Главная | Обратная связь

Глава 9. Об амодааьности смысла 6 страница

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

ний. Тем самым феномен сознания оценивался как приспособи­тельный инструмент, а функциональная психология, по определе­нию Д. Р. Энджелла, — «это учение о фундаментальной полезнос­ти сознания» (Цит. по: ШульцД. П., Шулъц С. Э. С. 186). Коль скоро сознание сохранилось в процессе эволюции, значит, оно необхо­димо для выживания, следовательно, главнейшей задачей функ­циональной психологии должно было стать определение роли фун­кций, актов, операций как отправлений сознания, призванных обеспечить приспособление к среде. Таким образом, не вопрос: «Из чего состоит сознание?», а: «Для чего сознание?>> послужил отправ­ным пунктом теоретических поисков функционализма. Если сознание играет роль механизма адаптации (а именно в этом фун­кционалисты видели эволюционное оправдание его возникнове­ния), значит, реагирование на усложнение средовых влияний дол­жно носить не характер пассивного отражения, а быть активным, гибким, способным обеспечить сбалансированные отношения в системе «организм — среда». Функции не просто противопостав­лялись структуре самих актов сознания и психическому составу последнего, но, взятые изолированно, расценивались как само со­знание, а не карего проявления. Сведение сознания к совокупно­сти актов или функций привело к логическим основаниям утвер­ждать, что «акты конструируют объекты — стимулы» (Цит. по: Веккер Л.М., 1974. С. 34) (Дьюи). Абсолютизация функциональ­ного аспекта сознания естественным образом отразилась на трактовке сущности всех психических явлений. Неудивительно, что Джемс к явлениям памяти относит только два мнемических процес­са — запоминание и воспроизведение (Джемс У,, 1998. С. 202), иг­норируя тот очевидный факт, что память в первую очередь служит механизмом организации психического опыта человека и то, что весь состав психического имеет прямое отношение к свойству па­мяти сохранять накопленный в онтогенезе опыт во времени. Гово­ря о методологических изъянах функционализма, Л. М. Веккер за­метил, что, «поскольку ни структура, ни тем более функция в ее реальной рабочей активности не могут быть обособлены от исход­ного материала, в такой изначальный материал превращается сама функция» (ВеккерЛ. М., 1974. С. 34). Таким образом, принятие акта сознания за единицу анализа сделало фактически невозможным создание научной теории, реконструирующей логику реальной работы структурно-функциональной организации сознания, так как понимание того, каким образом реализуется функция, предпо-

faaea 5. Проблема определения единицы анализа психического

 

лагает знание об устройстве психической структуры, собственно функцией которой и является акт сознания. В свою очередь, психи­ческая структура немыслима как пустая форма, лишенная содержа­ния. Любая психическая структура — это оформленное содержание; и таким содержанием должен считаться тот психический материал, из которого строится психический процесс, как бы последний ни назывался: актом, операцией или функцией сознания. В бихевиоризме, где предметом изучения являлось поведение, закономерным образом был сделан выбор и единицы анализа. Та-кой единицей стала реакция, возникающая в ответ на действие внешнего стимула. Стимульно-реактивная парадигма стала об­щетеоретической платформой не только для построения различ­ных (правда, несущественно отличающихся друг от друга) кон­цептуальных систем, но и для экспериментальных исследований. Дж. Б. Уотсон считал, что апелляция к содержанию внутреннего мира человека при объяснении наблюдаемого поведения не толь­ко малополезна с точки зрения возможностей понимания действительных механизмов реагирования, но и абсолютно бес­смысленна. Единственная задача бихевиориста — точно регист­рировать реакции в ответ на соответствующие стимулы. Вся феноменология психического была сведена к совокупности об-наруживаемых в наблюдении реакций. Даже трактовка мышле­ния несла на себе печать стимульно-реактивного подхода. Как указывал Уотсон, «с точки зрения психолога поведения, пробле­ма "значения" (смысла) представляет собой чистейшую абстрак­цию. В своих исследованиях психологи поведения с нею никогда не сталкиваются. Мы наблюдаем действия, совершаемые живот­ным или человеческим индивидом. Последний "имеет в виду" то, что делает. Мы не видим никакой теоретической или практичес­кой надобности в том, чтобы прервать его действие и спросить, что он имеет в виду во время действия» (Уотсон Дж, Б., 1998. С. 591). И далее: «Мышление... есть процесс, протекающий по методу проб и ошибок, — вполне аналогично ручной деятельно­сти... Весьма грубое сравнение, применимое и для мышления, можно найти в погоне голодного охотника за добычей. Он на­стигает ее, ловит, готовит из нее пищу и съедает, затем закуривает трубку и укладывается на отдых. Зайцы и перепела могут выгля­дывать из-под каждого куста, однако стимулирующее действие их на время исчезло» (Уотсон Дж. Б., 1998. С. 592). Пожалуй, здесь трудно сделать даже какие-либо комментарии.

