Главная | Обратная связь

Глава четвертая. ДОРОГА НА РАМЗЕС

После короткого перехода Карл добрался до маленькой гостиницы, котораявообще-то служила всего лишь для последней краткой остановки экипажей передНью-Йорком, а потому редко - для ночлега, и попросил самый дешевый, номер изимеющихся, так как полагал, что надо немедля начать экономить. В ответ наего просьбу хозяин кивком, словно слуге, указал ему на лестницу, где Карлавстретила старая растрепанная баба; раздраженная из-за прерванного сна, она,почти не слушая его и без конца призывая ступать потише, привела в комнатуи, предварительно прошипев ему многозначительно "тсс!", закрыла за собойдверь. Поначалу Карл даже не сообразил, в чем дело: то ли оконные шторыопущены, то ли, быть может, в комнате вообще не было окон, - такой здесьцарил мрак; наконец он обнаружил маленький занавешенный люк и, откинувзанавеску, впустил в комнату немного света. Здесь стояли две кровати, но обеуже были заняты. Карл разглядел двух молодых людей, забывшихся тяжким сном ине вызывавших доверия прежде всего потому, что они - по непонятным причинам- забрались в кровати одетыми, а один - даже в сапогах. В тот миг, когда Карл приоткрыл люк, один из спящих чуть приподнял рукии ноги, явив собою зрелище такого рода, что Карл, несмотря на свои заботы,ухмыльнулся. Он тут же сообразил, что спать ему не придется: во-первых, не на чем -в каморке нет ни канапе, ни дивана, а во-вторых, нельзя же подвергатьопасности только что обретенный чемодан и бывшие при нем деньги. Но иуходить он тоже не хотел, так как не надеялся незаметно проскользнуть мимоприслуги и хозяина. В конце концов, здесь, наверное, не более опасно, чем надороге. Удивляло, однако, что во всей комнате, насколько позволялаопределить полутьма, невозможно было обнаружить никакого багажа. Но, бытьможет и скорее всего, эти два молодых человека - просто лакеи, которым из-запостояльцев скоро придется вставать, потому они и спали одетыми. В такомслучае ночевать с ними было хоть и не особенно лестно, зато безопасно.Правда, не уверившись в этом на сто процентов, спать никак нельзя. Под кроватью обнаружились свеча и спички, которые Карл крадучисьдостал. Не раздумывая, он зажег свечу, ведь комната определена хозяином иему, и двум незнакомцам, которые к тому же проспали уже полночи и: были внеизмеримо более выгодном положении, поскольку. занимали кровати. Впрочем,он, разумеется, изо всех сил старался не шуметь, чтобы не разбудить этихдвоих. Для начала он решил заглянуть в свой чемодан, чтобы сразу осмотреть всесвои вещи, которые успел уже подзабыть, а самые ценные из них, вероятно,пропали. Ведь если Шубал накладывает на что-либо лапу, нет почти никакойнадежды получить это назад в целости и сохранности. Правда, Шубал, наверно,рассчитывал на крупную награду от дяди, с другой же стороны, если какие-товещи в чемодане и отсутствуют, он вполне мог свалить вину на изначальногокараульщика, господина Буттербаума. Открыв чемодан, Карл пришел в ужас. Как много часов во время плаваниячерез океан провел он, снова и снова разбирая вещи, а теперь все запихнулитуда в таком беспорядке, что, едва он отпер замок, крышка сама собойоткинулась. Но вскоре, к своей радости, он понял, что причина беспорядка лишь втом, что поверх всего уложили костюм, который был на нем во время рейса, ана это чемодан, естественно, не был рассчитан. Ни малейшей пропажи. Впотайном кармане пиджака сохранился не только паспорт, но и привезенные издому деньги, так что вместе с теми, которые были при нем сейчас, Карл былвполне ими обеспечен. И белье, бывшее на нем во время поездки, находилосьтут же, чисто выстиранное и выглаженное. Он незамедлительно спрятал часы иденьги в надежный потайной карман. Досадно только, что все вещи пропахливеронской салями, которая тоже не пропала. Если не найдется способаустранить этот запах, Карлу предстоит долгие месяцы ходить в облаке смрада. Когда он добрался до вещей, лежавших в самом низу, - карманной Библии,почтовой бумаги, фотографий родителей, - кепка с его головы упала в чемодан.Среди старых своих вещей он сразу узнал ее - это была его кепка, которуюмать дала ему в дорогу. Однако из предусмотрительности он не надевал ее накорабле: зная, что в Америке в обычае носить кепку вместо шляпы, не хотелистрепать ее еще до прибытия. Ну а господин Грин воспользовался ею, чтобыповеселиться на его счет. Уж не сделал ли он и это по поручению дяди? Инеожиданным яростным жестом Карл громко захлопнул крышку чемодана. Ничего теперь не поделаешь - спящие проснулись. Сначала один потянулсяи зевнул, затем другой. Притом ведь почти все содержимое чемодана быловыложено на стол; если это - воры, то им оставалось только подойти иотобрать вещи. Чтобы предупредить эту возможность, а заодно внести ясность вситуацию, Карл со свечой в руке подошел к кроватям и объяснил, на какомосновании он здесь. Они как будто бы вовсе и не ожидали этого объяснения,так как, еще не вполне проснувшись и потому не в состоянии говорить, толькосмотрели на него без малейшего удивления. Оба они были очень молоды, но оттяжелой работы и жизненных невзгод их лица не по возрасту осунулись, оброслибородой, давно не стриженные волосы были всклокочены; они протирали,старательно нажимая костяшками пальцев, заспанные, провалившиеся глаза. Карл решил воспользоваться их минутной слабостью и потому произнес: - Меня зовут Карл Россман, я - немец. И раз уж комната у нас общая,пожалуйста, скажите мне, как вас зовут и какой вы национальности. Я жедобавлю только, что на кровать не претендую, так как явился поздно и вообщене имею намерения спать. Кроме того, вас не должна смущать моя шикарнаяодежда, я совершенно нищ и без всяких перспектив. Тот, что пониже ростом, - это он слал в сапогах - руками, ногами ивыражением лица дал понять, что все это его нисколько не интересует и чтосейчас вообще не время для подобных объяснений, лег на койку и тотчас уснул;второй, смуглый мужчина, тоже улегся, но перед тем, как заснуть, сказалвсе-таки, вяло протянув руку: - Его зовут Робинсон, он ирландец; я - Деламарш, француз, а теперьпрошу нас не беспокоить. - Едва вымолвив это, он могучим выдохом задул свечуКарла и снова рухнул на подушку. "Итак, эта опасность пока миновала", - подумал Карл и вернулся к столу.Если их сонливость не притворство, то все хорошо. Досадно только, что одиноказался ирландцем. Карл не помнил точно, но дома в какой-то книге он читал,что в Америке следует остерегаться ирландцев. Конечно, живя у дяди, он имелмассу возможностей выяснить, чем же именно опасны ирландцы, но он упустилих, так как понадеялся, что судьба его счастливо устроилась отныне инавсегда. Теперь он решил хотя бы с помощью свечи, которую снова зажег,рассмотреть этого ирландца получше, причем обнаружил, что как раз он внушалкуда больше доверия, чем француз. У него тоже были еще юношески округлыещеки, и улыбался он во сне совершенно добродушно, насколько мог заметитьКарл, встав поодаль на цыпочки. Твердо решив ни за что не спать, Карл уселся на единственный в комнатестул, отложив пока что упаковку чемодана, ведь вся ночь еще впереди, инемного полистал Библию, ничего не читая. Затем взял в руки фотографиюродителей, на которой низенький отец стоял, вытянувшись в струнку, тогда какмать сидела перед ним, немного откинувшись в кресле. Одну руку отец держална спинке кресла, другую, сжатую в кулак, - на открытой иллюстрированнойкниге, лежавшей рядом на хрупком изящном столике. Была и еще однафотография, на которой Карл был снят вместе с родителями. Отец и мать суровосмотрели на него, а он, по наущению фотографа, глядел в аппарат. Но этуфотографию он с собой не взял. Тем внимательнее рассматривал он лежащий перед ним снимок, стараясь итак и этак поймать взгляд отца. Но сколько он ни передвигал свечу, отецникак не хотел оживать, даже его густые прямые усы выглядели непохоже,фотография была плохая. Мать, напротив, удалась получше; губы ее кривились,словно ее обидели и она заставляет себя улыбнуться. Карлу почудилось, чтоэто должно бросаться в глаза каждому, рассматривающему фотографию, но уже вследующий миг он решил, что яркость этого впечатления слишком сильна и чутьли не абсурдна. С какой же неопровержимой убедительностью