Главная | Обратная связь

Давид Давидович Гримм (1864-1941). Биографический очерк

 

Д.Д.Гримм родился 11 января 1864 года в Санкт-Петербурге в семье известного русского архитектора, академика и профессора Императорской Академии художеств Давида Ивановича Гримма (1823-1898). У него было двое младших братьев - Герман и Эрвин-Александр. Герман Давидович Гримм (1865-1942) пошел по пути своего отца и стал архитектором*(1). Эрвин Давидович Гримм (1870-1940) стал историком*(2).

Давид Давидович Гримм выбрал для себя поприще юриспруденции. По завершении гимназического курса обучения он поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Вероятно, еще во время учебы здесь у него появился интерес к римскому праву.

После окончания университета в 1885 году Д.Д.Гримм некоторое время работал в одном из департаментов Правительствующего Сената. Но карьера чиновника не интересовала его - он собирался посвятить себя научной и преподавательской деятельности. В процессе подготовки к работе в качестве преподавателя Давид Гримм около года слушал в Берлинском университете лекции немецких правоведов: Г.Дернбурга, А.Перниса, Э.Экка. Особенно большое значение для молодого русского правоведа имело общение с пандектистом Генрихом Дернбургом. Немецкая пандектистика станет впоследствии главным объектом его научных исследований.

Весной 1889 года Д.Д.Гримм успешно выдержал магистерский экзамен и тем самым открыл себе путь к преподавательскому поприщу. 14 сентября 1889 года он был назначен на должность приват-доцента Дерптского университета по кафедре римского права.

В 1891 году Гримма перевели для чтения курса римского права в Императорское училище правоведения. В этом учебном заведении он будет преподавать в течение четырнадцати лет - вплоть до 1905 года.

В 1893 году Д.Д. Гримм успешно защитил магистерскую диссертацию "Очерки по учению об обогащении"*(3) и был утвержден*(4) Советом Санкт-Петербургского университета в степени магистра римского права. В 1894 году ему было поручено преподавать на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета спецкурс на тему: "Чтение о некоторых спорных вопросах Римского права". С 1896 и до 1906 года Давид Давидович читал также курс энциклопедии права в Военно-Юридической академии.

Высочайшим приказом по министерству народного просвещения от 4 декабря 1899 года Д.Д.Гримм был назначен "исправляющим должность Экстраординарного Профессора С.-Петербургского Университета по кафедре Римского права, с оставлением в занимаемых им по Училищу Правоведения и Военно-Юридической Академии должностях"*(5).

24 сентября 1900 года Д.Д.Гримм успешно защитил докторскую диссертацию по теме: "Основы учения о юридической сделке в современной доктрине пандектного права"*(6) и 18 декабря того же года Совет Санкт-петербургского университета утвердил его в степени доктора римского права.

8 сентября 1901 года Д.Д.Гримм на основании ходатайства Управляющего Петербургским Учебным Округом и положительного отзыва профессора А.Х.Гольмстена о его научной деятельности был определен ординарным профессором по кафедре римского права*(7). Менее двух месяцев спустя - 31 октября 1901 года - он был назначен на четырехлетний срок деканом юридического факультета Санкт-Петербургского университета.

С 14 октября 1904 года профессор Д.Д.Гримм в течение последующих двух лет занимал должность инспектора классов Императорского Училища правоведения.

15 октября 1905 года Санкт-Петербургский университет был распоряжением правительства закрыт до осени 1906 года. В соответствии с распоряжением министра народного просвещения, изданном 28 октября 1905 года, университет закрывался на неопределенное время. Причиной такого решения были беспорядки в Санкт-Петербурге и волнения среди студенчества.

11 июля 1906 года Д.Д.Гримм был назначен профессором Высших Женских курсов для преподавания римского права на только что открытом в рамках этого учебного заведения юридическом факультете*(8). А спустя три месяца - 10 октября указанного года - его утвердили в должности декана юридического факультета Санкт-Петербургского университета на новый четырехлетний срок*(9).

8 февраля 1907 года выборщиками членов Государственного Совета от Императорской Академии наук и Императорских Российских университетов профессор Д.Д.Гримм был избран в состав Государственного Совета Российской империи*(10). 15 октября 1912 года он выбыл из него, вынув жребий на выбытие, но в тот же день был снова избран в члены Государственного Совета от Императорской Академии наук и Императорских российских университетов.

В рамках данного органа, в котором обсуждались "законодательные предположения, восходящие к верховной самодержавной власти", возникло несколько политических группировок: правая, центр, правый центр, кружок внепартийного объединения и левая. Левая группировка, именовавшаяся также "прогрессивной", была самой малочисленной и соответственно маловлиятельной в Государственном Совете. Именно в нее вошел Д.Д.Гримм и возглавлял ее во все время деятельности Совета, то есть до мая 1917 года.

Будучи юристом, Гримм принимал активное участие в обсуждении рассматривавшихся на заседаниях Государственного Совета законопроектов. И его мнениям по тем или иным юридическим вопросам считались авторитетными среди членов Государственного Совета. Так, выступление Д.Д.Гримма в поддержку законопроекта об авторском праве во многом способствовало его принятию данным органом. Однако бывали случаи, когда его доводы не принимались большинством, несмотря на то, что они находили поддержку у других видных правоведов - членов Государственного Совета. В 1916 году Д.Д.Гримм поддержал вместе с А.Ф.Кони и Н.С.Таганцевым прошедший Государственную Думу и внесенный в Государственный Совет законопроект о допущении женщин в адвокатуру*(11).

Из революции 1905-1907 годов русская интеллигенция вышла расколотой на партии. Д.Д.Гримм примкнул, подобно многим другим правоведам, к партии конституционных демократов, выступавшей также под именем "партии народной свободы". Однако Давид Давидович не стал активным партийным деятелем. До 1911 года он лишь дважды - 8 и 9 марта 1908 года - принимал участие в заседаниях Центрального комитета конституционно-демократической партии*(12) и при этом в основном молчал - только один раз подал голос, высказавшись за участие членов партии в работе правительственных комиссий*(13).

1 марта 1910 года Д.Д.Гримм был избран ректором Санкт-Петербургского университета и 22 марта император Николай II своим Высочайшим приказом утвердил его в этой должности на трехлетний срок. 1910-1911 годы были трудным временем в жизни российских университетов. Студенты, подпавшие под влияние политической пропаганды революционеров и либералов, стремились превратить учебные заведения в политические клубы. Они беспрестанно митинговали и бастовали, устраивали политические шествия. Такое поведение студентов провоцировало власти на принятие жестких мер по наведению порядка с помощью полиции. Деканы факультетов и особенно ректор университета оказывались при этом в положении между молотом и наковальней. Ректор Д.Д.Гримм старался успокоить студентов и в то же время делал все необходимое для предотвращения вторжения полиции в стены университета.

В конце концов частые студенческие волнения, выливавшиеся, как правило, в кровавые столкновения с полицией, вынудили правительство принять меры по наведению порядка в учебных заведениях. Постановлением Совета Министров от 11 января 1911 года была ликвидирована автономия университетов. В тот же день был издан циркуляр министерства народного просвещения "О временном недопущении публичных и частных студенческих собраний в стенах высших учебных заведений"*(14).

Эти меры привели к еще большему обострению обстановки в российских университетах. Студенты продолжали митинговать, несмотря на запреты правительства. Полиция же действовала теперь более решительно.

