 |
|
IV. Творчество и мораль.
Впрочем, все это сказывается не только на судьбах социума. Как в капле воды диалектика покорения и подчинения, диктатуры ценности и служения ей прослеживается и в деформации личности самого творца, в противопоставлении таланта «обывательской» морали.
Может быть, в особенной мере сказанное применимо к миру искусства. Сладким дурманом абсолютной исключительности отчетливо веет и здесь: «Я(!) гений Игорь Северянин...», «Как хороши, как свежи будут розы, моей страной мне(!) брошенные в гроб...» Поэтому и здесь, в этом мире, нет большего врага для художника и созданной им ценности, чем другой художник
(За городом вырос пустынный квартал
На почве болотной и зыбкой.
Там жили поэты,— и каждый встречал
Другого надменной улыбкой...)[14]
и другая ценность.
В мироощущении многих из обитателей этого «квартала избранных» чужой успех — это просто случайное везение. Булгаков в своем бессмертном романе дает набросок одного из них: «Вот пример настоящей удачливости... — тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем-то на никого не трогающего чугунного человека,— какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не понимаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою...»? Не понимаю!.. Повезло, повезло!..»
В формате водевиля мы встречаем этот конфликт в противостоянии честолюбивой инженю стареющей примадонне. В системе культурологических знаков — в конфликте Моцарта и Сальери, Микеланджело и Леонардо. В отечественной же истории искусств — это Мережков, Бунин и Куприн в не во всем благовидной интриге с Нобелевской премией по литературе (первый не желал делить ее с Буниным, второй считал ниже своего достоинства объединяться с Мережковским и Куприным).[15]
Природа творчества несовместима с некритическим отношением к абсолюту; одно категорически исключает другое, и человек искусства, как, может быть, никто иной, осознает условность, если угодно,— предрассудочность любой (не им созданной) ценности. Не выделяя из их ряда и многие моральные устои своего окружения. Поэтому добавим к его характеристике не просто склонность к эпатации последнего, но и таимую самыми глубинами его (в не меньшей мере пораженной вирусом отчуждения) психики внутреннюю предрасположенность переступать через них.
Не желая задеть память великих, почтительно напомним все же, что Матильда Кшесинская пользовалась благосклонностью не одного члена императорской фамилии. Но если в ее случае каждый раз была искренняя влюбленность,[16] то часто обходится и без нее. Не составляет тайны, что тем же самым (вот только с фигурами помельче и зачастую не питая к ним никаких возвышенных чувств) занимался и продолжает заниматься кордебалет. К тому же существует и бесчисленное множество иных, косвенных, форм проституирования. Вот образец одной из них: «Пусть же Ваша светлость примет сей скромный дар с тем чувством, какое движет мною; если вы соизволите внимательно прочитать и обдумать мой труд, вы ощутите, сколь безгранично я желаю Вашей светлости того величия, которое сулит вам судьба и ваши достоинства. И если с той вершины, куда вознесена Ваша светлость, взор ваш когда-либо обратиться на ту низменность, где я обретаюсь, вы увидите, сколь незаслуженно терплю я великие и постоянные удары судьбы».[17] Но спросим себя, чем отличается это обращение от заискиваний перед парткомом талантливого инженера, художника, ученого о «вступлении в ряды». Хорошо, если идеалы КПСС разделялись ими (конечно же, было и такое), но ведь часто приходилось мимикрировать.
Было бы ошибкой не видеть в ряду ключевых особенностей «героя» и другие отступления от социальных ограничений и запретов.
Мы помним, что греки были не чужды «нетрадиционной ориентации»; артистичные художественные натуры, они были готовы поклоняться любой красоте, часто не отдавая явного предпочтения ни мужской, ни женской. К тому же долгая жизнь в военном лагере накладывала свой отпечаток на людские нравы. Может быть, самые известные мировой культуре герои этого сюжета — Ахилл и Патрокл (правда, сам Гомер не дает прямых указаний на характер их отношений, но традиция их истолкования упорно настаивает не только на дружбе). Впрочем, это общество и за пределами военного лагеря не находило ничего зазорного в однополой любви. Тем более, что она по-своему способствовала укреплению мощи государства: ударные отряды, сражаться в которых составляло высшую честь для любого гражданина, часто формировались из пар искренне любящих друг друга мужчин. Нужно ли говорить, что этим подразделениям было по силам многое из того, перед чем отступали даже овеянные славой громких побед бестрепетные фалангиты. «Священный отряд», составленный из трехсот беотийских юношей, связанных не одними только узами товарищества,[18] сыграл ключевую роль в сражении с численно превосходящей спартанской фалангой, опрокинув уже заходящих во фланг вражеских гоплитов. Благодаря жертвенному подвигу именно этих героев спартанское войско потерпело сокрушительный разгром, который практически уничтожил военное могущество Лакедемона и положил конец его гегемонии. К слову, и у Вергилия осажденные превосходящими силами тевкры посылают к Энею юношей, связанных чистой любовью, и именно эта любовь, поставленная на службу отечеству, помогает им, ценою жизни, свершить свой подвиг.[19]
И в мире искусства многое обусловлено отступлением от традиционного. Спросим себя, чем был бы русский балет, русская поэзия без гомосексуализма Дягилева, Клюева, Кузмина, Есенина? Ответ будет однозначен: и этот, чаще всего замалчиваемый и апологетикой, и критикой, опыт играл свою («Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…») созидательную роль.
