Здавалка
Главная | Обратная связь

Чемпионат пятый (1963)



 

Глава 159.

 

Остановиться. Осмотреться. Вслушаться в других, в себя.

Тренировки. Мне казалось, я приговорен к "железу". Все дни, лучшее всех дней - его собственность. И никто не властен над другим порядком. Все замыкалось на власти тренировок, на подчиненности тренировкам.

Новая сила! Черпать ее! Черпать!.. Я так любил силу, что все испытания ничего не значили.

Господи, в зале я пьянел! Жизнь потоком вливалась в меня. Я вминал "железо" в себя, тяжелел усталостью, ощущая жизнь каждой ничтожной частицей себя. Это восприятие жизни обострялось чрезвычайно. Мгновение за мгновением я пропускал ее через себя - благословенны все эти дни, счастье этих дней, ощущение нежности и могущества этого потока жизни в себе. Откидывались на подоконник мокрые майки, волосы слипались, глаза белели, руки надувались огромными синими венами - реки жизни; мои верные слуги - руки...

Разве будущие поражения соперников видел я в те мгновения? Разве неудержимая бычья сила кружила мне голову?..

Я - и сила, я - и жизнь - мы упивались чистотой любви, широтой дней и всего, что в них умещается...

Быть силой - здесь схождение и разлом всех смыслов. Я это понял позже.

А пока - плата за каждый день силой. Расплата. Время всегда теснит силу большого спортсмена.

Превратить усталость в выдумки. Перемалывать усталость. Энергия всех побед - любовь. Проигрывает тот, кто перестает любить. Бездарен тот и лишь тот, кто лишен способности любить. Любить в полном смысле этого слова - терять себя, не придавать значения себе, гордиться нахождением чувства, быть властью чувств. Это и есть бесконечность воли. Время подчиняется законам воли. А я... я покачнулся в любви к спорту, спорту доказательств своего превосходства...

Глава 160.

 

"...Мы встретили олимпийского чемпиона по дороге в зал. Он в отличном настроении и приветливо со всеми здоровается.

Пока он готовился к разминке, мы выбрали подходящий момент и задали ряд вопросов. Первый и самый главный: "Как, собственно говоря, можно развить в себе необыкновенную силу?"

"Только в результате длительных и прежде всего непрерывных упражнений,- говорит Власов и, будто предвидя наш следующий вопрос, продолжает: - Чтобы овладеть техникой какого-либо вида спорта, достаточно поработать два-три года. Чтобы развить в себе силу, нужны многие и многие годы".

Разминка очень основательная. Атлет бегает, преодолевает различные препятствия высотой 120-130 см, упражняется с двадцатикилограммовой гирей, играет с увесистым медицинским мячом...

Уже в начале тренировки Власов поднимает не менее 100 кг. Пружинящее движение - и штанга на груди. Далее следует быстрое выжимание, пять раз подряд.

Сила!

Теперь он приступает непосредственно к самой тренировке. Вес снаряда увеличивается на 40 кг. Власов выжимает штангу три раза, все еще без заметного напряжения. Этому не надо удивляться: на тренировках он выжимает до 190 кг...

Сегодня Юрий ограничивается 180 кг: нужно сохранить силу для рывка и толчка.

"Для новых побед и новых рекордов необходимо развивать силу всех групп мышц,- замечает его тренер.- В особенности мышц спины и ног. Эти группы мышц можно развить интенсивными силовыми нагрузками"".

Власов завершает свою программу в рывке максимальным весом. Отдышавшись, он начинает приседания со штангой на плечах. Он делает одно приседание за другим. Вес штанги все время увеличивается. Штанга вибрирует, "кряхтит" под тяжестью. Кажется, металл не выдержит нагрузки.

А атлет? Он отдыхает три минуты... и идет повторять упражнение-десять подходов в приседаниях. Делает потому, что знает: вряд ли есть какое-нибудь более полезное упражнение для мышц ног.

Двенадцать тонн в воздухе

"Ну, теперь будет спокойнее",-переводит дух Власов, приводя в порядок свою специальную скамейку для выжимания штанги лежа с наклонной доской...(Наклон доски сорок пять градусов. Я старался приблизить работу мышц к их работе в стойке при выполнении классического жима). Упражнение способствует укреплению мышечной массы рук и увеличению объема груди, позволяя избежать крайне неприятные нагрузки на позвоночник, которые испытывают штангисты в классическом жиме (В этом упражнении облегченный режим работы сердца, возможность глубоко расслабить мышцы в повторных выжиманиях без опасений за позвоночник. И, наконец, можно выжимать гораздо большие веса, чем в стойку). Власов, ревностный поборник здоровья, настойчиво убеждает своих товарищей спортсменов больше внимания уделять этому упражнению. Сам он включает жимы лежа под наклоном почти в каждую тренировку...

Теперь Власов завершил основную часть тренировки и подводит краткий итог: меньше чем за два часа он поднял примерно 12 тонн металла.

Мы спросили, почему он не отрабатывает рывок и толчок.

"Сила развивается не в результате бесконечного повторения жима, рывка и толчка,- говорит Власов.- Ее основой являются вспомогательные упражнения и тщательно продуманная общефизическая подготовка".

Власов считает, что дальнейшее развитие тяжелой атлетики возможно лишь через развитие... силовых качеств, совершенство тренировки.

Тренировка с гирями

"Есть хорошие атлеты, которые никак не могут сдвинуться с места, так как считают, будто главное - это "техника", и занимаются в основном рывком и толчком... Я не хочу принижать роль "техники". Без нее сила, вернее сказать, силовая тренировка - напрасный труд. Но все надо делать разумно и соблюдая чувство меры".

Юрий просит прощения: он вынужден прервать беседу и продолжить тренировку... Атлет берет двухпудовые гири и выжимает их десять раз подряд. "Великолепное упражнение,- говорит Власов.- Раньше многие борцы использовали гири на тренировках. Сейчас нет. А жаль!

Более подходящего упражнения, которое развивает одновременно и гибкость и силу, трудно найти".

В любое время года Власов заканчивает тренировку бегом на свежем воздухе. Он меняет при этом темп, чередует медленный бег и быстрые старты, пробегая примерно два-три километра.

Приводим некоторые дополнительные подробности его тренировок. Чтобы развить силу спины, он делает наклоны вперед со штангой на плечах (К сожалению, я прибегал к этому упражнению очень редко. Поврежденная шея не позволяла надежно держать штангу), приседания со штангой на груди; он делает упражнения на брусьях с грузами, прикрепленными к ногам; развивает мышцы живота (я привязывал к стопам 15 кг и поднимал прямые ноги к перекладине пять-восемь раз.-Ю. В.} и т. д. В те дни, когда Власов занимается общефизической подготовкой, он с удовольствием плавает (в главные годы тренировок я не бывал в бассейне.-Ю. В.), делает упражнения на кольцах, на бревне, на коне (я вспрыгивал на "коня" высотой 130-140 см по три-четыре раза, с низким "конем" работал на растяжение связок ног и тазобедренных сочленений.-Ю. В.), играет в мяч (работа с набором медицинских мячей, самые разные упражнения.-Ю. В.). Данные виды работы он практикует тогда, когда не тренируется со штангой (в подготовительный период - а этот период составлял несколько месяцев - доля этих упражнений, без штанги, по их времени в тренировке приближалась к пятидесяти процентам.-Ю. В.).

Мы перечислили здесь средства и методы, которыми Власов кует победное оружие.

"Какие же это тайны?"- спросят спортсмены. И действительно, так сейчас тренируются почти все. Но Власов не имеет равных.

Да, это так. Нет совершенно никаких тайн в тренировках Власова. Просто Власов - единственный в своем роде, необыкновенно одаренный спортсмен. Кроме того, он думающий атлет. И если этот во многих отношениях великий человек берется за что-либо, то он действует по принципу "семь раз отмерь, один раз отрежь". (Если бы это было так! Я кидался в работу, как наркоман.- Ю. В.} Он все делает уверенно, основательно, и самое главное - он все делает продуманно.