22 января в главном коридоре здания Санкт-Петербургского университета были вывешены два красных флага с надписями "Долой самодержавие" и "Да здравствует учредительное собрание". Спустя неделю после этого ректор Д.Д.Гримм распорядился закрыть университет в целях предупреждения беспорядков.

В начале сентября 1911 года Давид Давидович подал прошение об отставке с поста ректора. Высочайшим приказом от 11 сентября он был "уволен от должности Ректора Императорского С.-Петербургского университета, с оставлением в должности Ординарного Профессора того же Университета". Новым ректором был утвержден 12 декабря 1911 года профессор всеобщей истории Эрвин Давидович Гримм*(15), занимавший ранее должность проректора.

3 августа 1913 года министр народного просвещения Л.А.Кассо издал приказ о переводе Д.Д.Гримма на должность ординарного профессора Императорского Харьковского университета по кафедре римского права. Но профессор Гримм являлся членом Государственного Совета, и это давало ему основание отказаться от назначения в Харьковский университет. Высочайшим приказом от 10 февраля 1914 года Д.Д.Гримм был, как говорится в его "Формулярном списке", "уволен от занимаемой должности Ординарного Профессора Императорского Харьковского Университета, по случаю причисления к Министерству Народного просвещения"*(16).

После этого в российских газетах появились статьи, в которых под сомнение ставилась правомочность пребывания Д.Д.Гримма в составе Государственного Совета. Повод к такому сомнению дал тот факт, что он, избранный в Государственный Совет от Императорской Академии наук и Императорских российских университетов, не занимал отныне профессорской должности в каком-либо университете. 7 марта Государственный Совет признал подавляющим большинством, что увольнение Д.Д.Гримма в отставку министром народном просвещения не лишает его права быть членом Государственного Совета.

Министр Л.А.Кассо многих профессоров столичных университетов пытался в то время рассредоточить по провинциальным университетам. Например, профессор М.Я.Пергамент был послан преподавать римское право в Юрьевский (бывший Дерптский) университет. Он так же как Гримм отказался покидать Петербург и вышел в отставку. И.В.Гессен писал в своих мемуарах об этих правоведах: "Оба они были типичными добросовестными учеными немецкой выучки, образцово корректными людьми"*(17).

С 1 сентября 1914 года Д.Д.Гримм начал преподавать в Александровском (бывшем Царскосельском) лицее*(18). Одновременно продолжалась его работа в качестве члена Государственного Совета.

Начало Первой мировой войны вызвало в русском обществе волну патриотизма, охватившую все слои населения. Патриотические чувства возобладали и среди интеллигенции. Выражая их, Совет Петроградского университета направил 29 июля 1914 года императору Николаю II адрес, в котором заявлял, что горит "одинаковым" с царем и его народом стремлением посвятить свои силы служению "оружию, поднятому в защиту Святой Руси и всего славянства"*(19). 1 сентября 1914 года Совет Петроградского университета принял решение об отчислении 3% содержания профессоров и служащих университета на лазареты для раненых*(20).

Созданные интеллигентами политические партии меняли в новых условиях свою тактику, переходя от противостояния правительству к поддержке его деятельности. ЦК конституционно-демократической партии обнародовал 20 июля 1914 года воззвание, в котором призывал отложить внутренние споры, не давать врагу "ни малейшего повода надеяться на разделявшие нас разногласия".

Вожди "кадетов" надеялись, что в условиях император Николай II призовет их во власть. Когда же им стало очевидно, что этим их надеждам сбыться не суждено, они резко сменили свое поведение и отказались от политики поддержания "внутреннего мира". С лета 1915 года "кадеты" вновь стали в оппозицию к правительству. Все их действия определялись теперь стремлением дискредитировать правительство в глазах русского общества. При этом для достижения данной цели вождями конституционных демократов вполне допускалось применение любых и самых гнусных средств.

1 ноября 1916 года лидер "кадетов" П.Н.Милюков выступил в Государственной Думе с целой серией откровенных инсинуаций по отношению к правительственным кругам и в том числе в адрес самого императора Николая II и его супруги Александры Федоровны. В процессе своей клеветнической речи Милюков неоднократно восклицал: "Что это - глупость или измена?" Текст этой Милюковской речи был широко распространен "кадетами" в городах Российской империи и в русской армии.

И.А.Ильин рассказывал впоследствии в своих мемуарах о том, как однажды - было это в 1917 году - спросил П.Б.Струве, на каком основании Милюков произносил свою пресловутую речь в Думе 1 ноября 1916 года: "Глупость или измена?" И Петр Бернгардович, входивший когда-то в состав ЦК партии "кадетов" и знавший умонастроения ее руководства, ответил: "Видите ли... У него тоже не было никаких оснований... Но в то время центральный комитет Конституционно-демократической партии считал, что в настоящий момент против Царской семьи политически показуется инсинуация"*(21).

По всей видимости и Д.Д.Гримм придерживался тогда подобного совершенно аморального и антигосударственного воззрения. Выступая в феврале 1916 года на заседании академической группы партии "кадетов", он открыто заявлял: "Нет никаких сомнений в том, что война нами проиграна"*(22). Данное заявление было сделано в то время, когда и самому поверхностному наблюдателю было очевидно, что Германия выдыхается и более года войны с Россией не выдержит. Россия же в свою очередь к тому времени полностью оправилась от неудач первых месяцев войны и обретала силы для окончательной победы над своим злейшим историческим врагом. Впрочем все это хорошо понимали вожди "кадетов". Сознавая при этом, что победа России укрепит самодержавный строй и сделает их шансы на обретение власти в данной стране очень и очень призрачными, они стремились создать условия для скорейшего свержения Николай II с императорского трона.

Д.Д.Гримм встретил февральскую революцию 1917 года с воодушевлением, не подозревая какую великую катастрофу она несла для России и сколь тяжкими окажутся ее последствия для личной его судьбы.

3 марта 1917 года состоялось экстренное заседание Совета Петроградского университета, на котором была принята резолюция о полной поддержке Временного правительства. В ней, в частности, говорилось: "Довести до сведения Временного правительства, опирающегося на единодушную поддержку народа и армии, чьими героическими усилиями навсегда опрокинут старый порядок, что в этот ответственный момент, переживаемый родиной, Совет считает своим долгом предоставить в полное распоряжение Временного правительства все свои силы, дабы способствовать прочному насаждению нового порядка". На этом же заседании Совет единодушно решил обратиться к новому министру народного просвещения А.А.Мануйлову с просьбой восстановить в правах уволенных из Петроградского университета в годы царского режима профессоров. В списке этих профессоров был назван и Д.Д.Гримм*(23).

16 марта 1917 года Д.Д.Гримм был назначен Указом Временного правительства Правительствующему Сенату "Комиссаром Временного Правительства над Государственной Канцелярией и Канцелярией по принятию прошений".

Приказом по министерству народного просвещения от 4 июля 1917 года он был утвержден ординарным профессором Петроградского университета по кафедре римского права - "согласно избранию, с оставлением его Сенатором".

14 октября 1917 года - за одиннадцать дней до большевистского переворота - Д.Д.Гримм подал прошение о выходе на пенсию. При этом он сохранял за собой звание профессора, члена факультета и Совета.

