 |
|
Фрустрация и аномия
Психологи давно описали поведенческие проявления, которые можно расценивать как следствие душевного состояния, называемого фрустрация. Фрустрация - это реакция личности на неразрешимый внутренний конфликт, который возникает из несовместимости самых важных для данной личности ценностных установок. Такой конфликт хотя бы однажды переживают почти все, кроме самых "закоренелых" сангвиников. Иными словами,
в жизни каждого может случиться момент, когда мы готовы присоединиться к пяти утверждениям, перечисленным выше. Поразительное по психологической достоверности описание состояния фрустрации мы находим в романе Толстого "Анна Каренина". Именно оно приводит Анну к самоубийству. Этот пример для нас важен потому, что он непосредственно связан с высокой степенью аномичности русского общества, описываемого Толстым. Трагедия Анны (как она представлена Толстым) обусловлена конфликтом между общественным признанием нерушимости института брака (норма) и характерным для того же общества - и тех же людей ! - признанием индивидуальной любви как высшей культурной ценности.
Но вот одна австралийская студентка, только что прочитавшая "Анну Каренину", призналась мне, что коллизия романа ей непонятна. Это объяснимо: в австралийском обществе институт брака рассматривается как несомненная ценность, если и пока он не ущемляет свободу личного выбора. Ценность семьи основана на взаимной любви. В условиях современной Австралии Анна, Вронский и Алексей Александрович Каренин получили бы совет записаться на курсы "В помощь разводящимся супругам". (Звучит как курьез, но такие курсы весьма популярны и посещение их бесплатно).
Итак, фрустрация может быть временным состоянием отдельных лиц, и никто от этого не застрахован. Но если фрустрация становится постоянным уделом больших масс, то это уже представляет угрозу для общества в целом. Фрустрация в русской армии перед февральской революцией 1917 года замечательно описана русским философом Ф.Степуном в его мемуарах "Бывшее и несбывшееся". Начав в соответствии с "нормами" воевать "за веру, царя и отечество", крестьяне, составлявшие большинство армии, к 1916 году стали уже не армией, а массой, для которой долгожданное возвращение к труду на своей земле осталось единственной несомненной ценностью. На первый план истории вышел типический социальный конфликт между институтом армии с ее нормами, выразившимися в военной присяге, и актуальными для солдат ценностями.
По мнению Роберта Мертона, одного из самых ярких социологов нашего времени, в основе социальных изменений лежат именно противоречия между ценностями и институтами. Любое общество в определенной мере аномично - иначе оно не претерпевало бы изменений. Мертон пришел к своим выводам, изучая эволюцию американского общества конца XIX- середины XXвека. Главная культурная ценность этого периода - это реализация "американской мечты", достижение успеха в материальной сфере. Важно при этом, что согласно кардинальной для американского социума идее равных возможностей, считается, что все члены общества вне зависимости от начальных условий имеют равные шансы преуспеть.
Этот идеал поддерживается законами и неписаными обычаями, воплощается в героях телевидения и литературы, культивируется с помощью школы и церкви. А поскольку в реальной жизни успех достигается немногими, те, кто полагает себя "обделенными", чувствуют рассогласование между мечтой и действительностью. И хотя они не имеют возможности реализовать общие социальные ценности, они вынуждены ( пусть неосознанно) "прилаживать" подобные представления о ценностях к собственной жизни. Вынуждены - дабы избежать фрустрации. Отдельный вопрос - как это достигается.
Можно просто отвергать соответствующие ценности, как это делают герои Сэлинджера. Можно соглашаться с ценностями, но отрицать те институты, которые, с точки зрения данного субъекта или группы субъектов, мешают им реализовать соответствующие ценности. Отрицать институты тоже можно по-разному: следуя Ганди и Толстому или же призывая к топору.
Вообще говоря, и в относительно благополучном обществе в состоянии аномии могут пребывать немалые социальные группы. Неудачи политики расовой десегрегации в США, проявившиеся в известных волнениях 1992 года в Лос-Анжелесе, обнаружили глубину аномии среди чернокожего населения. В очередной раз оказалось, что провозглашаемые ценности, с одной стороны, не обеспечиваются функционирующими социальными институтами, а с другой - не превращаются в лично осознанные нормы, т.е. существуют отдельно от поведенческих стереотипов.