Нет ничего более ошибочного, чем находить здесь простое небрежение привычными для обывателя нормами, ибо философский анализ обязан видеть условность не только глянца, но и того, что противостоит традиции апологетики. Ему долженствует различать благотворность многого из того, что лежит за гранью дозволенного всей совокупностью моральных вердиктов.
Нет ничего абсолютного... кроме создаваемого самим творцом идеала. Но любой идеал может восторжествовать нам миром, стать властителем его дум, лишь воздействуя на чужие чувства. Именно отсюда берет свое начало трансцендентальное стремление творящей личности всецело овладеть ими. Равно как и столь же подсознательная готовность без остатка отдаться им. Именно эта жгучая потребность овладевать и отдаваться в экстатической фазе реализуется и в жертвенной форме личной преданности, и в полигамности, и в бисексуальности артистической натуры...
В глазах таланта безусловно только одно — порожденное все той же его фетишизацией идолическое поклонение общества; но там, где вкус и такт изменяют соискателю славы как, впрочем, и его окружению, романтическая возвышенность способна выродиться в свою прямую противоположность...
Выводы:
Сказанное позволяет заключить о следующем:
1. Выделение способности к творчеству как некой исключительности в ряду присущих человеку качеств не имеет под собой решительно никакой «природной» основы и в действительности является следствием диверсификации интегральной деятельности человека и вытекающей отсюда социальной (экономической, политической, культурной) дифференциации общества.
2. Абсолютизация первенства, противопоставление «героя» «толпе» влечет за собой становление совершенно особого вида диктатуры — диктатуры ценности. При этом «толпа» оправдывает необходимость своего существования только тотальным подчинением ей, служением в качестве пьедестала «герою».
3. Фетишизация таланта деформирует не только общество в целом, но и личность,— и, может быть, в особенной мере личность творца.
Таким образом, господство апологетики в объяснении творчества и таланта препятствует осознанию их природы. Действительное постижение этих материй немыслимо вне диалектики.
ЛИТЕРАТУРА:
Вергилий. Энеида. IX.
Вульф В. «L'Officiel». Русское издание. №42 ноябрь 2002. http://www.v-vulf.ru/officiel/officiel-42-1.htm.
Геродот. История.
Гесиод. Труды и дни. Пер. В.В.Вересаева.
Гомер. Илиада.
Гомер. Одиссея.
Книги Нового Завета.
Лейбниц. Монадология, IX. Лейбниц. Сочинения в 4 томах, т. 1. М., АН СССР, 1983.
Макиавелли Н. Обращение Николо Макиавелли к его светлости Лоренцо Медичи. // Избранные произведения. М., 1982.
Маркс Карл. Экономическо-философские рукописи 1844 г. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 42. С. 41—174.
Михайловский Н.К. Избранные труды по социологии в 2 тт. СПб, Алетейя, 1998, т.2.
Плутарх. Пелопид. XVIII.
Сорокина О.Н. Московиана. Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 2000.
Флавий И. Иудейская война. VII, 1, 1.
Эпос о Гильгамеше.
[1] Маркс Карл. Экономическо-философские рукописи 1844 г. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 42. С. 41—174.
[2] Гесиод. Труды и дни. Пер. В.В.Вересаева.
[3] Эпос о Гильгамеше, I.
[4] Эпос о Гильгамеше, Х.
[5] Лейбниц. Монадология, IX. Лейбниц. Сочинения в 4 томах, т. 1. М., АН СССР, 1983. С. 414.
[6] Гомер. Илиада. XI. Ст. 782—783.
[7] Гомер. Илиада. IV. С. 208.
[8] Гомер. Одиссея. VIII. Ст. 167—173.
[9] Михайловский Н.К. Избранные труды по социологии в 2 тт. СПб, Алетейя, 1998, т.2. С. 264.
[10] Иоанн. 11, 49—50.
[11] Флавий И. Иудейская война. VII, 1, 1.
[12] Откровение. 18, 1—6.
[13] Геродот. История. V, 93.
[14] Блок А. Поэты, 1908 г.
[15] Сорокина О.Н. Московиана. Жизнь и творчество Ивана Шмелева. М., 2000. С. 196.
[16] Вульф В. «L'Officiel». Русское издание. №42 ноябрь 2002. http://www.v-vulf.ru/officiel/officiel-42-1.htm.
[17] Макиавелли Н. Обращение Николо Макиавелли к его светлости Лоренцо Медичи. // Избранные произведения. М., 1982.
[18] Плутарх. Пелопид. XVIII.
[19] Вергилий. Энеида. IX.