В июне 1918 года Петроградский университет был переименован в 1-й Петроградский государственный университет (Петроградский Психоневрологический институт был назван при этом 2-м Петроградским госуниверситетом, а Высшие Женские курсы - 3-м ПГУ)*(24). Это был первый всплеск волны реформ, надвигавшейся на российские университеты. Поняв, что с университетской автономией в скором времени будет покончено, брат Д.Д.Гримма профессор Э.Д.Гримм, избранный 16 октября 1917 года ректором Петроградского университета на третий срок, отказался от своей должности*(25).

В июне 1919 года юридический факультет 1-го Петроградского университета, членом которого числился Д.Д.Гримм, был преобразован в политико-юридическое отделение учрежденного на базе историко-филологического факультета и факультета восточных языков "факультета общественных наук"*(26). Деканом ФОНа стал профессор Д.Д.Гримм.

2 августа 1919 года по постановлению наркомата просвещения 1-й, 2-й и 3-й Петроградские университеты объединялись в Единый Петроградский государственный университет.

В ночь с 3 на 4 сентября 1919 года ЧК арестовала группу профессоров Петроградского университета. В числе арестованных оказались правоведы Д.Д.Гримм и М.Я.Пергамент. 11 сентября Совет университета, собравшись по этому случаю на экстренное заседание, принял решение собрать деньги на питание находящихся под арестом профессоров и преподавателей, а также послать депутацию к председателю Совета народных комиссаров В.И. Ленину*(27). Д.Д.Гримм был в конце концов отпущен на поруки*(28). 29 октября 1919 года новым деканом "факультета общественных наук" вместо Д.Д.Гримма был утвержден Советом университета профессор Н.Я. Марр.

Весной 1920 года Д.Д.Гримм покинул Советскую Россию и на короткое время поселился в Финляндии в Гельсингфорсе (Хельсинки). Здесь уже пребывали его жена Вера Ивановна Гримм, сын Иван со своей супругой Марией и сыном (внуком Давида Давидовича) Дмитрием, а также няня Дмитрия Степанида Кузьмина. Они приехали сюда еще в 1918 году*(29).

Д.Д.Гримм стал сотрудником выходившей в столице Финляндии с 5 декабря 1919 года газеты "Новая русская жизнь". Генерал П.Н.Врангель, принявший 22 марта 1920 года пост Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России, назначил его своим официальным представителем в Финляндии*(30). Одновременно профессор Д.Д.Гримм возглавил созданный в этой стране Русский Научный комитет.

Летом 1920 года он получил приглашение из университета старинного эстонского города Тарту занять должность ординарного профессора по кафедре римского права. Это был университет, в котором начиналась его преподавательская деятельность. Давид Давидович вел здесь в 1889-1891 годах тот же самый курс римского права, на который его звали. Только город Тарту именовался в то время Дерптом*(31). Инициатором приглашения Д.Д.Гримма в Тартуский университет являлся его коллега по работе в Сенате и по специальности профессор гражданского права И.М.Тютрюмов. К тому времени в Эстонии обосновалось немало русских профессоров. Работали они и в Тартуском университете, причем читали лекции на русском языке. Однако Гримм, несмотря на весьма благоприятные условия для научной и преподавательской деятельности в Тарту отказался в 1920 году переехать в этот город.

Осенью 1920 года Д.Д.Гримм находился в Париже. 18 ноября 1920 года он участвовал в заседании Парижского комитета конституционно-демократической партии*(32). 1 января 1921 года Давид Давидович был в Берлине и присутствовал на проходившем в этот день заседании Берлинской группы членов партии народной свободы ("кадетов")*(33).

Отношения Д.Д.Гримма с руководством этой партии были весьма сложными. Он не вписывался в рамки либеральной идеологии февральской революции 1917 года, проповедовавшейся Милюковым и К?. Следуя этой идеологии, вожди "кадетов" главными своими врагами считали не левые партии, а организации правых - движение русских националистов. Данных воззрений придерживался летом и осенью 1917 года А.Ф.Керенский. Ведя борьбу с русскими националистами, он попустительствовал большевикам и левым эсерам, несмотря на то, что располагал фактами о сотрудничестве их вождей с представителями германского генерального штаба. В результате этого Керенский фактически создал условия для захвата левыми партиями государственной власти в России. Этот печальный опыт ничему не научил вождей конституционных демократов. Оказавшись в эмиграции, они остались на прежних своих политических позициях. Когда Д.Д.Гримм принял осенью 1920 года участие в создании "Русского Парламентского Комитета за границей", в котором активную роль играли русские эмигранты, придерживавшиеся правых воззрений, Парижский комитет партии "кадетов" выступил против какого-либо сотрудничества его с данной организацией. Давид Давидович вынужден был на заседании 14 декабря оправдываться перед членами Парижского комитета, утверждая, что "Русский Парламентский Комитет за границей" "согласно своему уставу не является политической организацией"*(34). Парижский комитет в ответ на это поручил президиуму довести до сведения Д.Д.Гримма "имеющуюся у него и противоречащую такому утверждению информацию"*(35).

На заседании Парижского комитета конституционно-демократической партии, состоявшемся 14 декабря 1920 года, П.Н.Милюков представил для обсуждения свою записку о пересмотре партийной тактики в новых условиях. В ней лидер "кадетов" возложил всю ответственность за поражение в борьбе с большевиками в ходе гражданской войны на правые организации и "национально-русские военные центры". Он предложил отмежеваться от этих "виновников" поражения и вести дальнейшую борьбу с большевизмом без них, объединившись только с организациями, стоящими на "левом фланге русской общественности"*(36). Д.Д.Гримм выступил с возражениями против предложений Милюкова. "В критике не уделяется, - отмечал он в своем выступлении, - достаточно внимания тем объективным трудностям в прошлом опыте, которые никто не мог бы преодолеть. Мне непонятно огульно отрицательное отношение к правым и слишком уступчивое к левым. Если бы у нас была твердая программа, к нам многие пришли бы справа. Во всей "Записке" основная цель - борьба с большевизмом - затушевана, ибо сохранение принципов февральской революции есть голая формула без реального содержания"*(37).

Воззрения, которые исповедовал Д.Д.Гримм в рассматриваемое время, его приверженность к национально мыслившим политическим деятелями русской эмиграции в целом и к генералу Врангелю в особенности - все это сближало его с Иваном Александровичем Ильиным*(38). И.А.Ильин считал П.Н.Врангеля единственным человеком, подходящим к роли русского вождя. Петр Николаевич в свою очередь видел в Ильине мыслителя-патриота, наиболее адекватно оценивавшего происшедшее в России и перспективы борьбы с большевизмом. С 1923 года и до смерти Врангеля в 1928 году Иван Александрович вел с Петром Николаевичем интенсивную переписку*(39).