Подлинная же опасность настигает социум тогда, когда аномия охватывает не отдельные группы, а распространяется на общество в целом. В сегодняшней России аномия захватила по меньшей мере три слоя лиц. Это, во-первых, миллионы работоспособных горожан "неконкурентоспособного" возраста, в глаза которым смотрит угроза попасть на социальное дно. Сюда относятся вовсе не одни лишь пожилые люди, как это представляется на первый взгляд, но все перешагнувшие рубеж, о котором в объявлениях службы занятости говорится "не старше". Во-вторых, это массы наших сограждан в военной форме. Именно состояние аномии среди военных приводит к кошмару, который мы стыдливо называем "дедовщиной". Оно же проявляется как "афганский" или "чеченский" синдром. И еще - это миллионы беженцев и потенциальных переселенцев, жертв "горячих точек" и распада Союза.
Итак, аномия - это, с одной стороны, некий объективно наличествующий в социуме конфликт, а с другой - комплекс переживаний, испытываемых в этой связи людьми как социальными субъектами.
Аномия и адаптация
Для социальной психологи и психиатрии XX -го века фундаментальным является постулат, согласно которому личность подсознательно всегда стремится к интегративному и адаптивному поведению. Многие странные и саморазрушительные действия оказываются понятными, если их рассматривать как попытки адаптации личности к условиям существования. Нередко это попытки с негодными и даже чудовищными средствами, Сюда относится агрессия, самоубийство, вандализм, наркомания и любое другое так называемое девиантное, т.е. отклоняющееся от принятых норм поведение. В интерпретации социального психолога - это неудачные и часто антисоциальные попытки адаптации.
Тезис о неосознанном стремлении личности к интеграции вовсе не таит в себе возможность оправдания антисоциальных поступков. Это правдоподобная гипотеза, позволяющая понять, "как это возможно". Роберту Мертону принадлежит следующий эскиз типологии адаптивного поведения (я постаралась подобрать для каждого из типов русский ярлык).
Индивидуальные варианты адаптации
| Виды адаптации | Отношение индивида | ||
| к ценностям | к институтам | ||
| 1. "Все как у людей" 2. "Цель оправдывает средства" 3."Лишь бы не было войны" 4. "Пофигизм" 5. "До основанья, а затем" | + + - - ? | + - + - ? |
Плюсы в этой таблице означают согласие, минусы - пренебрежение, а знаки вопроса - негативизм. Поясним кратко, что имеется в виду в каждом из пяти рассмотренных случаев.
1. "Все как у людей"
В той мере, в которой общество стабильно, в нем преобладает адаптация по типу (1). Пока общество в целом относительно конформно, Мертон считает возможным говорить об обществе. В ином случае между индивидами есть социальные отношения, но нет социума как такового. С этой точки зрения было бы любопытно понять, существовало ли когда-либо вообще советское "общество" в смысле Мертона. Мне это не кажется очевидным.
Впрочем, в то же время конформность, названная некогда "морально-политическое единство советского народа" - это не просто пропагандистский миф. В течение короткого периода времени - в период Великой Отечественной войны - этот миф имел отношение к социальной реальности. Очевидная ценность - защита родины от врага - разделялась абсолютным большинством. Институты и нормы не оспаривались именно в силу бесспорности ценностей, которые с ними были связаны.
Именно потому отдельную и весьма непростую проблему составляет та социальная память, которая сохранилась об этом периоде в обществе. Она отнюдь не сводится к непосредственным воспоминаниям людей старшего поколения. Иначе через пятьдесят лет после победы кто бы стал читать роман Г.Владимова "Генерал и его армия"? Впрочем, не менее важно, уже то, что такой роман написан.
Добавим, что конформность общества в целом реализуется преимущественно как баланс внутри референтных групп, т.е. тех групп, с которыми индивид себя непосредственно соотносит. "Все как у людей" - на деле значит как "у лучших из мне близких и понятных". В конце 60-х годов квалифицированный рабочий копил деньги на "Москвич", мебельный гарнитур и финский домик для своих шести соток. Дети, конечно, должны были получить образование - это была бесспорная ценность. И если на той же лестничной площадке жил врач, у которого сохранился унаследованный от родителей гарднеровский сервиз и была купленная по случаю мебель красного дерева, то это, возможно, интересовало только людей того же круга, а вне его не было предметом особых вожделений.
Но что сегодня значит "как у людей", когда имущественная разница между "людьми" стала не просто очевидной, но чудовищной? Это в Лондоне очень обеспеченные люди покупают еду только в магазинах фирмы "Маркс и Спенсер", менее обеспеченные - в "Теско", а совсем бедные в "Теско" не заходят, и притом все это в порядке вещей. Мы к этому не привыкли, не говоря уже о том, что у нас все еще нет возможности выбора базовых и притом полноценных товаров и услуг "по карману". Отсюда - социальная напряженность вместо конформности.
