Главная | Обратная связь

Основные условия культуры

И. Хейзинга

Йохан Хейзинга (1872 — 1945) — выдающийся нидерландский историк и теоретик культуры. Профессор Гронингенского (с 1905 г.) и Лейденского (с 1915г. по 1940 г.) университетов.

В период фашистской оккупации Нидерландов семидесяти­летний ученый был отстранен от преподавания и заключен в конц­лагерь. Умер в ссылке. Хейзинга оставил необычайно многогран­ное творческое наследие. Здесь и масштабные историографиче­ские исследования, обращенные к переломным, драматическим эпохам мировой культуры: позднему Средневековью ("Осень Средневековья», 1919), Возрождению («Проблема Ренессанса», 1920, «Ренессанс и реализм», 1929), Реформации («Эразм», 1924), Нидерландам времен освободительной борьбы против Ис­пании («Нидерландская культура в XVII веке», 1941); и блестящая разработка игровой теории происхождения и развития человече­ской культуры от древности до наших дней («Homo ludens», 1938); и трезвый, проницательный анализ современной эпохи, сочетаю­щийся с вневременными размышлениями об основаниях и усло­виях культуры как таковой («В тени завтрашнего дня», 1935).

Предлагаемые тексты представляют собой фрагменты двух работ: «В тени завтрашнего дня» (гл. IV) и «Homo ludens» (гл. I, XI).

В ТЕНИ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ

Основные условия культуры

Культура — это слово теперь постоянно у всех на устах. Но точно ли определено, что мы под ним разумеем? И почему это сло­во — cultuur — вытесняет из нашего речевого обихода доброе ни­дерландское «beschaving»?На этот последний вопрос ответить со­всем нетрудно: «cultuur», культура как международный термин и общее понятие, несет более тяжелый груз значения, нежели поч­тенное «beschaving», которое слишком явно делает упор на эруди­цию, собственно говоря, само это слово, «beschaving», и есть пе­ревод слова «эрудиция». Слово «культура» через немецкое «Kultur» распространилось по всему свету. Нидерландский язык, скандинавские и славянские языки заимствовали его уже в незапа­мятные времена, оно имеет устойчивое хождение также в испан­ском, итальянском, в английском -языке Америки. И лишь во французском и в английском (Великобритания) термин «культу­ра»—хоть и очень давно употребляется в определенном смысле —-наталкивается всегда на некоторое сопротивление: по крайней ме­ре им нельзя смело заменить «civilisation». Это не случайно. Фран­цузский и английский языки в своем многовековом и богатом раз­витии как языки науки гораздо меньше нуждались в немецкой мо­дели, формируя свою современную научную лексику, чем большин­ство других европейских языков, которые в течение XIX века все охотнее черпали новые термины и выражения из плодотворных не­мецких источников.

Освальд Шпенглер сделал оба терминологических варианта — «Kultur» и «Zivilisation» — двумя полюсами своей четко сформу­лированной и, пожалуй, слишком уж безапелляционной теории упадка¹. Мир читал его книгу, слышал звучавшее в ней предосте­режение, однако и по сию пору еще повсеместно не признал ни его терминологии, ни правоты его суждений.

Слово «культура», как оно всеми употребляется, вряд ли может быть чревато каким-либо недоразумением. Всем приблизительно известно, что хотят этим словом сказать. Однако выясняется, что очень трудно определить его значение в точности. Что это такое культура, в чем она состоит? Почти невозможно дать такую дефи­ницию, которая бы целиком исчерпала все содержание этого поня­тия. С другой стороны, нетрудно перечислить важнейшие условия и черты, которые должны наличествовать для формирования фено­мена, именуемого культурой.

В первую очередь культура требует известного равновесия ду­ховных и материальных ценностей. Это равновесие создает пред­посылки для развития такого состояния общества, которое оцени­вается всеми как нечто большее и высшее, чем простое удовлетво­рение голой нужды или откровенного властолюбия. Выражение «духовные ценности» охватывает здесь области духовного, интел­лектуального, морального и эстетического. Чтобы понятие культу­ры было тут применимо, между всеми названными нематериальны­ми сферами тоже должно существовать некое равновесие или гар­мония. Говоря об определенном равновесии, а не об абсолютной высоте, мы тем самым сохраняем за собой право оценивать в ка­честве культуры также и ранние, более неразвитые либо примитив­ные стадии, не впадая таким образом в одностороннее предпочте­ние высокоразвитых культур или в одностороннюю переоценку от­дельно взятого культурного фактора, будь то религия, искусство, право, государственный строй или нечто другое. Состояние равновесия заключается прежде всего в том, что различные сферы куль­турной деятельности реализуют, каждая в отдельности, но все в рамках целокупности, возможно более эффективную жизненную Функцию. Если есть такая гармония культурных функций, то она неизбежно проявится в порядке, мощном сочленении частей, стиле ритмической жизни данного общества.

Само собой понятно, что при исторической оценке культур субъекту суждения столь же трудно отвлечься от общепринятых норм, как и при оценке собственного окружения. Всегда одно ка­чество будет рассматриваться как желательное, другое — как не­желательное. Следует при этом заметить, что общая оценка куль­туры как высокой или низкой определяется, по-видимому, в глуби­не своей не интеллектуальным и не эстетическим мерилом, а эти­ческим и духовным. Культура может называться высокой, если да­же она не создала техники или скульптуры, но ее так не назовут, если ей не хватает милосердия.