фотографияспособна поведать о потаенных чувствах изображенных на ней людей! И он наминутку отвел взгляд. Когда же опять посмотрел на снимок, ему бросилась вглаза материнская рука, свесившаяся со спинки кресла, - до чего она близко,так бы и поцеловал. Он подумал, что, наверное, неплохо бы написатьродителям, о чем его просили и отец и мать (отец напоследок очень настойчивов Гамбурге). Правда, когда в тот ужасный вечер мать объявила ему, что надоехать в Америку, он поклялся никогда писем не писать, но чего стоит клятванеискушенного юнца здесь, в новых обстоятельствах! С тем же успехом он могбы тогда поклясться, что, пробыв в Америке два месяца, станет генераломтамошнего ополчения, а на деле оказался вместе с двумя босяками в каморкежалкой гостиницы под Нью-Йорком и не мог не признать, что фактически емуздесь самое место. И, улыбнувшись, Карл испытующе посмотрел на лицародителей, словно по ним можно было узнать, хотят ли они еще получитьвесточку от сына. Разглядывая фотографию, он вскоре заметил, что очень устали вряд ли сможет просидеть всю ночь, не смыкая глаз. Фотография выпала унего из рук, он положил на нее лицо (она приятно освежала щеку) и с легкимсердцем уснул. Проснулся он утром от щекотки. Эту фамильярность позволил себе француз.Но и ирландец уже стоял у стола, и оба рассматривали Карла с не меньшиминтересом, чем это делал ночью он сам. Карл не удивился, что его непотревожило их пробуждение; должно быть, они поднялись особенно тихо не созлым умыслом, - просто он спал глубоким сном, а кроме того, их "одевание",да и "умывание" тоже не наделали много шума. Теперь они поздоровались по всем правилам и даже с некоторойофициальностью; Карл узнал, что оба - слесари по ремонту машин, долгое времяне могут найти в Нью-Йорке работу и потому изрядно обносились. Вдоказательство Робинсон распахнул пиджак, показывая, что рубашки под нимнет, хотя это было и без того заметно по свободно болтающемуся на шееворотничку, пришпиленному сзади к пиджаку. Они намеревались добраться догородка Баттерфорд, что в двух днях пути от Нью-Йорка, где якобы были шансыполучить работу. Оба нисколько не возражали, чтобы Карл им сопутствовал, иобещали ему, во-первых, время от времени помогать нести чемодан, аво-вторых, в случае если сами получат работу, добиться для него местаученика, что вообще-то легко устроить, если есть работа. Не успел Карлсогласиться, а они уже дружески посоветовали ему снять щегольскую одежду,поскольку она, безусловно, затруднит поиски работы. Как раз в этом доме, поих словам, есть хорошая возможность избавиться от костюма, ведь прислугаторгует одеждой. Они помогли Карлу раздеться, хотя он еще не принялокончательного решения насчет одежды, и унесли костюм. Когда Карл, оставшисьодин, по-прежнему немного заспанный, медленно надевал свой старый дорожныйкостюм, он упрекал себя за продажу одежды, которая, быть может, и повредилабы ему при поступлении на место ученика, но могла оказаться кстати припоисках более приличной работы, и он открыл дверь, чтобы вернуть обоих, нотут же с ними столкнулся, - приятели выложили на стол вырученные за костюмполдоллара, но при этом состроили такие радостные физиономии, что незахочешь, да заподозришь, что на продаже они подзаработали, и здорово. Впрочем, времени для объяснений не было - вошла прислуга, совершеннозаспанная, как и ночью, и выставила всех троих в коридор, заявив, чтокомнату надо подготовить для новых постояльцев. Но дело, конечно, было не впостояльцах, она действовала так по злобе. Карл, как раз собиравшийсянавести порядок в чемодане, вынужден был смотреть, как эта баба обеимируками хватала его вещи и с силой швыряла в чемодан, словно перед нейкакие-то твари, которых она старается усмирить. Слесари, правда, обхаживалиее, теребили за юбку, похлопывали по спине, однако, если тем самым они ипытались помочь Карлу, проку от этого не было. Захлопнув чемодан, прислугасунула его Карлу, стряхнула слесарей и выставила всех троих из комнаты,угрожая в случае непослушания оставить их без кофе. Она, должно быть,начисто запамятовала, что Карл изначально не имел отношения к слесарям, иобходилась с троицей как с одной шайкой-лейкой. Неудивительно - слесарипродали ей одежду Карла и тем самым доказали, что они все вместе. В коридоре им пришлось долго бродить взад-вперед; француз, взявши Карлапод руку, беспрестанно ругался, угрожал побить хозяина, если тот посмеетсунуться, и словно подготовки ради неистово размахивал сжатыми кулаками.Наконец явился ни в чем не повинный малец, ему пришлось стать на цыпочки,когда он подавал французу кружку с кофе. К сожалению, кружка была толькоодна, а растолковать малышу, что нужны еще две, было невозможно. Вот ипришлось пить по очереди: один пьет, двое ждут. Карлу пить не хотелось, нообижать других незачем, и поэтому, когда приходил его черед, нехотя подносилкружку к губам. На прощание ирландец швырнул кружку на кафельный пол. Никем незамеченные, они покинули гостиницу и нырнули в густой белесый утреннийтуман. Молча шли они рядом по обочине дороги; Карлу пришлось нести чемодан,ведь попутчики подменят его, вероятно, только если он попросит; порой изтумана вылетали автомобили, и все трое поворачивали головы, провожаявзглядом в большинстве своем огромные машины, необычайные по своим размерами проскакивавшие так быстро, что заметить пассажиров было вовсе даженевозможно. Позднее на дороге появились колонны фургонов, везущих в Нью-Йоркпровизию, они двигались пятью рядами во всю ширину мостовой, да так плотно,что пересечь ее было бы невозможно. Иногда дорога расширялась, образуяподобие площади, в центре которой на возвышении-башенке поворачивалсяполицейский, обозревая окрестности и с помощью жезла регулируя движение помагистрали и по боковым дорогам; затем вплоть до очередного перекрестка сочередным полицейским движение оставалось без присмотра, новнимательно-молчаливые кучера и шоферы сами худо-бедно следили за порядком.Больше всего Карла поразило это спокойствие. Если бы не беззаботный ревскотины, которую везли на бойню, слышны были бы, вероятно, только стук копытда шуршание шин. Притом ведь скорость передвижения, разумеется, не всегдабыла одинакова. Когда на иных перекрестках из-за непомерного наплыватранспорта с боковых дорог необходимо было произвести крупные перестроения,целые ряды останавливались и ползли буквально шагом, затем все опятьустремлялось вперед и опять останавливалось словно каким-то общим тормозом.При этом с мостовой не поднималось ни пылинки - движение происходило впрозрачнейшем воздухе. Пешеходов не было, здесь рыночные торговки не брели вгород пешком, как на родине Карла, но нет-нет да и появлялись громадныеприземистые грузовики, в которых стояло десятка два женщин с корзинами заспиной - возможно, все те же рыночные торговки, они вытягивали шеи,обозревая уличное движение и волнуясь из-за задержек. Затем появилисьпохожие автомобили, в кузовах которых, руки в брюки, расхаживали мужчины. Наодном из этих автомобилей, снабженных различными надписями, Карл, тиховскрикнув, прочел: "Наем грузчиков для экспедиционной конторы Якоба". Машинаехала как раз очень медленно, и стоящий на подножке бойкий сутулый человечекпригласил трех путников забраться в кузов. Карл спрятался за слесарями,словно в машине мог находиться дядя и видеть его. Он был рад, что оба егоспутника тоже отклонили приглашение, хотя и несколько обиделся навысокомерную гримасу, с какой они это сделали. Напрасно они воображают,будто чересчур хороши, чтобы служить у дяди. Карл тотчас дал им это понять,хотя, конечно, и не слишком явно. После чего Деламарш попросил его повозможности не вмешиваться в дела, которых он не понимает; этот способнанимать людей - гнусное мошенничество, и о фирме Якоба идет дурная слава вовсех уголках Соединенных Штатов. Карл не ответил, но с этой минуты держалсяпоближе к ирландцу, попросив его немного понести чемодан, что тот посленеоднократных просьб Карла и исполнил. Только вот он непрерывно сетовал натяжесть чемодана, покуда не выяснилось, что он всего-навсего намеревалсяоблегчить его на воровскую салями, видно приглянувшуюся ему еще в гостинице,Пришлось Карлу ее вытащить, француз, тотчас же завладев ею, принялсяорудовать своим кинжалообразным ножом и один съел почти всю колбасу.