Мы рассказали о более чем трехчасовой тренировке олимпийского чемпиона. Если полистать его дневник, то окажется, что упражнения, проделанные за эти три часа,- лишь малая толика всех тех упражнений, которые Власов выполняет обычно" (Пересом, В. Три часа с Власовым.- Атлетик, 1963, № 16).

Я не сочинял тренировку ради репортеров. Была работа. Для посторонних - лишь выхват из всего вала работы. Для зрителя, даже профессионального, оставались скрытыми существо тренировок, смысл их строения.

Существо и форма. Смысл жизни и ее картинки.

Глава 161.

 

С тренировками я опять запаздывал. Организм был разболтан после потрясений весны и лета. Даже простые тренировки выводили из равновесия. Почти после каждой я чувствовал себя физически нездоровым. Я ждал выправления здоровья, но оно что-то не торопилось даже к своей обычной норме. Крепко качнул меня нервный срыв...

Конец декабря шестьдесят второго и почти три недели января нового года я провел на Кубе.

Она еще жила напряжением Карибского кризиса - недлинные месяцы отделяли от него. Мы приехали вскоре после правительственной делегации во главе с первым заместителем Председателя Совета Министров СССР А. И. Микояном.

Я навестил виллу Хемингуэя. Дом еще не набрал лоск музея - жил жизнью своего хозяина. Открытость вещей, ненарочитость, и даже слуги на местах.

К людям, подобным Хемингуэю, приложимы слова Альберта Эйнштейна: "Моральные качества замечательного человека имеют, вероятно, большее значение для его поколения и для исторического процесса, чем чисто интеллектуальные достижения. Эти последние сами зависят от величия духа, величия, которое обычно остается неизвестным" (Кузнецов Б. Г. Эйнштейн. М., Изд-во АН СССР, 1962. С. 284).

Я вернулся с Кубы опять расклеенным. Потеря режима, отсутствие тренировок, опять нагрузка на нервы (я выступил с лекциями свыше двух десятков раз, а у меня практически любое выступление, даже просто интервью,- на повышенных, если не на предельных, оборотах нервов) - следовало незамедлительно восстанавливать силу. Соперники не ждали, а я уже так давно не только не продвигался вперед, но и не вел правильных тренировок. А что, почему - до этого ведь никому нет дела. Ты должен выдавать силу - или убираться из игры.

Великая гонка не делает исключения. Атлеты находят все новые и новые подступы к силе. Мой результат в Риме потряс воображение людей. Через двадцать четыре месяца его повторил в Будапеште Шемански, и тот "фантастический" результат сошел за будничный. Это - именно великая гонка. Ни один результат не может обезопасить от поражения, если не обновляется в год или два. Значит, в год-два найти новую силу! Найти или навсегда выпасть из великой гонки.

Я чувствовал себя своим в этой гонке. И не только своим, но и ее хозяином. Великий искус быть сильным снова превращал работу над собой в радость.

Этот искус, а с ним и желание оторваться от соперников исказили представления о тренировке. Я двинулся в новые испытания, в новый поиск. Мне следовало привести в полный порядок все системы организма. Я пренебрегал сбоями, больше того - презирал любые сокращения нагрузок как слабодушие и отступничество. До сих пор все уминалось в тренировках - ошибки и травмы. Я всегда выходил из тренировок обновленный и счастливый, даже если был перетренирован, что называется, вдрызг. И всегда - с опытом нового, драгоценностями этого нового.

Глава 162.

 

На Кубе я познакомился с многими, кто знал Хемингуэя. От капитана шхуны "Пилар" Грегори Фуэнтэ я узнал, что в 1936 году Хемингуэй побил мировой рекорд, поймав у берегов Бимини (Багамские острова) на спиннинг мако, которая весила 354 кг. Мако - родственница белой акулы, прозванной "белой смертью".

Роберто Эррера, исполнявший отдельные поручения Хемингуэя и считающий себя его секретарем, написал на томе из собрания сочинений писателя, привезенном мной из Москвы, слова любви к Папе (так звали Хемингуэя его друзья).

Эррера служил в универмаге. Там, за прилавком, я и нашел его. Я слушал Роберто до рассвета в своем номере гостиницы "Свободная Гавана". На стуле напротив нас стоял портрет Хемингуэя. Я тоже взял его с собой из Москвы - обложка "Лайфа", посвященного памяти писателя. Это очень тронуло и расположило Эрреру. Я услышал много интересного. Как и Ремарка, я мечтал увидеть Хемингуэя. Не называя себя, не смея называть себя, вообще не называясь, просто взглянуть на Мастера. Так же, несколько лет спустя, я стоял у калитки дома Паустовского. Я так и не отворил калитку.

У меня отвращение к излияниям чувств. Это удерживало от схождения с близкими по духу людьми. И все же, как думается теперь, я был не прав. Мастеру нужны добрые слова. Очень нужны. В большом мастерстве, в душевной щедрости Мастер все равно одинок. Слова понимания его труда всегда нужны ему. А какими еще могут быть слова, обращенные от сердца к сердцу?..

На Кубе я был представлен Че Геваре, разговаривал с Фиделем Кастро. Республика оставляла яркий след в памяти, ведь с победы революции минули всего три года.

После в дневниках Че Гевары я прочел, что именно в эти месяцы завершалась подготовка к переброске его в Боливию. Обращала внимание внешность: землистое, одутловатое лицо астматика, несколько мрачноватый взгляд исподлобья...

Глава 163.

 

К началу 60-х годов классический жим окончательно выродился в трюковую разновидность толчка, вернее толчкового швунга, или в выкручивание веса с глубоким провалом спиной назад, вполне справедливо запрещенных правилами.

От меня жим прихватывал большую часть энергии. Я "обложил" силу множеством вспомогательных упражнений: отжимы на брусьях с отягощениями, жим широким хватом, жим лежа с наклонной доски, жим из-за головы, "брэдфордовский" попеременный жим. Каждое из упражнений воздействовало на определенную группу мышц, участвующую в классическом выжимании штанги, обеспечивая мощный срыв веса с груди, преодоление зависания его в мертвой точке - положении переноса главных усилий с одной группы мышц на другие. Те и другие в данном положении действуют не в оптимальном режиме: следует за счет скорости, то есть силы определенных мышц, проскочить это мертвое зависание. Потом дожимание веса в классическом жиме - тут работают мышцы, разворачивающие лопатки, трапециевидные мышцы, разумеется, и трехглавые рук. Надо все мышцы - и не названные - не только вытренировать, но и вытренировать в соответствии одна с другой. Тогда усиление сложится непрерывным, имеющим опоры во всех точках прохождения веса.

И вот эту сложную, очень объемную работу (болезненную для позвоночника) зашельмовали трюковым жимом. Многие атлеты годами готовили мышцы к новым весам, взламывали сопротивление новых весов; другие - подменили эту работу шлифовкой трюка, когда и судейский глаз не успевал отмечать подлоги. К примеру, подлоги за счет удара ногами: атлет, выпрямляясь, бьет грудью по грифу - это запретный прием, так как на вес воздействуют не руки, а ноги.

Все большая и большая доля "технического" жима, как стали его уклончиво называть, благополучно преодолевала строгости судейства. Подлоги вытесняли честный жим.

Атлеты оказались в неравном положении. Одни продолжали работать над жимом согласно правилам настоящего классического жима, другие все более изощрялись в "техническом" жиме, который не требовал выдающихся силовых качеств. Трюковая манера жима сводила его тренировку к простейшим упражнениям, экономя силу для тренировки рывка и толчка. К примеру, у меня тренировка классического жима отнимала свыше половины всего времени и энергии. Выигрыш качества и количества от тренировки у атлетов, освоивших "технический" жим, оказывался более чем основательный. Особенное значение для "технического" жима (швунга) имел вес атлета (из обычного принципа взаимодействия масс, ведь здесь штанга не выжималась, а ударом тела отправлялась наверх). Это вызвало дополнительное стремление ряда атлетов наесть собственный вес. Таким образом, вместо мужества силовой тренировки наблюдался процесс отяжеления атлетов, выхолащивания силовой работы, выигрыш результата трюкачеством.

