные изменения в деятельности ребенка — он действует с моделью предмета и с помощью взрослого подводится к пониманию того, что эту модель, и действия с ней необходимо соотносить с оригиналом. Иначе говоря, дети достаточно быстро усваивают, что их действия относятся к оригиналу, хотя и производятся с моделью. Это узловой момент формирования образного мышления, в котором важнейшую роль играют модели и действия с ними.
ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕХОДА ОТ НАГЛЯДНО-ДЕЙСТВЕННОГО К НАГЛЯДНО-ОБРАЗНОМУ МЫШЛЕНИЮ ПРИ РАЗЛИЧНЫХ СПОСОБАХ ОРГАНИЗАЦИИ ВНЕШНЕЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ДЕТЕЙ
В совместной работе с В. Б. Синельниковым (1974) нам удалось обнаружить, что различная структура средств, применяемых при выполнении внешней деятельности, по-разному влияет на успешность перевода этой деятельности в образный план. В исследовании были использованы специально разработанные задачи по конструированию несложных объектов. В этих задачах детям предлагали преобразовать ту или иную исходную фигуру в другую, которая соответствовала заданному образцу. В качестве исходной фигуры (мы назвали ее фоновой) использовался квадрат, построенный из квадратиков.
Преобразование фоновой фигуры осуществлялось путем отбрасывания всех лишних элементов. Но для того чтобы определить, какие элементы лишние, ребенку необходимо было представить себе заданный образец внутри фоновой фигуры. Таким образом, успешное преобразование фоновой фигуры могло быть произведено ребенком лишь на основе мысленного анализа последней.
Важно подчеркнуть, что при традиционном конструировании по наглядному образцу, которое широко применяется в детских садах, такого анализа не требуется: ребенок, глядя на образец, последовательно, шаг за шагом воспроизводит его реально в своей постройке, т. е. задача решается в наглядно-действенном плане и оценка результатов каждого произведенного действия осуществляется на основе сличения заданного образца и получаемого продукта. <...>
Результаты экспериментов показали, что новый способ конструирования вызывает значительные затруднения даже у детей 5 — 6 лет. 22 ребенка, строя заданную фигуру данным способом, дали 14 правильных решений из 44 возможных. Эти же дети при традиционном способе конструирования дали 36 правильных решений из 44. Дети пытались решать задачи, требующие оперирования в образном плане, при помощи более доступных для них средств наглядно-действенного мышления. Оперирование образами заменялось оперированием отдельными квадратиками — внешними средствами.
Теоретический анализ возможных путей решения наших экспериментальных задач позволил предположить, что мысленные преобразования фоновой фигуры могли осуществляться тремя основными способами.
Первый способ состоял в мысленном воспроизведении заданной фигуры на фоновой из отдельных однородных элементов — ребенок мысленно выкладывал отдельные квадратики на фоновой фигуре в соответствии с заданным образцом.
Второй способ заключался в мысленном построении заданной фигуры на фоновой из различных сочетаний отдельных элементов. В этом случае эталонная фигура мысленно расчленялась на неоднородные элементы — блоки. Из этих блоков и осуществлялось мысленное воссоздание заданной фигуры на фоновой.
Третий способ состоял в мысленном наложении целостной заданной фигуры на фоновую. Данный способ был наиболее простым.
Все эти способы — лишь наше предположение о возможных путях решения задач. Насколько эти способы реальны и эффективны, можно было проверить лишь в обучающем эксперименте, где вначале тот или иной способ формировался в плане внешней материальной деятельности, а затем в ходе интериори-зации превращался в мысленное действие с условиями задачи.
С целью проверки данных трех способов решения задач было проведено три серии обучающих экспериментов с детьми старшего дошкольного возраста. В каждой серии приняло участие по 20 детей. <...>
После трех занятий, когда дети уже уверенно и быстро использовали данные способы для выполнения заданий, им предлагали контрольное задание — преобразовать фоновую фигуру в соответствии с образцом, но без использования внешних средств (однородных и неоднородных). Наиболее высокие результаты показали дети, прошедшие 2-ю обучающую серию, где использовалась иерархическая система средств. Особенно их успехи были заметны при решении наиболее трудных задач, в которых предлагались сложные образцы и фоновые фигуры с большим количеством элементов. 50% детей быстро и безошибочно решили эти задачи. Дети, прошедшие обучение в 1-й и 3-й сериях, такие задачи решали с трудом, делали много ошибок.
Ниже всего оказались результаты у детей в 3-й серии опытов, где в качестве средств решения задач использовались целостные фигуры.