Робинсону досталось лишь несколько ломтиков, сам же Карл, вынужденный снованести чемодан, чтобы не оставлять его на шоссе, не получил ничего, словносъел свою долю заранее Ему казалось мелочным клянчить кусочек, но обидазашевелилась в его груди. Туман уже развеялся, вдали засверкали высокие горы, волнистый гребеньих исчезал далеко-далеко в солнечном мареве. Вдоль дороги тянулись плохообработанные поля, огибавшие большие, до черноты прокопченные фабрики.Многочисленные окна беспорядочно понастроенных тут и там доходных домовтрепетали движением и светом, на хилых балкончиках суетились женщины и дети,а вокруг, то заслоняя их, то снова открывая, развевалось и надувалосьпарусом на утреннем ветру развешанное на веревках белье. Отведя взгляд отдомов, можно было увидеть высоко в небе жаворонков, а ниже - ласточек,выделывающих курбеты чуть ли не над самой головой. Многое напомнило Карлу о его родине, и он не знал, хорошо ли сделал,покинув Нью-Йорк и отправившись в глубь страны. В Нью-Йорке было море и влюбое время - возможность вернуться на родину. И вот он остановился иобъявил спутникам, что решил все-таки вернуться в Нью-Йорк. А когда Деламаршпросто-напросто хотел потащить его дальше, он не позволил себя тащить и,заявил, что, вероятно, все-таки вправе распоряжаться собой. Пришлосьвмешаться ирландцу и объяснить, что Баттерфорд гораздо лучше Нью-Йорка, нолишь после долгих уговоров Карл отправился с ними дальше. И все равносдвинулся с места не раньше, чем сказал себе, что для него, наверное, лучшеидти в такой город, откуда не так уж и легко вернуться на родину. Там оннаверняка будет лучше работать и преуспеет, так как бесполезные мечтания нестанут ему докучать.. Теперь уже он потащил за собой эту парочку, и они такпылко радовались его энтузиазму, что без всяких упрашиваний поочередно несличемодан, а Карл не мог взять в толк, чем он вызвал у них приступ этойнеподдельной радости. Дорога пошла в гору, и когда они время от времениостанавливались, то, обернувшись, видели ширящуюся с каждым часом панорамуНью-Йорка и его гавани. Ажурный мост, связывающий Нью-Йорк с Бруклином,висел над Ист-Ривер и, если прищуриться, словно бы подрагивал. Движения нанем видно не было, а под ним протянулась безжизненная гладкая лента воды.Оба города-колосса казались пустыми и никчемными. Домишки и дома-громадиныпрактически сливались в одну сплошную массу. В невидимой глубине улиц,наверное, продолжалась своя жизнь, но с высоты ничего не было видно, кромелегкого марева, которое хотя и не двигалось, но выглядело так, будто его безтруда можно разогнать. Даже порт, крупнейший в мире, угомонился, и толькокое-где, видимо, под воздействием прежних впечатлений, угадывалсяпродвигавшийся вперед корабль. Но следить за ним долго не представлялосьвозможным, он исчезал из виду, и найти его снова не удавалось. Но Деламарш и Робинсон различали, судя по всему, гораздо больше; ониуказывали направо и налево, обводили жестом площади и парки, приводя ихназвания. У них в голове не укладывалось, что Карл пробыл в Нью-Йорке большедвух месяцев и не видел в городе почти ничего, кроме одной улицы. И онипообещали ему, если достаточно подзаработают в Баттерфорде, поехать с ним вНью-Йорк и показать все достопримечательности, в первую очередь, конечно, теместа, где можно великолепнейшим образом развлечься. После чего Робинсон вовсе горло затянул песню, а Деламарш в такт захлопал в ладоши; Карл узнал вней мелодию из немецкой оперетты, с английским текстом она понравилась емукуда больше, чем нравилась дома. Так под открытым небом состоялось небольшоепредставление, в котором приняли участие все, только вот город внизу,который якобы развлекался под эту мелодию, похоже, знать об этом не хотел. Раз Карл спросил, где расположены склады Якоба, и тотчас увидел, какДеламарш и Робинсон наставили указательные пальцы то ли на одну и ту же, толи на разные, на много миль отстоящие друг от друга точки. Они зашагалидальше, и Карл спросил, когда они смогут, самое раннее, вернуться в Нью-Йоркс достаточным заработком. Деламарш ответил, что, вполне возможно, черезмесяц, так как в Баттерфорде нехватка рабочих и заработки высокие. Конечно,они сложат деньги в общий котел, чтобы по-товарищески выравнять случайнуюразницу в заработках. Общий котел Карлу не понравился, хотя он, как ученик,будет, конечно, зарабатывать меньше квалифицированных слесарей. Кроме. того,Робинсон упомянул, что, если в Баттерфорде работы не найдется, ониволей-неволей двинутся дальше, чтобы наняться где-нибудь на ферму или, бытьможет, отправиться в Калифорнию на золотые прииски, что, судя пообстоятельному рассказу ирландца, было ему милее всего. - Зачем же вы тогда стали слесарями, если теперь хотите податься назолотые прииски? - спросил Карл, с неудовольствием услышав о необходимостистоль долгих и небезопасных путешествий. - Зачем я стал слесарем? - спросил Робинсон. - Конечно же не за тем,чтобы голодать. На золотых приисках хорошие заработки. - Были когда-то, - заметил Деламарш. - И остались, - заверил Робинсон и рассказал о множестве разбогатевшихзнакомых, которые по-прежнему жили там, теперь уже в безделье, разумеется,но по старой дружбе, само собой, помогут разбогатеть ему и его товарищам. - Мы уж будем добиваться места в Баттерфорде, - заметил Деламарш,словно прочитав мысли Карла, по слова его не очень-то обнадеживали. За день они только раз сделали остановку в гостинице, поели на воздухеза железным, как показалось Карлу, столиком полусырого мяса, разрезатькоторое с помощью ножа и вилки было невозможно, приходилось раздирать его накуски. Караваи хлеба были небольшие, и в каждом торчал длинный нож. К этойеде подали темное пойло, от которого жгло в глотке. Однако Деламаршу иРобинсону оно пришлось по вкусу, оба частенько пили за исполнение различныхжеланий и чокались, на секунду-другую сдвигая стаканы. За соседним столомсидели рабочие в блузах, испачканных известкой, и все пили такое же пойло.Автомобили, во множестве проезжавшие мимо, вздымали над столами клубы пыли.Из рук в руки переходила большая газета, возбужденно толковали о забастовкестроительных рабочих, то и дело упоминалась фамилия Мака. Карл осведомился онем и узнал, что это - отец его знакомого Мака, крупнейший строительныйподрядчик в Нью-Йорке. Забастовка обходилась ему в миллионы, а то и грозиларазорением. Карл решил, что это не более чем слухи, распускаемые плохоинформированными, недоброжелательными людьми. Этот обед был для Карла испорчен еще и потому, что было совершеннонеясно, как за него расплачиваться. Казалось бы, чего проще - пусть каждыйоплатит свою долю, но Деламарш и Робинсон невзначай заметили, что истратилипоследние деньги на прошлый ночлег. Часов, колец и вообще чего-либо ценноговидно не было. И не мог же Карл обвинить их в том, что они заработали напродаже его костюма, - это оскорбление грозило полным разрывом. Ноудивительнее всего, что ни Деламарш, ни Робинсон не беспокоились из-заоплаты, более того, они были в преотличнейшем настроении и друг перед другомстроили куры официантке, грузно и величественно расхаживающей междустоликами. Волосы свободно падали ей на лоб и щеки, и она снова и сновадвижением руки отбрасывала их назад. Наконец она подошла к их столу,положила на него руки и, естественно, вместо приветливых слов, ожидаемых отнее, спросила: - Кто платит? Никогда руки не взмывали быстрее, чем сейчас у Деламарша и Робинсона, -оба указали на Карла. Карл это предвидел и ничуть не всполошился; он невидел ничего дурного в том, что товарищи, от которых он тоже ожидал услуг,заставили его немножко раскошелиться, хотя куда порядочнее обговариватьтакие дела заранее. Неприятно только, что деньги пришлось доставать изпотайного кармана. Первоначально он намеревался сохранить деньги на самыйкрайний случай и, таким образом, стать пока на одну доску с товарищами.