В свете этого неудивительно, что Ильин с презрением относившийся к "кадетам" и особенно к вождю этой партии П.Н.Милюкову, был в высшей степени доброжелательно настроен к Д.Д.Гримму. В 1927 году Иван Александрович писал в письме К Н.Н. Крамарж: "Невольно мне пришлось войти во все или, вернее, во многие сложности русской колонии в Праге. На свете вообще не так много людей с сильным и прямым характером... А как они нужны! Какое счастье доверять человеку целиком! Т(о) е(сть) знать, что он не "силен, да зол", и не "благороден, да слаб", - а силен и благороден. Вот почему мне хочется сказать Вам, что я целиком доверяю 1) обоим Гримам: и Давиду Давидовичу, и Ивану Давидовичу, 2) Ник(олаю) Александр(овичу) Цурикову, 3) брату моему Василию Сергеевичу. Я видел их всех в ответственном и трудном положении; знаю, как они ставят вопросы; и знаю, как они борются. Они и сами все друг другу доверяют целиком"*(40). Приступая к написанию мемуаров, Ильин составил перечень тем, которым намеревался уделить особое внимание. В этом перечне отдельной строкой стояло "Д.Д.Гримм и его сын"*(41). Однако намерение свое рассказать в мемуарах об этих людях Иван Александрович не осуществил. Возможно виною был здесь молодой, резкий характером и скоропалительный на суждения о людях Иван Давидович Гримм.

Сына Д.Д.Гримма Ильин привлекал к сотрудничеству в своем журнале "Русский Колокол". Но Иван Давидович почему-то усмотрел в этом журнальном замысле Ильина стремление работать "наперекор" П.Б.Струве и тем "нарушить единство белого фронта". Эти свои обвинения И.Д.Гримм открыто высказал Ильину в своем письме, написанном в октябре 1927 года. Иван Александрович в свою очередь пересказал эти обвинения младшего Гримма самому П.Б. Струве*(42), назвав их "злым вздором" и заявив при этом, что "опровергать все это ниже моего достоинства - нет ни охоты, ни сил, ни времени". В письме к своему другу И.С.Шмелеву И.А.Ильин высказался по поводу обвинений И.Д.Гримма резче. "Третьего дня был расстроен пакостным письмом, полученным от Ивана Гримма из Юрьева, - писал Иван Александрович Ивану Сергеевичу 23 октября 1927 года. - "Обличает" меня (на основании моего конфид(енциального) досье) - в желании нарушить единство белого фронта; "совершить исторический подлог", выдачей моей "философской системы" за белую идеологию"; в претензии деспотически подвергнуть мир и Россию фил(ософско)-религиозной реформации; в чстолюбиво-властолюбивых замыслах орденского характера; в желании работать наперекор Струвинской России... и т.д. Все это тоном большой заносчивости, резким до неприличия, и с высокопарными разъяснениями "истин", продумываемых в состоянии перед магистерским экзаменом. На утомленную душу все это подействовало удручающе... Хочу ему не ответить вовсе. Это прием борьбы: инсинуировать пакости сердца своего предмет своего недоброжелательства"*(43).

Побывав осенью 1920 года в Париже, а в начале 1921 года в Берлине, Д.Д.Гримм возвратился в Финляндию*(44). Здесь он узнал об антибольшевистском выступлении русских моряков в Кронштадте. Видимо, данное событие вселило в него некоторую надежду на скорое падение большевистского режима в России. Давид Давидович немедленно, как узнал о нем, дал телеграмму своим соратникам в Париж. "Кронштадт советский, но антикоммунистический", - сообщал он в ней и далее высказывал свое мнение о произошедшем в Кронштадте: "Нарастает впечатление, что это красная борьба против коммунистов". Текст этой телеграммы Д.Д.Гримма был зачитан 10 марта 1921 года на заседании Парижского комитета партии "кадетов"*(45).

1 сентября 1921 года в газете "Петроградская правда" появилось сообщение о раскрытии заговора, ставившего своей целью свержение советской власти в Петрограде, и о расстреле заговорщиков*(46). В списке их была указана 61 фамилия. Под номером 30-м приводилась фамилия Николая Степановича Гумилева, уже тогда известного в качестве талантливого русского поэта. Кроме него назывались также фамилии профессора В.Н.Таганцева*(47) и его жены Надежды, профессора государственного права Н.И.Лазаревского, профессора-технолога М.М.Тихвинского, скульптора князя С.А.Ухтомского и др. Как установлено исследователями уже в наши дни это дело было сфабриковано чекистами*(48). Началась его фабрикация после того, как 30 мая 1921 года советскими пограничниками был убит морской офицер Ю.П.Герман, пытавшийся перейти российско-финляндскую границу. Поскольку убитый пробирался в Финляндию, то и вдохновителя "заговора" чекисты искали в этой стране. Самым видным из проживавших там российских эмигрантов был профессор Д.Д.Гримм. Именно он, являвшийся - как удачно все складывалось для чекистов-фабрикаторов -представителем генерала Врангеля и был объявлен главным вдохновителем указанного "заговора". На роли помощников "руководителя заговора" Д.Д.Гримма чекистами были назначены другие видные деятели русской эмиграции - проживавшие в Париже П.Б.Струве и В.Н.Коковцев. Им была приписана организация "группы русских финансистов для оказания финансовой и продовольственной помощи Петрограду после переворота".

18 мая 1922 года в Праге открылся Русский Юридический факультет*(49). Для чтения обучавшимся в нем русским студентам курсов истории римского права и догмы римского права, а также гражданского права дореволюционной России был приглашен Д.Д.Гримм. Так начался чешский период эмигрантской жизни русского правоведа. Давид Давидович поселился со своей семьей в предместье Праги под названием Вшеноры. Здесь тогда селились многие русские эмигранты, обосновавшиеся в Чехословакии. В частности, некоторое время во Вшенорах снимала квартиру русская поэтесса Марина Цветаева.

23 апреля 1924 года умер организатор этого учебного заведения и его первый декан профессор П.И.Новгородцев*(50). Вместо него на пост декана был избран Д.Д.Гримм.

В период своей работы в Праге, Давид Давидович умудрялся читать лекционные курсы и в Русском Научном институте в Берлине. В Государственном архиве Российской Федерации хранится расписание лекций, читавшихся профессором Д.Д.Гриммом в Русском Научном институте в Берлине*(51). И в то же время здесь имеется немалое количество документов, отражающих его деятельность в рассматриваемое время в рамках Русского Юридического факультета в Праге*(52).

В 1926-1927 годах проходил подготовку к профессорскому званию по кафедре государственного права на Русском Юридическом факультете в Праге сын Давида Давидовича Игорь Гримм. В июне 1927 года он успешно сдал магистерский экзамен. Его магистерская диссертация была написана на тему: "Двойственность государственно-общественного бытия в учении Аристотеля".

Русский Юридический факультет в Праге имел статус частного учебного заведения. Материальная база его деятельности формировалась из платы студентов за обучение (60 чешских крон за полугодие) и денежных дотаций из государственного бюджета Чехословакии. С середины 20-х годов финансовая помощь Чехословацкого правительства стала урезаться, а затем и вовсе была прекращена. Это заставило руководство Русского Юридического факультета прекратить прием новых студентов с 1925/26 учебного года и объявить о завершении деятельности его как учебного заведения после выпуска последних из обучавших здесь студентов, то есть с весны 1929 года. После этого факультет функционировал в качестве ученой корпорации, ведущей научные исследования вплоть до вторжения в Чехословакию немецких войск.

Профессор Д.Д.Гримм не стал дожидаться окончательной ликвидации Русского Юридического факультета и в августе 1927 года принял повторное предложение Тартуского университета занять вакантную кафедру римского права. 12 августа указанного года он был зачислен в штат этого учебного заведения.

В Тартуском университете в те времена обучалось довольно много русских студентов (4-5% от общего числа учащихся). В 20-е годы важнейшие лекционные курсы читались здесь на русском языке, поскольку ведущими профессорами были русские. Но с середины 30-х годов власти Эстонии стали вводить ограничения на преподавание дисцилин на русском языке.

