Здавалка
Главная | Обратная связь

О, МОЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ ОТЕЦ



ЧУДО

ИСЦЕЛЕНИЯ

ЦВЕТОМ

Эта книга содержит уникальный материал, впер­вые публикуемый на русском языке. Написанная в форме биографического очерка, она является мощ­нейшим духовным каналом, войдя, в который, вы мо­жете постоянно обращаться и брать из него, как из неиссякаемого источника знание, мудрость, необы­чайную силу. И, возможно, прочтя ее не один раз, вам удастся освободиться от многих кармических оков и стать свободными.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

1. О, мой возлюбленный отец

2. Секрет

3. Первое исцеление

4. Кто ты?

5. Аптека

6. Кингз Рэнсом

7. Время остановиться и оглядеться

8. Дорога в Дамаск

9. Гоулд Хил л

 

10. Ночь рождения балансовых масел

11. Конгресс

12. Операция «Старт»

13. Олимпия

14. Копенгаген

15. Цветовая магия

16. Как пользоваться балансовыми маслами

17. Чакры

18.Оттенки балансовых масел Аура-Сомы

19. Знаки и символы балансовых масел Аура-Сомы

20. Дитя Новой Эры

21. Эссенции, Помандеры и Квинтэссенции

22. Небольшие чудеса

23. Источники исцеления

24. Царство животных

25. Полет ауры

26. Видение

27. «Дев Аура»

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга затронула много сердец. Она пронизана ис­кренностью и раскрывает автора как человека замеча­тельного и обращенного к Богу. Те из нас, кто имел счас­тье знать Викки Уолл, понимали, насколько щедро она отдавала себя делу развития Аура-Сомы. Начало Аура-Сомы, вдохновленное свыше семь лет назад, и удивитель­ный рост нынешней международной репутации были пря­мым результатом ее убежденности в духовном руководстве Бога. Веруя, она всегда подчинялась с истин­ным смирением.

Для преодоления тяжелой физической болезни она дол­жна была жить, подчиняясь суровому распорядку, но ни­когда она не теряла ни своего великолепного чувства юмо­ра, ни своей способности глубоко любить.

Неожиданно в январе этого года Викки была призвана Домой, в Райский Сад. Те, кто любил ее, тоскуют, что ее нет с нами физически, но у нас есть утешение - мы чув­ствуем, что она рядом с нами, когда мы занимаемся вопро­сами Аура-Сомы и наблюдаем ее расширение и процвета­ние, всегда полагаясь на Божественную мудрость, руководящую и направляющую нас, и Божественное исце­ление, нисходящее с наших пальцев.

С тех пор как эта книга была впервые опубликована, Викки прочитала лекции во многих европейских странах, включая Германию, Швейцарию и Францию. Сейчас мы должны воплотить ее мечту, читая лекции в Голландии и Испании, а затем и за океаном - в обеих Америках и Юж­ной Африке. В Квинсленде, в Австралии, где обучают и дают практические навыки двое из терапевтов Викки Уолл, уже подросло второе поколение терапевтов Аура-Сомы. Теперь и другие штаты Австралии просят провести у них лекции. Так что свет продолжает сиять.

Когда эта книга будет прочитана, да затронет она боль­ше сердец и приведет еще больше последователей в семью Викки, в Аура-Сому, чтобы ее мечта о всеобщем Возрож­дении могла осуществиться через каждого из нас.

Маргарет Кокбейн Дев Аура, Тетфорд, 1991

Эта книга посвящается моему любимому отцу, благода­ря которому невозможное становилось возможным, а так­же Энн Витхиар, подруге, секретарю, без чьей чуткости и понимания эта книга не была бы написана, и многим дру­гим, кто работал «в тени», чтобы дать мне время написать ее, и наконец, самой дорогой подруге, Лауре Фрейзер, ко­торая разделяла мои мечты и поддерживала меня в дни сомнений.

ВВЕДЕНИЕ

Ступайте осторожно, мои друзья, так как вы иде­те по ткани моей жизни, по основе и переплетению ее, по рисунку, вытканному с начала жизни, по повтор­ному его исполнению, по предопределенной неизбеж­ности, по движению вперед к цели, ждущей своего оп­ределения.

Я родилась в Лондоне седьмым ребенком седьмого ре­бенка. Мой отец и его родители принадлежали к хасидам, глубоко религиозному течению, которое занималось мис­тическими аспектами Библии. Мой отец был мастером Каббалы и «Зогара», и благодаря своим родителям он унас­ледовал знания целительных свойств лекарственных рас­тений и естественных методов исцеления, переданных за­тем мне. Счастье, которое я делила с моим отцом, было, однако, сильно омрачено тщательно скрываемой жестоко­стью мстительной мачехи, из-за которой я покинула дом в возрасте 16 лет.

Повторяющиеся мистические случаи моего детства, происходящие сами по себе, пугали меня в то время, так как я не понимала их. Это были неожиданные исцеления, осознания видения ауры и ясновидение. Это продолжалось в течение нескольких довоенных лет.

Сама война, с ее увечьями и смертями, ясно показала мою возможность видение ауры и духовного анализа. Но самая значительная встреча, благодаря которой я пошла по назначенному мне судьбой пути, состоялась в Западном Дрейтоне, в Мидлсексе - с Эдвардом Хорсли, фармацев­том, преклонный возраст которого не мешал ему зани­маться искусством фармацевтики, и самому делать сборы трав, готовить таблетки, прописывать и отпускать их по рецепту в аптеке. Здесь, находясь в безопасности, в процессе обучения я смогла вновь открыть и осознать учение своего отца. В это время произошло много маленьких чу­дес алхимии. Однажды нехватка ингредиентов и ошибка, сделанная по воле свыше, привели к совершенно новому со­ставу лекарства, которое стало изумительным исцеляющим средством.

После войны и смерти мистера Хорсли я решила учиться на педикюршу, где я могла использовать свои руки как сред­ство исцеления. Моя первая практика была в аптеке. Затем по воле Бога я была направлена в Грейт Мессенден, в Бакин­гемшире. Во время работы там, я трижды была на пороге смерти, откуда, как я верю, была возвращена к жизни для служения.

Другая катастрофа - неожиданная потеря зрения - выну­дила уйти из процветающей ныне клиники, выбросила меня на улицу и заставила слишком рано уйти на пенсию. Но вме­сте с тем моя дорога в Дамаск привела меня к откровению -к рождению балансовых масел Аура-Сомы, которые пред­назначены для исцеления, для изменения жизни многих лю­дей и для доказательства того, что существует зеркало души.

Так была выявлена уникальная терапия цветом, вместив­шая в себя множество жизненных энергий. Эта терапия ле­чит на всех уровнях: физическом, ментальном, духовном и служит дополнением ко многим другим терапиям.

Я начала понимать, что все больше и больше моего вре­мени уходит на чтение лекций в разных странах мира. Ста­ло совершенно очевидно, что нам нужен центр, где прой­дут обучение и врачи, и миряне, и учителя, которые будут нести знания всему миру. Чудесным образом Дев Аура в Линкольншире стала нашим центром, и студенты теперь приезжают сюда со всего мира, готовясь стать первопро­ходцами учения и знакомить мир с терапией Нового Века.

Я думаю, заслуживает внимания тот факт, что Ною было дано обещание Новой Эры тогда, когда из-за челове­ческой глупости Земля и люди могли быть уничтожены. Сегодня многие сердца трепещут от страха, кто и когда может нажать ядерную кнопку. Тем не менее есть обеща­ние новой жизни с приходом Христа, который неоднократ­но говорил о Втором Пришествии и Новой Эре. Многие ждут этого, а я искренне верю, что Новая Эра уже началась, ведь значимость обещания, данного Ною, заключает­ся именно в том, что Бог уже никогда не позволит миру быть уничтоженным. Впервые его завет был воплощен с помощью полного спектра цвета, в радуге -

Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была зна­мением завета между Мной и между землёю.

Быт. 9:13

Каждый день в Аура-Соме появляется что-то новое - это постоянно расширяющаяся терапия. А введение - это был предварительный взгляд на мою жизнь.

О, МОЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ ОТЕЦ

Моя мама заболела «испанкой» в 1918 году, и отец отча­янно пытался ее спасти. Он применял гидротерапию, обо­рачивая ее влажным одеялом и лежа с ней рядом в напрас­ной надежде сбить лихорадку. Но война и рождение многих детей сделали свое дело. Когда мама умерла, отец похоронил с ней свое сердце. Позже так же заболела стар­шая сестра, но она, к счастью, выздоровела.