Преимущество, которое он имел благодаря этим деньгам, а главное - благодарясокрытию денег от товарищей, с избытком уравновешивалось для них тем, чтоони с детства жили в Америке, располагали достаточными познаниями и опытом впоисках работы и, наконец, не привыкли жить в лучших условиях, чемтеперешние. Прежним намерениям Карла насчет денег эта выплата сама по себене должна была помешать, ведь, в конце концов, четверть доллара его неразорит, он мог положить монету на стол и сказать, что это - егоединственное достояние и он готов им пожертвовать на совместное путешествиев Баттерфорд. Если идти пешком, такой суммы вполне достаточно. Но сейчас онне знал, достаточно ли у него мелочи, кроме того, она лежала кете сбанкнотами где-то в глубине потайного кармана, а из него, если пожелаешьчто-нибудь срочно относить, лучше всего высыпать содержимое на стол.Вдобавок его товарищам совершенно незачем знать о потайном кармане. Ксчастью, в данную минуту его товарищи больше интересовались официанткой,нежели тем, как Карл собирает деньги, чтобы расплатиться. Деламарш заманилофициантку под предлогом выписки счета между собой и Робинсоном, и она моглаотбиться от приставаний обоих, только отталкивая раскрытой ладонью лицо тоодного, то другого. Тем временем Карл, вспотев от напряжения, собирал подстолешницей в ладонь мелочь, монету за монетой разыскивая в потайном карманеи вытаскивая их оттуда. Наконец, хотя плохо разбирался пока в американскихденьгах, он - просто по количеству монет - решил, что наскреб достаточнуюсумму, и выложил ее на стол. Звон монет тотчас прекратил шуточки. К досадеКарла и ко всеобщему удивлению, оказалось, что набрался почти целый доллар.Никто, правда, не спросил, почему Карл не сказал раньше о деньгах, которыеможно было бы употребить для удобной поездки в Баттерфорд по железнойдороге, но все же Карл порядком смутился. После того как обед был оплачен,он медленно взял сдачу, а Деламарш уже у него из рук выхватил монету,предназначенную официантке в качестве чаевых; француз обнял официантку,прижал к себе и вручил ей деньги с другого боку. Карл был благодарен им, что, продолжив путь, они словом не обмолвилисьнасчет этих денег, и даже подумывал некоторое время сообщить им про всю своюналичность, но отказался от этой мысли, так как не выдалось подходящегослучая. К вечеру они очутились в плодородной сельской местности. Кругом быливидны бескрайние поля, расстилавшие на округлых холмах свою раннюю зелень;богатые усадьбы окаймляли шоссе, и часами они шли между золотыми садовымирешетками, несколько раз пересекли одну и ту же медленную реку инеоднократно слышали над собой в вышине грохот железнодорожных поездов повиадукам. Солнце только что опустилось за ровную кромку дальних лесов, когда онибросились на траву в небольшой рощице на холме, чтобы отдохнуть последлинного перехода. Робинсон и Деламарш лежали, блаженно вытянув руки и ноги.Карл сидел, посматривая на проходившую метра на три-четыре ниже автостраду,где, как и весь день, мчались встречные потоки автомобилей, словно их вновьи вновь порциями отправляли из одной дали в другую. За весь день с раннегоутра Карл ни разу не видел, чтобы какой-нибудь автомобиль остановился ивысадил пассажира. Робинсон предложил заночевать здесь, ведь они здорово устали, аназавтра могли бы пораньше пуститься в дорогу, и, наконец, до наступленияполной темноты вряд ли удастся найти более дешевый и удобный ночлег.Деламарш согласился, и, лишь Карл счел своим долгом заметить, что у негодостаточно денег, чтобы оплатить для всех ночевку в гостинице. Деламаршсказал, что деньги им еще пригодятся, пусть он их прибережет. При этомфранцуз ничуть не скрывал, что они весьма рассчитывали на деньги Карла.Первое предложение Робинсона было принято, и он тут же добавил, что передсном не мешало бы как следует подкрепиться, скопить сил на завтра и кто-тодолжен принести еды из гостиницы, реклама которой - Отель "Оксиденталь" -светилась неподалеку, в двух шагах от шоссе. Как самый младший, а такжепотому, что ни один из приятелей не вызвался. Карл, не раздумывая, предложилсвои услуги и, получив заказ на пиво, хлеб и шпик, отправился в гостиницу. Вероятно, вблизи находился большой город, ведь первый же зал гостиницы,в котором очутился Карл, был заполнен шумной толпой, а за буфетом, с трехсторон обрамлявшим помещение, беспрерывно во множестве сновали официанты вбелых куртках и тем не менее не могли ублаготворить нетерпеливых посетителей- то тут, то там слышались ругань и удары кулаком по стойке. На Карла никтоне обратил внимания; в самом зале тоже никто не обслуживал - посетители,сидевшие за крохотными столиками, где и для троих было мало места, брализакуски в буфете. На всех столиках стояла высокая бутылка с маслом, уксусомили чем-то в таком роде, и принесенные из буфета блюда непременно поливалиперед едой этими приправами. Чтобы только пройти к буфету, где из-за егобольшого заказа наверняка уже начнутся затруднения, Карлу пришлосьпротискиваться между столиками, что при всей осторожности невозможно былоосуществить, не задевая посетителей, которые, впрочем, оставались совершенноневозмутимы, даже когда Карл, опять-таки от тычка одного из них, чуть неопрокинул какой-то столик. Он, правда, извинился, но, похоже, его не поняли,да и он тоже не понял ни слова из тех, что выкрикнули по его адресу. У буфета он с трудом нашел свободное местечко, где ему долго мешалиоглядеться локти соседей. Здесь вообще было, как видно, в обычаеоблокачиваться на стойку и подпирать кулаками виски; Карлу невольновспомнилось, как ненавидел эту манеру преподаватель латинского языка докторКрумпал и всегда, неожиданно подкравшись, сметал локти со столов шутливымвзмахом невесть откуда взявшейся линейки. Карл стоял, плотно прижатый к стойке, ведь не успел он подойти кбуфету, как позади него поставили столик, и один из обосновавшихся тампосетителей, когда во время разговора хоть немного откидывался назад, тыкалКарла в спину своей огромной шляпой. И при всем том было так мало надеждыполучить что-нибудь от буфетчика, даже когда, утолив жажду, ушли егонескладные соседи. Несколько раз Карл, перегнувшись через стойку, хваталбуфетчика за куртку, но тот всякий раз, скривив физиономию, вырывался. Ниодин не останавливался, все бегом, бегом мимо. Если бы по крайней меревблизи от Карла на стойке нашлось что-нибудь подходящее из еды или выпивки,он взял бы это, спросив о цене, положил деньги и с радостью ушел. Но передним стояли только блюда с рыбой, вроде селедки, темная чешуя которойпоблескивала по краям золотом. Она могла оказаться очень дорогой и вряд лисытной. Кроме того, в пределах досягаемости были бочонки с ромом, но он несобирался нести этот напиток своим товарищам - они и без того норовили полюбому поводу приложиться к спиртному, а в этом Карл не хотел импотворствовать. Таким образом, Карлу оставалось только попытаться найти другое место иначать все сначала. Он ведь уже потерял много времени. На часах в другомконце зала, стрелки которых можно было кое-как разглядеть сквозь чад, былодевять с лишним. Но в других местах у буфета давка была еще больше.Вдобавок, чем позднее становилось, тем гуще заполнялся зал. Через параднуюдверь с громким "Хэлло!" вваливались новые и новые посетители. Кое-где онинагло очищали стойку, усаживались на нее и пили за здоровье друг друга; иэто были лучшие места для обозрения зала. Карл, правда, протискивался все дальше, однако уже совершенно отчаялсяпреуспеть в своем деле. Он укорял себя в том, что, не зная местныхобстоятельств, вызвался исполнить это поручение. Товарищи заслуженнообругают его, да еще и подумают, что он ничего не принес, пожалев денег. Вдовершение всего он очутился теперь в том месте зала, где кругом на столахгромоздились горячие мясные блюда с прекрасным золотистым картофелем; емубыло непонятно, где люди все это раздобыли. Тут он увидел в нескольких шагах от себя пожилую женщину, очевиднопринадлежавшую к гостиничному персоналу; смеясь, она разговаривала с однимиз посетителей. А при этом то и дело орудовала шпилькой в прическе. Карлтотчас решил сделать свой заказ этой женщине, так как среди всеобщего гама исуматохи в зале она казалась ему исключением, и по той простой причине, чтобыла единственной из персонала, до кого он мог добраться, если, конечно, онане ускользнет по своим делам при первом же слове, с которым он к нейобратится. Но случилось совершенно противоположное. Карл рта открыть неуспел, только задержал на ней взгляд, а она - так иногда посматривают посторонам во время беседы - дружелюбно