К большим килограммам в жиме уже подступали атлеты, вовсе не обладающие достойной силой рук. Убедиться в этом просто. Они оказывались жалкими во вспомогательных упражнениях, закладывающих истинную силу, где само положение атлета (тело, станок) исключали какую-либо темповую подачу снаряда. Тут мои соперники проигрывали мне чрезвычайно много.

Дело явно подвигалось к вырождению древнейшего и славнейшего из атлетических упражнений, одного из первых, в котором почетно пробовалась сила.

И судейство явно буксовало - отсутствовали объективные формы контроля, по-прежнему все определялось на глазок; борьба сразу же учла это, пустив тренировки по новому руслу. Само по себе это не было такой уж новостью. И в старину практиковали жимы из хитрых. Но они являлись исключением, и атлеты рисковали напороться на нулевые оценки в соревнованиях. Впрочем, такие выжимания и не выдавали за жим, а называли "выкручиванием". Теперь контроль забуксовал.

В те годы я выжимал, лежа на доске под углом сорок градусов, штангу весом от 220 до 230 кг помногу в нескольких подходах (Некоторые атлеты имели в этом упражнении значительные результаты, но в том случае, когда практиковали его умышленно -для рекорда. В ряде стран фиксируются такие рекорды. Я держал тренировочный вес в зависимости от задач, которые предстояло решать в классическом жиме. Специальной же тренировкой этот жим лежа (или под наклоном) можно было куда как разогнать. Но я берег силу для других упражнений. Я не смел распылять силу. Всем повелевал принцип целесообразности).

Вес штанги в жимах из-за головы довел до 170 кг - я отжимал его три-четыре раза в подходе (в основном этот вес был освоен к Играм в Токио), а также порядочные веса брал в жиме широким хватом. Этот последний жим немилосердно осаживал позвонки ("закусывал спину", как говорят атлеты) - очень неудобный упор, на заломе спины. И все же профилактические наклоны со скамеек с гирей уберегали от радикулита и прочих неприятностей.

Борьба между атлетами двух школ приняла неравный и оскорбительный характер. Лжепатриотические соображения исключали принципиальную дискуссию. Отмечались лишь особо скверные приемы "технического" жима. Однако тренировки перестраивались именно под него.

Результат не заставил себя ждать. После Олимпиады в Мюнхене (1972) классический жим был изъят из программы соревнований. Двоеборье из рывка и толчка сменило прежнее классическое троеборье. С одной стороны, это безусловная потеря, но с другой - это упражнение не из полезных. Позвоночник изнашивается жимами безбожно.

Глава 164.

 

Аристотелю принадлежит выражение: нельзя одновременно быть и не быть.

При расширении этого понятия, приложении его к поведению людей оно обретает смысл, вдруг освещающий все нелепости нашего состояния, давая представление о существе каждого определенного бытия вообще.

Оно чрезвычайно помогло и постоянно помогает мне верно оценивать свое поведение, примирять чувства с разумом и жить в условиях, когда нет сил жить.

Нельзя одновременно быть и не быть...

Нет, это не значит, что надо быть оппортунистом, соглашателем, принимать смирение.

Такое понимание исключает все промежуточные состояния, калечащие душу и тело. Оно уничтожает неопределенность позиции, наделяет ясностью поступков и преодолением себя.

В жизни надо определиться, строго выбирать свою сторону, позицию. Всякое промежуточное состояние уродует человека, не решая задачи его бытия. Человек саморазрушается в раздвоенности. Раздвоенность есть прямой путь к самоуничтожению... Перейти огненную черту и стать тем, кем надлежит быть. Пасть под ударами судьбы, но не быть у нее в просителях... Нельзя одновременно быть и не быть... И не удивляться, всегда помнить: кто в клетке зачат, тот по клетке и плачет. Горькая правда...

Глава 165.

 

Если говорить о подлинно однозначной тренировке, ее у меня не было. Никогда не было.

Я делил спорт с учением в академии. Спорт подразумевался как нечто третьестепенное, зависимое от занятости в академии и прочих дел. Учился я без всяких поблажек. Да они и невозможны были в военной академии, а Военно-воздушная инженерная академия имени Н. Е. Жуковского - учебное заведение с традициями, отборным профессорско-преподавательским составом и духом благоговения перед знаниями и наукой.

Здесь умели учить, но и спрашивать тоже. Шесть-семь часов лекций, затем лабораторные занятия, курсовые задания, консультации. Что оставалось спорту, то и оставалось. Но именно в год окончания академии я стал чемпионом мира, свалив самый тяжелый из рекордов мира - официальный рекорд в толчковом упражнении великого Эндерсона.

А после академии опять невозможность сочетания главного труда - литературного - с большим спортом. Опять спорт довольствовался тем, что оставалось от сил и времени, и ведь тогда вообще не существовало восстановителей; ни сном ни духом не знали о них, ни о законных, ни о противозаконных...

Редкими месяцами я был связан со спортом всей жизнью. Месяцы эти можно счесть по пальцам.

Искусство владеть будущим.

Вести поисковые тренировки в зиму 1963 года было опрометчивостью. Слишком много я их уже принял, потому и сорвался весной, не переварив. Точнее, я подавился ими. Надо было дать организму время на усвоение, а я все торопился.

Следовало переключиться на облегченные тренировки. Они обеспечили бы несравненно больший прирост силы, и самое важное - скрепили бы здоровье. Я чересчур давно изнурялся работой на износ. Прок от очередного поиска был сомнителен - теперь это очевидно, а тогда... Тогда сама мысль о смягчении тренировок казалась изменой заветам силы. Я проявлял ограниченность фанатизма и упрямство недостаточной опытности, я бы даже сказал, зрелости. До таких тренировок надо дорасти не только силой...

Искусство владеть будущим. Я страшился упустить будущее. Я искал силу в усталости, разваливал себя.

Эта цель - 600 кг! Пробиться, искать, не отступать. Трезво оценить обстановку я не мог. Я заложил в природу работы самую серьезную ошибку. Она давала знать о себе многие годы...

В этой горячечной игре за результат я допускал спад в тренировках лишь за чертой 600 кг. Думаю, и это был самообман. Я погнал бы себя на новый результат. Ведь без движения спорт - своего рода продажа себя. Это было моим убеждением. Я мог изменяться, брать силу - следовательно, управлять движением. Задушенность нагрузками я преодолевал частым "дыханием", "учащением дыхания", но не снижением ритма и объема работы. Ведь к моменту моего ухода из спорта основная часть пути до 600 кг была пройдена: от официального мирового рекорда в сумме троеборья 512,5 до 580 кг - последнего моего рекорда в сумме. Главная сила взята в тренировках. Пусть в жадности, недостатке отдыха, но взята.

Искусство владеть будущим.

Усталость снова начала кренить меня. Я снова западал в грозную перетренировку. И без того я не выскребывался из нее уже второй год, однако старательно навешивал новую усталость. Следовало удивляться стойкости организма. Я был по-звериному живуч. Ну а как иначе достать такую силу?!

Нервное истощение держалось цепко. Писать о его проявлениях нет нужды - это болезнь, пусть временная, функционального характера. Но дни были настолько огненно-злыми, что я мучительно-натужно переваливал через каждый. Не жил, а, казалось, сдвигал огромную колоду, которая заслоняла свет и воздух.

Чтобы устоять, жить и снова собирать тренировки, я сложил девиз: "Я отвергаю и не принимаю все правила! Я подчиняю мироздание и все его процессы своей воле! Я изменяю неизменяемое! Мой организм подчиняется только моим законам! Высший судья - моя воля!"

Опять я топтал себя. Опять взводил волю и все взваливал на волю.

Я повторял эти слова дни и ночи: стать выше всех сомнений и слабостей, выжечь в себе цели - и служить им, даже если сотру себя, очень быстро сотру себя...

Отрешенные идут по этому пути. "На этом пути,- говорят они,- белое, синее, желтое, зеленое, красное... Этот путь найден, по нему идет знаток, добротворец, состоящий из жара..."

Да, труд на этих кругах постижения силы (во всем многообразии ее понимания) - жар! Белое, зеленое...- вехи знаний, достоинство опыта. И отрешенные - те, кто выдерживает направление только на цель, поклоняется лишь справедливости и с каждым шагом теряет страх...