Переехав в Тарту, Д.Д.Гримм не расстался окончательно с Прагой. Он покинул пост декана РЮФ, но остался в должности профессора факультета*(53). В июле 1929 года он безуспешно пытался с другими профессорами (Е.В.Спекторским, С.В.Завадским, А.А.Кизеветтером) добиться от правительства Чехословакии предоставления некоторого числа стипендий русским студентам-эмигрантам для того, чтобы возобновить прием на первый курс Русского Юридического факультета.

В 1934 году - в возрасте семидесяти лет - Д.Д.Гримм вышел на пенсию.

Между тем в указанном году в Эстонии начали происходить бурные события. 12 марта 1934 года здесь было введено осадное положение (положение охраны). 2 октября завершилась очередная сессия Государственного Собрания (Riigikogu). После этого данный представительный орган больше не созывался. 6 марта 1935 года в Эстонии был введен запрет на деятельность всех политических партий и организаций. Завершилась череда подобных событий созывом в 1937 году Национального собрания, перед которым была поставлена задача разработки новой конституции страны.

Профессор Д.Д.Гримм указом Старейшины государства был назначен членом второй палаты Национального Собрания (Rahvuskogu). Вместе с ним в состав данного учреждения вошло еще трое представителей русского населения Эстонии (В.Н. Рославлев, М.А. Курчинский, А.Е. Осипов). 28 июня 1937 года Национальное собрание приняло новую конституцию Эстонии и на этом завершило свою работу.

После этого Д.Д.Гримм прожил еще четыре года. Умер Давид Давидович в Риге, оккупированной немцами, 29 июля 1941 года.

 

***

 

Научное наследие Д.Д.Гримма состоит в основном из книг и статей, посвященных истории и догме римского права, различным вопросам гражданского права и теории права. Помимо уже упоминавшихся выше его магистерской и докторской диссертации им были опубликованы: "Курс римского права" (1904), "Лекции по истории римского права" (19__), а также немало весьма объемных по своему размеру и богатых по содержанию статей*(54). Но самым известным произведением Д.Д.Гримма является учебник "Лекции по догме римского права". До 1917 года он выдержал шесть изданий. В 1919 году вышло в свет его седьмое издание. И после этого он продолжал издаваться там, где правовед преподавал этот учебный курс.

Об отличии догмы римского права от истории его Д.Д.Гримм написал во введении к своим лекциям. "История права, - отметил он, - изучает правовые институты в порядке последовательности, смены их во времени, а догма права - в порядке сосуществования". "При историческом изучении мы исследуем последовательную смену правовых институтов во времени в зависимости от изменяющихся условий жизни данной общественной среды. При догматическом изучении мы берем и анализируем эти правовые институты в том виде, в каком они представляются при данных условиях места и времени".

Русские правоведы прошлого видели в римском праве особого рода теорию гражданского права. Они полагали, что изучение римского права призвано служить усвоению основных понятий гражданско-правовой науки, выработке элементарных навыков юридического мышления. Для достижения данных целей большее значение имело очевидно преподавание не истории, а догмы римского права.

 

Доктор юридических наук, В.А. Томсинов

профессор юридического факультета

МГУ имени М.В.Ломоносова

 

Введение

 

_ 1. Объект юридических наук и, в частности, догмы права

 

Явления человеческого общежития, составляющие предмет изучения социальных наук, слагаются из бесконечного ряда сосуществующих и сменяющих друг друга отношений, в которые люди вступают друг с другом и с окружающими их предметами для достижения тех или иных целей. Эти отношения выражаются вовне в известном, специфическом поведении заинтересованных лиц. Большинство этих отношений носит массовый характер, периодически повторяется и выливается в известные типичные формы. Так, мы периодически едим и пьем, работаем и веселимся в той или иной области, вступаем в разные сделки, воюем и миримся, и т.д. и т.п., причем все это в общем совершается до мелочей весьма определенным, типичным образом. Оно и понятно: одинаковые причины всегда порождают одинаковые последствия. Поскольку общее состояние данной социальной среды, интересы и потребности членов ее, с одной стороны, способы и средства удовлетворения их, с другой стороны, остаются неизменными, постольку отдельные конкретные проявления этой среды и, в частности, поведение заинтересованных лиц будут иметь тенденцию повторяться. При этом весьма рано уже обособляются две группы повторных массовых отношений: одни из них приобретают характер нормальных, желательных, соответствующее поведение заинтересованных лиц, а вместе с тем и самые отношения признаются общественно целесообразными, (напр., различные типичные формы обмена благ, типичные формы пользования и распоряжения благами, получающие наименование субъективных прав); другие, напротив, считаются ненормальными, недопустимыми, соответствующее поведение, а вместе с тем и самые отношения признаются общественно вредными и вызывают против себя принятие известных репрессивных мер (напр. различные способы лишения жизни, присвоения "чужих" благ и т.д.).

В связи с этим, применительно к отдельным группам повторно встречающихся конкретных отношений, складывается известная система правил или норм, которые, в зависимости от степени развития данной социальной среды и степени важности, которая придается подлежащим отношениям, либо прямо формулируются и объявляются обязательными со стороны подлежащих социальных авторитетов, либо складываются помимо участия их, благодаря силе прецедента и привычки, с каковыми моментами со временем ассоциируется сознание обязательности в подлежащих случаях известного поведения и регулирующих его правил.

Из сопоставления этих правил или норм мы усматриваем, какие именно отношения, при каких условиях и в каком объеме, с точки зрения данной социальной среды, в данное время признаются нормальными, общественно целесообразными, какие, напротив, считаются аномальными, общественно вредными.

В результате создается весьма важное различие между реальными, конкретными жизненными отношениями, (напр., конкретной куплей-продажей, заключенной между А и В, конкретным правом пользования, предоставленным А относительно данного объекта со стороны В, и т.д.) и абстрактными типами отношений, именуемыми, поскольку соответствующие отношения приобретают юридическое значение, признаются юридически существенными, - юридическими институтами (так, напр., мы говорим об институте купли-продажи, мены, об институте собственности, узуфрукта и т.д.).

Всякое реальное, конкретное жизненное отношение, как мы уже заметили, выражается вовне в известном специфическом поведении, в совершении или несовершении известных действий со стороны реальных субъектов над реальными объектами. Ни о чем подобном, разумеется, не может быть речи в применении к абстрактным типам отношений, которые именно представляют собою не реальные величины, а лишь мыслимые комбинации общественных элементов. Каждый такой абстрактный тип и, в частности, каждый юридический институт слагается лишь из ряда норм, которые указывают, при наличности каких условий, каких признаков известного рода деятельность разрешается, предписывается или возбраняется, и которые, в частности, в применении к отношениям, признаваемым общественно целесообразными, указывают: во-первых, те моменты, те признаки, при которых данное отношение признается возникшим (напр. купля-продажа возникает с момента соглашения относительно товара и цены, право собственности возникает с момента передачи вещи и т.п.); во-вторых, те моменты, те признаки, которые определяют объем и содержание его, (напр., продавец может требовать уплаты цены, покупщик может требовать передачи товара, - собственник имеет, по общему правилу, бесконтрольное право пользования и распоряжения своей вещью, узуфруктуар может пользоваться вещью и извлекать доход из нее, но не может отчуждать и не должен ухудшать ее, и т.д.); наконец, в-третьих, те моменты, при наличности которых данное отношение считается прекратившимся.