взглянула на него и, прервав разговор,спросила его по-английски, выговаривая слова подчеркнуто правильно, не ищетли он чего-нибудь. - Конечно, - ответил Карл, - я не могу здесь ничего получить. - В таком случае пойдем со мной, малыш, - сказала она, прощаясь сознакомым, снявшим свою шляпу, что здесь казалось невероятным проявлениемучтивости, взяла Карла за руку и направилась к буфету; отодвинув одного изпосетителей, женщина открыла откидную дверцу, пересекла свободноепространство за стойкой, где надо было остерегаться без устали снующихбуфетчиков, открыла неприметную дверь, и они очутились в большой прохладнойкладовой. "Надо знать, что к чему, вот то-то и оно", - подумал Карл. - Итак, чего вы хотите? - спросила она и услужливо склонилась передним. Женщина была очень толстая, прямо необъятная, но лицо - конечно,сравнительно с фигурой - было почти миловидным. Карл едва не соблазнился привиде множества продуктов, в образцовом порядке размещенных на полках истолах, быстренько придумать более изысканный ужин, особенно потому, чтонадеялся у. этой влиятельной женщины на скидку, но в конце концов, такничего и не придумав, назвал все тот же шпик, хлеб и пиво. - И больше ничего? - спросила женщина. - Нет, благодарю, - сказал Карл, - но на троих. На вопрос женщины Карлв двух словах сообщил о своих товарищах; он обрадовался, что она проявила кним интерес. - Но ведь это пища арестантов, - сказала женщина, ожидая, видимо,следующих пожеланий Карла. А тот опасался, что она не захочет брать с негоденег, и потому молчал. - Сейчас мы все подберем, - сообщила женщина, с удивительной при ееполноте подвижностью направилась к столу, длинным, тонким, похожим на пилуножом отрезала огромный кусок сала с мясными прожилками, взяла с полкикаравай хлеба, подняла с пола три бутылки пива и сложила все это в легкуюсоломенную корзинку, которую и протянула Карлу. Попутно она объясняла ему,что привела его сюда потому, что, несмотря на быстрое потребление, продуктытам, в буфете, из-за чада и разнообразных испарений скоро теряют свежесть.Впрочем, для тамошних посетителей сойдет и это. Карл ничего не сказал, незная, чем заслужил такое отличительное обращение. Он подумал о своихтоварищах, которые, вероятно, при всем своем знании Америки вряд ли попалибы в эту кладовую и принуждены были бы довольствоваться испорченной пищей избуфета. Здесь не было слышно из зала ни звука - должно быть, кирпичнаякладка была очень толстой, чтобы поддерживать низкую температуру под этимисводами. Карл уже некоторое время держал корзинку в руке, но не вспоминал ниоб оплате, ни об уходе. Только когда женщина хотела было положить в корзинкубутылку, вроде тех, что стояли на столах в зале, он, вздрогнув,поблагодарил. - Далеко ли вам еще идти? - спросила женщина. - До Баттерфорда, - ответил Карл. - Это очень далеко. - Еще день пути. - Не дальше? - спросила женщина. - О нет. Женщина передвинула на столе какие-то предметы, наводя порядок; вошелбуфетчик, обвел взглядом помещение и, когда женщина указала на большое блюдос грудой сардин, посыпанных петрушкой, унес это блюдо на высоко поднятыхруках в зал. - Почему же вы, собственно, решили ночевать под открытым небом? -спросила женщина. - Здесь достаточно места. Отдохните у нас в гостинице. Для Карла это предложение было очень соблазнительно, особенно потому,что прошлую ночь он провел так скверно. - Мой багаж там, на улице, - помедлив, ответил он не без некоторойрисовки. - Так несите его сюда, - сказала женщина, - это не помеха. - А мои товарищи! - вскричал Карл и тут же сообразил, что они-то,конечно, помехой будут. - Разумеется, они тоже могут переночевать здесь, - сказала женщина. -Приходите же! Не заставляйте себя упрашивать! - Мои товарищи - бравые ребята, только не очень опрятные, - сказалКарл. - Разве вы не видели, какая в зале грязь? - спросила женщина ипоморщилась. - К нам даже самое отребье заходит. Итак, я сейчас велюприготовить три кровати. Правда, на чердаке, ведь гостиница переполнена, я исама перебралась на чердак, но это все равно лучше, чем под открытым небом. - Я не могу привести с собой товарищей, - сказал Карл. Он представилсебе, сколько шума наделали бы эти двое в коридорах столь приличнойгостиницы; Робинсон все перепачкал бы, а Деламарш непременно начал быприставать к этой женщине. - Не понимаю, почему это невозможно, - сказала женщина, - но, если вамтак хочется, оставьте своих товарищей на воздухе и приходите к нам один. - Нет, так не пойдет, - возразил Карл, - это мои товарищи, и я долженостаться с ними. - Вы упрямец, - заметила женщина и отвернулась, - к вам относятсяпо-доброму, стараются помочь, а вы отбиваетесь изо всех сил. Карл все это сознавал, но не видел иного выхода и потому толькодобавил: - Примите мою величайшую благодарность за доброе ко мне отношение. -Тут он вспомнил, что еще не уплатил, и спросил, сколько с него причитается. - Расплатитесь, когда вернете корзинку. Я должна получить ее, самоепозднее, утром. - Благодарю, - сказал Карл. Она открыла дверь, ведущую прямо на улицу,и, когда он с поклоном вышел, сказала ему вслед: - Доброй ночи, но вы поступаете неразумно. Он был уже в несколькихшагах от нее, когда она крикнула: - До встречи утром! Едва очутившись на улице, он опять услышал неослабевающий шум из зала,к которому примешивались теперь звуки духового оркестра. Карл был доволен,что не пришлось выходить через зал. Все пять этажей гостиницы сейчас сиялиогнями, освещая дорогу на всю ее ширину. Автомобили проносились по-прежнему,но теперь уже с интервалами; еще быстрее, чем днем, они появлялись издали,ощупывали яркими лучами фар мостовую, пересекали с побледневшими фарамиосвещенное пространство перед гостиницей и, полыхнув огнями, уносилисьдальше в темноту. Карл обнаружил товарищей уже крепко спящими - так долго онотсутствовал. Только он собрался разложить принесенное поаппетитнее набумаге, обнаруженной в корзинке, с тем чтобы, когда все будет готово,разбудить товарищей, как вдруг, к своему ужасу, увидел, что его чемоданраскрыт, хотя оставил он его запертым и ключ унес в кармане; половинасодержимого чемодана была разбросана вокруг по траве. - Вставайте! - крикнул он. - Вы спите, а здесь меж тем побывали воры! - Чего-нибудь недостает? - спросил Деламарш. Робинсон, еще толком непроснувшись, ухватился за пиво. - Я не знаю, - сказал Карл, - но чемодан открыт. Все-таки опрометчивоулечься спать и оставить чемодан без присмотра. Деламарш и Робинсон рассмеялись, и француз сказал: - В другой раз не уходите так надолго. Гостиница в десяти шагах, а выпотратили на дорогу туда и обратно три часа. Мы проголодались, подумали, чтов вашем чемодане может оказаться что-нибудь съестное, и щекотали замок, покаон не открылся. Впрочем, ничего съестного там не было, так что можетеспокойно уложить все обратно. - Ну-ну, - сказал Карл, в оцепенении глядя на быстро пустеющую корзинкуи прислушиваясь к своеобразному звуку, с которым Робинсон поглощал пиво;жидкость сначала врывалась ему в глотку, с присвистом возвращалась и в концеконцов бурным потоком устремлялась в желудок. - Наелись? - спросил Карл, когда парочка на мгновение остановиласьотдышаться. - Разве вы не поели в гостинице? - удивился Деламарш, полагая, что Карлтребует своей доли. - Если не наелись, то поторопитесь, - сказал Карл и направился к своемучемодану. - Кажется, он не в духе, капризничает, - заметил Деламарш, обращаясь кРобинсону. - Я не капризничаю, - сказал Карл, - но разве же порядочно - взломать вмое отсутствие чемодан и выбросить оттуда вещи. Я понимаю, среди товарищеймногое позволительно, и я вполне готов кое-что допустить, но это уж слишком.