Главная | Обратная связь

Ценности и институты

О возможном и невозможном

Осенью 1993 года ко мне в Москву приехал на стажировку молодой немецкий ученый. Сын греческого профессора филологии, он вырос в Афинах и являл собой редкий образец европейца, не отягощенного обычными предрассудками западных славистов. Русский язык он знал свободно. Вскоре между нами произошел следующий разговор:

- Вы не боитесь, Р.М., что в России может быть настоящий фашизм?

- Нет, Иоаннис, это несерьезно.

- Но как это возможно, чтобы на площади вслух кричали слово - извините, Р.М., - слово жид ?

Тут я не нашлась, что ответить.

3 октября 1993 года мы с Иоаннисом собрались на концерт в зал Гнесинского института, что между Поварской и пл. Восстания. Но Баха ему пришлось слушать без меня. Я успела включить "Эхо Москвы" и - немедленно припомнила наш обмен мнениями. Это оказалось возможным - ближе к вечеру на экране телевизора появилась надпись: "Передачи прерваны в связи с ворвавшейся в здание вооруженной толпой".

Хорошо, что мой коллега не спросил меня о том, как это возможно, чтобы президент приказал стрелять в парламент: я и сегодня не знала бы, что ему ответить. Я отвергаю беспроигрышные штампы наподобие "у нас все возможно". Не все. Но, как и большинство моих современников, я не имею категорий, подходящих для описания и осмысления общества, в котором я живу.

Помню, как после вторжения в Чехословакию в 1968 году я сказала одному моему тогдашнему ученику, что у меня нет никакой модели, помогающей представить, кто и как управляет нашей страной. В ответ он спокойно заметил: "Просто шайка бандитов, преследующих собственную выгоду". Для моего собеседника, видимо, не стоял вопрос, как это возможно. Позже на своем "пути наверх" он это неплохо продемонстрировал.

Однако большинство обычных людей во все времена стремится соблюдать социальные нормы. Нормы эти вырабатываются веками и в той или иной форме передаются из поколения в поколение. При этом рядовые члены общества обычно не формулируют для себя в явном виде ни нормы, т.е. МОЖНО / НЕЛЬЗЯ , ни лежащие в их основе ценности - МОЖНО / НЕЛЬЗЯ , потому что... Все это за "простой народ" делают профессионалы. Кто они?

В разные времена соответствующая функция принадлежала разным сословиям и воплощалась разными социальными типами. Жрецы, пророки, философы, мудрецы, старейшины, проповедники, литераторы, партийные идеологи, радиокомментаторы, телеведущие - одни из них обосновывают соответствующие категории именно в качестве ценностей и норм, другие - транслируют готовые ценности и нормы в социум. Структура любого современного общества с необходимостью достаточно дифференцирована, чтобы право перечисленных групп лиц делать все это уважалось и не подвергалось сомнению.

Герои и идеалы

Итак, ценности и нормы нам так или иначе предъявлены. В современном обществе каждое вступающее в самостоятельную жизнь поколение имеет определенный выбор : следовать ли установленным нормам безоговорочно, подвергать их сомнению, принимать частично или вовсе отвергать.

В спокойные времена между бесспорными ценностями и теми, которые еще только формируются как следствие изменений социального бытия, есть определенный баланс. Например, в Японии почитание предков остается важнейшей культурной ценностью, но послушание воле предков уже не распространяется на все сферы жизни, оно не беспрекословно. Подобный баланс обеспечивает возможность постепенности социальных изменений.

Во времена быстрых перемен или больших бедствий баланс нарушается. Общество в целом как саморегулирующаяся система ищет средства, которые способствовали бы адаптации членов социума к новым условиям. Процесс этот для большинства членов общества протекает неосознанно, но сами поиски новых смыслов обычно отражены в памятниках культуры как мнения и деяния героев.

Святой Себастиан и Жанна д'Арк, Минин и Пожарский, Неистовый Роланд и Сид Корнеля, братья Гракхи и воины, павшие в битве при Фермопилах - все это герои, которые воплощают достойные способы отстаивания ценностей и норм в критическмих ситуациях. Чем сложнее, чем безвыходнее конкретная ситуация, тем больше оснований считать героя - идеальным героем, а его поступок - подвигом.

Стихийные бедствия, голод, войны, эпидемии издавна осмыслялись религиозным сознанием как посланные свыше испытания. Идеальный герой достойно их преодолевает. И даже если обыкновенный человек понимает, сколь сам он далек от подобного идеала, более важно иное: в "нормальном" обществе идеал всегда предъявлен культурой. При этом для христианского религиозного сознания даже жертвенный поступок идеального героя - это результат свободного выбора. Человек знает, что он создан "по образу и подобию". Следовать или не следовать идеалу, Божественному замыслу о своей природе - решает он сам. Никакой духовный пастырь не стал бы навязывать молодым людям выбор матери Марии или отца Максимилиана Кольпе. Достаточно того, что идеальный герой наличествует в культуре в некотором безусловном качестве.