Отец остался один, взяв на себя полную ответствен­ность за заботу обо мне, только что родившемся младенце, и шести других детях, имевших разницу в возрасте всего в два-три года. В этой ситуации у него было только два выхо­да - нанять экономку или снова жениться. Он выбрал пос­леднее.

Моя мачеха, полячка по национальности, была невысо­кого роста, пышной комплекции, с выразительными серо-голубыми глазами. Их выражение могло меняться в одно мгновение - от мягкого до злобного, - как у кошки, наблю­давшей за страданиями мыши. Этот взгляд готов был испе­пелить и преследовал меня в снах многие годы. Она люби­ла мужа и хотела иметь своего ребенка, но была

бесплодной.

В возрасте нескольких месяцев от роду, я оказалась в полной зависимости от нее, и думаю, что стала в ее созна­нии ребенком, которого она хотела зачать. Очевидно, в том нежном возрасте я слишком мало была похожа на моих отца и мать, таким образом помогая ей в ее заблуждениях. Моя память возвращает меня к годам младенчества и даже к внутриутробному периоду, - это одно из необычных свойств, которым я обладаю. У меня нет воспоминаний о дисгармонии или травме в первые два или три года, когда мачеха относилась ко мне как к собственному ребенку, и я, единственная из семи детей, называла ее мамой. Мои братья и сестры называли ее тетей. Их возмущало ее при­сутствие, ведь она появилась в их жизни спустя всего лишь несколько месяцев после смерти мамы, которую они ис­кренне любили. Поэтому отношения между старшими детьми и мачехой были напряженными.

Однако отец оставался в полном неведении, потому что ему никто ничего не говорил. Дети молчали из-за преданной любви к нему, из-за боязни разрушить его жизнь. Моя маче­ха прекрасно готовила, великолепно вела домашнее хозяй­ство, и потребности отца стояли у нее на первом месте. Уп­равляемый ее железной рукой дом был в идеальном порядке. Она была просто одержима домом, в котором, одна­ко, не было места для ребенка, для его книжек и игрушек. Нашим друзьям никогда не разрешали приходить в этот сия­ющий чистотой дом. В этом отношении мачеха была фана­тична, и неудивительно, что мои братья, сестры и я поняли, что поддерживать с ней отношения мы не можем. Со време­нем один за другим старшие дети начали самостоятельную жизнь, оставив меня одну в лишенной любви атмосфере сия­ющего чистотой дворца.

Мои братья и сестры регулярно навещали отца. В один из таких коротких приездов произошло то, что наложило отпечаток на все мое детство. По иронии судьбы и печаль­ному стечению обстоятельств инициатором всех этих ужасных событий стала моя сестра, которая любила меня больше всех. Болтая с ней, я, видимо, постоянно упомина­ла, как это делают все дети, что «мама» сказала и что сде­лала, ведь в то время она была для меня настоящей мате­рью.

Представьте, мое детское любопытство, когда вдруг я узнала от сестры следующую информацию: «Она не твоя мама, и ты вовсе не должна делать все, что она говорит». Очень скоро я увидела, что это означало.

В этот день мы с мачехой поспорили по поводу какого-то несущественного вопроса. Это был незначительный спор, так хорошо известный всем родителям не слишком послуш­ных детей. Я не могу вспомнить, о чем шла речь. Но спор, разумеется, требовал от меня какого-то участия. В конце концов, мы достигли той точки в споре, когда уже нельзя было повернуть назад. Я почувствовала, что загнана в угол, и вспомнила недавно сказанные слова. Посмотрев на нее с вызовом, я произнесла: «Ты не моя мама, и я не должна де­лать все, что ты мне говорить».

Наступила напряженная тишина. Серо-голубые глаза превратились в стальные, и в тот же миг врата захлопну­лись за мной. Ее самообман был поколеблен, а я преврати­лась в «мальчика для битья» за все ее разочарования и уни­жения. Последующие годы можно описать словами Элизабет Баррет Браунинг: «Слезы смыли краски из моей жизни».

Несомненно, моя мачеха со своей жестокостью вьшолня-ла задачу, поставленную ей свыше, поскольку этот период стал для меня периодом обучения. Теперь, мысленно возвра­щаясь назад, я понимаю истинный смысл ее действий, и пони­мание приносит с собой прощение.

Как всякий ребенок, оторванный от своих сверстников, я тайно плакала каждую ночь. Единственным моим утешением было то, что мой любимый отец скоро придет домой. Он ни­когда не забывал зайти ко мне, чтобы пожелать спокойной ночи. Моя кровать была рядом со столовой, и, возможно, так повелось с детства, что двери никогда не закрывались и две­ри между моей спальней и столовой были всегда открыты. Мысль о присутствии отца в доме, успокаивающий звук его шагов приносили исцеление всем моим несчастьям, которые, как я чувствовала, происходили от непонимания и неудач, преследовавших меня в течение дня.

Обычно я лежала в своей спальне как завороженная. Я видела стол, накрытый белоснежной скатертью, излучавшей то белое, то серебряное сияние. Свеча отбрасывала теплый блеск на графин с вином. Каждый вечер происходил один и тот же ритуал: отец с мачехой начинали ужинать в семь ча­сов и обсуждали события дня. С нетерпением я наблюдала за движениями рук отца, очищавшего грушу - свой привычный, ежедневный десерт. Я знала, что скоро настанет драгоцен­ный момент: он войдет в спальню и, прежде чем пожелать спокойной ночи, даст мне (слезы мои давно уже высохли) последний, сочный кусочек груши.

В начале этого века детей по вечерам можно было ви­деть, но не слышать, и поговорка «Кто рано встает, тому Бог подает» очень точно соответствовала существовавшим тогда правилам. Приход отца домой вечером означал для меня начало подготовки ко сну. Ну а зимой я обычно от­правлялась в кровать к четырем часам.

Время между четырьмя и семью часами было часами ожидания, и ничто не могло заставить меня заснуть до при­хода моего отца с его пожеланиями спокойной ночи.

Я лежала в сумерках, и до того, как фонарщик прихо­дил зажигать газовый фонарь, который был как раз пе­ред окном моей спальни, странные видения возникали в моем сознании. Эти видения посещали меня в детстве через определенные промежутки и продолжали посе­щать всю мою жизнь. Я представляла себя тихо поющей странные каденции и не менее странные слова, значе­ние и звук которых, казалось, не имеют ничего общего с миром вокруг меня. Казалось, будто я пою на языке да­лекого прошлого, но каким-то таинственным образом имею к нему самое непосредственное отношение.

Одно видение постоянно возвращалось ко мне: вдруг комната наполнялась светом, я видела высокую, измож-денненную женщину, болезненно худую, рядом с которой шла такая же изможденная собака с острыми выпирающи­ми ребрами. Следы голода были явно видны на лице жен­щины и морде собаки. Но в них чувствовалась порода и достоинство, их благородное происхождение было очевид­но. Будучи маленьким трехлетним ребенком, я не испыты­вала ни страха, ни дурных предчувствий, когда они прихо­дили ночь за ночью. Хотя я и оплакивала их, но что-то мне подсказывало, что эту судьбу они выбрали сами и это та дорога, по которой они хотели идти. Видение это возника­ло в течение многих лет, пока в другом видении они не на­шли своего вечного успокоения чтобы вернуться к своей истинной роли в этой жизни, таким образом давая мне воз­можность понять настоящее истинное значение того, что я получала посредством своего детского опыта.

Это было первое знакомство с «регрессией» - осознани­ем прошлого, связанного с настоящим.

Насколько мачеха была увлечена чистотой в доме, на­столько же отец был увлечен целительством. Ни один врач никогда не приходил в наш дом. По крайней мере, я этого не помню. С самого раннего детства отец сам следил за нашим здоровьем и лечил разнообразные болезни. Я была подвержена тонзиллитам.

Однажды у меня была флегманозная ангина, и я плакала от боли. До сих пор кислый запах горячего уксуса вызывает в моей памяти яркое видение: отец тщательно сворачивает коричневую бумагу, льет уксус между листами, заворачива­ет все это в льняной платок и ставит сверху горячий утюг. Затем плотно обматывает мое горло этим платком. К утру боль проходила. Годы спустя я нашла объяснение успеха это­го лечения, имевшего свои корни в древних учениях. Крафт-бумага, которая использовалась в те дни, изготовлялась из древесной пульпы. И действительно, на бумаге можно было увидеть древесные волокна. С давних времен терапевтичес­кие эссенции и смола являлись основой для многих бальза­мов, которые, растворенные в спирте или уксусной кисло­те испарялись при высокой температуре.