Практическое соотношение между конкретными жизненными отношениями и абстрактными типами отношений сводится к тому, что эти абстрактные типы или, точнее, признаки, устанавливаемые ими, служат критериями для так назыв. юридической квалификации жизненных отношений: в самом деле, данное конкретное отношение, напр., данный договор, характеризуется как купля-продажа или наем и т.д. в зависимости от того, признаки какого абстрактного типа в нем встречаются. Это имеет то практическое значение, что в дальнейшем к данному отношению применяются нормы, установленные для отношений данного типа.

Различие конкретных жизненных отношений и абстрактных типов отношений имеет не только одно практическое, но и весьма важное теоретическое значение. Дело в том, что как те, так и другие могут служить объектом самостоятельного научного исследования. Поскольку мы изучаем конкретные жизненные отношения, мы описываем и обобщаем реальные жизненные явления и процессы, анализируем причины, породившие их, и последствия, ими вызванные. Поскольку мы изучаем абстрактно типы отношений, мы описываем и анализируем не то, что на самом деле происходит или произошло, а то, что, с точки зрения данной социальной среды, в смысле поведения заинтересованных частных лиц или тех или иных органов власти, при данных условиях считается нормальным, что ожидается от этих лиц, что должно или может (но может и не) быть совершено ими, или наоборот, совершение чего подлежащими лицами считается ненормальным, недопустимым, что не должно (но, тем не менее, может) быть совершено этими частными лицами и официальными органами.

К числу наук, изучающих не реальные жизненные явления, а абстрактные типы, наряду с нормативной этикой принадлежат и науки юридические. В частности, история права изучает смену правовых институтов во времени, (напр., смену отдельных форм собственности, залога и т.д. в системе русского или римского или иного какого-нибудь права); догма права анализирует эти правовые институты в том виде, в каком они представляются при данных условиях места и времени (напр., римское право собственности или залога времен Юстиниана, русское право собственности или залога времен Уложения царя Алексея Михайловича). Иначе говоря, - история права изучает правовые институты в порядке последовательности, смены их во времени, а догма права - в порядке сосуществования.

Таким образом как история, так и догма права имеют своим непосредственным объектом не конкретные юридические существенные отношения, а абстрактные типы их, юридические институты. Это не значит, конечно, чтобы можно было игнорировать подлежащие конкретные отношения.

Напротив, с ними нередко приходится считаться уже при описании юридических институтов. Особенно часто в таком положении может очутиться историк права, изучая, напр., институты, возникшие на почве обычного права и подлежащие реконструкции на основании наших сведений о том, что в данной области жизни действительно происходило, что считалось нормальным, не возбуждало споров и сомнений.

Равным образом, приходится считаться с конкретными жизненными отношениями и при объяснении происхождения, перемене или отпадении данных правовых институтов, в смысле указания, напр., на то, какие конкретные массовые отношения вызвали необходимость юридической регламентации или, напротив, необходимость пересмотра подлежащих норм и институтов или отмены их.

Наконец, конкретные жизненные отношения должны быть приняты во внимание и при оценке степени значения и целесообразности, степени соответствия тех или иных юридических институтов с реальными жизненными потребностями и интересами.

Не следует, однако, упускать из виду, что во всех указанных случаях конкретные жизненные отношения не являются самостоятельным объектом исследования, они берутся как нечто готовое, данное, ссылка на них служит лишь материалом, средством для построения учения о соответствующих юридических институтах, - только последние составляют самостоятельный объект исследования юридических наук.

Этим юридические науки отличаются от истории, политической экономии, социологии, которые имеют объектом именно конкретные жизненные отношения, задаются анализом и обобщением этих последних, пользуясь при этом в свою очередь в качестве материала данными юридических наук.

Правда, только что названные науки, и в частности социология, тоже могут привести в результате изучения конкретных жизненных отношений к выработке известных абстрактных типов (напр., типов античного - средневекового - современного государства, или типов античного - средневекового и т.д. мировоззрения или культуры и т.д.). Однако добытые таким путем чисто научные, теоретические типы не имеют ничего общего с теми практическими типами, о которых мы говорили выше. Основное различие между ними сводится к тому, что теоретические типы представляют собою лишь попытки воспроизведения типичных черт тех или иных групп связанных между собою проявлений общественной жизни, безотносительно к тому, представляются ли соответствующие комбинации общественных элементов желательными или нет, тогда как практические типы представляют собою известные, признанные желательными (или, наоборот, нежелательными) комбинации общественных элементов, безотносительно к тому, существуют ли подобные комбинации уже на практике или они лишь имеют быть призваны к жизни (или, наоборот, имеют быть недопущены) путем установления соответствующих обязательных правил поведения. В связи с этим стоит другое различие: только практические типы являются самостоятельным объектом изучения, тогда как теоретические типы или, точнее, посторонние их составляют результат изучения подлежащих конкретных явлений*(55).

В заключение остается отметить, что указанная нами основная особенность юридических наук обыкновенно упускается из виду или, по крайней мере, не подчеркивается с желательной отчетливостью. А это приводит на практике к постоянному смешению конкретных юридических отношений с абстрактными типами таких отношений, характерным признаком чего является употребление термина "юридическое отношение" то в смысле конкретного отношения, то в смысле абстрактного типа; а это, в свою очередь, повлекло за собою то последствие, что на каждом шагу абстрактным типам приписываются свойства конкретных отношений и наоборот.

Итак, мы установили объект юридических наук и, в частности, догмы права. Нам необходимо установить теперь понятие и значение догмы римского права.

 

_ 2. Понятие и значение догмы римского права

 

Мы видели, что каждая правовая система поддается двоякого рода изучению: историческому и догматическому. При историческом изучении мы исследуем последовательную смену правовых институтов во времени в зависимости от изменяющихся условий жизни данной общественной среды. При догматическом изучении мы берем и анализируем эти правовые институты в том виде, в каком они представляются при данных условиях места и времени. Догматическое изучение данной правовой системы само по себе может быть, конечно, приурочено к любому моменту исторического развития этой системы, но чаще всего оно, как по теоретическим, так и по практическим соображениям, имеет своим предметом живое действующее право. В самом деле, действующее право, с одной стороны, дает исследователю наиболее полный и сравнительно наиболее доступный материал; с другой стороны, изучение действующего права имеет прямое практическое значение, облегчая задачу судебной практики, призванной применять нормы права к отдельным конкретным случаям.