Следовательно, наиболее успешно в образный план переносилось действие, которое осуществлялось с помощью иерархической системы средств. Применение детьми целостных фигур дало высокий эффект при решении задач лишь в наглядно-действенном плане. Если же от детей требовалось мысленное оперирование данными фигурами, то это вызывало у них существенные затруднения.
На основе полученных результатов можно сделать следующие выводы. Внешние средства, с помощью которых осуществляется переход материальных действий в план представлений, замещаются их образами, а материальный способ деятельности преобразуется и выступает как действие в плане представлений.
Успешность перехода детей от наглядно-действенного плана решения задач к наглядно-образному плану зависит от структуры средств, используемых при выполнении материального действия. Средства, имеющие сложное строение, с трудом воссоздаются дошкольниками в представлении. Этот процесс значительно облегчается при обучении детей воспроизводить данные средства по частям. Вначале у ребенка в плане материальной деятельности отрабатывается умение членить внешние средства на такие части, которые затем могут быть легко объединены в целое. Наиболее успешно объединяются в целое части, которые образуют простейшие соподчиненные системы. Основой воспроизведения ребенком в плане представлений требуемого средства является образ стержневой части этого средства. Он достаточно прост, и ребенок легко актуализирует его, воссоздавая затем на этой основе и вспомогательные части.
Следует отметить, что есть ряд внешних средств выполнения действия, которые дают сразу высокий эффект в плане материальной деятельности. Однако у них имеется существенный недостаток — они затрудняют процесс интериоризации материального действия. Это важно учитывать при построении педагогического процесса в детском саду.
Особенности общения ребенка со взрослыми в ходе развития предметных действий и возникновение предпосылок ролевой игры
Возникновение ролевой игры генетически связано с формированием под руководством взрослых предметных действий в раннем детстве. Предметными действиями мы будем называть исторически сложившиеся, закрепленные за определенными предметами общественные способы их употребления. Носителями предметных действий являются взрослые люди. На предметах непосредственно не указаны общественные способы их использования, и они не могут быть открыты ребенком самостоятельно, в ходе простого манипулирования, без помощи и руководства со стороны взрослых, без образца действия. Развитие предметных действий есть процесс их усвоения, происходящий под непосредственным руководством взрослых. При рассмотрении развития предметных действий имеются в виду все действия с предметами, т. е. как усвоение действий с предметами обихода (чашка, ложка и т. п.), так и действия с так называемыми игрушками, которые на ранних ступенях развития выступают так же, как предметы.
С сожалением приходится констатировать, что исследований, раскрывающих процесс овладения ребенком предметными действиями, еще очень мало. Большое количество как уже проведенных, так и проводимых в настоящее время работ находится под влиянием традиции, идущей от хорошо известных исследований интеллекта высших обезьян В. Келера.
Не отрицая возможности открытия ребенком функций отдельных предметов при самостоятельном решении задач, требующих применения орудий, мы считаем, что этот путь не является основным. Основным является путь совместной деятельности со взрослыми, в которой взрослые постепенно передают ребенку общественно-выработанные способы употребления предметов. В такой совместной деятельности взрослые организуют действие ребенка по образцу, а затем осуществляют функции поощрения и контроля за ходом осуществления и формирования этих действий.
Процесс овладения предметными действиями, т. е. действиями с вещами, имеющими определенное общественное, строго фиксированное значение, происходит у ребенка только в совместной деятельности со взрослыми. Лишь постепенно взрослые передают ребенку весь процесс осуществления действия, и оно начинает выполняться самостоятельно.
В ходе совместной деятельности происходит не только «деловое» взаимодействие взрослого с ребенком, но и личное общение, в котором ребенок ищет поощрения и оценки со стороны взрослого. Всякое предметное действие, производимое ребенком, особенно в ходе его формирования, не только направлено на получение определенного материального результата, но, и это не менее важно, опосредствовано теми отношениями взрослого к ребенку, которые могут возникнуть в ходе или в конце выполнения действия. Производя действие, ребенок эмоционально предвосхищает социальные последствия его выполнения, т. е. положительную или отрицательную оценку со стороны взрослого.
В ходе формирования предметных действий ребенок прежде усваивает общую схему действия с предметом, связанную с его общественным назначением, и лишь затем происходит прилаживание отдельных операций к физической форме предмета и условиям осуществления действий с ним.
Образец действия, который взрослые предлагают ребенку, даже в тех случаях, когда он включен в совместную деятельность со взрослыми и тем самым содержит в себе, казалось бы, всю технику действия, не может быть усвоен сразу, так. как та физическая форма предметов, которая определяет всю операционно-техническую сторону, еще не выделяется ребенком и ее выделение и ориентация на нее есть довольно длительный процесс.
Ребенок принимает из образца действия лишь его общую схему, которая и связана с общественным назначением предмета.