Всю неделю я с нетерпением ждала выходных - драго­ценного времени, когда мой любимый отец брал меня в разные «экспедиции». Мужчины в то время придержива­лись строгих правил, и отец не был исключением. Я точно знала, куда мы пойдем и что готовит мне день.

В субботнее утро первым делом мы шли, конечно, к па­рикмахеру: в те дни мужчины брились (или их брили) безо­пасной бритвой. Отец был красивым мужчиной с вырази­тельными, излучающими тепло карими глазами, видевшими человека, с которым он говорил, как бы на­сквозь. О нем рассказывали, что когда он на кого-нибудь смотрел, то казалось, что две свечи загорались в глубине его глаз. Его руки были не большими, прекрасной формы, с ухоженными ногтями. Он был широкоплеч, с узкими бед­рами и прямой осанкой. Мне говорили, что он не прибавил ни грамма веса до того дня, когда он отошел в мир иной в возрасте 85 лет. В его осанке было что-то истинно цар­ственное, но, тем не менее, он был застенчивым, мягким человеком. Я никогда не слышала, чтобы он повышал го­лос; было достаточно взгляда. Одевался он безукоризнен­но, был разборчив в одежде и требователен к ее чистоте. Одним словом, он относился к себе с уважением. Мы, дети, беззаветно любили и уважали его.

Когда отец брился в парикмахерской, к его лицу при­кладывали горячие полотенца. Я терпеливо сидела на ма­ленькой деревянной скамеечке, полностью захваченная этим представлением, задерживая дыхание, когда горячие полотенца накрывали его лицо, а снаружи торчал только кончик розового носа. Я всегда боялась, что он не сможет дышать, и вздыхала с облегчением, когда полотенце уби­рали и я видела дорогое мне лицо. Затем его лицо проти­рали чем-то похожим на маленький кусочек льда. Теперь я знаю, что это были квасцы, которые помогали закрыть поры и «подтянуть» лицо. Квасцы используются во многих стягивающих лосьонах и сегодня.

Потом мы шли в отцовский клуб, где меня водружали на высокий стул и за мной присматривали, как я теперь пони­маю, носильщик или швейцар. Плитку шоколада - большое лакомство - мне покупали раз в неделю. Отец повязывал мне на шею большой носовой платок, чтобы я не испачкала пла­тья. Затем он исчезал во внутренних комнатах клуба, куда никогда не допускались ни женщины, ни дети. Своим детс­ким умом я представляла, как он принимает участие в раз­ных увлекательных мероприятиях. Но однажды мой брат, которого допустили в святая святых, сказал мне, что они там играли в шахматы!

Через некоторое время отец появлялся и вытирал мне лицо, чтобы от шоколада не осталось и следа. Теперь, я это знала, начиналось мое счастье. Мы всегда шли одной и той же дорогой, мимо торговцев фруктами, где останавли­вались, чтобы сделать покупки. Там продавались из огром­ной блестящей стеклянной банки свежие ананасы, наре­занные длинными дольками, и, конечно, зная о желании ребенка, отец всегда покупал мне кусочки этого вкусней­шего лакомства. Я смотрела как завороженная, когда выб­ранные кусочки доставали из банки длинной вилкой с дву­мя зубьями. Я молилась, чтобы в результате этого сложного маневра ни один драгоценный кусочек не упал. Но однажды это случилось. Отец, приверженный хорошим манерам, настоял, чтобы я приняла безропотно то, что ос­талось.

Я стояла и с жадностью ела истекающий соком ананас. Тем временем отец покупал в магазине определенные фрукты, очень тщательно выбирая их. Я никогда не видела, как отец расплачивался, а слово «счет» в возрасте пяти-шести лет мне было незнакомо. Я с восхищением смотрела на отца и считала его Богом, ведь мне казалось, что он может купить все, что захочет. И когда отец читал мне из Библии: «Все пло­ды на земле Его», - я искренне верила, что это и есть истин­ное доказательство его всемогущества.

Потом мы шли в парк Королевы Виктории - огромный парк в Лондоне, к северу от Темзы. Мы жили в этом райо­не из-за работы отца, и мне это очень нравилось.

Для ребенка, который интересовался всем, что двигалось или дышало, в парке было много развлечений. Ручной олень мог подойти в поисках лакомства. Отец всегда брал с собой еду, нарезанную аккуратными маленькими кусочками и сло­женную в белую полотняную сумку (бумажными пакетами он никогда не пользовался). Казалось, он знал каждого оленя по имени, и они совсем не боялись его. Мы шли дальше, гово­ря «доброе утро» попугаям в их домике. Я побаивалась этих птиц с загнутыми носами и резкими голосами.

Когда мы подходили к пруду, я останавливалась посмот­реть на босых детей. Их туфли болтались у них на шее, когда они шли по воде, держа маленькие банки из-под дже­ма и сделанные вручную сети, и пытались поймать разно­цветную колюшку. Мне никогда не разрешали присоеди­ниться к ним. Отец прекрасно знал, что можно порезать ноги о разбитое стекло, он сам неоднократно помогал по­резавшим ногу детям. Он запрещал мне даже подходить к

пруду.

Однажды я была очарована блестящей маленькой рыб­кой, плававшей в банке. Но позже очень расстроилась, за­метив одну или двух рыбок, которые то ли из-за шока, то ли из-за неумелого обращения плавали в воде вверх брюш­ком и умирали. После этого у меня никогда не было жела­ния ловить рыбок.

Отец жил в полной гармонии с растительным и живот­ным миром. Пока мы гуляли, он рассказывал мне о разных видах диких цветов, которые росли в парке, и спрашивал: «Как ты думаешь, какой цветок излечит больную руку тво­его папы?»

Конечно, никакой больной руки не было, но я с удоволь­ствием рассматривала травы и цветы, интуитивно выбирая, какое растение исцелит моего любимого папу. Таким об­разом он учил меня следовать внутренней интуиции, той интуиции, которой он, несомненно уже обладал. Мне было очень интересно, когда папа объяснял мне назначение раз­личных трав и цветов. Казалось, что его любовь изливалась на растения и он обладал знанием их целительных свойств. Мне не разрешалось срывать даже стебелек. Отец гово­рил: «Этого нельзя делать, если он тебе не нужен. Ты не должна понапрасну лишать растение жизни».

Все это было для меня обычным, естественный, моим миром, и я помню свое огорчение, когда увидела, как вы­рывали истекающие соком колокольчики, чтобы затем бросить их по краям дорожки. Они лежали там, одинокие и заброшенные, словно погибшие на поле боя.

Эти дни моего детства, проведенные с отцом, были дня­ми, к которым я стремилась изголодавшимся по вниманию юным сердцем. С помощью отца я осознавала живитель­ные силы видимого и невидимого мира. Казалось, нас объединяло то внутреннее знание, которое я, будучи ре­бенком, понимала и принимала без всяких вопросов. В то же время, без сомнения, мой отец был как бы единым це­лым с его отцом, а его отец со своим отцом и так далее. Было ощущение связи времен, простирающейся назад, в вечность.

Происходило много странных случаев и исцелений, ко­торые мое детское сознание принимало без особого пони­мания. Это повторялось всю мою жизнь и в конце концов пришло осознание и понимание происходящего.

СЕКРЕТ

Этот день обещал волнение и счастье. Было 20 августа, день моего восьмилетия. Я быстро и тщательно оделась в школьную форму, состоящую из небесно-голубых брюк с карманом, детского фартучка с поясом и белой блузы. Все мое существо было наполнено ожиданием.

Но утро не выполнило своего обещания. Вместо этого появились темные облака разочарования и унижения. Дети могут быть очень жестокими. Мои друзья, одетые в чер­ную школьную форму, следовали за мной и высмеивали меня. Слезы обиды и смущения текли по моим щекам. Так я узнала горечь одиночества.

Было время обеда, и отец пришел домой. Не видя ничего вокруг, я подбежала к нему, как только он вошел в дверь. Его теплые руки остановили меня и обняли. Я спрятала го­лову у него на груди и почувствовала волшебное спокой­ствие, все волнение прошло и рыдания прекратились.