Правы философы: ничто сколь-нибудь значительное в мире не совершается без страсти.

Вопреки всей усталости, ошибкам сила созревала. Я носил ее, слышал ее. Поил ею мышцы.

Счастливы ищущие!

Новые тренировочные результаты лишали всякой убедительности доводы моего тренера Богдасарова в пользу более спокойных тренировок, а он постоянно предлагал мне снизить объем работы, привести себя в порядок, беречь себя. Богдасаров был, конечно, прав.

Я люблю гордость большой силы. Те из ее хозяев, которых я знал или о которых читал - их уже не было,- отличались достоинством и гордостью. Всем присуща была общая черта -органическая несовместимость с угодничеством, кроме разве некоторых. В настоящей силе это сразу просвечивает. Это как бы ее душа.

...Я обычно обходился без утренних зарядок, да и настоящие длительные прогулки редко позволял себе: время забирали работа над рукописями, книги и тренировки. Я вообще крайне редко отдыхал. Пренебрегал отдыхом, считая его недопустимой роскошью. Я так понимал: мне отпущено очень мало времени. Сила во мне ненадолго, а спорт обеспечивает мое учение в литературе. И я гнал... с юношеских лет до последних подходов к штанге в большом спорте. Однако на этом гонка не кончилась и отдых не приблизился... И я снова гнал...

Такой режим жизни я считаю серьезным упущением для силы. Я никогда не был только атлетом. Никогда мои мышцы, мозг и тело не служили только силе. Я рвался в будущее, которое не представлял себе без литературы, а настоящее рассматривал лишь как одно из средств продвижения к цели. И топтал настоящее... Попутно с литературой я занимался историей, и в основном по источникам. Впрочем, какое это занятие! Это без преувеличения - страсть. История, как и память, оживляет прошлое, простирая его в будущее.

Глава 166.

 

И все же хроническая утомленность при необходимости круто увеличить результат к будущему чемпионату мира вынудила нас с тренером произвести изменения даже в тренировочных средствах. Великая гонка называла новые цифры. Неспособные обратить их в силу мышц отпадали. Отчасти в этом и скрывалась причина поиска новых приемов тренировки. Изучение ее других направлений. Найти, раскопать силу...

Мы основательно сократили набор упражнений, но это не являлось уступкой. Наоборот, это позволяло увеличить нагрузку на главные мышцы. Так или иначе, упражнения из сокращенного набора заменяли почти все упражнения по совокупному воздействию на организм. Тренировка стала более поджатой, как бы менее неряшливой. Кроме того, мы отказались от координационно сложных упражнений. Вообще свели к наименьшему все то, что вызывает напряжение внимания и, таким образом, дополнительный нервный расход. Усталь физическая устраняется нехитро, нервная - долго, болезненно и прихотливо. А тренировки в пятнадцать-тридцать тонн за четыре часа работы при высокой интенсивности потрясали организм. Ведь мы не пользовались восстановителями, а жили и тренировались в обычных городских условиях на обычном питании. Господи, эти очереди! За всем - очереди!

По-прежнему мы мало "зубрили" технические элементы, что тоже высвобождало время, а дополнительное время - это опять-таки увеличение объема силовой работы. Да, сила! Только она подчиняет победы!

Гибкость и скорость - качества возрастные. При всем голоде на время мы ввели много упражнений на гибкость и поддержание скоростной реакции. О гибкости мы никогда не забывали еще и потому, что она сберегала суставы. Работа с предельными тяжестями предполагает крайние из допустимых растяжений суставных связок, нагрузку на узлы связок, головки мышц. Не всегда классические упражнения классически удавались на соревнованиях: тогда суставы оказывались в критических режимах - их подготовленность и уберегала от травм, не говоря уж о том, что гибкость сама по себе выигрыш в силе (глубже сед, глубже "разножка" и т. д.).

Режим для сердца в тяжелой атлетике весьма далек от полезного. Поэтому силовую работу необходимо сопрягать с бегом после тренировки. "Мотор" нужно держать под нагрузкой и контролем.

О канонах. При выполнении рывка я, согласно принятым канонам, держал ноги в стартовом положении сравнительно выпрямленными, дабы сразу обеспечить скорость штанге. Лишь в ту зиму я окончательно убедился, сколь много теряю из-за бездумного копирования. Ведь ноги у меня значительно крепче спины. Так зачем в повиновение канону я выбрасываю из усилия самые мощные мышцы? Зачем взваливаю на более слабые мышцы спины основную работу? Не проще ли изменить старт? По совету тренера начал пробовать новый старт давно, еще перед Играми в Риме (1960), но только сейчас убедился в его преимуществах. Следовало вводить его в работу без ограничений. А старт забавный - толчковый, но для рывка!

Особое внимание я обращал на крепость брюшного пресса.

Все это, само собой, тренировочные мелочи. Поиск же касался существа тренировки.

Разумное питание, умение дышать, обилие свежего воздуха - основа нормальных обменных процессов. Об этом знают, но все внимание приковано к силе, отчасти и к размеру мышц, а также - громадному собственному весу. Чтобы избежать крупных неприятностей со здоровьем, как-то сбалансировать вред перегрузок большого спорта, надо помнить о разумном питании, полноценном отдыхе и закаливании. Тяжелоатлеты несут урон от неполноценного дыхания. Поэтому нужно осваивать специальные упражнения, не с тяжестями. Я, к сожалению, понял это слишком поздно...

Глава 167.

 

Традиционные мартовские соревнования Приз Москвы я пропустил. Шемански дал спектакль на полусиле. Он приехал не для опробывания мускулов своих и соперников - увидеть Москву. Этот атлет, как никто, умел распределять силу. Умел собираться. Глядя на его выступления из заурядных, нельзя вообразить, как он способен меняться в главной борьбе! Вялый, скучноватый, даже просто слабый, он преображался...

В те месяцы я открыл для себя А. И. Герцена и не мог отвести взгляда от слепящего света строк: "Он веровал в это воззрение и не бледнел ни перед каким последствием, не останавливался ни перед моральным приличием, ни перед мнением других, которого так страшатся люди слабые и не самобытные..." (Герцен А. И. Поли. собр. соч., 1956, т. 11. С. 16).

А Бальдассаре Кастильоне!

"Нужно повиноваться истине, а не большинству".

Или его же: "...правда и состоит в том, чтобы говорить то, что думаешь, даже если заблуждаешься..."

Не сворачивать с избранного пути, быть преданным центральным мыслям, не разменивать эти мысли; победами и стойкостью утверждать правоту моральных принципов, гордиться принадлежностью к великим заповедям прошлого и настоящего.

"Истину нужно искать и принимать, отстраняя все посторонние для этого соображения, даже соображения добра",- моральность этой формулировки заставила меня ломать голову. Как без добра? Разве может быть здоровым то, что приносит в жертву добро?.. Снова и снова я заходил на эти мысли. Где ответ, в чем?.. А ведь именно в ответе - направление жизни; именно он, ответ, обнажит это направление и, следовательно, определит все дни твоей жизни... Она должна быть подчинена истине. Стремление найти истину и безусловно согласиться с ней - это обязательное требование, общее и для науки, и для морали,- позже эти своего рода постулаты подробно сформулирует советский математик академик Александр Данилович Александров, ректор Ленинградского университета в 50-60-е годы.

В тех месяцах - все противоречия моей тренировки. Я определенно выходил на новые результаты, преодолевал болезненность. Ту болезненность, которая не смывается неделями отдыха, заботливостью и уходом...

И я снова любил силу. Любил все той же молодостью чувств. Меня примяли борьба и ошибки, запалила гонка, но чувства не изменили цвета.

И в то же время все больше и больше людей вмешивалось и втиралось в мою жизнь. Все больше и больше я терял себя, становился человеком-символом. Я знал, что и почему, но это не избавляло от нелепой выставленное напоказ. Подобная жизнь убивает искренность.

И еще я страшился заданности в жизни. Она вытравляет человеческое. Знать, что будет спустя неделю, год, годы. Быть в казарменном шаге... А человек - это стихия. Он безграничен. И вдруг поднимается над самим собой. Он всегда таит возможность быть другим и созидать новое. Но только не жевать дни! Только не хоронить дни!