Я переночую в гостинице и в Баттерфорд не пойду. Ешьте быстрее, я долженвернуть корзинку. - Слышишь, Робинсон, - начал Деламарш, - как он заговорил, вот тебеизысканная речь. Немец есть немец. Ты меня предупреждал, но я сдуру все-такивзял его с собой. Мы оказали ему доверие, целый день тащили его с собой,потеряли из-за этого не меньше чем полдня, а теперь там, в гостинице, кто-тоего поманил - и он сматывается, просто-напросто сматывается. Но поскольку он- лживый немец, он это делает не в открытую, а выискал предлог - чемодан, апоскольку он - немец хамовитый, он не может уйти, не оскорбив нашегодостоинства и не обозвав нас ворами за то, что мы сыграли с его чемоданоммаленькую шутку. Карл, укладывая свои вещи и не оборачиваясь, сказал: - Продолжайте, продолжайте, тем легче мне будет уйти. Я прекрасно знаю,что такое товарищество. В Европе у меня тоже были друзья, и ни один неупрекнет меня в том, что я обманывал или интриговал против него. Правда,сейчас мы потеряли контакт, но, если я вернусь в Европу, все меня встретятпо-доброму и тотчас признают во мне друга. А вы, Деламарш, и вы, Робинсон,смеете говорить, будто я вас предал, притом что вы - а я никоим образом ненамерен это замалчивать - проявили ко мне дружеское участие и обещалидобиться для меня место ученика в Баттерфордс! Нет, здесь нечто другое. Увас ничего нет, но это ни в коей мере не унижает вас в моих глазах, однаковы завидуете моему мизерному имуществу и потому стараетесь меня унизить, -вот этого я вынести не могу. А теперь, взломав мой чемодан, вы даже неподумали извиниться, наоборот, вы оскорбляете меня и мою нацию, а тем самымлишаете меня всякой возможности остаться с вами. Впрочем, в сущности, речьне о вас, Робинсон. Мне просто жаль, что по слабости характера вы слишком ужподпали под влияние Деламарша. - Вот теперь, - сказал Деламарш, подступил к Карлу и слегка толкнулего, как бы привлекая его внимание, - теперь вы себя показали во всей красе.Целый день топали позади меня, цеплялись за мой пиджак, подражали каждомумоему движению и вели себя тихо, как мышка. Теперь же, заручившись чьей-топоддержкой в гостинице, вы начинаете громкие речи. Вы - маленький хитрец, ия не уверен, можно ли такое спускать. Не стоит ли потребовать с вас плату зато, что вы переняли у нас за день? Нет, ты послушай, Робинсон, мы завидуем -так он полагает - его имуществу. День работы в Баттерфорде - о Калифорнии иговорить нечего, - и у нас будет в десять раз больше того, что вы нампоказывали и что, наверное, прячете в подкладке пиджака. Стало быть,попридержите-ка язык! Карл поднялся от чемодана и увидел, что Робинсон, заспанный, но слегкаоживившийся от пива, тоже идет к нему. - Останься я здесь еще, - сказал Карл, - меня, пожалуй, ожидают новыесюрпризы. Похоже, вам охота поколотить меня. - Всякому терпению приходит конец, - сказал Робинсон. - Лучше помолчите, Робинсон, - сказал Карл, не сводя глаз с Деламарша,- ведь в глубине души вы согласны со мной, но вынуждены держать сторонуДеламарша! - Вы никак хотите его задобрить? - спросил Деламарш. - Даже и не думаю, - сказал Карл. - Я рад, что ухожу, и не желаю большеиметь с вами дела. Только одно скажу: вы упрекнули меня в том, что у меняесть деньги и что я прячу их от вас. Допустим, это правда, но разве можнопоступить иначе, если знаешь людей всего несколько часов, и разве неподтвердили вы своим нынешним поведением правильность таких действий? - Спокойно, - сказал Деламарш Робинсону, хотя тот не шевелился. Затемон обратился к Карлу: - Раз уж вы так бесстыдно искренни, давайте, пока мыспокойно стоим тут, доведите свою искренность до конца и сознайтесь, почему,собственно, вы собрались в гостиницу. Карлу пришлось перешагнуть через чемодан - так близко подступил к немуДеламарш. Но тот, не смущаясь, отодвинул ногой чемодан, сделал шаг вперед,наступив при этом на белую манишку, лежавшую на траве, и повторил свойвопрос. Как бы в ответ с дороги к компании поднялся человек с ярко светящимкарманным фонариком. Это был один из гостиничных буфетчиков. Едва увидевКарла, он сказал: - Я ищу вас уже почти полчаса. Обыскал все откосы по обеим сторонамдороги. Госпожа старшая кухарка велела передать, что ей срочно нужнасоломенная корзина, которую она вам дала. - Вот она, - сказал Карл прерывающимся от волнения голосом. Деламарш иРобинсон с показной скромностью отступили в сторону, как они всегда делалиперед незнакомыми обеспеченными людьми. Буфетчик взял корзинку и добавил: - Кроме того, госпожа старшая кухарка велела спросить, не надумали ливы все-таки переночевать в гостинице. Для двух других господ тоже найдетсяместечко, если вы пожелаете взять их с собой. Постели уже приготовлены. Хотьночь сегодня теплая, но здесь, на косогоре, спать не вполне безопасно -часто встречаются змеи. - Раз уж госпожа старшая кухарка так любезна, я приму приглашение, -сказал Карл, ожидая реакции товарищей. Но Робинсон стоял молчком, аДеламарш, сунув руки в карманы, смотрел вверх на звезды. Оба явнорассчитывали, что Карл без разговоров возьмет их с собой. - В таком случае, - сказал буфетчик, - мне поручено проводить вас вгостиницу и принести ваш багаж. - Тогда подождите, пожалуйста, еще минутку, - сказал Карл и нагнулся,чтобы убрать в чемодан оставшиеся вещи. Вдруг он выпрямился. Фотографии, лежавшей в чемодане на самом верху,нигде не было видно. Все было в сохранности, кроме фотографии. - Я не могу найти фотографии, - просительно обратился он к Деламаршу. - Какой фотографии? - спросил тот. - Фотографии моих родителей. - Мы не видели никакой фотографии, - ответил Деламарш. - Фотографии в чемодане не было, господин Россман, - подтвердил сосвоей стороны и Робинсон. - Но этого не может быть, - сказал Карл, и мольба в его глазахзаставила буфетчика подойти ближе. - Она лежала наверху, а сейчас исчезла.Если бы вы не проказничали с чемоданом! - Всякая ошибка исключается, - сказал Деламарш. - В чемодане фотографиине было. - Для меня она - самое ценное из всего, что есть в чемодане, - сказалКарл буфетчику, который ходил вокруг и искал в траве. - Она совершенноневосполнима, другой не будет. - И когда буфетчик прекратил безуспешныепоиски, добавил: - Это единственный портрет родителей, который у меня был. В ответ на это буфетчик сказал громко, без обиняков: - Может, проверим еще и карманы этих господ? - Да, - тотчас откликнулся Карл, - я должен найти фотографию. Но преждечем проверять карманы, скажу одно: тот, кто добровольно вернет мне снимок,получит весь чемодан целиком. - После мгновения общего молчания Карлобратился к буфетчику: - Итак, мои товарищи, очевидно, предпочитают обыск.Но даже сейчас я обещаю: тот, в чьем кармане обнаружится фотография, получитвесь чемодан. Сделать больше я не могу. Тотчас буфетчик принялся обыскивать Деламарша, с которым, как емуказалось, справиться труднее, чем с Робинсоном, Робинсона он уступил Карлу.Буфетчик обратил внимание Карла на то, что обыскивать нужно обоих сразу, таккак иначе оставшийся без наблюдения может избавиться от фотографии. Тут же,с первой попытки, Карл обнаружил в кармане Робинсона свой галстук, но незабрал его и крикнул буфетчику: - Что бы вы ни нашли у Деламарша, оставьте все, пожалуйста, ему. Мненужна только фотография. Только она одна. Обыскивая нагрудные карманы, Карл коснулся рукой горячей, грязной грудиРобинсона, и тут ему пришло в голову, что, возможно, он поступает стоварищами очень несправедливо. И он заторопился как только мог. Впрочем,все было напрасно: ни у Деламарша, ни у Робинсона фотографии необнаружилось. - Бесполезно, - сказал буфетчик. - Наверное, они разорвали фотографию на мелкие клочки и выбросили, -сказал Карл. - Я думал, они мне друзья, а они тайком старались мне тольконавредить. Робинсон, конечно, в меньшей степени, он бы нипочем не набрел намысль, что фотография представляет для меня такую ценность, а вотДеламарш... Карл видел перед собой только буфетчика, фонарь которого освещалнебольшое пространство, тогда как все остальное, в том числе Деламарш иРобинсон, тонуло в кромешной тьме. Теперь, конечно, не было и речи о том, чтобы взять эту парочку с собойв гостиницу. Буфетчик взвалил на плечо чемодан, Карл поднял корзинку, и онидвинулись в путь. Карл уже был на дороге, когда, прервав свои раздумья,остановился и крикнул в темноту: - Послушайте, если все-таки фотография у кого-нибудь из вас и онзахочет принести ее мне в гостиницу, я все равно отдам ему чемодан и,клянусь, не заявлю в полицию. Ответа, как такового, не последовало, донесся лишь обрывок какого-тослова, начало отклика Робинсона, которому Деламарш, очевидно, тотчас заткнулрот. Карл подождал еще - вдруг наверху передумают. Дважды, с перерывом онкрикнул: - Я все еще здесь! Но в ответ - ни звука, только однажды вниз с откоса скатился камень -может, случайно, а может, от неудачного броска.