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

Введение «промежуточных переменных», выполняющих роль опосредующего звена в стимульно-реактивной схеме, не могло устранить главный порок теоретической системы бихевиоризма, а именно абстрагирование поведенческого акта как от психиче­ских состояний, а значит и психического содержания, так и от психологической структуры самих реакций. Поведение, увиден­ное глазами бихевиориста, как бы повисало в воздухе, являясь отстроенной от психики реальностью. Неудивительно, что при таком взгляде с трудом поддавались объяснению как адаптаци­онные возможности человека, так и принципы психического от­ражения. То обстоятельство, что воздействие стимулов вызывает реакцию только после соответствующего отражения в познава­тельном контуре сознания, попросту игнорировалось. Модель человека, представленная в бихевиоризме, это живая машина (хотя и исключительно сложная, так как она способна к обуче­нию и восприятию культурных феноменов), действующая во внешнем мире методом проб и ошибок аналогично тому, как вза­имодействуют со средой животные. Конечно, такие представле­ния если и имеют определенное прикладное значение (например, в поведенческой терапии), то при решении задачи описания пси­хической системы, ориентированной на познание, они лишены ценности. Тем не менее отмечают и теоретические заслуги бихе­виоризма. Так, например, Л. М. Веккер заключает: «возведенные бихевиоризмом без достаточных оснований в ранг основного за­кона "пробы и ошибки" представляют здесь не только общий принцип организации поведения, но и его конкретную статис­тическую меру, ибо и пробы, и ошибки являются характеристи­ками, поддающимися числовому выражению» (Веккер Л. М., 1974. С. 36). Иначе говоря, случайность сочетаний реакций индивиду­ума со стимулами среды фактически есть проявление вероятнос­тного закона, так как частота появления реакции есть эмпири­ческое выражение вероятности. Желание поставить под контроль поведенческие реакции человека, а следовательно, и увеличить вероятность проявления желательных, социально полезных ре­акций послужило причиной создания Б. Скиннером концепции «оперантного обусловливания». На протяжении десятков лет Скиннер и его сторонники в основном были заняты разработка­ми теории и эффективной практики подкрепления, что, конечно же, не меняло общеметодологических установок бихевиоризма и не давало ни малейшей возможности понять природу человека в

Глава 5. Проблема определения единицы анализа психического

 

ее отличной от природы животных специфичности. Как указы­вает М. Г. Ярошевский, в бихевиоризме, независимо от его раз­новидностей, «... детерминанты поведения крысы идентичны детерминантам поведения человека в лабиринте жизни» (Ярошев­ский М. Г., 1985. С. 410), поэтому «стимул — реакция» как едини­ца анализа поведения хотя и соответствовала пониманию пред­мета психологии и теоретической базе бихевиоризма, для целей построения научной психологической теории и выяснения детер­минант психического развития оказалась непригодной, а притя­зания психологов поведения на теоретическую систему, облада­ющую большим объяснительным потенциалом, обнаружили свою несостоятельность, равно как и не оправдались надежды бихеви-ористов относительно преобразования общества по идеальному образцу. Само желание поставить под контроль человеческое по­ведение по аналогии с тем, как это происходит в эксперименталь­ных лабораториях при изучении реакции животных, являлось столь же утопическим, сколь и антигуманным. Недаром даже те, кто склонен рассматривать социальные процессы с точки зрения биологии, отмечают, что «бихевиористская догма» мешает пра­вильному пониманию человека и общества, а идея тотального ма­нипулирования является «опасным безумием» (Руткевич А. М., 1985. С. 30) (К Лоренц).