Предметное действие, по крайней мере в самом начале его формирования в раннем детстве, двойственно по своей природе. Оно, с одной стороны, содержит общую схему, связанную с общественным значением предмета, а с другой -- операционно-техническую сторону, которая должна учитывать физические свойства предмета. Из этой двойственности предметного действия и несовпадения усвоения этих двух его сторон (назначение действия и общая его схема усваиваются раньше, а техническая сторона действия и позднее и значительно дольше) возникают две различные деятельности. Одна -- это практически утилитарная деятельность, в которой при данном значении предмета существенно важными являются операции осуществления. В такой практической деятельности и происходит ориентация на свойства предмета, их выделение и прилаживание к ним отдельных операций. Вторая -- это деятельность со значениями вещей, с общими схемами их использования применительно ко все более и более разнообразным ситуациям.
Деятельность с предметами только по их значению и есть предметная игра детей раннего детства. По своему происхождению она есть веточка, отделившаяся от общего ствола усвоения ребенком деятельности с предметами и приобретшая свою логику развития.
После этих замечаний мы переходим к описанию и анализу развития предметных действий у детей раннего возраста с точки зрения возникновения предпосылок ролевой игры. При этом мы будем опираться на исследование Ф. И. Фрадкиной (1946), специально посвященное этому вопросу. Принципиальное отличие этого исследования от рассмотрения генезиса игры, которое предложил Ж. Пиаже, заключается прежде всего в том, что развитие игровых предметных действий у ребенка рассматривается в неразрывной связи с его взаимоотношениями со взрослыми. Исследование Ф. И. Фрадкиной проведено на материалах наблюдений над детьми от одного года до трех лет, воспитывавшимися в условиях интерната, а также на материалах наблюдений над развитием собственной дочери1.
В самом начале раннего детства, подчеркивает Ф. И. Фрадкина, действия ребенка с предметами формируются в совместной деятельности с ухаживающими за ребенком "взрослыми. Ребенок самостоятельно действует только с теми предметами, которые употреблялись в совместной деятельности с ним, и только так, как они употреблялись. Например, Таня (1; 0; 20)2 всегда убаюкивает и кормит только тех животных, на которых эти действия были показаны ей воспитательницей. Для ребенка на этой ступени развития еще не имеет значения наличие или отсутствие сходства игрушки с тем или иным предметом, моделью или копией которого она является. Важно только, чтобы это была та самая игрушка, с которой взрослый играл вместе с ребенком.
Постепенно действия, усвоенные в совместной деятельности со взрослыми, становятся также шире, охватывая ряд различных предметов.
Границы такого переноса становятся все шире. Появляется ряд действий с предметами, являющихся отражением отдельных моментов жизни ребенка и окружающих его взрослых. Так, Вова (1; 4), смотря на воспитательницу, которая пишет, берет деревянную палочку, как карандаш, переворачивает вверх дном корзинку от игрушек и «пишет» палочкой по плоскому дну корзинки.
В этом случае мы встречаемся с новым способом усвоения действия, усвоением путем наблюдения за действиями взрослых. Эта форма усвоения еще явно недостаточна, однако ее наличие приводит к интенсивному развитию действий.
В тех случаях, когда в действия ребенка начинают вовлекаться все более разнообразные предметы, часто совсем не напоминающие те предметы, на которых впервые возникло исходное действие, получается впечатление замещения одного предмета другим, подобно тому как это делает ребенок-дошкольник. Но это лишь внешнее сходство. Никакого замещения одного предмета другим здесь еще нет. Например, один ребенок укладывает на подушку все попадающиеся ему предметы: катушку, колесо от телефона, кеглю, кубик от строительного материала, шарик и т. п. Первоначально действие укладывания сформировалось на кукле и резиновых животных. Нет никаких оснований думать, что, укладывая катушку, ребенок замещает ею куклу. Для сознания ребенка отношений сходства и различия между куклой и катушкой еще нет. Он вовсе не «укладывает спать», а просто кладет эти предметы на подушку, как это делал и с другими предметами, осуществляя при этом деятельность с подушкой, на которую кладут, а не деятельность с этими предметами.
Ф. И. Фрадкина описывает, как ее дочь Ирина (1; 4) надевала туфли на мяч. Может показаться, что мяч при этом замещает куклу или мишку, которым эти туфли как-то надевались. Детальный анализ показывает, что здесь имело место предметное действие с привлекательными для девочки новыми туфлями, а не игровое действие с мячом. Как только туфли попадают девочке в руки, она немедленно начинает их прикладывать к своим ногам, затем к лапам большого медведя, а затем к мячу.
