Главная | Обратная связь

Перевод с полинезийского

Ну и понятно, что в школу со всем этим соваться абсолютно невозможно, никто вас в школу не возьмет. При этом в мире существует практика, по поводу которой в научном сообществе есть полный консенсус, это золотой стандарт коррекции аутистов. Она называется «терапия на основе прикладного поведенческого анализа».

Вы люди грамотные, вы понимаете, что в основе там лежит бихевиористика, вообще наука о поведении, у которой есть ответвление прикладной поведенческий анализ. Это технология коррекции ребенка-аутиста и его обучения. Это не бином Ньютона, это не авторская методика такая, знаете, «а давайте попробуем песком лечить» или «пробовали ли вы на ночь давать ему подушку из гречихи?». Это работает как математика абсолютно. Два плюс два – всегда четыре и никогда не пять.

Например, у ребенка проблемное поведение, и он неречевой. То есть проблемное поведение, понимаете: кричит, стучит, катается по полу. При этом, вроде как, обследовали, никаких проблем (потому что часто бывает, что там проблемы, например, гастроэнтерологические). Прежде чем ребенка начать чему-то обучать, вообще-то, уберите у него боль в животе, о которой он не может сказать. По анализам у него всё хорошо, но вот он неречевой и почему-то орёт.

Больше двадцати лет назад была разработана методика, она называется PECS, это способ альтернативной коммуникации. Это карточки, на которых вначале обозначены предметы, потом более сложные устройства – глагол и так далее. И вдруг выясняется, что ребенок, про которого просто считали, что он не знает, как его зовут, что он кричит, впадает в абсолютно безумное состояние от того, что не может сказать, что ему нужно… Когда ему в руки дается инструмент альтернативной коммуникации, не речевой, выясняется, что 30%, 40%, 50% вот этих истерических проблемных состояний просто уходит. Выясняется, что ребенок всё это время искал способ коммуникации.

Представьте себе на секундочку, что вокруг вас абсолютно все разговаривают не просто на иностранном языке, а на иностранном языке совершенно другой грамматической структуры, чем вы знаете, на китайском или на одном из полинезийских диалектов. Мы можем догадаться по неизвестным нам французским, немецким, итальянским и даже румынским словам, потому что структура языка одна и та же, и, кроме того, много общих корней. А здесь вообще совершенно другое звучание, которое вы воспринимаете, как свист, вам кажется, что все свистят. И при этом к вам всё время обращаются с этим свистом. Вы не можете ответить никак. Могу вам сказать, что вы осатанеете очень быстро. И истерики от этой невозможности окружающего мира, невыносимости его, от этих перегрузок начнутся у вас очень-очень быстро.

Но PECS – это только начало. А дальше существуют способы обучения, индивидуальные образовательные маршруты, которые ведут к тому, что дети, которых учат по обычной школьной программе, но с применением методов прикладного поведенческого анализа, через какое-то время идут в самые обычные классы, учатся наравне с другими. Кому-то нужен тьютор будет рядом, человек, который знает особенности этого ребенка и знает, что через 15 минут Мишеньке нужно встать и походить, а Коле наоборот нужно выйти и постучать по всем поверхностям, его это успокаивает, и потом он вернется в класс и продолжит дальше.

Я вам это рассказываю к тому, что на самом деле путь есть, и он известен, он существует. При этом ни в одном государственном университете, ни в одном государственном институте, ни на одном факультете психологии в России нет кафедры поведенческого анализа.

Антон тут рядом

Мы с вами разобрались в том, что такое примерно аутизм. Мы с вами разобрались в том, что примерно происходит в мире, куда смотрят. Мы осознали, где мы сами находимся, что происходит у нас. То есть, главные ужасы я вам описала.

Ужасы под названием ПНИ (психоневрологический интернат), я думаю, вы в состоянии представить себе сами. Вы знаете, что это такое, вы понимаете, что сначала дети из тех семей, где всё-таки родителей уговорили: «Сдайте этого, а сами заведите новенького», – сначала отдают в интернат детский, а потом этот человек, уже повзрослевший, ему прямой путь в психоневрологический интернат. Это довольно страшные у нас учреждения, в основном, где людей обкалывают тяжелыми лекарствами, и они превращаются совсем-совсем в овощи.

Скажите, кто-нибудь из вас в этой аудитории видел фильм Любови Аркус «Антон тут рядом»? Ага, несколько человек видели. Я вам очень-очень остальным рекомендую посмотреть этот фильм, потому что кроме того, что это фильм на тему, о которой мы говорим, поверьте, что это настоящее произведение большого искусства. Этот фильм, будучи документальным, получил огромное количество международных призов, в том числе, приз Венецианского кинофестиваля. Это очень-очень сильная история, с которой начался наш фонд.

Теперь я вкратце вам опишу, как возник фонд «Выход», чем мы занимаемся, и что у нас там происходит. И вот здесь, я надеюсь, вам уже будет не так ужасно-ужасно страшно-страшно, а, может быть, вам даже будет и интересно. Четыре года назад… Вернее, как? Уже не четыре года назад, а семь лет, восемь лет назад моя подруга Люба Аркус, вообще-то, киновед, автор киноэнциклопедии, многолетний редактор петербургского журнала кино «Сеанс», а это в нашей киношной профессиональной среде журнал высочайшего класса, такой аналог «Cahiers du Cinema», с которого во Франции началась новая волна французского кино, где Трюффо и Годар служили кинокритиками перед тем, как они стали киноклассиками…

И вот Люба Аркус, очень серьезная пишущая автор, главный редактор, придумала в журнале проект «Кино прямого действия». Это касалось как раз документалистики, а документалистика, если вы знаете, вообще находится сейчас в расцвете по всему миру, и всё больше и больше становится фильмов как бы на грани между документалистикой и игровым кино. Вот она придумала просто про это номер. И ей попалось сочинение мальчика-аутиста, которое её поразило просто как текст, она его приколола к статье. Дальше она стала разыскивать этого мальчика, нашла, звали его Антон Харитонов. Было ему в тот момент, по-моему, 16-18 лет. И дальше Люба решила снять про него документальный фильм.

Снимала она его четыре года. За это время мама Антона заболела раком и умерла. Соответственно, остался отец, в совершенно другой семье, давно ушедший из семьи, и путь Антона лежал в ПНИ (в психоневрологический интернат). Но поскольку четыре года Люба была рядом, дальше она волей-неволей стала вовлечена в его судьбу личную, стала пытаться как-то помочь ему в жизни. Об этом, собственно, снят фильм. Вы его посмотрите – и тогда узнаете всю историю.

Но поскольку Любовь Юрьевна Аркус – человек не только огромного ума и таланта, но еще и совершенно атомной энергии, все мы, её друзья, оказались, так или иначе за четыре года вовлеченными сначала в судьбу просто конкретного парня Антона Харитонова. И, действительно, то, что Люба рассказывала, было совершенно душераздирающе. Потом она показала материалы фильма, который вы посмотреть не можете, потому что он пока так и не сделан, называется «Онего», это про родителей аутистов.

А потом, как у всякого человека заразительного, эти люди, родители этих детей, стали её друзьями, мы стали встречаться на днях рождения, с ними общаться. И постепенно стало понятно, что для этих семей, для этих детей в стране нет вообще ничего совсем. И тогда мы решили, что надо делать фонд, который будет заниматься именно проблемами аутизма.