«В чем дело?» - спросил он мягко.

Назвав двух своих друзей, я сказала, что они считают меня ненормальной и не хотят со мной играть. На секунду промелькнуло некое подобие улыбки в его глазах.

«А что ты им сказала?»

Последовали рыдания: «Я сказала только, что вижу кра­сивые цвета вокруг них».

Его глаза внимательно изучали меня. «Какие цвета ты видишь вокруг меня?»

Удивленная, я ответила.

«Понятно, - сказал отец, и теперь его теплые карие гла­за засветились. - А ты не хочешь узнать, какие цвета твой папа видит вокруг тебя?»

Вдруг засияло солнце и пришло понимание. Мой дорогой отец такой же, как я, и снова Бог был на своих небесах.

«Ты видишь, - сказал он, - этот дар дан нам обоим. Им обладаем я, ты, им обладал и твой дедушка. Но не пришло еще время говорить об этом, так как мир еще не готов. Но когда-нибудь ты сможешь рассказать, и тебя не назовут сумасшедшей».

Он взял мою маленькую ручку в свою, как это делал обычно, когда хотел ненадолго оставить меня. Поцеловал мою ладонь и сжал мои пальчики в кулачок.

«Ты ведь знаешь, что это наш секрет. Никто не узнает, что ты держишь в своей ладони, и не сможет этого заб­рать. Цвета, которые мы видим вокруг людей, - это наш секрет».

Хотя он и был старше меня, он разговаривал со мной как с равной. «Ты, - сказал он, - отражение связи поколе­ний».

В то время мне было сложно все это понять, но таким образом отец давал мне знания, которые я смогла понять позже, когда пришло время. Тогда я не предполагала, что пройдет шестьдесят лет, прежде чем я «открою свою ла­донь» и поделюсь секретным даром.

 

ПЕРВОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ

Сесилия была моей одноклассницей. Мы были нераз­лучны, в школе сидели за одной партой, выбирали друг друга во время игр и вместе шли домой. Большинство де­тей приглашали своих друзей к себе, на чай или поиграть, но я редко принимала приглашения, так как знала, что не смогу, в свою очередь, кого-нибудь пригласить из-за стро­гих правил, установленных моей мачехой. Она не разреша­ла играть дома, боясь, что будет нарушен раз и навсегда установленный порядок.

Прозвенел звонок, даря несколько минут свободы по дороге домой. Мы взяли портфели и надели шляпки. Начи­налось время беспечной болтовни. Сесилия и я (нам было по 11 лет) чувствовали свое превосходство. И конечно, мы не принимали участия в глупой болтовне. Вместо этого, взявшись за руки, мы шли вперед, ставя весь мир и его оби­тателей на свое место.

Сесилия, родители которой были ирландцами, несом­ненно, была названа в честь святого покровителя музыки. Она была мягкой, мечтательной девочкой; взгляд ее милых голубых глаз, обрамленных черными ресницами, часто был задумчивым и отстраненным, не имевшим ничего об­щего с окружающим миром. Мы очень хорошо ладили, прекрасно понимая красоту жизни. Даже в этом возрасте наши сердца были полны поэзией. Но не стоит ошибаться на наш счет. Мы были нормальными, здоровыми детьми, которым были свойственны шалости юности. Я думаю, что наше происхождение, хотя и совершенно разное, имело много общего.

Мы вместе шли домой, и вдруг Сесилия, к моему удив­лению, внезапно остановилась.

«Ах, я почти забыла, - сказала она, - я должна была зайти к моей тете. Мама о ней так беспокоится! Она очень больна и вынуждена все время лежать в постели. Пойдем со мной! Я нена­долго».

Я посмотрела на нее с тревогой. «Не забывай, Сесилия; если я вовремя не приду домой, у меня будут неприятнос­ти. Как долго ты там пробудешь?»

Я знала, что меня будут жестоко ругать, если я опоз­даю: в нашем доме каждый прием пищи, время чая были строго установлены. Но Сесилия прекрасно знала свою подругу со всеми ее слабостями. Она исподлобья хитро взглянула на меня, и прошептала: «Когда я прихожу, тетя всегда угощает меня куском прекрасного фруктового пи­рога».

Она затронула слабую струну и знала об этом! В нашем доме было в достатке хорошей еды, но фруктовый пирог к чаю был редкостью. Хлеб с маслом, салат и сыр были обычной едой для нас, сладкое было не в чести.

«Хорошо, - сказала я нерешительно. - Но пообещай, что это будет недолго».

С набалдашника в центре входной двери свешивался кусок шнура, который, по-видимому, следовало потянуть, чтобы войти, предварительно предупредив о своем прихо­де через щель почтового ящика. Когда я думаю о сегод­няшнем дне со всеми его опасностями, я невольно вздраги­ваю, но в те дни подобное приспособление воспринималось просто, не вызывая страха. Совершив эту церемонию, мы вошли в спальню, которая сияла безупречной чистотой. Однако мебели почти не было: кроме стула и туалетного столика, в комнате стояла лишь большая двуспальная кро­вать, ярко блестевшая медными шарами.

«Здравствуйте», - сказала я робко лежавшей на кровати женщине. Моя ближайшая подруга с фамильярностью родственницы села на одинокий стул. А я продолжала сто­ять, ведь иной альтернативы у меня не было. Женщина, бледная, худая и изможденная, слабо улыбалась. Ее взгляд остановился на мне.

«Иди сядь сюда, дорогая», - сказала она слабым голо­сом, указывая на кровать. Меня учили, что садиться рядом с больным нельзя, но выбора не было. Она обняла меня, чтобы я оказалась ближе, и задержала мою руку в своей. Сесилия, жадно глядя на фруктовый пирог, стоящий во всем великолепии на туалетном столике, многозначитель­но спросила: «Не хотите ли чаю, тетя? Не отрезать ли вам пирога?»

И снова улыбка, полная тепла. «Спасибо, дорогая, от­режь кусок торта для себя и твоей подруги».

Она все еще не выпускала моей руки, а есть пирог, по­данный мне на тарелке, одной рукой было не слишком удобно. Однако любовь всегда найдет выход: я умудрилась съесть кусок пирога, не проронив ни крошки. Вежливо от­ветив на все обычные вопросы: как мое имя? учусь ли я вместе с Сесилией? - я начала беспокоиться, не опоздаю ли домой. Руку мою покалывало. Это было очень странное ощущение, и хотя мне давно было пора идти, но казалось, что я просто не в состоянии убрать руку, даже если бы захотела. Подобное случалось снова и снова в течение всей моей жизни, когда я сталкивалась с человеком, которому необходимо было исцеление. В основном это происходило неосознанно, и только однажды это было сделано по просьбе. Наконец покалывание прекратилось, и я осто­рожно убрала руку.

«Я должна идти, - сказала я. - Спасибо за прекрасный пирог». И почти выбежала из комнаты. Сесилия попроща­лась с тетей и поспешила за мной.

«Правда потрясающий пирог?!» - это была первая реп­лика Сесилии. (И ни слова о тете, хотя я знала, что она любила ее).

Я опоздала и, как ожидала, «получила сполна». Я пообеща­ла себе никогда больше так не попадаться. Трижды после этого меня приглашали навестить тетю Сесилии, но наказа­ние было слишком живо в памяти и я отказывалась. На чет­вертый раз Сесилия загнала меня в угол, сказав:

«Тетя спрашивает, почему ты не приходишь навестить ее. Она очень расстроена».

Я сдалась и пошла.

Все произошло точно так же, как и в первый раз. Я дер­жала ее руку, снова началось покалывание, затем я ушла. Дома меня ждало то же наказание за опоздание. Услышав о следующем приглашении, я уже не уступила, не помог­ло даже упоминание о чудесном фруктовом пироге. Одна­ко на следующей неделе Сесилия не могла сдержаться. Она буквально прыгала от возбуждения.

«Ты должна пойти. Я тебе кое-что покажу».

«Что же это?»

«Секрет», - загадочно ответила она. Какое знание пси­хологии! Я, конечно, пошла.

На этот раз шнура на двери, с помощью которого прико­ванная к постели женщина открывала дверь, не было. Се­силия постучала. И - о, Боже! - ее тетя стояла у двери. Она была выше, чем мне показалось сначала, и намного худее. Но тем не менее это стояла она, радушно улыба­ясь.

«Заходи, дорогая, - сказала она. - Я ждала тебя, чтобы поблагодарить».