В школе Узнадзе все психические процессы, феномен созна­ния, личность и ее проявления рассматривались через призму тео­рии установки. Установка как предрасположенность к чему-либо, как «направленность на...», состояние готовности к выполнению когнитивных или моторных действий, служит, по мнению пред­ставителей грузинской школы психологии, «исходной единицей познания психики» (ШерозияА. К, Тбилиси, 1979. С. 112). По мыс­ли Узнадзе, сама установка не осознается в виде какого-либо пере­живания, но при этом она является опосредующим звеном при взаимодействии с окружающей человека действительностью. Именно установка делает человека активным деятелем, а не про­сто существом, реагирующим только в зависимости от характера стимуляции тем или иным способом. Развивая идеи Узнадзе, сто­ронники теории установки в значительной степени расширили представление о природе установки. Так, например, А. Е. Шеро-зия полагает, что установка является не только неким «первопси-хическим состоянием целостности», но и, наряду с сознанием и бессознательным, есть важнейшая часть всего психического уст-

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

ройства, служащая основой реализации как сознательных, так и бессознательных процессов (ШерозияА. Е., 1979. С. 62). Пусковым механизмом личностных проявлений, в том числе и деятельности, также является актуализация соответствующей установки («Что чему предшествует: установка деятельности или деятельность ус­тановке?» — предмет многолетнего спора между грузинской и мос­ковской школами психологии. См., например, интересную работу В. П. Зинченко «Установка и деятельность: нужна ли парадигма?» в сборнике работ данного автора «Образ и деятельность». Моск­ва — Воронеж, 1997. С. 447—467.) Следует отметить, что установку понимают не только как состояние готовности, но и как «первич­ный эффект отражения», «смысловую характеристику личности», «первичную форму непосредственной интенции» личности, «ин­формацию, семантическая сущность которой... как правило, под­лежит проявлению в сознании» (Шерозия А. Е., 1979. С. 127). Из всего этого многообразия определений понятия «установка» не ясно, чем же она на самом деле является. Если это состояние, то состояние чего, ведь установка, в рамках теории Узнадзе, вместе с сознанием и бессознательным имеет свой собственный статус в психической организации. Если это характеристика личности, то непонятно, как характеристика личности может быть психичес­ким состоянием, и уж совсем загадочным представляется сведе­ние установки к «первичному эффекту отражения». Конечно, наи­более распространенное (и важно, что понятное) определение гласит: «установка — это готовность, предрасположенность субъек­та» (Краткий психологический словарь. 1998. С. 405). Однако, го­воря о состоянии готовности как об исходной единице анализа, нельзя игнорировать то обстоятельство, что это состояние его но­сителя. Без носителя состояния бессмысленно говорить и о самом состоянии. Таким образом, установка в любом случае производна от генетически более раннего психического образования. Установка должна быть образована, и, если все-таки установку трактовать как интенциональную активность, необходимо представлять себе, что является источником этой активности: бессознательное? сознание? «Я»?; и что содержательно представляет собой носитель этой ак­тивности, или, иначе, держатель этого состояния готовности.