Глава 168.

 

Чемпионат США 1963 года выигрывает Сид Генри, в троеборье-1125 фунтов (510,3 кг). Мягкий, деликатный, в полном смысле интеллигентный, он казался случайным в "железной игре", или, как ее однажды назвал тренер и атлет, а по профессии архитектор Дмитрий Петрович Поляков, "железной свалке". И говорено то было старым атлетом с таким язвительным двусмыслием!..

Я видел, Генри увлечен силой, но не настолько, чтобы отдавать себя. А это определяет душу тренировки. При всем том Генри был смел и решителен в соревнованиях.

Что до интеллигентности... После чемпионата мира в Стокгольме Лев Кассиль напечатал в "Вечерней Москве":

"Незадолго до отъезда в Рим я говорил о Власове с одним из наших тяжеловесов, в прошлом не раз уходившим с помоста в звании чемпиона.

- Боюсь я за него, признаться,- сказал мне атлет.- Нервы могут подвести. Очень уж он у нас интеллигентный.

...И недаром в книге "Дороги ведут в Рим" приводится высказывание старого итальянского журналиста о Власове: "Невероятно! Это же ученый, а не штангист..."

Американские соперники Ю. Власова тоже делали ставку на то, что у нашего атлета сдадут "интеллигентные нервы"... Но он сумел собраться и доказать, что воля у него не слабее мышц. Он ушел с помоста, вернее, был унесен на руках восторженными "тиффози" чемпионом Олимпиады... показавшим совершенно невероятный результат...

Помнится, что в Палаццетто делло спорт не нашлось даже соответствующих таблиц. Цифру рекорда пришлось выводить от руки мелом на демонстрационной доске.

"Век Андерсона" сменился "веком Власова"..." (Кассиль Л. Перо и штанга.- Вечерняя Москва, 1963, 10 октября).

На мой взгляд и опыт, как раз черная, бессознательная сила неустойчива в борьбе. Она по природе своей лишена устоев, а следовательно, и способности сносить испытания, предполагающие определенные волевые напряжения, жертвы, самоограничения.

Победа Сида вовсе не означала конец Шемански. Я знал, как умеет выколачивать силу маэстро Шемански. За ним еще сохранился рекорд мира в рывке, "узурпированный" 28 апреля 1962 года в Детройте. И надежды на то, что у атлетов с возрастом притупляются скоростные качества, не оправдывались: Норб держал рекорд цепко. Да, из всех соперников самым серьезным по-прежнему оставался он. Несмотря на возраст, у него был запас силы. Жим можно "качать" до последнего своего дня на большом помосте (когда мне было сорок три, я, не тренируясь со штангой десятилетие, за полтора месяца довел жим лежа на наклонной доске, сорок градусов, с 95 до 190 кг; причем между делом, без нацеленности и соответствующего режима и при собственном весе 105 кг). Эту особенность силы учел Норб и тренировку изменил в пользу жима.

Зима, весна и начало лета 1963 года отлетели подозрительно мирно - никаких наскоков рекордами, неожиданностей результатов, газетной травли. Пружины будущих поединков взводились сдержанно и осмотрительно.

Я ощущал перемену в отношении к себе. Если я ушел от поражения в Будапеште с наименьшей из допустимых разниц - всего 2,5 кг,- то что может учинить Норб в Стокгольме, на будущем чемпионате мира? Что он готовит? Что и как свяжется в будущей встрече?

А пока я ляпал все ту же ошибку в тренировках: изнурял себя пробой новых приемов. Все было так просто, правда лежала на ладони - зачем искать? Сбавь обороты - и захлебнешься силой. А я ничего не видел! Я боялся остановки. Как же я был слеп: ведь отдых - это самое верное и неотразимое оружие спортсмена! Искусство владения им не менее сложно, чем знание нужных упражнений, характера нагрузок. Отдых возрождает силу, заморенную безрассудством фанатичной работы. Отдых в любом случае беспроигрышный ход. Совершенно надежный. Я им не владел. Не хотел владеть. Все перекладывал на способность "нести". Отдых является самостоятельной величиной, но не подчиненным элементом. Непонимание этого - один из самых грубых промахов моей спортивной жизни.

Но ведь любят всегда неразумно, а я любил силу, не почитал, а страстно, горячо любил. Я гнался за ней, мечтал овладеть, приручить, сделать своей, нести в себе, не расставаться.

Еще юношей, задумываясь о смерти, я ставил себя в нее только сильным. Умереть сильным. Сделать последний шаг - и рухнуть, но сильным, прямым, не размытым страхом за себя и жизнь. Не унижаться перед смертью.

О таком последнем шаге можно только мечтать.

Глава 169.

 

В первые дни лета на стадионе в Лужниках на празднике, посвященном приезду Фиделя Кастро, выступали представители различных сборных команд страны. Меня, как назло, лихорадило. Не случайно, конечно. Я рассчитывался за все извращения и насилия тренировок и вообще режима жизни. Температура болталась у отметки 38 градусов.

Все же Воробьев убедил меня выступить. Редко я встречал человека с таким задушевным даром убеждать.

В тот день было жарко - 29 градусов. В нише стадиона воздух стоял разморенный, лениво-неподвижный. Уже на разминке я почувствовал: дышать нечем. Я сделал три попытки установить мировой рекорд, в последней был очень близок к успеху, но... рекорд закапризничал и не дался.

И почти тут же я провалился в отупляющее безразличие. Не было сил пошевелиться. С трудом я воспринимал происходящее, все от меня отгородила какая-то ватная прослойка.

Мертвыми ногами я вышел со стадиона и прилег на скамейку. Я лежал под трибунами, обезвоженный, раздавленный. Связь с внешним миром я сохранял лишь усилиями воли. И сколько ни дышал - не хватало воздуха, я задыхался.

Пришел в себя лишь через несколько часов...

На спортивном празднике газеты "Фольксштимме" в Вене атлеты работали в такой же застойно-душный, жаркий вечер 29 июня. Я, по мере возможностей, избегал выступлений на открытом воздухе: нет пространственной привязки, следовательно, велика вероятность потери равновесия. А тут опять без тренера... из-за экономии средств. И все же мировой рекорд в жиме - 190,5 кг взял с первой попытки. Это сулило успех в толчке. Я уже давно должен был толкать 220 кг. Понимал: мешает усталость и, как следствие, боязнь. По силе же готов давно. Эта боязнь и определила поведение под штангой. Это только с виду я контролировал мышцы...

Соревновались в Пратере, крупнейшем венском парке.

Я решил прорваться на рекорд в толчке через возбуждение от победы в жиме. Как говорят атлеты, был в "кураже".

Толкаю 200 кг - разгон. Мышцы в порядке и движение на заученности. Заказываю рекордный вес. С запасом цепляю на грудь 212,5 кг, еще легче встаю - и вдруг отчаянно-больной удар по кистям, будто ломом. Гриф завис без упора на грудь. Пытаюсь уложить - стоит торчком, не льнет к груди. Ничего понять не могу, бросаю штангу. Первая мысль: целы ли кисти? В горячке боль не всегда острая. Вроде кости на месте... Думаю, выручили бинты. Я защищался от суставных грыж эластичными бинтами - целым слоем бинтов.

А меня уже опять вызывают. Собрался. Выхожу. Пробую гриф, а он коромыслом согнулся! Поэтому и были торчком кисти. Подшипники втулок заклинило - вот и удар по кистям! Единственный в моей практике случай. Как штанги надвое ломались - видел. Сталь обрезало. От износа. Но чтоб гнулись?..

А в памяти Вена осталась не страхолюдной комичностью горбом согнувшейся штанги, а радостью от рекорда. После выступления с утра подались за город. Конец июня - линька птиц, а тут в приозерных рощах низко, флейтово заходятся в переборах черноголовые славки. Я люблю птиц. Начитан о них. Узнаю. Рад узнавать. И что славки смолкают позже всех, не в новость... Тучная в зрелости зелень, смутные озера, флейтовая нежность в распевах - это память взяла главным. Будто выпал из бездушного механического хода. Ошеломленно, жадно, с тоской ловил это движение жизни, другой, совсем забытой в гонке, недостижимой, пока в гонке... Искусственной, надуманной представлялась игра в озорство силы. Дни невозвратны, а я опаиваю себя силой, не вижу их. Все задвинуто ненасытностью силы... Долго я святил тот день в своей памяти.

