Главная | Обратная связь

Предварительные замечания

В любой области человеческой деятельности практика намного опережает развитие науки: систематичное изуче­ние законов проявления силы природы выступает как отстающий результат длинной цепи усилий по использо­ванию этих сил в практических целях. Соответственно и концепция политической экономии как отрасли науки возникла совсем недавно, но сам предмет ее исследований во все века неизбежно оказывался в центре практических интересов человечества, а иногда даже неоправданно по­глощал все его внимание.

Этим предметом является богатство. Авторы работ по политической экономии провозглашают своей целью пре­подавание или исследование сущности богатства, законов его производства и распределения. Прямо или косвенно сюда включается действие всех причин, обусловливающих процветание или прозябание человечества в целом и вся­кого сообщества людей в зависимости от степени дости­жения богатства — этого всеобщего предмета человече­ских желаний. Разумеется, никакой трактат по политиче­ской экономии не в состоянии рассмотреть или хотя бы перечислить все подобные причины, но в каждом из них предпринимается попытка изложить в максимально пол­ном объеме уже известные законы и принципы, на осно­ве которых они действуют.

Каждый человек имеет достаточно верное для житей­ских целей представление о том, что подразумевается под понятием «богатство». Никому не придет в голову сме­шивать исследования о богатстве с исследованиями, по­священными каким-либо другим великим человеческим интересам. Все знают, что одно дело быть богатым, а дру­гое быть образованным, храбрым или гуманным, что изу­чение вопроса о том, как нация становится богатой, коренным образом отличается от изучения путей ее пре­вращения в свободную, или добродетельную, или в славя­щуюся литературой, искусством, воинской доблестью, госу­дарственным устройством. Правда, все эти вещи косвенно связаны и влияют друг на друга. Иногда народ обретает свободу в результате того, что стал богатым, или дости­гает богатства вследствие того, что раньше стал свобод­ным. Вера и законы народа оказывают мощное влияние на его экономическое положение, а последнее в свою

Заказ № 363

очередь, воздействуя на его духовное развитие и общест­венные отношения, сказывается на его вере и законах. Но при всей тесной связи этих факторов, между ними имеются существенные различия, которые никто никогда не отрицал.

В данном трактате не ставится задача давать метафи­зически строгие определения, если идея, выраженная ка­ким-либо термином, уже получила четкое обозначение, отвечающее практическим целям. Но сколь ни трудно ожидать возникновения вредной путаницы по такому про­стому вопросу, а именно: что следует считать богатст­вом, тем не менее сама история свидетельствует, что такая путаница существовала, ей были подвержены и теоретики, и практические политики, а одно время она даже полу­чила всеобщее распространение, причем на протяжении многих поколений она придавала совершенно ложное на­правление политической жизни в Европе. Я имею в виду теоретическое направление, известное со времен Адама Смита под названием меркантилистской системы.

В период господства этой системы вся политика госу­дарств гласно или негласно основывалась на посылке, что богатство составляют только деньги или драгоценные ме­таллы, которые, если они еще и не выступают в форме денег, можно прямо превратить в деньги. Согласно рас­пространенным тогда теориям, все, что способствует на­коплению в стране денег или слитков драгоценных метал­лов, обогащает ее. Вывоз же из страны драгоценных ме­таллов делает ее беднее. Если в стране нет золотых и серебряных рудников, то единственная отрасль хозяйства, которая может ее обогатить, — это внешняя торговля, ибо только последняя может обеспечить приток денег. Всякая отрасль хозяйства, относительно которой считалось, что она вывозит больше денег, чем ввозит, рассматривалась как убыточная, как бы ни были велики и ценны ее доходы в иной форме. Экспорт товаров поддерживали и поощряли (даже такими способами, которые были чрезвычайно об­ременительны для реальных ресурсов страны), посколь­ку предусматривалось, что вывозимые товары оплачива­ются деньгами, и, следовательно, можно было рассчиты­вать, что выручка действительно будет состоять из золота и серебра. Импорт любых товаров, кроме драгоценных металлов, расценивался как потеря страной всей суммы стоимости этих товаров. Исключение составляли лишь те

товары, которые можно было с прибылью реэкспортиро­вать, или же материалы и оборудование для собственных отраслей промышленности, позволяющие производить экс­портные товары с меньшими издержками и таким образом обеспечить больший объем экспорта. На мировую торгов­лю смотрели как на борьбу между государствами из-за того, какому из них удастся забрать себе самую большую долю из существующего в мире золота и серебра. В этом состязании ни одна нация не может что-либо приобрести, не заставив другие нации потерять или по крайней мере не помешав им приобрести столько же.

Часто случается, что всеобщее убеждение, свойствен^ ное людям какой-либо эпохи в истории человечества, — убеждение, от которого в то время никто, за исключени­ем величайших гениев и храбрецов, не был и не мог быть свободен, — становится в последующую эпоху настолько очевидным абсурдом, что трудно даже вообразить, как можно было вообще когда-нибудь в подобное поверить. Так произошло и с теорией, согласно которой деньги слу­жат синонимом богатства. Приписывание деньгам такого свойства выглядит слишком нелепо, чтобы относиться к этому мнению серьезно. Оно похоже на примитивные фан­тазии детства, мгновенно разрушаемые одним лишь сло­вом взрослого. Но пусть никто не возомнит, что избежал бы этого заблуждения, живи он в то время, когда оно гос­подствовало. Все представления, порождаемые обыденной жизнью и повседневной хозяйственной практикой, способ­ствовали его распространению. Пока эти представления служили единственной основой для оценки роли денег, то, что 'мы сегодня считаем полным абсурдом, воспринима­лось тогда как само собою разумеющееся. Правда, как только такое понимание сущности денег было поставлено под сомнение, оно было обречено на исчезновение. Однако никому не приходило в голову усомниться в его правиль­ности, пока не получили распространение определенные приемы характеристики и анализа экономических явле­ний, проложившие себе путь в широкий мир лишь под влиянием Адама Смита и его толкователей.