2."Цель оправдывает средства"
Этот тип адаптации преобладает в обществе с выраженной социальной динамикой. В таком обществе цель - будь то материальный успех или власть как его эквивалент, редко могут быть достигнуты без нарушения норм. Нормы же защищены соответствующими социальными институтами. Тем самым, перераспределение богатства и власти достигается либо ценой насилия, либо путем мошенничества. Наша сегодняшняя реальность весьма наглядно подтверждает сказанное.
В свое время Америка тоже переживала период глубокой аномии. Великая депрессия осталась позади, а аномия была еще очень значительна. Среди прочего это проявилось в так называемой "преступности белых воротничков" (white-collar crime). Так, в конце 30-х гг. из 1700 опрошенных американцев, принадлежащих к среднему классу, 99% признались в совершении одного или более из 49 нарушений законов штата Нью-Йорк, караемых сроком от одного года тюрьмы и больше.
Конечно, в среднем дезадаптивное поведение чаще наблюдается среди людей социально ущемленных. Впрочем, как сказано в русской пословице, "у одних щи жидки, у других жемчуг мелок". Череда испытаний, переживаемых нами сейчас, так длинна, что очень многих заставляет думать, что законопослушное поведение заведомо не вознаграждается, и вообще - "не пойман - не вор".
3. "Лишь бы не было войны"
Некогда эта фраза была столь популярна, что попала в частушки. Позже она стала считаться типичной для психологии старшего поколения. После Чернобыля и на фоне Чечни уже и молодые люди навзрыд кричат в телекамеры слова, которые сводятся все к тому же. Еще немного - и эта идея может дополниться (или замениться) словами "лишь бы была работа". Как известно, чувство национального унижения вместе с жаждой социальной справедливости в свое время привели к концу Веймарской республики.
В условиях тотальной ломки, переживаемой нами, данный тип адаптации характерен для тех, кто не надеется выиграть, но имеет много шансов все потерять. В такой ситуации естественно держаться рутинных форм социального поведения. Оно и понятно: проще продолжать ходить на свою фабрику, хоть денег она почти не платит, нежели оказаться без всякой работы. Безопаснее числить себя в странном сообществе, ранее называвшемся колхозом, потому что другие варианты сулят полную неизвестность, а скорее всего и голод. Хоть и плохо жить в вымирающем поселке - но все крыша над головой, и т.п.
Главные ценности нарождающегося общества в данном случае должны быть в той или иной форме задвинуты в дальний угол сознания, как ведущие к слишком большому риску. Это у "них" там какая-то реформа, фермеры, банки, водка "Абсолют" и кто его знает, что еще. А у нас Матвевна как гнала самогон, так и сейчас гонит. Или: Петр Семенович все равно хозяин в городе, как он скажет, так и будет. И вообще лучше "не высовываться".
4. "Пофигизм"
Этот тип адаптивного поведения реализуют люди, которые пребывают в обществе, но по сути не являются его членами, да и не желают быть ими. Они не просто не участвуют в реализации общих ценностей. Им вообще до них дела нет - как и до существующих норм и институтов. В городе это полубогема-полухиппи, наркоманы, бомжи ; в деревне - запойные пьяницы и побирушки. Тех и других все больше.
5. "До основанья, а затем..."
Марксистское определение революционного пролетариата как раз соответствует этому типу поведения. Установка делается на то, чтобы уничтожить, отвергнуть старые ценности и заменить их новыми. Соответственно, новые ценности должны быть обеспечены и новыми институтами. Очевидно, что идея волевой замены уже наличной в обществе структуры на иную есть идея революционная по форме и утопическая по содержанию. Революционного пролетариата вроде бы у нас нет. И все-таки ошибочно думать, что в нынешние времена этот тип поведения себя окончательно дискредитировал. Вернее было бы сказать, что его носители мимикрировали, притом весьма разнообразно.
Так, как бы отвергается все, что ассоциируется с большими деньгами - пусть "буржуев" не видать, но вместо них есть Чубайс и "коварный" Запад, якобы растаскивающий национальные богатства. Предлагается (неважно, в каких формах) устроить еще один передел собственности.
Неслучайны и разрушительные соображения, касающиеся интеллигенции как группы со специфическими для русского общества функциями. Отвергаются "интеллигентские" ценности, а заодно (притом по самым разным, а главное - часто противоположным причинам) и институты, худо-бедно обеспечивавшие воспроизведение интеллектуального слоя уже в советские времена.
С одной стороны, подозрительно все государственное или как бы государственное - от школ до государственного телевещания. Подозрительны любые поддерживаемые государством формы социальной регуляции и культурной деятельности. Долой все это! Давайте действовать снизу. Введем (!) земство, народные дружины, сельский сход и публичные наказания. Иконы - церкви, оружие - казачеству. Власть, впрочем, не народу, а - твердой руке. А кому землю? С землей меньше всего ясности. Ну да там видно будет.