Главная | Обратная связь

Институционализированный индивид.

Первая задача этой части определение общей темы, которая наполняет собой институционализм, начиная с произведений Веблена и его последователей до Гэлбрейта и ученных сегодняшнего дня. Точка зрения, что индивидуальность не есть данность, но может быть преобразована институтами, позаимствована старой институциональной теорией от её предшественника исторической школы. Например, Веблен [1899, 190-1] писал: “Ситуация сегодняшнего дня формирует институты завтрашнего по средствам выборочного, принудительного процесса, действующего на привычное видение вещей, и таким образом изменяя или закрепляя мировоззрение или позицию человека в прошлом”.

На этой основе Веблен критиковал мэйнстрим. В 1909 году, он дал более полное описание: “Потребности и желания, цели и намерения, методы и средства, широта и направление человеческого поведения во многом определяются институциональной переменной, которая носит комплексный и нестабильный характер” [Веблен 1919, 242-3].

Более того, Гамильтон [1919, 318] описал наиболее важный дефект неоклассической теории: “она исключает влияние оказываемое на поведение человека системой институтов, в рамках которой каждый живёт и работает”. Позднее он продолжил свою мысль, рассматривая каждый институт как “внушение определённой модели поведения накладывающейся на деятельность человека” и его образ действий согласующийся с представлением, что институты обладают силой воздействующей на каждого индивида. Далее Гамильтон продолжает: “Институты и человеческие действия, согласования и противоречия вечно сменяются одно другим в вечной драме социального процесса”.

Коммонс [1965, 3] в 1899 году отмечал, что институты “формируют каждую личность”. Он уточняет свою мысль “индивид, которого мы рассматриваем это регламентированный разум…. Люди… общаются друг с другом, ориентируясь более или менее на обычаи. Они вынуждены это делать под давлением обстоятельств”. В более ранней статье Митчелл [1910, 203] приходит к сходному выводу:

“Социальные идеи составляют сердцевину социальных институтов. Последние являются преобладающими традициями мышления, которые получают общее признание как нормы руководящие поведением. В такой форме социальные идеи добиваются определённой власти над людьми. Ежедневно используемые всеми членами социальной группы въевшиеся правила отдельных людей превращаются в общие модели поведения помимо их воли, иногда они вызывают определённые проблемы у индивидов, которые желают действовать по-своему”.

В своём исследовании эволюции денег как института, Митчелл [1937, 371] замечает, как они изменяют сознание и природу человека: “ В настоящее время денежная экономика фактически обладает наиболее действенными институтами в нашей культуре. В строгом соответствии с ними устанавливаются система, властвующая над изменчивой человеческой природой. Она заставляет нас всех реагировать стандартными способами на стандартные стимулы, воздействуя на наши идеалы, т. е. понятия хорошего, прекрасного, правильного”.

Подобным образом, Кларенс Айерс [1944, 84] заявлял: “потребности не первичны. Они не являются врождёнными физиологическими механизмами и они, конечно, не имеют духовных свойств. Потребности есть социальная традиция. Оригинальная точка зрения каждого индивида укладывается в нравы его сообщества; и даже эти традиции имеют естественную историю, выступая субъектом совершенствования в процессе социальных изменений”.

Идея о том, что предпочтения людей не заданы, и формируются под воздействием институциональных условий и особенно рекламы, главная тема исследований Гэлбрейта. Например, в книге “Постиндустриальное общество”, Гэлбрейт [1969, 152] настойчиво утверждает, что “потребности людей могут быть спровоцированы рекламой, расширены умелой торговлей, и сформированы посредствам осторожного убеждения”. Данная мысль пронизывает все его труды. Действительно, не один автор не рассматривал данную проблему с такой внимательностью, с какой это делает Гэлбрейт. Данный учённый уделяет особое внимание влиянию рекламы на человеческие потребности. Это одно из выражений ядра институциональной истории. В общем случае, институционалисты признают возможное влияние многих институтов на обычаи, поведение и предпочтения людей.

Эти идеи пропитывают всю институциональную теорию. Институционализм отличается от экономической теории мейнстрима и новой институциональной теории именно потому, что не рассматривает индивидуализм как заданный, т. е. с заданными функциями целей и предпочтений. Старые институционалисты придерживаются идеи о взаимодействующих и частично подверженных влиянию факторах, взаимно связанных в сеть относительно долгосрочных и самовоспроизводящих институтов [Ходжсон 1988]. Нет другого критерия, который бы лучше разграничивал старую институциональную теорию от новой и мейнстрима.

Заметим, предположение о регламентированном индивиде не обязательно исключает возможности того, что институциональная и неоклассическая теории взаимодополняющие. Хотя Веблен стремился очистить теорию от классических и неоклассических ошибок, другие институционалисты пытались как-то дополнить неоклассику. Эта группа включает в себя таких экономистов — Коммонс, Митчелл, Кларк, Дуглас, Бёрнс. Все они считали институционализм совместимым с ценовой теорией Маршала. Коммонс [1931] в частности доказывал комплиментарность между этими школами. Это утверждение спорно. Но оно показывает, что полное исключение неоклассики из институциональной теории исключило бы Коммонса и других из списка институционалистов.