В рассмотренных исторических примерах единицей анализа выступали в той или иной степени определенные, самостоятель­ные, базовые составляющие психики (сознания, поведения). В те­оретических конструкциях они представлены в «чистом», рафи-

Глава 5. Проблема определения единицы анализа психического

77

 

нированном виде и без труда различимы как исходные предметы анализа. Тем не менее так бывает далеко не всегда. Например: что считать единицей анализа психического в психоанализе? Если структуру («сознание — предсознание — бессознательное») — то сама эта структура, по мысли 3. Фрейда, принимает кристалли­зованную форму, дифференцируясь из бессознательной сферы, имеющей своим источником энергию Id. Если принять Id за на­чальный предмет рассмотрения, что является тогда единицей пси­хической энергии, которая могла бы стать единицей анализа? В юнгианском психоанализе, по всей видимости, единицей ана­лиза «коллективного бессознательного» и, как следствие, всей сферы бессознательного, включая индивидуальное, да и всей пси­хики в целом, можно считать «архетип». Но архетип — это, по утверждению самого К. Юнга, только априорная матрица коллек­тивного опыта, форма, которая наполняется психическим содер­жанием лишь в процессе онтогенеза. Сама же форма, независи­мо от того, какова ее природа, должна иметь свой субстрат, должна быть выстроена из какого-то материала. Без понимания того, чем является такой материал и какие способы организации в струк­туре психического целого он допускает, нельзя не только опреде­лить сущность механизмов и функций психики, включая и бес­сознательную ее часть, но и объяснить характер связи между различными фрагментами знания в единой структурно-функци­ональной организации психики.

В ассоциативной психологии ассоциация играет роль домини­рующего психического механизма, но ассоциация, взятая за еди­ницу анализа, если и помогает в объяснении способа связи между элементами опыта, то ни в коей мере не способствует пониманию причин возникновения этих элементов и анализу их сущности. Подобный методологический промах был допущен также в геш­тальт-психологии, где целостный, несводимый к сумме составля­ющих его частей образ или, иначе, гештальт-структура, выступал в качестве единицы анализа зрительной перцепции. И аналогично тому, как Юнг не указывал характер «строительного материала», из которого возводится здание коллективного опыта, так и геш-тальт-психологи полагали, что психический образ формируется по законам целого, а не в соответствии с законами образования этого целого из каких-то определенных психических элементов.

Краткий исторический анализ показывает, что любая психоло­гическая концепция только в том случае может претендовать на

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

статус общепсихологической теории, если она ставит вопрос о спе­цифике того «языка», на котором «написана» психическая реаль­ность. Это означает, что без обсуждения характера психического материала, из которого строятся психические структуры, имею-jnue. свои функции, нельзя понять логику работы психики. Неда­ром Л. М. Веккер указывает: «...абстрагированной от материала может быть лишь воображаемая, но не реальная структура» (Век­кер Л. М., 1998. С. 50). Добавлю лишь, что, в свою очередь, струк­тура не может быть построена из действий, актов, функций и тем более из социальных форм взаимодействия человека с миром — поведения, общения, деятельности, так как наличие последних уже предполагает сформированное сознание. На этом основании «дей­ствие» или «живое движение» не может полагаться единицей ана­лиза психики, хотя на этом стоит отечественная психология на протяжении десятилетий, чему во многом способствовали оказав­шиеся заразительными идеи А. Н. Леонтьева. Напомню, что Леон­тьев выделял четыре уровня анализа деятельности и на каждом уровне — свою единицу анализа: особенную деятельность, дей­ствие, операцию и психофизиологическую функцию, но приори­тетной единицей анализа психики считал целостную деятельность. Хотя у Леонтьева встречаются довольно интересные определения единицы анализа психического, правда, сделанные в русле все той же теории деятельности («Единица» человеческой психики — ра­зумный смысл того, на что направлена его [человека] активность». (ЛеонтьевА. Я, 1972. С. 274.)). В. П. Зинченко и Н. Д. Гордееватак­же считают, что именно действие есть исходная единица анализа человеческой психики, и в качестве аргумента ссылаются на мне­ние В. В. Давыдова (1972), который полагает, что единицы анализа психики должны быть наблюдаемы, то есть иметь, как отмечает Зинченко, «реальную, чувственно созерцаемую форму» (Горде­ева Н.Д., Зинченко В. П., 1982. С. П.). Хотя, конечно же, нельзя не понимать, что психика, единицей анализа которой предлагают счи­тать действие, не может быть непосредственно наблюдаема. Она «трагически невидима».