В житейской речи богатство выражается в деньгах, вы спросите, как богат такой-то, вам ответят, что У него столько-то тысяч фунтов. Все доходы и расходы, барыши и убытки, все, что делает человека богаче или беднее, расценивается как поступление или утрата столь-

⁶* 83

ких-то денег. Правда, в опись состояния какого-либо лица включают не только деньги, фактически имеющиеся у него в наличии или ему причитающиеся, но и все другие об­ладающие ценностью предметы. Однако последние вы-ступают при этом не в своем собственном качестве, а в виде некоторого количества денег, за какое их можно бы­ло бы продать; если же за них давали бы меньшую сумму, то их владельца сочли бы менее богатым, хотя сами эти предметы оставались бы неизменными. Верно также, что люди не становятся богаче, когда держат свои деньги без употребления, и что во имя получения прибыли они долж­ны быть готовы идти на расходы. Те, кто обогащается по­средством торговли, достигают этого, отдавая деньги за товары и отдавая товары за деньги; первая часть процес­са столь же необходима, как и вторая. Но человек, поку­пающий товары с целью наживы, совершает такую куплю с тем, чтобы снова их продать за деньги, рассчитывая получить за них больше денег, чем сам отдал. Следова­тельно, получение денег представляется даже ему самому конечной целью операции. Зачастую ему платят не день­гами, а какими-либо другими товарами, стоимость которых равна той, за какую он продал свои. Однако он принима­ет их по денежной стоимости в надежде в дальнейшем выручить за них большую сумму денег, чем та, в которую они были оценены, когда он их брал. Торговец, ведущий крупное дело с быстрым оборотом капитала, в каждый данный момент располагает лишь небольшой его долей в виде наличных денег. Но ценность находящихся у него на руках товаров он видит только в том, что они могут быть обращены в деньги, никакую сделку он не считает завершенной до тех пор, пока ее конечный результат не выразится в уплате ему денег или в денежном долговом обязательстве. Когда торговец отходит от дел, все свое со­стояние он обращает в деньги и полагает, что лишь в таком виде обрел свою прибыль. Он руководствуется тем, будто только деньги составляют богатство, а другие цен­ности, которые можно обратить в деньги, служат лишь средством для его достижения.

Вопрос о том, для какой же цели нужны деньги, если не для удовлетворения потребностей и доставления удо­вольствий себе или другим, нисколько не смутит поборни­ка этой системы. Правда, скажет он, именно в этом назна­чение богатства, причем весьма похвальное, когда оно огра-

ничено отечественными товарами, поскольку, приобретая _их вы обогащаете своих соотечественников ровно на ту сумму, какую вы израсходуете. Пожалуйста, тратьте,, если вам угодно, свое богатство на удовлетворение каких угодно желаний по собственному вкусу, но ваше богат­ство образуют не сами эти желания, а та сумма денег или годовой денежный доход, с помощью которых вы их удов­летворяете.

В то время как существует много обстоятельств, придающих правдоподобие посылке, лежащей в основе меркантилистской системы, имеются также и некоторые, хотя далеко не достаточные, аргументы в пользу разли­чия, которое столь настойчиво проводит эта система меж­ду деньгами и всеми другими видами ценной собственно­сти. Мы действительно и по праву определяем выгоды, приносимые человеку богатством, не по количеству полез­ных и приятных вещей, которыми он на деле пользуется, а по той власти, какую он имеет над всей совокупностью полезных и приятных вещей, по его способности удовлет­ворять любую свою потребность, приобрести все, что по­желает. А такая сила заключена в деньгах, тогда как все-другие вещи в цивилизованном государстве обнаружива­ют ее только своей пригодностью к обмену на деньги. Владеть каким-либо другим ценным предметом — значит' владеть только этим предметом и ничем иным; если же-вы пожелаете приобрести вместо него другой предмет,, вам нужно сначала его продать или же, если это воообще возможно, обречь себя на неудобства и затяжки, связан­ные с поисками человека, который располагает тем, что нужно вам, и готов обменять это па вашу вещь. Но с по­мощью денег вы можете немедленно купить любую вещь, имеющуюся в продаже, и человек, чье состояние заклю­чено в деньгах или в предметах, которые легко обратить в деньги, владеет, как представляется ему самому и дру­гим, не одним только предметом, а сразу всеми вещами, какие деньги позволяют ему по своему усмотрению при­обрести. Полезность подавляющей части богатства, за исключением весьма небольшой его доли, состоит не в возможности удовлетворять повседневные желания, а в находящейся в распоряжении его владельца скрытой в богатстве способности обеспечить достижение любых це­лей вообще. А такой способностью не обладают столь не­посредственно никакие другие виды богатства, кроме-

денег. Деньги — единственная форма богатства, пригодная не для какого-нибудь одного лишь конкретного употреб­ления, а для всякого употребления вообще. Это их свой­ство не могло не привлечь внимания правительств, по­скольку оно имеет для них существенное значение. Ци­вилизованное правительство извлекает сравнительно небольшую пользу из налогов, если они поступают не в виде денег. Когда у него возникает необходимость произ­вести крупные и внезапные платежи, особенно плате­жи за границу на ведение войны или на субсидии, будь то в завоевательных целях или для предотвращения соб­ственного поражения (а в этом до последнего времени состояли две главные задачи национальной политики), то для этой цели едва ли найдется лучшее платежное сред­ство, чем деньги. Все эти причины заставляют как отдель­ных лиц, так и правительства при оценке имеющегося в их распоряжении богатства придавать почти исключитель­ное значение деньгам — in esse (наличным) или in posse (потенциальным) — и считать все другие вещи (рас­сматриваемые как часть их ресурсов) практически слиш­ком сложным средством для приобретения того единствен­ного, что, будучи приобретенным, мгновенно предоставля­ет безграничную власть над предметами желаний, т. е. того единственного, что лучше всего выражает понятие о богатстве.

Однако нелепость не перестает быть нелепостью даже в том случае, если выявлены внешние признаки, придаю­щие ей правдоподобие. Вот почему подлинный смысл меркантилистской теории должен был неизбежно обнару­житься, когда люди начали, пусть и несовершенным спо­собом, исследовать самую суть вещей и искать причины их возникновения в реальных фактах, а не в словах и выражениях обыденной речи. Как только люди спросили себя, что такое деньги на самом деле, какова их внутрен­няя сущность, какова подлинная природа выполняемых ими функций, они тотчас обнаружили, что деньги, как и другие вещи, мы стремимся приобрести лишь в силу их полезного назначения и что последнее вопреки обманчи­вой видимости отнюдь не беспредельно и имеет строго определенные и ограниченные рамки, а именно: способст­вует распределению результатов производства к выгоде тех, между кем они делятся. Дальнейшее исследование по­казало, что полезная роль денег ни в каком отношении

не возрастает от увеличения наличного и обращающегося в стране их количества; они в равной мере выполняют свою функцию и при малой и при большой совокупной массе. 2 млн. квартеров хлеба не в состоянии накормить столько же человек, сколько 4 млн., а на 2 млн. ф. ст. можно осуществить такой же объем перевозок, купить и продать такое же количество товаров, как и на 4 млн. ф. ст., но лишь по более низким номинальным ценам. Сами деньги, как таковые, не удовлетворяют никакой лич­ной потребности; их ценность для человека заключается в том, что они представляют собой удобную форму полу­чения им всякого рода доходов, которые он впоследствии, в наиболее подходящее для него время, превращает в дру­гие могущие быть для него полезными формы. Сколь бы велико ни было различие между страной, имеющей день­ги, и страной, вовсе не применяющей деньги, такое раз­личие сводится лишь к проблеме удобства, к проблеме экономии времени и труда; вроде помола зерна на водя­ной мельнице вместо ручной или (если употребить при­мер, приведенный Адамом Смитом) вроде пользы от до­рог; смешивать деньги с богатством — значит совершать такую же ошибку, как смешивать шоссе, представляющее самый удобный путь к вашему дому или полям, с самим домом или полями ⁵.