Женщина обняла меня, и я почувствовала волнение. За что она меня благодарит и почему встала?

Мы вместе выпили чаю, но на этот раз я сидела беспо­койно, очень нервничала и все время хотела уйти.

«Я вижу, что ты торопишься, - сказала тетя Сесилии, - и не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Но знай, что это ты исцелила меня, и я до конца своей жизни обязана тебе».

Я подумала, что она просто сошла с ума, но тем не ме­нее уйти сразу не могла. Словно что-то шевельнулось в душе: может быть, страх перед неизвестным, и нежелание об этом думать? После визита, несмотря на постоянные приглашения, я никогда больше там не была.

Моя Сесилия покинула этот мир, чтобы воссоединиться со своими ангелами, в возрасте 13 лет, проиграв битву с туберкулезом. Я скорбела об уходе моей дорогой подруги, но много раз с тех пор «встречалась» с ней. Казалось, рас­ставания и не было. Прежде чем отойти в мир иной, Сеси­лия сказала, что ее тетю, прикованную к постели в тече­ние многих лет, за несколько месяцев до моего прихода посетило видение и она узнала, что к ней будет прислан ребенок, чтобы исцелить ее.

КТО ТЫ?

В результате конфликта с мачехой, ставшего поворот­ным моментом в моей судьбе, отношения становились все хуже и хуже. Я оказалась в том же положении, что и мои сестры, однако было и различие. Если они стали помехой на ее пути, когда она вышла замуж за отца, то чувства ко мне были гораздо сложнее. В своем воображении она представляла меня своим ребенком, и крушение иллюзий принесло ненависть, злобу и физичческое насилие.

Конфликт углублялся и становился невыносимым. В конце концов, в 16 лет я покинула дом, ничего не взяв с со­бой, кроме той одежды, которая на мне была.

Был теплый, солнечный день, едва намекавший на то, что наступала осень. Деревья и листва были в легкой дым­ке. Я сидела на скамейке в парке, дышала свежим возду­хом и чувствовала умиротворение от ощущения слияния с природой. Я глубоко погрузилась в свои мысли. Но неожи­данно рядом со мной послышался голос, сказавший: «Вы не возражаете, если я сяду рядом?»

Я посмотрела на изможденное лицо женщины лет 40. Должна признаться, что я не слишком обрадовалась втор­жению в мое одиночество, но тем не менее обменялась с ней обычными любезностями. Внезапно она наклонилась вперед, пристально посмотрела на меня и сказала: «Вы ясновидящая, не так ли?»

Удивленная и даже потрясенная, я уставилась на нее. Яс­новидящая? Мы с отцом не задумывались над этим, мы были такими, какие мы есть, никак этого не называя. То, что мы видели, было естественно. Мы не задумывались над тем, что делаем, и делали все это без принуждения. Такой вопрос мне задавали впервые. «Кто вы? Чем вы занимаетесь?»

Мне сразу же захотелось уйти - я почувствовала угрозу. Но быстро взяла себя в руки, поскольку женщина пристально смотрела на меня и - ждала. Затем, возможно по­чувствовав, что слишком прямо задала вопрос (ведь я была совсем юной), она сказала: «Я живу через дорогу. Возмож­но, вы зайдете на чай? Я угощу вас пирогом».

Казалось, что всю мою жизнь дьявольское искушение появлялось в виде фруктового пирога и чая, ведь несколь­ко раз, когда происходили эти удивительные события, фруктовый пирог оказывался притягательной силой, слов­но наказание за голодную юность.

Чай был превосходным и горячим, а пирог оправдал возлагавшиеся на него надежды. Отдохнув, я хотела побла­годарить и уйти.

«Помоги мне, - вдруг сказала женщина. - Вы это може­те. Я очень обеспокоена и несчастна».

Ее слова достигли моего сознания, и, несмотря на ин­стинктивное сопротивление, к собственному удивлению, я услышала, как мой голос произносит слова, которые я и не думала говорить: «То, что вы делаете, неправильно. У вас связь с молодым человеком, имеющим отношение к вашей семье. Ничего хорошего из этого не выйдет».

Только я произнесла эти слова, как сразу пожалела. Что заставило меня произнести их? Глаза женщины зату­манились.

«Вы правы, - сказала она. - У моего сына есть друг. У нас связь. Он живет здесь. И мой сын очень несчастлив, он хочет покинуть дом. Я разрываюсь между ними, но не в состоянии прекратить эту связь».

«Ее разорвут для вас», - сказала я и поднявшись со сту­ла и, вежливо попрощавшись, пошла к двери. Мне было тревожно. Когда я шла через комнату, дверь со стуком от­крылась и высокая, плотная фигура появилась в дверном проеме.

«Это он, - прошептала женщина, - ты не хочешь с ним поговорить?»

События развивались слишком быстро, и я оказалась в такой ситуации, в какой не была никогда. Я испытывала не преодолимое желание помочь, несмотря на мое внутрен­нее сопротивление. Казалось, что я выполняла чью-то волю, несмотря на это сопротивление. Должна заметить, что мой испуг заставил меня молча молиться, как бы окружая себя кольцами защиты. Но было слишком поздно -меня буквально втолкнули в другую комнату. Дверь плотно закрылась за мужчиной, молодым человеком лет 20, и мной. Он приближался ко мне, и напряженно изучал мое лицо.

«Что ты можешь мне сказать?» - почти потребовал он.

Мне казалось, что уже со всем этим покончено. Но сно­ва услышала голос, который даже не был похож на мой. Голос говорил: «Ты занимаешься плохими вещами. Это не хорошо».

«Какими вещами?» - спросил он.

«Деньги».

«Деньги? Какие деньги?»

«Грязные деньги, - ответила я. - Много денег». Цифра в 500 фунтов, пронеслась в моей голове. Я назвала ее. Он ничего не сказал. Голос продолжал: «Они у тебя будут, но их у тебя не будет».

Бессодержательность сказанного немедленно поразила меня. У тебя есть то, чего у тебя нет. Какая чушь! Я пони­мала, что самое мудрое - уйти.

«Ты можешь сказать мне больше?» - спросил он, по­бледнев, с отчаянием в голосе.

«Нет, - ответила я решительно, хотя и не чувствовала этой решительности. - Я действительно должна идти».

Он неохотно открыл дверь, и я без промедления ушла. Атмосфера в квартире была путающей, поскольку чувство­вались в ней дисгармония и зло. Я поспешила вернуться в парк, где стала с жадностью вдыхать свежий воздух, и ждать возвращения душевного равновесия, покоя.

Это был первый из ряда многих подобных случаев, кото­рые происходили со мной по мере моего взросления. Бессоз­нательно я всегда могла видеть какие-то моменты не только будущего, но и прошлого. Это случалось во время повседнев­ных встреч, и повторялось снова, постоянно нарастая. Я не рассказывала об этом, потому что чувствовала, что к этим способностям нельзя прибегать постоянно, понимая, что это допустимо только в случае необходимости, для оказания по­мощи. И никогда не использовала свой дар для развлечения.

Неделю или две спустя, просматривая местную газету, я прочитала, что на киоск в парке было совершено нападение и были украдены запасы сигарет. (Кража произошла за два дня до моей встречи с той женщиной и ее другом.) В статье говорилось, что мужчина был пойман во время про­дажи сигарет, при этом были возвращены 500 фунтов, а мужчина был приговорен к шести месяцам заключения.

Как я и предсказывала, та связь была благополучно пре­рвана.

 

АПТЕКА

Война шла уже целый год. Я жила в Западном Дрейтоне, Мидлсексе. Дорога со станции домой неизменно вела меня мимо старой аптеки на углу. Ее яркие цветные бутылочки каждый раз притягивали к себе мой взгляд. Иногда дверь ап­теки была открыта, и мои ноздри улавливали странные запа­хи. Я испытывала удивительное, но тем не менее знакомое чувство и желание войти - меня неизбежно влекло туда. Я старалась найти какие-нибудь оправдания, сделать какие-то покупки, в чем не было никакой необходимости.

Аптека находилась там много лет. Она была старой и очень простой. Отсутствие краски и денег было очевидно. Но, несмотря на свою ветхость, она притягивала меня, пото­му что над ней витал дух тайны и знаний веков. Аптека при­надлежала Эдварду Смолбруку Хорсли, которому было по­чти 80 лет, и его дочери Дорис Маргарет. Обычно я останавливалась там и обсуждала различные вопросы с мисс Хорсли. Я редко видела ее отца, поскольку обычно он отпускал лекарства в глубине аптеки, откуда и шел так при­влекавший меня запах. Я всегда уходила оттуда с чувством необъяснимого волнения.