Переходя от этих общих соображений к вопросу о догматическом изучении римского или, точнее, римского гражданского права (ибо только о нем идет речь), нельзя не заметить, что в отношении этой правовой системы разрешение указанного вопроса несколько усложняется. Так называемое чистое римское право в том виде, как оно было кодифицировано в VI столетии н. э. императором Юстинианом, разумеется, нигде уже не признается, представляет собою явление историческое. Но кодификацией Юстиниана не завершился цикл исторического развития римского гражданского права. Ниже нам придется еще ближе остановиться на историческом процессе, известном под именем рецепции римского права. Пока заметим, что кодификация Юстиниана, в особенности с XII века, стала подвергаться серьезной научной разработке в Италии, разработке, которая со временем приобрела характер переработки юстиниановского права применительно к новым условиям жизни. В таком переработанном виде это право стало применяться в судах Италии, затем перешло во Францию и, наконец, в Германию, где римское право в весьма значительной части этой страны сохранило значение действующего права вплоть до 1900 г., когда вступило в силу новое Общегерманское гражданское уложение. Это римское право новой формации называется современным римским, или пандектным, правом. В Германии его называли также общим (германским) правом римского происхождения, в противоположность местным национальным правам и общему (германскому) национальному праву. Естественно, что в германских университетах предметом догматического изучения служило и продолжает служить именно это современное, а не чистое римское право. Но у нас, если не считать прибалтийской окраины, римское право никогда не было действующим правом. Поэтому, естественно, возникает вопрос: во-первых, насколько вообще может быть оправдываемо догматическое изучение этого права, что этим достигается, и, во-вторых, не следует ли, раз уже догматическое изучение этого права признается необходимым, избрать предметом изучения не так назыв. современное, или пандектное, а именно чистое римское право в том виде, в каком оно вылилось в юстиниановской кодификации.

1. Что касается первого вопроса, то он сводится к пресловутому вопросу о значении римского права для современной и, в частности, русской юриспруденции. Взгляды по этому вопросу очень расходятся. Многие, особенно у нас, думают, что римское право утратило всякое значение и что преподавание его держится только в силу, так сказать, инерции. Другие, главным образом присяжные романисты, превозносят его до небес и уверяют, что римское право есть и всегда будет ratio scripta, наиболее законченная система гражданского права, которая когда-либо существовала и будет существовать. Римское право не заслуживает ни подобного осуждения, ни подобной похвалы. Его действительное значение может быть сформулировано следующим образом:

а) Прежде всего оно представляет собою, несомненно, весьма выдающуюся во многих отношениях, а вместе с тем и самую разработанную в литературном смысле систему частного права. Конечно, и римское право не свободно от недостатков, притом как формальных, так и материальных. Формальные недостатки его заключаются в отсутствии сколько-нибудь удовлетворительно выдержанной системы юстинановской кодификации, в крайне казуистическом характере отдельных постановлений, в массе противоречий, недомолвок и т.д., что все вместе взятое чрезвычайно затрудняет пользование юстиниановскими сборниками. С материальной стороны римское право проникнуто принципом крайнего индивидуализма. Этот принцип проведен так односторонне, что нередко даже обращается против тех, кто наиболее заинтересован в сохранении его. Достаточно вспомнить, что позднейшее римское право при строгом проведении принципа ubi meam rem invenio, ibi eam vindico не делает никакого различия в способах приобретения права собственности на движимые и недвижимые вещи: тут и там считается достаточной простая, неформальная традиция вещи. Естественно, что полное отсутствие публичности при приобретении недвижимостей лишало приобретателя всякой возможности удостовериться, что он приобрел вещь у собственника ее, что она не будет отнята у него, а это должно было невыгодно повлиять на оборотоспособность недвижимостей. Неудобства такого порядка усугублялись тем, что римское право допускало в самых широких пределах залог как отдельных вещей, так и целого имущества путем простой, неформальной гипотеки, при которой залогодатель сохраняет собственность и владение заложенной вещи и, вместе с тем, возможность неопределенное число раз перезакладывать ее. Очевидно, ни кредитор, дающий деньги под залог, ни приобретатель вещи никогда не могли быть уверены, что она не обесценена целым рядом установленных раньше закладных прав далеко сверх своей стоимости. Объясняются приведенные недостатки римского вещного права именно преобладанием крайних индивидуалистических воззрений среди римских юристов. Дело поставлено так, как будто всякий переход прав затрагивает только непосредственно участвующих в приобретении и отчуждении права лиц, - интересы оборота, интересы третьих лиц отступают на задний план. При этом упускается из виду, что эти третьи лица не сегодня-завтра могут сами стать непосредственно заинтересованной стороной в деле, что пренебрежение их интересами вредит обороту в целом, обороту, в который входят в качестве составных единиц и те, кто в данное время участвует в приобретении и отчуждении прав. Из других частей римского права несвободно от серьезных недостатков в особенности наследственное право, отличающееся чрезмерной сложностью и запутанностью некоторых важных институтов, в особенности так назыв. права необходимого наследования. Выдающимися достоинствами отличается зато договорно-обязательственное право, в деле разработки которого римские юристы по своему времени воздвигли себе в полном смысле слова monumentum aere perennius. Весьма здравы также принципы, лежащие в основании брачно-имущественного права, построенного на начале раздельности имущества обоих супругов.

Если, таким образом, римское право наряду с бесспорными достоинствами страдает и весьма ощутительными недостатками, то все же оно в целом есть культурный памятник народа, стоявшего на высокой ступени развития, в сравнении же с правами варварских племен, заполонивших Западную Европу после падения Западноримской империи, оно стоит на недосягаемой высоте. Естественно поэтому, что, по мере роста гражданственности в среде новых западноевропейских народностей, по мере развития гражданского оборота, требующего соответствующего развития правовых институтов, ограждающих его, взоры ученых-юристов поневоле должны были обращаться на римское право, которое содержало в готовом виде все то, чего недоставало новым национальным правам. И вот начинается ученая разработка и переработка его, приведшая к созданию современного римского права. Эта ученая разработка не остановилась и после того, как римское право во Франции, в Италии, в значительной части Германии утратило значение действующего права. Этому помогло то обстоятельство, что не существовало и до сих пор не существует общей теории гражданского права. Между тем материал для такой общей теории в смысле массы вопросов, общих для всякой положительной системы гражданского права, все растет и растет. Нужно было как-нибудь справиться с ним. И вот, благодаря центральному положению римского права, начала которого в большей или меньшей степени легли в основание новых обширных кодификаций, эти общие вопросы стали разрабатываться именно применительно к римскому или, точнее, современному римскому праву. В этом смысле нельзя не согласиться с знаменитым романистом, проф. Берлинского университета Дернбургом, который говорит: "Пандекты имеют целью изложение общей теории гражданского права. Они выполняют эту задачу путем изложения общего права (gemeines Recht), поскольку последнее покоится на римских юридических традициях. Ибо это право (т.е. римское) составляет основание, на котором покоится гражданское право наших дней" (Pandecten, т. I, стр. 1). Если все это так, если римское право представляет собою самую разработанную систему гражданского права и, в известном смысле, служит суррогатом не существующей пока общей теории гражданского права, то это одно оправдывает уже то внимание, которое уделяется ему в университетском преподавании, это одно объясняет, почему без римского права если не юридическое вообще, то уж, во всяком случае, цивилистическое образование немыслимо.

b) Независимо от указанного соображения нельзя не указать еще и на другое в разъяснение важности основательного знакомства с римским правом. Дело в том, что начала римского права, как уже нами было замечено, легли, в большей или меньшей степени, в основание важнейших кодификаций частного права, появившихся в свет в конце XVIII и в течение XIX столетий; достаточно указать на прусское земское право, Code Civil, Саксонское гражданское уложение, Свод местн. узак. губ. прибалтийских, новое Гражданское уложение Германской Империи. Особенно сильно влияние римского договорно-обязательственного права, тогда как другие части римской системы подверглись весьма значительным изменениям. После этого понятно, каким важным подспорьем служит римское право для усвоения и полного уразумения современных систем.

c) Наконец, нельзя не обратить внимания еще на один пункт. Русским цивилистам приходится иметь дело с таким законодательным сборником, недостатки которого чрезвычайно велики. Мы имеем, конечно, в виду наш Свод Законов Гражданских, составляющий I ч. т. X Св. Законов. Многих вопросов первостепенной важности этот кодекс вовсе не касается. Тем более необходимо основательное и всестороннее знакомство с общими вопросами гражданского права для лиц, призванных участвовать в решении гражданских споров. А эти общие вопросы, как мы уже заметили, разрабатываются преимущественно романистами на почве современного римского права.