Деньги, являющиеся важным орудием в руках госу­дарства и частных лиц, справедливо считаются богатст­вом; но и все другое, что служит для удовлетворения че­ловеческих потребностей и что природа не отдает без приложения труда, также составляет богатство. Быть бо­гатым — значит обладать большим количеством полезных предметов или денег, чтобы их купить. Следовательно, все, что имеет покупательную силу, образует часть богат­ства, за которую в обмен можно приобрести всякие полез­ные или приятные предметы. Вещь, за которую ничего нельзя получить взамен, как бы полезна или необходима она ни была, не является богатством в том смысле, в ка­ком этот термин применяется в политической экономии. Например, воздух, хотя и является абсолютной необходи­мостью для человека, на рынке никакой цены не имеет, так как его можно получить безвозмездно, собирать же его в запас бессмысленно, так как это не принесет никому

⁵ [См. Приложение А. «Меркантилистская система».]

никакой прибыли или пользы; законы его производства и распределения составляют предмет не политической эко­номии, а совершенно иной науки. Но хотя воздух и не является богатством, человечество, получая его даром, становится намного богаче, поскольку труд, который при­шлось бы затратить на удовлетворение этой самой насущ­ной из всех потребностей, можно употребить на другие цели. Между тем вполне возможно представить себе об­стоятельства, при которых воздух окажется частью богат­ства. Если бы стало обычным длительное пребывание в местах, куда воздух естественным путем не проникает, как, например, в погруженный в море водолазный колокол, искусственно нагнетаемый туда воздух, подобно воде, по­даваемой в дома, имел бы свою цену. В свою очередь если бы в результате какого-либо переворота в природе атмос­ферного воздуха оказалось бы слишком мало для потреб­ления или его можно было бы монополизировать, то он мог бы обрести очень высокую рыночную цену. В этом случае владелец воздуха в количестве, превышающем его собственные потребности, располагал бы им как своим 'богатством, причем на первый взгляд общий размер бо­гатства человечества возрос бы в результате столь вели­кого для него бедствия. Ошибка здесь заключалась бы в игнорировании того обстоятельства, что, каким бы бога­тым ни стал владелец воздуха за счет остальной части общества, все другие люди стали бы беднее на ту сумму, какую они вынуждены были бы заплатить за то, что прежде получали бесплатно.

Отсюда вытекает важное расхождение в значениях •слова «богатство» в его применении к собственности от­дельного лица, страны или человечества в целом. В богат­ство всего человеческого рода включается только то, что может принести пользу или доставить удовольствие. Для отдельного человека богатством является все, что, будучи само по себе бесполезным, позволяет ему рассчитывать на получение взамен от других части их запаса полезных или приятных вещей. Возьмем, например, закладную в 1 тыс. ф. ст. на земельный участок. Она составляет богатство для того лица, которому она приносит проценты и кото­рый, вероятно, может продать ее на рынке за всю сумму долгового обязательства. Но для страны такая закладная не является богатством: при аннулировании сделки стра­на не станет ни беднее, ни богаче. Кредитор потеряет

1 тыс. ф. ст., а владелец земли выиграет ее. В масштабе страны закладная сама по себе не является богатством, она просто предоставляет А право на часть богатства Б. Она оказалась богатством для Л, богатством, которое он мог передать третьему лицу, но то, что он таким образом передавал, на деле оставалось совместной собственностью — в размере 1 тыс. ф. ст. — на землю, единственным номи­нальным владельцем которой был Б. Положение держа­телей государственных ценных бумаг, т. е. владельцев долговых обязательств страны, аналогично. Они — кре­диторы по закладным на общее богатство страны. Анну­лирование этого долга не означало бы уничтожение богат­ства, а просто его передачу, несправедливое его изъятие у определенной части членов общества в пользу прави­тельства или налогоплательщиков. Вот почему государ­ственные ценные бумаги нельзя считать частью нацио­нального богатства. Это не всегда учитывают составители статистических расчетов. Например, при исчислении ва­лового 'дохода страны, основанном на поступлениях подо­ходного налога, не всегда исключаются проценты по го­сударственным облигациям:, тогда как у налогоплательщи­ков учитывается весь их номинальный доход, включая ту его часть, которая у них изымается в виде налогов и об­разует доход держателей государственных облигаций. В результате такого исчисления часть общего дохода стра­ны учитывается дважды и совокупный национальный доход выводится в сумме, почти ⁶ на 30 млн. превышающей его подлинный размер. Но в то же время страна может включать в состав своего богатства принадлежащие ее гражданам ценные бумаги других государств и иные дол­ги, причитающиеся им из-за границы. Однако и эти сум­мы представляют для данной страны богатство лишь по­тому, что ее граждане являются совладельцами собствен­ности других стран. Они не составляют части коллектив­ного богатства всего человечества. Эти суммы образуют элемент распределения, а не действительную часть общей массы богатства.

Другим примером собственности, составляющей бо­гатство для лица, которому она принадлежит, но не для страны или человечества, являются рабы. Лишь в силу

° [В 1-м издании (1848 г.) «около»; в 5-м (1862 г.) —«почти».] [Этот абзац добавлен в 6-е издание (1865 г.).]

странного смешения понятий «собственность на рабов» {как это именуется) включают, причем по численности рабов, в оценку богатства или капитала той страны, ко­торая терпит существование подобного рода собственно­сти. Если человеческое существо, рассматриваемое в каче­стве объекта, обладающего производительной силой, об­разует часть национального богатства, когда эта его сила находится в собственности другого человека, то оно в такой же мере должно составлять часть богатства страны, когда его производительная сила принадлежит ему самому. То, что раб стоит для своего хозяина, — это только отнятая у него собственность, и ее отчуждение не может ничего прибавить к совокупной собствен­ности обоих — раба и хозяина — или к богатству стра­ны, жителями которой оба являются. Но правильный подход к делу не допускает, чтобы народ страны включа­ли в состав его богатства. Он, народ, и есть тот объект, ради которого и существует национальное богатство. Сам по себе термин «богатство» требуется для обозначения совокупности желательных предметов, которыми люди об­ладают, не только не включая сюда их собственные лич­ности, а, наоборот, противопоставляя их этим предметам. Люди не являются богатством для самих себя, хотя они и служат инструментом его приобретения.