Таким образом, определение единицы анализа не может быть сделано без учета характера психического материала. Это лишь одно из требований, которые должны предъявляться к выбору единицы анализа. Перейдем к более подробному обсуждению тех принципов, которым должна удовлетворять процедура выделе­ния единицы анализа человеческой психики.

Глава 6

ПРИНЦИПЫ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ЕДИНИЦЫ АНАЛИЗА ПСИХИЧЕСКОГО

Как уже отмечалось, выбор единицы анализа всегда носит про­извольный характер. Этот выбор, в некотором смысле, является внелогическим актом, поэтому далеко не всегда для самого автора психологической концепции представляется возможным отреф-лексировать «бессознательный контекст» такого рода решения. Зачастую это просто интуитивный выбор, и потому его действи­тельные основания остаются скрытыми и неопределяемыми. Нельзя принять за основу анализа то, во что ты не веришь, так как в противном случае сама теоретическая модель теряет для автора теории всякую аксиологическую привлекательность. В силу этого представляется невозможным абсолютно нивелировать субъектив­ный фактор в научном познании. Но это не означает, что сам про­извольный выбор не должен удовлетворять определенным крите­риальным требованиям, поскольку методологические последствия определения единицы анализа непременно скажутся на процессе построения концепции. За редким исключением (Гордеева Н.Д., Зинченко В. П., 1982; Зинченко В. П., Смирнов А. А., 1983) критерии выделения единицы анализа в психологии фактически не обсуж­даются. Само понятие единицы анализа является крайне неразра­ботанным (Краткий психологический словарь¹. Такое положение

¹ Хотя следует отметить, что понятие «единица анализа психики» с недавнего времени включают в перечень основных понятий психологии. В «Кратком пси­хологическом словаре» (Ростов-на-Дону, 1998. Общая ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского) приводится следующее определение единицы анализа пси­хики: «...образования, выступающие в качестве минимальных, далее не разложи­мых частей целостной психики и сохраняющие основные свойства этого целого» (С. 105.). Авторы словарной статьи, не испытывая ни тени сомнения, утвержда­ют, что «...постановка вопроса о поиске универсальной Е. А. П., не зависящей от характера исследовательской задачи, не имеет под собой оснований», что совер­шенно противоречит данному самими же авторами определению Е. А. П. Едини-

80 Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

объясняют «недостаточной методологической культурой современ­ной психологии» (Гордеева Н.Д., Зинченко В. П., 1982. С. 7), с чем нельзя не согласиться. Учитывая, что в психологии не существу­ет сколь-либо устоявшегося определения понятия «единица ана­лиза» и в литературе практически не обсуждается проблема нор­мативных критериев, в соответствии с которыми делался бы выбор единицы анализа психики, следует ожидать, что перечень пред­ложенных ниже принципов, согласно которым предлагается обо­сновывать такой выбор, может оказаться неполным, а разные принципы могут обладать различной силой методологической не­обходимости. Вместе с тем следует иметь хоть какие-то крите­рии, согласно которым производится исходный выбор.

Итак, базовыми принципами, определяющими выделение единицы анализа психического, предлагается считать следующие:

1. Принцип неразложимой целостности.

2. Принцип первичности психического материала.

3. Принцип гетерогенности.

4. Принцип необходимого развития.

5. Принцип психологической гомогенности.

Охарактеризуем существо перечисленных принципов.

1. При всем огромном уважении к Л. С. Выготскому, который, к тому же, первым в психологии осознал методологическое зна­чение выбора единицы анализа и предложил свое понимание понятия «единица анализа», нельзя не отметить, что выбор Вы­готским «значения» в качестве конструкта, отражающего элемен­тарную единицу в анализе мышления, не проверяется на соот­ветствие основнымтребованиям, хотя сами требования в своей, ставшей классической работе «Мышление и речь», Выготский попытался сформулировать. Правда, эти требования касались выбора единицы анализа мышления, а не всей психики в целом.