После, вместе с Каплуновым, я выступал в Винер-Нейштадте и Эйзенштадте. Но уже другие события опять бросали отчетливую тень впереди себя.

Поездка легла ошибочным нерассчитанным грузом на последние недели перед чемпионатом страны - III Спартакиадой народов СССР. Будущее опять складывалось в задачу со многими неизвестными. Для решения ее требовалось протащить себя по новым испытаниям. Неизвестные величины сразу обрели плоть и выразительность...

Глава 170.

 

Странные это были выступления по всему свету. Огромные залы - ни одного свободного места. Яростные атаки на мировые рекорды. Безмерный риск (в случае несчастья грошовая пенсия - и все!). И ни копейки в честный заработок - за бешеный труд, риск, насилие над собой, за жестокое усечение своей же жизни. А ведь сколько битком набитых залов - десятки тысяч зрителей, слава, уважение самые громкие...

Сейчас это не укладывается в сознании. Впрочем, уже тогда поездка за границу воспринималась как милость и награда. Холопами мы были. По прозванию - свободные граждане, а по существу холопы, и отпускали нас, как в старину крепостных, на заработки. Но те хоть что-то себе оставляли, пусть гроши, а нам и того не доставалось. За благо подразумевалась поездка - милость, умильная благодарность и предмет гложущей зависти других. И как величайшее наказание - отстранение от поездок. Тот еще кнут для свободного гражданина!

Глава 171.

 

После возвращения домой следовало дать спад в нагрузках. Однако я продолжал гнуть намеченную программу.

Не снизил я нагрузок и накануне турне по Австрии. Все из того же желания выдержать годовой цикл, по которому спад должен был последовать лишь перед чемпионатом мира. Поэтому я поехал в Вену без отдыха. На турне меня еще хватило; вернулся же с окончательно заезженными мышцами, однако сразу включился в работу. Я прилежно наслаивал ошибки.

Я поставил целью силу, достойную шестисот килограммов. И даже чемпионат мира уже мешал этой работе. И именно поэтому я был растренирован в классических темповых упражнениях.

Черновая работа на силу не увязывается с тонкой координацией, высокой скоростью и вообще хорошим мышечным тонусом. Кажешься себе тяжелым, глухим - реакция усталых мышц. Нет, я не был слеп, но эта работа не стыкуется с выступлениями, тем более частыми.

Сор соревнований стопорил движение, затуплял силу, путал график. Вскоре еще раз убедился в этом. А я любой ценой стремился соблюдать заданность в движении, то есть нагрузки по расчетам. Вот тут и мстили жестоко соревнования. Ведь, выступая усталым, с заезженными мышцами, кое-как глотнув в трех-четырех тренировках воздух отдыха, я работал на износ.

Я постоянно вводил ошибку. Я жил в мире реальных отношений, но жизнь - нагрузки, опыт - вел без учета, будто я свободен от всяких отношений. Надлежало строго учитывать все соревнования, вводить поправки на отдых до и после выступления.

Однако я был лишь с виду в такой степени прямолинеен. Поправки на соревнования в расчетах очень удлинили бы движение к заданным результатам. А я не смел рассчитывать на время такой длины.

Подобные ошибки я закладывал в 1961-1963 годах. Я был профессионалом. Календарь, то есть чиновничья роспись, определял мою жизнь. Свой план набора силы вступал в противоречие с этой казенной росписью. В этом крылись причины разного рода срывов. За счет надрыва я связывал воедино свою жизнь. Если бы я был свободен в тренировках!

Скверно чувствовал я себя в конце июля. Насилие худо отозвалось. А на приведение себя в порядок не оставалось тренировок. Впереди - обязательное выступление на III Спартакиаде народов СССР. Штанга, потяжелев, утратила подчиненность. Я сохранял лишь приблизительный контроль над ней.

Случалось, я приходил на тренировку, когда в зале никого не было. Богдасаров уходил в столовую, ребята мылись в душе.

Гулкий, пустой зал со следами чьих-то последних усилий: рассыпанные диски, неубранный станок, забытые лямки для тяг на подоконнике, густой запах пота.

Я перебирал взглядом ноты этих подробностей и думал, что вот я люблю силу, не щажу себя, а она порой приносит столько горя! За что?! За преданность?!

Я подходил к штанге. Она стояла смирно, холодно, сыто. Я крутил гриф и шептал, уговаривая ее: "Не причиняй мне новых печалей..."

Глава 172.

 

А вот уже не тень, а сами события!

"Вижу 575 кг!

Соревнования штангистов второго тяжелого веса, пожалуй, самый интересный этап спартакиадного турнира богатырей,- писал Я. Купенко в "Советском спорте", (1963, 2 августа).-Зрители были предельно возбуждены, порой несдержанны, шумливы; всех разжигал жгучий интерес к выступлению человека, ставшего символом советского спорта, Юрия Власова, и, безусловно, его ближайшего соперника украинского атлета Леонида Жаботинского...

Жаркая погода мешает Юрию Власову уловить нужный ритм движений. Он фиксирует 175 кг, но сходит с места. Та же ошибка не позволяет ему во втором подходе зафиксировать 185 кг. И все же через три минуты он блестяще выжимает этот вес. Затем он заказывает 192,5 кг. Это уже мировой рекорд! Поднимет ли? Поднял... но в последний момент атлет сходит с места...

Пятый день длятся соревнования. Одолевает усталость. Я сажусь в уголок зала и мечтаю: все то, что происходит сейчас на помосте, как-то переплетается с прошлым. В памяти воскресают великие мастера жима. В 1950 году Джон Дэвис достигает в этом упражнении 160 кг. "Это новая эра",-отмечалось в журнале "Стрэнгт энд Хэлт". В 1953 году малоизвестный гигант из Канады Даг Хэпбёрн берет в Стокгольме 168,5 кг. Неужели это предел? Через два года в Москве в Зеленом театре Пол Андерсон фиксирует 185,5 кг (это ошибка, Эн-дерсон зафиксировал в Москве 182,5 кг.-Ю. В.). Фантастично, непостижимо!

И вот теперь в таблице рекордов имя Юрия Власова и его результат-190,5 кг. А на подходе новый рекорд. Что же дальше? Какие возможные резервы Юрия Власова в этом упражнении?

Я думаю, не будет бестактным с моей стороны сделать некоторые предположения, основанные на непрерывном росте результатов Власова. Стиль жима, умение подбирать нужные упражнения, увеличение собственного веса до 140 кг, разумеется, за счет мышечной массы, как это было до сих пор, позволит Власову в недалеком будущем выжать 200 кг...

Власов не в "рывковом" состоянии. Травма мышц шеи мешает ему точно закончить движение. Приходится ограничиться результатом 152,5 кг. А Жаботинский фиксирует... в дополнительном подходе... 165 кг. Неожиданность подвига потрясла всех...

Какая перспектива рывка у Юрия Власова и Леонида Жаботинского? Возможности у первого, на мой взгляд, далеко не исчерпаны, что касается Жаботинского, то и подавно...

Судьи вызывают Жаботинского, и он последовательно выталкивает 185 и 200 кг и с суммой 530 кг заканчивает превосходное выступление. У Юрия Власова другая раскладка: он толкает 195 кг, затем 205... Победил, как и предполагалось, Власов. Его сумма отличная - 542,5 кг. И все же чувствуется какая-то неслаженность в его выступлениях...

Когда я думаю о ближайшем рекорде в троеборье, то реально вижу 575 кг. Возможно, что этот результат будет показан на XVIII Олимпийских играх в Токио"... (Эти 575 кг я накрыл раньше.-Ю. В.).

Итоги личного зачета Спартакиады: Власов (Москва) - 542,5 кг, Жаботинский (Украина) - 530 кг, Поляков (РСФСР) -490 кг.