Предлагалось определять богатство как «орудия», при­чем включить в это понятие не только одни инструменты и машинное оборудование, а всю находящуюся во владе­нии отдельных лиц или сообществ накопленную совокуп­ность средств для достижения своих целей. Например, по­ле — это орудие, так как оно служит средством для полу­чения зерна. Мука — орудие, поскольку она является средством получения хлеба. И хлеб — орудие, позволяю­щее утолять голод и поддерживать жизнь. Далее, однако, мы переходим уже к вещам, которые не есть орудие и служат предметом желания сами по себе, а не лишь как средство получения чего-то совсем другого. Такое пони­мание вопроса философски правильно, или, лучше ска­зать, эту формулировку можно с пользой употреблять наряду с другими, причем не потому, что она дает отлич­ное от обычно принятого представление о нашем предме­те, а потому, что она придает большую четкость и под­линность обычному понятию. Между тем приведенное определение слишком резко отличается от его традицион-

ного языкового значения, чтобы получить всеобщее при­знание или более широкое применение, нежели лишь для иллюстрации отдельных примеров.

Итак, богатство можно определить как понятие, охва­тывающее все полезные или приятные вещи, которые об­ладают меновой стоимостью, или, иными словами, все по­лезные или приятные вещи, за исключением тех, которые в желательном количестве можно приобрести без затрат труда или принесения чего-либо в жертву. Против этого определения можно возразить лишь то, что оно остав­ляет без ответа многократно обсуждавшийся вопрос: сле­дует ли считать богатством так называемые нематериаль­ные продукты? Нужно ли, например, причислять к богат­ству мастерство работника или любую другую природой данную или благоприобретенную способность тела или ума? Но этот вопрос не имеет очень большого значения, и, поскольку он требует подробного разбора, его лучше бу­дет рассмотреть в другом месте *⁸.

После этих предварительных соображений о богатстве мы обратимся теперь к рассмотрению вопроса о чрезвы­чайно больших различий в уровне богатства между от­дельными странами и между разными эпохами в истории человечества. Различия эти заключаются как в размерах богатства, в его составе, так и в способе распределения имеющегося в данном обществе богатства между его чле­нами.

Едва ли теперь найдется такой народ или такое общество, которые целиком поддерживали бы свою жизнь продуктами дикой растительности. Но многие племена все еще живут исключительно или почти исключительно за счет диких животных, продуктами охоты и рыбной лов­ли. Одеждой им служат шкуры зверей, а жилищем — гру­бо сложенные шалаши или кроны деревьев, которые мож­но мгновенно покинуть. Употребляемую ими пищу нельзя сколько-нибудь долго хранить, запасов ее у них нет, они часто подвержены большим лишениям. Богатство такого сообщества состоит лишь из шкур, в которые эти люди одеты, нескольких украшений, вкус к которым .имеется у большинства дикарей, кое-какой примитивной

* См. ниже, кн. 1, гл. III. ; ,.

[См. Приложение В. «Определение богатства».]

утвари, оружия для охоты и сражения со своими жесто­кими соперниками в борьбе за средства к существованию, челнов для переправы через реки и озера или для рыбной ловли на море, а также иногда из небольшого количества мехов или других даров дикой природы, собранных для обмена с цивилизованными людьми на одеяла, водку и табак, причем какую-то часть этих иностранных продук­тов можно держать в запасе. К этому скудному перечню материального богатства следует добавить их землю — средство производства, которое они по сравнению с более оседлыми сообществами очень слабо используют, но кото­рое тем не менее служит для них источником существо­вания и которое может иметь рыночную стоимость, если* по соседству окажется какая-либо сельскохозяйственная! община, нуждающаяся в дополнительных землях. Это —I состояние глубочайшей нищеты, в котором, как известно,' пребывают целые сообщества людей. Однако имеются и гораздо более богатые общества, в которых условия жиз­ни части населения — по средствам к существованию и житейским удобствам — не намного лучше, чем у ди­карей.

Первым крупным шагом на пути преодоления такого состояния явилось одомашнивание наиболее полезных жи­вотных, приведшее к возникновению пастушеского или кочевого образа жизни, при котором человечество живет уже не охотой на диких зверей, а питается молоком и его продуктами, используя также ежегодный прирост пого­ловья овец и крупного рогатого скота. Это положение не только само по себе лучше прежнего, по благоприятству­ет дальнейшему прогрессу, при нем происходит гораздо более значительное накопление богатства. Пока обширные естественные пастбища на земле еще не захвачены чело­веком полностью, пока потребление не обгоняет стихийное воспроизводство продуктов, можно собирать и накапли­вать в запас большую и постоянно возрастающую массу средств к существованию, почти не прилагая никакого труда, помимо того, чтобы стеречь стада от нападений диких зверей и налетов грабителей. Поэтому со временем многочисленные стада овец и крупного рогатого скота ока­зываются во владении отдельных предприимчивых и бе­режливых людей в результате их собственных усилий или во владении вождей кланов и племен в результате исполь­зования труда зависимых от них людей. Таким образом в

пастушеских обществах возникает имущественное нера­венство — явление, которое едва ли существовало у ди­ких племен, где каждый располагал в основном лишь самым необходимым, а в случае отсутствия и этого должен был даже делиться последним со своими соплеменниками. У кочевых народов одни владеют огромными стадами, спо­собными обеспечить пропитание множеству людей, тогда как другие не сумели присвоить и удержать какие-либо из­лишки, а некоторые и вовсе не имеют скота. Однако самые жизненно необходимые средства к существованию теперь уже перестали быть столь случайными и ненадежными, как прежде, поскольку наиболее преуспевающие ското­воды не могут использовать свои излишки иначе, как для того, чтобы кормить ими менее удачливых. При этом лю­бое увеличение числа людей, существование которых свя­зано с ними, означает также возрастание их безопасности и могущества. Таким образом, они оказываются в состоя­нии избавить себя от всякого труда, кроме управления и надзора, и приобретать себе подвластных, которые сража­ются за них в войнах и служат им в мирное время. Одно из свойств такого состояния общества заключается в том, что часть его членов, а до известной степени даже и все они, располагают свободным временем. Только какая-то доля времени требуется на обеспечение пищи, остальное же не поглощается тревожными мыслями о завтрашнем дне или необходимым отдыхом от физического труда. Та­кой образ жизни весьма благоприятствует возникновению новых потребностей и открывает возможность их удов­летворения. Появляется желание иметь одежду, утварь, ⁰РУДия труда лучше тех, какими довольствовались перво­бытные племена, а излишек пищи позволяет посвятить достижению этих целей усилия части племени. У всех или большинства кочевых народов мы находим грубые, а иногда и искусные изделия домашнего производства. Имеется много свидетельств тому, что, когда в тех райо­нах мира, которые явились колыбелью современной циви­лизации, люди еще вели кочевой образ жизни, уже было достигнуто значительное искусство прядения, ткачества и крашения шерстяной одежды, выделки кожи и — что представляется еще более сложным изобретением — об­работки металлов. Даже первые зачатки отвлеченной нау­ки обязаны своим зарождением досугу, присущему этой стадии общественного прогресса. Самые первые астроно-

мические наблюдения приписываются, согласно весьма правдоподобному преданию, пастухам Халдеи.