Глава пятая. ГОСТИНИЦА "ОКСИДЕНТАЛЬ"

В гостинице Карл сразу попал в некое подобие конторы, где старшаякухарка с записной книжкой в руке диктовала письмо молоденькой секретарше,сидевшей за пишущей машинкой. Подчеркнуто размеренная диктовка,сосредоточенный и четкий перестук клавиш соревновались с время от времениспешным тиканьем стенных часов, показывавших уже почти половинудвенадцатого. - Ну вот, - сказала старшая кухарка, захлопнув записную книжку;пишбарышня вскочила и накрыла пишущую машинку деревянной крышкой, при этомпривычном движении не сводя глаз с Карла. С виду она казалась совсемшкольницей, халатик ее был аккуратно отглажен, плечики с воланами, прическадовольно высокая, и на этом фоне слегка удивляло ее серьезное лицо.Поклонившись сначала старшей кухарке, потом Карлу, она вышла, а Карлневольно бросил на старшую кухарку вопросительный взгляд. - Замечательно, что вы все-таки пришли! - воскликнула она. - А вашитоварищи? - Я не взял их с собой. - Им, вероятно, надо выйти пораньше, - заметила старшая кухарка, как быобъясняя себе ситуацию. "Неужели ей не приходит в голову, что мне тоже надо в дорогу?" -подумал Карл и, чтобы исключить всякие сомнения, сказал: - Мы расстались из-за разногласий. Старшая кухарка, кажется, сочла это известие приятным. - Значит, вы теперь свободны? - спросила она. - Да, свободен, - ответил Карл, и ничто не казалось ему болеебесполезным, чем эта свобода. - Послушайте, не хотите ли поступить на работу к нам в гостиницу? -спросила старшая кухарка. - С большим удовольствием, - сказал Карл, - но я ужасно мало знаю.Например, не умею даже печатать на машинке. - Это не самое главное, - сказала старшая кухарка. - Для начала выполучите совсем маленькую должность, а дальше все в ваших руках - усердием иприлежанием вы вполне можете продвинуться. Как бы там ни было, я полагаю,что для вас гораздо лучше где-нибудь обосноваться, вместо того чтобышататься по белу свету. К этому вы, судя по всему, не приспособлены. "Дядя был бы точь-в-точь такого же мнения", - подумал Карл и кивнул,соглашаясь. Одновременно он вспомнил, что забыл представиться, а ведь о немздесь так пекутся. - Простите, пожалуйста, - сказал он, - я вам еще не представился, менязовут Карл Россман. - Вы немец, не так ли? - Да, я недавно в Америке. - Откуда же вы? - Из Праги, из Богемии. - Смотрите-ка! - воскликнула женщина по-немецки с сильным английскимакцентом и всплеснула руками, - в таком случае мы - земляки, меня зовутГрета Митцельбах, я из Вены. И Прагу я знаю отлично, я ведь полгода служилав "Золотом гусе" на Вацлавской площади. Нет, вы только подумайте! - Когда же это было? - спросил Карл. - О, много-много лет назад. - Старого "Золотого гуся" два года как снесли, - сказал Карл. - Вот как, - проговорила старшая кухарка, уйдя мыслями в прошлое. Но, тотчас же снова оживившись, схватила Карла за руки и воскликнула: - Теперь, когда выяснилось, что мы земляки, вам ни в коем случае нельзяуходить отсюда. Вы не должны меня огорчать. Может, хотите, к примеру, статьлифтером? Только скажите, и место ваше. Когда вы немного пообвыкнете, топоймете, что получить такое место не так-то легко, потому что для началаничего лучше и не придумаешь. Будете общаться со всеми постояльцами, всегдана виду, станете выполнять небольшие поручения, - словом, каждый день у васбудет шанс добиться продвижения по службе. Обо всем остальном, с вашегоразрешения, позабочусь я. - Я бы с радостью стал лифтером, - сказал Карл, чуть помедлив. Глупоотказываться от такого места только потому, что окончил пять классовгимназии. Здесь, в Америке, эти пять классов гимназии скорее повод длястыда. А вообще, лифтеры Карлу всегда нравились, казались ему украшениемгостиниц. - Знание языков не обязательно? - спросил он еще. - Вы говорите по-немецки и вполне хорошо по-английски, этогодостаточно. - Английский я учил в Америке всего два с половиной месяца, - сказалКарл, полагая, что замалчивать свое единственное преимущество не стоит. - Это изрядный плюс, - сказала старшая кухарка, - если вспомнить, какиезатруднения английский доставил мне. Впрочем, это было тридцать лет назад.Как раз вчера я говорила об этом. Вчера мне исполнилось пятьдесят. - И,улыбаясь, она старалась по выражению лица Карла уловить, какое впечатлениепроизвел на него столь солидный возраст. - В таком случае желаю вам большого счастья, - сказал Карл. - Это всегда кстати, - отозвалась она, пожав руку Карла и чуть-чутьвзгрустнув над этой старинной родной поговоркой, вспомнившейся ейпо-немецки. - Я ведь вас задерживаю, - спохватилась она. - А вы, верно,очень устали, лучше мы потолкуем об этом днем. Так радостно встретитьземляка, что просто все из головы вон. Пойдемте, я отведу вас в вашукомнату. - У меня есть еще просьба, госпожа старшая кухарка, - вспомнил Карл привиде телефонного аппарата, стоявшего на столе. - Возможно, утром, и дажеочень рано, мои бывшие товарищи принесут фотографию, которая мне крайненеобходима. Будьте так добры, позвоните портье, пусть он пошлет этих людейко мне или вызовет меня. - Непременно, - ответила старшая кухарка. - Но не достаточно ли емувзять у них эту фотографию? И что это за фотография, позвольте спросить? - Фотография моих родителей, - сказал Карл. - Нет, я должен сампоговорить с этими людьми. Старшая кухарка ничего больше не сказала и отдала по телефонураспоряжение портье, причем назвала номер комнаты Карла - 536. Затем они через дверь, противоположную входной, вышли в небольшойкоридор, где, прислонившись к решетке лифта, дремал маленький лифтер. - Мы можем сами себя обслужить, - тихо сказала старшая кухарка,пропуская Карла в лифт. - Десять - двенадцать часов работы многовато длятакого мальчугана, - говорила она, пока лифт поднимался, - но так уж вАмерике заведено. Вот, например, этот малыш, он итальянец и приехал сюда сродителями полгода назад. Поглядеть на него, так эта работа ему не по силам,личико совсем исхудало, засыпает во время смены, хотя по натуре оченьуслужлив; но стоит ему проработать здесь или в любом другом месте Америкиеще полгода, и он все с легкостью выдержит, а через пять лет станетнастоящим крепким мужчиной. О примерах такого рода я могу рассказыватьчасами. При этом я вовсе не имею в виду вас - вы-то сильный юноша; вам летсемнадцать, не так ли? - В следующем месяце будет шестнадцать. - Даже только шестнадцать! - воскликнула старшая кухарка. - Ну, тогдасмелей! Наверху она ввела Карла в комнату, которая, правда из-за наклоннойстены, выглядела уже как мансарда, но при свете двух электрических лампочекоказалась в остальном очень уютной. - Вы не робейте, - сказала старшая кухарка, - эта комната - негостиничный номер, а часть моей квартиры, состоящей из трех комнат, так чтовы меня нисколько не стесните. Я запру эту вот дверь, чтобы вы чувствовалисебя совершенно свободно. Утром вы, конечно, как новый гостиничный служащий,получите свою комнатку. Если б вы пришли с товарищами, я бы устроила васвсех в общей спальне для персонала, но, так как вы один, я думаю, для васлучше будет здесь, хотя спать придется на диване. А теперь доброй ночи,отдохните как следует перед работой. Завтрашний день пока не самыйнапряженный. - Премного благодарен вам за вашу любезность, - сказал Карл. - Подождите, - сказала она, остановившись на пороге, - иначе вас скороопять разбудят. - Она подошла к боковой двери, постучала и крикнула: -Тереза! - Слушаю, госпожа старшая кухарка, - послышался голос молоденькойпишбарышни. - Когда ты пойдешь будить меня утром, ступай через коридор, здесь вкомнате спит гость. Он до смерти устал. - Она улыбнулась Карлу. - Понятно? - Да, госпожа старшая кухарка. - Ну, тогда доброй ночи! - И вам доброй ночи. - Дело в том, - сказала старшая кухарка, как бы поясняя, - что уженесколько лет я ужасно плохо сплю. А ведь теперь я могу быть довольна своимположением и, откровенно говоря, слишком-то не хлопотать. Но должно быть,результаты моих прежних забот и наградили меня этой бессонницей. Если язасну часа в три ночи - уже надо радоваться. Но так как в пять, самоепозднее в половине шестого, пора вновь приступать к работе, я вынужденапросить, чтобы меня будили, причем осторожно, чтобы нервы не расходилисьпуще прежнего. И будит меня Тереза. Ну, теперь вам все уже известно, да и яухожу не навсегда. Доброй ночи! - И, несмотря на свою полноту, онапрямо-таки выпорхнула из комнаты. Карл предвкушал сон, так как этот день очень утомил его. А более