Я весил на соревнованиях 132,5 кг-сказалась мощная силовая работа. Меня затяжелили новые мускулы.

Купенко отроду не бывал на моих тренировках, не навещал в зале ни меня, ни тренера. Он видел выход этих тренировок. И все выводы делал по формальностям выхода.

Он не знал, да и вряд ли его это интересовало, что я перетренирован, качу тренировки на другую цель, не на спокойные, обеспеченные победы. Да и только ли Яков Григорьевич вел анализ без учета того, что я не "восстановился" после австрийского турне, что сам метод тренировок принципиально отвергает специальную подготовку к Спартакиаде? Наблюдатели исходят из цифр. Господствует метод оценки лишь по внешности фактов, при этом ускользают смысл действия, явления, и уж во всяком случае - широта оценки.

Усталость, перетренировки, перемогания, ход без передышек, понукания болельщиков - я вдруг почувствовал... слезы. Я стою на пьедестале почета, а на щеках слезы. Я первый! Я победитель, но никакой радости, а горечь и рыдания перехватывают горло...

Я стоял и не шевелился. Я даже не вытер слезы - тут же сами сгорели: я был еще в распаленности работы. Но после, уже когда я вышел из зала, сел за руль,- задохся слезами.

Слабость унижает, но в том-то и дело, что бывают состояния, когда невозможно ей не дать выхода; без этого в тебе что-то поломается, произойдет перенапряжение душевных сил.

Слабость, если она не в ладонях любимого, дорогого человека,- сколько же раз ее проявление бывает для унижения тебя и новой боли!

Я вел машину, окаменев, беззвучно плача. Путь домой из Сокольников лежал через всю Москву. Только иногда я шептал: "Не могу, больше не могу!.."

Это был приступ сокрушительной слабости; для посторонних - жалкая сцена, достойная презрения и слова "бедненький".

А я катил машину не через Москву, а в новую яму судьбы...

...К тому времени я убедился: цена благополучия в обществе - почти всегда потеря собственного достоинства. Чем выше достаток - ниже падение. Плата за блага - духовное и нравственное вырождение. Исключения довольно редки.

А уже Швеция ждала любопытством старого зала "Эриксдальсхаллен". У великой гонки пустые глаза и ход без сердца...

Поездка в Австрию-ошибка. Я уразумел это в канун Спартакиады. Да, рекорд был, но турне усугубило выход из нагрузок, рассчитанных на совсем иной ритм работы, дополнило и без того чрезмерное утомление.

Сами по себе частые выступления не опасны, но такой характер они неизбежно принимают при режимах плотных тренировок, преследующих более отдаленные цели.

Даже разминочные тренировки накануне Спартакиады складывались туго. Я был пришиблен усталостью.

Следовало без промедлений снижать нагрузки, а я все гнул свое. Я видел ту, настоящую силу,- до нее какие-то шаги из месяцев работы, силы уже в мышцах. Только свести хвосты нагрузок по расчетам. И никогда никакой "Будапешт" не повторится! Будет другая сила! Совсем другая!

И я не менял ни одной цифры в тетради.

Выдержать натяжение дней.

Я не надеялся на результат, я верил, знал: будет. Меня поглощала лишь одна мысль: возьму ли расчетный результат? В него не верят, его называют фантастическим, а он уже в мышцах. Еще немного, всего каких-то несколько шагов. Недели этих шагов...

И тут Спартакиада, ее килограммы - я не выдержал. Через несколько дней после Спартакиады я заявил по телевидению об уходе из спорта.

Я отказался выехать на всесоюзные сборы, обязательные перед чемпионатом мира, и прекратил тренировки. Ничего от привязанности к спорту - выжгли, обуглили непрерывные усилия, рекорды, турне, взведенность жизни и сама жизнь, как проходной двор...

Сколько же сыпанулось упреков в зазнайстве! Будто накормили грязью.

То, что принимали за заносчивость, в действительности являлось подчинением жизни интересам дела. Все, что хоть в какой-то мере не соответствовало этой цели, исключалось, каким бы ни было дорогим или привлекательным. И это была не бравада и не рисовка. При несоблюдении этого правила я не выдержал бы ни ритма тренировок, ни напряжения литературной работы.

Зазнайство. К тому времени я имел все мыслимые титулы. Не существовало наград, которыми я не обладал бы. И если бы я гнался за благами, следовало вести себя иначе. Ведь несокрушимость здоровья - это и есть долгая жизнь в спорте. Я же это самое здоровье превратил в предмет беспощадной эксплуатации. Я стремился в отведенные мне судьбой годы достать 600 кг в сумме троеборья.

Разве не так: каждый шаг вперед - это и победа всех?..

Сила требовала преданности. Я дрогнул.

Отступил. Воля завела меня в тупик.

Мой неутомимый конь воли.

Стон заезженной плоти.

Надежда даже в падении. Солнце новой жизни даже в ночи крушения.

Я обрубал концы прошлого - пусть с мясом и кровью - ради будущего.

Новые химеры манили меня.

Я верил в величие слова, святость вязи слов, в мысль.

Я верил в литературу. Я клял настоящее и звал будущее.

Глава 173.

 

Я уже писал, что в наши годы медицинское наблюдение сводилось к эпизодическим и чисто внешним формальным осмотрам. А это наблюдение, будь оно правильно организовано, могло бы играть ключевую роль в определении нагрузок. Опираясь на ежедневные данные, можно идти верной дорогой.

Осмотры раз в несколько недель или месяцев не способны были уловить перемены, предшествующие перетренировкам, отмечая лишь голый факт перетренировки. Вот и вся правда медицинского подспорья.

Конечно, досаждали и мелочи: грохот "железа", когда часами надо кричать, чтобы услышать друг друга (еще не было бесшумных штанг), теснота и переполненность зала. Не всегда соответствовало энергетическим затратам и питание. В подобной работе питание приобретает особое значение. От его добротности зависит работоспособность - иначе говоря, скорость "восстановления". К сожалению, в те годы обеспечить его, как нужно, не представлялось возможным. Впрочем, на это никто из нас не обращал внимания. Да и что это по сравнению с испытаниями, выпавшими на долю наших предшественников...

Все годы меня жгло страстное желание-мечта-дожить наконец до времени, когда будут названы имена отравителей народного сознания. Верил, это время наступит.

Мама знала, что я пишу и чем живу, и очень за меня боялась. И понятно, через нее прокатили ужасы гражданской войны - гибель брата, родных. Ее вызывали и спрашивали: висят ли портреты вождей у таких-то и таких? Она видела, как пропадали люди, она схоронила мужа - моего отца. И очень боялась, что этот самый молох не пощадит и меня.

Беды приходят сами, а к благу надо идти, и даже не идти, а мучительно пробиваться, слишком часто ломая на этом пути шею...

Глава 174.

 

В середине сентября - чемпионат мира в Стокгольме; команда давно на сборах, а я в Москве, и тренировки свернуты. Я даже не захожу в зал.

Неделя без тренировок, вторая...

В начале третьей я на несколько дней уехал в Горький. За команду не беспокоился. Вон как поднялся Жаботинский, все данные для победы.

Не оглядывался, а озирался, щерился на спорт: ничего, пойдет своей дорогой, сколько имен уже подмял - и в памяти не сохранились.

Любой из нас может выпасть из гонки, но сама великая гонка не ведает даже заминки. С каждым годом, месяцем и неделей все чаще и длиннее ее шаги...

"Драматические события вокруг напряженных мускулов

Главные события сентября в Стокгольме.

К сожалению, Швеция - воробей в кругу танцующих журавлей.

Феномен из феноменов в тяжелой атлетике - русский Юрий Власов.

Тяжелая атлетика в начале этого века являлась самым популярным видом спорта в Швеции. Тогда у нас были атлеты-рекордсмены, такие, как Старке Арвид, Оскар Валунд, Аугуст Юханссон, Яльмар Лундин, Калле Свен и другие крепкие парни, игравшие железными мячиками, как жонглер бильярдными шарами.

В наше время нам не совсем удается поспевать за международными успехами в тяжелой атлетике - о причинах спорят посвященные. Однако и сейчас в Швеции есть "широкие парни".