Во всех подобных случаях, когда в деятельности маленького ребенка выступает кажущееся замещение одного предмета другим, чрезвычайно важно установить, что являлось предметом действий, а что условиями для осуществления, усвоенного ребенком действия. В приведенных примерах предметами, с которыми проводилось действие, являлись в одном случае подушка, а в другом -- туфельки. Все же остальные предметы играли роль условий для осуществления с этими основными предметами специфического для них предметного действия. О наличии замещения одного предмета другим можно говорить лишь в том случае, если бы мяч выступал в качестве предмета, замещающего куклу, и с ним производились бы действия, как с куклой, а туфли служили бы лишь условием для осуществления действия одевания мяча. Такие действия, в которых один предмет замещается другим, наступают позднее.
В ходе развития предметных действий наблюдаются два типа в переноса. В одних случаях имеет место перенос действия с предметом, усвоенного в одних условиях, в другие условия. Например, ребенок освоил схему действия причесывания настоящим гребешком собственной головы, а затем начинает причесывать гребешком куклу, игрушечную лошадку, медведя. В других случаях имеет место осуществление того же действия, но уже предметом-заместителем, например действия причесывания, но не гребешком, а деревянной планочкой: себя, куклы, лошадки.
В первом случае предметом, с которым производилось действие, был гребешок, а во втором -- куклы и лошадки. В обоих этих типах переноса осуществляется, с одной стороны, обобщение действий а с другой -- отделение схемы действий от предмета.
Впервые замещение одного предмета другим возникает при необходимости дополнить привычную ситуацию действия недостающим предметом, отсутствующим в данный момент.
На начальных этапах это замещение осуществляется собственными кулачками. Например, Лида (2; 1) кормит куклу из горшочка, потом бежит к пианино, говорит: «Сисека» (конфетка) -- и бежит оттуда с протянутыми кулачками, подносит кулачок ко рту куклы, говоря: «Сисека». Точно так же дети называют в играх этого периода воображаемую пищу. Например, Эдя (2; 5) кормит куклу из пустого горшочка, говоря: «Это кисель, кушай».
Называние ребенком воображаемых состояний куклы («кукла больная»), свойств предметов («суп горячий», « кисель вкусный ») является лишь первым проблеском создания игровой ситуации.
Одновременно с этим, а иногда несколько позднее появляется использование одних предметов в качестве заместителей других. В большинстве случаев дети используют предметы, не имеющие строго определенного игрового значения (палочки, камешки, кубики), в качестве дополнительных к сюжетным игрушкам (куклы, животные) или предметам обихода (стулья, миски, ложки). В наблюдениях Ф. И. Фрадкиной кубик, брусок, катушка, камень, металлическая пластинка заменяли мыло при мытье кукол; камень, костяное колечко, цилиндр из цифрового лото использовались для кормления; палочка, спичка, длинный пенал -- для измерения температуры кукле; шпилька, кегли, палка, спичка служили для стрижки волос кукле и т. д.
В назывании этих дополнительных к основным, замещающих игрушек можно наметить два этапа:
а) дети называют эти предметы только после того, как взрослый назвал их;
б) дети называют предметы после того, как с предметом , произведено действие.
Самостоятельного называния замещающих предметов, до вовлечения их в игру, до действий с ними, в этот период еще нет. Ребенок никогда не называл предмет игровым названием до того, как он с ним произвел соответствующее действие, подчеркивает Ф. И. Фрадкина.
Использование предметов в качестве заместителей в пред-дошкольном возрасте имеет некоторые характерные особенности. Прежде всего следует отметить минимальные требования к сходству предмета--заместителя с изображаемым предметом. Один и тот же предмет в играх детей этого возраста заменяет самые несходные друг с другом предметы.
Так, по данным Ф. И. Фрадкиной, палочка в одном случае заменяла пипетку, в другом -- градусник, в третьем -- ножницы, в четвертом -- шпатель, в пятом -- ложку, в шестом -- гребешок, в седьмом -- нож, в восьмом -- карандаш, в девятом -- шприц. Кегля изображает то ножницы, то ложку, то бутылочку, то молоток. Спичка служит и градусником, и гребешком, и ножницами. При этом предмет меняет свое игровое значение иногда в течение одной и той же игры. Палочка, после того как ею «причесывали» и называли гребешком, через минуту используется для стрижки и называется ножницами. Катушка оказывается то мылом, то кувшином, то гребешком, то конфетой или яблоком.
