Главная | Обратная связь

Антропологические истоки Afl. Культурный релятивизм в ретроспективе

Итак, юриспруденция с первых шагов своего существования не оставляла без внимания "неписаный закон», или «обычай». К нему было разное отношение на протяжении истории, но в целом движение шло в пользу писаного закона. В конечном счете возобладал подход, в соответствии с которым государственный закон считается высшей стадией бытования права, неписаный же если и признается в качестве источника

\083\

права, то в виде исключения или пережитка либо если он санкционирован государством.

Словом, в юриспруденции утвердился взгляд на социальную материю как абстракцию (Общество), эволюционирующую от простого к сложному, в результате чего обычай развивается в закон. Причем законодательство признается легитимным «цивилизованным» сообществом, если оно зиждется на универсальных (также абстрактных), западных ценностях, в основе которых лежит социальный индивидуализм («права человека»).

Однако существует и противоположный взгляд, рассматривающий социальную материю как конкретный уникальный социум (Культура), не подверженный действию каких-либо общих законов, не угасавший на протяжении всей истории. Эта линия нашла наибольшее воплощение в социально-культурной антропологии, которая изначально занималась изучением «периферийных» (незападных) систем, принципы организации социальной жизни в которых отличались от западноевропейских. Эго способствовало уходу от этноцентризма (европоцентризма), утверждению в научном сознании культурного релятивизма.

I. Релятивистскиевзгляды от Античностидо Возрождения

Несмотря на зачатки релятивистских взглядов у Древних, в целом их отношение к соседям характеризовалось этноцентризмом. Культурные отличия народов выступали в качестве обоснования легитимности военных действий против них. Действительно, у «варваров» отмечались такие недостойные черты, как групповой брак, храмовая проституция, каннибализм. Порой они считались и вовсе нелюдями, что делало насилие против них легитимным. Этноцентризм характеризует отношение греков и к «цивилизованным» вратам, например к персам. Геродот считает войну против них справедливой, так как это война демократии против деспотического Востока. Причем индивидуальные свойства чужаков, конечно, весьма дурные, опять же объяснялись их политическим и юридическим строем.

Со временем интерес к многообразию человеческих сообществ нарастает. В XVI веке французский философ М. Монтень констатирует: «Ни в чем мир не оказывается столь различен, как в обычаях и законах. Нечто, считающееся здесь омерзительным, в другом месте приемлемо <...> Нет ничего счоль крайнего и ужасного, что бы не было принято и разрешено обычаями некоторых народов» (Монтень 1958: 142). Словом, он утверждает, что человеческие «воззрения и нравы» бесконечны в своем разнообразии, отстаивая равноправие культур: .(Дикари для нас нисколько не большее чудо, нежели мы сами для них, да к этом)' нет и никаких оснований; это признал бы каждый, если б только сумел, познакомившись с чужими для нас учреждениями, остановиться затем на привычных и здраво сравнить их между собой. Ведь все наши воззрения и нравы, каков бы ни был их внешний облик, — а он бесконечен в своих проявлениях, бесконечен

\084\

в разнообразии, — примерно в одинаковой мере находят обоснование со стороны нашего разума.„ Отсюда и проистекает то, что все отклонения от обычая считаются отклонениями от разума, — и одному богу известно, насколько по большей части неразумно». Интересна и рефлексия автора по поводу собственной культуры, которая не имеет рационального объяснения: «Кто пожелает отделаться от всесильных предрассудков обычая, тот обнаружит немало вещей, которые как будто и не вызывают сомнения, но вместе с тем и не имеют иной опоры, как только морщины и седина укоренившихся представлений. Сорвав же с подобных вещей эту личину и сопоставив их с истиною и разумом, такой человек почувствует, что, хотя прежние суждения его и полетели кувырком, все же тточва под ногами у него стала тверже. И тогда, например, я спрошу у него: возможно ли что-нибудь более удивительное, чем то, что мы постоянно видим перед собой, а именно, что целый народ должен подчиняться законам, которые всегда были загадкой для него...» (Монтень 1958; 149). Монгень считал, что неписаные законы туземцев основаны на естественных законах природы: «Итак, эти народы кажутся мне варварскими только в том смысле, что их разум еще мало возделан и они еще очень близки к первобытной непосредственности и простоте. Ими все еще управляют законы природы, почти не извращенные нашими» (Монтень 1958: 262).

Любопытно, что уже в середине XVII века было осознание того, что европейцам следует вести себя сообразно традициям той культуры, в которую они попадали. Например, инструкция викариям Парижа (1659) предупреждала относительно первых апостольских миссий в восточную Азию, чтобы миссионеры были терпимы к нравам аборигенов, не пытались переместить Францию в Китай, поскольку у каждого народа свои обычаи. Луи Ле Копт (1656-1729) говорил: «Китайцы смотрят на наши религиозные нравы с таким же удивлением, как мы на их нравы» (Клейн 1999).