Кроме того, Шведское объединение атлетов в третий раз за десятилетие выступает в роли хозяина мировой элиты атлетов: с 7 по 19 сентября в стокгольмском зале "Эриксдальсхаллен" проводится чемпионат мира...

Чемпионат мира 1953 года имел огромный успех, несмотря на все пессимистические предсказания. Все билеты в "Эриксдальсхаллен" вечер за вечером распродавались, дуэль между русскими и американцами стала настоящим бестселлером; тогда Советский Союз выиграл с тремя очками, и вообще на помосте действовали на редкость очаровательные личности.

Сильнейшим был канадец Даг Хэпбёрн, победивший в тяжелом весе с суммой 467,5 кг двукратного олимпийского чемпиона Джона Дэвиса - удивительно сложенного негра, который явно взял бы приз за красоту, если бы такой существовал.

Даг Хэпбёрн был едва ли красив: почти кубической формы, таскался повсюду как плохо перебинтованный конфетный киоск. Правая нога его была деформирована полиомиелитом и забинтована от щиколотки до колена. Но этот мужик был ужасно сильным: показывал 176,5+135+165 кг в троеборье, т. е. сильнее всего был в жиме! Дэвис занял второе место с 457,5 кг.

Самым популярным штангистом стал гавайский японец Томми Коно, выигравший в среднем весе с суммой 407,5 кг.

"Абсолютно фантастический результат",- заявили эксперты.

"Феномен из феноменов",-написала одна газета о Томми Коно...

Самым видным штангистом был Норберт Шемански из США, который преобладал в полутяжелом весе с 442,5 кг. Наиболее впечатляющим атлетом на этом чемпионате мира, занявшим второе место, был египтянин Салех. Его сумма троеборья - 400 кг.

На Олимпиаде в Мельбурне три года спустя результаты чемпионата мира в Стокгольме были превзойдены во всех категориях...

Историческая баталия грянула в тяжелом весе, когда предмет всеобщих пари американский колосс Пол Эндерсон оказался на волосок от поражения. Об этом я послал в олимпийский номер журнала "Аль спорт" следующее сообщение:

"Этот 24-летний слоненок явно был самым цветистым среди "хромосомных атлетов". Он низкого роста, толстый, и его добродушный лик обрамляют масляно-черные локоны. Всех задели различные мировые рекорды этого шарообразного детины.

Но Пол не в лучшей форме. Он простудился при здешней зимней погоде, получил воспаление ушей, и ему трудно сохранять равновесие при работе со штангой.

Однако Умберто Сельветти из Аргентины, еще более шарообразный усач типа колбасника, находился в своей лучшей форме. Он начал с огромного веса в жиме - 170 кг - и поднял его так чисто и красиво, что зал загудел.

"Хромосомному" Полу пришлось туго: 162,5 кг он поднял лишь благодаря большому отклонению спиной.

Этот вес ни в коем случае не следовало признавать взятым. На 170 кг его мощные руки, смахивающие на кули с мукой, сдали - первая сенсация дня!

- Ну, он вскоре наверстает,- думали все. Однако положение становилось все более и более угрожающим. Оба великана взяли 150 кг в рывке. Сельветти по-прежнему работал чище. Когда он свободно взял 180 кг в толчке, положение стало критическим для нашего друга Пола.

Он заказал 187,5 кг. Если поднимет, то, как и Сельветти, выйдет на сумму 500 кг, однако выиграет золотую медаль благодаря своему несколько меньшему собственному весу.

Пол фиксировал штангу, словно она являлась злейшим врагом, пару раз по-китовьи фыркнул, так что взметнулись облака талька, и втянул в себя воздух.

Огромный вес Пол оторвал элегантно, но вдруг остановился. Пол напрягся изо всех сил, лицо его стало красным, как брусника, но он не смог удержать штангу наверху и швырнул с грохотом на помост, который даже затрещал.

Три минуты отдыха согласно правилам - и новая попытка. Снова неудача!

Теперь вид у американцев по-настоящему задумчив. Осталась единственная попытка. Если Пол не справится, у него вообще не будет зачета в толчке, и его исключат не только из списка призеров.

Хорошо собранный и умеренно волнующийся, колосс в последний раз выкатился на помост - и - смотрите! - сопротивлявшиеся 187,5 кг взяты!"

Два года спустя чемпионат мира проходил в Стокгольме без участия Пола Эндерсона и Сельветти и без "перевязанных конфетных киосков" в стиле Дага Хэпбёрна из Канады.

Результаты в трех категориях оказались хуже мельбурнских, но были зарегистрированы четыре высших результата: в полулегком весе -"невероятные" 372,5 кг и в легком весе - 390 кг, оба - мировые рекорды. Томми Коно опять спустился в полусредний вес, где и собрал 430 кг, что так же стало рекордом мира.

Этот чемпионат мира со спортивной точки зрения был на два класса лучше, чем чемпионат, проведенный на этой же арене пять лет назад. Однако на этот раз мы воздержались от прыжков восторга на страницах газет по поводу "феноменальных результатов". Я, помню, писал: "Поднятие тяжестей-это вид спорта, явно пребывающий в процессе развития. Через десять лет мы будем свидетелями рекордов, которые сейчас покажутся просто фантастическими.

Маленький пример такого развития.

Когда я был школьником, сёрмлэндский крестьянский парнишка Старке Арвид поднял невероятный вес - 168,5 кг.

"Непобиваемый мировой рекорд!"-писали тогда все газеты.

Сейчас же русский Ломакин в среднем весе начал с 172,5 кг-и был на волосок от взятия 180 кг! А Томми Коно принадлежит рекорд мира в полусреднем весе - 168,5 кг, в точности цифры Старке Арвида!

А ведь современное свободное поднятие веса на уровень плеч гораздо труднее поднятия "на пояс" начала этого века (имеется в виду "континентальный способ" толчка.-/О. В.). Что ж, "техника" совершенствуется.

Поэтому мы не были так поражены тем, что на Римской олимпиаде рассыпалось множество рекордов...

Зрители остолбенели перед замечательным русским тяжелоатлетом Юрием Власовым. Это был не Даг Хэпбёрн и не Пол Эндерсон, не какой-то там человек-бегемот, это был, безусловно, хорошо сложенный Геркулес, несмотря на внушительный вес- 122,5 кг.

Статный русский побил рекорд Пола Эндерсона следующей фантастической серией: 180+155+202,5=537,5 кг.

"Самый феноменальный мировой рекорд во все времена!"- ликовала мировая пресса.

Второе место занял похожий на мастодонта американский негр Джим Брэдфорд с результатом 512,5 кг, третье - наш старый друг Шемански с суммой 500 кг...

Итак, в свете рамп появится красочный поток гладиаторов. Впереди, естественно, русский чудо-атлет Юрий Власов, величайший феномен в мире, какой только был до сих пор в этом виде спорта...

Шумная победа Власова на Римской олимпиаде для мира за железным занавесом имела эффект взорванной бомбы. Статный русский с чисто интеллигентными чертами лица совершенно не походил на прежних бегемотообразных поднимателей тяжелого веса. Он также перекрыл все прежние рекорды и переступил все границы возможного, установленные экспертами.

Канадец Даг Хэпбёрн, мужчина весом около 140 кг, был большим фаворитом публики в зале "Эриксдальсхаллен", когда в 1953 году одержал победы с 467,5 кг. Даг стал цирковым штангистом и довел личный рекорд до 485 кг, пока не исчез с арены.

Спортивно более изящным спортсменом в 1953 году был американец Норберт Шемански... Как и Томми Коно, Шемански - единственный из мировых мастеров 1953 года, сохранивший активность. Этот американец теперь перекочевал в категорию тяжелого веса и слывет единственным претендентом, имеющим шансы угрожать русскому фантому Юрию Власову.

Карьера Шемански несколько лет назад оказалась на грани краха. Он получил тяжелую травму спины, пытаясь на тренировке толкнуть рекордные 200 кг. Его отвезли в больницу. Он перенес множество тяжелых операций, и его выписали только через год. Никто не предполагал, что Шемански когда-нибудь опять займется своей любимой штангой. Но он тщательно и энергично тренировался, участвова







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.