С другой стороны, для изображения одного и того же предмета ребенок использует разнообразные, совершенно непохожие или очень мало похожие предметы. Градусник оказывается изображенным то пеналом, то палочкой; ножницами оказываются то шпильки, то кегли, то спички. Все, чем можно тереть куклу, используется в качестве мыла; что можно поставить под мышку -- в качестве градусника; взять в руку и поднести ко рту -- в качестве еды и т. д. Ребенку достаточно производить с замещающим предметом те действия, которые обычно производятся с настоящим предметом. Сходства в цвете, величине, форме и других признаках еще не требуется. Типичным для употребления замещающих предметов в игре является то, что неоформленные предметы (т. е. предметы, не имеющие определенного специфического употребления, -- палочки, щепочки, кубики) вносятся в игру как дополнительный материал к сюжетным игрушкам (куклам, животным и т. п.) и выступают как средства выполнения того или иного действия с основными сюжетными игрушками. Например, Лида (2; 4) длительно играет с куклой: сначала лечит ее, потом танцует с ней и т. д. Заметив на столе спичку, она поднимает ее, водит по голове куклы, говоря: «цысать ляля» (причесать куклу), показывает спичку воспитательнице и говорит: «ляля чик» (куклу стричь), снова показывает спичку воспитательнице и говорит: «нось» (ножницы), водит спичкой по голове куклы, стрижет ее.
Таким образом, появляются зачатки игровой ситуации. Дальнейшее ее развитие стоит в связи с возникновением и развитием роли, которую берет на себя ребенок, выполняя то или иное действие. Уже в играх, подобных описанной игре Лиды, фактически имеет место выполнение ряда действий, производимых взрослыми, но дети при этом еще не называют себя именем взрослых, действия которых они фактически выполняют в игре. Называние себя именем другого человека генетически связано с называнием себя своим собственным именем. Вова (2; 3) подносит ко рту лошадки деревянную чашку и говорит: «Вова дает кушать». Таня (2; 1) при переливании из одного сосуда в другой во время кормления куклы говорит: «Наливает воды Тата».
Это называние себя собственным именем является симптомом того, что ребенок не только фактически производит то или иное действие, но и понимает, что именно он производит это действие.
В самые разнообразные моменты жизни дети начинают по предложению воспитателей называть себя именами тех взрослых, чьи действия они воспроизводят. Так, Таня (2; 5) за обедом помогает кормить детей, которые плохо ели. Воспитательница говорит: «Ты, Таня, тетя Бася» (имя другой воспитательницы). Таня повторяет: «Таня -- тетя Бася, тетя Бася» -- и, указывая на себя, говорит: «Это тетя Бася». Лида (2; 3) во время рассматривания больших картин, которые держит в руках воспитательница, просит дать их ей. Воспитательница дает ей картины, говоря: «Ты будешь тетя Аня». Лида сразу говорит: «Лида -- Аня, Лида -- Аня». Она садится на место воспитательницы и детально копирует ее слова и действия.
При таком назывании себя именем взрослого нет еще взятия на себя ребенком роли взрослого. Здесь мы наблюдаем лишь сравнение своих действий с действиями взрослого и нахождение между ними сходства, если педагог показывает наличие такого сходства. Говоря «Таня -- тетя Бася», педагог указывает ребенку на наличие такого сходства между действиями взрослого и ребенка, а ребенок улавливает это сходство, действует как взрослый, повторяя «Таня -- тетя Бася».
Называние себя собственным именем, выделение своих действий как собственных, с одной стороны, и нахождение сходства между своими действиями и действиями взрослых, выражающееся в назывании себя именем взрослого по указанию, с другой -- подготавливают появление роли в игре. Лишь в самом конце раннего детства, между двумя с половиной и тремя годами, появляются первые начатки роли. Это находит свое выражение в двух рядах фактов. Во-первых, появляется называние куклы именем действующего лица. Кукла тем самым выделяется из других игрушек, как заместитель человека. Так, Вова (2; 6), уложив спать куклу, приносит к кровати, где она спит, другую большую куклу, сажает ее на стул возле спящей и, улыбаясь, говорит педагогу: «Няня».
Во-вторых, появляется разговор ребенка от лица куклы. Например, Вова (2; 11) ставит двух кукол лицом друг к другу и говорит за них: «Здравствуйте, Коля, я пришла». В этих проявлениях мы имеем зачатки будущей ролевой речи, которая произносится не от лица роли, взятой на себя ребенком, а через куклу.
Наряду с развитием игровой ситуации и роли усложняется структура игровых действий. В самом начале они являются одноактными. Ребенок или кормит куклу, или моет, или причесывает ее.