уютнойобстановки для долгого, безмятежного отдыха и пожелать было нельзя. Правда,комната служила не спальнею, скорее уж это была гостиная или, вернее,парадный салон госпожи старшей кухарки, и умывальник принесли сюдаспециально на этот вечер, ради Карла, и тем не менее он не чувствовал себянезваным гостем, наоборот, был, как никогда, обласкан. С чемоданом все былов порядке, и, пожалуй, он давненько не бывал в большей безопасности. Нанизком комоде, покрытом ажурной шерстяной накидкой, стояли в рамках и подстеклом всевозможные фотографии; осматривая комнату, Карл остановилсявзглянуть на них. В большинстве снимки были старые и изображали девушек вдопотопных неуклюжих платьях и небрежно приколотых, крохотных, но довольновысоких шляпках; опершись правой рукою на зонтик, они смотрели на зрителя,однако поймать их взгляд никак не удавалось. Среди фотографий мужчин Карлобратил внимание на портрет молодого солдата с буйной черной шевелюрою,который, положив кепи на столик, стоял по стойке "смирно" и едва сдерживалпереполнявший его горделивый смех. Пуговицы его мундира на фотографии былиподкрашены золотом. Все эти снимки, вероятно, были привезены из Европы, и,наверное, подтверждение тому можно было прочесть на обороте, но Карлу нехотелось брать их в руки. Он мечтал вот так же поставить в своей комнатефотографию родителей, как стояли здесь эти. После основательного мытья с ног до головы - из-за соседки Карлпостарался сделать это как можно тише - он вытянулся в предвкушении сна наканапе, и тут ему почудился слабый стук в дверь. Нельзя было сразуустановить, в какую именно дверь стучали; впрочем, это мог быть и простослучайный шорох. Повторился он не сразу, и Карл уже задремал, когда тихийзвук послышался вновь. Но теперь уже не было сомнения, что это стук и идетон от двери пишбарышни. Карл на цыпочках подбежал к двери и спросил тактихо, что, если бы за стеною все-таки спали, он никого бы не разбудил: - Вам что-нибудь нужно? Тотчас и так же тихо ответили: - Не могли бы вы открыть дверь? Ключ с вашей стороны. - Пожалуйста, - сказал Карл, - только сначала я должен одеться. Маленькая пауза, затем послышалось: - Это не обязательно. Отоприте и ложитесь в постель, я немного подожду. - Хорошо, - согласился Карл и так и сделал, а заодно включилэлектрический свет. - Я уже лег, - сказал он чуть погромче. И вот из своейтемной комнаты вышла маленькая пишбарышня, одетая точно так же, как внизу, вконторе, наверное, все это время она и не думала спать. - Очень прошу извинить меня, - сказала она и остановилась, чутьсклонившись, у постели Карла, - и не выдавайте меня, пожалуйста. Я несобираюсь вам долго мешать, я знаю, что вы смертельно устали. - Ничего-ничего, - ответил Карл, - но, вероятно, мне было бы все желучше одеться. - Ему пришлось лежать, вытянувшись пластом, чтобы укрытьсяодеялом до подбородка, так как ночной рубашки у него не было. - Я только на минутку, - сказала она и взялась за спинку кресла. -Можно мне сесть поближе? Карл кивнул. Она уселась так близко от канапе, что Карлу пришлосьотодвинуться к стене, иначе он не видел ее лица. А лицо у нее было круглое,правильное, только лоб необычайно высок, хотя, быть может, это впечатлениесоздавала прическа, которая ей не шла. Одета она была очень чистенько иаккуратно. И в левой руке комкала носовой платок. - Вы здесь надолго останетесь? - спросила она. - Это пока не совсем ясно, - ответил Карл, - но думаю, что останусь. - Вот было бы замечательно, - сказала она и провела платком по лицу, -ведь я так одинока здесь. - Странно, - отозвался Карл. - Госпожа старшая кухарка так дружелюбно квам относится. Она обращается с вами вовсе не как с подчиненной. Я дажеподумал, что вы родственницы. - О нет, мое имя - Тереза Берхтольд, я из Померании. Карл тоже представился. Теперь она посмотрела на него в упор, словно,назвав свое имя, он стал для нее более чужим. Минутку они помолчали. Затемона сказала: - Не думайте, что я неблагодарная. Без госпожи старшей кухарки мнепришлось бы много хуже. Раньше я работала на кухне здесь, в гостинице, и мнеуже грозило увольнение, так как я не справлялась с этой тяжелой работой.Здесь предъявляют очень высокие требования. Месяц назад одна из кухонныхдевушек от переутомления упала в обморок и две недели пролежала в больнице.А я не очень-то сильная, в детстве мне порядком досталось, и поэтому янесколько отстала в развитии; вы, наверное, не дадите мне моих восемнадцатилет. Но теперь я уже становлюсь покрепче. - Служба здесь, должно быть, и впрямь очень утомительна, - заметилКарл. - Внизу я только что видел, как мальчик-лифтер спал стоя. - При том, что лифтерам живется лучше других, - добавила она, - ониполучают хорошие чаевые и в конечном счете далеко не так надрываются, каккухонный персонал. Но вот однажды мне улыбнулось счастье: госпоже старшейкухарке понадобилась девушка, чтобы свернуть салфетки для банкетного стола,она послала к нам на кухню за кем-нибудь из девушек, нас здесь околопятидесяти, я оказалась под рукой и очень ей понравилась, потому что всегдаумела ловко сворачивать салфетки. Тогда-то она и перевела меня из кухни ксебе поближе и постепенно сделала своей секретаршей. При этом я оченьмногому научилась. - Неужели приходится так много печатать? - спросил Карл. - О, очень много, - ответила девушка, - вы даже не представляете себесколько. Вы же видели, нынче я работала до половины двенадцатого, а это некакой-то особенный день. Конечно, печатаю я не все время - занимаюсь такжезакупками в городе. - Какой же это город? - полюбопытствовал Карл. - Вы не знаете? Рамзес. - Он большой? - Очень, - ответила девушка, - я не люблю туда ездить. Но вы, наверно,уже хотите спать? - Нет, нет, - сказал Карл, - я ведь еще не узнал, зачем вы пришли. - Затем, что не с кем поговорить. Я не нытик, но в самом деле, если тысовершенно одинок, то уже большое счастье, когда кто-нибудь наконец тебяслушает. Я заметила вас еще внизу, в зале, я как раз пришла за госпожойстаршей кухаркой, когда она повела вас в кладовую. - Это ужас, а не зал, - сказал Карл. - Я этого больше не замечаю, - Ответила она. - Но я только хотеласказать, что госпожа старшая кухарка очень добра ко мне, совсем как роднаямать. Но все же разница в нашем положении слишком велика, чтобы я моглаговорить с нею свободно. Раньше у меня были подруги среди кухонных девушек,но их здесь уже нет, а новых я почти не знаю. Наконец, иногда мне кажется,что нынешняя работа утомляет меня больше прежней и что я выполняю ее вовсене так хорошо, как ту, и госпожа старшая кухарка держит меня на этойдолжности только из жалости. В конце концов, чтобы быть секретаршей, нужнодействительно иметь школьное образование получше моего. Грешно так говорить,но я часто боюсь сойти с ума. Ради Бога, - вдруг скороговоркой сказала она илегонько тронула Карла за плечо, так как руки он держал под одеялом, - радиБога, ни слова не говорите об этом госпоже старшей кухарке, иначе я погибла.Если я кроме тех хлопот, которые доставляю моей работой, причиню ей еще игоре, это действительно будет уж слишком. - Разумеется, я ничего не скажу, - заверил Карл. - Ну и хорошо, - сказала она, - и оставайтесь здесь. Я была бы рада,если бы вы остались, и мы могли бы держаться друг друга, если вы не против.Я сразу, как только вас увидела, почувствовала к вам доверие. И все же - выподумайте, какая я плохая! - я испугалась, что госпожа старшая кухарканазначит вас на мое место, а меня уволит. Лишь постепенно, пока я сидела тутодна, а вы были внизу, в конторе, я представила себе, что было бы очень дажехорошо, если бы вы взяли мою работу, в которой, верно, уж лучшеразбираетесь. Если вам не захочется делать в городе покупки, я могла быоставить за собой эту часть работы. А вообще-то на кухне от меня навернякабыло бы куда больше пользы, тем более что я уже немного окрепла. - Все улажено, - сказал Карл, - я буду лифтером, а вы останетесьсекретаршей. Но если вы хоть чуть-чуть намекнете госпоже старшей кухарке освоих планах, я выдам и остальное, что вы мне сказали сегодня, как нипечально это для меня будет. Его тон настолько взволновал Терезу, что она рухнула на пол и, рыдая,уткнулась лицом в одеяло. - Я-то ничего не выдам, - сказал Карл, - но и вы не должны ничегоговорить. Теперь он уже не мог прятаться под одеялом, он слегка погладил ееплечо, не найдя, что ей сказать, и только подумал, что жизнь и здесьбезрадостна. Наконец она успокоилась, по крайней мере устыдил