Напротив, через дорогу, молодой фармацевт открыл свою аптеку с современными удобствами и использовал ее очень эффективно. Несомненно, он с презрением пожирал глазами странное здание через дорогу, а также его старо­го соперника. Его аптека, покрытая новой черепицей и имевшая запах антисептики, тоже находилась прямо на моей дороге, и, когда я шла домой, было бы логичнее захо­дить именно туда, но странным образом она меня скорее отталкивала, чем притягивала.

Несмотря на большую разницу в возрасте, дружба меж­ду мной и Дорис Маргарет росла. Был жаркий день. Я очень устала и хотела пить, но не могла пройти мимо знакомой двери. Я зашла докупить пасту к уже имевшимся у меня огромным запасам.

«Хотите чаю?» - спросила мисс Хорсли.

Я с готовностью приняла предложение и - о радость! -была приглашена в святилище. Когда я шла, головки мака касались моей головы, и в углу поблескивали маленькие ап­текарские весы. Повсюду лежали забытые флакончики и склянки. С переполненных полок на меня смотрели стран­ные названия, которые, в конце концов, я стану с радостью изучать. «Гвоздика» (масло гвоздики), «имбирь» (любимый и используемый в фармацевтике многие века) - подобные заво­раживающие названия были повсюду.

Высокий мужчина встал со стула. Это был сам Хорсли. Ростом он был более 180 см, очень худой, но с очень приятной улыбкой. Его серые глаза тепло смотрели на меня. Я сдела­ла два шага, и произошло внезапное узнавание: я пришла домой. Мне дали чашку чая марки «Брук Бонд», который вдруг превратился в нектар богов. Третий глаз был активен, и если бы был четвертый, он также бы работал. Вдруг я по­чувствовала неприятный запах. Я подозрительно взглянула на двух кошек, самодовольно разлегшихся в углу. С самого пер­вого момента казалось, что между мной и Хорсли не было необходимости в словах. Вот и сейчас в его глазах снова по­явилась смешинка.

«Понюхайте это, - сказал он, поднося мне лекарство. -Это валериана». Запах был очень похож на кошачий. Тогда же я узнала, что, несмотря на ужасный запах, валериана очень широко применяется и ценится при лечении нервных болезней. Две кошки были немедленно реабилитированы.

Казалось неизбежным, что я найду приют в семье Хор­сли. Годы, проведенный втроем, были годами спокойствия, в которые я многое узнавала и вспоминала, так как созда­валось впечатление, что знакомилась с тем, что уже знала.

Вскоре я оказалась в водовороте небольших чудес.

В три часа утра я все еще активно занималась всякими эксперементами. Была необходимость делать все срочно. Война принесла свои проблемы. Не хватало масел для эмульсии и сахара для микстур от кашля, а выделение ле­карственных препаратов в аптеки строго соответствовало количеству лекарств, использовавшихся в прошлые годы. В те дни в аптеках всегда можно было увидеть большой але­бастровый пестик и ступку, потому что большинство таб­леток, эмульсий и порошков готовилось в самих аптеках.

По понедельникам мы готовили микстуры, которыми по­зднее снабжали многих врачей района. Для этого необходи­мо было использовать определенное количество драгоцен­ных масел. Мы возносили молчаливые молитвы, поскольку эмульсии бьши коварны и малейшая ошибка могла привести к катастрофе. Пришел день, когда мне доверили сделать пер­вую самостоятельную работу. С большими усилиями, очень старательно я следовала, как мне казалось, всем указаниям. Но к своему ужасу, я заметила, что произошло разделение эмульсии, в которую бьши добавлены драгоценные масла. Заметив это и увидев мое лицо, Дорис начала меня успокаи­вать. Она не стала корить меня, так как обладала поистине любящим сердцем. Она сказала: «Подобное происходит у всех нас. Это как у мясника, который может отрубить себе руку». Такое успокоение не способно было вывести меня из того отчаяния, в котором я находилась.

«С этим ты уже ничего не сможешь сделать, - сказала Дорис, - лучше выброси».

Я не могла. «А можно оставить ее на некоторое время?» -спросила я, моля о чуде. Мне разрешили

Пора было приниматься за другую работу, что я и сде­лала.

Придя в аптеку на следующее утро, я тут же посмотрела на бутылочку, но за ночь чуда не произошло. Мое сердце упало, но выбросить этот состав у меня все еще не было сил.

Следующая ночь по-настоящему была ночью молитв, пота и слез. Уверенность моя была поколеблена, а напрасно по­траченные масла легли тяжелым бременем на мою душу. То, с каким пониманием отнеслись ко мне мой дорогой Хорсли и его дочь, только углубило во мне чувство вины.

Аптека закрылась, все было убрано и вычищено. Я по­ужинала и вновь вернулась в нее. Вдруг без видимой причи­ны мне в голову пришла одна идея. Я сделала добавку в злосчастную бутылочку и с силой встряхнула ее. То, что произошло вслед за этим, было беспрецедентным в фар­мацевтическом мире. Я не хочу вдаваться в детали, но, ког­да позднее я обсуждала случившееся с моими коллегами, они обычно говорили: «Вы, конечно, экспериментатор, но это невозможно».

В среду я пристально посмотрела на мою бутылочку и с радостью объявила Дорис: «Получилась эмульсия, настоя­щая эмульсия!»

Она подошла и спросила: «Но что ты с ней сделала?» Та добавка, которую я внесла, не отвечала первоначальной цели смеси.

Дорис смазала эмульсией руку, как обычно это делают аптекари, чтобы почувствовать запах и разгадать состав. «Это прекрасно», - сказала она и помазала эмульсией лицо. Это было смело. Она была очень красивой женщи­ной и по праву гордилась своей внешностью. Ее глаза име­ли ту же теплоту и глубину, что и глаза ее отца, но по цве­ту они были почти фиолетовыми.

«Это прекрасный крем для лица, - сказала она. (В то время была нехватка косметики и лосьонов.) - Это дей­ствительно будет хороший крем для кожи». Мы знали его состав и радостно рассмеялись.

«А ты сможешь сделать его снова?» - спросила Дорис.

«Думаю, да», - сказала я, тайно надеясь на это.

И у меня все получилось. Так как на кремы был большой спрос, мы решили продавать его посетителям. Но крем ред­ко поступал в продажу из-за нехватки масел, и, как только у нас появлялся небольшой избыток их, мы делали крем.

Со временем мы получили и обратную реакцию. Однаж­ды к нам пришла покупательница, которая долго, но безре­зультатно лечилась от экземы. Она купила крем как косме­тическое средство. К ее великой радости, крем значительно помог улучшению ее состояния. Итак, история продолжа­лась, и крем стал завоевывать признание. До сего дня с кре­мом происходят разные чудеса и он все еще используется в тех клиниках, где я работала, и в других местах, и не только как средство для улучшения тонуса кожи, но и как средство для лечения псориаза, экземы и других болезней кожи. Уди­вительно, но крему не нужны были особые условия для хра­нения. Он обладал способностью сохранять свежесть. У меня нет этому научного объяснения.

Это стало началом многих вдохновений, которые исхо­дили благодаря знаниям, полученным свыше. Постепенно начали происходить удивительные вещи, и казалось, что Хоре ли и я поменялись ролями. Теперь он как зачарован­ный смотрел, что я делаю, не пытаясь учить меня, а наобо­рот впитывая то, что делала я. Мало-помалу аптека пере­шла в руки Дорис, а я стала проводить все больше времени, делая кремы, лосьоны, благодаря которым мы приобрели некоторую известность.

Пришло время, когда Эдвард Хорсли начал свое путе­шествие на небеса. Я была с ним рядом, держала его за руку, и к тем вратам мы подошли вместе. Затем с достоин­ством и с миром в душе он перешагнул порог. Дорис и мне его очень не хватало.