Обычно эти действия помногу раз повторяются с одним и тем же предметом, игрушкой, не изменяясь по своему содержанию. На этой стадии ребенок может по нескольку минут сряду, а иногда с перерывами производить стереотипно одно и то же действие с предметом. На следующей ступени игра состоит уже из двух или нескольких элементарных действий, никак между собой не связанных. Так, Таня (1; 5), увидев в руках воспитательницы куклу, тянется к ней. Получив ее, она держит ее левой рукой, а правой похлопывает и тихо напевает: «А-а-а» (убаюкивает), потом берет ее за руки, напевает: «А-ля-ля-ля» -- и водит ее (танцует), потом изображает ходьбу, потом подходит с ней к коробочке и, наклонив лицо куклы к этой коробочке, причмокивает губами (кормит), потом подходит к каталке и кладет куклу на нее. Несмотря на то что все перечисленные действия производились одно за другим, они не представляют собой логически связанной цепи действий, включенных в какое-либо одно сложное действие. Характерным для этих действий является именно то, что они представляют ряд ничем не связанных между собой отдельных действий. Никакой логики в их развертывании нет: сначала баюкает, потом ходит, потом кормит, наконец катает на качалке.
Ф. И. Фрадкина отмечает, что несколько различных действий дети этого возраста производят в основном с сюжетными игрушками (куклами или животными), так как именно с этими игрушками ребенок в разное время производил различные действия, и теперь, при игре с такой игрушкой, воспроизводит все ранее усвоенные действия, независимо от логической связи между ними.
В противоположность сюжетным игрушкам предметы, имеющие одну определенную функцию (из чашки пьют, в тазике моют, ложкой едят), наталкивают ребенка и на одно определенное действие. В тех случаях, когда в процессе игры ребенок, играя с одним предметом, наталкивается на другой предмет, появляется и новое действие, и таким образом игра состоит уже из двух связанных между собой действий. Например, Таня пьет из пустой чашки, потом дает пить воспитательнице, сидящей рядом, кукле, Вове, Лене. Увидев у Лены в руках графинчик, она обращается к ней, говоря: «Налей чай», нагибает графинчик к чашке, возвращается к кукле и поит ее, говоря: «Пей».
По мере ознакомления ребенка с новыми функциями предмета усложняется и игровое его употребление. Ребенок производит с одним и тем же предметом не одно, а два, три действия: поит из тазика куклу, затем опрокидывает над ее головой этот же тазик, как бы обливая ее.
Характерным для этого этапа игр является то, что они не имеют еще той логической последовательности, которая имеет место в жизни, а также то, что они могут повторяться по нескольку раз. Так, Оля (2; 3) измеряет кукле температуру: она ставит ей палочку под мышку, вынимает ее, смотрит на градусник, говоря:
«Есть температура», затем снова ставит, снова вынимает и снова смотрит уже выясненную температуру. В других случаях дети, вытерев куклу после купания, начинают снова мыть ее и т. д.
Лишь к самому концу раннего детства начинают появляться игры, представляющие собой жизненную цепочку действий. Как правило, в центре таких действий стоит кукла, являющаяся заместителем человека.
Вова (2; 11) усаживает куклу в ящик, изображающий ванну, купает ее, берет на руки и разговаривает с ней, потом заявляет: «Катя покупалась, теперь иди спать», кладет ее в кроватку. Здесь за купанием уже следует укладывание спать в той последовательности, в какой эти действия осуществляются в жизни. Логика игровых действий начинает отражать логику жизни человека.
Таким образом, развитие строения игрового действия в пределах раннего детства мы могли бы охарактеризовать вслед за Ф. И. Фрадкиной как переход от действия, однозначно определяемого предметом, через многообразное использование предмета, к действиям, связанным между собой логикой, отражающей логику реальных жизненных человеческих действий. Это уже «роль в действии».
Конечно, в ходе развития предметной игры ребенок не научается лучше действовать с предметами -- владеть гребешком, ложкой, надевать ботинки и т. д. Приобретение этих умений происходит в ходе употребления этих предметов и в практической деятельности.
Есть основания предполагать, что в игровых действиях не происходит познания ребенком новых физических свойств предметов. Познание предметов внешнего мира, формирование представлений о них происходят в особой продуктивной или познавательной ориентировочно-исследовательской деятельности. В предметной же игре ребенком усваиваются главным образом значения предметов, возникает ориентация на их общественную функцию, их общественное использование.
Итак, к концу раннего детства подготавливаются основные предпосылки для перехода к ролевой игре:
-- в игру вовлекаются предметы, замещающие реальные предметы, которые называются в соответствии с их игровым значением;
-- усложняется организация действий, приобретающая характер цепочки, отражающей логику жизненных связей;
-- происходит обобщение действий и их отделение от предметов;
-- возникает сравнение своих действий с действиями взрослых и в соответствии с этим называние себя именем взрослого;
-- происходит эмансипация от взрослого, при которой взрослый выступает как образец действий, и вместе с тем возникает тенденция действовать самостоятельно, но как взрослый.
