 |
|
Гуманизм как религия интеллектуальных элит
Существует и другой гуманизм, не отягощённый туповатым американским оптимизмом и убеждённостью в собственной правоте. Это гуманизм Сартра и других европейцев, ещё не утерявших кровное родство с той реальностью, из которой мы все выросли, с реальностью Библии, античных богов, проповеди Христа, любовью к жизни пантеистов и хасидов, с реальностью музыки и поэзии, любви и благородства. Этот гуманизм не скрывает, что «великие и очевидные» достижения науки погрузили нас в беспросветный мир отчаяния и заброшенности, трепета и тревоги, боли и вражды. «И всё-таки я верю». Так назывался последний фильм Михаила Ромма, российского кино-режиссёра, снявшего такие разные фильмы, как «Ленин в Октябре» и «Обыкновенный фашизм», режиссёра, который был учителем Шушкина и Хуциева, Андрея Тарковского и Никиты Михалкова. Наверно «И всё-таки я верю» может стать девизом нового интеллектуального гуманизма. Это так похоже на «и всё-таки она вертится!» Галилея, это так честно и нечванливо, в этом нет ни капли «чувства законной гордости и глубоко удовлетворения». Верую ибо абсурдно! Не потому что надо, не потому что логично, не потому что принято, а, просто, потому что верю, потому что люблю. Если ещё останутся в 21 веке в каждом городе хотя бы по три таких интеллектуала, которые, несмотря на всю «х..ню», которая нас окружает, будут просто верить, то эти города выстоят.
А теперь серьёзно
Я думаю, что будущее гуманизма зависит от того, сможет ли он преодолеть свою зацикленность на научном натурализме и европоцентризме. Если гуманизм сможет «перепрыгнуть через собственную голову», стать выше самого себя, понять, что существуют другие точки зрения на мир и на жизнь, на общечеловеческие ценности, на Истину и Смысл Жизни, то есть шанс на большие дела и серьёзные перспективы. Если же мы по-прежнему будем навязывать людям свои ценности, свои принципы, свои игрушки и одёжки, то вполне вероятно, что через лет пятьдесят о европейской цивилизации будут вспоминать в Париже и Нью-Йорке с большим уважением и долей снисхождения и даже полу-искреннего сожаления, малайцы и негры, индусы и арабы – люди новой цивилизации, нового мира, нового планетарного единства. Они, конечно, вспомнят наши заблуждения и достижения, может быть, даже будут знать наизусть Гомера и Бхагавадгиту, но их мир уже не будет нашим миром. И это в лучшем случае. А в худшем… мы просто нанесём непоправимый вред миру.
А есть ли потенциал в гуманизме для того, чтобы выйти на новый уровень обобщения? Для того чтобы увидеть в человеке не только самого себя как в зеркале, но и то, чего во мне нет? Или то, чего я сам в себе не вижу, забыл, прошляпил? Я думаю, что есть. Если гуманизм действительно, а не только в манифестах ставит самого человека в центр всего, принимает человека как единственную ценность и мерило всех и вся, то не может он не заметить, что вера в сверхъестественное такое же неотъемлемое качество человека как скептицизм. Не может далее научно ориентированное познание считать учителей человечества обманщиками и «искренне» заблуждающимися. Не может не замечать, что сами гениальные первооткрыватели почти все находились в некоей прямой или опосредованной связи с чем-то иным, не поддающимся фотосъёмке и аудиозаписи. Не может современный гуманизм не заметить, что вдохновение композитора или поэта сродни экстазу проповедника или пророка, что мифы древности это не просто «попытки объяснить неизвестные явления природы»! И что объяснила нам наука?! Жизнь и смерть? Любовь и сущность материи? Гуманизм Возрождения возник именно на открытии новой метафизики и магии античных Божеств, на проповеди иудейских талмудистов, у которых учились даже Кампанелла и Лютер (такие борцы за права человека!). Классический гуманизм был новой живой религией, полной бытовой магии и детской веры. Именно это-то и пугало «администрацию» католической церкви, ставшей во многом социально-политическим институтом, а не живой церковью. Я верю, что у современного гуманизма может возродиться эта честная и глубокая позиция, когда человек важен не только на словах. И тогда мы увидим, что то, что нас так сегодня пугает в традиционных обществах и конфессиях, не чуждо нам самим.
Итак, первая задача – это коренной пересмотр метафизики современного гуманизма.