Переход от описанного выше состояния общества к земледельческому совершился отнюдь не легко (ибо ни­какие крупные перемены в образе жизни людей не про­исходят иначе, как в трудных формах, и они вообще но­сят либо болезненный характер, либо происходят очень мед­ленно), но он осуществился, так сказать, в стихийном ходе событий. Увеличение численности населения и поголовья скота со временем начало превышать способность земли обеспечивать их достаточными естественными пастбища­ми. Это, несомненно, послужило причиной первой вспаш­ки почвы, точно так же как позднее эта же причина за­ставила бесчисленные орды народов, еще остававшихся кочевыми, обрушиться на те народы, которые уже пере­шли к земледелию. А затем уже, когда последние обрели достаточную силу, чтобы отражать такие набеги, народы-захватчики, лишенные этой возможности, вынуждены были также заняться земледелием.

Но после того, как этот великий шаг был сделан, даль­нейший прогресс человечества был вовсе не таким стре­мительным (за исключением редких случаев стечения особо благоприятных обстоятельств), как можно предпо­ложить. Количество продовольствия, какое способна дать земля даже при самой несовершенной системе земледелия, настолько превышает возможности чисто пастушеского хозяйства, что неизбежным результатом этого является громадный рост населения. Однако это добавочное продо­вольствие получается лишь путем больших дополнитель­ных затрат труда. Между тем земледельцы не только не располагают таким свободным временем, как пастухи, но. применяя в течение длительного времени несовершенные орудия труда и методы обработки земли (которые на боль­шей части нашей планеты применяются даже еще и теперь), они, за исключением случаев возникновения не­обычно благоприятных климатических и почвенных усло­вий, не производят такого большого количества продо­вольствия сверх необходимого для их собственного потреб­ления, чтобы можно было прокормить многочисленный класс работников, занятых в других отраслях производ­ства. К тому же излишек, будь он мал или велик, обычно изымается у производителей либо правительством, кото­рому они подвластны, либо частными лицами, которые,

пользуясь превосходящей силой или религиозными и тра­диционными чувствами подчинения, утвердились в каче­стве хозяев земли.

Первый из указанных способов присвоения, присвоение правительством, характерен для обширных монархических государств, с незапамятных времен занимавших азиат­ские равнины. В этих странах правительства, хотя они и различались между собой по своим достоинствам, обуслов­ленным случайными особенностями личного характера, редко оставляли земледельцам что-либо сверх их насущ­ных потребностей, а часто отнимали у них даже все без остатка, вследствие чего оказывались вынужденными, за­брав у землепашца весь его урожай, вернуть ему часть в долг, чтобы обеспечить его семенами и дать ему возмож­ность просуществовать до следующего урожая. При таком способе управления, хотя основная масса населения плохо обеспечена, правительство, собирая небольшую дань с большого числа людей, оказывается в состоянии, прак­тикуя сколько-нибудь разумное управление, блистать бо­гатством совершенно несоразмерно с общим положением страны. Вот откуда возникло укоренившееся превратное представление о несметном богатстве восточных госу­дарств, от которого европейцы лишь недавно избавились. Совладельцами этого богатства, не считая большой доли его, перепадающей тем, кто его собирает, являются, ко­нечно, и многие лица, не принадлежащие ко двору пове­лителя. Значительная часть богатства распределяется сре­ди различных чиновников правительства, раздается фа­воритам, а также случайным людям по капризу монарха. Некоторая 'его часть время от времени направляется на сооружение общественно полезных объектов. Водоемы, колодцы и оросительные каналы, без которых во многих районах с тропическим климатом едва ли возможно было бы земледелие, дамбы, защищающие от разливов рек, ба­зары для торговцев, караван-сараи для путешественни­ков — все эти сооружения не могли быть созданы на скудные средства тех, кто ими пользовался, и обяза­ны своим существованием щедрости и просвещенному своекорыстию лучших из венценосцев или благотвори­тельности, а то и тщеславию какого-нибудь богача, чье состояние, если проследить его происхождение, всег­да оказывалось почерпнутым прямо или косвенно из государственных доходов, чаще всего в виде части их

непосредственно дарованной верховным властите­лем.

Правитель такого рода общества, обильно обеспечив себя и всех тех лиц, к кому он питает какой-то интерес, а также приняв на свое содержание столько солдат, сколь­ко он сочтет необходимым для собственной безопасности или престижа, все еще располагает остатком средств, ко­торые он рад обменять на отвечающие его склонностям предметы роскоши. Такой остаток оказывается в распоря­жении целого класса людей, обогатившихся по милости правителя или в ходе сбора государственных налогов. В результате возникает спрос на искусные и дорогостоя­щие изделия, находящие сбыт на ограниченном, по бога­том рынке. Этот спрос часто удовлетворяется почти цели­ком торговцами из более цивилизованных государств, но нередко вызывает к жизни в самой стране класс ремес­ленников, создающих такие великолепные изделия, какие могут явиться только плодом терпения, смекалки, наблю­дательности и мастерства, хотя и без досконального знания свойств обрабатываемых материалов. Примером тому слу­жат хлопчатобумажные ткани Индии. Такие ремесленники кормятся за счет того излишка продовольствия, который правительство и его агенты изымают, рассматривая ука­занный излишек как свою долю продукта. Дело обстоит буквально именно так. В некоторых странах работник, вместо того чтобы брать работу на дом и получать плату после того, как она выполнена, отправляется со своим инструментом в дом заказчика и кормится там, пока не завершит дело.