Как показало исследование Ф. И. Фрадкиной, все основные предпосылки игры возникают в ходе развития предметной деятельности ребенка под руководством взрослых и в совместной деятельности с ними.
Ребенок воспроизводит предметные действия сначала только на тех предметах, на которых они сформировались при помощи взрослых;
он переносит эти действия на другие предметы, предлагаемые сначала взрослыми;
называет предметы именами замещаемых предметов только после действий с ними и называния их взрослыми игровыми наименованиями;
называет себя именем тех людей, действия которых воспроизводит по предложению воспитывающих взрослых.
Эти данные были подтверждены в специальных экспериментальных психолого-педагогических исследованиях. 10. Исследование Ф. И. Фрадкиной осуществлялось под руководством А. Н. Леонтьева. Все это убедительно показывает, что игра возникает не спонтанно, а при помощи взрослых.
3. Социальная природа ролевой игры
Трудно найти специалиста в области детской психологии, который не касался бы проблемы игры, не выдвигал бы своей точки зрения на ее природу и значение, однако специальных исследований по этой проблеме очень мало, буквально единицы. И это несмотря на то, что игровая деятельность широко используется в практических целях. Распространена специальная «игровая терапия», применяющая развернутые формы игровой деятельности для коррекции различных отклонений в поведении детей (неприспособленности, агрессивности, замкнутости и т. п.), для лечения психических заболеваний.
В фундаментальной работе Ж. Пиаже (J. Piaget, 1945), посвященной формированию символа у ребенка, развернутая форма ролевой игры не подвергается исследованию. Ж. Пиаже останавливается у ее порога, исследует некоторые предпосылки ее появления, но дальше не идет. Это, видимо, объясняется тем, что Ж. Пиаже интересовала не столько сама игра, сколько возникновение символической мысли у ребенка. Он доводит свой анализ до 4-летнего возраста детей, т. е. до периода, когда начинается расцвет ролевой игры, а затем переходит к играм с правилами, возникающим после 7 лет.
В 1976 г. опубликована большая хрестоматия по игре, составленная Дж. Брунером и его сотрудниками. В числе помещенных статей большое количество посвящено исследованиям манипулятивно-игровой активности низших и высших обезьян, значительно меньше -- исследованиям предметно-манипулятивной игры детей, совсем мало -- исследованиям игр с правилами и исследованиям развернутой формы ролевой игры, в их числе статья Л. С. Выготского «Игра и ее роль в психическом развитии ребенка», специально посвященная ролевой игре. Нам кажется, что соотношение исследований, представленное в этой книге, отражает общее положение с исследованиями игры, сложившееся, видимо, из-за трудностей экспериментального исследования ролевой игры.
В эмпирической психологии при изучении игры, так же как и при анализе других видов деятельности и сознания в целом, господствовал функционально-аналитический подход. При этом игра рассматривалась как проявление уже созревшей психической способности. Одни исследователи (К. Д. Ушинский --i] в России, Дж. Селли, К. Бюлер, В. Штерн -- за рубежом) рассматривали игру как проявление воображения или фантазии, приводимой в движение разнообразными аффективными тенденциями; другие (А. И. Сикорский -- в России, Дж. Дьюи -- за рубежом) связывали игру с развитием мышления.
Можно, конечно, разложить всякую деятельность, в том числе и игру, на сумму отдельных способностей: восприятие + память + мышление + воображение; может быть, можно даже определить, с известной степенью приближения, удельный вес каждого из этих процессов на различных этапах развития той или иной формы игры. Однако при таком разложении на отдельные элементы совершенно теряется качественное своеобразие игры как особой деятельности ребенка, как особой формы его жизни, в которой осуществляется его связь с окружающей действительностью.
Если бы даже нашлись средства, позволяющие с достаточной точностью определить удельный вес каждого психического процесса в том или ином виде деятельности и тем самым установить, что соотношение этих процессов в различных видах деятельности различно, то и тогда такой анализ не продвинул бы нас к пониманию природы и качественного своеобразия каждого из этих видов деятельности, в частности природы игры. 5.Ребекка Р Фьюэлл, Патриция Ф.В. «Обучение через игру», - Спб.,1994 г.
Анализ, при котором игра рассматривалась как выражение относительно зрелой способности воображения, привел к тому, что ей начали приписывать свойства воображения, видеть в ней отлет ребенка от действительности, рассматривать ее как особый замкнутый мир детской аутистической грезы, связанный с глубинными влечениями.
Л. С. Выготский первым применил способ расчленения сложных целых на единицы в психологии при исследовании проблем речи и мышления. «Под единицей мы подразумеваем, -- писал Л. С. Выготский, -- такой продукт анализа, который, в отличие от элементов, обладает всеми основными свойствами, присущими целому, и которые являются далее неразложимыми живыми частями этого единства...