Затем наступило время приводить его дела в порядок и разбирать его вещи и бумаги. Каким-то образом даже его бумаги обладали волшебством. Они были как послание от него самого. Сидя на его кровати, я вновь перечитывала запи­си о времени его ученичества. Бумаги датировались концом 1870-х. Это было много лет назад. Тогда только сыновья со­стоятельных людей могли внести сумму в 200 фунтов, чтобы стать учениками аптекаря. В те дни это было большое состо­яние, которое равнялось примерно двум или трем тысячам фунтов в наше время. Хорсли показывал мне эти бумаги не­сколько лет назад. Для моего юного ума терминология этих бумаг показалась интригующей и забавной. Еще раз я обра­тила внимание на построение предложений и вспомнила пер­вый случай в аптеке, когда я смеялась от души. Не могу точ­но воспроизвести слова, но смысл был таков:

«Я, Эдвард Смолбрук Хорсли, сим документом подтвер­ждаю отказ от посещения кабаков...»

Это предложение вызвало у меня приступ веселья. Я не только находила эти слова архаичными и восхитительными, но и не могла представить моего дорогого Хорсли посещаю­щим подобные места. Я продолжала читать.

«Я со своей стороны (очевидно, это был аптекарь, обу­чавший его) настоятельно заявляю, что я не буду кормить вышеназванного Эдварда Смолбрука Хорсли свежим лосо­сем чаще одного раза в неделю».

Должна признаться, что когда я это читала, то моей не­медленной реакцией было: «Свежий лосось? Несомненно, это шутка». Тогда, как и сейчас, свежий лосось был для меня истинным деликатесом. Я была заинтригована. Терпеливое объяснение Хорсли мне тогда все прояснило: «Видишь ли, дорогая, в те дни несколько учеников проживали в доме, при­надлежащем аптекарю. Мы много работали, нам часто пору­чались такие важные задания, как мытье бутылочек. Хотя сумма в 200 фунтов, которая платилась аптекарю в начале ученичества, была большой суммой, но больше никаких де­нежных взносов не было. Таким образом, жена аптекаря, имевшая на руках семь или восемь детей, делала все возмож­ное, чтобы сэкономить на еде. Вспомни, что аптека находи­лась в центре Уэльса. Мясо было дорого, поэтому настоящей находкой для нее был местный браконьер, с радостью прода­вавший огромного лосося за смехотворную сумму, которой хватило бы на оплату нескольких пинт пива».

Поставка была неограниченна, и бедные ученики ели свежего лосося почти каждый день. Мальчики уже на­столько наелись лосося, что ситуация грозила выйти из-под контроля. Вот почему подобная статья была внесена в документ.

Теперь, когда все дела были приведены в порядок, нуж­но было рассмотреть истинное положение ситуации. В со­ответствии с фармацевтическими законами (они действу­ют и по сей день) работа аптеки считалась незаконной, если в ней не работал квалифицированный аптекарь. И хотя Дорис была членом Союза аптекарей и работала в аптеке более 20 лет, но согласно закону она не могла уп­равлять аптекой без сертификата аптекаря, который дол­жен был висеть на видном месте на стене.

Смерть аптекаря всегда становилась проблемой, если он оставлял свое дело члену семьи, не имевшему соответ­ствующего сертификата. Аптека должна была нанять ква­лифицированного аптекаря. В основном это были люди пенсионного возраста, которых всегда можно было найти.

Таким образом г-н А. вошел в нашу жизнь. Он был в пре­клонном возрасте, но любил пошутить и явно был закорене­лым игроком. Можно было предположить, что он получал от жизни все удовольствия. Нередко, заходя к нему неожиданно, можно было видеть, как он изучает колонку скачек и тща­тельно записывает ставки, сидя на том же стуле, на которым раньше сидел мой дорогой Хорсли. Благодаря умениям мисс Хорсли обязанности г-на А. были необременительны. Мы нуждались в его помощи только для проверки и подтвержде­ния наших запасов, и он же делал заказы для пополнения этих запасов. Теперь эта еженедельная работа полностью была снята с наших плеч и мы были благодарны ему за то, что просто платили по счетам, когда они приходили.

Разрешая мне и Дорис пообедать в небольшом заведении за углом, сам г-н А. любил обедать в аптеке, поэтому мы на­стояли на обеденном перерьше в аптеке и закрьшали двери до нашего возвращения, чтобы он мог спокойно пообедать. Он всегда был очень благодушно настроен, если мы немно­го задерживались. Однажды, оплачивая счета, я заметила, что один счет был за розовую воду. Это было интересно! Цве­точная вода в основном использовалась хозяйками для укра­шения тортов, и каждый раз мы покупали ее очень мало. За­пасов этой воды хватало на несколько лет. Мне казалось, что я видел? старую бутылку, в которой еще оставалось доста­точное количество воды, поэтому я предположила, что нео­жиданно увеличился ее расход. Я заплатила по счету и боль­ше не вспоминала об этом. Но когда подобный счет пришел на следующей неделе, я, естественно, решила, что это ошиб­ка, и начала спорить с нашими поставщиками. Однако они уверили меня, что никакой ошибки нет. Про себя я подумала: наш старик стал забывчив. Он второй раз повторил тот же за­каз. Ну, ничего! Я ему об этом не скажу.

В тот день мы с Дорис, как обычно, закрыли аптеку на обед, но, дойдя до заведения, где мы ели, увидели, что из-за неожиданной смерти в семье владельца оно было закрыто. Разочарованные, мы повернули назад, думая перекусить дома. Дорис открыла дверь и крикнула: «Мы вернулись. Это всего лишь мы». Нам не хотелось, чтобы старик волно­вался из-за того, что кто-то неожиданно вошел. Ответа не последовало, поэтому мы решили, что он внутри аптеки. Проходя мимо прилавка, чтобы подняться по лестнице на­верх, в квартиру, я явно услышала храп. Взглянув за прила­вок, я увидела на полу, счастливо обняв почти пустую бу­тылку с цветочной водой, лежал г-н А. в глубоком алкогольном опьянении. Я позвала Дорис.

«Ну, я потрясена! - воскликнула она. - Так вот куда ухо­дила розовая вода. Он ее пил!»

Мы стояли и смеялись. Хотя мы знали о высоком содер­жании спирта в цветочной воде, нам никогда не приходило в голову, что ее можно пить в качестве алкогольного напит­ка. Было очевидно, что г-н А. - алкоголик. К сожалению, наша работа с ним должна была закончиться, так как он представлял опасность для аптеки.

Кстати, цветочная вода имеет прекрасный усыпляющий эффект и бесценна (следует добавить две капли в питье перед сном) как средство против бессонницы.

Покупатели вскоре заметив любовь и заботу о них и стали доверять нам. Они понимали, что им порекомендуют более дешевые и натуральные продукты и скорее изготовят их сами, чем продадут готовый и дорогой товар, имеющий ис­кусственные добавки. Аптека стала приносить большие дохо­ды. Наше заведение представляло собой старомодную апте­ку, а мы были аптекарями, с которыми можно было поговорить и обсудить свои проблемы, то есть были врачами, которые умеют выслушать. Словом, мы были теми людьми, каких сейчас не встретишь.

Достаток приносит с собой опасность успокоенности. Иногда благодаря ночным размышлениям я чувствовала глубоко внутри то, что называется «беспокойством души». Было осознание, что этот период моей жизни может быть только периодом взросления, и ученичества и что ни в коем случае меня не должны соблазнить материальные блага и успокоенность, приносящие с собой богатство. Эта ситуация повторялась всю мою жизнь.

Продолжая работать в аптеке, я стала заниматься педи­кюром, что на самом деле означало продолжение того, чем я занималась раньше. И благодаря относительному спокойствию и миру, царившим в аптеке, я смогла начать свою первую практику. Инструменты, используемые мной, были как бы продолжением меня самой; мои пациенты чувствовали мою любовь и заботу о них. Моя практика рос­ла. Но, как всегда, в середине успеха я испытала как бы толчок свыше. Была середина 50-х. Я оказалась в чудесной маленькой деревушке Грейт Миссенден в Бакингемшире. Здесь я вновь вступила в борьбу за выживание, не имея средств к существованию. Это было временем испытания моей веры.

 

КИНГЗ РЭНСОМ

То, как Тидингтон - коттедж, расположенный на деся­тине земли - перешел в мою собственность, было похоже на чудо. В то время я еще только начинала свою практику в Грейт Миссендене и еле сводила концы с концами. Впер­вые я познакомилась с сельской местностью Кингз Эш, когда навещала пациентку, которая не могла выходить из дома. Ее коттедж Тидингтон находился на высоком холме, около 600 футов над уровнем моря. Оттуда открывался зах­ватывающий вид окрестностей, о котором в путеводителе было сказано как о прекраснейшем месте Чилтернза. Кот­тедж был окружен фермами, расположенными на склоне холма, внизу переходившими в долину. От этого вида зах­ватывало дух. Мне нравилось посещать это место, и когда я уходила, мне вновь хотелось вернуться туда.