Однако опасности, угрожающие всякому имуществу в таком обществе, побуждают даже самых богатых покупа­телей отдавать предпочтение предметам, не подвержен­ным порче, имеющим большую ценность при малом объеме, которые поэтому легко прятать или унести с со­бой. Вот почему золото и драгоценности составляют боль­шую часть богатства этих народов, и многие богатые азиа­ты почти все свое состояние надевают на себя или на женщин из своего гарема. За исключением монарха, никто здесь и не думает о таких формах помещешт богатства, которые исключают возможность его унести или увезти с собой. Монарх же, если чувствует себя прочно на троне и твердо рассчитывает передать его своим потомкам, иногда позволяет себе удовольствие возводить вековые сооружо

ния, строить пирамиды, или Тадж-Махал, или мавзолей в Сикандре. Грубые изделия, предназначенные для нужд земледельцев, изготовляются деревенскими ремесленника­ми, получающими вознаграждение за свой труд либо в виде предоставляемой им бесплатно земли для обработки, либо в натуре из той доли урожая, которую правительство оставляет крестьянам. Этот тип общества, однако, имеет и свой класс торговцев, подразделяющийся на два слоя: одни торгуют зерном, другие — деньгами. Торговцы зер­ном обычно покупают его не у производителей, а у пра­вительственных чиновников, которые, получая налоги в натуре, предпочитают возлагать на других перевозку собранного зерна в населенные пункты, где размеща­ются сам монарх, его главные гражданские и военные сановники, основная часть его войск и ремесленники, об­служивающие нужды всех этих людей. Торговцы деньгами ссужают несчастных земледельцев, разоренных недородом или казенными поборами, средствами к существованию и для обработки земли, а затем из следующего урожая воз­вращают свою ссуду с огромными процентами. В более широких масштабах они предоставляют займы правитель­ству или чиновникам, которым правительство выделило часть доходов, возмещенных либо из сумм, собранных сборщиками налогов, либо путем передачи в их распоря­жение определенных округов, где они сами могут взыски­вать налоги и таким образом возвращать себе следуемые им суммы. Чтобы они могли это осуществить, правитель­ство обычно переуступает им значительную часть своих полномочий, которыми кредиторы пользуются там до тех пор, пока соответствующий округ не сдал все налоги или пока сумма сборов не погасила всю задолженность пра­вительства. Таким образом, коммерческие операции этих двух разновидностей торговцев распространяются глав­ным образом на ту часть продукта страны, которая обра­зует доход правительства. Из этого дохода их вложенный капитал периодически возмещается с прибылью, и он же почти всегда служит источником, из которого торговцы черпают свой первоначальный капитал. Таковы в общих чертах экономические условия, существовавшие в странах Азии еще с доисторических времен и сохраняющиеся по­ныне [1848 г.] всюду, где они не нарушены в результате внешних воздействий.

По-иному дело обстояло в земледельческих обществах

7 Заказ № 363

древней Европы, история которых нам лучше известна. Они возникали преимущественно в виде маленьких горо­дов-общин, располагавшихся либо на никем не заня­той территории, либо на территории, прежнее населенно которой было изгнано; превращенная в собственность зем­ля с самого начала строго распределялась между состав­лявшими общину семьями равными или пропорциональны­ми участками. В некоторых случаях возникал не один город, а союз городов, населенных людьми, которые счи­тали себя соплеменниками и обосновались в данной стра­не, как полагают, в одно время. Каждая семья произво­дила для себя пигцу и материал, из которого изготовля­лись здесь же, обычно женщинами, грубые одеяния, удовлетворявшие требованиям того века. Никаких палого» не существовало, как но было и оплачиваемых прави­тельственных чиновников, а если таковые и были, то их вознаграждение обеспечивалось специально выделенной частью земли, обрабатываемой рабами для государства; армия состояла из всех граждан. Поэтому все продукты земли, без всякого вычета, принадлежали семье, которая ее обрабатывала. Пока развитие событий допускало сохра­нение этого способа присвоения собственности, для боль­шинства свободных земледельцев такое устройство обще­ства было, очевидно, приемлемым. При нем в ряде случа­ев прогресс духовной культуры человечества был чрезвы­чайно быстрым и блестящим. Особенно это было харак­терно для тех стран, где преимущества расовых черт на­селения и климатических условий, а также, без сомнения, и многие другие благоприятные обстоятельства, все следы которых теперь утеряны, сочетались с выгодным рассе-^; лением на берегах огромного внутреннего моря, другие бе-; ¹ рега которого уже были заняты более развитыми народа­ми. Такое местоположение способствовало приобретению! знаний об иностранных производствах, облегчало доступ к иностранным идеям и изобретениям, подрывало силу рутины, обычно сковывающую отсталые общества. Доста-) точно сослаться на развитие производства у этих народов: они рано обрели разнообразные потребности и желания, которые побуждали их извлекать из своей собственной земли все, что они могли заставить ее давать: когда же почва оказывалась бесплодно]! или когда они достигали предела ее производительных возможностей, жители стра­ны становились торговцами, покупали товары в одних

9<

странах для того, чтобы продавать их с прибылью в других

странах.

Но такое положение вещей с самого начала оыло не­прочным. Маленькие общины находились почти непрерыв­но в состоянии войны. Тому было много причин. У более примитивных и чисто сельскохозяйственных общин такой причиной служило то обстоятельство, что возраставшая численность населения наталкивалась на ограниченность земельных площадей, причем положение зачастую ослож­нялось еще и низкими урожаями в условиях примитивного способа ведения сельского хозяйства, а также зависи­мостью обеспечения населения продовольствием от малой территории страны. В подобных случаях община либо в полном составе переселялась на другую территорию, либо отправляла отряды вооруженных молодых людей на поис­ки какого-либо менее воинственного народа, который мож­но было бы согнать с его земли или превратить в рабов и заставить обрабатывать землю для своих поработи­телей. То, что менее развитые племена предпринима­ли в силу необходимости, более процветающие делали, побуждаемые тщеславием и воинственным духом. Со вре­менем все эти города-общины оказались либо победителя­ми, либо побежденными. В некоторых случаях государ­ство-победитель довольствовалось наложением дани на покоренного, причем последний в виде компенсации за это бремя освобождался от расходов и хлопот, связанных с защитой своей территории от нападений с суши и моря; в результате побежденный народ получал возможность пользоваться значительной долен плодов экономического процветания, а победившая нация — излишком богатства, который можно было употребить на публичную роскошь и великолепие. За счет такого излишка были построены Парфенон и Пропилеи, оплачены скульптуры Фидия, устраивались народные торжества, для которых сочиняли свои трагедии и комедии Эсхил, Софокл, Еврипид и Арис­тофан.

1о такой строй политических отношений, чрезвычайно-полезный, пока он существовал, для прогресса и высших целей человечества, не обладал свойствами долговечности.

„ольшая ^На1шя-победительница, которая не вбирает в свои состав побежденных, всегда кончает тем, что сама огтя ^{ся пок}оренной. Поэтому всеобщее господство

алось в конечном счете за тем народом, который вла-_

7*

99 .:

дел искусством побеждать, а именно за римлянами. Ка­кими бы другими методами они ни пользовались, они всег­да начинали или кончали захватом большой части земли для обогащения своих видных граждан и включением в правящее сословие крупнейших собственников оставшей­ся части земель. Здесь нет нужды останавливаться на мрачной экономической истории Римской империи. Нера­венство в распределении богатства, раз возникнув, затем получает стремительное развитие в обществе, которое не берет на себя труд постоянно исправлять несправедли­вости судьбы; громадные массы богатства поглощают ма­лые состояния.