ца анализа психики может быть только универсальной. В любом другом случае это не единица анализа всей психики, а единица анализа мышления, деятельно­сти, аффективной сферы и т. д. У меня есть еще одно принципиальное возраже­ние против позиции Петровского и Ярошевского. Говоря о том, что «в современ­ной науке сформулирована система требований к Е. А. П.», авторы под совре­менной наукой недвусмысленно понимают персону В. П. Зинченко, что, собственно, и не скрывают. Но надо полагать, что В. П. Зинченко, при всех зна­чительных и бесспорных заслугах, не олицетворяет собой всю современную пси­хологическую науку.

Глава 6. Принципы определения единицы анализа психического

 

Выготский подчеркивал: «...решительным и поворотным момен­том во всем учении о мышлении и речи... является переход от это­го анализа (анализа элементов, составляющих целое, без учета спе­цифики целого. — А. А.) к анализу другого рода. Этот последний мы могли бы обозначить как анализ, расчленяющий сложное еди­ное целое на единицы. Под единицей мы подразумеваем такой продукт анализа, который, в отличие от элементов, обладает все­ми основными свойствами, присущими целому, и которые явля­ются далее неразложимыми живыми частями этого единства» (Выготский Л. С., 1996. С. 13,14). Хотя Выготский рассматривал слово как «живое единство звука и значения», как «живую кле­точку», которая уже содержит в элементарном виде все свойства, присущие понятийному мышлению, и был противником раздроб­ления слова на две части, между которыми потом пытаются «ус­тановить внешнюю механическую ассоциативную связь», он, тем не менее, единицей анализа мышления считает «значение», по­лагая, что «именно в значении слова завязан узел того единства, которое мы называем речевым мышлением» (Выготский Л. С., 1996. С. 14). На мой взгляд, выбор понятия «значение» для опре­деления единицы анализа речевого мышления не соответствует ранее сформулированному самим же Выготским требованию. Называя слово тем «живым единством», которое содержит в себе «в самом простом виде все основные свойства, присущие речево­му мышлению в целом» (ВыготскийЛ. С., 1996. С. 13), Выготский, тем не менее, выбирает одну из частей этого единства — внут­реннюю сторону слова или, иначе, его значение. В одном случае слово у Выготского выступает как элементарная единица анали­за речевого мышления, в другом же такой единицей является толь­ко одна из частей этого «нерасчленимого живого единства» — его значение. Полагаю, Выготскому было интуитивно ясно, что имен­но значение, а не слово может считаться единицей анализа мыш­ления, даже если это мышление и речевое. Слово, как единство означающего и означаемого, можно было бы расценивать как единицу анализа речи, но понятно, что никак не мышления. Же­лание соединить мышление и речь в одно концептуальное целое побудило Выготского остановиться на значении как на единице анализа, поскольку «значение представляет собой неотъемлемую часть слова как такового, оно принадлежит царству речи в такой же мере, как и царству мысли» (ВыготскийЛ. С, 1996. С. 15). Ос­тавляя в стороне обсуждение оснований выбора Выготским еди-