Когда, к несчастью, моя пациентка умерла, до меня дошли слухи, что ее коттедж выставлен на продажу. Фи­нансовое положение в то время было не особенно хоро­шим, после приступа диабета мне пришлось лечь в боль­ницу, и старая поговорка «Кто не работает, тот не ест» очень подходила к ситуации. Я понимала, что должна уз­нать насчет Тидингтона, ведь красота этого места пре­следовала меня. Жить в подобном месте всегда было моей мечтой.

Я прервала свою утреннюю работу, как только узнала, что коттедж будет продан не так, как это делалось обычно - че­рез агентов по недвижимости, а что продажей будет зани­маться солиситер (стряпчий) в Беркхэмстеде. Я слышала также, что несколько фермеров, чья земля граничила с кот­теджем, предложили, как они считали, хорошие деньги за коттедж, желая приобрести эти земли для фермерского хо­зяйства. Сердце мое упало. Тем не менее я позвонила по те­лефону в Беркхемстед. Солиситер очень вежливо спросил: «Какова максималь­ная цена, которую вы готовы заплатить?»

Я ответила, что максимум, сколько я могу за него запла­тить, - это 800 фунтов.

«Один человек уже предложил 1500 фунтов», - ответил солиситер. Это была сумма, которую я никогда не смогла бы собрать, даже если бы продала все, что накопила в те­чение многих лет.

«Может быть, мне записать вашу фамилию?» - спросил солиситер. Я рассказала, кто я и как узнала о продаже, и вернулась к работе, уже ни на что не надеясь.

В ту ночь, ища успокоения, я взяла Библию и прочитала те страницы, на которых она открылась сама. Мое внима­ние сразу привлекли эти слова:

«Всякое место, на которое ступит нога ваша, бу­дет ваше».

5кн. Моисея. Втор. 11 -.24

Я села в машину. Было далеко за полночь, и, имея в ка­честве единственного компаньона луну, поехала в Тидинг­тон. Припарковав машину, я взглянула на долину, которая расстилалась внизу, освещенная лунным светом. Кругом стояла абсолютная тишина и витал дух ожидания. Я нача­ла обходить участок. Уверена, что если бы кто-нибудь уви­дел меня в этот момент, то подумал бы, что я сумасшед­шая. Я обошла весь участок три раза, словно это были стены Иерихона. Уезжая, мой взгляд еще раз устремился к луне. Я клянусь, она улыбалась.

В ту ночь сон мой был крепок. Мне снилось множество цветов, касавшихся моих ног во время ходьбы. Земля, по которой я шла, была покинута владельцем. Во сне меня приветствовали живые существа, которые танцевали в мою честь. Эту волшебную ночь я провела с эльфами, фе­ями и цветами, которых сопровождали представители жи­вотного мира. Моя душа пела.

Наступил следующий день. Казалось, предыдущей ночи не было. С утра зазвонил телефон. Может быть, пациент хо­чет назначить встречу? Мне хотелось бы быть очень занятой. Мой преданный друг и экономка Филис, которая была со мной в течение многих лет, подняла трубку.

«Вас спрашивает кто-то из Беркхэмстеда», - сказала она. Я поспешила к телефону.

«Мисс Уолл? Ваше предложение о 800 фунтах еще в силе?»

Мое сердце подпрыгнуло в груди. «Да», - сказала я, га­дая, что последует дальше.

«Тогда, - продолжал солиситер, - должен сообщить, что случилась странная вещь. Выяснилось, что владелицей коттеджа является сестра умершей». Он продолжал гово­рить о том, что она подсчитала, что в принципе было бы неразумно получать большую прибыль от продажи такого коттеджа. А узнав мою фамилию и то, что я ухаживала за сестрой, она захотела, чтобы я стала его владельцем, и готова продать по названной мною цене.

«Вы можете приехать сюда и расплатиться?» - спросил солиситер.

Я летела туда как на крыльях и не запомнила путеше­ствия ни туда, ни обратно. «О, благодарение Богу! Спасибо! Спасибо!»

В ту ночь я воздала благодарение Богу, стоя на пороге моего будущего дома. В этот раз я танцевала, смеялась и пела, и смех эхом раздавался в окружавшей меня тишине.

Год спустя я выбивалась из сил, пытаясь сэкономить ог­ромную по тем временам сумму в 200 фунтов. Такую цену назначили местные строители за восстановление ветхого коттеджа, чтобы он стал пригоден для жилья. Поля и красо­та вокруг не изменились. Я проводила многие часы, просто стоя там, разговаривая с окружающим миром и становясь частью прекрасной панорамы, которая расстилалась вокруг.

Моя практика в Миссендене росла, и когда я работала, то мечтала о маленьком коттедже, который меня ждал. Рабочий день заканчивался. Вечером я обычно сажала ра­стения и разговаривала с ними и с разными живыми суще­ствами в поле. Филис, о которой я упомянула выше и кото­рая была моим верным последователем, посадила в землю луковицы цветов разных расцветок. Так сад стал напоми­нать Голландию в миниатюре. Был даже вырыт небольшой пруд, и построен через него мостик, по которому, впрочем, мог пройти только глупец, так как надежность его вызыва­ла большие сомнения.

Однажды, бродя по заброшенному дому, я обнаружи­ла два письма, на которых стоял адрес местного совета. Строителями был послан запрос на получение разреше­ния перестроить сарай в гараж и внесение дополнитель­ных изменений. Я подумала, что второе письмо касалось налогов. Было ли получено разрешение? Я с готовнос­тью открыла первое письмо. Разрешение было получе­но, и моя мечта почти осуществилась. Я только что при­близилась к намеченной цели: 200 фунтов лежали в банке. По возвращении в Миссенден мой первый звонок будет строителям.

Мой взгляд остановился на втором письме. Интересно, какие налоги мне придется платить? Лучше открыть пись­мо и узнать. Не веря своим глазам, я смотрела на письмо. На верху страницы я прочитала слова: «Приказ на снос». Я еще раз посмотрела на конверт. Это письмо не может быть адресовано мне. Но на нем было написано: «Коттедж Тидингтон», и моя фамилия была написана четко. Может быть, я сошла с ума? По той же почте, от того же совета пришли два письма: письмо, дающее разрешение на стро­ительство, и приказ о сносе!

Едва ли колеса машины касались дороги, когда я мча­лась в Миссенден. По телефону из совета мне сообщили совершенно невозможную информацию. Приказ о сносе существовал за 25 лет до покупки коттеджа, сейчас же совет принял решение о строительстве дороги как раз че­рез мой участок.

Вряд ли понимая, что делаю, я попыталась связаться со старым, зарекомендовавшим себя солиситером, который, как я знала, был хорошо осведомлен об этических нормах совета. На месте его не оказалось, поэтому встреча была назначена с только что получившим квалификацию его коллегой.

То, что он мне сообщил, вряд ли можно было назвать хорошими новостями. Честное лицо молодого человека, сидевшего предо мной, было полно сожаления. И в его ис­кренности невозможно было усомниться.

«Против совета бороться бесполезно. - Он сказал то же, что говорили многие: - Если есть постановление о сносе, они его выполнят».

Сердце мое упало. Я вынуждена была это принять, но все мое существо восстало против такого решения. Я отвела взгляд, надеясь, что мой собеседник не увидит моих слез. Тут мой взгляд упал на новенький сертификат, только что пове­шенный на стене. Если бы я могла улыбаться в тот момент, я бы это сделала, вспомнив день, когда мой сертификат был поистине предметом замешательства и смущения. Я прочи­тала фамилию: Годбихиа (Бог пребывает здесь). Я задержа­ла дыхание. Это - знак. Если Бог здесь, почему я позволяю себе усомниться в вере. Я воспрянула духом и ушла, тепло поблагодарив его.

Моя жизнь - это всегда молчаливая молитва. Это связь с помощью абсолютной веры с Высшим Сознанием. Однако другие люди понимали и интерпретировали это превратно. Однажды меня со смехом спросили, есть ли у меня «горячая линия на небеса». Но это та вера, с помощью которой я рабо­тала, и всегда ощущала поддержку. И это единственный спо­соб, который я знаю. Я не знаю того, что мне дано, но увере­н







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.