В конце концов территория Римской империи оказа­лась покрытой обширными земельными владениями срав­нительно небольшого числа семей, ради роскошного образа жизни, а еще больше ради тщеславия которых выращи­вались самые дорогие продукты, тогда как возделывали землю рабы или мелкие арендаторы, находившиеся в по­ложении, близком к рабству. С этого времени богатство империи неуклонно оскудевает. Вначале государственных доходов и средств богачей хватало по крайней мере на то, чтобы покрыть Италию великолепными сооружения­ми — общественными и частными. Но постепенно эти ис­точники средств настолько истощились в результате пло­хого управления, что остатки не могли обеспечить даже уход за указанными сооружениями и защиту их от раз­рушения. Мощи и богатств цивилизованного мира оказа­лось недостаточно, чтобы противостоять натиску кочевых племен, скопившихся на северных границах империи. Они наводнили империю, и установился иной порядок.

При новой форме, которую теперь принимает европей­ское общество, можно считать, что население каждой стра­ны состоит из двух неравных, совершенно различных наций или рас, из победителей и побежденных: к первой относятся владельцы земли, ко второй — те, кто ее возде­лывает. Этим землепашцам разрешалось пользоваться землей на условиях, которые, будучи порождены насили­ем, всегда лежали на них тяжким бременем, хотя редко доводились до абсолютного рабства. Уже на последних этапах истории Римской империи земельное рабство по­всеместно превратилось в форму крепостничества: римские «колоны» были, скорее, крепостными, а не настоящими рабами. Неспособность и нежелание варваров-завоевате-

лей осуществлять личный надзор за производственной деятельностью не оставляли им иного пути, как разрешить земледельцам в качестве стимула к труду получать не­который реальный доход от земли. Если, например, их заставляли работать три дня в неделю на своего хозяина, то результаты труда в оставшиеся дни принадлежали им самим. Если от них требовали поставлять в замок раз­личные виды продовольствия, обычно необходимые для пропитания его обитателей, если даже при этом у них реквизировали продукты и сверх установленной нормы, то они все же могли распорядиться по своему усмотрению дополнительной продукцией, которую они могли собрать. При этой системе, господствовавшей в средние века, как и в современной России (где до недавней освободительной акции действовала практически такая же система) ⁹, для крепостных не исключалась возможность приобретать собственность. В самом деле, их накопления составля­ют первоначальный источник богатства современной Европы.

В тот век насилия и произвола крепостной, которому удалось накопить хоть небольшой запас, употреблял его прежде всего на то, чтобы купить себе свободу и отпра­виться в какой-либо город или укрепленное поселение, уце­левшие со времен римского владычества, или же чтобы укрыться там, даже не выкупив свободы. В этом убежи­ще, окруженный людьми своего класса, он пытался жить, ограждая себя от грабежа и посягательств военной касты собственной храбростью и мужеством своих товарищей. Освободившиеся крепостные в большинстве случаев ста­новились ремесленниками и обеспечивали себе существо­вание, обменивая продукты своего труда на излишки про­довольствия и материалов, которые земля приносила феодальным собственникам. Так возник европейский двой­ник экономического строя азиатских стран. Разница за­ключалась лишь в том, что вместо одного монарха с тол­пою постоянно меняющихся фаворитов и слуг в Европе существовал многочисленный и в значительной степени устойчивый класс крупных землевладельцев, гораздо мень­ше блиставших роскошью, поскольку каждый из них в отдельности располагал намного меньшим излишком про-

[Добавление в скобках сделано в 6-м издании (1865 г.).]

дукта земледельцев и в течение долгого времени был вы­нужден расходовать большую часть этого излишка на со­держание отрядов телохранителей для обеспечения своей безопасности из-за господствовавших в обществе воин­ственных нравов и непадежной защиты со стороны пра­вительства. Большая стабильность, прочное личное поло­жение, отличавшие этот общественный строй от азиатского государства, с которым он был схож в экономическом от­ношении, послужили одной из главных причин, почему тогдашнее европейское общество оказалось более воспри­имчивым к прогрессу.

С этого времени экономическое развитие общества уже не прерывалось. Безопасность личности и собственности неуклонно, хотя и медленно, возрастала; ремесла посто­янно совершенствовались; грабеж перестал служить един­ственным источником накопления; феодальная Европа перерастала в торговую и мануфактурную Европу. На последнем этапе средних веков в городах Италии и Фланд­рии, в вольных городах Германии, в некоторых городах Франции и Англии сосредоточилось многочисленное на­селение предприимчивых ремесленников и богатых бюр­геров, приобретших свое богатство путем создания пред­приятий обрабатывающей промышленности или посредст­вом торговли изделиями этой промышленности.' Общины Англии, третье сословие Франции, буржуазия континента вообще происходят от этого класса. Поскольку это был класс сберегающий в отличие от потомков феодальной аристократии, являвшихся классом расточительным, пер­вый постепенно заменил вторых в качестве владельцев громадной доли земель. Эта естественная тенденция в од­них случаях замедлялась законами, преследовавшими цель удержать землю в собственности традиционных зем­левладельческих династий, в других она ускорялась поли­тическими революциями. Постепенно, хотя и довольно медленно, собственно земледельцы во всех цивилизован­ных странах избавились от крепостной или нолукрепост-ной зависимости, хотя их правовые и экономические ус­ловия резко различались между собой в разных странах Европы и в больших поселениях, основанных потомками европейцев по ту сторону Атлантики.

В мире теперь существует ряд обширных регионов, обладающих разнообразными видами богатства в таком изобилии, какое в прежние века невозможно было даже

представить. Без принудительного труда на земле ежегод­но выращивается громадная масса продовольствия, даю­щая пропитание не только его фактическим производите­лям, но и такому же, а иногда и большему числу работ­ников, занятых производством бесчисленного множества разного рода предметов первой необходимости и роскоши или перевозкой их из одного места в другое, а также мас­се людей, занятых управлением и надзором за всеми ука­занными работами. А над всеми этими слоями возвышает­ся более многочисленный, чем в самых роскошествовав­ших обществах древности, класс людей, чье занятие не яв­ляется непосредственно производительным, или людей, вовсе ничем не занятых.