Идеальным героем многих поколений русской романтической молодежи был Артур из романа Этель Лилиан Войнич "Овод". Но даже в этой бунтарской книге автор критикует институты церкви - т.е. нормы, но не собственно религиозные ценности. Напротив того: кардинал Монтанелли, отец Артура, нарушивший дважды свои обеты - обет безбрачия и тайну исповеди, наказывает себя самым жестоким, с точки зрения религиозного человека, образом: он совершает грех самоубийства.

В эпохи катастроф сознания поиски ценностей (смыслов) и норм приобретают трагическую напряженность. Конечно, духовный поиск как таковой - всегда удел немногих. Но вменяемый человек осознает неотменимую обязательность этического выбора и поддержания социально важных норм. Даже безрелигиозное "потерянное поколение", так ненавидевшее громкие слова, нуждалось в своих героях - и они явились в творчестве Хемингуэя и Ремарка.

Идеальный герой и есть концентрированное выражение социальной нормы. Поэтому напрасно нас так раздражает фраза "в жизни всегда есть место подвигу". Тезис этот бесспорен. Ужасна его интерпретация, навязанная нашему обществу советским государством, это общество поглотившим. А пожрав общество, государство не оставляло своим членам никакого права на выбор. Мы и наши души заранее принадлежали не себе, а этому Молоху, должны были не размышляя, следовать его нормам, любить то, что велено, но главное - любить свое рабство.

Ценности и институты

Неудивительно, что во времена смут и социальных разломов общество не в состоянии явно сформулировать свои ценности: прежних как бы уже нет, а новых - еще нет. Именно поэтому после 1985 года поверженными, а иногда поруганными и осмеянными оказались герои отрочества и юности целых поколений. В одну кучу были свалены сразу все : и несчастный Павлик Морозов, и его не менее несчастный тезка Павел Корчагин. Артур из "Овода" - уже не герой, потому что революционер; народовольцы - потому что террористы; Тимур и его команда - потому что пионеры; молодогвардейцы - потому что комсомольцы и так далее.

С одной стороны, в десяти заповедях еще никто не усомнился. Павлик Морозов - доносчик на отца и, тем самым, почти отцеубийца. С другой стороны, вся история человечества - скорее история нарушения заповедей, нежели их соблюдения. И кто попрекнет боготворимого нами поэта тем, что он пожелал жену ближнего своего - не вообще "ближнего", а близкого друга?

Тем временем общество явно тяготится тем, что формирующиеся ценности не персонифицированы. Тогда и начинают говорить о безгеройном времени. По существу, безгеройное время - это показатель неопределенности нравственного выбора. Отсюда один шаг до аномии ( буквально - исчезновение нормы) - явного размывания всяких социальных норм.

Общество как целое реагирует на аномию болезненно. В ситуации тотальной аномии оно перестает быть обществом и начинает походить на стаю. Замечательная модель тотальной аномии создана Уильямом Голдингом в его романе "Повелитель мух". Группа добропорядочных английских мальчиков в результате крушения оказывается заброшенной на необитаемый остров. В борьбе за выживание дети быстро разбиваются на две группы. Одна - признает власть сильного, другая, значительно более малочисленная - вначале пытается следовать нормам "старой доброй Англии". Грубая сила неожиданно быстро берет верх, и те, кто были как будто готовы следовать принципам защиты слабого и блага для всех - покидают своих лидеров. В тупом азарте дети убивают самого разумного и доброго мальчика, близорукого толстяка Хрюшу.

В качестве социального феномена аномия впервые была описана знаменитым французским социологом Дюркгеймом в 1897 году. По тем временам указание на особую опасность аномии было немалым шагом вперед в познании закономерностей функционирования социума. Позже, по мере развития социологии, ученые стремились найти методы, которые бы позволили изучать, что же происходит с отдельными людьми, живущими в обществе с высокой степенью аномии.

Среди других это попытался сделать американский социолог Лео Сроул, поставившей своей задачей раскрыть психологическое наполнение этого социального феномена. Через полвека после Дюркгейма, в 1951 году, Лео Сроул нарисовал портрет своего современника - жертвы социальной аномии.

Характерные для такого персонажа переживания он сформулировал следующим образом:

1. Я чувствую, что влиятельные фигуры в обществе равнодушны к моим запросам и нуждам;
2. В обществе, где нет порядка и неизвестно, что случится завтра, мало чего можно добиться;
3. Шанс достигнуть важнейших для меня жизненных целей все меньше;
4. Что бы я ни делал, получается, что жизнь проходит даром;
5. Я все больше убеждаюсь в том, что не могу рассчитывать на дружескую поддержку со стороны моего непосредственного окружения.

Зимой 1995 года я показала эти пять утверждений группе молодых и не очень молодых моих знакомых. Никому не пришло в голову, что это написано сорок лет назад и вовсе не о нас с вами. Все дружно сказали, что очень похоже. Некоторое несогласие было выражено молодыми людьми по пунктам 3 и 4 - молодежь, как ей и положено, все-таки надеется на лучшее.