Вторая основная черта культуры следующая: всякая культура содержит некое стремление. Культура есть направленность, и на­правлена культура всегда на какой-то идеал, а именно на идеал, выходящий за рамки индивидуального, на идеал сообщества. Иде­ал может быть самого разного рода. Он может быть чисто духов­ным — блаженство, близость к Богу, отрешение от всех земных уз, либо знание — логическое или мистическое: знание естествен­ной природы, знание своего «я» и духа, знание божественной при­роды. Идеал может быть общественным: честь, благородство, по­чет, власть, — но все это всегда — по отношению к обществу. Он может быть экономическим: богатство, благоденствие — либо гигиеническим: здоровье. Для носителей культуры идеал всегда оз­начает «благо». «Благо сообщества, благо здесь или где-то, теперь или потом».

Имеется ли в виду потусторонняя жизнь или ближайшее зем­ное будущее, мудрость или благосостояние, условием для стремле­ния к этому идеалу или для его достижения всегда служит безо­пасность и порядок. Требование порядка и безопасности повели­тельно предписывается всякой культуре самой ее сущностью, ее свойством быть тенденцией, стремлением к чему-либо, направлен­ностью на что-то. Из требования порядка вырастает все, что от­носится к власти, из потребности в безопасности — все, что отно­сится к праву. В сотнях разновидностей политических и правовых систем формируются все новые и новые группы людей, чье стрем­ление к благу выражает себя в культуре.

Конкретнее и позитивнее, чем обе вышеназванные основные черты культуры — ее равновесие и направленность, — представ­ляется третья ее черта — собственно говоря, первая исконная особенность, отличающая всякую настоящую культуру. -Культура оз­начает господство над природой.("Культура зачинается в ту самую минуту, когда человек узнает, что его рука, вооружась грубым ка­менным долотом, способна делать вещи, ранее человеку недоступ­ные. Он подчинил себе на благо частицу природы. Он господству­ет над природой, враждебной и дарующей. Он овладел орудием труда, он стал homo faber². Он использует эти силы для удовле­творения той или иной жизненной потребности, для изготовления, например, инструмента, для защиты себя и своих ближних, для умерщвления охотничьей добычи, хищного зверя или врага. Отны­не он меняет ход природной жизни, ибо все последствия, которые повлекло за собой открытое им орудие, без этой силы просто бы не наступили.

Если бы эта черта — господство над природой — была един­ственным условием существования культуры, то не было бы осно­ваний отказывать в культуре муравьям, пчелам, птицам, бобрам. Ведь все они используют предметы природы себе на потребу, пре­вращая их в нечто другое. Дело зоопсихологии разобраться, на­сколько в этой деятельности уже присутствует представление о це­ли, то бишь стремление к благу. Если так оно и есть, то призна­ние культуры за животным миром все же будет наталкиваться на вполне определенную логическую реакцию, а именно, что термин «культура» здесь неуместен. Культурная пчела или культурный бобр — это не годится, в таком представлении есть что-то абсурд­ное. Дух не так легко вынести за скобки, как некоторым кажется. В самом деле, если господствовать над природой значит строить, стрелять, жарить, то это еще только половина дела. Богатое слово «природа», «natura», означает также ё природу человека, человече­скую натуру, и ею тоже надо овладеть. Уже на простейших, началь­ных стадиях общества человек осознает за собой некий долг; У жи­вотного, которое кормит и защищает своего детеныша, в этой функ­ции еще нельзя предполагать подобное сознание хотя животное и трогает нам душу, выполняя эту свою фикцию. .Только в человече­ском сознании функция заботы о потомстве превращается в обязан­ность, в долг. Этот долг объясняется лишь в малой степени естест­венными отношениями, такими, как материнство и защита семьи. Долженствование распространяется уже на ранней стадии в форме табу, условностей, правил поведения, культовых представлений. Бездумное употребление слова «табу» привело в широких кругах к материалистичной недооценке этического характера так называемых примитивных культур. Мы уже не говорим о социологическом на­правлении, которое с неслыханной, поистине современной наивно­стью, отличающей и оценку развитых культур тоже, заталкивает, недолго думая, все, что называется моралью, правом, богобоязныо, одну бутылку с этикеткой, на которой значится: «Табу».

В чувстве долга как обязанности этическое содержание возникает тогда, когда эта обязанность такого свойства, что от ее исполнения можно отказаться, вне зависимости от того, есть ли это долг отношению к другому человеку, к некоему институту или к ду­ховной власти. Этнологи, например Малиновский, уже доказали несостоятельность oiao взгляда, что в первобытных культурах лю­ди просто механически и неукоснительно следовали общественному представлению о долге. Поэтому, если в каком-то обществе при­знано и, как правило, соблюдается такое послушание, то происхо­дит это под воздействием полноценного этического импульса, и то­гда условие: господство над природой — реализуется в форме обуздания собственной человеческой природы.

Чем больше в рамках культуры особые чувства долженствова­ния подчиняются и включаются в общий принцип человеческой за­висимости от высшей силы, тем чище и плодотворней будет реа­лизовывать себя понятие, без которого ни одна истинная культура обойтись не может — понятие служения. Начиная со служения Богу и вплоть до служения некоему лицу, поставленному над дру­гим лицом обычными общественными отношениями. Искоренение понятия служения из народного сознания было самым разруши­тельным следствием поверхностного рационализма XVIII века.

Если теперь подытожить, что здесь было выдвинуто в качест­ве общих основных условий и основных черт культуры, то более приближенное описание понятия культуры, которое, как уже гово­рилось, не претендует на достоинства точной дефиниции, могло бы выглядеть следующим образом. Культура как направленная пози­ция общества дана тогда, когда подчинение природы в области ма­териальной, моральной и духовной поддерживает такое состояние общества, которое выше и лучше обеспечиваемого наличными при­родными отношениями, отличается гармоническим равновесием ду­ховных и материальных ценностей и характеризуется определенным идеалом, гомогенным в своей сущности, на который ориентирова­ны различные формы деятельности общества. [...]