2. Если изложенные соображения убеждают в пользе и необходимости подробного догматического изучения римского права не только для западноевропейских, но и для русских юристов, то ими, вместе с тем, предрешается и вопрос о том, какой формации римское право, чистое или современное, должно быть положено в основание догматического курса. Вопрос, несомненно, должен быть решен в пользу современного римского права. Действительно, какой интерес и какую пользу может представить подробное догматическое изучение таких институтов, которые давно отжили свой век, как, напр., институт рабства, патроната, национально-римская форма контрактов, как стипуляция и литеральный контракт и т.п. Не им обязано римское право своей славой, своей живучестью. С другой стороны, как не остановиться ближе на тех новых началах, которые вдохнули в юстиниановскую кодификацию новую жизнь, приспособили ее к новым потребностям оборота, как то сделало признание обязательной силы за всеми неформальными соглашениями, расширение сферы применения bona fides, дальнейшее развитие тенденции позднейшего римского права к замене штрафных исков ex delicto исками, направленными на вознаграждение за убыток и т.д. Ввиду изложенного задачей нашего курса будет изложение современного римского, или пандектного, права. Бросим же теперь взгляд на ход образования этого права.

 

_ 3. Рецепция римского права на Западе*(56)

 

1) Варварские племена, образовавшие новые государства на развалинах Западноримской империи, как вне Италии (вестготское, бургундское, франкское), так и в пределах ее (остготское и позднее - лангобардское), не могли не признать до известной степени превосходства римской культуры, римских традиций, римских начал пред собственными. Это признание выразилось на первых порах в том, что римским подданным этих государств в большей или меньшей степени было предоставлено право судиться по началам римского права. Для них составлялись даже местами особые сборники, так называемые leges Romanae, самый важный из них - сборник, составленный для римлян, проживающих в пределах вестготского королевства, при Аларихе II в начале VI стол. (еще до-юстиниановской кодификации); он известен под именем lex Romana Wisigothorum, или Breviarium Alaricianum. С течением времени, и раньше всего в Италии, начала римского права стали проникать и в среду победителей Рима. Этому немало способствовало духовенство, воспитываемое поголовно в римском духе, ибо другого образования, кроме римского, неоткуда было взять. Церковь сама жила по римскому праву, - ecclesia vivit lege Romana, - и проводила начала его в жизнь при помощи церковных судов, компетенция которых со временем стала очень обширной. Дальнейшим фактором, подготовившим рецепцию римского права, явилась наука, особенно с XII в., со времени появления так называемой школы глоссаторов, зародившейся в Болонском университете. Глоссаторы слепо преклонялись пред римским правом. Свою задачу они усматривали в возможно точном, полном толковании юстиниановской кодификации; отдельные места источников разбирались в том порядке, в каком они следуют друг за другом в Corpus juris и снабжались краткими объяснительными замечаниями - glossae. Далее глоссаторы сопоставляли параллельные места, отмечали противоречия (так называемые антиномии) и пытались примирить их между собою. Никаких прямых практических целей, в смысле сближения римского права с потребностями современной им жизни, они не преследовали. Тем не менее, влияние, оказанное ими на распространение знакомства с римским правом, было чрезвычайно велико. Благодаря славе, которой в скором времени стал пользоваться Болонский университет, тут стекались слушатели из всей Италии, из Франции, Германии. Возвращаясь на родину, они уносили с собой сознание величия римского права и являлись проводниками и адептами его у себя дома. Уже с конца XII в. заметно решительное влияние римского права на практику итальянских судебных мест в смысле стремления к возведению римского права на степень главного источника права. Но, вместе с тем, должна была все настоятельнее сказываться потребность в переработке римского права, в приспособлении его к новым запросам жизни. Некоторое начало такой переработки было уже положено каноническим законодательством, - церковь рано начала модифицировать некоторые положения римских источников. Дело, начатое ею в скромных, сравнительно, размерах и в несколько одностороннем направлении, было продолжено преемниками глоссаторов, новой школой так называемых постглоссаторов, или комментаторов (с начала XIV в.). У комментаторов, в противоположность глоссаторам, преобладали практические тенденции. Они стремились привести в связь римские положения с постановлениями канонического права и правовыми взглядами окружающей их среды, не останавливались ради достижения этой цели пред тенденциозным толкованием римских источников. В научном отношении они далеко уступали глоссаторам, - характерно, между прочим, что они изучали и комментировали не столько сами источники, сколько глоссы к ним своих предшественников (ср. слова Sarti XV в.: scribunt nostri doctores moderni lecturas novas, in quibus non glossant glossas, sed glossarum glossas), - но практическое значение их было очень велико: в той форме, какую они придали римскому праву, оно окончательно привилось к жизни.

2) В частности, в Италии, как было замечено, римское право начинает приобретать характер главного источника права еще с конца XII в.

Во Франции римское право с XIII в. окончательно завоевало южную часть страны, получившей поэтому название pays du droit йcrit. На севере, напротив, удержалось обычное право, - это pays du droit coutumier. Мало-помалу, однако, римское право и там стало приобретать субсидиарное значение, т.е. стало применяться в тех случаях, в которых оказывались пробелы в местных статутах и обычаях. Главным проводником римского права во Франции служило наряду с духовенством сословие легистов, воспитывавшихся на нем в юридических школах Монпелье, Тулузы, Орлеана и т.д.; задача их облегчалась поддержкой, которую они встречали со стороны объединительной политики королевской власти. Какие глубокие корни успело пустить римское право в этой стране, явствует, между прочим, из того, что именно во Франции в эпоху Возрождения возникла новая, так назыв. французская историческая школа (XVI в.), произведшая целый переворот в науке римского права, вернувшаяся к изучению первоисточников его и давшая целый ряд замечательных работ, сохранивших первостепенное значение до нашего времени. К сожалению, она недолго продержалась.

Что касается, наконец, Германии, то здесь процесс рецепции совершался медленнее; только с половины XV в., после падения национального суда шеффенов, хранителей национальных обычаев, римское право окончательно утвердилось в этой стране, став "общим" ее правом (gemeines Recht) благодаря совокупным усилиям императоров, духовенства, университетов и выпускаемым ими образованным и полуобразованным деятелям. Да и то пришлось сделать немалые уступки национально-правовым воззрениям. Задача эта выпала на долю школы так назыв. юристов-практиков, усилиями которых создан был так назыв. usus modernus pandectarum, учение, представляющее собою своеобразную смесь римских и германских начал. Зато римское право продержалось в значительной части Германии до самого последнего времени под именем современного римского, или пандектного, права. А это, в свою очередь, имело то последствие, что германская наука приобрела руководящее значение в деле разработки римского права. Поэтому нам и приходится считаться с той постановкой его, которую оно получило в Германии.

Указав, таким образом, в общих чертах ход развития современного римского права, мы обратимся теперь к изучению источников