Почти все исследователи, занимавшиеся описанием игр детей дошкольного возраста, повторяют в разной форме мысль Дж. Селли о том, что сущность детской игры заключается в выполнении какой-нибудь роли. (Однако анализ игры идет не по линии выяснения структуры самой роли, ее генезиса, а по линии описания особенностей детской фантазии, проявлением которой игра якобы является.)
Таким образом, можно утверждать, что именно роль и органически с ней связанные действия представляют собой основную, далее неразложимую единицу развитой формы игры. В ней в нерасторжимом единстве представлены аффективно-мотивационная и операционно-техническая стороны деятельности. Как показывают экспериментальные исследования, которые будут описаны и проанализированы ниже, между ролью и характером соответствующих ей действий ребенка имеется тесная функциональная взаимосвязь и противоречивое единство. Чем обобщеннее и сокращеннее игровые действия, тем глубже отражен в игре смысл, задача и система отношений воссоздаваемой деятельности взрослых; чем конкретнее и развернутое игровые действия, тем больше выступает конкретно-предметное содержание воссоздаваемой деятельности.
Что же составляет основное содержание ролей, которые берут на себя дети и которые они реализуют посредством игровых действий?
Почти все авторы, описывавшие или исследовавшие ролевую игру, единодушно отмечают, что на ее сюжеты решающее влияние оказывает окружающая ребенка действительность.
Лучше всего эту особенность игры охарактеризовал К. Д. Ушинский: «Взрослые могут иметь только одно влияние на игру, не разрушая в ней характера игры, а именно -- доставлением материала для построек, которыми уже самостоятельно займется сам ребенок. Но не должно думать, что этот материал весь можно купить в игрушечной лавке. Вы купите для ребенка светлый и красивый дом, а он сделает из него тюрьму; вы купите для него куколки крестьян и крестьянок, а он выстроит их в ряды солдат; вы купите для него хорошенького мальчика, а он станет его сечь; он будет переделывать и перестраивать купленные вами игрушки не по их значению, а по тем элементам, которые будут вливаться в него из окружающей жизни, -- и вот об этом-то материале должны больше всего заботиться родители и воспитатели» (1950,с.440--441).
Вопрос о том, что именно в окружающей ребенка действительности оказывает определяющее влияние на ролевую игру, является одним из самых существенных вопросов. Его решение может подвести к выяснению действительной природы ролевой игры, к решению вопроса о содержании ролей, которые берут на себя дети в игре.
В ряде педагогических исследований, хотя и посвященных выяснению других вопросов, мы находим материалы, дающие возможность гипотетически ответить на интересующий нас вопрос.
Р. И. Жуковская (1963) изучала влияние дидактических игр, проводившихся во время специальных занятий, на самостоятельные игры детей. Так, экскурсия в магазин хотя и заинтересовала детей, но в целом не повлияла на их игры. Впоследствии на специальном занятии детям была предложена дидактическая игра в магазин. Она имела целью показать многообразие действий продавца, уточнить и закрепить у детей правила поведения продавца и покупателей, вежливое обращение друг с другом. В процессе проведения дидактической игры у детей обнаружился большой интерес к роли продавца и кассира, все хотели быть ими. Р. И. Жуковская указывает, что под влиянием экскурсии и главным образом дидактической игры в магазин возникли многообразные варианты ролевых игр с покупкой и продажей разных предметов.
Таким образом, оказалось, что, после того как детям были раскрыты отношения продавца и кассира с покупателями, эти роли оказались для них привлекательными. В исследовании Р. И. Жуковской это было осуществлено средствами специальной дидактической игры; вероятно, этого можно достичь и другими педагогическими средствами.
Т. А. Маркова (1951) исследовала влияние детской художественной литературы на игры детей. Исследование показало, что не всякое произведение художественной литературы оказывает влияние на возникновение игры у детей. Только те произведения, в которых в яркой и доступной художественной форме описаны люди, их деятельность, поступки и отношения с другими людьми, вызывали у детей желание воспроизвести в игре их основное содержание.
Таким образом, дидактические игры, чтение и пересказ детям художественных произведений, ознакомление их с окружающим и другие занятия оказывают влияние на возникновение и развертывание ролевой игры лишь в том случае, если знакомят детей с деятельностью взрослых, их поступками и отношениями.
Результаты изложенных выше исследований показывают, что ролевая игра особенно чувствительна к сфере человеческой деятельности, труда и отношений между людьми и что, следовательно, основным содержанием роли, которую берет на себя ребенок, является воспроизведение именно этой стороны действительности.