Часть I. Методология научно-психологического исследования сознания

ницы анализа понятийного мышления¹, выделим первый прин­цип определения единицы анализа психического, который фак­тически был сформулирован Выготским: «...живая клетка, сохра­няющая все основные свойства жизни, присущие живому организму, является настоящей единицей биологического ана­лиза. Психологии, желающей изучить сложное единство, необ­ходимо понять это. Она должна найти эти неразложимые, со­храняющие свойства, присущие данному целому как единству, единицы, в которых в противоположном виде представлены эти свойства...» (Выготский Л. С., 1996. С. 14). Таким образом, пер­вым принципом, который играет роль критерия определения единицы анализа психического, является принцип неразложи­мой целостности. Согласно этому принципу, единицей анализа может быть только такое целое, которое, во-первых, обладает_в элементарном виде всеми свойствами, носителем которых является вся психика; и, во-вторых, это целое не может быть разложимо на элементы путем последующего анализа, так как свой­ства любого целого не могут быть поняты из анализа свойств составляющих: его частей². Об этом предупреждал и Выготский, указывая на изъян традиционного психологического анализа, который ориентирован на разложение сложных психических целостностей на элементарные образования, способ, с помощью которого специфика целого ложно трактуется исходя из особен­ностей составляющих целое элементов. Такой способ, как пи­шет Выготский, «можно было бы сравнить с химическим ана­лизом воды, разлагающим ее на водород и кислород.

¹ Критический анализ важнейших положений подхода Выготского к пробле­
ме мышления приведен в содержательной статье В. М. Разина «Исследование
мышления в работе Л. С. Выготского «Мышление и речь» // Психологический
журнал. 1997. № 5.

² Принимая за единицу анализа «действие» или «живое движение», Н. Д. Гор-
деева (1982) считает возможным говорить не только о гетерогенности единицы
анализа, но и о гетерогенном составе самой единицы анализа. Фактически Гор-
деева выделяет единицы анализа внутри единицы анализа, описывая действие
как многокомпонентное образование, включающее в себя исполнительные, ког­
нитивные, оценочные составляющие. (ГордееваН. Д., 1995.) Не вызывает сомне­
ния, что действие имеет различные фазы или компоненты, и, прежде всего по
этой причине, действие не может выступать единицей анализа всей психики.
Полагаю, что такой методологический ход является ошибочным, так как едини­
ца анализа не может быть разложима вследствие дальнейшего анализа. В про­
тивном случае это не единица, а такой же предмет анализа, как и любой другой,
обусловленный выбором исследователя.

Глава 6. Принципы определения единицы анализа психического

 

Существенным признаком такого анализа является то, что в ре­зультате его получаются продукты, чужеродные по отношению к анализируемому целому, — элементы, которые не содержат в себе свойств, присущих целому как таковому, и обладают це­лым рядом новых свойств, которых это целое никогда не могло обнаружить» (Выготский Л. С., 1996. С. 11).

2. Второй важнейший принцип определения единицы анали­за психического должен заключать в себе требование видеть за единицей анализа материал психического, в отличие от любого рода психических структур, функций, свойств, состояний. Анализ истории развития психологической мысли с начала оформ­ления психологии в самостоятельную науку отчетливо показал, что ни одна научная психологическая теория не может быть от­влечена от рассмотрения того материала, из которого строятся психические процессы. Психический процесс непременно дол­жен строиться из какого-то материала. Он не может быть пост­роен из структуры определенным образом взаимосвязанных эле­ментов, а единственно из самих этих элементов, которые, благодаря тем или иным способам организации, «укладываются» в структуру процесса. Иными словами, по меткому замечанию Л. М. Веккера, «нельзя построить здание из стиля или сшить пла­тье из фасона» (ВеккерЛ. М., 1974. С. 32). Во время, когда существование психических функцийпредполагает наличие сформи­рованных психических структур, а существование последних предполагает некий «строительный материал», из которого эти структуры состоят, сам этот психический материал уже ничего не предполагает: В данном случае речь не идет о том, как образуется "этот материал, что является первопричиной его возникновения. Едва ли вообще на вопросы: «В какой момент онтогенеза возни­кает собственно психическая активность? И по каким критери­ям следует судить, что эта активность психическая, а не биологи­ческая?», могут быть получены обоснованные, понятные ответы» В контексте данного обсуждения неважно, вследствие чего и когда в организме человека впервые возникает психическая жизнь¹. Принцип, постулирующий выбор в качестве единицы анализа психический материал, делает возможным объяснение психиче­ских процессов как процессов, имеющих свой собственный суб­страт. Вместе с тем этот принцип обязывает оценивать любое пси-