Теперь продовольствие, производимое на той же пло­щади, обеспечивает пищей намного большее, чем когда-либо прежде, население {по крайней мере в данных регио­нах), причем обеспечивает стабильно, без периодически возникавших вспышек массового голода, которые столь часто повторялись на ранних этапах европейской истории и которые нередки даже теперь в странах Востока. Па-ряду с громадным увеличением количества продовольствия существенно улучшилось его качество, оно стало также значительно разнообразнее. Вместе с тем предметы ком­форта и роскоши уже перестали быть достоянием лишь небольшого богатого класса, а в изобилии получили рас­пространение среди многих других, численно возрастаю­щих слоев общества. Каждая из этих стран располагает теперь невиданными доселе совокупными ресурсами, ко­торые она может направить на достижение каких-либо непредусмотренных целей, например содержать флот и ар­мию, строить общественные объекты, будь то полезного или декоративного назначения, осуществлять акты обще­национальной благотворительности, вроде выкупа вест-индских рабов, основывать колонии, давать образование своему населению, короче говоря, выполнять всякие меро­приятия, требующие издержек, причем не принося в жертву насущные потребности или даже некоторые зна­чительные удобства своего населения.

Однако все эти черты, присущие современным про­мышленным обществам, в каждом из них резко различа­ются по степени своего проявления. Хотя все они намно-io богаче по сравнению с обществами прежних эпох, от­носительные размеры их богатства весьма неодинаковы.

[Даже из числа тех стран, которые справедливо считаются самыми богатыми, некоторые более целесообразно приме­нили свои производительные ресурсы и в результате до­стигли большего объема продукции пропорционально своей территории, нежели другие. Различаются они так­же между собой не только по размерам богатства, но и по темпам его возрастания. Неравномерность в распределе­нии богатства проявляется еще больше, чем в его произ­водстве. Существует резкая разница в жизненных услови­ях беднейшего класса в разных странах, а также в отно­сительной численности и в степени обогащения классов, возвышающихся над беднейшим. Сам характер и роль классов, между которыми производится первичное рас­пределение продуктов земли, весьма неодинаковы в раз­ных странах. В одних случаях землевладельцы представ­ляют собой отдельный класс, почти полностью обособлен­ный от классов, занятых трудом. В других собственник земли почти всецело занят ее возделыванием, владеет плу­гом и часто сам идет за ним. Там, где собственник сам не обрабатывает землю, между ним и работником появляется посредник, фермер, который предоставляет работникам пропитание, обеспечивает их орудиями производства \л получает после внесения арендной платы землевладель­цам весь урожай. В других случаях продукт делится только между собственником земли, его наемным управ­ляющим и работниками. Промышленная деятельность в: свою очередь также иногда осуществляется отдельными лицами, которые либо владеют необходимыми инструмен­тами и оборудованием, либо арендуют их и почти не поль­зуются наемной рабочей силой, ограничиваясь лишь при­ложением труда своей семьи. Но в других случаях боль­шое число людей совместно работает в одном здании на дорогих и сложных машинах, являющихся собственностью богатого промышленника. То же различие наблюдается в торговом деле. Оптовые операции, разумеется, ведутся владельцами крупных капиталов повсюду, где эти капи­талы имеются. Но розничная торговля, в совокупности охватывающая очень большой объем капитала, иногда ве­дется в маленьких лавках, преимущественно самими тор­говцами, членами их семей и лишь изредка с использова­нием труда одного или двух учеников; иногда же она ведется в больших торговых заведениях, которые финан­сируются либо отдельным богачом, либо торговым общест-

им и в которых работает многочисленный персонал про­давцов и продавщиц.

Наряду со странами, образующими так называемый цивилизованный мир, при всем различии в их экономи­ческом устройстве, в тех или иных регионах планеты и поныне сохранились все те древние государства, которые мьг охарактеризовали выше. 'Охотничьи общества все еще существуют в Америке, кочевые — в Аравии и степях Северной Азии. Восточное общество осталось в главных чертах тем же, чем оно всегда было. Обширная Россий­ская империя ¹⁰ даже сегодня еще во многих отношениях являет собою лишь слегка измененную картину феодаль­ной Европы. Таким образом, продолжают сохраняться все великие типы человеческого общества, вплоть до эскимо­сов и патагонцев ^п.

Эти примечательные различия в производстве и рас­пределении богатства у разных частей человечества долж­ны, как и всякое другое явление, зависеть от определенных причин. Было бы неправильно усматривать их исключи- '•/ тельно в степени познания законов природы и овладения трудовыми навыками и ремеслами в разные эпохи и в разных районах земли. Здесь действует также и много других причин. Сам прогресс и неравномерное распреде­ление знаний о природе частично являются следствием, а • частично причиной того или иного состояния производства и распределения богатства.

В той мере, в какой экономическая организация наро- v дав зависит от состояния естественных наук, она остается предметом изучения самих естественных наук и произ­водных от них прикладных наук. Однако в той мере, в' какой причины экономической организации общества кро­ются в моральных и психологических факторах, в инсти­тутах и общественных отношениях или в свойствах чело­веческой натуры, исследованием этих причин должны заниматься не естественные, а этические и социальные науки, они являются уже предметом науки, называемой «политическая экономия».

Производство богатства, извлечение из недр земного шара средств для человеческого существования и наслаж-

¹⁰ [Так в тексте, -начиная с 2-го издания (1849 г.). В 1-м изда­нии (1848 г.) значилось «Россия и Венгрия».] ^u [См. Приложение'С. «Типы общества».]

10S

дения, совершенно очевидно, не может происходить про-нзвольно. Здесь действуют определенные условия. Из них некоторые естественные, зависящие от свойств материи и от глубины познания этих свойств человеком в той или иной стране или в ту или иную эпоху. Эти условия поли­тическая экономия не изучает, а принимает как допу­щение, основываясь на данных естественных наук или житейском опыте. Соединяя с этими фактами внешней природы другие истины, относящиеся к человеческой на­туре, политическая экономия пытается выявить.вторичные, или производные, законы, управляющие производством богатства, содержащие объяснение различиям богатства и бедности в настоящем и прошлом и позволяющие пред­видеть, какое увеличение богатства возможно в будущем. •/В отличие от законов производства, законы распреде­ления частично создаются самими людьми, поскольку спо­соб распределения богатства в каждом данном обществе зависит от принятых в нем законов и обычаев. И хотя правительства и народы полномочны решать, какие долж­ны существовать институты, они не могут произвольна определять, как этим институтам надлежит функциони­ровать. Условия, от которых зависят их власть над рас­пределением богатства, и способ воздействия на распре­деление с помощью различных кодексов поведения, какие общество может счесть целесообразным ввести, в такой /ке-мере служат предметом научного исследования, как и: любые естественные законы природы.

Законы производства и распределения и некоторые вы­текающие из них следствия составляют предмет вастояг-щего трактата.

КНИГА I

ПРОИЗВОДСТВО

ГЛАВА I